Лестница в небо

ГЛАВА 12

На похороны, несмотря на внутреннее неприятие, я сходил. Потолкался среди народа, послушал речи, плач, перебросился парой слов со знакомыми, которыми постепенно оброс. Еще повстречал кучу одноклассников и соучеников из параллельных потоков, пришедших с родителями, но к тому же Сереге пробиваться не стал — он, в отличие от нас, вместе с семьей держался в ВИП-тусовке. Пожалуй, именно здесь я впервые оценил, в какой круг стал вхож: простых людей на похоронах хватало, но если между титулованными и простыми прослеживалась незримая черта, то между клановыми и остальными зияла пропасть.

Особой печали не заметил (не только за собой), но тоску кладбищенская атмосфера навеяла. И вроде бы не первое такое мероприятие с абсолютно неприятными мне лицами в главных ролях, а все равно как испачкался, лучше бы был честным с собой и не пошел. Смылся, как только стало возможно без потери лица. А потом на достаточно долгое время выкинул Потемкиных и иже с ними из головы, потому что наступала беда пострашнее — сессия.

Гимназическая система обучения напоминала скорее вузовскую, чем школьную, и по итогам зимнего контроля знаний можно было запросто вылететь. Отодвинув почти все дела, засели с Черным за учебники. Борис-то еще часто выезжал на старых знаниях, на его домашнем обучении Лев Романович не экономил, а вот для меня открывалось много нового. Выученное ранее в объеме школьной программы здесь не котировалось от слова совсем: считалось, что это мы знаем по определению. На той же истории, которую вел классный наставник, мы каждый конфликт разбирали со всех сторон, выясняя, кто и что получил в результате, давая оценку действиям противоборствующих сторон. На основах права могли опять-таки вернуться к пройденному материалу, но рассмотреть уже в ином ключе. Точные науки давались в прикладном варианте, что было по-своему интересно, но сложно. Отдыхал только на нелюбимой ранее литературе — читать я любил, а уж порассуждать на отвлеченные темы для взрослого сознания не составляло труда. Так что литераторша была единственным учителем, который неожиданно выставил мне «автомат» по своему предмету. От остальных, помнящих мои прогулы, так легко отделаться не удалось. Но в итоге вытянул все на «хорошо» и «отлично», в троечники не скатился. Борис сдался чуть получше, но тоже к концу года напоминал выжатый лимон.

Единственное, для чего сделал исключение в марафоне непрерывной учебы и сдачи «хвостов» и экзаменов — это для поисков грамотного китаеведа.

Я нормальный мужчина и, разумеется, в глубине души считаю себя неотразимым мачо. Но при этом я еще и старый циник, который отлично понимает, что умения у меня по этой части весьма среднестатистические, размеры тоже. Зеркало отражает симпатичного мальчишку, но именно что мальчишку — еще угловатого и непомерно длинного. Со временем заматерею и стану выглядеть вполне приемлемо — пример отца подтверждает, но до этого еще лет пять как минимум. Мысль о том, что «нефритовые» девушки-аристократки за неполный месяц общения разглядели мой «невероятно богатый духовный мир», смешна изначально, а в свете языкового барьера — просто абсурдна.

Так что вопрос, что нашли во мне три двадцатипятилетние красавицы, весьма занимателен. И как с этим связаны цепочки-браслеты. И чем это мне в будущем грозит.

Но при всех опасениях отказаться от того, что предлагали сестрички, я был не в силах. Подкатывать к одноклассницам можно было только с серьезными намерениями. Ходить по веселым домам — брезгливо. Искать себе содержанку — задумывался я над этим, но воплотить в жизнь не успел. А теперь вроде как и незачем. Но при этом все время ощущал, что это не я, а меня… А это, знаете ли… неприятное чувство.

Первые знакомства на кафедрах востоковедения (и близких к ним) завел не напрягаясь, но дальше забуксовал. Дело было не в деньгах или нежелании помочь, а в каких-то особых тонкостях, которыми опрашиваемые мною люди не владели. Зато надыбал адресок специалиста, который, точнее — которая считалась признанным авторитетом в этой среде. Вот только беда — мадам была стара, уже несколько лет вела затворнический образ жизни и не торопилась отвечать на мои письма и звонки. Ученые степени и всемирное признание имел ее покойный муж, но, со слов знающих людей, компетентна вдова была ничуть не хуже, а может, и лучше усопшего супруга.

Заинтересовать даму ничем, кроме собственной истории, я не мог, а поскольку ни в деньгах, ни в услугах она не нуждалась — стал искать людей, которые могли бы на нее вывести. И опять в который раз убедился, что никакие знакомства лишними не бывают.

После Нового года, как и обещал, приехал Лев Романович. На семейные посиделки отца с сыновьями меня не звали, да я и сам не рвался, наслаждаясь первыми днями каникул.

Наступление заветной полуночи отметили дома в своем узком кругу, жаль только без Олега — была его очередь сопровождать груз. Спокойствие и уют быстро надоели, так что, дождавшись двенадцатого удара, отправились в город. Погуляв с толпами таких же празднующих, каким-то волшебным образом очутились в общаге Ваниной академии. Он сам хоть там и не жил, но друзей-приятелей имел много. Гуляющая студенческая братва вовлекла нас в безудержное веселье, так что к утру мы потеряли друг друга из виду, осев в разных компаниях. День отсыпались, хотя я еще успел огородами сбегать к маме с подарком. Митьку ждали примерно пятого-шестого, как раз к Рождеству, так что особо засиживаться не стал, да ей и некогда было — как самую молодую, ее взяли в оборот и поставили в самые неудобные смены. Что поделать, это армия, а значит — дедовщина. Второго сходили с визитами к знакомым, обменялись символическими подарками, а третье января, отправив Борьку к отцу, я посвятил лени…

— Шеф, к вам посетительница, — доложил Ли.

Покер-фейс мои слуги всегда держали отменно, не хуже, чем в иных аристократических домах, но я уже давно научился читать те незаметные постороннему взгляду тени эмоций, что проскакивали на их лицах. Так вот, Ли был очень раздражен этим визитом, а это значит, что гостья как минимум молодая и симпатичная.

На территории нашей базы, конечно, изредка появлялись женщины: нанятые работницы, Ванина Ирина, Люда Марцева как-то еще осенью сподобилась посетить. Сейчас вот частенько появлялась новая пассия Черного — та самая неудовлетворенная лейтенантша с приема оказалась дизайнером, кои здесь именовались художниками-оформителями. Для вступления в какое-то жутко престижное в ее среде сообщество — не очень понял из ее трескотни — Валентине требовалось представить на конкурс фотоотчет по собственным воплощенным в жизнь проектам. Молодая женщина не бедствовала, ее друзья и подруги, вероятно, тоже, но вот нанимать ее как дизайнера не спешили — редко кому требовалось отделка с нуля. В итоге, даже не знаю, восхищаться ли Борькиной предусмотрительностью (за жалкие полтора часа успел узнать интересы спутницы и придумать отличный повод для встреч) или втихую гордиться собственной самцовостью — за то же время я со своей «провожаемой» успел перекинуться едва ли десятком фраз, и все они относились к текущему моменту. Но результат того стоил: Борис получил секс, дамочка получила секс и работу, а я — нормальный ремонт и оформление в доме. Наверно, только муж-рогоносец мог бы возмутиться, но он не был в курсе истинной подоплеки вещей. А дизайнером, кстати, Валя оказалась неплохим. Личные комнаты я ей на растерзание не отдал, но теми, к которым она приложила ручки, остался доволен. По весне еще и парк нам обещала разбить, но это уж как пойдет у них с Борисом: разбегутся — можем и другого специалиста найти, благо немного нахватались по верхам и теперь знаем, что, где и почем.

Но вернемся к китайцам. Если маменьку мою они сильно уважали, называя то блистательной, то уважаемой госпожой, то все остальные особы слабого пола (особенно молодые и красивые), появляющиеся в доме, вызывали их стойкое неприятие. Не будем тыкать пальцем, чьи интересы они лоббировали, но попытки незаметно выжить с нашей территории всех посторонних лиц женского рода иногда веселили, а иногда раздражали.

Гостья сидела у разожженного камина в гостиной и грела покрасневшие от холода пальцы о чашку с чаем. Кого-то она мне напоминала, но с ходу определить не смог.

— Валера?! Как?‥ — Девушка побледнела и выронила чашку на пол. Чай пролился и стал впитываться в ковер (совершенно новый, между прочим!)

— Сударыня?‥

— Простите, это от неожиданности… Вы так похожи на… Ой, я вам ковер испортила! — и внезапно заплакала. Плакать у нее получалось красиво: носик слегка покраснел, а из глаз потекли огромные слезы. Классическая «девушка в беде».

— Эта мелочь не стоит ваших слез. Простите, боюсь показаться невежливым, но кто вы?

— Ой, я же не представилась! Алена Арешина, я Татьяны Михайловны внучатая племянница. — Промокнув глаза и лицо платочком, гостья наконец внесла ясность. — Глупо получилось, извините… Бабушка предупреждала, но вот так… увидеть…

— Егор. Егор Васин. Приятно познакомиться с родственницей столь уважаемой дамы.

— Я знаю, я ведь к вам ехала. Но вы так похожи… Ой, опять не то говорю!

— Похож на Валерия Голубкина? Вашего погибшего жениха? — на всякий случай уточняю. В досье Арешиной-старшей была фотография парня, мы действительно были похожи друг на друга. Впрочем, остальные сыновья моего папаши все так или иначе на него походили, так что ничего удивительного в этом не было.

— Откуда вы?‥ Ах да: бабушка же отдала вам материалы…

— Да, Татьяна Михайловна была так любезна.

Девушка еще не совсем справилась с собой и теперь нервно теребила платок, глядя то на пятно на ковре, то на меня. Если я хотел добраться до сути визита, то требовалось принимать меры.

— Ван, прибери здесь! У, подай глинтвейн! А потом посущественнее чего-нибудь! Вы же не откажетесь разделить со мной ужин?

Подчиняясь моему напору, девушка только покачала головой, что истолковал как согласие. Глинтвейн подала Ки, бросая недовольные взгляды на гостью. Различал я сестричек с трудом, а ночью вообще все кошки серы, но если не ошибаюсь, сегодня была ее очередь «боевого дежурства».

Алена была совсем слабенькой одаренной, да еще перенервничала, глинтвейн пошел на ура. За ужином она почти успокоилась и могла поддерживать беседу на интересующую меня тему:

— Как вам удалось провернуть такое расследование? Ведь это же титанический труд? Да еще, наверное, от клановых служб пришлось скрываться?

— У меня был контракт с их школой, я ведь тоже по гранту училась — не такому, как у Валеры, ему-то все полностью оплачивали, но тоже условия строгие. Я тогда только рада была, думала, хоть отвлекусь на практике; приехала на их земли, а там в школе фотография Яна в траурной рамочке. Вот с него-то все и началось. — Яном звали последнего самоубившегося «негритенка».

