Леха

Глава 9

– Оля, привет, – Харламов, зашедший в бар с черного входа, вежливо тронул локоть стройной блондинки.

– Доброй ночи, Димочка, – начальница оторвалась от изучения записей в блокноте и, развернувшись на высоком стуле, прихватила ладонь старшего охранника, – ты сегодня рано…

Действительно, клуб ещё не открылся. На дальних столиках официантки меняли салфетницы, диджей, сидя за пультом, что‑то проникновенно слушал в наушниках, бармен, раскорячившись, таскал упаковки с пивом из кухни в зону своей ответственности. Сама же бизнес‑леди пила кофе за стойкой бара, пролистывая ежедневник. Излишне долго, для простого приветствия, подержав руку Харламова, она, наконец, заметила за его спиной переминающегося с ноги на ногу Малыгина.

– Новое пушечное мясо, – улыбнулась она в его сторону, – и уже побитый…

Леха потер пятно синяка на височной впадине и вопросительно глянул на старшего товарища. Как себя вести с этой симпатичной и, на грани хамства, уверенной девушкой он не знал.

– Стажер, – кивнул Харламов, – способный, КМС по боксу, на кухню пока планирую.

– Красновские кадры переманиваешь, – ещё шире заулыбалась Ольга, – или мальчик сам переобулся?

– Учимся вместе, историк будущий. Вот пусть и посмотрит, как она творится, история‑то…

Харламов подтянул Малыгина поближе и похлопал по плечу:

– Алексей Малыгин, из Ярославля, сегодня занял почетное второе место на областных соревнованиях по боксу, очень достойный парень, рекомендую.

– Ольга Александровна, можно тетя Оля, – картинно поклонилась управляющая.

Леха еле сдержал улыбку – тетя Оля на вид была старше его не более чем на пару‑тройку лет.

– Если он такой способный, ставь его на ворота сразу, – наманикюренный палец с золотым кольцом указал в сторону входа, – а то Саша Бульдог опять какому‑нибудь вип‑гостю лещей надаёт. Потом разборки на утро. А Леша, сразу видно, интеллигент в маминой кофте. Поговорит, убедит…

– Бульдог с Травой уехал на «стрелу» какую‑то, – тактично перебил Харламов, – Колобаню я из кухни на ворота перекину, а Леха на его место. Пусть с низов начнет, чего сразу на передний край?

– Тебе виднее, только не забывай, что стажер у нас за смену половину суммы получает…

– Я и за еду могу, – тяжеловесно бухнул шутку Малыгин.

Зачем это ляпнул, он и сам не понял, но стоять молча, как негр на рабовладельческом рынке, уже надоело.

– Дашь ему три пачки пельменей, – то ли всерьёз, то ли шутя сказала Ольга и взяла в руки коричневый кирпичик блокнота, – ладно, иди обозначь фронт работ, а потом у меня в кабинете ещё появись, Димусик…

Даже не очень искушенный в вопросах флирта, Малыгин понял, что охранника и управляющую связывают, помимо рабочих моментов, далеко не служебные отношения.

Харламов на «Димусика» слегка порозовел, но тут же взял себя в руки и подтолкнул Леху ко входу на кухню.

– Пойдем, студент, расскажу как пельмени зарабатывать надо…

Особых сложностей в работе «охранника‑крысолова», как и во всей концепции защиты ночного клуба, не было. В качестве символа власти сотруднику охраны выдавался ключ от двери черного хода, во избежание несанкционированных выходов и, соответственно, выносов продуктов и алкоголя во время смены. К тому же особо настырные любители ночной жизни и халявы, первое время, пока на кухне не закрепили пост, прорывались в зал с тыла. Да и обслуживающий персонал грешил бесплатным протаскиванием друзей и родственников в оазис ночной жизни. В общем, внешняя угроза для бюджета входного билета с тыла, таким образом, снижалась. Мероприятия внутренней безопасности заключались в осмотре сумок при выходе персонала по закрытию клуба. Ещё пара небольших обязанностей в виде впуститьвыпустить курящих работников и для оперативности оказывать помощь бармену в доставке упаковок с алкоголем к стойке. Ну и, ко всему прочему, кухонный боец рассматривался в качестве резервной единицы в случае массовых беспорядков внутри заведения. Однако Харламов строгонастрого запретил Малыгину появляться в зале. «Жало своё не вздумай высунуть», – резюмировал он инструктаж. Оставив новобранца наедине с поваром и парой помощниц, шеф службы безопасности покинул прогорклое помещение. Поддатая повариха Антонида попыталась втянуть в производственную беседу, усевшегося на стуле возле двери, Леху, но тот молча пару раз кивнул, и кухонные аборигены перестали его замечать.

