Лестница в небо

ГЛАВА 13

Борис носился по тесному помещению каюты, то и дело сбивая на пол разбросанные в беспорядке вещи, заламывал руки и причитал:

— Все пропало, все пропало!

Я, попытавшись первые два раза поднять упавшие предметы, чуть не оказался затоптан, поэтому плюнул на все и просто отшатывался при его приближении: в конце концов, это не последние варежки и шарф в нашем гардеробе.

Причина истерики была банальна: нас не допустили к участию в аукционе за приглянувшийся участок. Другие участки — пожалуйста, а вот этот, самый лучший из всех возможных, делал нам ручкой.

— Не мельтеши! — Надоело наблюдать мне за его метаниями.

— Что «не мельтеши»?! Ты знаешь, сколько мы уже денег вбухали именно в тот проект? А теперь все пойдет коту под хвост!

— И не ори на меня. Я — знаю, — осадил я разошедшегося приятеля, — только что мы можем сделать? Сам же сказал, что ваш отец это вроде как экзаменом для тебя и Артема устроил. Он помогать не будет, а кого еще попросить — я просто не знаю. Задунайских?

— Не вздумай! — Я по большому счету и не собирался, уточнил просто, чтоб отвлечь Бориса, очень уж он переживал первый в жизни провал, но тот даже испугался этой возможности и принялся объяснять: — Во-первых, это слишком мелко, чтоб князя беспокоить, на дружескую услугу уже не тянет, а для совместного дела… Вот если бы мы с самого начала предложили кому-нибудь из его сыновей поучаствовать — тогда можно было бы попросить, а так… Правда, не факт, что он тоже не умыл бы руки, мог бы как и мой — выделить Михаилу средства и посмотреть, как он барахтаться будет. А во-вторых, я, если бы хотел, через Сергея подобное решил.

— И что мешает? — Тактика отвлечения срабатывает, забег прекращается.

— Да то же самое: пользоваться дружбой для подобных мелочей, да еще в самом начале — верный шанс очень быстро эту дружбу потерять. Он же сам не сможет помочь, будет к отцу обращаться, а это уже совсем другой уровень выйдет.

— Интересно, а для чего тогда можно эту дружбу использовать? — С недавних пор я стал довольно скептически относиться к понятию дружбы с клановыми, очень уж по-разному, как оказалось, мы понимали данное явление.

— Либо совсем по ерунде, вроде как ты тогда насчет катера спросил — это даже не услуга со стороны князя была, а так, повод поболтать с бывшим сослуживцем. Либо когда совсем прижмет, но это всего один раз получится, дальше отношения все равно изменятся. А сейчас на кону не жизнь стоит, так что я предпочту потерять деньги, чем эти связи. Эх! Был бы у нас кто-то в императорской канцелярии!‥

— Орбитин Григорий Григорьевич подойдет? Из юридического отдела.

— Та-а-ак!!! — Борис коршуном накинулся на мою визитницу, выхватив из рук.

— Подожди, я ж не достал еще!

— Сам достану! Так, что тут у нас? — Приятель увлеченно потрошил кожаный кармашек, вываливая на стол разнообразные визитки.

— Круглов Иннокентий Эдуардович, директор банка. Охренеть! Откуда ты его знаешь?

— Сначала летом, а потом в сентябре с ним немного пересекался: ему мои идеи насчет банковской охраны понравились, так он купил кое-какие наработки.

— И где ты был с этой визиткой, когда я по банкам в поисках кредита носился?

— Я вообще не понимаю: зачем нам кредит, если собственных денег хватает?

— А! Ты безнадежен! — Борька машет на меня рукой. — Орбитин Григорий Григорьевич, вот он! А этот откуда в коллекции?

— С ним самим не знаком, у родственничка его в Москве контакт попросил.

— Что родственник?

— В канцелярии губернатора состоит, за… — характерный жест потирания пальцами, — помогал китайцам подданство оформить, он же бумаги на титул принимал, за то же самое помог шероховатости сгладить.

— Так это же самое то! Погоди, я сейчас Михалыча разверну, надо сразу к нему отправляться, пока еще не поздно!

Сбегав в рубку, довольный Борис продолжил копаться в моих сокровищах.

— Московский музей; архив; архив… Кугурин Антон Алексеевич — это кто?

— Помощник Милославского.

— Угу… — Гаситель опасливо отодвинул визитку подальше от себя, словно она могла его укусить. — Это кто?‥

Большинство визиток, конечно, относилось к Москве, но и в Питере у меня круг связей нехилый образовался. Кое-какие контакты Борис отложил, собираясь использовать этих людей в своих планах, какие-то кучей вернул мне, пренебрежительно отозвавшись: «Мусор!» Некоторые принял к сведению.

Вообще, с течением времени я все больше стал понимать, как невероятно повезло мне с Черным. Не знаю, сам по себе он был таким оборотистым товарищем или старался отплатить за возможность нормально существовать в зоне действия наших источников, но парень развернул бешеную деятельность по нашему обогащению. И куда только его былая стеснительность делась? Вне школы он постоянно висел на телефоне, консультируясь с отцом и его помощниками, с братом, с нашими появившимися партнерами, что-то черкал в своем ежедневнике, гонял файлы на специально приобретенном для него компьютере, считал, распечатывал.

Моя роль в нашем предпринимательстве сводилась к сопровождению товарища на деловые встречи: Борис при всех его достоинствах по-прежнему оставался энергетическим вампиром, а учитывая, что на переговорах он волей-неволей волновался, то порой заметно откачивал у меня силушку. Зато не чувствуя давления, договаривающиеся стороны весьма спокойно находились в его обществе и воспринимали его доводы — хотя пару раз, будь моя воля, я бы гасителя на них нарочно спустил.

Я, как и предполагалось, сидел «с умным видом» и кивал. Преувеличиваю, конечно, во многом я разбирался ничуть не хуже Бориса, а уж работу ТРК (торгово-развлекательного комплекса то бишь) представлял гораздо полнее, но если кто-то делает за меня мою работу и делает ее хорошо, то почему бы и нет? В основном приятель справлялся сам, но иногда, когда Борис терялся, мне приходилось подхватывать разговор. Именно ради таких моментов Черный предпочитал брать на переговоры меня, а не Шамана или Земелю. К тому же в их присутствии народ часто путался, считая их старшими и обращаясь к пилотам напрямую, что рождало мелкие, но неприятные недоразумения.

Так благодаря Борису наш комплекс потихоньку обретал реальные очертания. Помимо ТРК Борис развернул производство этих чертовых стеклопакетов, не отдав отцу лицензию. В Москве за производством все равно присматривал Лев Романович, скупая продукцию на корню; охрану, понятно, организовали Бок и кистеневцы, а вот в Питере мы выжили с соседнего участка Замориных, одновременно вынуждая Потемкиных убрать свою подслушку и просроченную тушенку.

Девятое марта ознаменовалось сразу двумя событиями: тихо отошел на тот свет в своем монастыре отец Никандр (но об этом я узнал позднее от Григория), а в моей жизни появилась бабушка.

