ГЛАВА 3

Валяюсь в купе на хрустящем накрахмаленном белье и немузыкально мычу старую песенку про однофамильца. Давно заметил, что этот мотивчик привязывается ко мне на пороге перемен. Вроде не суеверен, но закономерность прослеживается, были случаи обратить внимание.

Поезд ехал, Земеля дрых на полке напротив, отсыпаясь после бессонной ночи.

Шаман тут на днях отозвал меня в сторонку:

— Гор, в курсе, что с Олегом?

— ?‥ В смысле? Вон он, вроде жив-здоров, а что?

— Да я не про это! Ведет он себя последнее время… странно.

Посмотрев на сосредоточенного Земелю, увлеченно ковыряющегося в настройках второго темного доспеха на пару с мастером, я не увидел никаких подозрительных симптомов.

— Не знаю, нормально вроде себя ведет…

— Здесь-то нормально, ты просто не видел, что он в меблирашке вытворяет!

— А что там у вас вытворять можно? Пить вы вроде не пьете особо… Голышом по этажам бегает? Народ достает? — Упомянутый Земеля оглянулся в нашу сторону, словно почуяв, о ком идет речь.

— Нет, ничего такого. По бабам он пошел.

— Кто бы говорил? — ехидно ухмыляюсь Шаману. — Кто гаремом обзавелся и чередует ночевки?

На Лехином лице — ни тени смущения, одно только беспокойство.

— Вот зря ты так! Уж я вроде вниманием не обижен, так теперь за ним угнаться не могу. Веришь, нет — как девчонку себе присмотрю, так Земеля ее обязательно уведет, — даже немного обиженно пожаловался наш известный бабник.

— Не обращай внимания. Отойдет. Домой неудачно съездил, вот и отрывается.

— Ага, все-таки не соврал, значит, что с невестой порвал! Я, признаться, сначала не поверил, слишком уж карамельная там история была.

— Была и была, чего теперь ворошить? По мне — пусть оторвется. Тем более мы с ним через несколько дней в Питер уедем, будет тебе простор для похождений.

— Да ладно, это я так; не похоже просто на него, вот и решил предупредить.

— Угум. Приму к сведению.

То, что Земеля сорвался в загул после его истории — неудивительно. Доказывает, видать, себе, что все еще хоть куда. Перебесится — успокоится. На работе это не отражается, а личное — это у каждого личное.

Накануне отъезда я и сам, признаться честно, поучаствовал в прощальной вечеринке, устроенной парнями у себя дома. Недорогие меблированные квартирки-студии до боли напомнили молодежные рабоче-студенческие общаги моего времени, собственно, они ими и являлись, так что быстро вписался в обстановку. На фоне пилотов я, конечно, не особо котировался, все-таки сравнивать двух качков-красавцев и меня — пока еще мелковозрастного и худосочного — было некорректно, но внешностью меня тоже бог не обидел, язык подвешен хорошо, так что нашлись и на мою долю любительницы, причем даже вполне в моем вкусе. В общем, женской ласки напоследок ухватить удалось, в Питере точно не до этого будет.

И вот очередной поезд везет нас в столицу. По большому счету в Земелином сопровождении не было особого смысла, брал его с собой исключительно для моральной поддержки. В гости он со мной не отправится, найдет себе место в какой-нибудь гостинице или снимет квартиру-комнату. Пока я буду отрываться, пробежится по объявлениям, поищет нам варианты для переселения. Просто мне будет спокойнее при мысли, что я не совсем один в этом городе.

У меня сна не было ни в одном глазу — на протяжении ночи несколько раз приходилось взбадривать себя ударной волной жизни, и, кажется, я с этим слегка переборщил. Состояние было как после передоза энергетика: умом вроде понимаешь, что надо поспать, а организм кричит: «Давай-давай-давай!» Можно и принудительно себя успокоить, но как раз это действие мне не очень хорошо давалось, а медитировать не хотелось категорически, источник сам справится через некоторое время.

Для отвлечения взял купленную в последний момент в привокзальном киоске книжонку «Двадцать легендарных кладов» — тема поиска сокровищ была мне близка. Чтиво оказалось занимательным. Особенно заинтересовала история про казну, вывезенную при нашествии Наполеона в 1812 году. Обоз Ковычева, сгинувший где-то в болотах Карелии, состоял из ста подвод, груженных метеоритами. Сочетание слов «болото» и «алексиум» давало немалый простор для фантазии. Питательный раствор, слитый когда-то в тайной лаборатории на бобринских землях, при проверке оказался обычной болотной жижей; правда, вероятно, из двух разных мест. Эксперт из гослаборатории, принявший заказ на анализ, при выдаче результата смотрел на меня как на идиота. Еще бы: потратить две тысячи на то, чтобы узнать состав грязной болотной водички, — не каждый день такие придурки находятся.

А вот мне потраченных денег было не жаль ни капли — скудные остатки прежней роскоши, замоченные в жиже, показали рекордный рост в один процент от общей массы за неполные три месяца. То есть в год прирост составит около пяти процентов, а это круть. Просто находясь на воздухе, алексиум прирастал где-то на сотые процента в год, в различных растворах — от 0,1 до 2 %, а в обычной болотной воде — пять! К чему я об этом: где-то в болотах вымачивается куча алексиума; по моим прикидкам, изначально было тонн пятьдесят-шестьдесят, хотя, возможно, это я преувеличил, кроме метеоритов на подводах еще и припасы для возниц и охраны должны были лежать. Пусть будет сорок тонн. Двести пять лет. По пять процентов.

Взяв листочек, принялся умножать. Почти сломался на сотой итерации, но из принципа довел расчет до конца. Перепроверил. Уставился на бумагу, боясь поверить собственным глазам. Если я нигде не ошибся, а я не ошибся, то где-то на природе лежат бесхозными 700—800 тысяч тонн алексиума. Охренеть! В несколько сотен раз больше, чем нынешняя казна императора, собранная заново с тех времен.

Помечтав немного о том, что можно было бы сделать с эдаким богатством, утешил себя мыслью, что ничего, — за такое просто притопят в том же болоте. Так и уснул, сжимая в руках исчерканный листок, и снилось мне в кои-то веки что-то эпическое, с пафосным преодолением. Слишком впечатлительный я стал в последнее время.


Расставшись с Земелей у ворот особняка, перекрестился (мысленно, все-таки не церковь, чтоб при входе креститься) и тронул колокольчик. Миленькая горняшка с глазами убийцы открыла дверь:

— Господин?

— Егор Николаевич Васин, в девичестве Васильев, по приглашению князя. — Легкий еле слышный фырк показал, что немудреную шутку оценили.

— Прошу; сейчас доложу.

Подоспевший слуга ловко освободил меня от поклажи, предложив подождать на громадном диване в холле. Ей-богу, у меня в прошлой жизни комната меньше была, чем этот монстр, притворяющийся мебелью.

— Егор! Рад видеть вас! — Что бы ни хотел сказать дальше радушный Михаил, вышедший меня встречать, узнать мне было не суждено. Огромный волкодав, до этого лениво трусивший за княжичем, раскрыв пасть, молча метнулся с лестницы в мою сторону.

— Шер! Фу!!! — Ага, а он так и послушался.

