Лесная обитель

Глава 15

В Доме Девушек Эйлан не раз доводилось слышать, как послушницы перешептывались о том, будто бы жрица, познавшая близость с мужчиной, теряет свою магическую силу. Однако с ней ничего подобного не случилось. Тихо проговаривая заклинания, чтобы сделаться невидимой для посторонних глаз, Эйлан проскользнула в ворота со стороны кухни и направилась по дорожке, ведущей к Чертогу Жриц. Несколько женщин, повстречавшихся на пути, не заметили ее.

Добравшись до своей комнаты, Эйлан тут же разделась, хорошенько вымылась, а испачканную девственной кровью сорочку спрятала, решив, что постирает ее при первой возможности. Надев ночную рубашку, она развела огонь в очаге. Только теперь девушка почувствовала, что окоченела от холода и проголодалась. Ужин в Лесной обители уже закончился. Надо сходить на кухню и чего-нибудь перекусить. Но Эйлан понимала: ей необходимо поразмыслить над тем, что произошло между ней и Гаем. А может, ей просто хочется закрыть глаза и заново пережить минуты любви, думала девушка, посмеиваясь над собой, чего раньше с ней не бывало.

Гай весь трепетал от страстного возбуждения, когда держал ее в своих объятиях. Но не это было самым удивительным. Она никак не ожидала, что он проявит столько нежности и терпения. Гай четко контролировал свои движения, стараясь не причинить ей боли, хотя сам весь дрожал, как натянутая тетива. Но и ее тело, тело девственницы, впервые познавшее мужскую ласку, горело наслаждением, еще более сильным и глубоким. И в последние мгновения, когда она забилась в экстазе от переполнявшего ее почти невыносимого сладостного исступления, ей снова показалось, будто она – Великая Богиня, внушающая дар Бога-Повелителя.

Девушка вздохнула. По телу разливалась непривычная сладостная истома. «Поразит ли меня карающий перст Великой Богини за то, что я нарушила данный обет, – размышляла Эйлан, – или в наказание мне придется до конца своих дней рыдать по ночам, вспоминая то, что мне больше никогда не суждено пережить? Но, наверное, это все же лучше, чем всю жизнь прозябать, не зная, что такое истинное наслаждение?» Она жалела Кейлин, у которой до сих пор кровоточила душа от пережитого в детстве ужаса, когда она единственный раз познала то, что мужчины называют любовью.

Дни шли за днями, и вскоре Эйлан обрела прежнее спокойствие духа. Она прислуживала Лианнон во время ритуала в ночь полнолуния, и гром небесный не поразил ее. После посвящения юные жрицы проходили особый курс обучения, овладевая новыми навыками и умениями. Эйлан продолжала усердно заниматься. Дни становились длиннее, и в хорошую погоду девушки со своими наставницами иногда собирались где-нибудь в саду или в Священной роще.

Сейчас они сидели под кронами тринадцати Священных Дубов. Двенадцать деревьев стояли кольцом, в центре которого возвышался самый старый дуб, отбрасывая тень на каменный алтарь. Эйлан смотрела на священные дубы и чувствовала, что и под сонными лучами полуденного солнца эти могучие деревья хранят магическую силу, которой наделила их луна несколько ночей назад. Устремив свой взор на кроны деревьев, Эйлан почти не слышала голоса Кейлин, который, казалось, журчал где-то вдалеке. Листья дубов сияли, и Эйлан знала, что сияние это – не просто отражение солнечного света. После праздника костров все ее чувства были обострены.

Девушка стала вслушиваться в голос жрицы.

– В старину существовал союз девяти Верховных Жриц. Каждая из них брала под свое покровительство одну из областей Британии. Верховные Жрицы помогали царицам управлять племенами, поддерживали их советом и своей властью.

У Эйлан слипались глаза, и, чтобы не уснуть, она прислонилась к стволу могучего дуба, как бы желая впитать в себя его силу.

– Но сами они царицами не были? – спросила Дида.

– Их официальное положение не было столь высоким, хотя многие из них были женщинами царского рода. И они освящали власть царей. Через посредство жрицы Великая Богиня благословляла царя, наделяя его могуществом, которое тот, в свою очередь, передавал царице.

