Лесная обитель

Глава 13

Как только Гаю удалось убедить Валерия, что его племянницу не следует забирать из Лесной обители, где о ней заботится Эйлан, он решил, что самому ему нужно поскорей уехать из лагеря, пока отец вновь не начал изводить его разговорами о женитьбе. Встреча с Эйлан укрепила его решимость не жениться на римлянке, которую он и в глаза-то не видел. С тех пор как умер император Тит и к власти пришел Домициан, в империи царила неспокойная обстановка. Гай понимал, что его отец ищет надежных союзников.

Спустя некоторое время молодой римлянин отправился в город. Утро выдалось теплым, удушливым, но с запада надвигались тяжелые тучи, холодный ветер трепал волосы. Один старый центурион как-то сказал ему, что в Британии погоду определяют очень просто: если холмы видны, значит, скоро начнется дождь, а если нет – значит, дождь уже идет. Говоря это, бывалый солдат вздохнул, с тоской вспоминая чистое голубое небо Италии, но Гай сейчас с удовольствием вдыхал влажный воздух. Землю окропили первые капли дождя, и римляне поспешили укрыться кто где. Лишь один человек никуда не побежал. Он недвижно стоял посреди улицы, обратив лицо к небу.

Гай не очень удивился, узнав в нем Синрика.

– Пойдем выпьем по чаше вина? – предложил римлянин, жестом указывая на винную лавку, где они встречались раньше.

Синрик покачал головой.

– Спасибо. Не могу. И лучше не говори никому, что видел меня. В принципе, чем меньше ты будешь знать обо мне, тем спокойнее для тебя самого. Тогда мне не придется просить тебя лгать.

Гай удивленно поднял брови.

– Ты шутишь?

– Если бы. Мне не следует даже разговаривать вот так с тобой; хотя ты всегда можешь с чистой совестью сказать, что встретил меня случайно.

– Не волнуйся, – ответил Гай, оглядываясь по сторонам. – Все добропорядочные римляне преспокойно пережидают непогоду где-нибудь под крышей, и им нет никакого дела до двух идиотов, которые мокнут под дождем! Послушай, Синрик, мне нужно поговорить с тобой об Эйлан…

Синрик поморщился.

– Не спрашивай о ней, прошу тебя. С моей стороны это была непростительная ошибка. Лианнон очень гневалась на меня. Ничего страшного не произошло, но не пытайся больше увидеться с моей молочной сестрой. – Он с опаской огляделся по сторонам. – Даже если ты не боишься разговаривать со мной, я не хочу, чтобы меня видели в обществе офицера римского легиона. И вообще, если мы случайно встретимся еще раз, тебе лучше сделать вид, что мы не знакомы. Я не обижусь. Кто-то наконец сообразил, что я по-прежнему связан с Братством Воронов и мне не место в наемных войсках, иначе, когда придет время, я натворю немало бед. Я объявлен вне закона, и теперь мне нельзя подходить к римскому городу ближе, чем на двадцать миль. Если я буду замечен на запретной для меня территории, меня сошлют на рудники или вынесут другое суровое наказание, хотя, по-моему, нет ничего страшнее рудников. Прощай! – Синрик повернулся и зашагал прочь.

Гай удивленно прищурился, заметив, что на одежде Синрика нет знаков отличия солдата римской армии. Наверное, поэтому он так охотно решился на откровенный разговор с Гаем. Римлянин все еще раздумывал над ответом, когда его друг уже нырнул в боковую улочку и исчез из виду Гай остался под дождем один. Он хотел было броситься вдогонку за Синриком, но сдержал свой порыв. Если Синрик и впрямь враг Рима, то лучше уж скорая смерть, чем медленная казнь в Мендипских рудниках.

«Не пытайся больше увидеться с моей молочной сестрой».

Слова Синрика эхом отдавались у него в голове. Значит, конец всем его надеждам еще раз встретиться с Эйлан? Синрик и его собственный отец, без сомнения, правы. Гай натянул на голову темно-красный капюшон военного плаща и пошел вниз по улице. Щеки у него были мокрые, и не только от дождя.

Кейлин переступила порог большого зала и поморщилась, оглушенная громкими разговорами и смехом. Больше двух месяцев провела она в уединении и за это время успела позабыть, какими шумными бывают женщины, когда собираются все вместе. На мгновение у Кейлин возникло желание повернуться и убежать в хижину, где она столько времени жила в тишине и одиночестве.

– А-а, вернулась, – наконец обратила на нее внимание Дида. – И зачем вернулась? Ведь Лианнон так тебя обидела. Я думала, ты рада, что отделалась от нас, и останешься жить там навечно.

– А ты-то почему еще здесь? – язвительно поинтересовалась Кейлин. – Мужчина, которого ты любишь, бежал на север. Орлы преследуют его. Разве твое место не рядом с ним?

Лицо Диды исказилось от гнева, и тут же ярость сменилась почти отчаянием.