— Так ты сама, что ли, информацию собирала? — от удивления перешел с гостьей на «ты».

— Нет, что ты! — не заметила она перехода на неформальное общение. — Разве я смогла бы! Бабушка нашла профессионала, это он уже потом работал. Но вот первоначальный список жертв я ему подготовила. У Потемкиных родовые земли в основном не заселены, всего пять школ, причем в центральную у меня как раз направление было. А там просто — бери список погибших учеников, не ошибешься. Из всех детей, кто за последние тридцать лет погиб, только два человека точно им никем не приходятся — приехали туда из других мест, остальные все в досье попали.

— Ничего себе! Мне вот интересно, а почему такая высокая детская смертность ни у кого интереса не вызвала? Есть же какие-то, ну не знаю… нормы умерших, что ли? Императорская канцелярия небось подобную статистику на клановых землях контролировать должна?

— Ой, ну ты спросил! Откуда ж мне знать! Но я думаю, несколько человек для такой большой территории — не так уж и влияет на показатели. Валеру вон вообще в городе убили, в данные по округу не мог попасть. Ваня, которого сбили, тоже на отдыхе за пределами был. Это ж надо именно как я, целенаправленно искать. Ну и тот, кто вел расследование, тоже знал, что раскапывать.

— А человек, который тебе помогал: его координаты можно? Или это секрет? — Взять на заметку дотошного сыщика показалось мне хорошей идеей.

— Лазаря Давидовича? Его бабушка откуда-то знает, но он старенький уже, так что вряд ли согласится еще работать.

— Все равно, если можно, я бы навестил этого достойного человека. Не все же он в отчет включил?

— Да, в отчет не все вошло, кое-что он бумаге побоялся доверять. Но это тебе лучше у Татьяны Михайловны узнать. Извини, но я через ее голову не могу, — виновато пожала она плечиками. Ки, прибирающая со стола, отчетливо громко стукнула подносом. — Ой, точно! Я же письмо от нее привезла! Ехала сюда к подруге, вот бабуля и попросила передать! — Подскочив на стуле, Алена явно переоценила коварство глинтвейна. Или степень недовольства Ки, потому как мне показалось, что на секунду ее источник сверкнул. От неловкого движения гостьи кружка с вином выскользнула из ее рук и полетела на колени, а потом на пол, оставляя огромное темное пятно на юбке и новое — на ковре. — Ой, да что же за день такой сегодня! Опять! — и девушка снова расплакалась.

Не уверен, был ли инцидент подстроен хитроумной китаянкой, но результат ей точно не понравился: багаж у девушки находился в гостинице, посылать кого-то за ним было слишком долго, а вызывать такси и отправлять ее восвояси я категорически отказался. Во-первых, мне были любопытны некоторые подробности расследования, во-вторых, я еще не расспросил гостью о ее замечательной двоюродной бабушке и о московских новостях. А в том, что после такого неудачного начала знакомства девушка откажется навестить меня еще раз, я был почти уверен. Так что в скором времени Алена щеголяла в новеньких джинсах, несколько упаковок которых хранились у меня в шкафу на всякий случай. Испорченную юбку спешно стирали и сушили недовольные слуги.

— Удобно, никогда бы не подумала… — Успокоившаяся гостья опять устроилась в кресле у камина.

— Как видишь, сам ношу дома. Только это секрет! — Из солидарности, чтобы не доставлять девушке дополнительной неловкости, я тоже переоделся.

Алена хихикнула:

— Бабушка от меня этого не узнает! Клянусь!

Новые порции глинтвейна нам подал Ли. Ки, видимо, дулась.

— Как она поживает?

Алена была любящей и любимой внучкой, хоть и двоюродной, новостями о бабушке делилась охотно, так что разговор дальше тек без напрягов. Еще немного поговорили о расследовании, но эта тема девушке все еще была тяжела, так что интерес пришлось придержать. Была надежда, что Татьяна Михайловна не откажет мне еще в одной услуге и откроет тайну сыщика. По мере опустения кувшина градус дружелюбия между нами повышался, но поскольку на меня алкоголь, да еще такой слабенький, почти не действовал, дальнейшее стало для меня неожиданностью:

— Ты не Валера, но, боже мой, как похож… Такие же глаза, нос… Вот мимика и жесты другие, но если глаза закрыть… Голос… А у тебя родинка есть вот здесь? — и она показала на закрытое одеждой плечо. Родинки у меня не было, это же не индийское кино, но девушка захотела проверить. Нависнув над моим креслом, она стала оттягивать ворот моей рубашки, оторвав верхнюю пуговицу. Не найдя искомого, гостья опять расстроилась. А губы ее были так близко…

Как она ушла утром — я не услышал. Зато по пробуждении нашел записку:

Каюсь: прочитав строчки, испытал облегчение. Когда тебя несколько раз за ночь называют чужим именем — приятного мало. Замечательная девушка, дай бог ей в жизни счастья, но нам действительно больше не стоит встречаться.

Скомкав записку, обратил внимание на конверт от Татьяны Михайловны. И — бинго! — помимо стандартных фраз, являющихся обязательным атрибутом эпистолярного жанра между знакомыми, но не близкими людьми, там было вложено рекомендательное письмо к Осининой Ольге Юрьевне — той самой недоступной вдове, специалисту по Китаю. Более того, Татьяна Михайловна уже списалась с ней и наша встреча была одобрена! Вот уж точно королевский подарок!

Причина затворнического образа жизни вдовы объяснялась просто: Ольга Юрьевна была кошмарно стара и больна. Светлана Ильинична, наша школьная секретарша, насчет возраста которой по гимназии ходили легенды, по сравнению с ней была просто молодухой. Пока я осматривался в гостиной, в которой, к удивлению, не обнаружил ни одного намека на увлечение хозяев (а даже у меня в доме теперь имелись китайские шары, изображения драконов и различные миниатюры, связанные с этой страной), пожилая, но крепкая компаньонка осторожно вывела ослепшую шаркающую старушку и усадила в кресло напротив, устроившись неподалеку, но так, чтобы не мешать разговору.

— Вы имеете ко мне дело? — Речь у женщины оказалась на удивление внятной и твердой, хоть и негромкой.

— Да, простите, что нарушил ваше уединение! Егор Васин, к вашим услугам, — увидеть поклон хозяйка не могла, но это не помешало мне выполнить все положенные этикетом телодвижения.

— Оставьте эти церемонии, юноша, садитесь. Услуги ваши мне не нужны, собственно, мне уже ничего не нужно… Если б не старый долг, который с вашей помощью я могу отдать своей давней приятельнице, наша встреча не состоялась бы. Поэтому прошу — говорите коротко и по делу, у вас не так много времени.

— Слушаюсь…

Как мог, описал свои обстоятельства и сопутствующие странности. Озвучивать некоторые моменты в дамском обществе, может, и не стоило, но мне нужна была полная консультация специалиста.

— «Нефритовые» тройняшки, говорите… Слышала я эту историю, редкий случай, чтобы одновременно рожденные обладали столь сильным потенциалом.

— Так они известны?

— В определенных кругах Поднебесной эта история в свое время наделала много шума. А за пределами вряд ли об этом знают, кроме разве что таких же увлеченных, как я или мой покойный Иван Сергеевич. Что ж, раз вы оказались в это втянуты, вам действительно необходимо кое-что знать… — Старушка прикрыла ослепшие глаза, пустой взгляд которых меня несколько нервировал, и начала рассказ:

— Гнев Господень прошелся по северной части Китая, не задев южные провинции. Пока север лежал в руинах, южане подняли восстание и отделились от северной части. Впоследствии оказалось, что это было их самой большой ошибкой: народившиеся поколения одаренных сначала устроили резню меж собой, сменив династию, а потом отвоевали обратно провинции, захватили еще соседние земли, в результате чего сложилось государство, которое мы знаем как современный Китай. Все это общеизвестные факты, но есть то, что вам не поведает ни один учебник: преклонение перед силой там колоссальное, словами не описать, и ярче всего это проявляется на когда-то покоренном юге. У нас это выражено гораздо слабее, но и одаренные у нас довольно обыденны, в Поднебесной их гораздо меньше, несмотря на большее население. Далеко не каждый аристократический род может ими похвастаться, так что их всеми силами холят и лелеют, а верхом мечтаний считается заполучить в род «радужную звезду».

— Радужную звезду?

— Да, юноша, все шесть стихий разом, седьмой силой они считают собственную жизненную энергию человека. Ходят легенды, что подобному человеку будет доступно гораздо больше, чем обычным одаренным. Но это считается недостижимым, сейчас почти доказано, что огонь и вода — полные антагонисты и ужиться в одном теле не могут, что, впрочем, не останавливает отдельных энтузиастов от экспериментов. Зато вполне достижима «хрустальная звезда» — пять стихий источника. Такие одаренные редко, но все же рождаются.

Хм… Видимо, данное утверждение — из серии «открытий британских ученых», над которыми в моей прошлой жизни потешался весь мир. По крайней мере, я и моя мать — живые доказательства ошибочности этой теории.

Ольга Юрьевна закашлялась, а ее сиделка, мгновенно подскочив с дивана, поднесла ей какое-то лекарство.

— Я одаренный жизни, вы позволите вам помочь?

— Нет!!! Не вздумайте! Я запрещаю вам!!! — Гнев на короткое время придал старой женщине сил, сделав голос громким, но после она устало откинулась на спинку кресла, тяжело дыша. Компаньонка осуждающе посмотрела на меня, а я даже опешил от подобной реакции.

— Мне девяносто семь лет, я каждый день молю Его о смерти, но вынуждена раз за разом открывать по утрам ослепшие глаза. Я пережила мужа, обоих детей и даже одного внука. Я оценила ваш порыв, но настоятельно прошу ничего не предпринимать. Меня давно уже ждут на той стороне, не продлевайте нашу разлуку!

— Простите… — растерянно извинился я непонятно за что.

— Вам не за что извиняться, вы великодушный человек, раз решили помочь, но оставьте ваши силы для тех, кому они действительно нужны.