– Они не были девственницами, – недовольно заметила Миллин. От этих слов Эйлан окончательно проснулась, ясно вспомнив то, что сказал ей Мерлин. Значит, она благословила Гая от имени Великой Богини? Каково же тогда его предназначение?

– Жрицам дозволялось иметь близость с мужчиной, если того требовало служение Владычице, – бесстрастно объяснила Кейлин. – Но они не выходили замуж и детей рожали лишь в том случае, если без них нельзя было продолжить царский род. Однако они сохраняли свою независимость.

– Мы, жрицы Лесной обители, тоже не имеем мужей, но мы отнюдь не свободны, – хмурясь проговорила Дида. – Хотя Жрица Оракула и называет свою преемницу, ее выбор должен быть одобрен Советом друидов.

– Почему теперь все иначе? – спросила Эйлан. В ее голосе слышалась живая заинтересованность. – Из-за того, что произошло на острове Мона?

– Друиды говорят, что затворничество предохраняет нас от опасностей, – все тем же бесстрастным тоном отвечала Кейлин. – Они утверждают, что римляне будут уважать и почитать нас лишь до тех пор, пока мы будем чистыми и невинными, как их весталки.

Эйлан не сводила глаз с Кейлин. «Значит, отдавшись Гаю, я нарушила не Священный Закон Владычицы, а лишь установления друидов!»

– И что же, мы должны так жить всю жизнь? – с тоской проговорила Миллин. – Неужели на всей земле нет такого места, где мы могли бы смело говорить правду и служить Великой Богине без вмешательства мужчин?

Кейлин закрыла глаза. Эйлан показалось, что даже деревья перестали шелестеть в ожидании ответа жрицы.

– Это возможно только там, где кончается время… – прошептала Кейлин. – То место защищено от нашего мира незримой волшебной пеленой. – В этот момент Эйлан почудилось, что и она видит то, что открыто взору Кейлин, – прозрачные клубы тумана, словно вуаль, стелются над серебристыми водами; белые лебеди с протяжным пением взмывают в небо.

Кейлин вздрогнула и, открыв глаза, смущенно огляделась по сторонам. Из-за деревьев доносились звуки гонга, созывая всех на ужин.

На некоторое время страхи о возмездии перестали тревожить Эйлан, но по приближении праздника летнего солнцестояния она начала догадываться, почему Великая Богиня не покарала ее сразу. Согласно обычаям Лесной обители каждая жрица уединялась на период месячных кровотечений, совершая обряды очищения. Однако когда пришла пора в очередной раз удалиться Эйлан, из нее не вылилось не единой капельки крови. Поначалу девушку это не обеспокоило: у нее нередко случались задержки. Но вот истек еще один месяц, а кровотечения по-прежнему не было, и тогда Эйлан поняла, что магическая сила костров Белтейна оказала на нее плодотворное влияние.

Девушка возликовала от счастья, но вскоре радость сменилась ужасом. Что скажет Бендейджид? Как поступит с ней? Она долго плакала. Как хорошо было бы вернуться в детство, прижаться к матери и позабыть в ее ласковых объятиях про все свои горести. Дни шли за днями, и у нее все чаще стали мелькать мысли, что, возможно, она не беременна, но за совершенное святотатство боги наслали на нее какую-то неизлечимую болезнь.

Сколько Эйлан помнила себя, она всегда была крепкой и здоровой, но теперь каждый раз после еды ее тошнило; она тряслась, как в лихорадке, аппетит пропал. Скорей бы уж созрел урожай, с тоской думала девушка. Она надеялась, что от свежих фруктов и овощей ей станет легче. Единственное, что не вызывало у нее приступов тошноты, – это обезжиренные кислые сливки. Но ведь сестра Маири родила двоих детей, и Эйлан не замечала, чтобы она так страдала. Значит, скорее всего, это не беременность. В самый длинный день лета она вместе с другими жрицами ходила к Священному Источнику, чтобы испить воды и заглянуть в будущее, но лишь только она сделала несколько глотков, ее прошиб холодный пот.