– Разве ты не понимаешь, что я тотчас бы ушла, если бы он позвал меня с собой? – горестно ответила девушка. – Но он поклялся служить Царице Воронов, а если мой любимый не может принадлежать мне целиком, то я скорей уж дам пожизненный обет и вообще никогда не выйду замуж! – Дида умолкла, заметив, что на них смотрят другие жрицы. В глазах Кейлин она увидела жалость; казалось, эта женщина рада, что искушение любовью миновало ее.

– Кейлин… – торопливо бросилась к жрице Эйлид. – Я ждала, что ты придешь сегодня. Лианнон у себя в покоях. Иди к ней. Она никогда не жалуется, но я знаю, что ей очень не хватает тебя.

«Еще бы, – криво усмехнулась про себя Кейлин, выходя во двор и накидывая на голову платок, так как на улице лил дождь, – ведь она сама сослала меня!»

Увидев Лианнон после долгой разлуки, Кейлин снова с удивлением отметила, какая же она хрупкая и тщедушная. «До глубокой старости она не дотянет», – думала Кейлин, глядя на Верховную Жрицу. Никаких признаков болезни не было, но Лианнон таяла буквально на глазах. Отточенный годами инстинкт жрицы подсказывал Кейлин, что старую женщину мучают скрытые недуги.

– Матушка, я вернулась, – тихо вымолвила Кейлин. – Ты хотела видеть меня?

Лианнон повернулась к ней, и Кейлин увидела, что глаза старой жрицы блестят от слез.

– Я ждала тебя, – так же тихо отозвалась Лианнон. – Простишь ли ты меня за то, что я подвергла тебя наказанию?

Кейлин покачала головой и, чувствуя, как у нее к горлу подкатывает комок, быстрым шагом подошла к стулу, где сидела Верховная Жрица, и опустилась на колени у ее ног.

– За что же мне прощать тебя? – спросила она дрожащим голосом и уткнулась лицом в колени старой женщины. Лианнон погладила Кейлин по волосам, и та разрыдалась. – Я доставляю тебе столько хлопот. Мне не следовало становиться жрицей! – Верховная Жрица провела ладонью по лбу своей помощницы, и от этого нежного прикосновения вдруг рухнула стена, за которой Кейлин прятала свою душу; эта стена дала трещину, когда она впервые поведала о своей тайне Эйлан. – Я никак не могла рассказать тебе об этом, – прошептала Кейлин. – Сначала я молчала по незнанию, а потом мне было стыдно. Я не девственница. В Эриу, еще до того, как мы с тобой встретились, меня осквернил мужчина… – Голос у Кейлин задрожал, и она замолчала. Наступила тишина, потом тонкие пальцы стали снова ласково поглаживать ее волосы.

– Эх, малышка, так вот что тебя тревожит? Я знала, что тебя что-то мучает, но спрашивать не хотела. Ты ведь была еще ребенком, когда я увезла тебя оттуда. Разве ты могла тогда грешить? Просто мы никогда не касаемся этой темы, потому что есть люди, которые не способны рассуждать здраво. Мы должны соблюдать приличия. Поэтому мне пришлось наказать тебя за то, что ты помогла Эйлан. Но послушай меня, Кейлин, родная моя: все, что приключилось с тобой до того, как ты поселилась здесь, не имеет никакого значения ни для Великой Богини, ни тем более для меня. Главное, чтобы здесь, в Ее святилище, ты преданно и добросовестно служила Ей!

Все еще всхлипывая, Кейлин схватила руки старой женщины и крепко сжала в своих ладонях. В эту минуту она ясно поняла, что любит Верховную Жрицу, хотя иногда и злится на нее, – любит, как могла бы любить мужчину, только, конечно, это совсем иное чувство. И Эйлан она тоже любит: тогда, когда они познакомились в доме Маири, девушка отнеслась к ней с доверием и теплотой, и это придало ей мужества, и она впервые смогла оглянуться на свою прежнюю жизнь. Кейлин всем сердцем любила этих двух женщин, но, по крайней мере, ей не нужно ради своих чувств нарушать священный обет.

В дождливые дни, когда Кейлин еще не вернулась, Эйлан иногда казалось, что капли воды, стекающие с крыш построек Лесной обители, точат ее сердце. Гай уехал, и она больше никогда не увидит его, – это ей ясно дали понять. Очнувшись от невеселых дум, девушка с радостью кинулась к Кейлин, когда та вызвала ее к себе.

– Ты вернулась! – воскликнула Эйлан, стремительно врываясь в комнату Кейлин, едва не запутавшись в шерстяных занавесях, прикрывавших вход в покои жрицы. – Надо же, а мне никто не сказал! Когда ты вернулась?

– Только вчера, – ответила Кейлин. – Я не отходила от Лианнон.

Эйлан обняла старшую жрицу, затем, отступив назад, оглядела ее с головы до ног.