Ответить на это мне было нечего, поэтому промолчал. После небольшого отдыха Ольга Юрьевна продолжила:

— Про культ силы вы поняли. Примерно четверть века назад у одного богатого и достаточно знатного чиновника в южной провинции родилась тройня. Уже в три года девочки проявили невероятные способности, что еще больше возвысило их род и сделало их завидными невестами. Что стало с их матерью — неизвестно: возможно, умерла, тогда меня это не интересовало; а от других жен столь же сильных одаренных у счастливого отца не родилось. Спустя время слухи о даре и красоте девочек достигли дворца наместника, и тот затребовал их к себе в гарем. Чиновник отказал — он рассчитывал с помощью дочерей укрепить собственный род, а не род наместника, к тому же о гареме жениха ходили неприятные слухи, так что опасения за жизнь девочек были вполне естественными. Владетель попробовал решить вопрос силой, но чиновник успел пожаловаться самому Сыну Неба — императору, и тот неожиданно заинтересовался конфликтом. Обоих вызвали в Пекин ко двору. На вопрос императора, почему чиновник не хочет отдать дочерей наместнику, ведь это очень выгодный для него брак, отец сослался на то, что источники его дочерей и наместника мало совпадают, а значит, их союз приведет к рождению слабых детей, а он собирается передать род сильному потомку. Императора и его двор развлек этот спор, и он выпустил указ: состояние и власть над родом перейдет только тому внуку чиновника, который окажется сильнее собственной матери или будет «хрустальной звездой». Наследника требуется представить ко двору не позднее двадцати лет с момента указа. В противном случае и девицы, и все имущество чиновника отойдут наместнику, который своим сватовством оказал честь отцу, а тот не оценил.

— Значит, все это из-за наследства?

— Разумеется, а чего вы ждали — неземной любви? Миром правят власть, сила и деньги, с чего вы думаете, что в Поднебесной все по-другому? Из некоторых намеков Татьяны Михайловны и вашего рассказа я делаю вывод, что ваш дар, во-первых, сильный, а во-вторых, нестандартный, то есть ваши возможные дети с очень высокой долей вероятности выполнят условие Сына Неба, а значит, унаследуют немалое состояние их деда и займут весьма высокое положение в их обществе; если выживут, конечно.

— А им что-то угрожает?

— Не будьте наивным! Приемом у императора ни жизнь отца, ни жизнь жениха не закончилась: оба они вернулись к себе на юг. И согласитесь, у наместника целой провинции гораздо больше возможностей обойти запрет правителя и навредить пусть и богатому, но всего лишь чиновнику. Шестнадцать лет назад отгремел амурский конфликт. Незадолго до него моему мужу запретили заниматься научной деятельностью на территории Китая, вообще запретили въезд туда и лишили возможности вести переписку с китайскими коллегами. Это обычная практика, подобные случаи повторяются перед каждым столкновением, но Иван Сергеевич принял это близко к сердцу, здоровье его уже было подорвано многочисленными экспедициями, потом случилась гибель нашего сына. Вскоре мой муж умер. За ходом конфликта, и тем более за дальнейшей судьбой участников той истории следить у меня не было возможности, да и желания, но кое-что я помню, а еще кое-что могу домыслить. Когда наши задавили китайцев, их сторона, как обычно, выставила столкновение дурной инициативой отдельных военачальников и чиновников. Это происходит уже не первый раз, так что всем понятно, что никакие они не мятежники, но подобное оправдание позволяет прекратить конфликт, не доводя до полномасштабной войны.

Имя Хуан Чжао в списке тех, кто заплатил собственной головой за поражение, мелькало. Так что ваши девицы уже много лет являются сиротами. Очевидно, что их отец не мог отказаться, хотя и предвидел подобный исход, и с помощью доверенных людей спрятал девочек в какой-нибудь лояльной семье. Теперь, до истечения назначенных двадцати лет, имущество рода находится под опекой императора, то есть фактически — того же наместника. Очень сомневаюсь, что тот озаботился поисками подходящих партнеров для девочек, чтобы они смогли исполнить условие. К тому же, я думаю, те, кто мог бы составить им нужную пару, давно предупреждены и не пойдут против воли могущественного аристократа. Так что искать партнеров за пределами Поднебесной — это единственный для них вариант.

Ваши слуги, очевидно, как раз из доверенных людей Хуан Чжао. И время своего плена использовали именно для поисков человека вроде вас: наивного аристократа с сильным подходящим источником. Время их поджимает, дар обычно не проявляется раньше трех лет, отсюда и некоторая нелепость вашего романа. Уверяю вас, если бы не это обстоятельство, вы бы не заметили никакой несуразности. Вас бы обольстили по всем правилам, и вы бы искренне считали, что все случилось по вашей инициативе. Китайские женщины это умеют.

Ольга Юрьевна опять закашлялась, а ее служанка с намеком посмотрела на меня. Но я еще не все узнал.

— А браслеты? Они что-то означают?

— Родить от одаренного мужчины считается честью, а китайцы далеко не спешат разбрасываться своим семенем направо и налево, простите за откровенность. Золотой браслет или кольцо означает согласие на возможное зачатие от вас без обязательств с их стороны. Теперь девушки могут спокойно чем угодно клясться на ковре у трона Сына Неба, что дети их не были «украдены» у отца, и предъявлять данные украшения в качестве доказательства. Но не спешите себя корить: не зная об этой традиции, они бы так или иначе выманили нужное им. Дарить любовницам золотые безделушки является обычным делом в нашей культуре, на это и был расчет.

Женщина выглядела все хуже, служанка смотрела на меня уже просто волчицей, так что я поспешил закруглить свой визит:

— Значит ли это, что в результате своего невежества я теперь не буду иметь никаких прав на своих детей, которые, возможно, уже зачаты?

— Не сказала бы так категорично. По их даже не законам, а традициям, вы дали этим женщинам право оставить детей в их роду. Но права отцовства у вас никто не забирал, вы имеете полное право участвовать в их жизни, оказывать поддержку и прочее.

— Благодарю за познавательную беседу, Ольга Юрьевна! Вы очень мне помогли!

— На здоровье, юноша! И примите совет напоследок: учите китайский. Наместник все еще жив и унижения своего не забыл. С момента представления ваших детей двору императора я и ломаного гроша не дам за их жизнь. Если вы твердо настроены принимать участие в их судьбе, вам придется как-то решать эту проблему. Язык вам понадобится.

— Благодарю за совет, он ценен.

— А теперь ступайте, вам есть над чем подумать.

В доме с зашторенными маленькими окнами казалось, что уже наступил вечер, но выйдя на улицу, я понял, что времени не так уж и много. Беседа вышла содержательной, но короткой, до ужина с Ярцевым-старшим имелась еще уйма времени, которое требовалось чем-то занять. Поднявшись на катер, велел Михалычу править к памятной общаге медиков. Диагностика на беременность отличалась от той, которую я знал, давным-давно разученные мною варианты показывали проблемные места, а вот это состояние, как ни крути, было абсолютно нормальным для организма и данными тестами не определялось. Требовалось найти кого-то, кто сможет показать мне нужную версию техники.

Пилить предстояло минут тридцать, можно было даже подремать в каюте, но после услышанного как-то не тянуло, хотя пока добирался до дома Осининой, весь иззевался. Устроился в рубке за спиной кэпа — вид разрезаемой воды успокаивал. Не знаю, как в моем мире, — никогда не был в Питере зимой, но здесь мне очень нравилось, что поверхность каналов не замерзала и судоходство было возможно даже в сильные морозы. Иначе все-таки пришлось бы заморачиваться собственным автомобилем, шофером, а так для редких выездов хватало кистеневских джипов. Правда, еще неизвестно, как тут будет весной, вроде бы наводнения бывают, прочитанный когда-то «Медный всадник» намекал на такую возможность, но сейчас думать об этом было откровенно влом.

А размышлял я, конечно, о китайцах, детях, интригах, наследствах и прочей мутотени.

Добрый барин, блин… Не хотел быть рабовладельцем… Вот и совершай после этого хорошие поступки! Как они поняли, что я одаренный, да еще нестандартный? Да элементарно: то я позади ангара в овраге техники отрабатывал, то разномастные бусины заряжал десятками. Да тут вообще не требовалось даже наблюдательности особой — дома я не таился. То, что сильный — та же ерунда: как-то поспорили с Шаманом и накопители заряжали — кто быстрее, а Земеля с Метлой громко нас подзуживали; и я, сука, выиграл. А в пилоты по определению слабосилков не берут, да и Леха с Олегом, помнится, озвучивали как-то свои показатели, так что выводы сделать было не трудно. Да я, блин, мастер маскировки!

Специально они искали такого, как я, или просто случайно наткнулись и воспользовались? Ну узнаю я это, и что мне это даст? Да мне, по большому счету, это по барабану.

А с другой стороны, кто жаловался, что девочку шефу никто не вез? Вот, получи и распишись, причем сразу оптом. И не требовалось ни ухаживаний, ни уговоров — идеальный вариант. И хоть я понимал, что все это «ж-ж-ж» неспроста, даже целые теории строил, но дальше идеи, что девушкам надо скрыться от родни-властей-врагов (выбирай на вкус) и пересидеть какое-то время, не заходил. И смущало меня в этом деле только то, что секс в качестве благодарности я не требовал и даже не намекал на такое развитие событий. Иначе бы и копать особо не стал.

Так что же меня бесит?

Изнасиловали малютку? Не смешно! Не хотел бы — усыпил да и выпнул.

Воспользовались? Ну я как бы тоже не ангел…

Забеременели? Пожалуй, именно здесь собака зарыта.

За диагностикой еду только для галочки — в положительном ответе почти не сомневаюсь. Надеяться на иное? Не с моим талантом — влипать в истории на ровном месте…

Положа руку на сердце, детей я не хочу. Уточню — сейчас не хочу. Пусть сознание у меня взрослое, но воспринимают-то меня как шестнадцатилетнего, а папаша-юнец — это сразу конкретный дебаф на репутацию. От ответственности не бегу, но с моей стороны косяков не было — предохранялся. Только трудно ли обойти этот факт целеустремленным женщинам? Как два пальца об…

Хочу я, не хочу — а все это уже есть, и от меня уже ничего не зависит. Удержать подданных другого государства у меня возможности нет, разве что жениться. Ага, сразу на трех, то-то батюшка в церкви удивится! Заставить сделать аборт? Вызвать выкидыш? Ну, теоретически, наверное, мог бы, но душа у меня не настолько черная, чтобы убивать нерожденных детей. Так что, видимо, принимаю как есть.

Приняв и осознав расклад, успокоился. Терзания и философствования не были моей сильной стороной, я — человек действия. Иногда даже слишком, но это, как говорится, издержки, с которыми приходится мириться.

А действий-то… действий сейчас я совершить могу не так уж и много.

Во-первых, установить наличие-отсутствие беременности. Планида планидой, а уверенность нужна. Ну этот пункт, может, уже сегодня вечером отработаю.

Во-вторых, убедиться, что эти интриганы и интриганки имеют четкий план действий на следующие четыре года. Родиться и жить детям предстоит на территории Поднебесной, тут я помочь не могу, но снабдить средствами — в моих силах.

В-третьих, выучить этот чертов китайский, Осинина хороший совет дала. Не сейчас, так когда-нибудь пригодится. Запас карман не тянет, знания — тем более.