Начинать визит с убийства любимого бобика Задунайских показалось мне не комильфо. Не то чтобы я именно этими словами подумал, но смысл был примерно такой. Попытка перепрыгнуть диван и спрятаться за креслом ни к чему не привела — легким движением лапы пес перевернул меня заодно с укрытием, словно мы вместе ничего не весили и… стал вылизывать мне лицо. Когда-то знакомый владелец лабрадора сказал про его охранные качества — не лает, не кусает, может только зализать до смерти. Теперь я знаю, как это должно выглядеть — такое выражение радости чуть не привело к преждевременному инфаркту. Или гибели собаки в следующую секунду, так как мне было уже пофиг на гостеприимство. Просто все произошло настолько внезапно, что только один миг отделял меня от расправы над животным.

Пока суетящийся Михаил оттаскивал сумасшедшую псину, совершенно по-пролетарски кроя ее матом, пока взволнованные домашние подоспели ему на помощь, я заметил совершенно небывалую вещь — у собаки был источник! Слабенький, совершенно не похожий на человеческий, но был! Причем явно ориентированный на жизнь. Собака-лечака?

— Боже мой! Простите!‥

— Это просто безобразие! Маша, я тебе давно говорил: твоему псу не место в доме!

— Он никогда себя так не вел!

Разноголосый гомон с трудом прорывался сквозь набат сердца в ушах. Хорошенькое начало визита!

— Я в порядке. Чего не скажешь о моей гордости, — поспешил уверить всех собравшихся в преждевременности начала организации похорон.

— Ах, Егор, простите за такое! Могу только сказать, что раньше он никогда не выражал свои симпатии так бурно. — Подоспевшая на шум Антонина Викторовна попросила у меня прощения.

— Ничего страшного, но, признаться, очень неожиданно.

Пережив все ахи и охи, был препровожден в предоставленные мне апартаменты. По-другому назвать эти комнаты язык не поворачивался — слишком здесь все было… слишком. Как в музее или декорациях фильма. Каким-то неведомым образом за столь короткое время багаж уже оказался аккуратно разобран в шкафу, так что мне только оставалось сменить пострадавший от слюней пиджак на подобный. Эх, не живет у меня одежда. Наверняка этот пес — тайный фанат Рогова.

Неожиданное происшествие, как ни странно, сняло налет официальности с нашего общения. Эмоциональное обсуждение странного поведения Машиного любимца стало главной застольной темой, и я наконец увидел этих людей людьми, а не аристократами.

— Шер очень умный, он вообще умнее многих людей, — почти плакала Маша, переживая за судьбу пса. Стандартная поговорка собачников, но если учитывать, что у псины есть источник, то вполне может быть. — Это очень редкая порода, таких только в императорских питомниках разводят.

— Мария! — слегка повысил голос отец, — Не можешь уследить за ним — отправляй на двор. Или запирай в своих покоях. Но чтоб подобное больше не повторилось! Иначе весь твой зоопарк окажется за городом.

— Хорошо, папа. — Маша злобно зыркнула в мою сторону. А я тут при чем?

И вообще, если речь идет о зоопарке, то мне определенно стоит держаться от этой милой девушки подальше. Кто знает, что у нее еще есть в коллекции? Хомячки, плюющиеся огнем? Морская свинка, пуляющаяся молниями? Не уверен, что выживу, если меня так же полюбит остальная ее живность.

Остаток вечера нас с Петром, прибывшим через полчаса после моего фееричного появления, развлекал Михаил. Поиграли в бильярд, пообщались, перешли на «ты». Разошлись рано, поскольку завтра предстоял трудный день.

Утром, несмотря на предпраздничные хлопоты, попросил князя уделить мне несколько минут для приватного разговора.

— Кирилл Александрович, прошу меня простить, но в прошлый раз я ввел вас в заблуждение.

— И в чем же? — Князь в отличие от дам уже при полном параде и, по-моему, даже рад возможности скрыться ненадолго от жены.

— В своем происхождении. Я не имею чести быть знакомым с князем Александром Павловичем Потемкиным, которого вы, вероятно, имели в виду при нашем прошлом разговоре, и тем более не горю желанием набиваться ему в родственники.

Готовясь к визиту, я долго думал, стоит или нет поменять внешность, сгладив так бросающуюся в глаза похожесть. Некоторые факты, изложенные в подборке Арешиной, так и подбивали на этот шаг, но по здравом размышлении отказался от этой идеи — любая манипуляция с источником, а в особенности с жизнью уменьшала эффект, причем пропорционально, поэтому существовал немалый риск вернуться к истинному облику в самый неподходящий момент. К примеру, Шаман после боя выглядел самим собой, хотя при нормальном ритме жизни его маскировки хватало дня на три-четыре.

— Однако ваше несомненное фамильное сходство говорит об обратном, — попыхивая зажженной трубкой, возразил мне князь.

— Возможно. Я не знал своего отца или человека, которого считал таковым, поскольку он погиб до моего рождения. Так же как и матушка моя не знала своего отца, являясь круглой сиротой, поэтому утверждать наверняка не берусь. И гипотезу вашу мне нечем ни подтвердить, ни опровергнуть.

— Вам так претит возможное родство с ними? Почему? Вы могли бы многого достичь под рукой князя.

— И с таким же успехом я могу выставить себя на посмешище или хуже, окажись сходство случайным капризом природы. У их сиятельства князя Потемкина достаточно законной родни, чтоб не волноваться о судьбе случайного родственника.

— Что ж, дело ваше. Но уверяю, любой мало-мальски знакомый с Потемкиными человек увидит то же, что и я.

— Далеко не факт. Аристократия перероднилась, и я точно так же могу оказаться родственником по какой-нибудь побочной ветви, о чем и подумает большинство.

— Я понял вас, Егор. И хотя продолжаю считать, что вам бы не помешало их признание, не буду настаивать. И, если представится случай, советую не отметать с ходу возможность их участия в вашей судьбе, — жестом мужчина остановил готовые сорваться с моей стороны возражения, — вы еще молоды… В любом случае, моя благодарность за спасение Маши не зависит от этого факта, а предназначена лично вам.

— Благодарю за понимание.

Взмахнув рукой с зажатой трубкой, Задунайский разрешает мне удалиться, оставшись наслаждаться последними минутами отдыха. Не знаю, удалось ли мне его убедить и были ли у князя планы с моей помощью укрепить связи с Потемкиными, но что еще сделать в сложившейся ситуации — придумать не смог.

Надо было просить деньгами.

Торжественное зрелище марширующих колонн вызывало двоякие чувства.

Да, парад. Да, красиво. Места — зашибись, рядом — весь цвет империи, кругом камеры, трансляция идет в прямой эфир. Из непонятно откуда взявшегося духа противоречия страшно захотелось поковырять в носу, причем не просто смахнуть козявку, а засунуть в нос полпальца и смачно попытаться достать до мозга. Понятно, что ничего такого не сделал, но от невозможности этого действия хотелось еще сильнее.

Вдобавок обострилась личная шизофрения, с которой вроде бы уже сроднился. Часть, которая осталась от Егора — была в восторге, а вот основная личность хотела плюнуть на все и напиться. В очередной раз остро почувствовал, что это не мой мир, здесь нет и никогда не было моих старых друзей, здесь не было Октябрьской революции, не празднуют День Победы. Зато, подумав немного, нашел положительные стороны — не было братоубийственной гражданской войны, не было миллионов жертв Великой Отечественной. Но желание напиться все равно осталось.

На фоне депрессии, вызванной парадом, начало Большого императорского бала прошло практически мимо меня. Взяв на себя обязанности по опеке надо мной на данном мероприятии, Антонина Викторовна нашла мне на первые танцы партнерш подходящего возраста, что наверняка было не так уж и просто. И, надо сказать, я не сильно помог в исполнении этой задачи, продолжая дуться на судьбу, вместо того чтобы развлекать девушек. Улизнув от бдительного ока княгини, после очередного танца спрятался в какой-то нише, надеясь перевести дух. Наверное, повторю набившую оскомину банальность, но данный вид времяпрепровождения как-то мало напоминал мне отдых.