– Ладно, выглядишь ты неплохо. – У Кейлин был здоровый, цветущий вид; она загорела, и маленькая складочка, что иногда пересекала синий месяц у нее над переносицей, разгладилась. – Значит, тебя простили за мой проступок?

Кейлин улыбнулась.

– Об этом уже никто не вспоминает. И вот поэтому, дитя мое, я и послала за тобой. Ты живешь здесь уже три года и за это время преуспела в учебе. Теперь ты должна хорошенько поразмыслить и решить, хочешь ли ты дать пожизненный обет и навсегда связать свою судьбу с Лесной обителью.

– Неужели я здесь так долго? – Невозможно было поверить, что дочке Маири уже три года и она научилась ковылять на своих пухлых ножках, а старшему ребенку сестры исполнилось пять лет. И в то же время Эйлан не покидало чувство, будто она жила в Лесной обители с самого рождения. Из памяти почти стерлись годы, проведенные в отчем доме, и когда она в мечтах обращалась к Гаю, то в первую очередь воображала, как сидит в его объятиях, а он что-то нашептывает ей на ухо. Но она никак не могла представить, как они жили бы среди римлян.

– Дида тоже даст пожизненный обет? – Ни для кого не было тайной, что Дида злилась на Синрика: она считала, что он ее бросил. Теперь же, ко всему прочему, он еще объявлен вне закона, так что, кто знает, когда он сможет вернуться в родные края. Чувство долга по-прежнему было для него превыше всего. Синрик горел желанием стать хорошим воином и отомстить римлянам. «Вот и Гай, – думала Эйлан, – повинуясь чувству долга, накрепко привязан и своему отцу и к римлянам».

– Это решать ей и Великой Богине, – строго пресекла расспросы девушки Кейлин. – Разговор сейчас о тебе. Ты по-прежнему желаешь жить и трудиться среди нас, малышка?

«Дида даст пожизненный обет, и я тоже, – размышляла Эйлан. – А почему бы и нет, если ни одна из нас не может посвятить свою жизнь мужчине, которого любит?»

– Да. Если… – Эйлан запнулась, – Великая Богиня согласится, чтобы я служила Ей. Ведь Ей известно, что сердце мое раньше принадлежало мужчине.

– Это не имеет значения, – лучезарно улыбнулась Кейлин. – Великую Богиню не интересует все то, что случилось с тобой в прежней жизни, до того, как ты дала обет. Я наконец-то рассказала Лианнон о том, что произошло со мной в детстве, и она ответила мне то же самое. Ее благословение я получила благодаря тебе, моя дорогая, и я с радостью передаю тебе его!

– Не все рассуждают так, как вы, – печально заметила Эйлан.

– Не обращай внимания. – Кейлин взяла Эйлан за плечи и заглянула ей в лицо. Девушке показалось, что в глазах жрицы, словно в священном озере, она увидела и прошлое, и будущее. – Слушай меня, младшая сестра, и я поведаю тебе сокровенную истину Великого учения таинств.

Все боги и богини тоже – это единое целое, хотя у них много имен: Арианрод, Катубодва, Дон. И истина тоже одна, просто мы видим ее по-разному; так дневной свет, проходя сквозь кристаллы или призму, распадается на множество цветов. Все люди – мужчины и женщины – по-разному представляют себе богов и богинь, и каждый из них по-своему прав. Мы, живущие в Лесной обители, удостоены чести лицезреть Великую Богиню в разных обличьях и называем Ее разными именами. Но нам известна самая главная и величайшая из тайн, а именно: что боги, как их ни называй, существуют в своем единстве.

– Значит ли это, что римляне поклоняются тем же самым богам, которым служим мы?

– Конечно. Именно по этой причине, строя на нашей земле жертвенные алтари, они изображают своих богов похожими на наших. Но действительно, хотя мы, жрицы Лесной обители, знаем всех богов и у каждого есть свое имя, мы веруем в то, что служим чистейшему образу Великой Богини, как олицетворению божественного начала, присущего всем женщинам. Поэтому мы и даем обет преданно служить Ей, как Матери, Сестре и Дочери. Поэтому мы и верим, что лицо каждой женщины наделено чертами Великой Богини.

Какое-то мгновение Эйлан с восторгом внимала словам Кейлин, потом вдруг ее охватил гнев. Если британцы и римляне поклоняются одним и тем же богам, почему в таком случае все ополчились против нее, узнав, что она проявила интерес к римлянину? Кейлин присутствовала при ее свидании с Гаем и знает о ее чувствах к этому мужчине. Как же она смеет говорить, что, как только Эйлан станет жрицей Великой Богини, ее чувства потеряют всякую силу и значимость? Любовь к Гаю – это частичка ее души, ее жизни; она столь же священна, как и восторг, который она испытывает в те моменты, когда дух Великой Богини заполняет ее всю, словно лунный свет, переливающийся в священном озере.