В-четвертых, навестить попозже сиятельного и блистательного господина Лю, который слишком давно работает наместником и, наверное, уже очень устал от жизни. Это на родине я сдерживаю периодически свои порывы, все-таки мне здесь жить, а там рука не дрогнет. Следует хорошенько подумать, сделать это до или после императорского суда, или как там это будет проходить, но в любом случае сначала — язык.

— Сова, а Сова, открывай! Медведь пришел!

— Какой, на фиг, медведь! Валите все на фиг! — донеслось из-за закрытой двери общаговской комнаты.

— Добрый медведь! С подарками! Но если не откроешь, будет злой! — Колотить в дверь приходилось ногами, потому что руки были заняты пакетами из ближайшего гастронома.

— Да я сейчас вас всех!‥ — встрепанный Сова, в миру Тарас Савин, рывком распахнул дверь и замер, соображая, кто я. Четверокурсник, с которым благодаря Метле недавно познакомились, выглядел заспанным и помятым. — Егор, кажется?‥

— Он самый. Войти можно?

Скользнув по родовой печатке, взгляд парня заметался по бардаку в комнате, потом вернулся к подозрительно полным пакетам в моих руках, снова к беспорядку…

— А! Давай… те. Только у меня не прибрано.

— Ерунда, место на столе освободи, а то пакеты неудобные, да сесть куда-нибудь.

— Сейчас, сейчас… — засуетился парень. — Вот сюда ложьте.

— Нормальные люди вообще-то говорят «кладите». И с чего вдруг ко мне — во множественном числе? Нормально же общались до этого?

— Ну, там все-таки праздник, пьянка была. Как бы все равны…

— Все равны, а некоторые равнее… Ты еще про «мое благородие» вспомни!

— Э-э-э…

— Не парься! Не помню, пили мы на брудершафт или не пили, целоваться точно не целовались, ты несколько не в моем вкусе, но, считай, что все необходимые действия мы проделали, и теперь на «ты».

— Мм… Спасибо.

— На здоровье.

Освободив наконец руки, залез внутрь одуряюще пахнувшего пакета и достал еще теплый пирог. Оглядевшись, ножа не нашел, поэтому просто отломил кусок и засунул в рот. Завтрак был давно, у Осининой не предложили даже чаю, а до ужина еще дожить требовалось. Уловив голодный взгляд Совы, жестом указал на остальное содержимое:

— Распаковывай, налетай!

Упрашивать Тараса дважды не пришлось — иногородние студенты никогда не отличались особым благосостоянием, а уж из низов — и подавно. Со слов Метлы, грант этому парню оплачивало государство, всеми силами стремившееся увеличить поголовье одаренных целителей, но стипендии, как водится, хватало, только-только чтоб не протянуть ноги. Будь студент посильнее как маг, мог бы подрабатывать на зарядке бусин или подлечивать кого-то по знакомству, но дара ему едва хватало на учебу, так что весь приработок сводился к написанию курсовых и конспектов за менее умных сокурсников. Зато данный четверокурсник считался лучшим диагностом в академии, благо особых данных по силе для этого не требовалось, гораздо больше было завязано на внимательность и знания.

Вообще Иван успел немного порассказать о своей альма-матер, и я с удивлением узнал, что одаренных в ней учится не так уж и много: всего около пары сотен на многотысячный поток. И из них больше половины — по государственным программам, остальные — по клановым грантам. Свободных от обязательств, вроде моего названого родича, набиралось от силы десяток. С одной стороны, неудивительно — стоило обучение отнюдь не копейки, а с другой — странно, как раз одаренные-то и могли себе позволить подобные траты. Я, например, если бы поднапрягся, то легко смог бы набрать на учебу за пару месяцев без всякого криминала на одной зарядке бусин. Ване, с его средним источником, потребовалось бы больше времени, но и только. Хотя если вспомнить, как мыкались мои родичи до встречи со мной… Складывается впечатление, что государство и кланы всеми силами стараются загнать одаренных в рамки. Взять опять же Метлу, так к нему постоянно вербовщики клеятся, обещая немыслимые блага за контракт. А, повторюсь, источник у Ивана не так чтобы особо мощный — всего двести УЕ с натяжкой наберется, и из них большая часть на воздух распределена.

Впрочем, все эти отвлеченные умствования сейчас не имели значения, разве что повышали Ванины шансы на стабильный высокий заработок в будущем. Столкнувшись лицом к лицу с онкологией, я уже дал ему совет обратить пристальное внимание на этот аспект медицины, а поговорив с нашими офицерами, Метла загорелся перспективами и твердо решил при выборе специализации осваивать именно это направление. Флаг ему в руки!

Что касается моего нынешнего собеседника, то его дар не превышал и полсотни заветных единиц. Для мгновенного заживления ран этого было маловато, а вот для диагностики вполне хватало, на что он и сделал упор по совету преподавателей.

Пока насыщались, трепались ни о чем. На запахи пытались просочиться другие обитатели общаги, но мне требовался разговор тет-а-тет, а Тарас не был настроен делиться, так что всех посылали лесом.

— И что же вашбродию потребовалось от бедного студента? — слегка осоловев от обильной еды, Сова решил перейти к делу, справедливо полагая, что угощать его за красивые глаза никто не будет.

— Моему благородию до зарезу требуется научиться одной диагностике. На беременность, — не стал я скрывать цели своего визита.

— О как! Опозоренная девица с ножом у горла требует компенсации? Или еще того пуще — свадьбы?

— Примерно так.

— За сотню готов определить наличие-отсутствие беременности хоть у десятка девиц. Могу даже официальное заключение дать, имею право, только тогда дороже.

— Не пойдет. Не вникай, там просто есть свои тонкости. Давай лучше за пять сотен научишь меня.

— Не хочу расстраивать, но вы, похоже, как-то не так себе это представляете. Я сам таким диагностикам учился примерно пару месяцев, а у меня, говорят, талант к этому, а что касается вас…

— Во-первых, не выкай, договорились же! Ты не мой подчиненный, так что все нормально. Во-вторых, в моих талантах зря сомневаешься, я с детства медицине учился, сейчас вот только отошел.

— Извини, но не выкать трудно. Когда с малых лет что-то вбивают… Да еще здесь постоянно носом в происхождение тычут…

— Так проще? — повернул я печатку вензелем внутрь. — Я, может, еще сюда или в подобное заведение в этом году поступлю, так что вообще собратьями по ремеслу станем.

— Хм… Как раз от собратьев-то проблем больше всего. Ну ладно, это к делу не относится. Дар есть?

— Стал бы я иначе просить?

— А, точно! Что-то умеешь?

— Раны, переломы, повреждения. Считай, вся травма. Остальное — только определить: есть или нет проблемы.

— Ну тогда проще будет. Сейчас конспекты найду, почитаешь — придешь. За конспекты — полсотни, за науку — еще пять.

— Пофиг конспекты, мне сейчас не нужно определять патологии и прочее, мне сам факт нужен: да или нет. Не думаю, что это сложнее, чем найти перелом. Научи сегодня.

— Блин, да как тебе объяснить-то, что нельзя этому с ходу выучиться!

— Я способный!

— Хрен с тобой, вашбродие; полсотни по рублю будет?

Пересчитал мелочь, полтинника не набрал, но десятками и пятерками сорок рублей наскреб.

— Так, давай десятку, держи монеты, больше у меня нет, остальное наменяем. Больше рубля не давай, иначе на голову сядут! Хотя… давай деньги сюда, сам платить буду! Учти, это не в счет моих пяти сотен! Кстати, мой гонорар тоже давай сразу! — Все эти указания он давал на ходу, одеваясь в какое-то тряпье для выхода на улицу. Мне на колени упали безразмерные брюки и старый растянутый свитер. — Бумажник здесь оставь, целее будет. Вообще, если есть что ценное — с собой не бери! Часы тоже снимай! Чего смотришь? Одевайся, пошли!

— Зачем? — опешил я от его напора.

— Увидишь! Показывать буду! Не на тебе же, ты-то точно этим не страдаешь! И еще: печатку разверни обратно — меньше разговоров будет! Эх, кто же у нас в положении-то?‥ А, ладно, там разберемся!

Пока спускались, он забежал в несколько комнат, разменивая деньги, а у выхода захватил стопку старых газет с подоконника. Смысла во всех его действиях я не понимал ровно до того момента, как мы остановились у темного сарая за территорией общаг. Еще раз оглядев меня с головы до ног, Тарас выдал последние напутствия:

— Значит так: внутри говорю я. Никакой жалости, никаких сантиментов. Это — учебный материал. Они это знают, их все устраивает.

Сарай оказался ночлежкой для бомжей. Едва мы вошли, нам навстречу подалось с полсотни аборигенов, пугая меня этим порывом. Студент заорал еще с порога:

— Бабы есть?

Из вороха тряпок показалось несколько тел неопределенного вида.

— Раз, два… четырнадцать. Нормально. Через минуту по одной заходим! — С этими словами он развернулся и открыл собственным ключом небольшую относительно чистую каморку, где из всей обстановки присутствовали только две скамейки. Застелив их прихваченными газетами, он крикнул в проем двери:

— Заходим!

Любая диагностика в целом была довольно простым делом: посылаешь определенное воздействие и смотришь, как оно отзывается. Свою собственную оформленную силу одаренный какое-то время до рассеивания видел, на этом все и строилось. Сложнее было объяснить результат — воспринимал отклик каждый по-своему. Если брать ближайшую аналогию, то это было как с запахами: попробуйте рассказать, как пахнет незнакомый аромат, и сразу все поймете. Для этого и требовался наставник: первые действия он производил через руки ученика, делая энергию видимой сразу для двоих. Отчасти это был еще и вопрос доверия, но с целителей, насколько я знаю, брали нешуточные клятвы не пользоваться силой для вреда, возможно еще и закрепляли на ментальном уровне, да и незачем это было сейчас Тарасу.

— Выдаешь стандартное воздействие, я оформляю, — скомандовал Сова, укладывая мои ладони на оголенный живот расположившейся на скамейке женщины. — Епа-мать! Это ж сколько у тебя силищи-то!

— За языком следим! Матушку не трогаем! — моментально реагирую я на ругательство.

— Прости… те. Не удержался.

— Проехали! Ты работать будешь? Здесь как-то не курорт!

Дальше пошла учеба. Зачем нужны были все предосторожности, я понял, когда одна ушлая бабенка чуть не вытащила у Тараса деньги из кармана. Будь у меня что-то ценное — давно бы лишился, контингент здесь чистотой помыслов не отличался. За отработку техники студент каждой женщине платил по рублю. Шум за стеной подсказывал, что деньги сразу же меняли хозяев, но Тарас велел не отвлекаться. Пятая или шестая женщина оказалась беременной, ее оставили для сравнения. Судя по ругани моего временного учителя, патологий у плода было множество, я же только мог определить, что все плохо — в отклике преобладал грязно-серый цвет. Неудивительно, в общем-то, учитывая место.