Слишком много в один день навалилось событий. Точнее за один вечер. Контузия боксёрской схватки, наезд «ермаковских», красивая девушка Таня, ночной клуб и странные отношения Харламова с управляющей. И даже полубасня кавээновского лицедея Бобикова скользнула сиропом в коктейль обрушившихся впечатлений.

Таня… Леха вновь стоял на сквозняке коридора, когда их глаза оказались в полуметре друг от друга, ощутил фруктовую свежесть её тела, тактильный импульс крепких кулачков за секунду до толчка вглубь спасительной раздевалки. Зачем она это сделала? Могла бы просто пройти мимо, не удостоив взглядом абсолютно незнакомого человека. К тому же побившего её, как минимум, хорошего знакомого. Лехино волнение было мужским, а не исследовательским. Вера во взаимную симпатию Татьяны неожиданно ударилась о препятствие. А может из жалости? Если она пришла с этими бандосами, то могла понимать, что произошло бы, останься Малыгин на виду ещё десять секунд. «Да нет, что меня жалеть‑то, не колясочник, в конце концов. Хотя кто их, женщин, знает… Ещё бы раз увидеть её, на пять минут, поговорить, объясниться…

– Дяденька, покурить выпустите? – невысокая смешливая девушка в клубной форме дотронулась до коленки залипшего Малыгина. Рядом с ней маячил диджей со спущенными на шею наушниками.

– Да, да, конечно, – несколько поспешно полез за ключом Леха.

– А обыскать не хотите, вдруг я баранью ногу унесу? – официантка продолжала атаку ковыряющегося в замочной скважине охранника.

– Поделитесь, – буркнул Леха в ответ и отворил дверь.

Постепенно клуб оживал, наполняясь персоналом, а затем и первыми посетителями. Для Малыгина это выразилось, в первую очередь, в увеличении количества открытийзакрытий для заядлых курильщиков. Децибелы музыки набрали рабочую мощность, и официанты включили третью скорость. Ещё через час‑полтора для Лехи всё слилось в общий грохот. Оглушающие звуки зарубежной эстрады (как выразились бы лет десять назад), суматоха поваров, выкрики официантов – всё это ушло в сплошной фон, на котором размышлять о произошедшем становилось всё тяжелее. Пару раз в зале выключалась музыка и завывала сирена, то есть начиналась драка. Леха машинально вскакивал со своего места, но, памятуя, установку старшего, усаживался обратно. Рассмотреть в мерцающей темноте что‑нибудь дальше пределов барной стойки не получалось. А персонажей около неё Малыгин давно рассмотрел и никакого интереса эти типажи уже не вызывали. Пьяный толстяк, оплывший седалищем барный стул. Две малолетки, мусолившие через трубочку третий час одну на двоих бутылку пива. Романтическая парочка, лизавшаяся с темпераментом латиноамериканских студентов и, тем самым, вызывавшая у всех раздражение. Этих влюбленных постоянно толкали в спину и бока, но парень прочно оплел тощими ногами стул, а партнерша, по‑обезьяньи, держалась за его шею, сидя у него на коленях.

Время шло к полуночи, когда Леха, устав от однообразного сидения и облучения кухонной радиацией, решил размяться. Выйдя из помещения, он пару раз вдохнул свежий морозный воздух и, коротко, за минуту прогнал суставную разминку. Чуть помедлив, Леха всё же сделал несколько шагов в сторону и оказался под светом уличного фонаря. Клуб‑кинотеатр, вытянувшись вдоль одной из центральных улиц города, искрил неоновой вывеской, изредка приоткрывая зев входных дверей. Несколько людских кучек на широкой лестнице периодически менялись содержанием или количеством. Кабак словно дышал, выпуская и запуская людские массы. Кто‑то входил, нарядно приосанившись, кто‑то выскальзывал перекурить или просто подышать. Один бухой, по виду пэтэушник, вывалившись бесформенным кулем, еле успел до угла и бурно облевался. В общем, ничего нового в индустрии развлечений. Полукруглая парковка, забитая разномастным автопромом, расходилась лучами пешеходных дорожек в стороны. Центральное освещение улицы явно проигрывало клубному, поэтому парковка казалась некой сценой, или, скорее, ареной, на которой давались цирковые номера. Судя по бурым кляксам на снегу, кого‑то недавно побили, или, как выражался Рома Ушаков, «пролили щи». Очередной посетитель со слабым желудком не донес содержимое до домашнего унитаза – пятно размером и формой напоминало политическую карту мира, висевшую на кафедре политологии. Какой‑то «водятель», очевидно разворачиваясь, застрял задом в сугробе и с горем пополам оттуда выбрался. Басы ухали от стен и поглощались ночным холодным воздухом.