– Что от меня требуется?

– Ты должна поклясться, что будешь свято соблюдать обет целомудрия, если только не станешь избранницей бога. Ты также должна обещать, что не откроешь тайн святилища посторонним людям и всегда будешь стараться выполнять волю Великой Богини или тех, кто по закону имеет право приказывать тебе от Ее имени.

Кейлин замолчала, наблюдая за девушкой. Эйлан призналась себе, что очень любит старшую жрицу, любит также и всех других женщин; она счастлива жить вместе с ними в Лесной обители. Девушка посмотрела в темные глаза Кейлин.

– Я готова дать такую клятву…

– Ты согласна также продемонстрировать свои знания и навыки, которые получила, доказать, что Великая Богиня дает тебе свое благословение? Как ты понимаешь, описать сам ритуал я не имею права. Вообще-то говорят, что испытания для всех послушниц разные. Так что, если бы даже я не была связана клятвой молчания, я не смогла бы поведать тебе больше того, что уже сказала.

Эйлан подавила в себе дрожь, вызванную волнением и страхом. Живя в Доме Девушек, она не раз слышала разговоры о том, что послушниц, не прошедших испытаний, прогоняли из Лесной обители, а бывало и того хуже – они просто исчезали.

– Я все понимаю, и я согласна, – спокойно ответила Эйлан.

– Значит, так тому и быть, – сказала Кейлин. – От Ее имени я допускаю тебя к испытаниям. – Женщина поцеловала Эйлан в щеку. Девушка вспомнила, что точно так же поцеловала ее одна из молодых жриц, когда она впервые переступила порог Лесной обители. На мгновение два поцелуя слились в один. Эйлан зажмурилась: у нее возникло головокружительное ощущение, будто она переживала подобное множество раз.

– В полнолуние перед Самейном ты должна будешь дать обет в присутствии всех жриц. Лианнон и твой дедушка очень обрадуются, когда узнают о твоем решении.

Эйлан с удивлением взглянула на свою наставницу. При чем тут Лианнон и дедушка! Кейлин попросила ее сделать окончательный выбор, и она дала ответ, но неужели она приняла такое решение потому, что именно этого ждут от нее родные, или под действием каких-то необъяснимых сил, недоступных ее восприятию?

– Кейлин… – прошептала Эйлан, дотрагиваясь рукой до жрицы. – Если я дам обет, я буду служить Великой Богине не потому, что мой отец и мой дед – друиды, и даже не потому, что Гай для меня навсегда потерян. Должны быть более серьезные причины.

Кейлин посмотрела на девушку.

– Когда я впервые увидела тебя, мне показалось, что тебе предначертана особая судьба, – медленно заговорила она. – Сейчас я в этом уверена. Но не могу обещать, что ты будешь счастлива, дитя мое.

– Я и не жду этого… – судорожно всхлипнула Эйлан. – Главное, чтобы во всем этом был какой-то смысл, какое-то высшее предназначение! Кейлин, вздохнув, обняла девушку Эйлан приникла к ее груди. Жрица гладила юную послушницу по волосам, и вскоре Эйлан начала успокаиваться.

– Смысл есть во всем, родная моя, просто иногда он скрыт от нашего понимания – вот все, что я могу сказать тебе в утешение. Если Великая Богиня не ведает, что творит, тогда какой же может быть смысл на этом свете?

– Достаточно и того, – прошептала Эйлан, вслушиваясь в биение сердца жрицы, которое отдавалось у нее в ухе ровными, размеренными толчками. – И еще мне нужно, чтобы ты любила меня.

– Я люблю тебя… – едва слышно произнесла Кейлин. – Люблю так же, как любит меня Лианнон…

С небес светила полная луна, словно сама Арианрод решила проследить за церемониями. Песнопения жриц, которые привели сюда Эйлан, стихли. Ночь стояла теплая, но от холода, охватившего ее душу, у девушки по рукам пробежали мурашки. Она, кажется, надеялась, что пойдет дождь. Но ведь ничего бы не изменилось; если бы друиды отменяли ритуалы из-за плохой погоды, люди перестали бы верить в их религию. Эйлан понимала, что должна воздать хвалу небесам, – ведь они благоволят к ней в час испытаний. Но лунный свет вселял в нее тревогу и беспокойство.

По крайней мере, луна не позволит ей сойти с тропинки и заблудиться. А все, что от нее требовалось, – это вернуться в святилище через лес. Не такое уж суровое испытание. Желая поскорее выполнить задание, Эйлан нырнула в густую тень деревьев, чтобы спрятаться от неумолимо сияющего взора луны.

Она шла совсем не долго – за это время едва ли можно скрутить ярд нити – и вдруг поняла, что заблудилась.

