Леха

Глава 22

Первый месяц на новой работе прошел в тяжелых организационных хлопотах. Ночной клуб работал со среды, и Малыгин каждый вечер уходил из общежития в производственную неизвестность. Начало осени ознаменовалось ещё парой рубоповских облав на ночные питейные заведения. Вытряхнули «Планету обезьян», разгромили пару точек помельче. И как следствие охране работать стало легче. Парни с трудной судьбой и приблудами за пазухой временно приостановили свои визиты в периметр индустрии развлечений. Соответственно, разборки на танцполах помельчали, народа прибавилось, выручка поперла. К концу месяца новая владелица вообще перестала появляться на своём бизнес‑объекте – вышколенная обслуга работала не за страх, а по прогрессивной шкале, привязанной к выручке. Это существенно повысило уровень сервиса и оборота увеселительного заведения. Травников тоже не баловал своим присутствием, но, начиная с пятницы, отдельный стол в клубе был занят пятью‑шестью крепкими парнями, являющимися дополнением к охране клуба. Непосредственно сама служба безопасности состояла, преимущественно, из студентов факультета физвоспитания либо спортсменов секции самбо. Прицеп этот был не бесплатным. Выпитый ими чай и сожранные десерты списывались на статью расходов «бизнес», что, впоследствии, вычиталось из дивидендов совладельцев. Надо отдать должное, Малыгина присутствие этих «быков» хоть и тяготило, но и здорово выручало. В первый же день работы платного паркинга для таксистов, крепенькие и пузатенькие бомбилы включили режим «война», принявшись трясти за грудки старшего на шлагбауме. Мол, «что за беспредел, зажимаете частный бизнес, никогда такого не было и вот опять» и прочая таксишная лирика. Работавший на входе Бульдог обозначил Малыгину проблему и тот, с группой быстрого реагирования, выскочил на парковочную площадку. Братаны, нужно отдать им должное, отодвинув Малыгина на задний план, в доступных выражениях разъяснили оборзевшим извозчикам новые правила работы. Те, в ответ ссылались на Макара, на выплаты в общак, на какие‑то старые договорённости. Но пыл поумерили и, злобно поругиваясь, купили разовые парковочные талоны. Один из таксистов, наиболее дерзкий, пообещал «поставить в курс положенца о творящемся в городе беспределе». Но на этом пока всё и закончилось.

Раз в неделю Леха получал зарплату у бухгалтера – и его не могла не радовать увесистая пачка наличности, позволявшая ему, практически неограниченно по времени, разговаривать с Таней на переговорном пункте. Ещё через месяц Леха смог влезть в кожаную куртку, купленную на вьетнамском рынке, и начать откладывать на новую поездку в город‑герой Санкт‑Петербург.

Учеба тоже не особо тяготила, да и Леха заметил некую тенденцию. Появившиеся деньги каким‑то непостижимым образом сделали его уверенно‑веселым. Он юморил с молодыми преподавательницами, уважительно пикировался с профессурой, всегда сознательно уступая, чем вызывал симпатию и получал репутацию толкового студента. Пару раз закидывал коробки с конфетами в канцелярию – девяностокилограммовая Нонна Энгельсовна благосклонно улыбалась. Даже Зинаида Полуэктовна, получившая в честь начала учебного года плоскую фляжку орехового ликера «Амаретто», доставшуюся начальнику охраны с какого‑то банкета, стала называть Малыгина Лешенькой. Создаваемая аура приятного, эрудированного и интеллигентного молодого человека работала таким ресурсом, что успеваемость не только не упала, но и заметно улучшилась.

В общем, это был бы неплохой период в жизни Лехи Малыгина, если бы не одно обстоятельство. Дима Харламов всё ещё сидел в СИЗО. По обрывкам долетавшей информации, ему инкриминировали пока только хранение патронов, но слухи, разраставшиеся с геометрической прогрессией, сообщали, что «маслята», изъятые в куртке Харламова, были идентифицированы с гильзами, обнаруженными рядом с телом убитого Косаря. И вдруг, неожиданно, военно‑учетная специальность Дмитрия – снайпер, стала достоянием гласности, а весь околокриминальный мир в открытую забурлил о том, что Харлам по заказу Травы исполнил уголовного авторитета. Отличить правду от лжи в условиях информационного вакуума было очень сложно.