Женщины попадались разные, кто-то повиновался указаниям молча, кто-то пытался поговорить, парочка давила на жалость, выклянчивая повышенную плату. Но Тарас был калачом тертым, на хныканье не велся.

Принцип я уловил легко, так что уже через несколько подопытных, к удивлению наставника, занимался диагностикой самостоятельно, но пока под его контролем.

— Глашка, иди на хрен! Второй раз ты нам не нужна! — внезапно заорал Сова у меня над ухом. — Все кончились? Буфетчицу позови!

— Ой-ой-ой, подумаешь! — закривлялась в дверях самая первая женщина из иссякшей очереди. — Буфетчица! Там тебя благородия требуют!

Буфетчицей оказалась мало похожая на обитательниц ночлежки молодая женщина. Еще не до конца опустившаяся, она пока лишь запахом выдавала свою принадлежность к бездомным людям.

— Не вздумай жалеть! — опять предупредил меня студент, ничуть не смущаясь ее присутствия. — Эта особа здесь всем верховодит. Бьюсь об заклад, половина сегодняшних денег у нее осядет.

— Эх, вашсиясь! Не слушайте его! Я тут самая слабая, куда мне! — заприбеднялась вошедшая. — Лифчик снимать?

— Куда заголяешься! — рявкнул студент, не обращая внимания на сомнительные прелести местной «паханки». — Легла, кофту задрала и хватит!

— Не кричи, красавчик! Тебе неинтересно, а ихсиясь, может, и оценит! Мои сиськи еще никого равнодушными не оставляли! Он же, смотри, совсем нецелованный небось!

— Рот закрыла и легла!

— Вот все вы так! А поговорить? А приголубить?

— Буфетчица!!!

— Ладно, ладно! Лежу, молчу! — отработав изученное действие, обнаруживаю, что обвислая грудь бабенки и вправду кого-то прельстила.

— Поздравления принимаешь? — спросил я у пациентки.

— С чем?

— С беременностью. — На поверхностный взгляд, у этой ребенок, в отличие от «эталона», развивался вполне нормально.

— С какой такой беременностью? Это что ж творится-то? А ну давай проверь нормально! — завопила она, хватая Тараса за руку.

Отодвинув мои ладони, Тарас сам проверил еще раз. Отклик был тот же.

— Ну что, мать, доигралась? Дотрясла сиськами?

— Ах он сволочь, кобель! Убью гада! — С так и задранной кофтой буфетчица выскочила из каморки, обещая страшные кары неведомому отцу. Переглянувшись, мы заржали.

— И деньги не взяла! — Студент тряхнул остатками монет. — А ты действительно на лету схватываешь! Впрочем, с такой мощью, как у тебя, это нетрудно. Я на пятом разе уже выдохся бы, если бы только своей силой действовал. Продолжим или нет? Только по второму кругу придется брать.

— Хватит, основу я понял. Не так уж и сильно от аппендицита отличается.

— Да, где-то похоже… — Разделив оставшиеся деньги, Тарас отдал половину первой беременной, остальное вернул обратно в карман. — Буфетчице потом отдам, — пояснил он мне.

— Почему так? — спросил я на обратном пути, кивая головой в сторону покинутого сарая.

— А как еще? Ладно ты: тебя, видать, действительно с детства натаскивали, хоть я поначалу и не верил. А остальные? Наставник в лаборатории на болване пять-шесть раз покажет, да еще за счет твоего собственного источника, а отрабатывать где и когда? Лабораторное время расписано чуть ли не круглые сутки, да и по деньгам так дешевле выходит. Вот, приспособились. А ошибешься… За это и платим. — Тарас заметно помрачнел. — Знаешь, с кем больше всего трудностей? Как раз с теми, кто сильнее. Они обычно ни хрена дозировать не умеют, выдают больше, чем надо… Если к нам поступать собираешься, тренируй контроль, он у тебя хромает, пару раз чуть больше чем надо выдавал. Для этой диагностики непринципиально, а вот для других… Эх, вот бы мне такую мощь!

Мне мириться с наличием жизненной несправедливости было гораздо проще, потому как с наследственностью, что ни говори, повезло. Впрочем, данный факт не отменял других проблем, которые возникали постоянно, но убеждать студента, что не в источнике счастье, не стал. Переодевшись обратно в родные шмотки, наскоро попрощался с Совой — до ужина требовалось еще заскочить домой принять душ и переодеться, целиком «спецодежда» от запахов не спасла, а являться к Ярцеву-старшему, благоухая ночлежкой, было как-то не с руки.

«Жизнь моя — как качели», — меланхолично думал я спустя два часа, ковыряясь в зеленоватых соплях, размазанных по тарелке. Заказанное блюдо поэтично называлось «Мечта гондольера», но по виду могло смело претендовать на звание «Содержимое того самого». Роскошь обстановки выбранного Ярцевым ресторана опять зашкаливала, от обилия зеркал и позолоты рябило в глазах. Самое оно после бомжатника.

Переговоры с отцом по строительству торгово-развлекательного комплекса взял на себя Борис. Едва уловив идею, он с восторгом набросал бизнес-план, заваливая теперь родителя плодами своих трудов, моими в папке были только эскизы. Подобные центры уже, конечно, были, но все они по размаху не дотягивали до памятных мне гипермаркетов, так что имелась немаленькая надежда снять первые сливки на волне интереса к новенькому. Не знаю, как Борис, а я особо долго заниматься этим не собирался, планируя впоследствии выгодно продать собственную долю. Хотя если ухватить намеченный участок, можно с продажей не спешить, разве что управляющего посмышленее поставить.

— А почему не в центре? Там сейчас целый квартал старых конюшен сносят, — поинтересовался Лев Романович, выслушав сына и ознакомившись с черновиком.

— Не имеет особого смысла, — подаю голос, потому что Борис впервые замешкался с ответом, — это на средний и мелкий достаток рассчитано, а они в самом центре не живут. А добираться туда дорого выйдет. Один-два раза, может, еще и сходят, а постоянно… Да и земля там недешево обойдется, не с нашими капиталами соваться. А здесь и вокзал поблизости, и район заселенный, и до центра не так уж и далеко.

— Разумно. Тогда с местом согласен. Насчет земли не узнавали?

— Пока нет. Деньги только недавно появились, а тут еще экзамены, праздники…

Артем с любопытством переводил взгляд с меня на брата. Держу пари, он и не подозревал в младшем таких талантов.

— А это что за помещения без окон? — спросил он, тыча в центр плана здания.

— Небольшие кинозалы, — снисходительно пояснил мой приятель.

— Думаешь, окупятся?

— Почему нет?

— Идея интересная; думаю, все получится. Это я заберу, сметчики посчитают, через несколько дней свяжусь с вами. Сложности, конечно, будут, но преодолимые. Пайщиков искали?

— Тоже нет еще, ждали вашего вердикта, — отвечаю, внутренне ликуя.

— Тогда не ищите, есть у меня кое-кто на примете, кто захочет вложиться. Но на переговоры со мной пойдете, все трое!

— А я зачем? — удивляется Артем. — Проект-то не мой.

— Вместо меня курировать будешь. Пора тебе уже делом заняться, а то расслабился ты здесь со своей учебой! Вон молодежь вперед тебя деньги зарабатывать рвется. Бери пример!

— Ну спасибо, брат!‥ — прошипел сквозь зубы наследник ярцевской империи.

— Да на здоровье! — пожал плечами Борис.

— Егор, у меня к тебе еще один вопрос; я в Москве столкнулся с новинкой, некими стеклопакетами. Навел справки, а мне в правообладателях лицензии знакомое имя назвали.

— Было дело, покупал у немцев. Не сам, конечно, через тогдашнего партнера оформлял. Только я ему потом все паи продал.

— Паи, может, и продал, а лицензия на вас двоих осталась оформлена. И с немцами у нас как на грех отношения обострились, что-то там в верхах не поделили опять. Не хочешь мне свои права передать? Гавриленков разворачивается, но мощностей у него пока не хватает, а вот я бы вложился.

— Мм, а можно мне подумать немного?

— Продешевить боишься? Не переживай, цену я справедливую дам.

— Не то чтобы боюсь, просто с Гавриленковым мы в свое время не очень хорошо расстались, а вот потом оказалось, что зря. Или не зря. Там… сложно там все, в общем.

— Я, если переживаешь так, Гавриленкова твоего трогать не буду. Мне он не конкурент, а рынка нам с ним надолго хватит.

Или сам открывай производство вместо этого вашего торгового центра.

— Я подумаю, ладно? Траты на открытие там сравнительно небольшие, производственную линию сами немцы монтируют всего за неделю. Но если с ними сейчас трудности, то даже не знаю…

— Это новую лицензию оформить сейчас сложно, а по старым контрактам они все исполняют. Подумай, только недолго.

Если долго думать будешь, то мне проще обходные пути найти.

— Неделю дайте, хорошо?

— Неделю потерплю. Как раз смету примерно прикинем.

После таких хороших новостей и зеленые сопли пошли на ура. И вполне съедобные оказались, несмотря на мерзкий вид. Разволновавшийся Черный, тянувший до этого энергию непрерывным потоком, тоже постепенно успокоился и перестал давить на мой многострадальный организм. Кстати, я заметил интересную особенность: зацепившись за меня как за донора, Борис непроизвольно формировал устойчивый канал, и к другим уже не «присасывался», так что окружающие даже не замечали особенностей гасителя. С одной стороны, хорошо: переговоры он провел замечательно, а отец ему скидки на родство не давал никакой, я бы, например, вряд ли так смог; но с другой стороны, в каких-то сложных ситуациях дополнительная нагрузка на мой источник могла выйти боком. Это обстоятельство никоим образом не влияло на наши отношения, просто отметил факт как потенциально для меня опасный.

— Что за стеклопакеты? — насел на меня Борис на обратном пути.

Пришлось рассказывать и рисовать. Описывая преимущества, почувствовал себя прямо-таки рекламным агентом. Но ведь не врал, действительно удобная вещь.

— А почему раньше не рассказывал?

— Борь, я думал, что все Гавриленкову продал, даже не вспоминал о лицензии.

— Договор с Гавриленковым тоже покажешь, я посмотрю, что ты ему напродавал. Но если это такая классная вещь, не вздумай отцу продавать, сами производство откроем!

— Борь, ну ты же сам видишь: из меня коммерсант — как из дерьма пуля. Не по этой я части!

— Ты, главное, при отце такого не ляпни! Вмиг все уважение потеряешь, — строго предупредил он, аккуратно собирая исчерканные бумажки.

— Ну за тупого-то меня не держи! Я, если ты обратил внимание, вообще в ваши переговоры почти не лез, — возмутился я.