Стараясь дышать ровно и спокойно, Эйлан огляделась. Должно быть, это и есть ее первый экзамен – сумеет ли она найти дорогу, повинуясь внутреннему голосу. Девушка сосредоточилась, пытаясь ногами почувствовать энергию земли, как бы черпая из нее силы. Земля, по крайней мере, не изменилась. У нее над головой кружили энергетические волны луны и звезд. Эйлан открылась навстречу этим волнам, чтобы соединить их в себе, вдыхая и выдыхая глубоко и равномерно, и вскоре ощутила себя центром Вселенной. Страх исчез.

Девушка открыла глаза. Она больше не испытывала паники, но лунный свет, струившийся сквозь листву деревьев, казалось, сиял отовсюду, и она понятия не имела, в какой стороне находится святилище. Однако если идти в каком-то одном направлении, то рано или поздно лес кончится. Говорили, что когда-то весь остров, на котором они живут, был покрыт лесами, теперь же здесь много дорог, пастбищ, полей. Ей и идти-то долго не придется: непременно попадется навстречу кто-нибудь, кто укажет ей путь.

Тихо напевая, Эйлан двинулась вперед; она не сразу сообразила, что с уст ее льются слова песни, которой жрицы приветствуют восходящую луну.

Девушка шла, не останавливаясь. Мир казался причудливым в неровном свете луны, и тут Эйлан догадалась, чем был вызван ее страх. Каждая веточка отливала серебром, листья искрились сияющими брызгами, на каждом камешке плясали и мерцали отблески ночного светила… Но теперь Эйлан увидела, что свет исходит не только от луны. Все живое в лесу светилось изнутри, как бы само по себе. Это сияние становилось все ярче, и вскоре в лесу стало совсем светло, почти как днем. Но то был не дневной свет – предметы не отбрасывали теней. Это освещение было рассеянным, и все краски леса мерцали, как драгоценные камни, только сквозь туман. По телу Эйлан пробежала легкая дрожь: она вдруг осознала, что каким-то образом переступила ту грань, что отделяет людей от потустороннего мира.

Все произошло именно так, как рассказывали ей наставницы; Страна Вечности и мир людей лежали рядом, как складки на плаще, и там, где они соприкасались, пересечь грань не составляло труда. Наверное, соприкосновение двух миров – явление не частое: это случается лишь тогда, когда жрицы заводят священные песнопения.

Лес, в который она ступила, ничем не отличался от любого другого леса в реальном мире. Здесь росли дубы, лещина, боярышник. Некоторые деревья она узнавала, другие казались совсем незнакомыми и диковинными. Рядом с раскидистым дубом Эйлан приметила дерево с серебристой корой и маленькими золотыми цветочками. Рябина была усыпана одновременно белыми цветами и красными ягодами, хотя в мире, где живут люди, деревья этого вида уже отцвели, а ягоды на ветках еще не созрели.

Воздух был наполнен пьянящим ароматом цветущих растений. Теперь Эйлан ясно видела дорогу, и это придало ей уверенности в себе. Блаженство охватило девушку, она перестала думать о том, зачем пришла в этот лес. Она смутно сознавала, что такое обольщение чувств – это самое опасное. Эйлан попыталась вспомнить цель своего путешествия. Выйдя на небольшую лужайку, она заставила себя остановиться, повинуясь прежде всего чувству долга. Серебристые березы и рябины, словно юные девицы, пришедшие посмотреть на праздник, упоенно шелестели листочками, подставляя свои кроны свежему ветерку. Эйлан закрыла глаза.

– Владычица, помоги мне! Примите мой поклон, духи, обитатели здешних мест… – тихо проговорила девушка. – Будьте милосердны, укажите, куда мне идти… Открыв глаза, Эйлан увидела меж стволов деревьев аллею, по обеим сторонам которой тянулись неотесанные камни. Девушка пошла по аллее, вышагивая грациозной поступью, – так послушниц учили двигаться во время церемоний. Вскоре она приблизилась к тому месту на дороге, где друг против друга высились огромные столбы, украшенные резьбой в форме спирали и зигзагообразным лепным орнаментом. Чуть дальше поблескивало озеро. Его воды мерцали тускло, словно отражали свет невидимой луны.

Эйлан, затаив дыхание, прошла между величественными камнями и, дойдя до озера, стала всматриваться в глубину вод. Это, во всяком случае, она умела; ведь один из основных навыков, который она должна была усвоить в Лесной обители, – это гадание по чаше с водой. Неожиданно налетевший откуда-то шквал ветра вспенил поверхность озера, а когда исчезла мутная рябь, Эйлан, продолжая вглядываться в воду, невольно отметила, что по сравнению с могуществом озера волшебство чаши кажется столь же тусклым, как мерцание свечи на фоне яркого солнечного диска.

