Лесник поневоле 2.0

Глава 9

Железнодорожные тупики в Листвяничах временно использовались, как распределитель. Всё, что поступало беспорядочно из Германии, рассортировывалось согласно запросам с фронта. Поэтому часть путей была забита односортными поставками — благо русской авиации давно не было, а ближайшие русские гаубицы находились или очень далеко на разных ТВД, или на складах, как трофеи. Лесники потратили два дня на наблюдения, чтобы выявить вагоны с тяжёлыми боеприпасами, способными мощно сдетонировать.

— Парни, сделаем три выстрела из РПГ, больше нет смысла. Или всё рванёт к едреней фене, или чёрт с ними. Тратить остатки выстрелов на одно и то же не разрешаю. Наше дело — держать фашистов на нервах и заставить заниматься обилием пустопорожней работы.

Действительно, когда оккупанты вынуждены задействовать своих солдат в большом количестве, да по разным поводам — сразу оголяются дополнительные цели для диверсий. Пусть немецкое зверьё рыщет по лесам до посинения в поисках партизан, легче будет расправляться с усечённой охраной, остающейся на других объектах. Даже Анечка стала догонять смысл точечных ударов и врубилась в суть качественного наблюдения и анализа. Шайтан-команда постепенно обрастала взаимопониманием, что немаловажно именно в диверсионной деятельности. Кто знает, может ещё пару месяцев удастся продержаться в живых?

Железнодорожную станцию расстреляли утром, организовав грандиозный фейерверк, как праздник детонации. Даже близлежащим цистернам досталось по полной — ну какой же Межов без пиромании. Вообще-то наглостью явилось то, что акцию организовали для отвода фашистских глаз. Филатов и Локтев внимательно изучали лагерь для военнопленных в двадцати километрах к западу от Листвяничей. В принципе, обычная «времянка», созданная на скорую руку чисто в фильтрационных целях — эдакий прямоугольник посреди поля. Большая часть имела пять крупных бараков на несколько десятков человек каждый и площадку, где пленные находились днём и откуда часть из них забирали на работы. Меньшая часть, отделённая колючей проволокой, имела несколько построек, включая караулку, барак для небольшого гарнизона, склады и канцелярию.

Весь лагерь был обнесён двойным забором из «колючки», внутри которого беспрерывно двигались два парных патруля с оппозитным сдвигом. Шесть вышек периметра позволяли контролировать, как внутреннее пространство, так и окрестности. Правда, ночью освещалось лишь то, что внутри, да полоса порядка десяти метров снаружи — большего и не требовалось. Некому освобождать пленников в глубоком тылу! Ну, а для особых случаев, имелись два мощных прожектора.

От асфальтированной шоссейки к лагерю вела грунтовая дорога (пару сотен метров), в двух километрах находилось большое село со своим гарнизоном не менее взвода. Если что, по асфальту могут подъехать даже жандармы из городка в двенадцати километрах к востоку. Да и авиабаза к северу поддержит при случае. Даже в лес, на юг, добраться сложно: полкилометра полей за шоссе, два километра редколесья — пока добежишь и разбомбят, и выловят, и догонят на лагерных грузовиках и вездеходах (по две единицы того и другого всегда под рукой).

На три сотни пленных имелось практически три взвода охраны, не считая ещё десяток собак и заезжающих за бесплатной рабсилой «купцов» со своими бойцами.

— Аня, ты сегодня работаешь вместе со старшиной, будешь пулемётчицей, вторым номером. Как только скомандую вам отходить, никакого героизма не проявляй, иначе всех нас погубишь и красноармейцам не поможешь. Ты меня поняла?

— Слушаюсь, товарищ майор. Но хоть инициативу можно проявить по обстановке, или раненого перевязать?

— Никаких перевязок и никакой самодеятельности. Иначе лично загрызу, а потом из тебя суп сварю. Я, между прочим, хочу на твоей свадьбе поплясать после войны.

— Да какая свадьба, Геннадий Алексеич, мне ещё и двадцати нет, а я девушка серьёзная. Хочу высшее образование получить. Сами понимаете, скоро Красная Армия придёт, наверняка до зимы. Так что не до свадьбы мне, извините.

И что делать? Не объяснять же, что до Берлина ещё четыре тяжёлых года, а РККА по-прежнему отступает. Да и толку от этой инфы никакого — тут смерть может в любой момент прийти, не спрашивая. Конечно, Гена лучше бы сам воевал, с помощью старлеев, но куда деть «хвосты»? Нельзя их держать в обозе, могут и бунт поднять. Тогда уж точно всю плешь проедят. Вот и приходится ставить боевые задачи, исходя из их возможностей.

К двум часам ночи Артём и Андрей разошлись по флангам, благо колхозное поле никто не освещал и туда даже не глядел. Часовым на вышках хватало других забот — смотреть на бараки или другие постройки и думы думать, потихоньку подрёмывая вполглаза. Рутина, повторяющаяся изо дня в день, отравляет бдительность и отрубает внутреннее чувство опасности. Скука — стопудовый бич для охраны, это те, кто в караулке, имеют развлечения. А в общем и целом, всё по уставу: одно отделение спит, другое балду гоняет и лишь третье хоть чем-то полезным занято. С них и начали бесшумный отстрел.