Время от времени Эйлан ловила на себе пристальный взгляд Кейлин, но ее наставница тоже неважно себя чувствовала. Эйлан не знала, что беспокоит старшую жрицу, хотя они были с ней очень близки; возможно, ни к одной из других женщин Кейлин не испытывала такой привязанности. В ответ на вопрос Эйлан жрица объяснила, что у нее нарушился месячный цикл. Тогда девушка еще больше испугалась. Уж Кейлин никак не может быть беременна! Неужели за ее прегрешения боги наложили проклятие на всю Лесную обитель? Может, ее болезнь передалась Кейлин, а скоро от страшного недуга погибнут все? Эйлин не решилась задать эти вопросы другим жрицам.

Кейлин сорвала несколько листочков тимьяна, который выращивала на клумбе во внутреннем дворике Латис, и стала растирать их в руке, глубоко вдыхая свежий аромат, которым сразу же пропитался влажный утренний воздух. Она надеялась, что тимьян поможет ей избавиться от головной боли. По крайней мере, сегодня ее не мучают болезненные кровотечения, от которых она страдала все лето, и, может быть, это растение, взращенное землей, развеет ее страхи.

Вдруг она услышала, что за стенкой, в уборной, кто-то давится рвотой. Кейлин остановилась, чтобы посмотреть, кто это не спит в такую рань. Вскоре из уборной выскользнула фигурка в белой сорочке и быстрым шагом направилась к арке, стараясь проскочить незамеченной. Впервые за многие недели у Кейлин пробудилась интуиция. Она сразу поняла, кто эта женщина и почему ее тошнило.

– Эйлан, подойди ко мне! – окликнула Кейлин девушку. За годы, проведенные в Лесной обители, Эйлан привыкла подчиняться приказам старших жриц; она послушно вернулась, едва передвигая ноги. От глаз Кейлин не ускользнуло, что лицо у девушки осунулось, грудь налилась. «Из-за собственных невзгод я перестала замечать, что творится вокруг», – ругала себя жрица.

– И давно у тебя это началось? После Белтейна? – спросила она. – Эйлан смотрела на Кейлин, морщась от боли. – Бедное дитя! – Кейлин протянула к ней руки, и девушка, громко всхлипывая, уткнулась ей в плечо.

– О, Кейлин, Кейлин! Я думала, что заболела… Думала, что скоро умру!

Кейлин гладила ее по волосам.

– У тебя были месячные кровотечения за последнее время? – Эйлан покачала головой. – Значит, ты носишь в себе жизнь, а не смерть, – сказала жрица и почувствовала, как хрупкая фигурка, которую она обнимала, задышала свободнее.

На глаза навернулись слезы. Все это, конечно, было ужасно, но в Кейлин проснулась отчаянная зависть. Ее собственное тело отказывается ей служить, а она не может понять, что с ней: или она утратила способность иметь детей, так и не родив ни разу в своей жизни, или в ней угасает сама жизнь.

– Кто сотворил с тобой такое, родная моя? – едва слышно проговорила Кейлин, уткнувшись губами в волосы девушки. – Вот почему ты такая тихая в последнее время. Что ж ты мне-то ничего не сказала? Или думала, я не пойму!

Эйлан взглянула на Кейлин красными от слез глазами, и жрица вспомнила, что эта девушка никогда не лжет.

– Меня не изнасиловали…

Кейлин вздохнула.

– Значит, это тот молодой римлянин. – Слова Кейлин не требовали ответа. Эйлан молча кивнула. – Бедняжка, – промолвила наконец Кейлин. – Если бы ты рассказала мне сразу, это можно было бы предотвратить, но ты уже на четвертом месяце беременности. Нам придется сообщить Лианнон.

– Что она сделает со мной? – дрожащим голосом спросила Эйлан.

– Не знаю, – ответила жрица. – А что она может сделать? – По закону древних жрицу, которая нарушила обет целомудрия, предавали смерти, но Кейлин была уверена, что Эйлан друиды ни за что не посмеют казнить. – Скорей всего, тебя ожидает изгнание из Лесной обители. Но ты, очевидно, была к этому готова. Думаю, это самое страшное, что может случиться.