С бабушками до сего момента мне не везло: в прошлой жизни мамина мать умерла до моего рождения, а отца я не знал — меня мать родила «для себя», так и не выйдя замуж, так что отцовской родни в глаза не видел. В этом мире ситуация обратная: мамина родня была жива-здорова, но связи с ними мать не поддерживала, не желая воскресать из мертвых. В мотивы не вдавался, но считаю, что тот их давний поступок с отсечением опозоренной девушки от рода иначе как предательством назвать нельзя. С отцовской стороны благодаря путанице, созданной дедом, бабушкой я считал давно умершую мать Николая. И вот только недавно узнал, что, оказывается, есть у меня неучтенная бабушка.

Знакомство с ней началось обычным субботним днем. Ничто, как говорится, не предвещало…

Дверь в моих комнатах открывалась вовнутрь и с недавних пор запиралась на засов. Говорят, учить язык легче, если спать со словарем, в моем случае — сразу с тремя (интересно, а количество словарей влияет на скорость обучения?), но я — я не мог. Понятно, что лучше бы не смог с самого начала, но покажите мне того, кто в моих обстоятельствах отказался бы! А вот теперь было… противно, что ли? Нет, не то слово… не описывает оно весь коктейль эмоций, что я испытывал при взгляде на этих женщин. Короче, не хотелось — и все!

Запор прибил собственноручно: грубый, купленный в обычном хозяйственном магазине, на фоне новенькой двери он смотрелся особенно эклектично, но меня все устраивало. Умом понимал, что эта выходка на уровне как раз-таки моего тела, а не сознания, но почему-то захотелось показать свое отношение именно таким образом. Нормально поговорить по-прежнему мешало незнание языка с обеих, или правильнее сказать — с четырех сторон, а так жест оказался понятен без слов.

Сегодня я закрылся не от китаянок — день был в самом разгаре, а пытался спокойно разобрать натасканные Гришкой бумаги. Гвардеец появлялся в среднем раз в две недели, принимал сеанс лечения, а взамен приносил мне новости и всякое-разное из своей конторы. Пришлось даже попросить его поумерить пыл: как бы такое рвение боком не вышло. И вот теперь выдалось свободное время изучить последнюю посылку. Разгадывая корявый почерк очередной записки, увлекся и не услышал топота, но распахнувшуюся дверь не заметить не смог: запорная петля висела на языке засова, сверкая четырьмя выдернутыми саморезами. Десятисантиметровыми, между прочим!

— Гор, там к тебе, это надо видеть! — только Земеля, бывший сегодня на базе по своим делам, мог так бесцеремонно обойтись с преградой в мою комнату.

— Дверь-то — за что?

— Извини, случайно… — Сняв скобу, он одним движением загнал крепежи обратно в стену. — Рекомендую поторопиться: возможно, придется переодеваться.

Спустился в холл к обзорному стенду. Идея была моей, а исполнение — Руса: по территории, на въезде и у эллингов, вдоль забора, а также на подъездах к нашей базе были установлены видеокамеры, изображение с которых постоянно транслировалось на целую стену из телевизоров, установленную в холле. То же самое шло еще на пост охраны, но там стенд был не таким масштабным — здесь еще в угоду эстетическому виду было много сделано.

Один из экранов показывал, как в нашем направлении двигается внушительная кавалькада: два джипа охраны и машина представительского класса.

— Думаешь, к нам? — Дорога вдоль баз проходила не особо оживленная, но и не такая уж тихая.

— Потемкинские машинки-то — на флажки глянь! Ты много мест в нашем углу знаешь, куда они направляться могут?

— Логично. Ладно, пошел переодеваться.

Пока вылезаю из джинсов, напяливаю приличный костюм — гости добираются до дома.

— Ангелина, Полина Зиновьевна! — приветствую вошедших. — Чем обязан?

— Внучек!‥ — шепчет пожилая женщина, подходя вплотную ко мне. Ее пальцы гладят мои волосы, щеки. — Малыш!

Позади слышится негромкий хмык Олега. Стоящий в дверях подсобной части Чжоу являет чудо: широко раскрывает глаза. Ангелина за спиной бабули строит обреченную моську. Очень ее понимаю.

— Можем мы поговорить? — берет себя в руки гостья.

— Да, конечно, прошу в гостиную.

За предложенной чашкой чая бабушка успевает перезнакомиться со всеми обитателями дома, но потом они тактично испаряются из виду, вспомнив про неотложные дела. Лина, как воспитанная девочка, сидит за столом молча, слушая старших. Ну-ну: верю-верю. Интересно, а сестрица тоже номера вроде Машкиных откалывала или все же поспокойнее была?‥ Оживляется она только в момент появления Черного, перекинувшись с ним парой фраз. А после его ухода снова замолкает, сосредоточившись на разглядывании обстановки.

— Ты, наверное, уже знаешь, что приходишься моему Павлу сыном? — спрашивает Полина Зиновьевна, отставив чашку.

— Доказательств не видел, но догадываюсь.

— У тебя же брали анализ?

— Кровь брали, и не только, — морщусь, вспоминая показавшуюся мне унизительной процедуру, — но с результатами никто не знакомил. Возможно, просто не до меня было, у вас же горе случилось. Кстати, примите мои соболезнования: с Александром Павловичем я едва познакомился, но он успел произвести на меня впечатление. Елизавете Михайловне не был представлен, но на портретах она выглядит красавицей. — Все время приходится помнить, что ложь одаренным видна как на ладони, и правильно подбирать слова. Насчет Сан Палыча не знаю, но Елизавету Михайловну я бы пару раз на бис прикопал за ее дела… но не скажешь же такого при ее дочери и свекрови! Уж Лину-то я бы точно от этих знаний оградил. А единственное, за что смог похвалить погибшую, — так это за внешность, эффектная женщина была, чего папаше не хватало? Хотя сам-то… три красавицы под боком, а я нос ворочу; может, и Павел в ней гнильцу с самого начала чуял, вот и не сошлись — искал приключения на стороне. И все равно моя мама красивее!

На мои дежурные слова родственницы мрачнеют, а Лина совсем по-детски шмыгает носом и тянется за платком.

— Не будем об этом. Их, к сожалению, уже не вернуть…

Ага, а вот здесь бабуля фальшивит… похоже, знала кое-что про невестушку!

— Но это тем более повод позаботиться о живых! Внуков у меня немного, и для еще одного легко найдется место в сердце! Егор, ты ведь позволишь мне узнать тебя поближе?

— Как вам будет угодно, Полина Зиновьевна! — Услышав подчеркнуто официальный ответ, женщина едва уловимо морщится, но тактично не спешит навязывать менее формальное обращение.

— Тогда, может, расскажешь нам о себе?

Пока делился биографией, взмок десять раз. И вроде бы уже заготовил заранее правдивый рассказ, каждое слово в нем проверил, но собеседницы ведь не только слушали, они и вопросы задавали. А вот тут-то приходилось вертеться юлой! Кроме языка приходилось еще и за телом следить: после давней подсказки Арешиной-старшей обнаружил у себя несколько жестов, характерных для Елизара Андреевича. Видимо, не врут психологи, когда говорят, что все в нас закладывается в раннем детстве: хоть и не совсем Егор я теперь, а вот память тела проявляется то и дело, приходится одергивать себя. Большая часть моего окружения, понятно, и внимания на это не обращает, но живы еще, как оказалось, люди, помнящие деда, а уж княгиня Потемкина однозначно была с ним знакома.