Как только патрульные оказались по дальним концам периметра — старлеи тут же их расстреляли и занялись своими парами вышек. Межов грохнул часовых на центральных вышках, после чего влепил «Шмеля» прямо в караульное помещение. Филатов уже тарахтел из ПК по выбегающим из пожара. А выбежать придётся всем — никто не рискнёт отсиживаться в горящем деревянном помещении. Правда, дверь всего лишь одна, да пара окон в наличие — и всё под контролем. Рыбаков уже закидывал «лимонки» в спальные кубрики гарнизонки, а Локтев добрался до одного из вездеходов, чтобы попользоваться готовым к оперативному употреблению МГ. Так что и тех, кто от гранат не пострадал, встречали очереди — длинные и короткие.

Пленные в бараках, естественно, попросыпались от стрельбы, пытаясь сообразить, что происходит. Бывшие бойцы Красной Армии поняли однозначно — идёт налёт на фашистов и есть возможность или сбежать, или принять участие в бою. Так что местные полицаи (из своих же) ничего не могли поделать с людьми, получившими надежду — их забили достаточно быстро, пусть и голыми руками. Хотя, скорее всего, табуретками и всем, что под руку попалось. Ну, а выйдя наружу, выбирали свой путь, благо немцам было не до них. Да и сколько тех немцев осталось целыми и способными к бою? Межов дал отбой Платонычу и девушке, а Локтев погнал второй «Ганомаг» к шоссе, где к нему должен был присоединиться Рыбаков. Наверняка в селе услышали звуки боя и объявили тревогу — нужно тормознуть фрицев, когда они появятся.

Красноармейцы растекались по всему лагерю, некоторые полезли на вышки к пулемётам, другие добрались даже на немецкую половину зоны. Каждого мёртвого немца разоружали не задумываясь, хотя несколько десятков военнопленных просто убежали через ворота — с пустыми руками, но свободные. Недобитые фашисты пытались отстреливаться, но что у них там оставалось во взорванном ружпарке? А наружу не вылезешь — то лесники долбили очередями, а теперь и с вышек их контролировали. Хаос, конечно, но наиболее резвые пленники добрались до оружейного склада, выломали дверь и хватали всё, что под руку попадалось. Самые рачительные уже затаривались продовольствием — по лесам без еды они до этого набегались и знали почём фунт лиха, когда жрать нечего.

Хорошо, что обошлось без «дружественного» огня — майор успел отвести своих к шоссе, чтобы избежать ненужных разборок со спасёнными. Филатов тащил Аню дальше на юг в редкий лесок, хотя неслухнянку опять потянуло на подвиги.

— Товарищ старшина, ну мы же должны помочь нашим, да и пленным надо путь показать.

— Красноармеец Климович, не смей даже пытаться нарушить инструкции и приказы.

— Ну давайте потом скажем, что наши рации не работали.

— Аня, прекрати капризничать, как красна девица. Парням легче будет отступить, когда мы с тобой на них грузом не висим. Пошли быстрее, а то мне тяжело нести пулемёт и тебя в придачу.

Сельский гарнизон, как и любой другой, тратит время на подготовку. Вроде бы всё быстро, но пока услышали дальние взрывы, пока всех подняли, пока приготовили транспорт, сели, выбрались на асфальт… А у Гены всё заранее рассчитано, причём по минутам. Так что стандартную мини-колонну уже встречали — длинной очередью из «ганомага» прошили издалека оба мотоцикла, а приближающийся вездеход захерачили из РПГ. Грузовик, ехавший позади, остановился сам — непонятно, что за снаряды летают по ночам, а вдруг на дороге засада? Немцы рассыпались вдоль шоссе, в кюветы, не доехав буквально полкилометра до цели. Офицер, не стал гнать своих в непонятную темноту, а просто вызвал по рации подмогу.

Конечно, если бы с какой-нибудь стороны появилась автоколонна, было бы легче. Но и на этот случай у Гены имелся план — валить, не вступая в бой, пока при памяти.

Немцы, пользуясь тем, что на дворе ночь, поснимали пулемёты с мотоциклов и даже установили комплектный миномёт на всякий случай. Даже в полной темноте ощущалась какая-то людская масса на шоссе и следовало, на всякий случай, закрепиться и удерживать позицию любой ценой. Если бы они знали или, хотя бы могли разглядеть, что «масса» просто пересекает шоссе.