«А если они решат наказать ее более сурово, – яростно думала Кейлин, чувствуя прилив былой энергии, – им придется иметь дело со мной!»

– Мерзавка, грязная тварь! – кричала Лианнон. На щеках Верховной Жрицы выступили красные пятна. Эйлан отпрянула в сторону. – Кто он?

Эйлан затрясла головой, глядя на Лианнон пылающим взором.

– Ты сама отдалась мужчине, никого не позвала на помощь? Ты предала нас! Ты хотела опозорить нас всех? Или ты просто ни о чем не думала? Предаваться плотским утехам, как животное, а мы все так заботились о тебе… – Лианнон хватала ртом воздух; из горла у нее вырывались какие-то нечеловеческие клокочущие всхлипы.

Кейлин не сомневалась, что Верховная Жрица разгневается, узнав про беременность Эйлан, но никак не предполагала, что будет такой скандал. Здоровье Лианнон с каждым днем ухудшалось, она раздражалась по пустякам, и Кейлин поняла, что сегодня не следовало приходить к ней с таким известием. Но теперь было поздно. Неожиданно Лианнон подскочила к девушке и, ударив ее по лицу, снова закричала:

– Ты думаешь, это священная страсть? Да ты просто блудница!

– Лианнон… – Кейлин одной рукой обхватила старую женщину за плечи, почувствовав, как та немного расслабилась. – Тебе нельзя так волноваться. Успокойся, матушка. Сейчас напою тебя настоем. – Она провела ладонью по лбу женщины, и Лианнон обвисла в ее объятиях. Свободной рукой Кейлин налила из бутыли питье и поднесла чашу к губам Верховной Жрицы. Комната наполнилась ароматом мяты. Лианнон сделала несколько глотков, затем прерывисто вздохнула.

Эйлан по-прежнему стояла перед ней в оцепенении. Она не плакала. Страх перед встречей с Верховной Жрицей отнял у нее слишком много сил. В остальном же придется положиться на волю богов. В данный момент Эйлан была огорчена тем, что Лианнон разозлилась на нее, а что станет с ней самой, девушке было безразлично. Верховная Жрица наконец-то пришла в себя; от гнева не осталось и следа.

– Сядь! – недовольно промолвила она. – Мне трудно смотреть на тебя, когда ты стоишь. Шею ломит.

Кейлин жестом указала на треногий табурет, и девушка послушно села. В ней все еще кипела обида, глаза жгло сухим пламенем.

– Ну, ладно, – проговорила Лианнон почти обычным тоном. – Что же нам делать? Прости, что я ударила тебя, но своим поступком ты расстроила наши планы… – Нахмурившись, Лианнон умолкла. – В общем, надо что-то придумать. Пожалуй, следует сообщить Арданосу.

– Клянусь жизнью, не понимаю, при чем тут Арданос, – вмешалась Кейлин. «А впрочем, это ведь его планы расстроила Эйлан!» – добавила она про себя. – Эйлан не первая и, я уверена, не последняя, носит в себе плод страсти, разожженный кострами Белтейна. Конечно, будь она дочерью и внучкой менее влиятельных особ, все обошлось бы куда спокойнее. Но Арданосу и Бендейджиду придется смириться с этим! Эйлан – жрица Вернеметона, и ее судьба касается только нас. Или мы сами не сообразим, как поступить?

– Я этого не говорила, – раздраженно отозвалась Лианнон, – но Арданосу сообщить следует.

– Зачем? Разве есть закон, требующий этого? Или мы обязаны повиноваться законам римлян, согласно которым женщина – всего лишь вещь, принадлежащая мужчине? – сердито вопрошала Кейлин. – Неужели ты и впрямь так благоговеешь перед мудростью архидруида?

Лианнон прикрыла рукой глаза.

– Не будь такой язвой, Кейлин. У меня скоро голова разболится от твоих слов. Ты же прекрасно понимаешь, что речь идет не о мудрости, а о власти. По условиям договора о неприкосновенности Лесной обители любые вопросы, связанные с нашей жизнью здесь, находятся в его компетенции.

– Да, знаю. И это очень печально, – зло отвечала Кейлин. – Скажи, по какому праву он возомнил себя богом?

