Накануне Рождества, в декабре 1943 года, из центральной иерусалимской тюрьмы бежали еще два члена Лехи, упоминавшийся уже Яаков Левштейн, схваченный англичанами на ул. Дизенгоф, 30, и Моше Бар-Гиора, арестованный в Иерусалиме вскоре после убийства Яира. Оба заключенных были вызваны начальником тюрьмы к себе домой для того, чтобы наладить электрическое освещение традиционной рождественской елки. Довольно быстро к работе был подключен стороживший их полицейский-араб. Арестанты попросили его привязать конец электрического провода к стволу винтовки и держать ее высоко поднятой под потолком, пока они второй конец не прикрепят к «контакту» на улице. Полицейского предупредили не отпускать провод ни в коем случае, иначе может произойти короткое замыкание. Араб держал винтовку над головой, пока у него не занемели руки. Выйдя на улицу он убедился, что арестантов и след простыл. Квартира начальника тюрьмы хотя и находилась недалеко от тюрьмы, но была уже за пределами охраняемой зоны…
В начале февраля 1944 года полиция обнаружила мину, подложенную людьми Лехи у входа в церковь св. Георгия в Иерусалиме, в которую часто наведывался Верховный комиссар Гарольд Мак-Майкл.
Англичане почувствовали, что становится «жарко». Всего за два дня до того, как они обнаружили мину, по всей стране было расклеено воззвание Эцеля, в котором он призывал к восстанию против британского владычества в стране. Этот день был большим днем и для Лехи. Нет сомнения, что Эцель принял решение вступить в открытую борьбу с англичанами во многом благодаря самому факту существования Лехи, ее борьбе и ее жертвам. Немалая заслуга в активизации деятельности Эцеля принадлежала его новому командиру Менахему Бегину, которому удалось превратить расшатанный с организационной и идеологической точек зрения коллектив в первоклассную боевую организацию. Но все же стиль воззвания Эцеля о восстании показывал насколько серьезны разногласия между ним и Лехи.
В воззвании говорилось о том, что нет больше перемирия между ишувом и «британской администрацией Эрец-Исраэль», но сама Британия не называется еще прямо врагом. Первые акции Эцеля после опубликования воззвания показали, правда, что Эцель не собирается убивать англичан, а хочет только нанести ущерб британской собственности, но ясно было, что этим борьба Эцеля не может ограничиться. С другой стороны, очевидно было, что Эцель не отступит от осуществления намеченной цели, как это сделала Гагана после короткого периода общенационального периода «Движения сопротивления» в 1945-46 г., когда Гагана, Эцель и Лехи объединили свои усилия в общей борьбе. Гагана покинула ряды «Движения сопротивления» сразу же после ареста ряда руководителей Еврейского агентства.
Атмосфера в стране заметно накалялась. Спустя два дня после начала акций Эцеля английский патруль пытался задержать людей Лехи, расклеивавших листовки на улицах Хайфы. Но завязалась перестрелка, и два полицейских, один из которых оказался офицером, были смертельно ранены. Спустя немного времени в той же Хайфе в несколько полицейских машин были подложены мины, и три английских офицера были ранены. Прошло всего три дня, и снова раздались взрывы. На этот раз не только в Хайфе, но и в Тель-Авиве и в Иерусалиме — Эцель взорвал здания налоговых контор в трех крупнейших городах страны. Прошло еще пять дней — и опять в воздухе запахло порохом: английские полицейские открыли огонь по бойцам Лехи, расклеивавшим листовки в Тель-Авиве, в ответ члены организации, отвечающие за прикрытие, ранят одного английского полицейского.
Англичане мстят. Через две недели от их пуль погибает Йерахмиэль Агаронсон («Элипи»). В ответ Лехи устраивает целую серию покушений на английских полицейских, и нескольких из них настигает заслуженная кара. В одной из таких операции впервые принимает участие Яаков Гранек («Дов»), ставший впоследствии широко известным под кличкой «высокий блондин».