Леха, уже практически развернулся, уходя в свой вонючий кухонный мирок, как боковым зрением заметил стройную фигуру в, до хруста в памяти, знакомом коричневом «пилоте». Таня появилась в круге света со стороны проезжей части. Она, скорее всего, вышла из такси или подвезли знакомые, но Малыгин об этом не думал. Он замер соляным столбом, неприлично вперившись взглядом в неуверенно приближающуюся ко входу девушку. Сама Татьяна не видела новоиспеченного охранника – Леха, словно подающий угловой футболист, замер на краю поля, то бишь, освещенного пространства. Она, с каким‑то детским выражением лица – куда делась та решительность? – переступала потраченное снежное покрытие, подходя к гранитным ступеням входной группы. Там было уже сложнее – плотные мужские группы раздавали вокруг себя пьяно‑нецензурную атмосферу. Таня остановилась. Леха был готов проводить взглядом ту, о которой думал весь вечер, памятуя о наставлении Харламова не высовываться, но… Таня одиноко стояла перед лестницей, рядом было много грубых и пьяных мужиков, а он всё же охранник. В общем, ничего личного, служба… И он пошел к ней.

Таня увидела Малыгина, по‑видимому, сразу, когда тот только начал движение в освещённом пространстве. Секундно‑мимолетная радость узнавания на её лице сменилась выражением тревоги. Леха, заготовив улыбку, ответно скрыл её под маской «серьёзного парня». Девушка кинула быстрый взгляд на вход в клуб, затем обернулась в сторону плохо освещённой улицы. Секунда и Алексей уже стоял перед ней.

– Привет, – радость встречи все ж просияла на его лице, – я, к сожалению, не знаю как тебя зовут…

– Привет, – перебила его Татьяна, – Таня… А ты без куртки почему? Простыть не боишься? Может, в здание обратно зайти тебе?

Она практически скороговоркой выдала эти вопросы, еще раз обернувшись на шум проезжающих машин.

– Я охранником здесь работаю, – Леха подпустил неуместной важности в диалог, – смотрю девушка знакомая пройти не может, вот решил помочь…

– Не надо помогать, Леша Малыгин, – огорошила она знанием его имени, – Юра с друзьями машину в соседнем дворе паркует, сейчас подойдет… А из клуба нас должны выйти встретить девчонки, которые, кстати, тоже со своими парнями.

Лехе будто плеснули в лицо кипятком. Горячая кровь пробежала сначала по ушам, затем широкими струями разошлась по всему лицу.

– Да, я просто поблагодарить хотел, – Леха попытался придать своей интонации спокойствие, но концовка фразы срезалась мямлей, – я думал…

– Послушай, не надо думать, – начал Таня, но окончить не успела.

– Это что за херня!?

Леха и Таня синхронно повернулись.

Ермакова с ходу узнать было трудно. Широкий пластырь мостил переносицу, а под обоими глазами разошлись темные круги. Так называемый «симптом очков», менял его решительное выражение лица на злобный образ киношного вампира. Черная кожаная куртка с поднятым воротником завершала образ. Рядом, с грубым ускорением, двигались двое бандюков, шерстивших раздевалки.

– Таня, иди в клуб, – бросил Ермаков девушке, приближаясь к Лехе, – нам с этим молодым человеком многое обсудить надо…

– Юра, мы же хотели посидеть спокойно, – Таня выступила чуть вперед, так что Леха оказался за её спиной, – да и как я туда пойду, Света с Ромой меня не встретили…

– Да, вон, они, – Ермаков аккуратно взял Татьяну за плечо и развернул в сторону лестницы, – Ромыч! Пусть Таня со Светкой в зал идут, Шурупа и Антоху позовут заодно, а ты сюда иди! Должничок тут нарисовался…

Высокий и костистый Ромыч, возвышаясь над толпящимися у входа курильщиками, споро сбежал с лестницы и оказался за спиной Малыгина.