Лианнон потерла левую руку, словно желая изгнать из нее боль.

– Как бы то ни было, он – один из немногих оставшихся в живых родственников Эйлан, и он должен знать, что произошло с его внучкой, – устало проговорила она.

Кейлин невольно прониклась жалостью к старой женщине. Она понимала, что Лианнон была бы рада переложить решение этой проблемы на плечи других. Учитывая состояние ее здоровья, в этом не было ничего удивительного.

Эйлан по-прежнему сидела молча, словно признание лишило ее последних сил. Взгляд у девушки был отрешенный, как будто все, что говорили женщины, не имело к ней никакого отношения, или ей просто было все равно, какая судьба ее ожидает.

«Ну скажи же что-нибудь, девочка! – гневным взглядом призывала ее Кейлин. – Ведь решается твоя судьба!» Кейлин знала, что лично ей Арданос ничего не может сделать. Он как-то попытался, но Лианнон была очень привязана к своей воспитаннице, и в конце концов архидруид и Верховная Жрица нашли компромисс: общаясь друг с другом, они вели себя так, будто Кейлин вообще не существует. Кейлин, со своей стороны, старалась как можно меньше привлекать к себе внимание Арданоса, избегала стычек с ним. Но ради Эйлан она готова была бросить вызов даже самому архидруиду.

– Ну что же, вызывай Арданоса, – вслух сказала Кейлин. – Но подумай хорошенько, прежде чем отдашь в его руки судьбу Эйлан.

– Итак? – Арданос хмурым взглядом сверлил трех женщин, которые ожидали его в покоях Верховной Жрицы. – Какие чрезвычайные обстоятельства заставили вас вызвать меня? – Лианнон выглядела хрупкой, изможденной, и Кейлин, словно тень, угрожающе возвышалась у нее за спиной. «Неужели она заболела?» – встревожился Арданос, заметив сидящую у окна Эйлан. Неужели его вызвали сюда, потому что Верховная Жрица умирает? Но у нее не такой уж болезненный вид, и не может быть, чтобы они уже сказали обо всем Эйлан…

– Знай, я за тобой не посылала, – отчетливо выговаривая каждое слово, заявила Кейлин. – И даже на смертном одре я вновь повторю, что ты не имеешь права распоряжаться судьбами жриц.

– Женщина! – загремел Арданос. – Что?..

– И не смей произносить слово «женщина!» таким тоном. Не будь женщин, ты бы никогда не появился на свет. Разве твоя мать была не женщина? – яростно накинулась на него Кейлин. – Если вы, мужчины, не боитесь гнева Великой Богини, как вы смеете выступать от Ее имени?

Арданос, недовольно морщась, перевел взгляд на Лианнон.

– Что ж, придется тебе объяснить, в чем дело, – обратился он к Верховной Жрице, не скрывая раздражения. – От Кейлин, как я вижу, толку не добьешься.

Сейчас он должен неотлучно находиться в Деве, а ему пришлось уехать, с досадой думал Арданос. Пока наместник усмиряет каледонцев, кое-кто из местных чиновников начал злоупотреблять своим служебным положением. Необходимо поскорее вернуться в город, где он имеет осведомителей, которые постоянно держат его в курсе событий, и где он может воспользоваться своими связями среди римлян, чтобы предотвратить неприятности.

Лианнон издала какой-то странный сдавленный звук, затем кашлянула и наконец с трудом выговорила:

– Эйлан забеременела от сына префекта. Мы не знаем, что делать.

Арданос в изумлении уставился на старую женщину, затем повернулся к Эйлан.

– Это правда?

– Я всегда говорю правду, – тихо промолвила Эйлан.

– Да, – проворчал Арданос, пытаясь осмыслить услышанное. – Это верно, девушка, лгуньей тебя не назовешь.

А смотрит так, словно предпочла бы вообще не разговаривать с ним. Кейлин подошла к Эйлан и взяла ее за руку, всем своим видом показывая, что никому не позволит обидеть ее. Арданос почувствовал, как в нем закипает гнев. «Неужели эти глупые курицы не понимают, чем все это может грозить?» Самое существование Лесной обители зависит от того, удастся ли им сохранить миф о чистоте и целомудрии жриц! Он должен заставить их понять это!