— Вот и продолжай так же. Когда помалкиваешь, тебя ни за что от умного не отличить! А для остального у тебя я есть. Ох и развернемся! Твои идеи — мое исполнение!‥ Отца потесним!

— Особо-то рот не разевай! Без поддержки Льва Романовича нас мигом схарчат!

— Нас, одноклассников Сергея Гагарина и Ларисы Морозовой? Друзей Задунайских? Кстати, на рождественский бал у них костюм заготовил?

— Не хочу я к ним идти!

— А придется! Звание друга семьи, думаешь, просто так дают? Меня вот, несмотря на участие, так не назвали!

— Так ты и знаком с ними поменьше.

— Не скажи! Это ты у нас везунчик, принцесс из неприятностей вызволяешь, а вот я только раз сподобился, и то не сам. Хотя деньги — это тоже неплохо! Особенно такие! — Борис, довольный успехами сегодняшнего дня, во всем видел положительные стороны.

— Разовое явление; считай, джекпот сорвали. Сомневаюсь, что еще раз на такое нарвемся, — пытаюсь приземлить друга.

— С тобой?! Да ты ходячий магнит для всего! И что характерно, все на пользу себе оборачиваешь! Что? Скажешь, не так?

— Ага! Блин, ты еще про китаянок не знаешь!

— О!‥ Что не так с нашей прекрасной троицей? — Черный, скакавший до этого по каюте, уселся напротив, всем видом демонстрируя интерес.

Пришлось исповедоваться в грехах. Несмотря на возраст, Борис чисто по-житейски гораздо чаще оказывался мудрее меня, так что наша дружба вовсе не была мне в тягость, как я опасался изначально. А его советы неоднократно приходились ко двору, все-таки воспитание много значило для этого мира.

— Дети… Да уж, вляпался так вляпался.

— Думаешь, сам не вижу? — зло отреагировал я на комментарий — это я и без него знал.

— Видишь, не сомневаюсь. Только тебе-то что, у тебя детей сколько угодно может быть, это у меня с этим проблемы! — Был у Черного пунктик насчет детей, видимо, мозги хорошо в детстве промыли, потому что остальные сверстники вообще-то этим пока не заморачивались.

— Предлагаешь уподобиться моему отцу, забить болт на все и строгать ублюдков пачками — авось кто-нибудь да выживет? Ты меня за кого принимаешь?

— Вот где ты выражений этих нахватался, а? Как будто в припортовом борделе рос… — морщится Черный в ответ на мои перлы.

— То есть по сути ты согласен, тебя только форма подачи материала не устраивает? — продолжаю кипятиться я.

— Ничего меня не устраивает, не передергивай! Только прошу, не пори горячку, тут с холодной головой требуется подумать!

— Вообще-то и не собирался, — немного успокаиваюсь я. — Удержать я их не смогу, особо помочь — тоже. Буду пока учить китайский. До разбирательства еще четыре года, есть время подумать.

— Вот это правильно! И знаешь что… поговори-ка ты с Ваном и Ли. Неспроста они к тебе в солдаты набивались. Ты, возможно, не видишь, а мне со стороны заметнее — не вместе они с остальными.

— Хм… не обращал внимания. Но где-то ты прав: в основном Чжоу и У с ними возятся.

— Вот и присмотрись пока. А насчет рождественского маскарада — чтоб костюм был! Мне еще невесту у Задунайских искать, сам же грозился!

— Ладно-ладно, уговорил, не буду их игнорировать! Семейным счастьем друга рисковать не посмею!

Отгремело Рождество, с его торжественной службой, на которую пришлось идти, с вечерними салютами и балом-маскарадом у Задунайских. Приехал и уехал Митька, ставший скрытным и ершистым. И вроде хохмочки травил, но какой-то совсем чужой стал. Про учебу и житье-бытье он рассказывал мало, практически ничего, если шутки отбросить, разве что общеобразовательные предметы вроде математики и литературы описывал. Хотя из его обмолвок я понял, что литература там тоже весьма специфическая преподается. Провел он у мамы всего полдня, поселившись у Милославского, и больше не появлялся. Мне он объяснил все очень просто:

— Горыныч, я вас с мамой очень люблю, только… — замялся он, уединившись со мной на кухне маленькой маминой квартиры.

— «Только» что?

— Не хочу вас в это втягивать. И не пишите мне совсем. Объясни маме, что это для ее же блага, ты сможешь, я знаю.

— Все так плохо?

— Не плохо, нет… Только знаешь, я себе не так это представлял…

— А если мама замуж соберется?

— За доктора? Не нравится он мне, не пара он ей. Мутный какой-то.

— Нет, доктор уже в прошлом. Маменька вертихвосткой оказалась, Шаврина бортанула, — сдал я брату родительницу, на что Митяй впервые за вечер открыто улыбнулся, — бывший пилот тут к ней клинья подбивает. Я проверил — нормальный мужик… то есть мужчина, конечно. Не первый сын, но род свой основал за счет наград. Пациент ее бывший. Источник потерял, но это временное явление. Темный, правда, как ты.

— Лучше Шаврина?

— Намного! Пылинки с нее сдувает.

— Тогда… Пусть замуж выходит. Считай, мое благословение у нее есть.

— Помочь чем-то могу? — спросил я у Митьки, видя его пессимистический настрой.

— Да не переживай! Я, конечно, ною немного, расслабился тут с вами, но так-то уже втянулся, так что все норм! А насчет переписки не обижайтесь, там все досматривается, еще и провокации могут устроить.

— В смысле? — удивляюсь сказанному.

— Ну ты, например, месяц назад написал мне письмо, что влип в неприятности с криминалом, просил помощи.

— Я?! — конкретно офигеваю.

— Ага! Да натурально так… Почерк — не отличить! Еще и передать как-то умудрился через старшекурсников, а не общей почтой. Как тебе? — с кривой усмешкой спросил брат.

— Ни хрена себе! — аж присвистнул от избытка чувств. — И что ты?

— Доложил и сдал письмо куратору — я ж не идиот, на такое вестись! Потом оказалось, что это тест такой был. Двое не прошли — отчислены.

— Охренасоветь! И что, такое постоянно?

— Ну как… может, и не постоянно, но мне как-то не хочется проверять. Там любую информацию могут против тебя использовать, так что писать мне вообще не надо. И сам я писать тоже не буду. И кто бы ни пришел от меня, что бы ни передал, ни попросил — все туфта.

— А если реально приспичит?

— Реально приспичит… Байку про Петро Чебана помнишь? — прищурившись, напомнил Дмитрий одну из дедовых историй.

— Угу.

— Вопросы есть?

— Кодовые слова надо другие.

— Сильно усложнять не станем, пусть будет этот адрес.

— Договорились!

— Мальчики! Вы там насекретничались? — позвала нас мама из комнаты.

— Мамуль, сейчас идем! Пара секунд буквально! — почти в один голос отзываемся.

— Ну что: Орлиное Крыло и Большой Змей? — произнес я наш старый детский девиз, обнимая брата.

— Навсегда! — подтвердил брат, хлопая меня по плечу. — Прорвемся!

— Когда увидимся?

— Летом я свяжусь, если не ушлют никуда. Маму береги!

— Сберегу.

Вот и поговорили.

Очередное утро встречаю не с той ноги: три ночи, три теста, три положительных отклика. К обеду, попав пару раз под раздачу, население базы благоразумно вырабатывает привычку прятаться по углам и старательно прикидываться ветошью при моем приближении, один Ван какое-то время принимает удар на себя, но и он часов в двенадцать скрывается на кухне в надежде задобрить меня готовкой чего-то вкусненького.

— Шеф, к вам господин Осмолкин, — докладывает Ли, явно радуясь, что нашел мне занятие — своими придирками я всех уже достал.

— О, нашлась пропажа! Тащи его в гостиную! Борис уехал?

— Еще час назад, — с Черным этим утром мы впервые разгавкались, и он в одиночестве укатил в гости к Гагарину. Разругались, кстати, как раз по поводу визита — не хотел никуда идти. Серега, при всем его внешнем дружелюбии — высший аристократ, а значит, в его присутствии надо постоянно следить за словами, держать себя в руках и тому подобное. Обычно мне это не составляет труда, но с моим сегодняшним настроем, боюсь, мог и не справиться с задачей.

— Чего не позвонил? — вместо приветствия спрашиваю у Григория. — Мог не застать.

— Мимо ехал, — отвечает похудевший гвардеец, дергая щекой. — Пройтись не хочешь? Погода в кои-то веки радует.

Кого-то, может, и радует, а вот я впервые за день обратил внимание, что за окном все по Пушкину: мороз и солнце. Не зря Борис не хотел сидеть в четырех стенах. Накинув дубленку, выхожу за порог.

— Тебе именно пройтись или просто без свидетелей пообщаться?

— И то, и то. Насиделся уже.

— Ну пошли тогда к речке, что ли.

Дорожки расчистили с утра У и Чжоу, спасаясь от моего раздражения. Снегопада не было уже пару дней, но ветром снег наметало постоянно, так что процесс уборки был практически бесконечным. Обычно я с пониманием относился к тому, что каждое утро на пробежке приходилось торить тропу, считая это дополнительной нагрузкой, но сегодня, повторюсь, до всех докапывался. Зато теперь мы с Григорием шли по идеально гладкому пути. Внешне между нами ничего не изменилось: он мой куратор, который изображает то ли друга семьи, то ли старшего товарища, а я — опекаемый. А вот в натуре-то роли поменялись. Ментальные закладки строятся на эмоциях, а что он мог чувствовать в обстоятельствах нашей последней встречи? Только страх и бессилие, с этим и пришлось работать. Была мысль потом дополнительно встретиться и исправить, уж очень ненадежны эти якоря, но на два месяца гвардеец исчез, не отвечая на звонки и не появляясь у себя. А теперь я уже и не знал — стоит ли? Опасливое уважение Осмолкина мне нравилось.

— Отец Никандр слег, — проинформировал Григорий, когда стена эллинга скрыла нас от окон основного и гостевого домов.

— Долго он продержался… Я думал, раньше сдастся.

— С ноября болеет, но все на ногах был, а сейчас слег совсем, и если верить тебе, то окончательно. — Неуютный кусок берега чем-то приглянулся гвардейцу, и он, остановившись, стал искать в карманах пальто сигареты. — На, держи!

Оказалось, доставал он не курево, а с трудом согнутый толстый и плотный конверт.

— Что это? Очередные инструкции?

— Нет, твой и мой смертный приговор, если попадет не в те руки. Спрячь подальше, чтобы вообще никто не нашел. А лучше — ознакомься и уничтожь.

— И за что нынче смерть полагается? — поинтересовался я, аккуратно маскируя бумаги под рубашкой.

— Список агентов у твоих родственничков, состав отдела, еще кое-что…

— Нехило! Откуда дровишки?

