ЛеХИ. Борцы за свободу Израиля

ГЛАВА 5. ПОКУШЕНИЕ НА ЛОРДА МОЙНА И «СЕЗОН»

Шестого ноября 1944 года в Каире около часа дня выстрелами из пистолета был убит британский статс-секретарь на Ближнем Востоке лорд Мойн. Стреляли в него двое юношей, члены Лехи, прибывшие в Каир из Эрец-Исраэль, Элиягу Хаким и Элиягу Бейт-Цури.

Элиягу Бейт-Цури был двадцатитрехлетним юношей, светловолосым, с зелеными глазами, обладавшим литературным даром и любившим поэзию. Он учился в Еврейском университете в Иерусалиме, но вынужден был оставить учебу после того как отказался мобилизоваться в британскую армию по призыву руководства ишува. В борьбу подполий он включается еще совсем молодыми в ходе одной из операций получает тяжелое ранение. После перехода из Эцеля в Лехи Элиягу направляется на курс по военной подготовке, где считается одним из лучших курсантов. Инструкторы Элиягу любовно называли его «чертенком». Во время занятий, проходивших неподалеку от Иерусалима, Элиягу снова был ранен.

Однажды он со своими друзьями по курсу наткнулся во время прогулки на английский наряд. Позже Элиягу рассказывал, какое огромное удовольствие он получил, видя, как эти герои «великой империи» в смертельном страхе поднимают вверх руки под дулами направленных на них пистолетов, которые держат еврейские юноши. Курсанты разоружили полицейских и приказали им лечь на землю лицом вниз и лежать так не двигаясь в течении десяти минут. Этот случай вселил в Бейт-Цури чувство уверенности в своих силах. Когда Элиягу узнает о том, что Лехи планирует нанести невиданный до сих пор удар по врагу, он не может сдержать своего восхищения: «Черт побери, это дело задумано как-будто специально для меня! Я еду!»

Он вынужден расстаться с близкими, со своей любимой девушкой, не исключено, что его уволят с работы, — но все это не может остановить его. Итак, через некоторое время, одетый в английскую военную форму, «Звулун» — такова была подпольная кличка Элиягу в Лехи, — едет поездом в Египет. Со своими песочного цвета усами и трубкой в зубах он выглядит как обычный английский солдат, и его поездка проходит без осложнений.

В Каире его ждет товарищ — товарищ по борьбе и товарищ в смерти — Элиягу Хаким. Он родился в Бейруте в богатой семье коммерсантов. Когда ему было семь лет, его семья переезжает в Хайфу. Элиягу был еще подростком, когда в Хайфском порту взорвалось судно «Патрия», и 250 «нелегальных» репатриантов, бывших на его борту, погибли. Эта страшная картина произвела на Элиягу глубокое впечатление. Он запомнил ее навсегда.

Проходят годы, Элиягу взрослеет. Он получает прекрасное образование, денег у него достаточно, свое время он проводит в развлечениях — «золотая молодежь»…

Элиягу мобилизуется в британскую армию, но в его сердце горит любовь к Отчизне и свободе. И он решает дезертировать из армии и вступить в ряды Лехи. Но в это время, в 1943 году, Лехи переживает трудный период и не может предоставить ему укрытие. Поэтому решено, что Элиягу остается пока в армии, и ждет подходящего момента для дезертирства. В феврале 1944 года он приезжает в Каир и передает «Нехемье» (Йосефу Ситнеру) записку от «Бараца» (под этим именем работал в египетском отделении Лехи Михаэль), в которой говорилось, что податель этой записки (т. е. Элиягу Хаким) послан центром в Каир для помощи в доставке оружия в Эрец-Исраэль. «Бени» (Элиягу Хаким) успешно выполняет задание и сразу же вслед за этим дезертирует из английской армии.