Но я ведь и не развлекаться сюда ехал.

Эта простая мысль наконец-то привела меня в рабочее состояние. Связи и знакомства сами собой не образуются. Никто здесь не ждет меня с распростертыми объятиями, своих таких хватает, но если продолжать ныть и прятаться, две предстоящие недели можно просто вычеркнуть и списать в убыток. Волконский вон не тушуется, трется у разных групп, приглашает девиц, знакомится с их родителями. Тем же самым занимался Михаил, хотя и не так активно, этот больше вертелся в стайке поклонников неизвестной мне красавицы. Вениамин выгуливал невесту, но тоже не чурался перекинуться словом-другим с перемещающимися по залу гостями.

Ноги в руки, и вперед!

Взбодрившись, из ниши собрался выходить с совершенно другим настроем. Поностальгировать и даже напиться можно будет и потом, а пока — работать.

— Мадемуазель, позволено ли будет простому смертному, сраженному вашей красотой, пригласить вас на танец? — Чем хороши крупные мероприятия, так это тем, что можно не дожидаться представления, а представляться самому. Девушка, пытавшаяся спрятаться в «моей» нише, негромко ойкнула и обратила на меня внимание.

Черт, «вода-молния-земля»… это явно кто-то из великих княжон.

Склонившись в положенном поклоне, извинился за фамильярность. Насмешливый взгляд царевны ожег не хуже пощечины.

— Егор Николаевич Васин, к вашим услугам, ваше императорское высочество, — представляясь, мучительно думал, какие кары придуманы для наглых мелких дворян, посмевших докучать императорской семье.

— А знаете, Егор Николаевич, пожалуй, я уделю вам один из оставшихся танцев. — Извлеченная на свет бальная карточка подтвердила серьезность намерений принцессы. Вот ведь интриганка! Явно хочет моими руками насолить кому-то.

— Это честь для меня, ваше императорское высочество!

— На балу можете называть меня по имени-отчеству, — разрешила принцесса.

— Благодарю за честь, Ольга Константиновна. — Попав ногой в колесо — пищи, но беги. Неожиданная милость, вполне возможно, станет хуже немилости.

Всегда считал бреднями, что избалованным вниманием окружающих высокородным дамочкам будет в радость простое человеческое общение, поэтому не стал навязываться в сопровождающие, но не тут-то было. Ведущая какую-то свою игру принцесса вцепилась в меня и вовлекла в компанию придворной молодежи. Пришлось включать обаяние на максимум и развлекать десяток молодых людей обоего пола различными байками из провинциальной жизни. Поняв, что я всего лишь мимолетный каприз ее высочества, свита успокоилась и перестала на меня косо смотреть. Разве что довольно быстро определившаяся причина нетипичного поведения принцессы — английский лорд — некоторое время явственно выражал недовольство, на радость затейнице. В ответ я всем видом и поведением постарался дать понять, что всего лишь исполняю неожиданную прихоть великой княжны, и, кажется, преуспел. И, по-моему, даже заслужил некоторую признательность, ответив на какую-то реплику на языке Туманного Альбиона, который в этой реальности вовсе не был таким распространенным. Глаза княгини Задунайской, нашедшей меня в столь высоком обществе, на мгновение удивленно сверкнули, чтобы далее отметить одобрительным взглядом.

Оттанцевав предложенный принцессой вальс, точнее — его местную похожую разновидность, я перестал быть на балу чужеродным элементом. К концу мероприятия стер ноги и язык, но перезнакомился, по-моему, с половиной зала, умудряясь удачно избегать присутствовавшего здесь Павла Потемкина. Слава богу, тот уже вышел из молодежного возраста и подошел к принцессе всего раз за весь вечер, предпочитая проводить время около императора и людей постарше.

…Еще два бала подряд провел подобным образом. Подходя засвидетельствовать свое почтение Ольге Константиновне, что теперь требовалось делать на правах представленного, неизменно сталкивался с требованием развлечь общество. В иных обстоятельствах роль некоего шута могла бы мне показаться неприятной, но не в этом случае. Помимо золотой молодежи к ее высочеству подходили и дельные люди, которым удавалось представиться и даже перекинуться словом-другим. Такие мимолетные знакомства давали возможность позже продолжить общение, что я и старался делать. Так в моем активе оказались несколько именитых профессоров из Петербургского университета, а также военных, промышленников и просто влиятельных людей. Понятно, что никто из них не поспешил пообещать мне всемерное содействие и поддержку во всех начинаниях, они часто и в разговор неохотно вступали, но мне многого и не требовалось, удачей было хоть сколько-то заинтересовать и запомниться. К примеру, весьма известный профессор Колесников пригласил меня по окончании торжеств навестить его и продолжить зацепивший его спор по поводу развития компьютерной индустрии. Еще несколько человек заинтересовались моими аргументами по банковской охране. Так что бесполезным это времяпрепровождение назвать никак нельзя. Работа.

А развлечение нашлось в доме Задунайских. Холодная война между мной и Машей, начавшаяся после инцидента с собакой, набирала обороты и перешла в период обострения. Заметив мою нелюбовь к вареной моркови, мелкая пакостница разнообразила рацион семьи морковной запеканкой, морковным суфле, морковью в каше и даже пирожками с сей полезной начинкой. Апофеозом овощной атаки стал морковный десерт, поданный на один из завтраков. Такую бы наблюдательность, да в мирных целях! Как уж она уговаривала на это прислугу — оставалось тайной, но конец морковному изобилию положил князь, завтракавший со всеми.

— Дорогая, наш повар, по-моему, стал повторяться. Проследи, пожалуйста, за меню, — насмешливо глянув в мою сторону, попросил супругу Кирилл Александрович, отодвигая от себя нетронутый кусок оранжевого торта.

Антонина Викторовна, без сомнения, тоже догадывалась о причине и виновнике овощной диеты.

— Прослежу, конечно, — с лукавой улыбкой, обращенной к дочери, ответила княгиня.

— Егор Николаевич! А правда, что вы владеете МБК? — Княжна чуть ли не впервые за несколько дней обратилась ко мне напрямую.

— Да, Мария Кирилловна, у меня их даже несколько. — Отрицать правду было глупо.

— Зачем вам несколько? — Тема настоящих мехов в моей собственности, похоже, была интересна всем присутствующим, поэтому никто не спешил вмешиваться в беседу.

— Зарабатывать на жизнь. Я владею охранным агентством.

— О, значит, вы профессионал?

— Ни капельки, — с улыбкой признался я, — для этого требуется обучение, которого я не проходил. А я пока — так, освоил на уровне новичка.

— Значит, вы вводите в заблуждение своих нанимателей? — Оборот разговора с попыткой выставить меня обманщиком не понравился родителям княжны, но я спокойно ответил:

— У меня под началом есть обученные пилоты, да и сам я все-таки далеко не безобиден.

— Помню, настоящие звери! — подтвердил Михаил. — Видел их в деле. Да и Егор скоро от них не будет отставать.

Благодарно киваю неожиданному заступнику.

— Тогда, наверное, это они меня спасли, а не вы? — продолжила наступление Маша.

— Трудно сказать. Я считаю, что в конечном итоге вас спас брат, а моя помощь оказалась довольно случайной.

Несмотря на недовольные лица старших, мелкая не остановилась:

— А может быть, покажете что-нибудь из ваших умений? У нашей охраны есть доспехи, можно одолжить на время.