В глубине вод Эйлан увидела море, переливающееся цветами изумруда и сапфира под прозрачным стеклом голубого небосвода. Потом и озеро, и лес, и камни – все растворилось, и она, как птица, поплыла в воздухе над волнами. Внизу, омываемая со всех сторон водами, тянулась полоска скалистого острова. Она видела утесы из красного песчаника, а на вершинах – белые храмы, утопающие в темной зелени деревьев. На самом высоком холме стоял храм, который был больше и величественнее других, и крыша его отливала золотом.

Эйлан устремилась вниз. Теперь она летела почти над самыми скалами. Вдоль парапета, пристально вглядываясь в морскую даль, шла женщина в белом одеянии. На запястьях, на шее и на лбу у нее блестели золотые украшения. Волосы у женщины были огненные, а глаза – как у Кейлин. Из храма вышел юноша. Он встал пред женщиной на колени и прижался к ее животу. Жрица благословила его. Эйлан заметила, что руки мужчины обвивают вытатуированные драконы. Ей послышалось чье-то пение, которое звучало, как капли падающего дождя:

С последним отголоском мелодии сменилась и картина. У Эйлан было такое чувство, что она перенеслась через много лет. Неожиданно у нее на глазах в центре острова вспыхнуло пламя, воды вздыбились стеной зеленого стекла, подминая под себя деревья, храмы, все, что попадалось им на пути. Земная твердь начала погружаться в морскую пучину. От берегов стали поспешно отплывать корабли, перепрыгивая с волны на волну, словно испуганные чайки. Эйлан полетела за кораблем, на парусе которого был нарисован дракон. Судно, разрезая носом волны, стрелой мчалось на север. Вскоре лучи солнца потонули в серебряной пелене тумана, море стало серо-зеленым, приобрело привычный для глаз цвет.

Эйлан снова летела над сушей – белые утесы сменялись зелеными возвышенностями. Она парила над горами и долинами, и вот внизу раскинулось широкое плато. Девушка увидела мужчин, которые, выстроившись длинными колоннами и обвязавшись веревками, тянули огромные каменные глыбы. Часть хенджа уже была готова, и Эйлан без труда могла представить себе все сооружение в целом. Ей не раз приходилось слышать, как выглядят «танцующие исполины», и поэтому она сразу узнала огромные каменные кольца. Человек, руководивший работами, был похож на ее отца, но над ним был еще один начальник, и тот внешне напомнил ей Гая – темноволосый и не очень высокий, как большинство силуров, но властный и энергичный. Темноволосый мужчина жестом указал в направлении хенджа, и Эйлан заметила, как от движения мускулов заиграли у него на руках вытатуированные драконы.

Налетел легкий ветерок, всколыхнув высокую траву, которая ковром устилала равнину, а когда зеленая рябь улеглась, оказалось, что внизу под ней совсем другая местность. Девушка завороженно наблюдала, как перед ее взором возникают все новые и новые картины. Менялись краски, обстановка, в стране появлялись все новые и новые народы, но каждый раз Эйлан замечала в ком-нибудь знакомые черты, жесты: старец, перебирающий струны арфы точно так же, как ее дедушка; женщина с величественной грацией Лианнон; а вот и она сама едет в колеснице, словно царица. Рядом с ней сидит высокий мужчина, и Эйлан знает, что ее собственное могущество и сила открылись ей после того, как до нее дотронулся этот человек.

пропел чистый голос откуда-то из запредельного пространства.

Наконец взору Эйлан предстала небольшая гора из вздыбившегося гранита, склоны которой были покрыты лиловым вереском. Это было последнее видение в череде меняющихся образов и картин. С запада, с моря, дул ледяной ветер и штормом уносился в холмистые поля. В этом насквозь продуваемом месте деревья росли только вдоль берега, против которого, через пролив, тянулись мрачные очертания Британии. Эйлан догадалась, что это и есть остров Мона. В тот же миг она увидела людей – мужчин в белых одеяниях и женщин в длинных широких темно-синих платьях. Это были люди ее племени. С мрачным, угрюмым видом они сооружали огромные жертвенные костры.

Эйлан не сразу поняла, в чем дело. Но вот на противоположном берегу замелькали огни. Девушка зажмурилась, потом вновь открыла глаза: то сверкали доспехи римлян. На острове Мона тоже заметили завоевателей; в небо взметнулось пламя костров. Жрицы двинулись к воде, извиваясь в танце и выкрикивая заклинания. Римляне попятились от берега, но командиры горячими и страстными призывами остановили их, и вот первая шеренга легионеров, вздымая брызги, ринулась навстречу волнам. Римское войско настойчиво пробивалось к противоположному берегу через пролив, и казалось, что вода в нем вскипает и бурлит. Солдаты выбрались на сушу. С их доспехов и одежды стекала вода, но мечи легионеров в свете факелов сверкали, как раскаленное железо. С беспощадной методичностью они настигали друидов одного за другим, рассекая своими клинками всех, кто попадался им на пути. Мечи завоевателей стали багровыми от крови.