Родители Элиягу, зная, что их сын замешан в весьма опасных делах, разумеется, беспокоятся. Они публикуют в газетах объявление: «Элиягу, приезжай домой. Твои родители вернулись из Египта и хотят тебя видеть.» Бени, прочитав объявление, говорит: «Бедные, как они волнуются. Им, конечно, кажется, что я каждый день вижу перед собой дула автоматов. Маме наверняка снятся ужасные сны по ночам… Она и не догадывается, насколько это прекрасно — быть борцом за свободу! Скоро я их утешу, они увидят меня целого и невредимого, и все будет в порядке…»

Бени начинает принимать участие в операциях. Его инструктор говорит, что это лучший снайпер, которого он когда-либо обучал. Получив приказ отправиться на ответственную операцию в Египет, Хаким говорит: «Я думал об этом уже давно. Приказ этот нисколько не удивляет меня.» И когда ответственный за проведение операции, объяснив Хакиму, какова его роль в ней, спросил, готов ли он и осознает ли, какой опасности себя подвергает, Элиягу Хаким ответил так: «Ради того, чтобы прикончить этого гоя, я готов пожертвовать собственной жизнью. Я не вернусь в страну, пока не выполню задания.»

В Каире Хаким все время посвящает разработке плана покушения. С помощью двух еврейских девушек, служивших в женских вспомогательных частях британской армии, он детально изучает окрестности виллы, которую занимает лорд Мойн, и месторасположение его оффиса. В то же время Хаким получает из Эрец-Исраэль вырезанную из английской газеты «Иллюстрэйтед Лондон Ныоз» фотографию Мойна. Правда, на этой фотографии Мойн был в зимней одежде, и Хаким не был до конца уверен, сможет ли он опознать его в летней одежде. Время идет, и вот приходит сообщение о том, что в определенный вечер Мойн собирается посетить известный каирский клуб «Мухаммад Али». Там Хакиму и Нехемье впервые предоставляется возможность увидеть Мойна с небольшого расстояния. Они расположились у входа в клуб и рассмотрели его, когда он выходил из машины. Теперь не представляло труда опознать лорда, когда тот ехал на своей машине между восемью и девятью часами утра с виллы в каирском квартале Замалак в оффис и между часом и половиной второго дня обратно, из оффиса на виллу.

18 сентября 1944 года в Каире состоялось небольшое совещание членов Лехи с целью ускорить проведение операции. Ровно через месяц прибыл в Каир Элиягу Бейт-Цури. Было решено, что покушение на Мойна произойдет, когда тот будет возвращаться домой к обеду.

Позже на суде Элиягу Бейт-Цури так описывал само покушение.

Хаким предпринял меры предосторожности, чтобы не пострадала секретарша Мойна, которая сидела рядом с ним. На суде она рассказала, что, открыв дверцу машины, Хаким сказал, обращаясь к Мойну: «Не двигаться…»

Египтянин, который наблюдал из соседнего дома за происходившими событиями, сообщил оказавшемуся поблизости полицейскому: «Большой англичанин убит…» На своем мотоцикле полицейский пустился в погоню за покушавшимися. Он утверждал потом, что беглецы открыли по нему огонь, но он все же продолжал преследование, ранил Бейт-Цури, и в конце концов Хаким и Бейт-Цури были арестованы.

Несомненно, Хаким и Бейт-Цури могли бы без труда скрыться, убив полицейского, но по политическим соображениям им был дан категорический приказ, запрещающий открывать огонь по египетской полиции или гражданским лицам. Хаким подчеркнул на суде, что вполне мог бы убить преследовавшего их полицейского, но ограничился лишь тем, что стрелял по мотоциклу. Сильное впечатление произвели на судей и на многочисленных корреспондентов, присутствовавших на суде, слова Элиягу Бейт-Цури: «Несложно было попасть с шести метров в полицейского в тот момент, когда он догонял нас. Полицейский считает, что я не попал в него по причине неумения пользоваться пистолетом. Однако это можно просто проверить — дайте мне сейчас пистолет, и я попаду вон в те настенные часы, находящиеся от меня на расстоянии двенадцати метров… Я стрелял по шинам мотоцикла для того только, чтобы напугать полицейского. Его пуля ранила меня уже после того, как магазин моего пистолета опустел.»