Леха один раз добросовестно сходил в Октябрьский райотдел. Во‑первых, чтобы не злить резкого оперативника Койнова, во‐вторых, попытаться узнать, что же всё‑таки вменяют его товарищу. Но в дежурной части сообщили, что Кой‑нов больше в отделе не работает. Мол, перевелся в областное управление. Вздохнув с облегчением, Леха посчитал миссию выполненной и более в ментовку не дёргался. Ещё раз он пытался обратиться к Травникову, но тот лишь зло отмахнулся. Люди работают, не мешай.

* * *

В один из дней ноября, когда вся общага готовилась отмечать годовщину революции, Малыгин собирался на работу. Повизгивания будущих училок и алко‑гогот недопедагогов мужского пола периодически встряхивал коридор третьего этажа. Сверху уже вовсю ухал Егор Летов, гоняя «дурачка по лесу». Зарождающаяся в недрах общаги глобальная пьянка напомнила Лехе историю, случившуюся со студентамиисториками на Пасху.

Пьяная и веселая компания, в составе кавээнщиков Артемия Бобикова и Вани Еремеева, каким‑то непостижимым образом умудрилась сбаламутить баскетболиста Рому Кабанова на участие в крестном ходе вокруг ближайшей к общаге церкви. Правда, перед выходом на ритуал, обе местных селебрити, цитируя вымышленные строчки из Нового Завета, убедили непьющего спортсмена причаститься водочкой. В общем, к всенощному бдению, троица отправилась, что называется, «на кочерге». В храме вместо того, чтобы подумать о вечном, православные, невнимательно слушая песнопения, высматривали симпатичных прихожанок, периодически отлучаясь за пределы территории. Там, за сквером, расположился неприметный ларек, в котором азербайджанцы круглосуточно торговали паленым коньяком. Когда, крестный ход закончился и по всем канонам наступило Светлое Христово Воскресение, друзья, прихватив с собой парочку таких же нетрезвых девиц из техникума торговли, подтянулись к источнику согревающих напитков. Купив бутылку «Белого аиста» и шоколадку «Аленка», страстотерпцы и их спутницы разместились на ближайшей скамеечке для продолжения празднества. Спустя половину бутылки к торговой точке подошло двое земляков продавца, при этом неодобрительно одарив взглядом любителей алкоголя. Сильнее всего черные глаза горцев ожгли бедра и коленки барышень, затянутые в прозрачные капроновые колготки. Ваня Еремеев, желая укрепить интернациональную дружбу, воздел пластиковый стаканчик:

– С праздником! Христос Воскресе!

Не успевшие влезть в пространство киоска, азербайджанцы остановились.

– Э‑э… Ты! – самый крупный из них сделал шаг в сторону студентов, – нэт Бога, кроме Аллаха!

Бобиков, не уловив угрозы, наклонился к Ване и по‑учительски, имитируя старославянское, громко сказал:

– Магометане это, братец Иоанн… Пусть ступают с Богом.

– Ну, тогда Аллах Воскресе! – демонстрируя абсолютную потерю нюха, несколько слабоумно воскликнул Ваня.

Вихрь из трех темных фигур – на оскорбление отреагировал и улыбчивый продавец дистиллята – снес выпивох со скамьи на талые сугробы. Девки, визжа, молодыми лосихами, ломанулись через кусты. Драки как таковой не получилось. Оба кавээнщика, получив по славянским сусалам, ушли в глубокие нокауты. За веру же стоял, отбиваясь от неруси, лишь один двухметровый Рома Кабанов. Правда, недолго. С детства тренированные нелегкой жизнью, тридцатилетние торговцы завалили «кабана» и, от души попинав, ушли в свой ларек.

Кряхтящее православное воинство с горем пополам добрело до общаги. На кухне, сердобольные филологини, отмыли бойцов. Бобиков, сумевший сохранить в бою святое – початый пузырь – разлил остатки коньяка. Все молча, не чокаясь, выпили. Девушки смотрели с состраданием.

Кабанов, осторожно потрогав распухший нос, вздохнул:

– Я‑то зачем поперся с вами… Я ж некрещеный.

