Легион «Идель-Урал»

Почему же все так закончилось? (Вместо послесловия)

Итак, мы проследили, насколько это было возможно, историю Восточных легионов вермахта и Восточнотюркского боевого соединения СС, более подробно остановившись на сюжетах, связанных с соединениями поволжских татар, а также рассмотрели вопросы политического сотрудничества представителей нерусских народов СССР с Германией в это время. Хочу заметить, что этим самым история сотрудничества представителей народов Кавказа, Средней Азии, Поволжья и Приуралья с национал-социалистическим режимом не исчерпывается, такая задача в этой книге не ставилась изначально. В немецких архивах же хранится еще немалое количество документов, например, из истории туркестанских и кавказских соединений, имевших, бесспорно, свою специфику по сравнению с формированиями поволжско-приуральских татар.

Почему же военные формирования вермахта и СС из нерусских народов СССР оказались «недееспособными», почему идея их использования в войне на стороне национал-социалистической Германии провалилась?

Советская историческая литература и публицистика, как уже указывалось, объясняла неуспех германских планов по привлечению на свою сторону представителей советских народов исключительно чувством патриотизма, верности Родине и результативной деятельностью коммунистических групп Сопротивления в среде восточных добровольцев.

Для поиска более точного и взвешенного ответа на поставленный вопрос обратимся к конкретным источникам военного и послевоенного времени.

Вопрос «Почему же все мероприятия по созданию Восточных легионов имели столь малый эффект и фактически закончились для немецкой стороны провалом?» — задавался уже в ходе войны и после ее завершения, когда продумывались и обсуждались ее последствия. Если для твердолобых нацистских фанатиков крах идеи создания Восточных легионов мог быть лишь еще одним аргументом, говорящим о «неполноценности» восточных народов, то некоторые из крупных немецких военных и гражданских чиновников выдвигали довольно любопытные суждения по этому поводу, которые вполне могут быть если не приняты, то хотя бы упомянуты.

Одним из первых обратил внимание на издержки германской политики и пропаганды в отношении восточных народов СССР высокопоставленный чиновник Восточного министерства Отто Бройтигам — 25 октября 1942 г. он предлагал своему руководству дать «восточным народам успокаивающие обещания насчет их судьбы», поскольку «народам Востока необходимо сказать что-то конкретное об их будущем». Бройтигам сетовал по поводу того, что «все предложения такого рода были отклонены».[546] Эти наблюдения можно рассматривать как очень осторожную критику ошибок германской политики в отношении восточных народов.

В декабре 1943 г. на вопрос, почему же привлечение тюркских военнопленных на германскую службу дает такой слабый эффект, попытался ответить майор А. Майер-Мадер, который также был непосредственно подключен к этим мероприятиям.[547] Докладная записка, составленная германским экспертом, является одним из первых и довольно серьезных аналитических документов, посвященных поставленному вопросу, поэтому вполне уместно будет остановиться на его содержании подробнее.