— А чем собираешься заняться после гимназии?

— На целителя, скорее всего, пойду учиться. То есть в военно-медицинскую академию с обязательным курсом для одаренных.

— На целителя… — немного разочарованно тянет Полина Зиновьевна.

— Чем вам не нравится?

— Просто ты достоин большего! — с жаром начинает убеждать меня женщина. — Зачем тебе копаться в этом? Я могу попросить, и тебя примут в гвардейское училище! Хочешь пойти во флот — у нас и там много связей! А врачом… не знаю. Это же грязь, боль…

Ага, а на флоте, значит, все поголовно ромашки нюхают! Но мысль я понял; вот потому и мало у нас одаренных целителей, что наши благородия брезгуют ручки в крови раненых испачкать! Я, правда, тоже не сразу к этой мысли пришел, сначала по другому пути идти хотел, но нашел лазейку: как и хотелки свои совместить, и талант в землю не зарыть, и необходимый стаж для моего плана наработать. Метла подсказал. Сам он пока над направлением размышляет — время есть, очень уж много та же онкология преимуществ дает, но выяснил, что если передумает, то после третьего курса можно будет перевестись ко мне, если все у меня выгорит. А мне протекция, конечно, понадобится, но тут у меня даже выбор будет, к кому обратиться.

— Очень достойная профессия — людей спасать. Не понимаю, что вам не нравится!

— Достойная, я не спорю… Но… — С ходу у женщины аргументов не нашлось. Не может же она прямо заявить, что быть бабулей героического летчика или капитана гораздо престижнее, чем безвестного медика.

— Да что мы все обо мне? Я не откажусь и о вашей жизни узнать, — перевел я беседу в новое русло…

Уехали от меня родственницы поздно, успешно похоронив все мои планы на день. Еще и вынудили дать обещание приехать с визитом на следующий день. От переполняющих эмоций забыл вечером запереться, и… Зато заснул потом быстро, а не переживал полночи, так ли как надо провел разговор.

Отдаю должное таланту Полины Зиновьевны: ей потребовалось всего две недели, чтобы найти ту тонкую грань, которая превращала для меня навязанные родственные узы в необременительное и даже приятное общение с умным человеком. Быстро осознав, что подход «бабуля-внук» не работает, она перебрала еще пару вариантов поведения и окончательно встала на позицию интересного собеседника и гида по высшему свету, политике и просто миру, привлекая меня именно этим аспектом. Пламенной любовью не проникся, все-таки именно эта женщина воспитала моего отца, но вот некоторое удовольствие от встреч, что скрывать, получал. Еще подкупало то, что княгиня не фальшивила, иначе я сумел бы свести контакты к минимуму, но она именно что искренне искала точки соприкосновения с найденным внуком.

Жили родственницы в Питере вдвоем, младшие Катя и Миша оставались с отцом на родовых землях под Екатеринбургом, который по прихоти здешней истории получил то же название, хотя и в честь другой императрицы. Из-за траура выбор развлечений бабушки и внучки был невелик, так что моим визитам радовались обе. Иногда помогал Лине с уроками, но чаще разговаривал с княгиней на разные темы, с ужасом понимая, как мне не хватает в этом мире таких вот эрудированных, ориентирующихся в любых темах женщин. Ей-богу, иногда в шутку думал, что будь я в своем старом теле, то за Полиной Зиновьевной вполне мог бы и приударить! Тем более что выглядела она максимум на пятьдесят, а настоящий возраст я хотя и знаю, но озвучивать не буду.

Только не надо считать меня придурком, забывшим осторожность, а также мать и брата — в угоду новой богатой родне, но то, что я в итоге не так уж и тяготился этим общением, скрывать не собираюсь. Впрочем, и то, что собирался извлечь из него выгоду, — тоже.

Новой вехой в моей жизни можно считать пятое апреля. В эту пятницу, вернувшись с учебы, я вместе со всеми родичами стоял в ангаре Бушарина и ждал обещанного сюрприза.

Профессору, несмотря на кутерьму, я уделял время исправно. Раз или два в неделю мы всей компанией зависали в его ангаре, заряжая накопители и обмениваясь новостями. Также регулярно я финансировал его запросы и доставал из закромов алексиум. Начав помогать Григорию, я в противовес стал помогать и Большакову, фиксируя результаты обоих в собственном журнале. Разницы между темным и светлым одаренным в скорости восстановления пока не заметил, а потерявший часть свойств алексиум передавал профу на его опыты, все равно для «проращивания» он становился непригодным, а вот Александру Леонидовичу для последующей обработки вполне годился.

Но в последние две недели обратил внимание, что Олег с Алексеем ходят в лабораторию по утрам, когда мы с Борисом на занятиях. Естественно, этот момент не мог меня не заинтересовать, я даже пытался выяснить, но когда узнал, что дело в очередном апгрейде их доспехов, интерес потерял: очень уж много оптимизаций провел проф на пару с Виктором с нашими МБК, чтобы считать очередную каким-то выдающимся событием. Но, судя по предвкушающему выражению лиц пилотов, сегодня мне предстоит оценить нечто особенное.

— Ты, главное, приноровись сначала, и уровень мощности контролируй, — наставляет меня Шаман, пока я влезаю внутрь, — новый движок — зверь, привыкнуть нужно.

Устроившись в МРМ, сразу же накачиваю тело жизнью. Это у Шамана доспех мощнее, а у меня он на скорость рассчитан, так что первым делом возрастет именно эта характеристика. Скосив глаза на регулятор мощности, обнаруживаю, что он кем-то сбит на единицу при шкале в сто. Памятуя слова Лехи, выставляю «15» и прислушиваюсь к работе. Вроде бы все нормально. Вижу, как проф машет руками, но, поскольку рация молчит, отношу это на счет пилотов и стартую, собираясь подняться на пару метров…

Крышу, как мне потом рассказали, я пробил феерично. Чудом вписавшись между балками, я головой проделал дырку в шифере и вылетел на простор. Причем для меня это выглядело так: вот я стою на полу — и вот я в небе; без малейшего перехода от одного состояния к другому.

«Гор! Спускайся!» — орет но рации Шаман.

— Идиот?! Я же размажусь!

«Регулятор сдвинь! Все же было выставлено!!!»

Легко сказать… кроме скорости возросла и чуткость: любое движение плечами приводило к тому, что меня болтало из стороны в сторону, вжимая в стенки меха. Земля то удалялась, то опасно приближалась, от базы отнесло уже на добрый километр. Вдобавок пошедшая носом кровь залила изнутри забрало и видимость резко ухудшилась.

«Замри!!! Сейчас подхватим!»

Замереть тоже долго не удавалось. Помаявшись, поднялся повыше и стал приноравливаться. Через пятнадцать минут смог-таки уменьшить мощность до приемлемых трех единиц. Вот тут-то и оценил гений профессора: это была сказка! Петли, виражи, все то, что не удавалось мне раньше, сейчас получалось легко и непринужденно. Отток энергии не ощущался совсем, словно работал доспех не на моей собственной силе, а от автономного источника. Песня! Вылетев на речной простор, стал вспоминать все виденные ранее фигуры высшего пилотажа. Подоспевшие пилоты пытались меня поймать, но на эйфории я затеял с ними салочки, не обращая внимания на гневные возгласы по рации. Весь потенциал меха заиграл новыми красками.