— Почему «дровишки»?‥ — не понимает Григорий мой очередной прикол-прокол, вынимая все-таки сигареты.

— Так на растопку камина потом пойдут! — выкручиваюсь я.

— А… в этом смысле… — бормочет он между затяжками. — Да воспользовался моментом. У нас там сейчас такой бардак творится! Никто не понимает, что дальше с нами будет — отдел-то под конкретного человека создавался. Народ пока надеется, что Хозяин выздоровеет, но все равно усиленно хвосты подчищают, концы подрубают, туда-сюда с бумагами носятся. А это вообще Хозяин лично мне поручил уничтожить. Все вынести я, понятно, не мог, но кое-что прихватил. — Несмотря на Гришкино разочарование в идеалах, он по-прежнему произносит слово «хозяин» так, что первой отчетливо слышится заглавная буква.

— Не боялся подставиться?

— Если бы думал, что Он встанет, то даже и пытаться не стал бы, но сейчас почти все одаренные у него толкутся — пытаются вытянуть. У остальных своих дел по горло. Но домой везти не рискнул — кто знает, какие проверки будут. Замерз? — неожиданно спрашивает он, видя, как я натягиваю меховой воротник на уши — стоять на продуваемом берегу без шапки было некомфортно. А после вопроса — вообще передернуло, но не от холода, а от вспышки злости: где ж ты, орел степной, был, когда я боксерскую грушу по твоему приказу изображал? Настроение снова поползло вниз. Неопределенно дергаю плечом, отмахиваясь от ненужной заботы, и спрашиваю сам:

— А вертолет с их сиятельством и Лизаветой Михайловной — вы уронили? — Ответ на этот вопрос безумно меня волнует: хочется понять реальные силы этого сохранившегося филиала Тайной канцелярии.

— Вот тут голову заложить не побоюсь — не наших рук дело! — твердо открещивается Григорий от моих подозрений. — Таких спецов у нас отродясь не было! Точнее, была одна группа, но несколько лет назад сгинула. Хозяин, помню, сам не свой почти полгода ходил, когда они исчезли, я тогда еще безвылазно в монастыре торчал, и тот период на моих глазах проходил. Но пропали они не у нас — за границей что-то готовили, с моей работой это не было связано, так что с подробностями — извини… А больше таких команд при отделе не имелось, так что точно не наши!

— Может, ты просто не знал всего?

— В потемкинской группе нашего отдела я с самого начала состою, так что мимо меня такая акция не прошла бы — хоть краем уха, но услышал бы. Мы ж там все из доверенных, сотню раз проверенных, до спинного мозга преданных — о, почти стихами заговорил! — сам собой восхитился гвардеец. — Среди своих разговоры хоть и не приветствуются, но все мы — люди… А тут все не в курсе были, друг у друга переспрашивали. И не притворялся никто: когда с людьми долго бок о бок работаешь — такое уже не скроешь. Так что точно — нет. А самое главное — реакция Хозяина: он в начале декабря уже довольно сильно болел, но уж радовался-то этому событию — не передать! Из комнат своих вышел и с нами всеми коллекционный кагор распивал. И я тебе точно скажу — будь авария результатом его усилий, я бы понял.

— Странная тогда получается история с этим вертолетом.

— Странная, но не фантастическая. Падают иногда… — пожимает он плечами.

— Знаю, что падают, — хмуро отзываюсь: уж я-то это точно знаю… Но вот не верю я в естественные причины катастрофы, хоть режьте! А единственные подозреваемые оказались чисты. И не верить Осмолкину причин нет, я его слушаю. Моя методика гораздо точнее, чем общеизвестная среди одаренных. Той простейшей технике меня научил в октябре Бок: оказывается, ее только ленивый не знает. Лентяями в нашей компании оказались мы с Метлой, но она действительно несложная, так что освоили меньше чем за десять минут, по-моему. И сразу же разочаровался: стопроцентно определить она может только грубую ложь, полутона остаются под вопросом. Я то же самое и не трогая источник, по одной мимике без особого труда распознать могу. А вот придуманная мной техника, хоть и затратная в плане силы, но дает гораздо больше представления о подоплеке разговора. Так вот, повторюсь, когда Григорий утверждал, что его отдел к аварии не причастен, он не врал. Сашину технику, приложив усилия, обмануть гвардеец смог бы, а вот мою — вряд ли.

Приняв мое недовольство на свой счет, Гришка заоправдывался:

— Ты их только, ради бога, не жалей! Про князя сказать не могу, доказательств не нашли, а вот за Лизонькой такое всплыло! Помнишь, ты о детях Павла спрашивал? Я тогда вопрос не понял, но запомнил, начал искать, а тут и без моих поисков все выяснилось. Как уж москвичи это откопали — не знаю, всей следственной группе наверняка как минимум по Владимиру дадут. Про торговлю одаренными слышал? Хотя… Ты ведь вроде, помнится, и поучаствовать в поимке успел?

— И все-то ты обо мне знаешь!‥ — Я почему-то был уверен, что Гришка про то дело с Бобриными не слышал. Хотя глупо с моей стороны — шум тогда по Москве знатный стоял, и то, что с гвардейцем мы весной на ножах были, ничего не значило. Просто узнал не лично от меня, вот и все.

— Работа такая!

Рассказ Григория о событиях, в завязке которых довелось поучаствовать, выслушал внимательно. Что-то уже знал, о чем-то догадывался, но куча деталей прошла мимо меня. Капитан Рогов делиться тайнами следствия не спешил, он пока даже не появлялся в Питере, хотя и обещал навестить, а других источников информации до сегодняшнего дня не было. Но в одном месте перебиваю Осмолкина:

— Не сходится! Пропали четверо, погибли десять, а ты говоришь, что гордеевская контора троих похитила и четверых прихлопнула.

— Не знаю, откуда у тебя десяток взялся… откуда ты вообще про это знаешь? Это ж на Урале происходило, а ты у меня почти все время на глазах был.

— Ты про такие разрешенные на территории империи организации, как Почта России и Руссвязь, слышал?

— Почему разрешенные?‥ Кто их запретит-то? — Мои шуточки про реалии прежнего мира как всегда вводят Григория в ступор.

— Никто не запретит… Я про то, что любую информацию сейчас нетрудно получить. А мир — он, знаешь, не без добрых людей.

— Все равно не понял, как ты мог это узнать… но ты прав, детей больше было…

Григорий как-то мнется, опять тянется в карман за пачкой, а меня внезапно озаряет:

— Что, остальные — все-таки ваша работа?

— Не моя… — прячет глаза Осмолкин.

— Твоя не твоя, но — ваша?

— Я действительно не знал, прости… С тремя помимо тебя пытались работать… — Гришка выкидывает на снег нервно сломанную сигарету и лезет за новой. — Суки они!

— Кто? Дети?!

— Хозяин с Моховым: есть там у нас один кадр… Знаешь, я с тобой возиться с самого начала не очень хотел: и от людей отвык, и из-за дара завидовал, и недолюбливал, чего уж там… Но я еще и не очень-то представлял тогда, зачем ты нужен, недавно только выяснил. И можешь мне не верить, но вывести тебя из игры я пытался не только из-за своих проблем. Жаль, не получилось. А эти… Одному мальчишке семь было, второму десять, третий, правда, школу уже заканчивал — ровесник твой. Был. У старшего закладки неровно легли — психом стал, вроде как голоса начал слышать, и в петлю залез. А младших… Как раз та, пропавшая группа отметилась… У семилетнего мать пытались шантажировать, нашли что-то на нее — так их клановая СБ чуть не замела, а они, следы пряча, дом со всей семьей сожгли. Второго пытались поймать и вывезти, чтобы у нас обследовать, — очень уж его Потемкины выделяли из других детей, а он от них с крутого берега в речку сиганул — голову о камни разбил… О последнем уже сказал: закладок наставили, но что-то не рассчитали, сам повесился. Но это уже менталист наш постарался, группа к тому времени как раз пропала.

Молчим. Солнце издевательски ярко светит, лучи миллионами искр отражаются от снега и льда, красота кругом, а на душе… хреново, в общем, на душе.

— Можешь потом узнать, как тех ребят звали, которых Гордеевы сработали?

— Узнаю, это нетрудно. Тебе зачем?

— Со своим списком сравню.

— Узнаю, — дает обещание Григорий, и мы опять какое-то время молчим, отгоняя каждый своих призраков.

— Это были условно хорошие новости, полагаю; а плохие есть? — вспоминаю, что к каждой ложке меда полагается бочка дегтя.

— Что же в них хорошего-то? — криво усмехается мужчина.

— Отец Никандр нас покидает, ему и его присным не до меня, а ты к смерти моих братьев непричастен, к смерти Потемкина-старшего и Лизаветы — тоже. Смотри, сколько уже радости! Ты, главное, мне координаты этого Мохова не забудь скинуть.

— Как «скинуть»?

— Да блин… написать, отправить, выдать!!! — Хорошо, что не пошел к Гагарину, что-то у меня сегодня язык вперед головы работает…

— Ладно-ладно! А по Мохову, кстати, есть в конверте, что я принес. Немного, но я постараюсь еще собрать.

— Так есть плохое или нет?

Григорий на всякий случай оглядывается в поисках ненужных свидетелей, но никто нас пока не ищет. Я, помня, как умеют маскироваться мои слуги, обстановку мониторю и могу гарантировать, что в радиусе двадцати-тридцати метров нет ни души, дальше — увы, либо специальные навыки требуются, которыми не владею, либо вообще контролировать невозможно. Но двадцатиметровую зону держу уверенно, для негромкой беседы этого достаточно. Теоретически, конечно, разговор все равно подслушать можно, у спецслужб наверняка и устройства для этого есть, но это уже надо нереальные усилия приложить.

— Есть, как не быть… — и опять закуривает. Он меня уже бесит сегодня этой своей привычкой!

— Да что из тебя все как клещами тянуть приходится, а?!

— Твое дело кто-то забрал, но вот кто — не знаю. Я думаю, когда… мы все потом к Милославскому перейдем, он уже будет решать по нам персонально. Вряд ли отдел в нынешнем виде сохранят: скорее всего, раскидают нас по разным подразделениям. Кто-то на пенсию уйдет, потому что с Хозяином ровесники. Те, кто постриг с ним принял, скорее всего, так в монастыре и останутся. Еще кто-то наверняка сам уйти захочет, удерживать тоже вряд ли будут. Так что даже если и узнаю, кто такой прыткий, то все равно жизнь может с нужными людьми развести.

— Там что-то для меня опасное?

— Характеристики, осмотры, психопортреты — точно есть. Я их сам пачками составлял, другие тоже руку приложили. Матери твоей настоящие документы. Если постараться, то материала для шантажа можно набрать. Одни записки Васильева-Морозова чего стоят!