Лорд Мойн был одной из виднейших фигур Британской империи. С февраля 1941 года он занимал пост министра колоний и был председателем Палаты лордов в парламенте. Он был ответственен за гибель «Струмы». В июне 1942 года Мойн заявил в Палате лордов: «Я полностью одобряю политику „Белой книги“. Надо ограничить еврейскую иммиграцию в Палестину. Надо опровергнуть утверждения д-ра Вейцмана о том, что Палестина является будто бы единственным местом, где возможно решить проблемы миллионов евреев. Сионистский подход слишком близорук. Решение следует искать в федерации арабских государств, куда будет включена и Палестина.» Прибыв в 1944 году в Каир в качестве британского статс-секретаря по ближневосточным делам, Мойн начинает строить далекоидущие планы по ликвидации ишува в Эрец-Исраэль. Он открыто провозглашает, что «Палестина является арабской страной, а евреи — это разношерстный сброд; палестинские евреи должны покинуть страну, для них можно будет подыскать другую территорию в Африке». Когда на его рассмотрение был предложен план спасения миллионов европейских евреев, он, как уже упоминалось выше, ответил: «Что я буду делать с миллионом евреев?..» Несомненно, что это он был инициатором перевода арестованных членов подполья из Эрец-Исраэль в Африку. И это было далеко не последнее его деяние…

Внимание всего мира было приковано к судебному процессу над убийцами лорда Мойна. С нетерпением ожидали многочисленные корреспонденты появления двух обвиняемых. Удивлению их не было предела, когда перед египетскими судьями предстали не сломленные отчаявшиеся убийцы, а два гордых, спокойных, уверенных в себе молодых человека. Особенно сильное впечатление производил Бейт-Цури. С какой искренностью звучат его слова, записанные в дневник одной из корреспонденток, присутствовавшей на суде и попросившей у Бейт-Цури автографа: «Наши действия были совершенно справедливыми.» И с каким спокойствием отвечает он на вопрос французского журналиста о том, что любит он больше всего читать: «Поэзию, нет более подходящей пищи для души…» И вот он стоит перед судьями, скрестив руки на груди, в гордой, но естественной позе и с уверенностью в своей правоте говорит: «Мой разум приказал мне нажать на курок.»

Один из журналистов так описывал свои впечатления от суда: «На меня, как и на всех остальных журналистов, огромное впечатление произвели смелость и полное достоинства поведение подсудимых. Бейт-Цури, несмотря на свои двадцать три года, с такой четкостью формулирует свои мысли, что кажется, будто он вдвое старше. Он покорил всех, кто его слышал. Слова его столь откровенны, а доводы столь убедительны, что, если вы соглашаетесь с основными предпосылками, то невозможно не согласиться и с выводами из них, — и перед вами нет иного выхода, как оправдать их обоих. Речь Бейт-Цури нашла отклик в сердцах египтян, переполнявших зал суда, многие из которых в молодости принимали участие в деятельности патриотических антибританских организаций.»

Речь Элиягу Хакима была короткой. Он сказал, между прочим: «Мы оба воспитаны на Танахе, и заповедь „не убий“ для нас не пустой звук. Но у нас не было никакого другого пути привлечь внимание к нашим попираемым правам. Поэтому мы решились на такой шаг и сделали это во имя высшей справедливости. Сегодня нас обвиняют в убийстве лорда Мойна. Но обвинять нужно не нас. Обвинять нужно самого лорда Мойна и правительство, которое он представлял, в убийстве сотен тысяч наших братьев и сестер. Мы обвиняем его в том, что он отнял у нас нашу родину и разграбил наше имущество. По каким законам могли мы судить его за совершенные им преступления? К кому нам было обращаться в поисках справедливости? Такой закон не записан еще ни в одном уголовном кодексе. Поэтому нам оставалось самим восстанавливать справедливость.»