«Гор! Снижайся…. твою мать!» — ненавистное ругательство привело меня в чувство.

— Маму не трогаем!

«Да, !‥!» — высказал все, что накипело, Шаман.

«…!» — добавил Земеля.

— Ладно, увлекся. Где база? — За время обкатки меня унесло куда-то далеко от знакомых ориентиров.

«Лети по руслу, не ошибешься».

— Фантастика! У вас так же?

«Зацени, пока рыбаков нет!» — Пятиметровое водяное лезвие вместо обычного двухметрового сорвалось с Лехиной руки и разбило льдину в мелкое крошево. Олег засадил рядом снаряд плазмы, от которого лед вспучился, а потом со взрывом испарился.

«И это на семи процентах!»

— Всю калибровку заново выставлять придется!

«Кто ж знал, что ты регулятор сдвинешь?! Я же специально все с утра настроил!» — завелся Шаман.

— Так объяснять надо было лучше! Я бы убился как нефиг делать!

«А ты куда торопился? Инструкции не получил, а уже прыгать! В армии я бы тебя в карцер за такое посадил!»

— Но-но! Я, между прочим, твой шеф!

«Это на земле ты шеф, а когда в воздухе — кузнечик сопливый!»

— Эй! За словами следим!

«Так, брэк! — вмешался Земеля. — Разбор полетов — на земле! Эфир не засоряем! Если нас засекут, то штрафом не отделаемся!»

— Мы же вроде за городом?

«А база — нет! Так что тихо и молча! На бреющем!»

Стыдно перед профессором, но на базе мы с Шаманом подрались. Он все норовил надавать мне подзатыльников, и один раз успел. Я за собой вины не чувствовал, поэтому ответил. Сцепились мы с ним знатно: если бы не Земеля, разнесли бы на фиг все вокруг. Охолонули, когда он поверх наших голов засадил молнию, взорвав все лампы в ангаре, а после стукнул лбами и растащил по разным углам.

Придя в себя и привыкнув к недостатку света, я оценил наливающуюся шишку на Лехином лбу, нащупал у себя такую же и начал ржать. Шаман сначала зло дернулся в мою сторону, но, посмотрев на мое лицо в засохшей крови, набухающий «рог», махнул рукой и присоединился. Деловитый Олег принес откуда-то ведро воды и щедро разделил между нами. Теперь мы вообще напоминали двух мокрых ощипанных петухов, что привело к новому взрыву смеха. Испуганные Александр Леонидович с Виктором неуверенно присоединились к нашему веселью. И только Земеля смотрел на нас укоряюще, усталым взором отца неразумных детей.

— Шаман дело говорит, — произнес он, дождавшись, когда мы успокоимся, — в воздухе ты новичок, так что он или я за главного. Но лучше Леха, у меня немного другие приемы. И это не оговаривается, иначе больше неба не увидишь!

Вздохнув, я признал их правоту. А после начал благодарить профессора. Александр Леонидович отошел от шока и, сияя, принимал похвалы. К моим восторгам присоединились и оба пилота, вконец смутив профа.

Вечером наша компания с размахом праздновала успех в лучшем ресторане, поднимая здравицы за гений Бушарина. Конечно, дел было еще море, требовалось довести до ума кучу мелочей, разработать документацию, оформить патенты. А главное — повторить ту же работу для промышленных энергоблоков, поскольку для МБК, как и ожидалось, такая мощь была избыточной; но самая главная веха уже была пройдена.

— Егор, помните, вы предлагали заключить с вами союз? — спросил меня захмелевший профессор на крыльце ресторана, куда они с Метлой выбрались подымить, а мы — с ними за компанию проветриться.

— Вы готовы дать ответ? — насторожился я.

— Да!

— И?‥

— Да! — пьяно качнул головой проф. Э-э-э, да он, похоже, уже никакой, это нам алкоголь — как слону дробина, а проф у нас неодаренный, но пил наравне, да еще не со мной, а с этими бугаями-пилотами.

— Что «да»? — уточняю.

— Я согласен!

— Если не секрет, почему именно сейчас? — Мне действительно интересно, почему Бушарин решился на этот шаг сегодня, когда добился успеха, а не тогда, когда все было зыбко.

— Пнимайте, — глотая гласные, сказал профессор, — я мнго дмал… Я мно-го ду-мал, — перешел он с натугой на внятную речь. — Я сам не смогу нормально пристроить свое открытие. А у вас, я знаю, есть выходы на Потемкиных… — Почти безвылазно сидя в лаборатории, проф пропустил некоторые изменения в моем статусе.

— И вы не пожалеете? Это ведь на всю жизнь?

— По нашему контракту все оборудование ваше, найти подобного Борису мне нереально, а наработки принадлежат нам в равных долях. Так что все равно так и так нам с вами придется работать дальше. Так почему бы и не таким образом?

— Это будет честь для меня, профессор!

— И для меня, Егор!

Звеня мелочью в карманах, с кучей полных пакетов в руках, в очередной раз стучусь в рассохшуюся дверь Совы. За прошедшие три месяца я успел примелькаться в общаге, но все равно ощущаю спиной заинтересованные взгляды встреченных в коридоре студентов.

— Что на сей раз? — заинтересованно спрашивает Тарас, заглядывая внутрь пакета.

— Давай сегодня пол научимся определять?

— Это просто! Полтинник, — выставляет он цену умению.

— Нормально! Сейчас пойдем или поешь сначала?

— Я б поел, — смущенно признается мой наставник.

— Ешь тогда. На меня не смотри, я сыт — из гостей к тебе. — Сегодня был день обеда у Потемкиной, а как я узнал теперь на собственном опыте, закормить внука — это святая обязанность каждой порядочной бабушки, даже если она княгиня. А уж Полину-то Зиновьевну непорядочной назвать ни у кого язык не поворачивался.

Собственно, я бы мог не вестись на обаяние родственницы, жизненного опыта у меня на это хватало. Это в детстве мне хотелось иметь бабушку, и то по принципу: у всех есть, а почему у меня нет? Но сейчас-то я точно в ней не нуждался. Но, во-первых, почивший отец Никандр приложил столько усилий, чтобы нас свести, что грех было бы не ответить взаимностью, а, во-вторых, оттолкни я родню — уже они запросто могли бы помножить на ноль все мои усилия по пробиванию наверх. И, в-третьих, я, наверное, все-таки подхватил этот вирус безбашенности, присущий всем одаренным, но мне просто было интересно, на кой хрен я им сдался? Любопытно, блин!