Одновременно действует Эцель — атакует центры британской охранки в Иерусалиме, в Хайфе и в Яфо. На этот раз среди англичан были жертвы: несколько полицейских, и в том числе офицеров, были убиты.
Реакцией англичан на действия Эцеля и Лехи было введение комендантского часа в Тель-Авиве и в еврейских кварталах Иерусалима и Хайфы. «Организованный ишув» был напуган. Его центральное руководство. Национальный комитет («Гаваад Галеуми»), обратилось к населению с призывом не снабжать «безумцев» деньгами; Верховный раввинат умолял прекратить «эти гнусности»; Элиягу Голомб, командир Гаганы, утверждал, что если террор будет продолжаться, то «вспыхнет гражданская воина, которая обрушит катастрофу на весь ишув». Считанные месяцы прошли после того, как английские власти провели серию судебных процессов над членами Гаганы, в чьем распоряжении было найдено оружие. Как ни оправдывались обвиняемые, что они заботятся о «чистоте оружия», и оружие это служит исключительно целям самообороны, английские судьи выносили очень суровые приговоры. В одном случае член Гаганы был присужден к семи годам заключения за то, что у него были найдены два ружейных патрона… Считанные месяцы прошли после того, как английские солдаты и полицейские ворвались в кибуц Рамат-гаковеш и перевернули там все в поисках «чистого оружия», арестовали мужчин, избили женщин и даже убили одного из членов кибуца… И несмотря на все это вожди ишува по-прежнему верили в «доброе английское сердце» и надеялись на продолжение сотрудничества с Британией. Даже, если ради этого сотрудничества им придется пригрозить «отщепенцам» — «поршим» гражданской войной.
Лехи тем временем ни на секунду не прерывала деятельности. Похож на легенду рассказ о гибели Йосефа Розенбойма («Барух»). Он был ранен на складе оружия Лехи в Хайфе. Один из товарищей остался около него, а другой пошел вызвать сотрудничавшего с Лехи врача. Но вдруг на складе появляются два полицейских — офицер-англичанин и сержант-еврей. Оставшийся с Барухом товарищ выпрыгивает в окно и скрывается. Полицейские собираются пуститься за ним в погоню, но в это время тяжелораненый Барух вынимает гранату и кричит сержанту-еврею, чтобы тот остановился. Собрав последние силы Барух бросает гранату. Офицер-англичанин ранен, а еврей-сержант, не принявший во внимание предупреждение Баруха, убит.
Через пять дней после гибели Баруха полиции удалось, с помощью доноса, найти место, где скрывались два его товарища, Менахем Лунц и Шабтай Друкер. Это был дом в Явнеэле, в Нижней Галилее. Англичане окружают его и открывают огонь. Члены Лехи отвечают огнем, пока не кончаются патроны. Последние два патрона они оставили для себя…
Три дня спустя люди Лехи подложили взрывчатку около полицейского участка в Тель-Авиве. Три полицейских — два англичанина и еврей — были ранены. На следующий день начальник всей тель-авивской полиции, майор Форд, чудом избежал смерти от рук покушавшихся на него бойцов Лехи.
Спустя месяц, в мае 1944 года, Эцель возобновил после короткого перерыва свою деятельность и нанес тяжелый удар по престижу британских властей — была захвачена центральная радиовещательная станция в Рамалле.
Латинская поговорка гласит, что когда говорят пушки, музы молчат. Но деятельность Лехи опровергла эту поговорку. Взрывы бомб не заглушали «муз». Месяцы май — июль 1944 года были периодом судебных процессов над членами Лехи. Обвиняемые предстали перед военным трибуналом в Иерусалиме.
Из «Хазит», № 9, написан 5704 года (1944)
Вы отправились в бой в одиночку. Внезапно набросились на вас многочисленные орды врагов — но вы были готовы принять бой и принести себя в жертву.