Вот и сейчас отзвуки коридорной суеты, породив воспоминания о печальном финале пасхальной пьянки, заставили Леху улыбнуться.

Иллюстрацией, к пришедшему на ум воспоминанию, в распахнутой двери комнаты возник Бобиков, собственной персоной. Был он, что называется, в состоянии грогги, с хмельной улыбкой, однако не теряя связи с реальностью.

– Здравствуй, о повелитель развратных дев и атлетичных юношей, – с порога принялся кривляться главный по КВНу, – идущие на пьянку приветствуют тебя!

– Здорово, вождь алкоголиков, – буркнул, подавая руку Леха. Он не был предрасположен к шуткам, каждый выход на смену в ночной клуб заметно утяжелял его состояние. Да и двухмесячное пребывание близкого друга на вологодском централе, позитива не придавало.

Бобиков, оценив состояние Малыгина, сдернул с лица маску шоумена и присел на край кровати.

– Тут такое дело… – он оглянулся на дверь и понизил голос, – давно хотел тебе рассказать, но… хрен знает, что тебе с этим знанием делать…

Леха напрягся. Почему‑то подумалось, что Бобиков, известный ловелас и общажный дефлоратор, может сообщить ему что‑то пошлое про Таню. Кулаки сжались сами собой, он, распрямившись, оторвался от процесса шнурования кроссовок.

– Я про Димона… – Артемий, почувствовав нервное состояние собеседника, анонсировал тему, – я ведь был в «Джеме», когда менты облаву устроили.

– Я тоже там был, но тебя что‑то не помню… – Леха усомнился.

– Так ты по залу трудолюбивым муравьем суетился, – парировал аллегорией Бобиков, – а я, тихо‑мирно, за столом «Балтикой» наливался. За крайним, ближе к стойке бара.

Леха пожал плечами и выжидательно уставился на товарища.

– Когда ты, как лось, сквозь толпу из кухни ломанулся, – продолжал тот, – я подумал – драка опять и значения этому не придал. Но через минуту из кухни ниндзи вывалились и начали метелить всех лиц мужского пола. Меня, сволочи, за волосы вытащили из‑за стола и на полу распяли. Пивом облили…

Малыгин улыбнулся напускному трагизму в голосе рассказчика и его глиссаде по ниспадающим локонам.

– Зря вы смеетесь, молодой человек, – деланно покривился Артемий, – художника может каждый обидеть…

– Ближе к телу, Пикассо, – поторопил Малыгин.

– В общем, когда менты вытащили Димона из кухни, я лежал у стойки бара, – утратив игривость, пошел нарративом Бобиков, – голову повернул и смотрю его по ногам какой‑то типан в гражданке рубанул и на колени у стены поставил. Потом масочники к стене ещё двоих подволокли, таких, в татуировках, молодых. Харлама омоновец по почкам стебанул, тот согнулся, а один из этих татуированных ему в куртку сверток небольшой засунул, в карман прямо…

– В смысле? – оторопел Малыгин, – а менты чего?

– А ничего, – хмыкнул Бобиков, – блатной этот за спинами масочников всё делал, а который в гражданке был, Димона за шею держал, упирал в стенку…

– Ни хера себе… – не сдержался Леха, – а что ему засунули‑то?

– Судя по тому, за что и сидит… Патроны.

Леха растерянно молчал. Он вновь отчетливо вспомнил ту злополучную ночь. Автоматическую фиксацию макаровских бандюганов, переползших от бара к кухонному входу. Слова Харламова про подставы, разговор ментов в отделе об обнаруженных и ожидаемых патронах. Холодом запоздалого страха мазнуло воспоминание о беззащитно‑беспомощном стоянии раскорячкой в коридорах Октябрьского райотдела.

– А как мент в гражданке выглядел? – для подтверждения собственных догадок спросил Леха Бобикова.

– Такой… – что‑то неопределенное, – изобразил рукой Артемий, – коренастый, в кожанке, чернявый…

– Понятно, – Леха покачал головой, – Темыч, а ты это ещё кому‑то рассказывал?