Весь этот динамичный разговор Леха стоял неподвижно. Грека и напарник встали с боков, исключая возможность побега с места предстоящего происшествия. Да он и не побежал бы. Во‑первых, из‑за Тани, во‐вторых, уже некуда. Ноги обмякли, кипяток от лица спустился к груди, заставляя сердце учащенно ухать. Участвовать в дворовых драках Лехе, конечно же, приходилось, но здесь разбитым носом или фингалом уже было не отделаться.

Эти могли покалечить.

– Юра, – снова попыталась вмешаться Татьяна, – может в другой раз поговорите…

– Таня, я отцу твоему обещал присматривать за тобой, – Ермак говорил ласково, но жёстко, – а здесь сейчас небезопасно будет. Для кого‑то точно… Иди, вон, Светка, замерзла уже.

Таня поджала губы и, молча, не глядя в сторону Малыгина ушла в здание.

– Ну, что, псина, – Ермаков покачивался с носка на пятку, – бери веревки поехали в лес…

От него пахло хорошим парфюмом, причёска, несмотря на попорченный анфас, была идеально уложена, ворот распахнутой кожаной куртки обнажал мощную шею в белом свитере. Биоволны угрозы шли на Малыгина со всех сторон, а циркулирующие потоки венозной крови грели так, что декабрьский морозец уже не мешал. Мешал мелкий тремор рук, ватные ноги и липкий страх, пытливо ощупывающий мышечные волокна. Леха понимал, что эта компания разительно отличается от блатных, с которыми ему пришлось зацепиться при заезде в общагу. Ко всему прочему, все бандюки были физически крепкие, подготовленные и уверенные в своих силах. Что нельзя уже было сказать про Малыгина.

Забрезжила шальная мысль рубануть Ермакова ещё раз и резким спринтом метнуться в сторону темноты, а там, уже полагаясь на крепкие ноги, постараться уйти от, обременённых лишней мускулатурой и зимней одеждой, агрессоров. Но…

– Шевели конечностями, пассажир, – Грека, стоявший слева, чувствительно ткнул чем‑то твердым в бок, – до машины прогуляемся.

Леха скосил глаза и увидел в руках Греки чуть потертый, слегка отливающий серо‑зеленым оттенком пистолет ТТ. Самое известное личное оружие Великой Отечественной. Сотни раз виденное им в исторических альманахах, музеях и на фотографиях. Но впервые это благородное оружие защитников родины упиралось в собственные ребра. Патриотический ореол обязательного атрибута советского командира вдруг полинял, как воронение на затворной раме. Эта легенда не могла и не должна быть использована злом. А Грека с ассиметрично перекошенной рожей сейчас именно с абсолютным злом и ассоциировался.

– Хрена встал!?.. – сильнее надавил он стволом пистолета, – или тебе здесь ласты прострелить?

Ермаков шагнул вплотную и крепко взял за рукав олимпийки.

– За все отвечать надо, чемпион херов, – нехорошо ухмыльнулся он в лицо Малыгину, – а то по жизни кайфовать привыкнешь… Мы тебя можем здесь при всех сломать, а потом обоссать, но лучше пусть это нашим личным делом останется, да?

– Руки убери, – дрожь все же не прорезалась в Лехином голосе, – я сам дойти смогу.

– Ну так, пошел! – стоящий сзади длинный Ромыч увесисто хлопнул Малыгина по спине.

Окруженный спайкой четырех крупных мужчин, Леха двинулся установленным маршрутом.

Они вышли с парковки и по тротуару, молча прошагав метров пятьдесят, свернули за здание бывшего «Универбыта». До ближайших жилых домов было метров двести, а образовавшийся пустырь сформировался в стихийную парковку. Машин, правда на ней было немного, но и освещение на эту площадку проникало лишь небольшим кусочком отсвета от уличного фонаря.

Леха понял, что его ведут к двум, стоящим несколько наособицу автомобилям. К «девятке» «мокрый асфальт» Ермакова и черному форду «Скорпио».

– На, сука!