Вы сражались почти безоружные — с одной гранатой в руках. До последнего дыхания отстреливались вы, и ни одного слова жалобы или сожаления не вырвалось из ваших уст. В этом бою вы напомнили всему миру:
И в этой священной войне не считаются с превосходящими силами противника. Потому что единственный выбор в этой войне:
Потому что лучше умереть, чем жить в рабстве на своей Родине.
Вы возродили традицию героизма еврейского народа. Вы уподобились древним героям Иерусалима и Галилеи, которые не знали, что значит сдаваться врагу. И у вас и у них была одна мечта — свободная отчизна. И их и вас угнетал позор рабства. И так же, как они, вы исполнили заповедь священной войны — своей кровью пропитали родную землю.
Вы не подняли рук. Вы не выбросили белый флаг. Ваши руки сжимали оружие. Непоколебимо стояли вы, пока ваше окровавленное тело не превратилось в красный факел, освещающий: войну до победного конца, до тех пор, пока народ наш не станет свободным на родной земле.
29 мая 1944 года судьи, изумленные как и весь ишув, выслушали заявление Цви Тавори, борца за свободу Израиля, обвиненного в незаконном ношении оружия. Он сказал: «В обвинительном заключении сказано, что я обвиняюсь в незаконном и не имеющем рационального объяснения ношении пистолета и патронов. Я признаю, что держал при себе пистолет и патроны. Но я отрицаю, что держал их при себе, не имея на то законного основания и рационального объяснения. Право иметь при себе пистолет я получил от единственной власти, которую признаю в Эрец-Исраэль. от Движения борцов за свободу Израиля, поставившего себе целью вернуть еврейскому народу то положение среда народов мира, которое ему подобает. А именно, — создание еврейского государства в этой стране. Законы, по которым вы меня судите, приняты властями, не признаваемыми мною. Полномочия, предоставленные вам для создания здесь еврейского государства, вы превратили в оккупационный режим. Ваши законы незаконны ни по понятиям международного права, ни по нормам морали и справедливости. Поэтому я не признаю вашего права судать меня по этим незаконным законам.»
Далее Тавори объясняет, что исходя из того, что «нелегальных» репатриантов изгоняют из страны и английские полицейские ведут себя разнузданно, не останавливаясь даже перед убийством, право каждого еврейского юноши взяться за оружие имеет не только «рациональное объяснение», но и является его святой обязанностью. Тавори заявил, что ни судебный процесс, ни приговор его абсолютно не интересуют, и что он не станет отвечать ни на один из поставленных ему вопросов. Он потребовал также, чтобы ему был предоставлен статус военнопленного. Тавори был приговорен к семи годам заключения.
В июне того же года перед судом предстали Давид Гамеири-Бегин, Хася Шапира, Аншель Шпильман и Матитьягу Шмулевич. В августе — Нехама Срулович. Все они отрицали право британского военного трибунала судить их. Девушки ограничились короткими заявлениями, мужчины произнесли длинные речи.