А еще на княгиню в свете успеха Бушарина у меня были большие планы. Точнее не на нее, а на папашу. Вторым после Потемкиных по выпуску энергоблоков шел клан Воронцовых, с которыми у меня не было никаких связей. Да и странно было бы обращаться к ним, имея выход на первых. К тому же у Воронцовых было дофига дочерей, так что оглянуться не успел бы, как оказался женатым и вошел в клан на их условиях, а мне этого не хотелось. А вот Потемкиным такой финт провернуть было очень сложно: как ни крути, а я почти всем свободным девушкам из клана приходился достаточно близкой родней. Так что хочешь не хочешь, а отцу придется со мной договариваться и отстегивать приличную долю. По-родственному, так сказать…

Сове было неловко есть в моем присутствии, он то и дело норовил впихнуть в меня хоть кусочек, но я был непреклонен:

— Ешь, ради бога, сам! Я если что-нибудь съем, то точно все наружу попросится в вашем бомжатнике! Оно тебе надо?

— Что такое бомжатник?

— Еще один!‥ — Объяснять свои словечки меня уже заколебало, но они периодически лезли из меня, несмотря на весь контроль. — Бомж — это аббревиатура: без определенного места жительства; бродяга, в общем, бездомный. Соответственно ночлежка ваша — бомжатник. Все ясно?

— Ясно, просто я слова такого не знал. Бродяги, они и есть бродяги. Нищие. Попрошайки. Горемыки. А про бомжей я от тебя первого слышу.

— Да есть у меня привычка новые слова придумывать, не обращай внимания. Поел?

— Ага. Переодеваемся?

Комплект одежды для выхода «во тьму» (в противовес выходу в свет) я держал у Совы. Представляю, что сказал бы тот же Ван, забирая в стирку вещи, пропахшие дном городской жизни. Ничего бы не сказал, на самом деле, но поглядел бы так укоризненно…

— Буфетчица, ты где? — орет Тарас, заходя в сарай. — Их благородие опять к тебе пришел! Сиськи смотреть!

— Захлопнись! — Несмотря на место, уважение к беременным женщинам у меня еще сохранилось, так что до цинизма Совы мне было далеко.

— Анна, выходи!

— Учись, студент! Вишь, их благородие — со всем уважением, а ты! — вышла к нам моя поднадзорная. — Здрасьте, благородие! А денюжек сегодня скоко дашь?

— Привет, красавица! Десятку заготовил: как ты и просила — по полрубля наменял.

— Ох, барин, вот умеешь ты к девушке подход найти! Не то что некоторые! — злобно зыркнула она в сторону Тараса.

— Ты, Буфетчица, на меня не тяни! Кто еще тебе такого щедрого клиента подгонит! Мыша-то где?

— А кончилась Мыша! — не Тарасу, а мне ответила женщина. — На той неделе ихние на ней что-то отрабатывали, так и отошла к ночи, кровью истекши! — Мышой звали вторую беременную в этом гадючнике, у которой дела шли не очень. Беременность протекала тяжело, плод был откровенно нежизнеспособный, но такого исхода я, признаться честно, не ожидал.

— И что? — тупо спросил я от неожиданности известия.

— Да приставам тело отдали, да и все! Гудырыч, хахаль ейный, кручинится теперь, такой бакшиш пропал! Но ты, барин, не сумлевайся: как Гудырыч себе новую жонку найдет, будет у тебя новый материал! У Гудырыча струмент еще рабочий, не то что у остальных пропойц!

— Ты это, Анька… ты меня не пугай, — опешил я от ее речи, — мне такого счастья сто лет не надо! Я бы вообще сюда не пришел, если б не нужда!

— Тю! Благородие! Тебе ли о нас плакать! Ты небось дома из расписной посуды жрешь, пуховым одеялом укрымшись! С ледями на балах танцуешь! А царя видел? — с жадным любопытством вдруг спросила Буфетчица. — Ну скажи, видел ведь?‥ — заныла она.

— Ну видел пару раз… — Сова, раскладывая газеты на скамье каморки, с любопытством покосился на меня.

— А какой он? Правда красивый? У меня если мальчик будет, я его точно Костей назову! — мечтательно заявила первая леди помойки.

— Вот сейчас и выясним, — прервал наш диалог Тарас, — ложись, красотка!

Вопреки желанию Буфетчицы, у нее была девочка.

— Ань, может, мне тебе комнату снять? — спросил я, когда мы с Тарасом закончили. — Сгинешь ведь здесь ни за грош. А так работу бы себе нашла, в люди выбилась, ты ж не пропащая еще бабенка?

— Эх, барин! Добрый ты! На што мне комната, я ж в ней быстрее пропаду! А здесь у меня компания! Кол-лек-тив! — по слогам выговорила она. — Слышь, студент! А правда, что девка у меня здоровая будет? — уставилась она на Тараса.

— Правда, удивительно даже, — отозвался он.

— Благородие! Ты, ежели добрый, найди ей семью. Я до родов в рот ни капли не возьму, вот те крест! — торжественно пообещала она. — Только прав ты — сгинет она со мной! У нас жисть короткая, а так я знать буду, что кровиночка моя выживет. Поклянись! — вцепилась она в мою руку.

— Клянусь! Анька, только ты сама себя береги. Вот, забери свое, — отдал я ей заготовленную мелочь, — и к этим, которые Мышу замучили, не суйся!

— Да я што, не понимаю, што ль?! К тем только доходяги идут, которым море по колено. Но помни, барин, ты поклялся!

— Запомню, Аня!

Как и папаня, я оказался спец по мальчикам. Мальчик, мальчик, девочка. Хуиланг (и материться не надо, произнося это имя…) оказалась гордой носительницей дочери. Ван, в чьей верности у меня с недавнего времени не было сомнений (а я все-таки нашел способ проверить), перевел ей мой вопрос:

— Хуиланг, у тебя будет девочка; может, останешься? Жениться не женюсь, но малышку всем обеспечу.

Девушка, испугав меня своим порывом, рухнула на колени и припала губами к руке, которую от неожиданности не успел спрятать. При этом она лопотала, а китаец переводил:

— Уверен ли господин, что другие дети будут мальчиками?

— Да.

— Господин очень щедр, — продолжил переводить китаец, — но он не знает, каким почетом будет окружена его дщерь: сам великий Сын Неба изъявит желание взять ее в свой гарем! Это придаст небывалый почет роду Чжао. Я знаю, девочка будет не меньше чем «хрустальной звездой»! А внук господина станет следующим Сыном Неба! Оракул не ошибся, предрекая нашему роду славу! — Впав в ступор, мы с Ваном переглянулись.

Китаец о чем-то затараторил с девушкой, а мне оставалось только догадываться о содержании — набранный к сегодняшнему дню словарный запас позволял разве что выхватывать отдельные слова из потока, а общий смысл от меня ускользал.

— Хуиланг, о чем ты? Какой, к хренам, оракул?! — попытался я вклиниться в их диалог.

— Господин, я прошу, это очень серьезно, — от своего имени обратился ко мне Ван. — Это предсказание сделал лучший в Поднебесной прорицатель! Не надо препятствовать Нефритовым Цветкам, вы ничего не сможете сделать: звезды уже сложились. — Внезапно он низко мне поклонился.

— Ван, какого хрена?! — Я стал заводиться.

— Я кланяюсь будущему тестю императора и деду нового. Да будет он царствовать в веках!

— Да!‥ — только и смог сказать я.