– И вы спрашиваете меня? – загремел мощный голос барда. – Вы не хуже моего знаете, чем карается подобный проступок. Давшая пожизненный обет жрица может иметь близость лишь со Священным Царем. Во всех других случаях ее ждет смерть.

Смерть. В комнате повисла оглушающая тишина; не слышно было даже дыхания собравшихся в ней людей. Затем Лианнон издала стон. Кейлин мгновенно подскочила к ней, успев подхватить на руки сползающую со стула женщину.

– Жестокий, бессердечный старикашка! – вскричала она. – И надо же, она сама настояла на том, что мы должны все рассказать тебе! – Кейлин прижала к себе старую жрицу, пытаясь нащупать на шее пульс. – О, Великая Богиня! Ее сердце мечется, как напуганная лошадь! Но тебе не удалось убить ее, пока не удалось! – Лианнон со стоном шевельнулась. Кейлин выпрямилась. – Ты же знаешь, у нее слабое сердце. Что же, может, еще раз попробуешь?

Арданос склонился над Верховной Жрицей.

– Это всего лишь обморок. Она скоро придет в себя, – спокойно произнес старый друид, однако для него это оказалось большим потрясением, чем он мог ожидать. – Я не предполагал, что она расстроится до такой степени.

Арданос помог Кейлин поднять женщину со стула, с удивлением отметив, какое хрупкое, почти невесомое тело скрывают плотные одежды. Они перенесли ее на ложе, уложив в полусидячем положении на подушках, чтобы ей легче было дышать. Кейлин налила в чашку с водой несколько капель какого-то снадобья и поднесла питье к губам старой жрицы. Лианнон отпила немного. Арданос неотрывно наблюдал, как она делает глотательные движения. Спустя несколько минут веки у женщины затрепетали, она открыла глаза.

«А глаза у нее все такие же красивые, – с удивлением отметил Арданос, – даже сейчас, за пеленой боли». Он будет горько скорбеть о ней, когда она умрет, но чувства не должны помешать ему выполнить свой долг.

– Только не смерть, – прошептала старая жрица. – Неужели нет иного выхода?

Арданос бросил взгляд на Эйлан. Девушка, съежившись в комочек, сидела на скамье, прижимая к губам костяшки пальцев и не сводя глаз с Лианнон.

– Если бы такой грех совершила моя собственная дочь, Дида, я сказал бы то же самое. Поначалу я думал, что речь идет о ней…

– Дида тут ни при чем, – уже более окрепшим голосом продолжала Лианнон. – Но мы не можем позволить, чтобы они погубили Эйлан!

– Конечно нет, – успокоила старую жрицу Кейлин. – Арданос не хуже нас знает, что такое суровое наказание никогда не применялось. Ведь подобные случаи уже бывали.

– Ну, – осторожно начал Арданос, – и что вы предлагаете? – Заметив, как после его слов Кейлин подавленно сникла, он удовлетворенно ухмыльнулся про себя. Может, хоть теперь она немного угомонится.

– Миллин зачала ребенка от Царя Лета, к тому же у нее случился выкидыш, так что все устроилось само собой. Но лет пять-шесть назад нечто подобное произошло с одной из наших жриц, и ее без лишней огласки отправили из обители.

– Верно, – подтвердил Арданос. – Но та девушка не было дочерью высокопоставленного друида…

– Не была она и внучкой архидруида, – резко отпарировала Кейлин. – В этом-то все и дело. Ты опасаешься, как это отразится на тебе лично!

– Прекрати, Кейлин, – вмешалась Лианнон. – Ты сидишь тут и пререкаешься с Арданосом, а бедное дитя… – она бросила взгляд на Эйлан, – слушает вас, не зная, что ее ждет: жизнь или смерть.

Арданос тоже посмотрел на внучку, но лицо ее было непроницаемым. Упрямится или ей и вправду все безразлично? Он в негодовании покачал головой. Нельзя допустить, чтобы из-за одной бестолковой девчонки все их труды пошли прахом.