Здесь мы позволим себе вернуться на несколько месяцев назад. В конце 1944 года в гимназию «Бен-Йегуда» в Тель-Авиве прибыл наряд полиции, чтобы арестовать учителя этой гимназии д-ра Исраэля Шайба, он же Эльдад. Шайбу удалось бежать из здания гимназии, но полицейские устремились вслед за ним. Он вбежал в один из ближайших домов, поднялся на третий этаж и попытался было спуститься по водосточной трубе. Но, не удержавшись, упал, и его, тяжелораненого, доставили в больницу. У Эльдада обнаружили ни много ни мало — 24 перелома и трещины. Несмотря на это, он был переправлен в «больницу» в центральной иерусалимской тюрьме. Тело Эльдада заключено в гипс, но мозг его работает с бешеной энергией. Уже через неделю он диктует статьи для «Хазит». Когда же начинаются судебные процессы над членами Лехи, из-под его пера выходят столь блестящие речи, что трудно будет, пожалуй, найти подобные им во всей мировой практике политических процессов. Такова была, например, речь Гамеири-Бегина: «Этот суд не руководствуется ни законами, ни справедливостью, ни фактами, ни правдой. Он руководствуется исключительно интересами режима. Только те евреи, которые не понимают этой истины, готовы, представ перед вашим судилищем, оправдываться, дабы показаться вам добропорядочными гражданами, соблюдающими законы. Верно, такие евреи есть, но мы к ним не принадлежим. Мы не собираемся вести с вами дискуссий — мы ведем против вас войну. Вы для меня — представители чужеземного поработительского режима. И я совершенно не собираюсь доказывать вам, что я являюсь добропорядочным гражданином, соблюдающим ваши законы… Мы с вами живем по разным законам. Прекратите же и вы лицемерить, заявляя, будто вы судите меня по справедливости и закону. Давайте будем откровенными врагами со всеми вытекающими из этого состояния последствиями…» Гамеири-Бегин был приговорен к двенадцати годам заключения.
К десяти годам заключения по обвинению в незаконном ношении оружия был приговорен Аншель Шпильман. В своем выступлении на суде он, между прочим, сказал:
«…По вашему мнению, мы должны были прекратить свое существование тогда, когда был разрушен наш Храм. Так именно и произошло бы с любым другим народом, случись с ним такая катастрофа. Но мы, как бы вам это не нравилось, выжили. Народ Израиля продолжает существовать, не только сохраняя свою древнюю культуру, но и беспрестанно создавая новые духовные ценности. Я счастлив оттого, что я еврей, сын древнего и в то же время молодого народа, давшего культуру всему миру. Несмотря на все те страдания, невзгоды и унижения, которые выпали на мою долю потому, что я еврей, я счастлив, потому что я ощущаю свои корни, свою связь с прошлым. Я ощущаю эту связь с еще большей глубиной и полнотой, глядя не только на исчезнувшие народы древности, но и на молодые народы, возвысившиеся в последние столетия и не знающие, сколько лет осталось им еще возвышаться… Если вы имеете наглость судить меня здесь, в Иерусалиме, городе царя Давида, пророка Йешаягу и Макавеев, то полезно будет вам знать, что ноги ваши попирают не могилы с истлевшими трупами. Потому что из этих могил встанут и возродятся к жизни потомки Йегошуа, Йифтаха, Шимшона, Давида и всех тех наших героев, о которых вы привыкли думать как о мертвых. И видеть которых живыми так раздражает вас…
А потому, любители „Библии“, знайте: рассказанное в книге Шмуэля не является для нас просто историческим преданием, а имя Давид — это для нас больше, чем история. Это для нас сама жизнь. И если вы бахвалитесь своими самолетами, танками и броневиками, подобно Голиафу, и клевещете на нас перед всем миром — мы ответим вам так, как ответил Голиафу Давид. Для вас эта страна — „Палестина“ по имени филистимлян, соплеменников Голиафа, и я очень надеюсь, что вы почувствуете себя здесь так, как чувствовали себя филистимляне во времена Шимшона и Давида. Не забывайте, английские судьи, что то место, где вы судите меня сегодня — это мой Иерусалим, а не ваш Лондон.
Я очень сожалею, что в тот момент, когда на меня набросились полицейские, я не успел выхватить пистолет, убить их и погибнуть самому так, как погибли двое из моих товарищей в Явнеэле, Господь отомстит за их кровь…
В заключение, я еще раз спрашиваю вас: что вы, лондонские судьи, делаете здесь, в моем Иерусалиме?»