– Не‑а, – в отрицании излишне тот активно замахал руками, – и тебя прошу без передачи! Мне ещё жить охота…

– Так это же подстава, Артем! – завелся в непонимании Малыгин, – это же… Ну, епт, неправильно!

– А чего мы сделаем‑то? – Бобиков также искренне удивился, – там менты да бандиты. Разборки их, криминальные какие‑то… На хрен лезть‑то туда вообще?

– Так это, эт… – Леха потерял нить разговора, слишком чудовищно прозвучало фактическое изложение событий, – ты чего, Темыч, надо ментам всё рассказать. Это ж незаконно всё…

– Каким ментам? – испуганно встал с кровати Бобиков, – которые его же и посадили? И вообще, я Димону всегда говорил – н е хрен с бандитами тереться. Как в воду глядел…

Артемий аккуратно переступил через лехин кроссовок и уперся в дверной косяк, всем видом показывая скорый уход со сцены.

– Погоди! – Леха встал вслед за ним, – так нельзя, надо что‑то делать!

– Ничего уже не сделать, – Бобиков взялся за ручку, – я с девками с юринститута в КВН играю, они говорят, что такие облавы санкционированы прокуратурой и жаловаться бесполезно, а за патроны больше двушечки и не дадут. Харлам, герой, афганец… Вообще на условно соскочит. Полгода посидит в СИЗО и домой, на своих иномарках кататься. Чего ты тут распереживался? Мой тебе совет, как старшего, не лезь в это дело, всё само собой разрулится, без нашего участия. Бандитские темы – они всегда гнилые, непонятно, где хер вылезет. Пока… Мне ещё в деканат, Зощенко перед преподами читать.

Дверь захлопнулась, Леха сморгнул. Ещё минуту простояв задумчивым столбиком, он вернулся в прежнее положение. За это время отношение к Артемию от «ах, ты чмо», до «в принципе, он прав» дважды, а то и трижды прошло путь туда‑обратно. Но основная мысль не давала ему покоя: почему Димона выбрали на роль жертвы? И что связывает оперативника Койнова с макаровской группировкой? Обе стороны коллаборационистского заговора выражали диаметрально противоположные мнения. Койнов, судя по замашкам, позиционировал себя этаким Чак Норрисом – «Одиноким волком Маккуэйдом», а лозунгом Макара декламировалось «Жизнь ворам – смерть мусорам». Одной из основных предъяв в адрес травниковских или фаридовских от Макара как раз и было обвинение в «замусоренности». Мол, «обложились погонами и в общее мало уделяете». Травников же, в свою очередь, никогда не скрывал позиций в силовых ведомствах, но и откровенно не демонстрировал. Леха вспомнил пьяного начальника УВД на загородной базе отдыха, за досуг которого платили «подкрышные» Траве коммерсанты. Фарид же вообще не вылезал из «Динамо», где тренировал омоновцев и курсантов школы ФСИН. Получается, удар нанесли как раз по тем, кто был максимально лоялен к милицейской системе. Или убийство Косаря действительно заказал Травников. А исполнил Харламов… Леха мотнул головой, отгоняя дурные мысли. Действительно, прав Бобиков, со своей философией пожившего зайца… Что же делать теперь с этой информацией?

Ещё две недели прошли в мученических рефлексиях. Все выходные Травников в клубе не появлялся; Ольга Фуштейн стала птицей высокого полета и, с момента исторического назначения Лехи на должность начальника охраны, в клубе тоже не появлялась. Других людей, кого интересовала бы судьба Харламова и кто мог бы на что‑то повлиять, Леха не знал.

На одной из смен в ночной клуб пожаловали Гриф с Бучей, те двое судимых ублюдков, с которыми в первый же день учебы у Малыгина случился конфликт. Оба антагониста с небольшими препирательствами прошли охрану, покружили по залу и, зацепив пару пэтэушниц, свалили. На выходе, бросив парням, что‑то типа, «изменится скоро всё». Леха не придал этому особого значения – подобного рода фразочками отмечался каждый второй обладатель татуировок, кожаных курток и бритых затылков мира. Будь то только что освободившийся зэк, пьяный дембель или житель кавказских предгорий.