Мощный удар ногой в спину, скорее всего, от нетерпеливого Ромыча швырнул Малыгина вперед. Однако эффект воздействия получился неоднозначный. Центнер напавшего, сконцентрированный в подошве 45‐го размера, совокупился с инерцией лехиного хода, придав могучее ускорение. Еле удержавшийся на ногах, Малыгин пролетел вперед и, выставив локоть, снес, шагающего перед ним, Ермакова. Уже самостоятельно продолжая движение, он перепрыгнул через растянувшегося визави и попытался, протиснувшись между автомобилями, выскочить на оперативный простор. Темнота всё же делала своё дело. Обе машины были почти вплотную припаркованы к трансформаторной будке, на которой угольным облаком лежала тень от «Универбыта». Леха через полтора прыжка уткнулся в массив неоштукатуренной стены и, глупо дернувшись вправо‑влево, резко развернулся.

Ермаков уже поднялся, но его рывок придержал Грека, турникетно всунув левую руку. В другой он держал пистолет, нацелившись Малыгину в область паха.

Ромыч и безымянный, разойдясь по дальним сторонам припаркованных машин, сближались с Лехой справа‑слева. Безымянный натягивал на перчатку кастет, длинный покачивался в боксёрской стойке. Малыгин прижался к стене, вжимаясь в ожидании зубодробительных ударов с боков или выстрела в упор. Как это обычно с ним бывало на ринге, страх отступил под воздействием резко вброшенного в кровь адреналина. Страх не ушел, нет, просто казалось, что происходящее наблюдается отстраненно и сердце замерло в ожидании развязки, а не понимания того, что сейчас ты можешь быть убит или покалечен.

Греке удалось сдержать рывок перепачканного грязным снегом Ермакова, да и боковые дрессированно встали в полуметре от жертвы.

– Ну, что набегался? – качнул зрачком оружия Грека, – яйца отстрелить тебе, а?!

Одновременно с выкриком окончания грохнул выстрел. Хлесткий удар маленьким отбойником вспенил цементную крошку совсем рядом с коленом. Нереальность происходящего уже не казалась кадрами из фильма. Чмокающий звук пули, сухой грохот выстрела и злая усмешка Ермакова становились явью. Леха замельтешил взглядом – зрение отказывалось фиксировать что‑либо дальше лиц нападавших. Понимание того, что он, мальчик из интеллигентной семьи, будущий историк окажется сейчас на загаженном снегу с простреленной головой или переломанными конечностями сплелось с холодом каменной стены за спиной, ослепившей вспышкой и кисловатым запахом пороховых газов.

В этом состоянии он не заметил, как Грека кивнул длинному и тот, сокрушающим прямым, сбил Малыгина с ног. Правда, инстинктивно Леха попытался уклониться и удар не повлек нокаутирующих последствий, но все равно, не удержав равновесия, пришлось распластаться на грязном снегу. Тут же холодный ствол пистолета пребольно ткнулся куда‑то под ухо, и что‑то теплое скользнуло за ворот. В две руки Леху подняли. Тут же кто‑то сзади подрубил его по ногам. В конечном итоге, Малыгин оказался на коленях и перед его лицом маячил железный обрубок смерти на мерцающем фоне кожаных курток. Сзади кто‑то тяжелый плющил икры грубой обувью, правая рука была зафиксирована длинными рычагами Ромыча, левой он упирался в обжигающий снег.

Леха слегка плыл от удара, а звон в ушах не позволял разобрать слова, а точнее крики Ермакова. Только обрывки слов, матерными пятнами оседали в ушах.

– …идар! …ы кто такой в…! …йчас …емлю, ху…с, жрать бу…!

Звонкая оплеуха выбила искры слез из глаз. Это побитый чемпион, раздраженный отсутствием реакции на словесный прессинг, решил привести в чувство сегодняшнего соперника. Но возымело это обратный эффект. Брызги слез – Ермаков жёсткой ладонью саданул прямо в переносицу – взорвали детской обидой все мышцы тела. Всхлипнув злостью, Малыгин рванул вверх. Крепкие молодые ноги вырвались из‑под сотки живого веса, рукав адидасовской олимпийки остался в зажиме фиксирующего, и он, не поднимаясь, по определению самбиста Харламова, совершил проход в ноги. Подхватив Ермакова под сгиб и воткнув плечо в коленную чашечку, Леха свалил агрессора на спину. И сам оказался сверху. Что‑то подвывая и не чувствуя ударов, которые посыпались со всех сторон, Малыгин зажал шею противника в локтевой сгиб и, вваливаясь всем телом, начал душить. Такого с ним ещё ни разу не было. Какая‑то новая, темная сторона его сущности вырвалась на волю. Он уже с мазохистским восприятием ощущал град ударов по голове и спине. И в это же время желание задушить Ермака было абсолютным садизмом.