Звезды, оракул, хрустальный шар, карты Таро!‥ Мистика-кабалистика!!! Но ведь по опыту знаю, если баба… — ну, женщина — себе вобьет что-то в голову, то никакой здравый смысл ее не переубедит! Я еще мог понять Лин и Ки, которые с большой вероятностью могли теперь рассчитывать на богатое наследство, размеров которого в тот момент просто не представлял, но это — было за гранью моего понимания!

На эмоциях меня понесло, а Ван переводил все замершей женщине:

— Я не хотел этих детей, мне они не нужны сейчас, но вытравить их не поднимается рука! Черт с вами, езжайте в свою Поднебесную! Но горе вам, если ваши действия приведут к их смерти! Камня на камне не оставлю ни от вашего рода, ни от рода Лю! Понадобится — и до Сына Неба доберусь, это будет не первый император на моей совести! В порошок сотру, поняла?! — Наверное, я был страшен в этот момент, потому что на нервах дал волю своему источнику, и он придавил своей силой моих собеседников. Вокруг нас закружились, вспыхивая, листы бумаги со стола, задрожали безделушки в горке, по потолку и стенам искрами поползли разряды. Вода, слава богу, не отозвалась, а то еще закоротило бы всех.

Опять припав к моей руке, Хуиланг жизнью поклялась, что с моих детей и волосок не упадет, что перевел мне вконец ошалевший Ван.

— На! — прекратив светопреставление, отдаю женщине три браслета, заказанные у ювелира. Сделанные по всем правилам, с выгравированными иероглифами, они не оставляли и тени сомнения в моем «добровольном» отцовстве.

— На обратной стороне — цифры, это счет в Германском банке, — Ван добросовестно переводит, — счет на предъявителя, никто не отследит, филиалы у вас есть, я уточнял. Но ты меня поняла?! — ухватив все еще коленопреклоненную женщину за подбородок, я заглядываю ей в глаза. Она испуганно кивает.

— И, Ван, прибери здесь! — От души хлопнув дверью, выхожу из гостиной.

Короткую неделю внутрисеместрового отдыха опять провожу в пути. На сей раз с Земелей. Идеальный спутник — в душу не лезет, мои закидоны переносит со спокойствием истинного флегматика. Борис, изначально собиравшийся составить нам компанию, все-таки предпочитает остаться в Питере — с Сергеем Гагариным они неплохо задружились, и тот опять зовет гасителя к себе. На сей раз приглашение распространяется и на меня, ведь благодаря действиям княгини мой статус заметно вырос в глазах окружающих, но удается отговориться давним обещанием. Уточнять, что обещание дано самому себе, не стал. Рейс выходит на удивление спокойным, страдают только суслики, которых отстреливаем на счет. 144:61, я в пролете. Еще бы! — Земеля их глушит пачками, а мне еще попробуй попади! В конце читернул — тоже шарахнул молнией, но промахнулся, к тому же второй треугольник у меня был заметно слабее первого, так что до мощи Олега при всем желании не дотягивал.

А когда вернулся, «нефритовые» сестрички исчезли вместе с Чжоу и У. Остаток зарплаты перевел им на счет в Германском банке и на долгое время потерял связь с красавицами.

В апреле объявился Гришка, которого я уже едва не счел пропавшим. Об уровне проверок в ведомстве Милославского я только предполагал, а Осмолкин запросто мог их не пройти, что автоматически бросило бы тень и на меня, такого милого и пушистого.

— Жив? — задаю я риторический вопрос еще более схуднувшему гвардейцу.

— Выпить есть? Лучше водки! — почти от дверей спрашивает он.

— Есть, как не быть! Что, так хреново?

— Не спрашивай! — отвечает гвардеец, наливая себе полстакана и залпом выпивая.

— Эй! Ты в порядке? — почти как в плохих американских фильмах спрашиваю я. — Ар ю о’кей?

— Айм файн! Я в порядке… — неожиданно отвечает Григорий, наливая себе новые полстакана.

— Оу! Ду ю спик инглиш? — радуюсь я его знанию английского.

— Не долби мне мозги! И без тебя таких хватило!

— Фу, грубиян! — Подсунув поближе к Григорию блюдо с очередным шедевром от Вана, жду, когда гость перейдет к новостям.

— В общем, так! Меня перевели, пока на испытательном сроке. Надзор за тобой с меня сняли, но контакт рекомендовали поддерживать. Так что можем снова видеться на законных основаниях, — выдает Осмолкин, отведав стряпни.

— Отчеты писать будешь?

— А ты как думал? — вопросом на вопрос отвечает он. — У нас на каждый чих бумажка заполняется!

— Не узнал, кто у вас мое дело прикарманил? — интересуюсь я как бы между делом.

— С этим глухо. Зато случайно услышал, что сегодня ночью остатки архива из монастыря перевозить будут. Мохов с сопровождением поедет. Интересует?

— Да ты что? Сам Платон Николаич?! Вот радость-то! — Из редких, но содержательных бесед с Григорием я выяснил, что главным идеологом использования меня против Потемкиных остался этот давний соратник императора и деда. Взгляды свои он уже вряд ли поменяет — не тот возраст, так что пока он служит, вероятность подставы по-прежнему высока. На его же совести были трое моих братьев: пусть убивать их и не собирались, но именно его действия и приказы привели к тому результату, что мы сейчас имеем.

— Он самый!

Поведав мне время и маршрут, а также некоторые детали, Григорий секунд на тридцать замирает и вновь выдает:

— Выпить есть? Водки? — Дежавю, но рисковать не хочу — подробности последних минут стерты из памяти Григория. Хлопнув очередные полстакана, он удивляется: — Ехал к тебе — и хотел, а сейчас как не в себя идет…

— Устал, наверное, — жму плечами я. — Как дела?

— Меня перевели, пока на испытательном сроке. Надзор за тобой с меня сняли, но контакт рекомендовали поддерживать. Можем опять видеться на законных основаниях, — почти слово в слово повторяет Григорий свою фразу.

— Нормально.

Григорий наливает себе еще, но уже по инерции. С тщательно маскируемым интересом слежу, как гвардеец, недоуменно давясь, выпивает уже четвертые сто пятьдесят за четверть часа и отставляет стакан в сторону со словами:

— Забористое у тебя пойло! — Он берет бутылку в руки и рассматривает. — А! Вон оно что! Пятьдесят градусов! Тогда ясно. Кто это у тебя такое пьет?

— А черт его знает! — Действительно не знаю ответа на этот вопрос, потому что пилоты предпочитают коньяк, причем часто сами же его закупают и привозят, профессор, как оказалось, является поклонником пива, которое специально для него приобретает на частной пивоварне раз в неделю Ли, а все остальные разве что вино изредка употребляют, и то «по поводу». — На всякий случай, скорее всего, держим.

— Тогда скажи, чтоб купили нормальной… — Потихоньку Григория развозит. Источник у него еще совсем слабенький, так что справиться с опьянением хозяину не слишком помогает. — Лечиться сегодня будем?

— Ну раз приехал, то пошли, алкоголик! — встаю из-за стола.

— А это не опасно? После выпитого? — осторожно спрашивает мужчина.