— Не айс… А может ли этот таинственный прыткий товарищ продолжить всю эту мутную канитель со мной и Потемкиными?

— Говорю же — не знаю, кто и куда дело уволок!

— Я не конкретную личность имею в виду, а вообще… в принципе.

— Знаешь, с одной стороны, вроде бы рано гадать. Но я за эти полгода с семьей провел много времени, а они у меня не последние люди, так с их слов — не так уж и недоволен Константин этим кланом. Уж как мы двадцать лет бились — а ни одного факта, что князь к тому теракту причастен, так и не нашли, а искали… по песчинке просеивали! К Александру Павловичу были по другим делам претензии, а вот Павел государю нравится. Ни в каком, упаси господи, пошлом смысле! Как человек, как руководитель. Они чем-то похожи даже: оба с действиями отцов в свое время не согласны во многом были, но вынуждены были подчиняться. И мне кажется, что продолжение загона Потемкиных император не одобрит. Да и не забывай, если их свалить — целая отрасль зашатается, а кому это нужно? И еще не верится мне, что Павел сейчас чем-то рисковать станет.

— Но?

— Что «но»?‥

— Всегда бывает «но».

— А, это… Но! — выделяет собеседник в угоду мне. — Я, во-первых, не знаю, кто забрал дело, тот же Мохов с Хозяином вместе чуть ли не с детства, интересы империи они одинаково понимают, а во-вторых, мне лично его величество о своих замыслах не докладывает. А мои собственные рассуждения до государственных масштабов недотягивают. И кто знает, что через десять лет будет? Так что сказать со стопроцентной уверенностью, что все закончится, не могу. А поводок с тебя, может, до конца жизни так и не снимут.

Со стороны дома к нам кто-то приближался. Сделав знак Григорию, начал расписывать трудности ремонта, он мгновенно включился в обсуждение способов покраски, да так профессионально, что я даже кое-что новенькое узнать успел. Во дает! Открыто подошедший Ли сообщил, что Ван приготовил обед и звал нас, пока горячее. Отправив китайца обратно, оборачиваюсь к Осмолкину:

— Еще новости будут?

— Новостей нет, а вот вопрос…

— Что?

— Зима к середине подходит… — намек ясен.

— А кто пропал с концами? Я, между прочим, несколько раз у твоей прислуги отмечался. И звонил многократно.

— Уезжать оттуда чревато было, я и сейчас-то якобы с инструкциями для тебя отпросился! Как раз потому, что ты несколько раз меня искал. Спасибо, кстати, хоть родных увижу. А завтра уже обратно. Да и не зря я там торчал!

— Согласен, не зря. Инструкции-то хоть какие?

— Все те же: светиться где можно и радостно бежать на контакт, когда позовут. Даже упоминать не собирался, и так все знаешь.

— Ясно, ничего нового. Пошли в дом, а то замерз я что-то. Пообедаем, потом тобой займемся.

— Сегодня? Сразу? — Глаза Осмолкина предвкушающе засияли.

— А чего тянуть? Ты что, думаешь, завтра уже техниками кидаться начнешь? — удивился я наивности гвардейца, но спустя миг по выражению его лица отчетливо понял — да, он реально думал, что одного сеанса для восстановления источника хватит. — Эй! Ты чем тогда слушал? Эта бодяга на пару лет, если не больше.

Григорий заметно потух, но сразу же встряхнулся:

— Тогда и откладывать незачем! Пошли, я тоже подмерз. Тем более что Ван обедом грозится. Готовить он, надеюсь, не разучился? Ох, знал бы ты, чем нас в монастыре кормят!‥

Проводил Григория, встретил Бориса, они буквально на полчаса разминулись. Гвардеец ушел разочарованным, эффекта не почувствовал. Ничего, завтра запоет по-другому, я-то отчетливо видел, как сияние с горсти алексиума, разложенного по ключевым точкам, впиталось в его тело. Теперь, набравшись опыта, я наверняка мог и быстрее чем за два года его восстановить, но, спрашивается, зачем мне это делать? Указанный срок несколько раз в наших разговорах мелькал, хоть он и не обратил тогда на это внимания. Но если постарается, то вспомнит. А этот поводок покрепче ненадежной закладки будет. Я, признаться честно, вообще в своих талантах по этой части сомневался, люди менталистике годами учатся, а не как я: почитал мамины записи, которые она в нарушение всех инструкций сохранила, подсмотрел у нескольких человек — и вперед!

Изначально была у меня идея обставить лечение спецэффектами, но с ненужным порывом к театральщине быстро справился. Поступил гораздо проще: усыпил и сделал все как надо. Минусом было то, что Гришка совсем ничего не почувствовал и ушел в растрепанных чувствах. И это он еще не представляет, как его в следующие дни плющить будет! Я же помню, как все время казалось, что нарождающийся источник вот-вот слетит снова! А ему даже поговорить об этом ни с кем нельзя.

С Черным помирились сразу по его приезде, даже не ожидал. Оказалось, ларчик открывался просто — Борька чувствовал себя виноватым. То ли на нервах, то ли из некоторого протеста, но он успел согласиться на небольшую поездку с Серегой до Новгорода, а место в кортеже было только одно.

— Ты точно не обидишься? — в сотый раз уточнил приятель, заставляя меня скрежетать зубами.

— Собирай уже багаж! — Ехать с мажорами-одноклассниками за каким-то хреном в Новгород мне абсолютно точно не хотелось, но я уже устал объяснять этот факт Борису.

К вечеру понял, что если не развеюсь, то или убью кого-нибудь с особой жестокостью, или натворю феерических глупостей. Не стал мелочиться — решил совместить и той же ночью смылся из города с очередным грузом «Кистеня». Старшим в командировке шел Шаман: я, если бы планировал поездку, предпочел бы с Земелей отправиться, но в воздухе, пожалуй, как раз Леха лучше был. Налетался до одури, пострелял немного в самом конце — какие-то дикие люди решили, что если их в три раза больше, то груз по праву их. Идиоты, что с них взять? Пилот потом долго развлекался, гоняя по степи ездовых верблюдов, потерявших всадников. В «нежно любимую» гимназию с каникул опоздал, но зато на людей уже не кидался.

А дальше все опять закрутилось-завертелось… не успел оглянуться, как зима подошла к концу.

Подхватить бразды правления после смерти отца оказалось непросто. Вроде бы и занимался до этого почти тем же самым, но мера ответственности все же была несопоставимой. Работать приходилось по двадцать четыре часа в сутки, да еще постоянно сожалеть, что времени не хватает. И все равно дела… как бы помягче-то?‥ дела шли не очень.

Отец у деда был вторым сыном, с детства готовился к военной карьере и никогда — к управлению кланом. Неожиданно свалившееся наследство окончательно испортило его характер, и без того тяжелый. Срывались сделки, уходили давние партнеры, сбегали ценные специалисты, а Александр Павлович продолжал следовать своим курсом. Но теперь, хватив полной ложкой, Павел где-то понимал отца: спасти их семью от краха могло только чудо.

На балансе клана скопилось слишком много убыточных предприятий, которые тянули его ко дну. Но избавиться от них Павел не мог — именно эти старейшие компании и давали право их родовому союзу называться гордым словом «клан». Четыре громадных завода, производившие так необходимые империи энергоблоки, легко покрыли бы дефицит бюджета, дав возможность оглядеться и увидеть новые перспективы, если бы могли выйти хотя бы на пятидесятипроцентную загрузку. Увы, все упиралось в чертов алексиум! Квоты резали не только Потемкиным, но именно по ним снижение поставок било больнее всего.

Скрепя сердце князю пришлось лезть в личную сокровищницу семьи — примерно полтонны метеоритного железа в ней хранилось на черный день. В целом ситуацию они не спасали, но подарили бы так необходимую передышку. Преодолев все слои защиты, Павел с пятеркой самых доверенных лиц зашел в пещеру под горой, куда вел подземный ход из их старого родового дома. Ходом редко пользовались, за его состоянием никто не следил, так что часть ловушек давно вышла из строя, что никак не облегчало квест в целом.

Цель трудного путешествия — нерукотворная пещера — поражала мрачной красотой, размерами и… одним не сразу бросившимся в глаза фактом: алексиума в ней не было.

Обыскав все закоулки и ниши, оценив слой отложений на месте когда-то помещенных здесь контейнеров, глава клана с сожалением вынужден был признать, что кому-то из его предков эта идея пришла в голову гораздо раньше.

— И что теперь? — хмуро спросил Упилков, устало приваливаясь рядом с остальными. Служебная старательность дольше всех не давала ему признать то, что стало очевидно князю еще два часа назад.

А Павла разобрал нервный смех. Он начал хохотать и никак не мог остановиться, пока хлесткая пощечина начальника СБ не привела его в чувство.

— Простите, ваше сиятельство, — извинился Гаврила Акимович за принятые меры.

— Ничего, Гаврила, — ответил князь, пережидая хоровод звездочек в глазах: рука у подчиненного оказалась тяжелой.

— Что делать-то будем, Павел Александрович? — повторил вопрос Упилков спустя пару минут.

— Сейчас — домой: мыться, отдыхать. Лично я даже думать не хочу, в каком я сейчас виде и в чем вымазан!

— Пал Саныч… вы ж поняли?‥

— Понял я, понял. Берешь людей и начинаешь готовить прикрытие и операцию «Богомолье». По тому же сценарию.

— Думаете, Лина все-таки сможет увидеть?

— Нет, Лину брать не будем: помнишь же тех тварей?

В темноте пещеры, разрезаемой лишь лучами фонарей, воспоминание показалось особенно жутким, Упилков отчетливо почувствовал, как все волоски на теле встали дыбом.

— Забудешь такое, как же! Но тогда с кем? Миша же мал еще?

— Разве есть варианты?

— Но…

— Никаких «но»! — отрезал князь. — У нас последняя попытка. Отец, может, знал, как выкрутиться, но мне инструкций оставить не успел. А через год для нас поздно будет, банкротами раньше станем.

— Слушаюсь, ваше сиятельство! Подходы искать будете?

— Зачем? — поднимаясь и отряхиваясь, спросил Павел. — У меня есть страшное и секретное оружие! — Князем окончательно овладело отчаянное веселье обреченного человека — когда от собственных усилий уже мало что зависит и остается лишь шутить.

— Поделитесь секретом?

— Тогда какое же оно секретное будет? — направляясь к выходу, невесело отшутился князь.

— А мне по должности положено! — парировал эсбэшник, принимая шутливый тон начальника.

— Ладно, но только тебе!‥ — торжественным шепотом заявил Павел. — Секретное оружие называется Полина Зиновьевна! — Изо всех сил прислушивающиеся к разговору несостоявшиеся носильщики тихонько прыснули.

— А такая тяжелая артиллерия Европейской конвенцией разве не запрещена, а?

— А некому жаловаться!