В качестве основных причин неуспеха немецкой политики в формировании Восточных легионов в записке Майер-Мадера назывались: контрмеры со стороны СССР (создание национальных соединений и активизация пропаганды), грубые ошибки самих немцев в работе по организации восточных легионов — слабое представление вообще о тюркских народах, а особенно непонимание их менталитета; отсутствие подготовленных военных кадров для весьма специфической службы в Восточных легионах (по словам Майер-Мадера, «не бралась в расчет добровольность, офицеров просто командировали в легионы, а тот, кто работает с азиатами, должен принести с собой любовь к такой работе»); пренебрежительное отношение немцев к представителям восточных народов («немцы воспринимали мусульман не как таковых, а как большевиков, как бывших военнопленных»; «назначенные тюркские офицеры не воспринимались как равные, в худшем случае им даже не давали высказывать свое мнение»); причины конфликтных ситуаций немецкой стороной по-настоящему не изучались. Если при этом учитывать и то, что немцы не знали восточных языков, и не все легионеры в достаточной степени овладели немецким языком, то не случайно то, что в легионах, по мнению Майер-Мадера, фактически сложилось два лагеря, «пропасть между которыми до осени 1943 г. стала такой глубокой, что недовольство тюркских легионеров начало проявляться активно, и они стали беспомощны перед лицом вражеской пропаганды». Немецкий эксперт предложил и свои меры по исправлению сложившегося положения. Только активизировать пропагандистскую работу среди тюркских народов — этого, по его мнению, уже было недостаточно для создания атмосферы «доверия» между сторонами. Следовало обязательно заняться формированием национальных офицерских кадров, приравненных по статусу к немецким; в качестве конечной цели военных мероприятий Майер-Мадеру виделось объединение всех тюркских легионеров в одну дивизию. Эта дивизия должна была стать своеобразным домом для всех тюркских военнопленных. Автор записки считал: «Каждый человек должен знать, что есть в Германии место, где он будет иметь все права, где он не будет чувствовать себя чужим в чужой стране. Тогда он не станет рассматривать Германию с точки зрения врага, как это было до сих пор, когда он знал, что в этой стране он не имеет никаких прав, кроме одного — права проливать за нее кровь».

Майер-Мадер был глубоко убежден, что путь «сотрудничества» Германии с восточными народами был правилен, что это «сотрудничество» при соответствующей корректировке германской политики даст свои плоды.

Когда закончилась война, многие из официальных лиц — военные и гражданские, которые в Германии были связаны с восточными народами, попытались вновь оценить это «сотрудничество» и осмыслить допущенные национал-социалистическим режимом «ошибки». Скажем, тот же Бройтигам в своих воспоминаниях высказался намного более определенно, чем в 1942 г.: «Трагедия всего восточного похода в том, что не было выработано никаких политических подходов. Гитлер вообще считал, что сначала нужна победа, что только потом можно заняться политическими вопросами. До конца войны он так и не понял, какую важную роль играет политика в ведении войны, что военный успех не может прийти без успеха политического. (…) Германия должна была сразу заявить о праве народов свободно решать свою судьбу».[548]

Петер Кляйст, также один из сотрудников Восточного министерства, в своих воспоминаниях назвал в качестве одной из главных ошибок Гитлера отрицание им идеи политической войны и надежды его на чисто военные методы. По мнению Кляйста, вместо призыва к национально-освободительной войне на Востоке прозвучала солдафонская идея «колониального статуса» территорий СССР.[549]

Вторили гражданским чиновникам и генералы, командовавшие Восточными легионами. Фон Хайгендорф в своих мемуарах отмечал: «Национальные комитеты были своего рода правительствами в изгнании. В этом отношении при политической поддержке нашего руководства они могли бы достичь многого. (…) Если бы им четко и ясно сказали: все будет так и так, их деятельность была бы намного активнее. А неясность в результате порождала недоверие».[550] Задним числом и генерал Кёстринг критиковал позицию высшего германского руководства: «Ошибка Гитлера — его недоверие к народам СССР. Русские и украинские соединения не были созданы вовремя, вначале только кавказские и туркестанские части, при этом наиболее крупной единицей оставался батальон. (…) У Гитлера был только один пароль — борьба с большевизмом. Идея Розенберга о разделении России на несколько национальных государств была абсурдной. Он создал несколько „национальных комитетов“, а у них тем временем была большей ненависть к сталинской системе, чем ненависть к русским».[551] В том же духе высказывался в своих мемуарах и Райнхардт Гелен — в годы войны руководитель учреждения «Fremde Heere Ost», а в 50–60-е гг. президент БНД (разведки ФРГ): по его мнению, немцы могли умело использовать политические мотивы и военные акции, чтобы привлечь на свою сторону народы СССР и создать «свободное от коммунизма и дружественное Германии государство», для немцев была возможность всесторонне поддержать идеи «освобождения от сталинского ига», «осуществления национальных надежд», идеи свободы, права, собственности, и в итоге развязать «освободительную борьбу». Тогда, по мнению Гелена, стала бы реальной «вероятность успеха нашего похода». Как и многие другие современники, Гелен осуждает Гитлера за то, что он сделал войну исключительно «актом насилия» и не сделал действенным политический элемент.[552]