— Вряд ли кто-то согласится, это же как личная вещь, — пытаюсь уклониться от привалившего счастья.

— Я мог бы предоставить свой, — неожиданно влезает в разговор начальник охраны, завтракавший в этот день со всеми.

— В черте города? Разве это возможно?

— У нас есть полигон на море, — тяжелая артиллерия в виде князя ломает мой план обороны, — все равно проветриться собирались.

Это да, на обед у нас запланирована морская прогулка с целью полюбоваться парусной регатой. Вениамин в ней участвует, а мы собирались поболеть за него, наблюдая с борта большой семейной яхты. Для князя, собравшегося встать за штурвал, это, видимо, была редкая отдушина и возможность провести время с семьей в череде торжеств. Вряд ли он получал большое удовольствие от всех этих балов, скорее, так же, как и я, использовал их для нужных встреч, только понятно, что на своем уровне.

— Могу и показать, только чудес от меня не ждите, хорошо? Я действительно только новичок.

Добившись своего, княжна довольно сверкнула очами, вернувшись к злополучному оранжевому десерту. Пришлось показать, что раздосадован, пусть порадуется. Ну не злиться же мне всерьез на четырнадцатилетнюю девочку? Она что, думает, я сейчас пойду и заплачу в уголке от предстоящего позора? С чего это? Всем понятно, что ничего такого показать я не смогу, тем более что специально это подчеркнул. Любопытно им узнать мои возможности? Да флаг им в руки. На уровне клановых — весьма средние. Только на прошедших балах видел человек двадцать с источником больше своего. Конечно, есть свои нюансы — в конфликтах между одаренными выигрывает не тот, кто мощнее, а тот, кто умелее и ловчее. Потому что единственная правильная тактика — не подставляться под удар. А наилучшая — не вступать в противостояние совсем.

Подстраивая под себя чужой мех, наконец понял, о чем твердили пилоты. Отклик на любое воздействие шел с помехами, как-то лениво, если можно так выразиться. Бушарин форевер!

— Господи, ну и убожество; как в этом люди летают? — недовольно бормочу себе под нос, забыв о рации.

— Что-то не так? — приходит по связи обиженная реплика от Ельцина.

Прикусив язык, мысленно крою себя матом за несдержанность.

— Все нормально, Артем Игоревич! Приспосабливаюсь.

Полетав некоторое время наперегонки с Михаилом и Петром, которому тоже предоставили возможность похвалиться, выпустил несколько выученных водяных лезвий в сторону открытого моря. В отличие от воздушной акробатики, здесь показал себя на уровне с княжичем, хотя и не стремился особо выкладываться. Волконский продемонстрировал свои фишки. Если абстрагироваться от сравнения с Земелей — впечатляет: любой такой плазменный удар запросто прожжет насквозь борт корабля или стену дома. Потери энергии, кстати, у него тоже были дикие: вот бы Борис порадовался рассеянной задарма силе…

— А можете продемонстрировать, как вам удалось вывести из игры бандитов и нас? — провокационно подначивает начальник охраны.

— Предпочту воздержаться. Техника неотработанная, могу ненароком кого лишнего зацепить, нападение еще потом пришьете. — Вылетевшее словечко страшно диссонирует с респектабельной обстановкой яхты, но Задунайские, как воспитанные люди, воздерживаются от комментариев, разве что Маша отчетливо хмыкает.

— Жаль, это было бы интересно, — поддерживает подчиненного князь. Что ж, раз хозяин просит, придется показать хотя бы часть возможностей. Сосредоточившись, подлетаю к паре матросов, возившихся с каким-то делом на палубе, и на небольшом расстоянии бросаю в их сторону волну сна. Слабую, но этого хватает, чтоб они повалились на доски, тут же вскочив и оторопело встряхивая головами.

— Как-то так. Если не удерживать, то при первом же ударе человек проснется. Может даже громкого звука хватить, — чуть-чуть раскрываю секрет. Можно, конечно избежать указанного недостатка, но с чего мне выкладывать все карты? Я уже и противодействие придумал: достаточно поддерживать особый несложный режим источника, как данная техника становится абсолютно бесполезной; но я еще не сошел с ума, чтобы пускать это знание в массы.

— А как вам удалось засечь грузовик с Машей? — дождавшись моей неуклюжей посадки, спрашивает Кирилл Александрович.

— Прилепил маячок на машину. — Если техника сна для меня является ограниченно секретной — все равно все целители ею владеют на разном уровне, то мои способности видящего разглашению не подлежат — слишком шикарный козырь.

Убедившись в моей несостоятельности как пилота — а летал я немного изящнее коровы, особенно на фоне клановых парней — Маша победно оглядела собравшихся. Заметив это, Антонина Викторовна отвела ее в сторонку, после чего принцесска поубавила злорадство, но все равно нет-нет, да и поглядывала на меня с видом: «А я же говорила!» Посмеявшись про себя, не стал разочаровывать девочку, притворившись, что страшно комплексую от своего неумения. Не знаю, удалось ли обмануть старших, но Машу порадовал.


Возможность примириться с моим существованием появилась у княжны примерно на десятый день. К этому времени все уже порядочно утомились от общественной жизни, но усиленно продолжали держать лицо.

— Ну па-а-па… — тянула Маша в момент моего появления на завтраке.

— Мария! Не зли меня. Одну я тебя не пущу! — отрезал Кирилл Александрович в ответ на какую-то просьбу дочери.

— Я с Матильдой Генриховной! — не собиралась сдаваться княжна.

— Даже слышать не желаю!

— Вот!‥ — Дальше слов не нашлось, и девочка выскочила из столовой.

— Мм? — побоялся я как-то прокомментировать сцену. — Доброе утро!

— Доброе утро, Егор! Не обращайте внимания — ссоримся спозаранку… — Кирилл Александрович устало откинулся в кресле. Даже ему, с прокачанной жизнью, нелегко давался праздничный марафон, а Антонина Викторовна второй день не выходила по утрам, предпочитая завтракать попозже и в своих покоях.

— Доброе утро, что за шум? — Наследник появился в зале практически следом за мной.

— Да Маша опять просится на финал. А сопровождать ее некому, сегодня же опера, — объяснил суть конфликта князь.

— Простите, что вмешиваюсь, а о каком финале речь? — любопытствую. Как-то не представлял я Машу фанаткой футбола, чемпионат которого заканчивался где-то на днях.

— Бои без правил. — От неожиданности давлюсь воздухом на вдохе; футбол, оказывается, был не худшим вариантом.

— Скорее всего, не то, о чем вы подумали, — правильно оценив эту реакцию, поясняет специально для меня князь. — Гвардейцы устраивают поединки в ваших любимых доспехах. Очень зрелищно, мы почти каждый год ходим, но финал почему-то в этот раз перенесли, так что билеты пропадут.

Лучше б пропали билеты в оперу! Идея формируется мгновенно, но озвучивать ее опасаюсь. С другой стороны, не спросишь — и ответа не получишь.

— А могу я вместо оперы сопроводить Марию Кирилловну на финал? — осторожно интересуюсь у отца семейства.

Хозяин какое-то время пристально изучает мою наглую физиономию. Михаил и Петр, подтянувшиеся в столовую, втайне досадуют на свою нерасторопность. Похоже, не один я мечтаю откосить от возможности приобщиться к великому искусству.

— Признаюсь, в опере я полный профан. А медведь, потоптавшийся на ушах, вообще закрыл мне путь в театралы… — слегка дожимаю князя.