Своей высшей точки напряжение достигло на процессе Матитьягу Шмулевича, обвиненного в незаконном ношении оружия — двух пистолетов, ручной гранаты и свертка с патронами — и в стрельбе по английским полицейским. До законам военного времени Шмулевичу грозила смертная казнь. На этом процессе было немало драматических моментов, например, когда подсудимый, известный полиции и судьям под именем Рефаэль Бирнбойм, открыл свое истинное имя; или когда он потребовал пригласить в качестве свидетелей Верховного комиссара сэра Гарольда Мак-Майкла и председателя Еврейского агентства Давида Бен-Гуриона; или когда британское правление в стране он сравнил с палачом-вешателем. Приведем здесь всего несколько мест из его речи:
«Суд, перед которым я сейчас стою, может присудить меня к смертной казни. О, если бы я мог предаться иллюзии, что меня судят представители армии, которая ведет справедливую войну! Но что можно поделать, господа, если вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы развеять эту иллюзию. Процессы последних недель, как и всех последних лет, доказывают, что стерлась граница между прокурором и судьей. И тот и другой восседают на одной и той же скамье и носят одну и ту же форму — потому что представляют одни и те же интересы. Нам известно, что когда вам выгодно, вы заявляете: „евреи идут добровольцами в английскую армию, чтобы красть оружие“. Но когда портить отношения с евреями вам не выгодно — вы не стесняетесь называть еврейских солдат „братьями по оружию“…»
Переходя затем к анализу британской политики, Шмулевич говорит о том огромном доверии, которым она пользовалась у еврейского народа до тех пор, пока он не понял, что его попросту обманывают:
«Из-за нашего доверия к Великобритании мы не замечали, что она забавляется нами с самого начала; мы не замечали ни двусмысленных обещаний, ни прямых провокаций; мы не понимали, зачем нужно было англичанам топить Агарона Агаронсона в водах Ла-Манша после всех тех услуг, которые он оказал Британии во время прошлой войны. Мы не понимали, что для Британии мы — всего-навсего пешка в ее империалистической политике.
Вы не побрезговали использовать в своих интересах влияние американских евреев и кровь, пролитую воинами еврейских легионов и бордами антитурецкого подполья, которые помогли вам завоевать Эрец-Исраэль. А потом, когда ваш режим здесь окреп — можно уже скинуть маску „освободителей“…»
Далее Шмулевич напомнил слова английского судьи на одном из предыдущих процессов над бойцами Лехи, заявившего, что европейские евреи были бы счастливы оказаться здесь, в Палестине, хотя Лехи и обвиняет Британию в введении в стране бесчеловечного режима:
«Нельзя назвать эти слова слишком умными. Тонущий в морских волнах рад будет подняться и на борт пиратского корабля. Пираты бывают, однако, разные. Есть такие, что спасут несчастного, но есть и такие садисты, что только посмеются над гибнущим и не подумают даже протянуть ему руку. Лишь бросят на него безучастный взор, да и только. „Струма“, господа, припомните-ка „Струму“!»
Так превратил Шмулевич свое выступление в обвинительную речь, в конце которой он, покрыв голову, прочел псалм 144:
«Благословен Господь, опора моя, обучающий руки мои битве, пальцы мои — войне… Простри руки Твои с высоты, выведи меня и спаси меня от вод многих, от руки чужеземцев, чьи уста изрекают ложь и чья десница — десница лжи…»
С великой торжественностью огласил председатель суда приговор: «Подсудимый будет возвращен в свою камеру, а оттуда переправлен туда, где будет повешен, покуда душа его не покинет его тела…»
У англичан были, однако, все основания опасаться, что приведение смертного приговора в исполнение во много раз усилит и без того опасное для них брожение в стране, и Шмулевич был «помилован» — смертный приговор был заменен пожизненным заключением.
Выступления бойцов Лехи на судебных процессах произвели громадное впечатление на ишув. «Гаарец», верно оценив те доходы, которые она может извлечь для себя из речей подсудимых, поместила на своих страницах полные стенографические отчеты о ходе судебных процессов. Так же поступили и все остальные газеты, кроме двух «пролетарских», «Давар» и «Аль гамишмар», которые, очевидно, быстро поняли, насколько опасно преподносить подобного рода материал своим читателям…
Номера газет со стенограммами речей бойцов Лехи буквально выхватывались из рук разносчиков газет. Слова подсудимых наполняли сердца гордостью, у многих слезы выступали на глазах.