— Вот и узнаем! — ехидничаю я, но, поняв, что гвардеец действительно трусит, успокаиваю его: — Да пошли! Протрезвлю сейчас, всего-то дел!

С тоской оглянувшись на заставляемый шустрым Ваном стол, Осмолкин нетвердой походкой следует в комнату, назначенную мной на роль процедурной. Чем заканчивается протрезвление в моем исполнении, Григорий прекрасно помнит, но, видимо, снять напряжение последних недель и впрямь хотелось до трясучки.

В свои дела с церковниками, которые оказались филиалом ПГБ, втягивать никого не хочу. С вечера хожу по базе, насылая дрему на обитателей, а около полуночи пробираюсь в ангар к своему доспеху. В кои-то веки пожалел, что успел установить видеонаблюдение, но, надеюсь, заменить несколько кассет на аналогичные с предыдущих дней смогу.

— Далеко собрался?‥ — слышится за спиной тихий голос Земели, когда я уже заканчиваю предполетную проверку.

— Блин, Олег… вот на хрена так пугать?! — Судорожно рассеиваю почти скастованные водные ножи.

— Кто бы говорил! Захожу в караулку — все спят. Попытался разбудить — ноль реакции. Почти поднял тревогу, ладно еще тебя заметил…

— Ты ж вообще сегодня не должен был приезжать? — За всеми моими людьми в нашем новом доме были закреплены собственные комнаты, но постоянно обитали в нем только мы с Борисом, а также Ли с Ваном. Остальные лишь иногда оставались ночевать, предпочитая жить все-таки отдельно.

— Бумаги вчера оставил, пришлось вернуться, — объяснил свой внеплановый визит пилот.

— Мм… Убедить тебя, что это все тебе только мерещится, полагаю, у меня не получится?

— Ты же знаешь — мешать не буду. Но если ты в собственном доме как вор пробираешься — значит, дело серьезное. Помочь чем-то?

— Не хотел втягивать… — Олег выразительно смотрит. — Ладно, минут десять у меня есть, слушай. Есть тут один кадр, к которому у меня скопился счет. В основном он недоступен, но сегодня ночью я точно знаю, где и когда он будет. Вот хотел встретить и пообщаться вдумчиво.

Вместо ответа Земеля направляется к своему меху и начинает проверять уровень зарядки накопителей.

— Э-э-э… Я как бы еще не сказал, что этот товарищ — не последний чин в ПГБ. Происхождением тоже не обижен.

— Я лезть не буду. Просто прослежу, чтобы вам никто не помешал. Да и тело мне проще уничтожить.

— Вот так просто? Ни вопросов, ни сомнений?

— Скажем так — бессмысленной тяги к убийствам я в тебе не замечал. Тот же Иван Иванович Гавриленков, насколько я знаю, до сих пор живет и процветает. Про Осмолкина тоже молчу, а он, по моим представлениям, уже пару жизней в долг живет. И почему-то уверен, что это не единственные твои здравствующие враги.

— Это Иван Иванович-то враг? Не смеши меня, все свое я у него забрал с процентами. И не те это были деньги, чтобы убивать за них. Осмолкин?‥ С ним сложнее, но сейчас он не враг точно. Не друг, не приятель, даже не союзник, но и не враг. А вот этот тип… Будешь удивлен, но я даже ни разу не видел его, а вот неприятностей, вплоть до летального исхода, он может доставить — и скорее всего доставит — выше крыши. И свою участь он полностью заслужил: есть поступки, которые прощать нельзя.

— Вот я об этом и говорю.

Спустя пару минут, взятых на раздумье, только и произношу:

— Спасибо.

В Земеле больше всего ценю его немногословную поддержку и доверие. Не могу сказать, что он прямо-таки слепо мне верит, но как-то у нас уже заходил разговор об этом, и он четко разъяснил свою позицию:

— Таким количеством шансов, как у меня, редко кто может похвастаться. Один раз повезло — родиться с сильным даром: Анатолия ты видел, сестра Ольга намного нас старше, но у нее источник еще слабее. С чем связано — не знаю, но, похоже, все способности в семье достались мне. Про родню свою я уже рассказывал, ублажать нашего ненормального деда, как Толик, я бы не смог, так что эта возможность прошла мимо. Второй шанс давала армия — чем это закончилось, ты слышал. Если брать Шамана, то его дела вроде бы еще хуже выглядели, но это с виду, а так — хрен редьки не слаще: ни нормальной работы, ни перспектив, все глухо, хоть вой. На дело мы тогда собрались от безнадеги, сейчас понимаю, что вряд ли нам удалось бы все провернуть, попались бы как миленькие, не сразу, так потом. Причем заметь, почти то же самое с тобой получилось легко и непринужденно.

— Так уж и легко! — возразил тогда я.

— Именно, что легко. Грабить бандитов — совесть не мучила, в отличие от нормальных людей, а это очень большой плюс. С тобой наши возможности стали шире, мы друг друга хорошо дополняем. А то, что ты сильный и удачливый шельмец, видно было сразу.

— Любопытное заявление. Поподробнее можно?

— А я как-то представил, как бы я вел себя на твоем месте, если бы ко мне завалился едва виденный головорез с компанией и с ходу потребовал помочь ему. Я сам тогда от поведения и уверенности Шамана в шоке был, а уж ты-то, наверное!‥ А ты так на нас посмотрел тогда снисходительно, словно не мелкий пацан в убогой комнатенке, а как минимум князь в родовом особняке, и спокойненько так: «Полгода потерпите?» И ведь не врал ни капельки! — Усмехнувшись воспоминаниям, Олег закончил: — Сейчас у меня третья попытка, и что-то мне подсказывает, что она будет последней. Алексей с Иваном, кстати, так же примерно думают, поэтому мы с тобой теперь до самого конца, а каким он будет — время покажет.

Этот диалог состоялся достаточно давно, больше мы к этой теме никогда не возвращались, но именно поэтому я сейчас мог доверить любому родичу прикрытие спины в таком скользком деле.

С Земелиной помощью план становился еще проще. Не то чтобы я был таким уж чистоплюем, но класть пачками бойцов сопровождения, как и уничтожать архив, в мои планы не входило. Следы, улики, гильзы, поиски — кому выгодно… Усыпить весь кортеж, возможно, и смог бы, но эта техника уже стала моей визитной карточкой, так что тоже не годилась. Мохову я заготовил кое-что новенькое.

Для засады выбрали перекресток примерно на середине пути. Моховским машинам надо было повернуть направо, вот в кроне дерева внутри дуги поворота я и замаскировался. За перекрестком был протяженный участок без всяких признаков цивилизации, на который делался расчет: некий элемент прелести был в том, что по моему плану сам охраняемый даст возможность провернуть все втихую.

Конвой появился глубокой ночью, когда я уже совсем потерял надежду — по моим прикидкам, я только-только успевал на место, а на деле пришлось ждать почти два часа. Еще немного, и потребовалось бы возвращаться на базу несолоно хлебавши — примерно в шесть мы с Борисом обычно вставали, но фортуна сжалилась и повернулась ко мне лицом. При виде долгожданных пяти машин стряхнул напряжение и щелкнул рацией, условным сигналом. Ответный щелчок показал, что сообщник не спит. Операция началась.