А потом наступила тишина. Забрезжил холодный рассвет, поглотив последние отблески угасающих факелов. Над грудами мертвых тел суетились вороны. Неожиданно птицы с отвратительным карканьем взмыли ввысь, затмив небеса своими черными крыльями.

Сердце Эйлан пронзила невыносимая печаль. Глаза наполнились слезами, и страшная картина расплылась в прозрачной пелене.

Когда же слезы высохли, девушка увидела, что опять стоит у озера. Но теперь она была не одна. В воде Эйлан разглядела отражение чьей-то фигуры. Она подняла голову, и взгляд ее упал на мужчину, одетого в шкуру пятнистого быка. Голову его венчал убор, украшенный крыльями ястреба и рогами крупного оленя. Девушка от удивления широко раскрыла глаза: такой костюм друиды надевали только для самых священных обрядов.

– Повелитель… – почтительно обратилась к нему Эйлан, – кто ты? – Поначалу ей показалось, что он очень похож на ее деда, однако, вглядевшись, девушка отметила, что этот человек еще не старый, хотя борода его серебрилась сединой, а глаза светились мудростью, излучали неземное могущество и силу, которые недоступны простым смертным.

«Это тот идеал, который стремится воплощать собой Арданос!» – мелькнуло в голове у Эйлан. Мужчина, стоявший сейчас перед ней, обладал каким-то сверхъестественным величием, которое она порой наблюдала в Лианнон во время ритуалов. В этом и была их истинная сущность.

Мужчина улыбнулся, и девушке показалось, что вокруг становится все светлее и светлее, и вот уже искристо засияли воды озера.

– Я являюсь в разных обличьях, у меня много имен. Я и Ястреб Солнца, и Белый Конь; я – Золотой Олень и Черный Вепрь. Но сейчас я – Мерлин Британский.

Эйлан судорожно сглотнула слюну. О Мерлине она слышала от своих наставниц. Титул Мерлина в прежние времена носил архидруид. Но не каждому поколению людей выпадала честь лицезреть образ, который был подлинным носителем этого имени. Считалось, что только достойнейшие из друидов могли повстречаться с Мерлином в потустороннем мире.

Эйлан облизнула губы.

– Что я должна сделать?

– Дочь Священного острова, готова ли ты служить людям и богам, которым поклоняешься?

– Я служу Владычице Жизни, – твердо ответила девушка. – И я готова исполнять Ее волю.

– Это час знамений. Ты можешь увидеть скрещение многих дорог, но только если дашь на то свое согласие, ибо, ступив на этот путь, ты должна будешь пожертвовать всем, что у тебя есть и что тебе дорого. Но не стоит рассчитывать на то, что твои усилия будут поняты и оценены. – Мужчина пошел вдоль берега озера.

– И что же говорят знамения? Каким деяниям благоприятствует этот час? – Этот дух, неожиданно явившийся Эйлан в образе человека, подавлял ее своим могущественным величием. К счастью, из древних преданий она знала, как нужно разговаривать с Мерлином.

– Этот час благоприятствует обряду посвящения в жрицы, как того требуют древние обычаи, – ласково ответил мужчина. – Тебе говорили, что жрица должна быть девственницей, но это не так. Приходит время, и жрица Великой Богини теряет свою первозданность, и, лишь познав всепоглощающую силу экстаза, она вновь обретает независимость. Она отдает себя, но овладеть ею невозможно. Она по собственному желанию дарует себя Священному Царю, чтобы тот потом передал ее благословение своей супруге и жизнь на земле продолжалась.

– И я тоже должна совершить это? – Эйлан почувствовала, что дрожит. – Но как? Я ведь не знаю, как это делается!

– Не ты, но Великая Богиня, которая живет в тебе… – При виде улыбки Мерлина у Эйлан перехватило дыхание. – И мой долг – разбудить Ее.

Он сбросил с себя шкуру быка. Девушка смотрела на Мерлина: он стоял перед ней нагой, тело могучее, красивое – истинный бог. Он погладил пальцами завитки волос у нее на висках, и у Эйлан возникло ощущение, что без поддержки этих сильных рук она просто упадет. Мерлин, склонившись, поцеловал девушку в лоб.

«О, Великая Богиня!» – вскричал ее дух. Он стал целовать ее губы, грудь, затем опустился на колени, чтобы освятить ее чрево. Сознание Эйлан пылало белым огнем, который поднимался откуда-то из глубины ее тела. В эту минуту она, как никогда прежде, ощущала каждую клеточку своего существа, и в то же время ей казалось, что ее оболочку заполняет какой-то иной дух. Но было ли то неведомое частью ее самой, или, наоборот, она превратилась в крохотную частицу какого-то огромного духа или даже Великой Богини, – этого девушка не знала. Но главное, она постоянно ощущала чье-то присутствие, и это ощущение было сильнее, чем то умиротворение, которое она испытывала в объятиях Гая.