Подсудимых защищали лучшие египетские адвокаты, один из которых в молодости был посажен английскими властями в тюрьму за свою антибританскую деятельность. Речи адвокатов служили лучшим доказательством того, какую большую симпатию испытывали египтяне к Хакиму и Бейт-Цури, борцам против общего врага. Дошло даже до того, что местные «антисионисты» выразили протест председателю суда против «сионистской пропаганды», которую якобы ведут на суде египетские адвокаты и которая «оскорбляет каждого истинного египетского патриота.» Разумеется, что основная причина симпатии египетского общества к обвиняемым на суде крылась отнюдь не в любви к евреям и сионизму, а в ненависти к англичанам.

Но давление англичан на египетские власти привело в конечном итоге к тому, что суд вынес смертный приговор обоим подсудимым.

Этот приговор еще раз доказал египтянам, что независимость их страны — это фикция, и что англичане могут делать в ней все, что им заблагорассудится. Волнения охватили Каир и другие египетские города, состоялись демонстрации, во время которых головой. От-своего имени и от имени Хакима он благодарит за проявленное к ним корректное отношение во время всего их заключения и благодарит адвокатов. Поет национальный гимн… Раскрывается пол под его ногами, и тело летит вниз…

Каирский процесс привлек внимание всего мира к Эрец-Исраэль и к сионизму. Он наполнил гордостью сердца евреев во всем мире и, в особенности, евреев Египта.

Убийство лорда Мойна было первым признаком того, что на Ближнем Востоке появилась новая сила, поставившая себе целью вытеснить Британию из района между Египтом и Турцией, района, поделенного на искусственные, нежизнеспособные арабские государства.

Выстрелы и речи в Каире привлекают к себе внимание могущественных соперников Великобритании. И она это отчетливо понимает. Москва начинает интересоваться сущностью такого нового явления, как сионизм, который не только не является более игрушкой в руках англичан, но, напротив, стремится положить конец британскому владычеству на Ближнем Востоке — и не пустыми разговорами, а бомбами и пулями. Также и Париж — этот всегдашний конкурент Лондона в странах Леванта — не может оставаться в стороне. И даже на США, своего англосаксонского союзника, Англия не может опереться — американцев привлекают нефтяные богатства и важное стратегическое положение этого района, расположенного между Суэцким каналом и Персидским заливом.

Не случайно поэтому во время каирского процесса лондонская «Санди Таймс» предупреждала, что необходимо как можно скорее найти решение палестинской проблемы, «дабы положение Британии на Ближнем Востоке не превратилось в тающий снег в жаркой пустыне…»

Лондонское радио передало всему миру обещание Вейцмана, данное Черчиллю, об окончательной ликвидации террористов и его слова о том, как он был потрясен, услышав об убийстве лорда Мойна евреями. Он был потрясен даже больше, — таковы были слова Вейцмана, — чем когда ему пришло известие о гибели его сына, летчика британских военно-воздушных сил, в боях за Англию.

В то же время Моше Шарет на массовом собрании в Иерусалиме заявил, что каирское происшествие — это мерзкое извращение великой и чистой исторической истины. Сионизм, — продолжал Моше Шарет, — явление положительное со всех точек зрения, выставлен теперь перед всем миром так, будто он является источником террора на Ближнем Востоке. Антибританский террор — это самая серьезная опасность, которая когда-либо угрожала сионизму изнутри.