Чья‑то жилистая рука настойчиво пыталась прорваться под подбородок, чтобы оттянуть от, уже начавшего хрипеть, Ермакова, но истерический всплеск последних сил никому не дал бы такой возможности. Сквозь пелену угара Леха почувствовал, как внезапно, перестав сопротивляться, обмякло тело соперника. Про эффект засыпания при удушении Алексей не знал и поэтому звериные рефлексы, потеряв упор сопротивления, скинули обороты. В этот момент один из слепых ударов пришелся точнехонько по правой почке и боль прошила всё, уже не закрытое адреналиновой коркой, тело. Леху стащили в четыре руки с Ермакова и опрокинули на спину. Он попытался свернуться в сторону боли, но кто‑то прижал его грудь коленом и горящая лава запульсировала по всему телу. Сжав веки и зубы, Леха хотел было стянуть колено, но сил хватило лишь на то, чтобы вцепиться в джинсовую ткань. Угасающим сознанием он слышал, как приводили в чувство, надсадно кашляющего, Ермакова, но навалившаяся апатия не позволила ему даже повернуть головы. Болевые ощущения были такими, что смерть уже казалась избавлением. Мыслей о маме, доме или друзьях не было. Только желание скорейшего окончания.

Резкий яркий свет обжег глаза. Давление на грудь ослабло и Леха, вздохнув, застонал от тысячи маленьких иголок, пронзивших заполнившиеся холодным воздухом легкие. К ослепительной белизне добавился звук работающего автомобильного двигателя. Нарастая, он приблизился и, хрустнув тормозными колодками, смолк.

– Ермаков! Греков! Стоять!

Властный и удивительно знакомый голос тигриным рыком охватил вокруг всё пространство.

– Вы что вытворяете!? Шары опять залили, звезды микрорайона?! Ствол убери, дебил!

Наконец булыжник колена окончательно ушёл с лехиной грудной клетки, позволив сделать полноценный вздох и повернуть голову в сторону потока света. Прямо перед лежащим навзничь Малыгиным стоял, судя по сутулой фигуре, Грека. Сквозь арку его широко расставленных ног он увидел, что лежит между машин по диагонали, уперев одну ногу в колесо «Форда». Держась за капот девятки, чуть согнутый Ермаков сплевывает тягучую слюну, а свет щедро расходится от широких лопат «мерседесовской» оптики.

– Сергеич… – растерянно кто‑то протянул на другой стороне поля боя.

– Я, Ермак, мажор ты сраный, мало тебя от мусарни отмазывал?! – голос Краснова (а это был именно он) загремел уже совсем рядом, – волыну сюда!

Грека, смещенный могучей дланью, провалился в сторону и монолит кряжистой фигуры в расстёгнутой дубленке почти полностью перекрыл поток сияния. На фоне светящихся фар было отчетливо видно, как «тэтэшник» провалился в глубокий карман верхней одежды.

– Поднимите его! – скомандовал главный тренер области, – д а, аккуратно… Придурки…

Кто‑то услужливо кинулся к Лехе, но тот и сам уже вставал на ноги. Без поддержки всё же не обошлось – его качнуло, но подставленные сзади руки упасть не дали.

– Как ты, живой? – чуть снизу заглянул в опущенное лицо Малыгина Андрей Сергеевич, – сам до машины дойдешь?

Леха кивнул. Его наконец начало бить мелкой дрожью. Холод, отходняк от полученных побоев и пережитого стресса сетью затягивал все тело. Двое ермаковских «молотобойцев» сопроводили его до заднего сиденья красновского мерседеса. И в теплом салоне, на подогреве кожаных сидений Леха отключился.

Он не увидел, что на переднем пассажирском сиденье расположилась Таня, нервно и пугливо кусавшая губы. В то же время она, быстрым движением перегнувшись, вытерла кровь и грязь с его лица своим носовым платком. Не видел Малыгин и того, что происходило на парковке.