— Ну что ж… идите. Охрану только обязательно возьмите, Артем Игоревич выделит людей, — сдается мужчина. Видимо, возможность угодить дочери смиряет его с невысоким статусом провожатого. Парни завистливо вздыхают.

— Миша, найди Машу: скажи, что ей компания нашлась. — Княжич послушно уходит на поиски сестры.

— Спасибо, Егор Николаевич, — тихо, но впервые искренне благодарит меня девочка, проходя к своему месту.

— Знаете, Мария Кирилловна, мне самому ужасно интересно, — заговорщицки отвечаю мелкой, и совсем шепотом, чтоб услышала только она: — Спасибо, что спасли от оперы.

Машка тихонько фыркает, задорно оглядывая присутствующих. Как же мало надо человеку для счастья!


— Ор-лов! Ор-лов! Ор-лов! — скандирует многотысячная толпа, и мы вместе с ней. Племянник моего надзирателя является фаворитом состязаний, в третий раз защищая свой титул чемпиона. Кстати, увидел в толпе и самого Гришку. Одетый с иголочки, он ничуть не вписывался в свой привычный образ и плохо представлялся в нашей обычной убогой обстановке. Среди своих клановых он смотрелся гораздо органичнее, отличаясь лишь отсутствием источника: только по этой примете и узнал его среди братьев.

Вообще странно получается: пока он был страшилой и калекой — я относился к нему с симпатией, а как вылечил — на дух не переношу. Теперь, будь у меня возможность, с удовольствием допросил бы его по своей методике, но, увы, поезд ушел.

— Смотри-смотри! — хватает меня за руку Маша. — Смотри, как он его!

Несмотря на название соревнований, возможности спортсменов были сильно ограничены. Светлым разрешалось применять только водометы, а темным — лишь молнии. Огромные металлические дубины, которыми пользовались вдобавок к силе бойцы, дали ответ на давнюю загадку поединка с кусками рельсов в руках. Вот, оказывается, откуда идет традиция.

Ба-бам! Звон полученного удара неприятно отдается в голове. Это противник Орлова замешкался и пропустил плюху.

Ба-бам! Дезориентированный гвардеец падает на колени от второго, не менее смачного удара. Вряд ли его доспех теперь подлежит восстановлению.

Вжих! Мощная струя воды окончательно сбивает проигравшего на песок арены.

— Да!!! — ревет толпа. Победитель откидывает забрало, победно вздымает руки и проходит круг, красуясь перед трибунами. Женщины визжат, мужчины орут. Мы с Машкой, поддавшись всеобщей эйфории, тоже вскочили с мест и восторженно вопим, размахивая руками. Что ни говори, а парень крут и заслужил свой триумф.

Просмотрев до конца награждение, идем к букмекерам забирать выигрыш. Он невелик, потому что Осмолкин-Орлов изначально был фаворитом, но как малые дети радуемся полученным рублям.

Вечерний прохладный воздух приятно холодит разгоряченные головы, и мы с разрешения охраны отправляемся в особняк пешком. Идти недолго, и по освещенным улицам, так что происшествий не ожидается.

Накаркал.

Толпа фанатов, идущая с футбольного матча, отсекает нас от двойки охраны. Одни возбужденные люди встречаются с другими, не менее взбудораженными. Головы бы оторвать тому, кто придумал провести оба мероприятия в один день и поблизости! В единый миг пространство вокруг нас вспыхивает драками. Схватив Машку покрепче, прорываюсь сквозь толпу, прикрывая девчонку от особо активных хулиганов.

Наперерез нам устремляется пятерка молодчиков с цепями в руках. Поняв, что прорваться нереально, останавливаюсь на минутку. Но тут девчонка обливает неосторожно приблизившегося к нам мужчину слабой водной струей. Большая, большая ошибка! В отличие от меня или Шамана, вода у нее не особо развита, плюс она напугана, так что вместо водомета получается пшик.

— Бей клановых! Вон они! — Мокрый мерзавец орет на всю улицу, перекрывая крики толпы.

— Давай! — подхватывают окружающие, сжимая кольцо вокруг нас.

А полиция, как всегда, опаздывает. Второй мир, а бардак тот же.

— Бей!

Как там: «Нет эмоций, есть только покой»?

Три вдоха-выдоха возвращают мне концентрацию.

— Бей!

Жаль, что нет доспеха, накопители бы не помешали.

Только что кричавшие люди оседают вниз, как сломанные куклы. Подхватываю на руки заснувшую княжну. Так и двигаюсь с ней на руках вперед, перешагивая через тела. Просвистевший рядом с головой булыжник заставляет поторопиться, но, слава богу, агрессивных фанатов было не так много, как казалось, а те, что не попали под технику, благоразумно смылись с моего пути: со стороны же не видно, что люди просто засыпают. Сзади слышатся нарастающие лязг и шум. Оглянувшись, вижу подразделение гвардии, гонящее водометами остатки толпы обратно в мою сторону. Увеличиваю выброс силы, надо продержаться еще чуть-чуть.

Как ни стараюсь, но первый гвардеец успевает вступить в сферу действия техники до того, как я ее убираю. По закону подлости это оказывается нынешний чемпион — Леня Осмолкин-Орлов. К моему счастью, грохнувшись, он тут же просыпается, так что со стороны кажется, что он просто споткнулся в поврежденном доспехе. Осторожно приблизившись, гвардейцы недоуменно оглядывают живописно разложенные тела. Отдельные уснувшие начинают шевелиться и поднимать головы, создавая впечатление начавшегося зомби-апокалипсиса.

— Они просто спят, сейчас начнут просыпаться! — пресекаю панику, признаки которой вижу у парочки вновь прибывших.

— Кто такой? Что за девушка?

— Егор Васин, дворянин. Княжна Задунайская — моя спутница.

— Оставайтесь на месте. Горин, поторопи полицию, пусть упаковывают всех здесь.

— Есть!

— Молчанов, следить за обстановкой!

— Есть!

Откуда-то из-за спин военных вывинчиваются охранники княжны. Оба сильно помятые, у одного разбита бровь и разорван рукав. Взяв на себя переговоры с гвардейцами, они освобождают меня от живой поклажи и необходимости отвечать на вопросы.

— Что с ней?

— Спит. Если не будить — проспит до утра.

— Почему, остальные ведь шевелятся уже?

— Вадим, не путай теплое с мягким. Этих я на расстоянии прикладывал, а Марию Кирилловну на руках держал. Если надо — могу разбудить.

Оглядев руины, совсем недавно бывшие нарядной улицей, охранник качает головой:

— В особняке разбудим.

— Тебе видней.


Опять сижу напротив князя в его кабинете.

— Вам, Егор, следует присвоить звание Машиного ангела-хранителя. Второй раз спасаете мою дочь.

— Если б я хотя бы на секунду мог представить, чем обернется решение пойти на состязание, взял бы в оперу абонемент до конца жизни.

Машка уже давно носится по дому, рассказывая о наших приключениях. То, что она проспала самый драматичный момент, ничуть ей не мешает выдавать все более фантастические подробности моего противостояния с толпой.

— Бросьте, к обеду Маша дожала бы меня, и я отпустил бы ее на этот чертов финал всего лишь с гувернанткой. Так что спасибо.

— Я сделал то, что должен был.

— Страшно было? — внезапно интересуется хозяин.

— Да не особо. Сконцентрироваться было трудно, это да, а так…

— Я бы хотел, чтоб вы научили этой технике мою охрану; это возможно?

— Из меня плохой учитель, сам только осваиваю. Но любой целитель владеет этим приемом; может, вам лучше в медакадемии кого спросить? Это просто целительский сон, растянутый на площадь. Никакого секрета.