– Другим жрицам что-нибудь известно? – спросил он. Кейлин покачала головой. – Постарайтесь сохранить все это в тайне. Что-нибудь придумаем…

– Ах, какой добрый человек! – с сарказмом в голосе отозвалась Кейлин. – Он, видите ли, даже родной внучке готов помочь…

– Прекрати, дитя мое, – устало повторила Лианнон. – Не смей так разговаривать с архидруидом. Я уверена, он пытается найти выход, чтобы уберечь Эйлан, защитить нас всех.

Кейлин скептически усмехнулась, но спорить не стала.

– И во всяком случае, все это касается не только вас, – мрачно проговорил Арданос. – Изнасилование жрицы – а это будет расцениваться именно так, что бы там ни говорила Эйлан – это факел, от которого может запылать вся Британия. – Он завернулся в плащ и окинул взглядом трех женщин. По крайней мере, он знает одного римлянина, который не останется безразличным к этому делу и сделает все возможное, чтобы замять скандал. – Я возвращаюсь в Деву, переговорю там с Мацеллием. И возможно, с молодым римлянином тоже.

В течение следующего месяца состояние Эйлан улучшилось, тошнота ее больше не мучила, и в целом она чувствовала себя нормально. В широком одеянии не было заметно, что грудь у нее налилась и пополнела, а поскольку это был ее первый ребенок, можно было надеяться, что живот у нее еще не скоро округлится.

Эйлан пыталась представить, как отреагировал Гай, узнав, что она беременна. Девушка не корила себя за то, что отдалась ему. Но она видела, что против нее восстали могущественные силы. Зря она рассчитывала, что все будет не так ужасно. Эйлан уже не мечтала, как раньше, стать Великой Жрицей. Теперь ей только хотелось быть матерью ребенка Гая. Слова Арданоса, которые он бросил им на прощание, до сих пор звучали в ее ушах, но она не смела надеяться, что им с Гаем позволят пожениться.

Кейлин и Лианнон, по-видимому, не считали, что Эйлан следует отлучить от участия в ритуалах. Большую часть времени она вместе с остальными жрицами заучивала церемонию обряда, посвященного полнолунию.

Для Эйлан стало делом чести доказать себе и другим, что, утратив девственность, она по-прежнему способна исполнять обязанности жрицы, поэтому она заставляла себя запоминать каждую мелочь. А по умственным способностям из всех юных жриц только Дида была ей достойной соперницей. В детстве они часто соревновались, кто спрядет более тонкую шерсть или сделает вышивку поизящнее, чтобы заслужить похвалу Реи. В ту пору Эйлан всегда старалась уступить Диде. Она жалела свою подругу, потому что мать Диды умерла, а она сама всегда была согрета материнской заботой и лаской. Для Диды первенствовать во всем было жизненной необходимостью, и Эйлан охотно предоставляла ей такую возможность. Но теперь она, Эйлан, просто обязана доказать свое превосходство.

У Эйлан был светлый ум, и, стремясь опередить Диду, она занималась на пределе своих сил. Дида обладала более цепкой памятью, и, конечно же, ей не было равных в пении. Зато Эйлан глубже вникала в суть того, что им объясняли.

Она старалась не пропустить ни единого слова Верховной Жрицы, когда та занималась с ними. Лианнон буквально таяла на глазах, и Эйлан даже не верилось, что Верховной Жрице чуть больше шестидесяти.

Иногда девушка с любопытством задумывалась, кто станет преемницей Жрицы Оракула. Место Лианнон по праву должна была бы занять Кейлин, но ирландка как-то говорила ей, что жрецы ни за что не допустят этого. Миллин чересчур откровенна и прямолинейна в своих высказываниях, и после неудачной беременности она озлобилась на весь белый свет. А Эйлид слишком уж робкая и застенчивая. Наверное, выберут Диду, решила Эйлан, пытаясь представить, как все они будут жить под властью ее родственницы.

К очередному полнолунию здоровье Верховной Жрицы несколько выправилось, но во время ритуала она стала терять голос. Лианнон довела церемонию до конца, но всем было ясно, что это стоило ей огромных усилий. На следующий день самочувствие старой женщины резко ухудшилось, она слегла и больше уже не вставала.