– Вы чего до парня дое…лись!? – обычно очень сдержанный Краснов, гвоздил матом не хуже грузчика ликероводочного завода, – дерзкое новогоднее настроение?!

– Сергеич, он в западло Юрца, с локтя рубанул… – длинный Рома робко ответил за всех.

Удивительная картина разворачивалась на задней площадке «Универбыта». Плотная невысокая фигура главного вологодского боксёра, казалось, мозжила сознание четырех дерзких и агрессивных парней. Словно радиация, его слова и интонации сутулили их широкие спины, делали ниже ростом и заставляли опускать глаза в истоптанное снежное покрытие.

– Где рубанул?! – Краснов резко развернулся в сторону осмелившегося вякнуть, – в подъезде? С десятком быков? Или может он вертухаем работал и, Ермака, когда тот на сутках, дубьем отбуцкал а!? Он студент! Студент, сука, первокурсник!

Бойцы молчали. Даже скрипучий и жестокий Грека еле заметно жался, отступая в темноту. Краснов переводил десятипудовый чугунный взгляд с одного на другого, наконец, уткнув в перебитую переносицу, отхрипевшегося, Ермакова.

– Андрей Сергеевич, – севшим голосом пробормотал тот, – мы не хотели ничего такого, просто поговорить, а он…

– А он не зассал, да!? Ни стволов ваших, ни ксив мастерских!? – Краснов подтянул за ворот кожаной куртки пандуЕрмакова, – Юра, я этого пацана хотел в сборную области взять, на первенство страны готовить, а вы, уроды, на инвалидность его чуть не перевели! Вы бы такие смелые с фаридовскими были или у Макара таксистов отжали вокзальных! И Таньку Владимирову ты на хера в этот блуд втащил! Я же тебе говорил, кто её отец! Идиот! Он из вас всех фарш сделает и у себя на даче собакам скормит!

– Так это… Она ж в клубе… – растерянно оглянулся на своих Ермаков.

– Это она мне на пейджер скинула, что вы обеими ногами опять в жир залезли! Я только с Москвы в город заехал, хотел в баньке посидеть с братом, а тут…

Краснов устало, но уже без агрессивной экспрессии, махнул рукой.

– Короче, пацана этого не трогаете и забываете на хер. Ты, Греков, завтра игрушку свою у Вошкадера выкупишь, он тебе и сумму скажет. Это ваш штраф за то, что коллективной собственностью как своей распоряжаетесь. Хочешь, сам плати, хочешь, вон, на мажора повесь или на всех раскиньте… А сейчас ведра забирайте, телок подотрите и по ха‑вирам… Да, Таню я сам увезу. Всё.

Широкая морда «Мерседеса, вплыв на освещенную парковку из уличного сумрака, внесла в алкогольно‑клубную монотонность заметное оживление. Одно из отличий небольшого города – все знают принадлежность крутых машин. Поэтому красновский «мерс» срисовали сразу же. Легкий, почти видимый, шелест прокатился по кучкам курящих и тусующихся и, вполне осязаемо, юркнул в тоннель входной группы. Краснов не был частым гостем ночных клубов, предпочитая русскую баню, поэтому появление его автомобиля перед увеселительным заведением можно было назвать событием городского масштаба.

Малыгин, пришедший в себя, удивленно, изредка морщась от болезненных ощущений, осматривался в, бликующем кожей, салоне немецкого автомобиля. Девушку он не видел за широченной спинкой переднего сиденья и, лишь когда в салоне на секунду вспыхнул свет – Краснов, открыв дверцу, сел за руль – Леха понял, что в машине он не один.

– Как себя чувствуешь, боксёр? – грузно повернулся в его сторону Андрей Сергеевич, – ч то, где болит?

– Везде, – улыбнулся Малыгин, – но не смертельно…

– Это хорошо, – удовлетворенно хмыкнул Краснов, – сам понимаешь, в больничку не поедем… Ты где обитаешь?

– В общаге, на Горького…

– Сам из Ярославля, вроде бы? – под этот вопрос машина зарулила ко входу в клуб.

Да… На истфаке учусь… – превозмогая астеническое состояние, Леха чуть подался к передним сиденьям.

И замер. Тот самый – сандаловое – фруктовый запах, которым он бредил, сидя на стуле в вонючей кухонной подсобке «Джема», едва уловимой кистью прошелестел по обонянию.