— Обычный целительский сон? Оригинальное вы нашли ему применение. Тогда действительно проще в академии договориться. И Егор, надеюсь, вернувшись в Петербург, вы станете частым гостем в нашем доме. Я умею ценить людей.

— Спасибо, Кирилл Александрович, это честь для меня.

Три последних дня проводим все так же насыщенно. Детский праздник, на который сопровождаю Машу, проходит мирно и скучно. На улицах прибавилось полиции, а так ничто не говорит о вчерашнем происшествии. Потом большой прием у хозяев, обошедшийся без визитов монарших особ. Те же танцы, те же развлечения, что и на других балах; выделяться, видимо, не принято. Я уже не новичок, поэтому уверенно лавирую между гостями, останавливаясь перекинуться парой слов с недавними знакомцами. Один банкир специально даже разыскал меня, чтоб предложить работу, пришлось мягко отказать, пообещав дать несколько консультаций частным образом. Вполне неплохой задел. Успел заключить несколько предварительных контрактов на работу «Кистеня» — как в Москве, так и в Питере. Еще и сам Задунайский пообещал порекомендовать мое агентство своим партнерам и подкидывать нам что-нибудь время от времени, так что внакладе точно не останусь.

Сопровождая Задунайских, еще несколько раз видел измененных животных. Дважды это были собаки и трижды — кошки. По непонятной причине эти твари, в отличие от обычных собратьев, сразу же проникались ко мне любовью и следовали буквально по пятам. Доходило до того, что приходилось возвращаться в особняк перед следующим визитом, чтоб сменить костюм: настолько угваздывался в шерсти. Про памятного Шера вообще молчу — этот, едва завидев меня, все так же рвался навстречу, из-за чего в конце концов был сослан во двор на привязь.

Но, боже мой, какое счастье было припереться в номер к Земеле, плюхнуться в кресло и закинуть ноги на стол, впервые за долгое время ни о чем не думая. Олег только сочувственно посмотрел, а у меня не было даже сил промычать что-то членораздельное. Если я так вымотался, то представляю, каково это выносить той же принцессе, чей досуг жестко регламентирован. И даже не хочу знать, как выносит это императорская чета, с утра до ночи мотавшаяся по Питеру с одного мероприятия на другое.

— Есть будешь? Заказать в номер? — посчитав, что я достаточно отдохнул, спрашивает Олег.

— Угум. Попроще чего-нибудь только, чтоб с сотней вилок не возиться.

— Что, достало так?

— Ты даже не представляешь насколько. У меня этот «хруст французской булки» поперек горла стоит, — характерным жестом показываю, как именно.

— При чем тут булка? — не въезжает Земеля.

— А-а… Не бери в голову! Присказка для одного меня, — вовремя вспоминаю, что ни «Белый орел», ни их хит про упоительные вечера тут неизвестны.

Сделав заказ, Земеля садится обратно на диван и опять начинает меня разглядывать.

— Такое ощущение, что ты не с праздника, а с марш-броска вернулся, причем в полной выкладке и под блокираторами, — слегка недоумевая, озвучивает он свой вердикт.

— Хуже; под блокираторами вполне можно жить. С жизнью, по крайней мере. А тут… Зря вообще на это подписался.

— Мм? — Олег выразительно приподнимает бровь.

Пересилив себя, отрываю зад от кресла и принимаюсь переодеваться в привычный простой костюм, хранившийся до этого у Земели. Будь я в Москве — вообще бы в любимую джинсу влез, но штаны и рубашки из грубой хэбэ еще не стали универсальной одеждой всех слоев населения, так что подходили только для домашней носки. А я еще не настолько осмелел, чтобы ломать вековые устои, расхаживая по столице в бедняцком прикиде.

— Не мой уровень изначально, — немного поясняю мысль.

— Ты ж из их братии, у тебя это все в крови должно быть?

— Олег, вот ты вроде взрослый человек, а иной раз такое ляпнешь! Какое «в крови»? Чтоб там своим быть, надо и воспитание соответствующее, и крутиться в этом с детства. Хорошо бы еще представлять из себя хоть что-то или хотя бы поддержкой клана пользоваться. А у меня из всего перечисленного только семья Яминых-Задунайских за спиной была.

— Подожди, ты ж внук Васильева-Морозова, а он вроде как графом был? И всю жизнь при дворе?

— Он граф, а я графин! — резко отвечаю на дурацкий вопрос. — Графский титул Митьке перейдет при совершеннолетии. А богатств особых у Елизара Андреевича не было, вопреки всеобщему мнению. Плюс не забывай — я родился, когда он уже в ссылке был, да и с родством нашим не все там гладко.

— Это как?

— Тебе какую версию: общеизвестную, официальную или мою?

— А их даже несколько? Любопытно все послушать.

— Имеющий уши да услышит. Итак, общеизвестная. Кто такой и чем знаменит Елизар Андреевич, рассказывать надо?

Земеля отрицательно мотает головой.

— Женился Елизар Андреевич поздно, когда ему уже пятый десяток шел, и то под давлением родни и императора. Семью ему при его работе заводить было некогда, а может, и сам не хотел, при его-то количестве врагов. Женился на клановой, которую ему подобрали; любовью, понятно, там никакой не пахло. Через положенное время родился сын Николай. Жена через год отравилась до смерти и, что характерно, грибами, которые отродясь не ела. Но это так, к слову.

Мимикой Олег демонстрирует неподдельный интерес к рассказу. Такие подробности личной жизни знаменитого царедворца вряд ли были доступны широкой общественности.

— Николай рос при мамках-няньках, видя отца только изредка, зато пользуясь всеми привилегиями своего положения. Не забываем, он еще и клановым был, так что мальчик — дважды золотой. Особых талантов не проявил, но в гвардейские части попал. Так бы и служил он ни шатко ни валко, но грянул теракт, и Елизар Андреевич со всех постов слетел. И внезапно стало некому продвигать карьеру его сыночка, а многие еще и отыграться на Николае захотели. Тут даже Морозовы особой защиты дать не могли. Так что когда началась очередная заварушка на Кавказе, напросился туда оказывать, так сказать, интернациональную помощь братским народам. — Земеля уже привык к моим оборотам, так что не переспрашивает, а я продолжаю: — Оттуда привез себе жену — прекрасную Диндилю, что очень не понравилось Морозовым, так как его тут уже давно ждала невеста. Все еще интересно?

— А как же! Прям как в детстве сказку слушаю.

— Дальше сказка получилась не очень. Данила Морозов, чью дочку прокатили, сильно осерчал, на кого надо надавил, и Николая из клана исключили. Из армии он еще раньше уволился. И внезапно никому оказался не нужен. Промотав остатки приданого матери, Николай практически на последние деньги отправился в имение к отцу. Может, ждал, что тот как-то поможет, может, просто в тишине пожить хотел — сейчас уже не узнать. Митьке в тот момент два месяца было. Но рейсовый автобус, который вез молодую семью, попал в аварию. Николай погиб, выжили мать и Митька. А я родился восемь с половиной месяцев спустя. Как мы росли и учились — неинтересно, опустим. Учителя у нас были обычные, из Рязани. Разве что в отличие от детства Николая времени у Елизара Андреевича было навалом, поэтому воспитывал он нас сам.

— А почему ты отца все время по имени зовешь? — прицепился к словам Олег.