Английская военная цензура не могла наложить запрет на публикацию протоколов английского же военного трибунала, и таким образом каждый мог прочесть — открыто, не скрываясь, на страницах легальных газет — все, что говорилось со скамьи подсудимых в адрес британских правителей Эрец-Исраэль. Гнев, накопившийся в сердцах против английского гнета, гнев, который приходилось постоянно сдерживать, нашел теперь выход при чтении речей отважных бойцов Лехи: как они говорят с этими «сильными мира сего», втаптывающими нас в грязь изо дня в день)… И телеграф разносит их снова по всему миру, преклоняющемуся перед величием духа борющейся еврейской молодежи. Речи бойцов Лехи превратили англичан из обвинителей в обвиняемых и показали истинное лицо этих «стражей справедливости и закона»…
Д-р Эльдад так определил судебные процессы над борцами за свободу Израиля: то были героические бои, в которых воины сражались при помощи слов с той же самоотверженностью, с какой на свободе они сражались с оружием в руках.
Спустя месяц с небольшим после суда над Матитьягу Шмулевичем люди Лехи под командованием Йегошуа Когэна совершили покушение на британского Верховного комиссара Палестины Гарольда Мак-Майкла, когда тот ехал по дороге из Иерусалима в Яфо на прощальный бал по поводу его отъезда из страны. Участники операции, выдавая себя за рекогносцировщиков, заняли позиции по краям дороги, в четырех километрах от Иерусалима, и когда приблизилась машина Верховного комиссара, открыли по ней огонь из автоматов. Однако, шоферу удалось вывести машину из-под огня, и Мак-Майкл отделался легкими ранениями. Хотя цель операции и не была достигнута, сам факт покушения на Верховного комиссара имел большое значение.
В покушении на Мак-Майкла участвовал юноша из Хайфы, первоклассный стрелок, Элиягу Хаким. Его огорчению не было предела: «Такой убийца — и ушел безнаказанным… Такой убийца!» Через три месяца ему предоставилась возможность ликвидировать личность намного более знаменитую, чем Мак-Майкл, — но об этом позже.
В июле-августе 1944 года Эцель организовал целый ряд атак на различные британские объекты в Эрец-Исраэль. Мы не можем дать здесь описание этих операций, хотя это, разумеется, делает общую картину борьбы против англичан неполной. Необходимо подчеркнуть только, что Эцель предпринял намного больше операций, чем Лехи, которая из-за ограниченности средств и объективных трудностей сосредоточила свою деятельность на операциях, требовавших высокого уровня исполнения.
В это время, летом 1944 года, в лагерь в Латруне был доставлен член Лехи, подвергшийся после ареста ужасным пыткам. Пытки применялись англичанами и раньше, но на этот раз они отличались особенной жестокостью: арестованного зверски избивали по лицу и животу, гасили сигареты о его руки, били по голове обернутым в резину железным прутом, держали его голову в воде до тех пор, пока он не начинал задыхаться, клали ему на спину куски льда и затем били по ним железным прутом, били его по половым органам… Все это творилось на этот раз не в подвале охранки, а в тайном укрытии неподалеку от Иерусалима.
Люди Лехи расклеили по всей стране сообщения об этом случае, и следующая операция была в известной степени реакцией на зверства английских властей: в конце сентября 1944 года в Иерусалиме был убит офицер, ответственный за «еврейский отдел» охранки, Уилкин. Этого Уилкина, принимавшего участие в убийстве Яира и других бойцов Лехи, ненавидели не только подпольщики. Общество этого негодяя вынуждены были терпеть родственники заключенных в Латруне, приезжая встречать своих близких, освобождавшихся из лагеря. Уилкин издевался над ними как только мог и специально затягивал освобождение заключенных, которых охранка решила уже отпустить на свободу.