– А здесь чего забыл? – Краснов кивнул через лобовое стекло на появившийся в зоне видимости клуб, – потанцевать?

– А он здесь в охране работает, – Таня, развернувшись, наконец показала себя Малыгину, – но только в непутевой какой‑то… Ни украсть, ни покараулить.

Она весело, явно скрывая испуг, посмотрела Лехе прямо в глаза. Смешинка её взгляда подействовала как обезболивающее – потерпевший просиял ответной улыбкой, но тут же схватился за ссадину от пистолетного ствола, пробороздившую шею.

– Ты с Травой, что ли, шагаешь? – несколько озадаченно спросил Краснов, – к огда успел‑то под него нырнуть?

– Нет, я первый день, – Леха не отрывал взгляда от спинки и подголовника, за которыми вновь скрылась Татьяна, – сосед по общаге попросил подменить кого‑то…

– Харлам? – скорее с утвердительной, нежели вопросительной интонацией произнес Краснов.

– Да, а вы откуда…

– Понятно… – протянул, чуть отпуская напор диалога, Андрей Сергеевич, – Харлам давно мог бы уже нормальные бабки зарабатывать, а всё билетики на входе проверяет… Чего ж ты его с пацанами не позвал, когда тебя Ермаков на рамс поволок?

– Не успел, да и я ж без претензий…

– Он не захотел, я просила уйти, а он уперся, – снова вмешалась девушка в мужской разговор.

– Третий раз за сегодня ты меня удивил, пацан… Вон, кстати, и Харли собственной персоной.

Краснов кивнул на лобовое стекло. По ступенькам, без верхней одежды спускался Харламов. Леха удивился – никакой озабоченности на лице товарища не было. Он был спокоен, некоторым образом даже доброжелателен. Лехин взгляд упал на приборную панель, и он увидел время на циферблате.

00.28. А выходил он подышать свежим воздухом в начале первого. То есть все эти, пожалуй, на сегодня самые драматичные, события в его жизни случились в отрезке минут пятнадцатидвадцати. Естественно, неведение Харламова было абсолютно объяснимо.

– Посидите, – коротко бросил Краснов и вышел из машины.

Пока Харламов почтительно здоровался с Андреем Сергеевичем, перекидываясь фразами обязательной программы приветствия, Леха засмотрелся на профиль Татьяны. Та, почувствовав его взгляд, обернулась.

– Я не знаю, зачем я это сделала.

– Что? – не понял Малыгин, начинавший терять нить мыслей, когда девушка обращалась к нему столь непосредственно.

– Зачем в раздевалке спрятала, зачем Андрею Сергеевичу на пейджер скинула, что Юра тебя избить хочет, зачем платок свой испачкала…, – рассмеявшись, уже на выдохе, она бросила бежевый комочек Малыгину на колени.

Леха автоматически поймал подачу, но ответить ничего не успел.

– Малыга, е!.. – резко распахнувший заднюю дверцу, Харламов осек, вылетевшую было, матерную тираду, при виде девушки и истерзанного состояния младшего товарища.

– Нормально всё, – пробурчал, вновь выбираясь на холод, Малыгин, – отогреться надо бы…

Видóк у него был ещё тот. Оторванный рукав олимпийки, пятна от растаявшего грязного снега на джинсах, ссадина в пол‑лица и распухшие губы с запекшейся кровью.

– Ты за каким хером поперся с ними!? – зашипел в ухо Харламов, стараясь, чтобы его не услышали находившиеся рядом посетители клуба, – меня не мог позвать?

– Не мог, – вписался Краснов и похлопал Малыгина по спине, – забирай его быстрее. Водки полтинник внутрь и сотку снаружи, а то простынет. Всё, пока, после Нового года увидимся…

Леха проводил взглядом тяжелую корму «Мерседеса», выбравшегося на проезжую часть и прощально моргнувшего стоп‑сигналами. Харламов тянул его в здание, пьяные зеваки бурно обсуждали визит авторитетного предпринимателя, где‑то вдалеке бахнул предновогодний фейерверк.

Харламов, наконец, сдернул Малыгина со стоп‑крана и тот, понуро пошагал по ступеням входа. И только поднявшись к дверям, он увидел, что в кулаке зажат кусок бежевой ткани. Платок Тани Владимировой.