— До этого еще доберемся. Когда мне было почти одиннадцать лет, дед умер. Ему к тому времени хорошо за девяносто было, так что умер просто в постели после болезни. И так мать ему почти три года жизни подарила, больше не смогла — сердце сильно износилось. А дальше начался цирк. Усадьба наша стояла на клановой земле и принадлежала не лично деду, а клану. Остальное имущество наше вдруг тоже клановым оказалось. Еще и со счетами какие-то заморочки стряслись, мол, деньги снять только наследник сможет, когда в полные лета войдет.

— Морозовы?

— Они, но не совсем. Бывшая невеста Николая постаралась. Это я потом уже узнал окольными путями, когда попытался в этой истории разобраться. Бросься мать в ноги к главе клана, тот бы, может, и помог, хотя бы в память о деде, но она не стала. На это, видимо, расчет и был. Так и оказались мы с братом в училище, а потом наши пути разошлись. Дальше ты примерно знаешь. Как тебе сглаженная версия?

— То есть ты что-то недоговариваешь?

— В рамках общеизвестного варианта — не очень. Но есть некоторые подробности, которые я опустил. Например, что Николай — тот еще негодяй был. И только папина тень его и прикрывала, пока он свои художества выделывал, слишком многим по любимым мозолям потоптался. И если б не смылся на Кавказ — жить бы ему считаные дни оставалось; удивительно, что там не достали. И из армии он не сам ушел, а чуть ли не с позором выгнали. А еще, что к деду он ехал, вполне вероятно, разводиться, если не похуже. И невесту свою бывшую морозовскую он еще до Кавказа оскорбить успел, так что разрыв помолвки был только формальным поводом для изгнания из клана. Вот и прикинь, стоит ли такое родство афишировать, если его выходки до сих пор многие помнят.

— Сглаженная версия мне нравилась больше, — комментирует мои откровения Олег.

— Мне тоже.

Заказанный ужин подоспел как раз к окончанию рассказа, так что перерыв весьма кстати. На сытый желудок историю продолжать не хочется, но Земеля требует:

— Ты сказал, есть еще версии.

— Есть еще официальная. Кстати, первая — тоже вполне официальная: если надо, я ее всеми бумагами подтвердить могу.

— И в чем подвох?

— В том, что бьют не по паспорту, а по морде.

Пилоты уже как-то слышали от меня этот бородатый в прежнем мире анекдот, так что объяснять не требуется.

— И что не так с твоей мордой? Лицом то есть?

— Посмотри сам. — Из папки с документами, хранившимися во избежание ненужного любопытства Задунайских в Олеговых вещах, извлекаю две фотографии. На одной — Николай Васильев, на другой — Павел Потемкин.

— Это твой отец, тут и гадать нечего, а это кто? — вертит в руках Земеля снимок Николая.

— А это Николай Васильев. — Полюбовавшись на недоуменное выражение лица Земели, подтверждаю: — Да-да, тот самый, сын Елизара Андреевича.

— Не понял… а это тогда?‥ — кивок на фото моей взрослой копии.

— Как ты сам сказал — мой отец.

— ?‥

— В автобусе, который ехал в Рязань, было две Дарьи: одна — бывшая Диндиля, которую при крещении так назвали, другая — моя мать. Может, и еще были, имя-то распространенное, но нам они неинтересны. И так случилось, что в момент аварии Митька оказался на руках у абсолютно посторонней девушки, и у нее же — сумочка с документами. Никакой мистики — просто помогала перепеленать, вот и вызвалась подержать. Так и вылетела в окно с чужим ребенком и бумагами, а Николай и Диндиля погибли.

— И ты хочешь сказать, что женщин перепутали? Ерунда какая-то…

— Автобус загорелся, осень сухая была — лес вокруг тоже вспыхнул. Так что многие тела сильно обезображены были, в закрытых гробах потом хоронили. Диндилю дед до этого в глаза не видел, волосы у матери подгорели, сама она чумазая, босая. Зато в Митьку от шока вцепилась и на Дарью отзывалась. Еще и документы все целы, хоть и помяты сильно. Так что когда Елизара Андреевича вызвали, все уверены были, что это его невестка.

— И бывший глава Тайной канцелярии ни о чем не догадался?‥ — с заметным сарказмом интересуется Земеля.

— Эй-эй, полегче! Догадался, конечно; это в больнице, куда пострадавшие попали, разбираться не стали. Если б не гибель сына, он бы наверняка сразу же понял, а так только после похорон неправильность уловил. Это мне мать так рассказала, сама она вообще от шока три дня молчала, не в себе была. Женщин в доме не было, всего трое слуг из ветеранов его обслуживали, так что осталась мать при Митьке нянькой. Дальше все как в старой истории, за исключением того, что мать он удочерил, когда мне лет шесть было, а меня ввел в род по всем правилам.

— То есть мать твоя не невестка ему, а приемная дочь, получается? Погоди, в бумагах было написано, что она Дарья Дамировна, а ведь тогда она Дарья Елизаровна должна быть?

— Глазастый! При удочерении в таком возрасте отчество не обязательно менять. Хотя она вообще не Дамировна, а Ивановна — чистокровная русская. Зачем это деду надо было — не спрашивай, я до сих пор не во всем разобрался.

— А кто твой отец?

— Нет у меня отца. До недавнего времени Николая Васильева отцом считал, а Митьку — родным братом.

— А это? — жест в сторону снимка.

— А это — отдельная песня… Вполне возможно, именно из-за него меня Задунайский и пригласил.

— Что, известная личность?

— Павел Александрович Потемкин собственной персоной.

Олег изумленно присвистывает, потом берет в руки снимок и сравнивает с моей физиономией.

— Надо же, одно лицо. Действительно, с таким родственником выдавать себя за внука Васильева-Морозова как-то…

— Нормально. Причем, заметь, я себя не выдаю, а являюсь им по факту. Документы об удочерении у матери имеются, есть записи в гражданских и церковных книгах, есть свидетели. — Не уверен, что Гришка подтвердит, если что, факт удочерения, но в том, что он знал, почти не сомневаюсь. Раз мать видела его у деда, когда училась, значит, еще тогда эта история завязалась.

— А третья версия?

— А третья версия — это копия второй, но с дополнениями, похожими на правду. Причем все дополнения — это исключительно мои домыслы, особых фактов у меня нет.

— Озвучишь, раз начал?

— Озвучу, куда денусь. Только сказочка еще загадочнее, чем предыдущие, получится, — вздыхаю, делая паузу перед последним, самым неприятным рассказом.

— Начну издалека. Есть такой городок, Коломна, аккурат между Москвой и Рязанью расположен. И вот туда-то и прибыл семнадцать лет назад молодой князь Потемкин знакомиться с будущей женой. А совсем юной девушке Даше страшно любопытно было посмотреть на наследника клана. Посмотрела. Результат сидит перед тобой. Если учитывать, что Павлу в тот момент двадцать шесть было, а Даше — семнадцать, то, как все происходило, надеюсь, объяснять не надо? — Земеля молча мотает головой. — Родители девушки сделать ничего обидчику не могли, а позора не хотели, поэтому отсекли дочь от рода и отправили подальше, в Рязань, к родственникам. Какими соображениями они руководствовались — сказать не могу, меня, как понимаешь, еще на свете не было. Мне и это-то нанятые люди раскопали с трудом, мать всего раз про Коломну обмолвилась, когда я маленьким был. Автобус, как я уже рассказывал, попал в аварию и сгорел, а неопознанный женский труп передали родителям, те похоронили и забыли. — На этом месте делаю перерыв, давая собеседнику переварить предысторию.