В душе у Эйлан бушевало пламя, но оно не поглотило ее. Девушке казалось, что она слышит знакомый голос, и этот голос страстно поет:

В ее воображении кровавые битвы сменялись картинами великолепия и пышности: каменные постройки городов, зеленый холм, возвышающийся над озером, широким, как море, и снова сражения и пожары. Наконец появился светловолосый мужчина с глазами, как у Гая. Он мчался в бой на коне, держа в руках щит с изображением Владычицы.

Я согласна! – промолвила Эйлан. – Только не оставляй меня одну…

«Дочь моя, я всегда с тобой, – прозвучало ей ответ. – Ты принадлежишь мне. Так было и будет во веки веков, пока не нарушится ход Времен».

Эйлан была уверена, что прежде уже слышала эти слова, чувствовала, что жизнь ее воссоединяется с корнями, уходящими в глубокую древность. Но сейчас она находилась во власти любви, тонула в этом чувстве, словно в огромном бездонном море. Любовь озарила и заслонила собой все ее бытие.

Затем Эйлан почувствовала, что покачивается на волнах и холодные воды несут ее куда-то. Над ней сомкнулись темные кроны деревьев; сквозь них лился лунный свет. Вдруг чьи-то руки, много рук, подхватили ее и вытащили из воды. Девушка заморгала от изумления: она лежала на берегу ручья, который протекал недалеко от Дома Девушек. Это место обычно служило жрицам купальней.

Эйлан пыталась заговорить, но язык не подчинялся ей. Она догадывалась, что все произошедшее с ней – таинство, которое невозможно передать словами, даже в этом священном месте. Однако она не могла понять, почему же никто не замечает ее состояния. В ней все еще пылал Божественный Огонь, и поэтому, как только ей помогли выбраться из воды, она моментально обсохла. Не произнося ни слова, женщины облачили ее в новое платье из темно-синего полотна – одеяние жрицы, давшей пожизненный обет.

– Ты побывала в потустороннем мире, там, где есть свет, но нет теней; ты прошла через очищение… – заговорила одна из женщин, и Эйлан по голосу узнала Кейлин. Она подняла голову, но ей показалось, что перед ней стоит женщина, которую она видела на берегу моря у парапета. – Восстань, дочь Великой Богини. Твои сестры приветствуют тебя…

Жрицы помогли Эйлан подняться с земли, и девушка пошла вслед за Кейлин по тропинке, ведущей к Священной роще. Остальные женщины последовали за ними.

Меж деревьев, отбрасывая неровный свет, засияли огни факелов, и Эйлан увидела ожидавшую их приближения Лианнон. Рядом стояла Эйлид. Дида тоже была там. Ее огромные глаза блестели от волнения. Должно быть, у нее самой глаза сейчас точно такие же, подумала Эйлан. Их взгляды встретились, и рухнули все преграды, которые возникли между ними в последние годы. Теперь они стали сестрами; все остальное не имело значения.

«Как хорошо, что мы вместе дадим обет…» – промелькнуло в голове у Эйлан. Ритуал испытания никогда не менялся, но каждой жрице являлись только те образы и картины, которые даровали ее воображению боги. В видениях, посетивших Диду, наверное, звучала музыка. Эйлан смотрела на Диду, и ей казалось, что глаза девушки отвечают ей улыбкой Великой Богини.

Эйлан огляделась вокруг. В Священной роще собрались все, кто жил в Лесной обители, – Миллин, Эйлид, другие жрицы, которые в течение трех лет обучали и наставляли ее. Но в лице каждой женщины она видела отражение света, который освещал ей дорогу в потустороннем мире, а в некоторых лицах проскальзывало и нечто большее: неуловимое сходство в чертах с образами ее видений, с образами, которые постоянно менялись и в то же время оставались неизменными.

«Почему люди боятся смерти, если каждому из нас суждено снова прийти на эту землю?» – вдруг подумала Эйлан. Друиды утверждают, что душа в разные эпохи воплощается во множестве форм и обличий. Она и раньше никогда не сомневалась в этой истине, но теперь знала наверняка.

Наконец-то Эйлан поняла, почему Кейлин всегда безмятежно спокойна, а Лианнон предстала перед ней поистине святой женщиной, несмотря на то что нередко ошибалась и была на вид такой хрупкой. Обе эти женщины тоже были там, куда совершила путешествие она, и ничто не может изменить эту истину.

Эйлан, словно во сне, слышала слова, произносимые во время церемонии. Обет жрицы она дала без малейших колебаний. Все, что происходило в данный момент, теперь уже не имело значения; она поклялась служить Великой Богине во время путешествия в потусторонний мир, и та клятва была самой важной и главной. В ее жилах все еще пела и кипела кровь, а глаза сияли светом Владычицы, поэтому Эйлан почти не ощутила, когда лоб ее прорезал шип, выводя над переносицей синий месяц – знак того, что отныне и до конца своих дней она – жрица Великой Богини.