Руководство ишува опубликовало заявление, в котором выражалось возмущение еврейского населения Эрец-Исраэль «отвратительным преступлением — убийством британского статс-секретаря на Ближнем Востоке, отвратительнейшим из когда-либо совершенных преступлений. И это в то время, когда английский народ вот уже шестой год ведет героическую борьбу не на жизнь, а на смерть…» И далее: «Террор уменьшит шансы на успехи в нашей борьбе и нарушит внутренний мир среди евреев Эрец-Исраэль. Мы призываем весь ишув с корнем вырвать из своей среды членов этой разрушительной банды, не давать им убежища, не поддаваться на их угрозы и оказывать властям помощь, которая понадобится для прекращения террористической деятельности и уничтожения этой банды…»

А так писала в те дни «Давар»: «Их преступная деятельность неустанно усиливалась и достигла теперь таких размеров, что результаты ее ощущаются по всей империи. Последнее их преступление может запятнать наше имя в глазах даже самых близких наших друзей. Те, кто играют судьбой народа, не могут рассчитывать на его поддержку, и еврейский народ обязан игнорировать их.»

Даже ревизионистский «Гамашкиф» «ужаснулся» и писал, что нет ни смысла ни пользы в этом «жутком акте» в Каире. По мнению газеты, «участники этой операции попались в ловушку ошибочной теории, согласно которой сотрудничеству еврейского народа с Англией должен быть положен конец, и нет, — продолжала газета, — идеи более опасной для сионизма…»

И, наконец, Эцель тоже посчитал нужным заявить, что он не одобряет «каирской трагедии».

Во всей легальной ивритской прессе начала 1945 года раздался всего один голос, в котором звучала гражданская смелость — голос П. Бернштейна, члена редколлегии ежедневной газеты «Габокер». Берншейн осудил попытки ищува отмежеваться от «террористов», он требовал с серьезностью отнестись к доводам, которые «террористы» приводят в оправдание своей деятельности. После окончания суда Бернштейн писал, что объективность, с которой защищали подсудимых египетские адвокаты, еще более достойна уважения на фоне того, как евреи Эрец-Исраэль относятся к этому делу. Бернштейн сорвал маску лицемерия с лица подстрекателей, распространявших в ишуве ложный слух о том, что будто бы британское правительство собиралось уже опубликовать свое решение относительно палестинской проблемы (ишув ожидал это решение с большим нетерпением, будучи уверенным, что оно будет в его пользу). И якобы только из-за «преступления» в Каире английское правительство отложило принятие «хорошего» решения. Задержка опубликования документа о будущем политическом устройстве Эрец-Исраэль вовсе не была связана с убийством Мойна. «Как выясняется, — писал Бернштейн, — английское правительство приняло решение отложить публикование этого документа еще до убийства в Каире. И руководство Еврейского агентства знало об этом.»

Но этот одинокий голос не мог изменить общей картины. Ишуву стало казаться, что англичане готовятся устроить генеральный погром, новую Лидице — по образцу нацистов в оккупированной ими Чехии. Однако, англичане и не думали ничего предпринимать: они предоставили возможность устроить погром самим евреям, руководству ишува и находящимся в его распоряжении силам.

В конце 1944 года состоялась встреча между командиром Гаганы Элиягу Голомбом и начальником штаба этой организации Моше Снэ с одной стороны и командиром Эцеля Менахемом Бегиным и членом командования Элиягу Ланкиным, с другой. Руководители Гаганы потребовали прекращения деятельности Эцеля, поскольку после победы лейбористской партии на выборах в Англии, которая не вызывает сомнения, должны будут произойти радикальные изменения в отношении Лондона к сионизму. Но руководители Эцеля, не веря в такую победу, отклонили это предложение, на что Голомб заявил, что Гагана в таком случае попросту уничтожит Эцель.

Подобная встреча состоялась также между руководителями Гаганы и главой Лехи Натаном Фридманом-Елиным. После этих встреч руководство «организованного ишува» принимает план Бен-Гуриона, состоявший из четырех пунктов, по уничтожению подполья. По этому плану ишув должен был:

1) изгнать «террористов» с мест их работы;

2) не предоставлять им убежища.

3) не снабжать их деньгами;

4) сотрудничать с британскими властями в их борьбе с «отщепенцами».