В то сентябрьское утро Уилкин прибыл в свою контору, вышел из машины и пошел по направлению к двери. Заметив, что кто-то идет за ним следом, он быстро обернулся, схватившись за кобуру. Но было уже поздно. Боец Лехи был проворнее — раздалось несколько выстрелов, и Уилкин, этот хитрый лис, сделавший столь блестящую карьеру от простого полицейского до начальника отдела охранки, распластался на тротуаре. Трудно описать ту радость, которая охватила обитателей лагеря в Латруне и центральной тюрьмы в Иерусалиме — покушение было совершено неподалеку от здания тюрьмы, и выстрелы были отлично слышны заключенным. К радости прибавилось и чувство гордости: 10 октября представитель английских гражданских властей и командующий британскими вооруженными силами на Ближнем Востоке опубликовали совместное обращение к еврейскому населению Палестины, в котором просили оказать им помощь в борьбе с «еврейскими террористами, совершившими с начала 1944 года ряд ужасных преступлений.» В этом обращении упоминались «офицеры и сотрудники служб безопасности, злодейски убитые во время исполнения ими своих обязанностей»; правительственные здания, которые были взорваны или сожжены; «неудавшаяся по воле Провидения (!) попытка убить полномочного представителя Его Величества в Палестине». И, наконец, подчеркивалась необходимость «тесного сотрудничества граждан с представителями закона и порядка, особенно во всем, что касается сообщения властям информации, которая может привести к поимке убийц и тех, кто их укрывает.»
Обращение это свидетельствовало со всей очевидностью, что достаточно было всего нескольких месяцев активных действий, чтобы вынудить британские власти признаться в том, что они не в состоянии собственными силами справиться с подпольем. И в этом, возможно, кроется одна из главных причин операции, проведенной англичанами всего через восемь дней после обращения к ишуву — высылки 251 заключенного из лагеря в Латруне в Африку. В этой операции приняли участие крупные силы армии и полиции.
Ранним утром триста обитателей латрунского лагеря были разбужены топотом сапог сотен английских солдат, окружавших лагерь со всех сторон. Заключенным приказали одеться, 251 из них вывели из бараков и связали руки. Им не позволили взять с собою ничего. Когда заключенных выводили за пределы лагеря, раздавалось их мощное пение: «бадам ваэш Йегуда нафла, бадам ваэш Йегуда такум» — «в крови и огне Иудея пала, в крови и огне Иудея восстанет». Под сильной охраной они были доставлены на аэродром в Лоде, а оттуда десятками самолетов переправлены в далекую Африку.
Это был тяжелый удар по многим семьям в ишуве. Жены и матери лишались возможности видеть своих мужей и сыновей даже во время тех коротких пятнадцати-двадцатиминутных свиданий, которые дозволялись лагерными властями раз в месяц. С другой же стороны не вызывает сомнения тот факт, что высылка сотен «террористов» в Эритрею, Судан а затем в Кению значительно подняла престиж Эцеля и Лехи. Борьба еврейских подпольных организаций против Британии — для подавления которой не хватает уже мест в тюрьмах Эрец-Исраэль — начинает все больше и больше привлекать к себе внимание мировой общественности. Но тех, кто следил за развитием событий на Ближнем Востоке, ожидал еще больший сюрприз: спустя всего две с половиной недели после высылки арестованных членов подполья из Эрец-Исраэль, второго числа месяца хешван 5705 года (6 ноября 1944 г.) в Каире раздались выстрелы, эхом отозвавпиеся по всем радиовещательным станциям мира. Сообщения об этих выстрелах заняли первые полосы газет — от Москвы до Сан-Франциско, от Йоханнесбурга до Токио. Эрец-Исраэль, еврейский народ и его боевой авангард оказались в центре мирового внимания.