— Дальше все без изменений: мать — в няньках у Дмитрия, я — на подходе. Примерно в три-четыре года у меня начались выбросы силы. Вот тут-то дедуля и заинтересовался, кто мой отец. Про то, что у матери источник нестандартный, он и раньше знал, ей вдобавок к обычному светлому треугольнику огонь достался и молния капелюшку. — Олег удивленно вскидывается. Про то, что моя мать — лекарь от бога, уши я прожужжать всем успел, а вот про темную часть источника не упоминал ни разу. — У меня, ты видел, есть полный набор, просто светлый дар гораздо мощнее. Глава Тайной канцелярии, хоть и бывший, — это не я, ему мать раскололась быстро. Это мне пришлось угадывать папашку, благо добрые люди помогли. — Мой черед кивать на снимок. — Дальше ты знаешь: мать удочерили, а я стал Васильевым.

— Подробности, конечно, неприятные, но ничего особо страшного для тебя не вижу… Подожди, дай договорить! — просит Земеля, видя мои опасно сузившиеся глаза. — Как там сложилось у твоих родителей, точно ты не знаешь, может, это она его соблазнила? Могло же такое быть?

«Со своей колокольни» он прав — не знаю. Но несколько раз видел, как она от мужиков шарахается. Одному Шаврину удалось к ней как-то ключик подобрать, потому и терплю, хоть и не в восторге от него.

— Но, допустим, ты прав. Тебе я верю больше, так что примем это как данность. Но ты-то есть! Умный, одаренный, пробивной. Везучий, наконец! Такому не зазорно помочь, даже если не все гладко вначале случилось. В чем проблема?

— Про то, что случается с незаконнорожденными детьми Потемкиных, мы поговорим как-нибудь отдельно, — не к месту вспомнились мне некоторые подробности из документов, собранных Арешиной, — проблема в том, что дед ненавидел Потемкиных. Люто, до дрожи! Ты его не знал, поэтому бесполезно тебе это рассказывать, просто поверь на слово. А тут вдруг их ублюдка, давай называть вещи своими именами, не просто вырастил, а в род принял. И воспитывал наравне со своим внуком так, что я про него только хорошее вспомнить могу. Как тебе такое?

— Может, смягчился к старости? — Олег немного растерян. Даже у него слова «смягчился» и «глава Тайной канцелярии» с трудом укладываются в одном предложении, а что уж говорить обо мне, знавшем деда лично?

— Ну-ну! Мы точно об одном и том же человеке говорим?

— Какая разница, что ему в голову взбрело на старости лет! Он уже умер! Или ты в этом не уверен? — горячится друг.

— Умер, я сам на гроб землю кидал, тут без вариантов. А вот единомышленники его живы и здоровы. Гришка Осмолкин — из их числа; возможно, есть и другие где-то вокруг меня.

— А паранойи у тебя, часом, нет?

— Даже если у вас есть паранойя, это не значит, что за вами не следят, — назидательно цитирую старую шутку. — Я ему был нужен, чтоб свалить Потемкиных, — продолжаю уже серьезно. — Как — не знаю. И даже не уверен, что это лично его идея, не один же он планировал эту месть.

— И кто, по-твоему, мог указывать бывшему главе Тайной канцелярии?

— Есть варианты… — уклоняюсь от ответа. Ведь Земеля и сам знает ответ, но не принимает его — слишком уж тот фантастичен: только один человек мог потребовать от Васильева-Морозова что-то. Какое-то время Олег ждет продолжения, но все, что хотел, я уже рассказал. После нескольких минут тишины возвращаюсь к началу разговора:

— Собственно, история моя сейчас роли никакой не играет, просто сходство с Потемкиными в дальнейшем может боком выйти. А что касается всех этих торжеств и балов… Ну посмотрел я, как высшее общество поживает; впечатлился. Мне до такого — как пешком до Китая. Только, сам понимаешь, я им исключительно как игрушка Задунайских интересен был. Может, через несколько лет и сам по себе смогу, а пока… — не закончив фразу, машу рукой.

— Ладно, понял. — Не знаю, что он там понял, но тему закрываем. — Кстати, о Китае, точнее — китайцах. Я тут нашим звонил, так вот: У и Чжоу пропали.

— Как «пропали»? — не на шутку переполошился я.

— Просто одним утром ушли и не вернулись.

— Так, и что?

— Борька у Ли спросил, тот ответил, что волноваться не надо, уехали но делам.

От сердца немного отлегло, непонятки продолжаются, но, похоже, это никак не связано с моими перипетиями. По крайней мере, их не похитили, не убили, а ушли они добровольно. Обидно, конечно, но переживу это.

— Уехали — значит, уехали, — устало откликаюсь, — вольную им подписал, так что свободные люди, имеют право. Все равно отсюда ничего не сможем сделать. Еще что наши говорят?

— Ждут нас: они, похоже, след похитителей фур взяли. Я не все понял, Костин шифровался по телефону, но вроде как есть кого расспросить, дело за твоими талантами.

— Хорошая новость. Еще что?

— У них больше ничего. Я пару вариантов для нас присмотрел, но решение за тобой. Ваньку проведал — поселился в общежитии, но хочет потом квартиру снимать. Тебе привет передает, ждет в гости. Предлагаю завтра утром склады посмотреть, Метлу навестить — и в Москву, если дел больше нет.

— Есть у меня одно дело. Так что ты — в Москву, а мне задержаться придется еще на день-два.

— Фуры могут уйти, — предупреждает Олег.

— Плевать, мое дело важнее.

Земеля внимательно смотрит на меня и веско произносит:

— Я с тобой тогда.

— Вряд ли тебя туда пустят, но если останешься, буду благодарен. Мне спокойнее будет.

— Плохие предчувствия? — всерьез интересуется пилот.

— Нет, ничего такого. Хочу просто поговорить кое с кем.

Мне уже надоело, что многие вокруг знают обо мне больше, чем я сам.

Не пора ли узнать причину?

ИНТЕРЛЮДИЯ ТРЕТЬЯ

Жарко. Стены монастыря давали прохладу, но при любом выходе наружу ряса липла и путалась в ногах, напоминая о принятом сане. Нет, старик не тяготился своим монашеством. Лет ему было немало, жена давно скончалась, упокой Господь ее душу. Да и молодым стоило дать дорогу…

— Господин… к вам посетитель. — Постучавшийся послушник доложил как-то неуверенно, что сразу привлекло внимание.

— Ко мне? — Мало ли кто мог приехать, но именно сегодня никаких визитеров не ожидалось.

— Он сказал — к монаху лет семидесяти восьми, принявшему сан в июле тысяча девятьсот девяносто шестого года и обладающему влиянием.

— Любопытно…

— Из всей братии только вы подходите под определение. И еще он передал это, — послушник развернул грубоватую ткань, являя на свет старинную золотую чашу с вложенным документом, — мы все проверили: чаша чиста, бумага тоже.

Лист бумаги гласил, что чаша датируется концом шестнадцатого века и с большой долей вероятности принадлежала первому в династии Романовых — Михаилу Федоровичу. Экспертное заключение было подписано директором Петербургского Государственного музея и имело все необходимые печати и отметки об экспертизах. Приложенная к официальной бумаге записка гласила: «Я подумал, вам будет приятно вернуть имущество вашего предка. С всемерным уважением, Егор Васин (бывш. Васильев)».

— Наш пострел везде поспел… — скрипуче пробормотал себе под нос монах. — Еще что-нибудь было?

— Нет, господин, только это.

— Ну что ж, уважим дарителя. Он еще здесь?

— Да, господин. Прикажете просить?

— Проси. Но не сразу. Пусть ко мне сначала Урский подойдет.

Загрузка...