Военнопленные разбегались в разные стороны, разбившись на группы, а то и поодиночке. Многие, кого регулярно подпрягали на местные работы, более менее ориентировались и знали, что густые леса находятся к югу. Так что, в основном туда и направлялись, рассчитывая в дальнейшем уходить на восток, но через лесную глушь. Легенды о каких-то «лесниках в камуфляже» бродили по Брестской области не только среди местного населения и немецких тыловиков. В лагере о них тоже иногда перешёптывались, но как и где найти диверсантов? Это гражданские пытались бы прибиться к тайному отряду, а военные прекрасно понимали, что их могут и не взять. Всё-таки, явно секретное подразделение — то ли НКВД, то ли вообще самого товарища Сталина. О «личных порученцах вождя» тоже ходили легенды, да ещё до войны. Якобы они, под видом простых людей, проверяют как обстоят дела на местах и нет ли нарушений и перегибов.

Когда, наконец-то, прибыла подкрепа численностью до роты из ближайшего городка — на шоссе уже никого не было. Лишь брошенный броневик торчал в гордом одиночестве, причём не заминированный. Локтев не стал тратить драгоценное время ради возможности укусить ещё хоть кого-то. Отважная тройка разобрала имеющиеся коробки с неизпользованными лентами к МГ-34 и умчалась бегом, чтобы добраться к «лёжке» до утра. Иначе, как только начнёт светать, в лесу станет не протолкнуться от фашистов, да и летающие глаза и уши будут искать всех, кто не спрятался.

Заветный бурелом снова объединил представителей «лесничества», где одна сердитая девушка имела целое громадьё вопросов к своему командиру.

— Я ничего не понимаю, товарищ майор. Почему мы не помогли военнопленным, почему не организовали их, почему не повели с собой.

— Аня, а кто мы такие, чтобы указывать другим? Может они хотят вернуться в армию, на фронт, а не бегать по лесам?

В действительности, Межов прекрасно понимал, что обязательно возник бы конфликт интересов. Слишком разнообразны желания тех, кто побывал в плену — наверняка в лагере остались даже такие, кто захотел сдаться ещё раз. Люди проверяются на войне — всё то, что таилось внутри, без труда вылезает наружу, особенно в экстремальных ситуациях. Не говоря о том, что у принятых в отряд практически сразу появилось бы множество вопросов и, что чревато, когда многие вооружены, куча подозрений. Так зачем усложнять себе жизнь и ведение боевых действий?

Рейд, в принципе, закончился, пора возвращаться на базу.

Коменданты Себрицы и Листвяничей рвали и метали, а если б имели персидские ковры — то грызли бы их по примеру фюрера. Информацию о последних диверсиях скрыть или, хотя бы завуалировать, не было никакой возможности. А массовый побег из лагеря вообще ни в какие ворота не укладывался. Всех, кого могли, отправили прочёсывать леса на глубину в несколько километров на юг, шириной в двадцать пять километров. Понятно, что не стройными рядами, а небольшими подразделениями — солдат и унтеров просто-напросто не хватало. Вспомогательная авиация беспрерывно барражировала, а иногда даже докладывала о подозрительных движениях-шевелениях в лесах. Разрешения на массовые бомбардировки командование не дало — только точечные удары. Бомбы нужны были фронту, а не для борьбы с партизанами и беженцами.

В результате часть карателей натыкалась на вполне боеспособные подразделения, уходившие на восток и не всегда побеждала в перестрелках. Слишком велика зона — там целый корпус может ничего не добиться. Оставалось лишь прошерстить жителей деревень и хуторов, которые и сами толком ничего не знали, кроме общих слухов. Фашистам даже жестокость не помогала — хоть вешай, хоть расстреливай. Майор Рунге уже понял, что его мечта о собственном наделе накрылась — хотя оставалась надежда уцелеть на посту. Нужно лишь уничтожить какой-нибудь отряд, желательно пресловутых «лесников». Зато оберлейтенант Гильт вовсю потирал ручонки — ему дали добро на создание специальной карательной ягдкоманды. Тем более, что Канарису вернули, наконец-то, Абвер. Гиммлер так и не смог оттяпать столь сладкую структуру, обеспечивающую мощное усиление личной власти.

Жандармы из Листвяничей добились кое-какого успеха в исследовании лесов вокруг вспомогательного аэродрома. Они нашли четыре землянки, включая ту, в которой Гена накрыл немецких диверсантов. Три других остались ещё с предыдущих времён. Фашисты на всякий случай заминировали все четыре, а также и подступы к ним — так как вести круглосуточное наблюдение стало невозможным. Маршевый батальон, временно помогавший гарнизону, убыл на фронт, несмотря на все стенания местных властей. Сам аэродром восстанавливали с учётом полученного опыта, а охрану его усилили, введя патрулирование леса в зоне до километра. Каждый новый гитлеровец, задействованный в регулярной проверке никому не нужных деревьев, был потерян для войск, ведущих наступление на востоке.

Почти половина военнопленных, отдельными отрядами, смогла просочиться через дыры в различных прочёсываниях и вышла из «зоны контроля». Помог осознанный опыт предыдущего пребывания окруженцами, а также анализ собственных ошибок, проведённый ещё в лагерное время. Вот уж действительно, за одного битого двух небитых дают.