Пару выходных подряд в ночнике висела компания ермаковских друзей. Из всех боксёров, участвовавших в новогодней драке, Леха опознал только двухметрового Ромыча. И то, потому что тот сам, находясь в легком подпитии, подрулил к начальнику охраны.

– Здорово, боец! – перекрывая грохот музыки, навис над Малыгиным обидчик.

– Здорово, – Леха чуть отступил, на всякий случай.

Он стоял у стойки бара, на входе в кухню. Из‑за служебного столика поднялся Саша Бульдог.

– Не бойся, – миролюбиво улыбнулся Рома, – я замирить хотел ситуацию…

– Я не боюсь, – Леха действительно был гораздо увереннее в себе с момента их последней встречи, – мы с тобой‑то вроде и не ссорились.

– Да, понимаешь, у нас в коллективе за своего впрягаться надо всегда. Прав он или не прав, по херу. А ты парень нормальный, не ссыкливый оказался. Я много слышал о тебе…

К ним уже подтягивались охранники, но Леха успокаивающе махнул рукой.

– А Юру ты по‑честному рубанул, – Рома похлопал по плечу собеседника, – давно в зале не видел тебя, приходи, поработаем… Извини, что тогда криво всё получилось… Я – Ромыч, пацаны «Веслом» зовут. В «Севере» найдешь меня всегда. Бывай, панчер…

Он сунул свою широкую ладонь для рукопожатия, Леха пожал. В пьяных, чуть затуманенных, глазах бандита читалась искренность.

Прошел почти месяц, со дня разговора с Бобиковым. Леха окончательно втянулся в режим работы‑учебы. Таня на одном из сеансов связи сообщила, что в конце декабря въезжает в свою квартиру, где, наконец‑то, закончился ремонт. Естественно, ждет в гости. Со всеми вытекающими из этого приятными последствиями. Что не могло не радовать.

Таксисты по‑прежнему отчисляли за платный паркинг, но огрызались при этом всё агрессивнее. Их поведенческие повадки позволяли предполагать, что в ближайшее время возможны проблемы. Через раз бомбилы поминали Макара и какую‑то его постанову, касающуюся частного извоза. Ругали оборзевших коммерсантов. Потому как таксисты не только своевременно уделяют в общее, но и бесплатно возят близких на длительные свидания к порядочным арестантам. А владельцы ночной жральни лишь стригут бабки и путаются с мусорами. Неправильно, мол, так. Не по понятиям.

Всё это вызывало тревогу молодого начальника охраны и могло послужить поводом для разговора с Травниковым. Вторым вопросом можно было обсудить и тему с подброшенными патронами.

За истекший месяц Леха несколько десятков раз вспоминал рассказ Бобикова, силился сопоставить с тем, что видел лично в тот вечер. Анализировал разговоры ментов. Сопоставлял предшествующие события и откровения Харламова. Без стороннего собеседника никаких стоящих выводов он сделать не мог. Бессилие перед государственной машиной, в лице милиции, в общем, и перед опером Койновым, в частности, лишало неглупого парня способности сформулировать мысли, способные помочь близкому другу.

Леха даже несколько раз заглядывал на рынок, бесцельно блуждая по лабиринтам прилавков и павильонов, в надежде найти тех, двоих, причастных к подбросу, но ни одной похожей рожи нигде не зафиксировал. Лишь однажды, сквозь мутное стекло шашлычной увидел развязно‑блатную компанию явных сидельцев во главе с самим Макаром. Однако почти все в её составе были помечены тавром «отбывавших», поэтому идентифицировать нужных никак не получилось. Да и залипать напротив загаженной витринной рамы зэчьей штаб‑квартиры было опасно. «Молодого» из травниковского коллектива могли покалечить и за простой продуктовый заход на территорию рынка. Всё, как говорится, от настроения зависит.

Придя на смену, как обычно, за час до открытия клуба, Леха на парковке перед входом увидел машину Травникова. Единственный в городе черный «Гранд Черокки» с внедорожным «обвесом», привезенный руководителю федерации самбо из Америки, вальяжно заехал передними колесами на первые ступени входной лестницы. Малыгин сначала удивился – Травников никогда так рано не появлялся в клубе, а затем и несколько оживился. Можно было в спокойной обстановке переговорить по всем созревшим темам.