Бен-Гурион высказывает тогда мысль, что если в галуте не принято было обращаться за помощью к нееврейским властям и ввязывать их во внутренние еврейские опоры, то в Эрец-Исраэль это не так. Ишув вполне может воспользоваться услугами английской полиции в борьбе с террором. Как будто английская полиция — не орудие нееврейских властей…

В одном из отделов Еврейского агентства начинается сбор необходимой информации, — списки имен, «подозрительных» адресов и т. д. — которая передавалась английской охранке. Но руководство Гаганы не довольствовалось этим. Оно ввело в действие свою ударную силу — Пальмах, которому уже несколько лет нечем было заняться. Пальмахники проводили время в интимной атмосфере «вокруг костра», однако это развлечение постепенно надоедало им. Безделие создавало нервную обстановку. И вот нашлась для них подходящая работа.

Так писал поэт Пальмаха о «Сезоне», о периоде горячей работы: активной слежки за подпольщиками, похищений, пыток и выдачи их британской охранке. У англичан естественно, не было причин огорчаться, что эту работу выполняют за них другие. В лондонском парламенте с удовлетворением отмечают, что отношения британской администрации в Палестине с Еврейским агентством значительно улучшились, и сотрудничество между ними стало более тесным. Казалось, Британия может без помех продолжать свою политику постепенного удушения ишува и сионистского движения.

Остановимся теперь на изменениях произошедших в идеологии Лехи. В поисках ориентации, то есть союзников в борьбе против Британии, Лехи прежде всего обратилось в сторону Советского Союза, затем Франции и, в известной мере, США. В брошюрах «Хазит» был напечатан целый ряд статей, включавших глубокий исторический анализ взаимоотношений Великобритании с Россией и Францией на Ближнем Востоке. В этих статьях трудно еще проследить четкую и определенную позицию, но в них есть уже намеки на возможную ориентацию в будущем. С течением времени в Лехи постепенно складывается вполне ясная ориентация на Советский Союз.

Нужно помнить, что начиная с больших успехов советских войск летом 1943 года стало очевидным, что мощь Советского Союза неуклонно растет, сила же Германии сходит на нет. На конференции западных держав в Квебеке в августе 1943 года советником президента Рузвельта Гопкинсом был представлен документ, составленный на основе «стратегической оценки американских военных специалистов». В этом документе, которым впоследствии руководствовался Рузвельт на Ялтинской конференции, делался вывод о том, что после разгрома Германии решающей силой в Европе и в Азии станет Россия. Там также высказывалось мнение о том, что Англия не сможет удержать своих позиций на Ближнем Востоке под нажимом Советского Союза, и поэтому Америка должна искать пути сближения с Россией. С этой оценкой ситуации был согласен и Пентагон, в том числе и один из его руководителей генерал Мак-Артур. Вообще, в сентябре 1944 года в Вашингтоне царила такая «просоветская» атмосфера, какую сегодня даже трудно себе представить…

Поэтому можно поставить в заслугу Лехи то, как она без помощи «военных специалистов» и советников президента, пользуясь только своими политическим чутьем и учением, основы которого заложены были еще Яиром, смогла верно оценить реальный вес Советского Союза как фактора в ближневосточной политике и стремилась установить дружеские отношения с Россией с тем, чтобы та оказала еврейскому народу поддержку в его борьбе за независимость против Британской империи. И вот, тот самый «Гашомер Гацаир», который в течение долгих лет тяготел к коммунизму, с необычайным рвением сотрудничал сейчас с английской охранкой в ее борьбе против подполья и поддерживал проанглийскую линию Вейцмана, а Лехи, чьи командиры и большая часть бойцов были воспитанниками антикоммунистического Бейтара, именно Лехи хотела найти точки соприкосновения государственных устремлений еврейского народа с государственными интересами Советского Союза. Политическая мысль Лехи, подобно политической мысли любого суверенного народа, строила свою ориентацию на конкретных общих государственных политических интересах — вне связи с социальным устройством того или иного потенциального союзника.