Итак, приведенные выше мнения германских специалистов, которые в годы войны осуществляли на практике идеи военного и политического сотрудничестве Германии с тюркскими, мусульманскими народами СССР, сводятся в основном к тому, что такое сотрудничество было вполне реальным, и лишь стойкое нежелание Гитлера изменить свою позицию помешало Германии привлечь на свою сторону народы СССР Однако при более внимательном отношении к фактам такое толкование может быть поставлено под серьезное сомнение.

Прежде всего, при ответе на поставленный вопрос необходимо учитывать само значение слова «сотрудничество». Оно безусловно предполагает равноправие сотрудничающих сторон. О каком равноправии может идти речь в случае с представителями народов СССР, которые в большинстве своем были военнопленными и оказались на германской службе в годы войны в основном под давлением сложившихся обстоятельств? Приведенные в тексте этой книги факты свидетельствуют как раз об обратном: немцы никак не смогли преодолеть идеологические установки национал-социализма и увидеть в «неожиданных союзниках» равноправных партнеров. На эти реалии обращал внимание еще Борис Двинов в своей публикации 1950 г., характеризуя «союз» генерала Власова и Гитлера и называя власовцев в сложившейся ситуации «прислужниками».[553]

В данном случае следует также учитывать и саму природу учения Гитлера: с самого начала настроенный исключительно расистски режим не мог изменить своим постулатам. Увидеть в других, тем более восточных, народах «равноправных союзников» режим Гитлера не мог по своей природе. Попытки отдельно взятых лиц (вроде фон Штауффенберга или Майер-Мадера) иначе оценить представителей восточных народов общей картины не меняли. Совершенно справедливым представляется мнение М. Геллера и А. Некрича, которые замечали: «Можно лишь гадать о том, какой оборот приняли бы события, если бы нацисты проводили не политику геноцида, репрессий, подавления национальных и просто человеческих чувств, а более умеренную, приемлемую для большинства населения, как русского, так и нерусского. Но такая политика была абсолютно исключена, ибо нацисты не были бы нацистами, да и мировой войны, вероятно, не было бы. Гитлеровская Германия стремилась к порабощению и частичному истреблению народов Советского Союза, Польши, других восточноевропейских государств».[554]

Исходя из сказанного, можно вполне обоснованно полагать, что германская политика по отношению к народам СССР изначально была тупиковой, поскольку национал-социалистической верхушкой перед ней была поставлена исключительно колониальная цель — завоевать «восточное пространство» и эксплуатировать его народы. Парадокс ситуации с представителями восточных народов, которые в период Второй мировой войны оказались на стороне Германии, заключается в том, что немецкая сторона не могла открыть перед ними реально демократичную перспективу, ибо в таком случае это уже была бы не Германия Гитлера. Германия являлась жестко тоталитарной страной, и наивно полагать, что такой режим поддержит самостоятельное и демократическое развитие других народов, которые к тому же были покорены силой оружия. Поэтому все попытки использовать восточные народы в «борьбе против большевизма» оказались даже чисто теоретически обречены на провал. Национал-социалистическая политика в отношении восточных народов, все лицемерные попытки привлечь их к военному и политическому сотрудничеству оказались масштабным блефом. Особо это стало заметным в последние годы войны, когда наметился перевес сил антигитлеровской коалиции. В таких условиях, как было показано выше, стремление использовать восточные народы на своей стороне становилось все более настойчивым. Режим упорно пытался найти выход из положения любой ценой, в том числе используя в качестве пушечного мяса советских военнопленных, представлявших разные народы. Это очевидный пример грандиозного политического лицемерия, которое, как правило, свойственно всем империям. И такая лицемерная политика не могла не иметь иного финала.