После долгих лет аскетической жизни при монастыре Платон Николаевич отрывался, так что выбрать мишень из двух машин охраны, двух грузовиков и лимузина не составило труда. Заготовленной слабительной техникой щедро обработал задние сиденья, рассчитывая, что рядом с водителем охраняемая персона не сядет. Переборщил — автомобили остановились заметно раньше предполагаемого места, не доехав до Земели почти километр. Чертыхаясь на каждом шагу, грузный пожилой мужчина покинул салон и стал углубляться в лес с обочины. На охранника, пытавшегося сунуться вслед за ним, он наорал и отправил обратно. Тот, выслушав тираду, вернулся к машине и с недовольным видом стал глядеть но сторонам. Впрочем, оружие он держал под рукой, а сектора прочесывал взглядом вполне профессионально, так что расслабляться не стоило.

К пристроившемуся под деревом Платону Николаевичу я вылетел по широкой дуге, на грани фола маневрируя между стволами деревьев. Шум ветра заглушил негромкий гул энергоблока и до самого последнего момента позволил остаться незамеченным. Успел вовремя, к моему появлению Мохов как раз закончил начатый процесс, так что я на ходу подхватил обмякшее тело и потащил в глубь леса, очередными щелчками дав знак Земеле. Встретились мы с ним на намеченном пятачке на берегу реки — места были незнакомые, до эпохи GPS оставались еще долгие годы, а в своей способности без подготовки сориентироваться в темноте чащи я сомневался: берег речки в этом отношении был надежнее. Не нарушая радиомолчания и не касаясь земли, мы в четыре руки раздели спящего пэгэбэшника до исподнего, запаковали сопящее тело в приготовленный чехол, а его одежду и личные вещи Олег свернул в компактный тючок, подбросил над поверхностью воды и испепелил точным попаданием плазмы.

— До утра мало времени, — предупредил он негромким голосом, откинув забрало.

— Знаю, кортеж задержался; думал, вообще придется сворачиваться.

— Куда его?

— Куда-куда! К нам на базу придется, в подвал, где гордеевских держали. Не в лесу же прятать!

— Устал?

— Есть такое. Пять часов в воздухе в первый раз провожу. Да еще не лететь, а на месте замереть… — Решение не оставлять следов обернулось долгим беспосадочным ночным полетом, к которому Олег был привычен, а вот я — нет. А замереть на месте вообще оказалось очень сложным — стоило найти положение равновесия, как начинало сносить ветром, приходилось снова прилагать очень дозированные усилия, чтобы скомпенсировать отклонение, и так до бесконечности.

— А ты как думал? Зависать надолго — это в нашем ремесле самое сложное, по мне, так даже высший пилотаж намного проще.

— Ну Шаман вряд ли с тобой согласился бы, но что-то в твоих словах есть. Погнали?

— Держись за спиной, я выведу к базе лесом.

— Принято.

Вернув лицевой щиток на место, Земеля устроил баул с пленником поудобнее, и мы со всей доступной ему скоростью смылись с места преступления. В кои-то веки был рад, что, несмотря на все апгрейды меха, особо быстро лететь Олег не мог — его тормозили собственные возможности тела. А может, он просто пожалел меня и не стал ускоряться, боясь потерять неумелого напарника. Как бы то ни было, но к намеченному времени домой мы вернулись. На базе по-прежнему было сонно, но срок воздействия подходил к концу, а на новые подвиги я был не способен.

День прошел как обычно, отголоски поисков пропавшего Мохова никого из нас не потревожили. Ночью, дождавшись, когда в доме все затихнут, приступил к допросу пленника — и разочаровался. То ли покойный бывший император был параноиком, то ли еще что, но почти все интересующие меня темы были закрыты блокировкой. Каждый раз, стоило только пузану под действием препарата и моей техники начать отвечать, как срабатывал механизм защиты, и мужчина начинал валиться с остановившимся сердцем. Запускать мотор обратно с каждым разом становилось все сложнее, поэтому неудивительно, что примерно на двадцатой попытке я выбился из сил и вовремя вмешаться не успел. От тела, как и обещал, помог избавиться Земеля.

Уже потом, отдохнув и вернув способность соображать, понял, что с допросом поторопился напрасно. На самом деле все гениальное было просто — следовало всего лишь внушить пленнику, что разговаривает он не с похитителем, а с кем-то, кто имел право обсуждать такие вопросы! С тем же отцом Никандром! Хотя… не факт… блокировку могли поставить и после его смерти, так что, возможно, финт и не прошел бы. Но все равно, какое-то время еще был недоволен собой, что даже не проверил такую вероятность.

В целом операцию и ее результат оценил на слабую троечку: от крайне опасного типа избавился, придуманный способ проверил, но при этом почти ничего нового кроме самых мелочей не узнал. Смерть свою Мохов, с моей точки зрения, заслужил, но к пониманию ни на йоту не приблизил.

А на очередной встрече Полина Зиновьевна огорошила меня «радостной» вестью — в начале мая в Петербург собирался прибыть Павел Потемкин. Проблема неприятного, а посему постоянно откладываемого разговора с матерью встала в полный рост.

Для полного счастья, тем же вечером заглянув в офис «Кистеня», узнал, что Ефим Большаков и его приятель Евгений Новиков собрались увольняться. Эти эпические… не знаю кто!‥ решили, что восстановлению источника жениха моей матери способствуют риск и адреналин, посчитали уровень получаемого у нас недостаточным — ведь у Евгения источник до сих пор так и не проклюнулся! — и подали заявку на участие добровольцами в экспедиционном корпусе! Рядовыми! Ну не болваны ли?!

Скорбеть по отцу Константин как ни старался, но не мог — давно уже смирился. А чем больше времени проходило с момента отказа Александра Третьего от всего мирского, тем дальше расходились их взгляды. Порой императору казалось, что в стенах монастыря отец постепенно превращается в больное чудовище, и лишь молитвы иноков ограждают их всех от рек крови, что жаждал пролить его предшественник. Еще иногда проскакивала совсем крамольная идея, что тот теракт на Дворцовой площади, совершенный группой неодаренных и оттого оппозиционно настроенных студентов, сослужил их Отечеству неплохую службу, отстранив радикального правителя от престола. Впрочем, надо отдать монарху должное, мысль сия посещала его отнюдь не часто, а Потемкина-старшего и некоторых других одиозных личностей императору было ничуть не жаль. Но все же, выслушав от Тихона Сергеевича анализ деятельности созданного отцом филиала ПГБ, а на деле — куцего преемника Тайной канцелярии, государь остался недоволен:

— Подумать только! Двадцать лет работы, десятки сломанных судеб, а все для чего? Чтобы поймать потенциального вора за руку? У меня сейчас целый научный институт бьется над этой задачей, обещают вот-вот ее решить, и стоило ли городить все эти махинации?

— У меня нет такой веры обещаниям уважаемого господина Грушина, государь. Над задачей они работают уже много лет, а результатов мы не видим и вряд ли увидим в ближайшее время. Была бы их группа хоть сколько-нибудь близка к открытию — не преминули бы похвастаться, а они, насколько мне известно, до сих пор только деньги клянчить мастаки, — мягко возразил хозяину кабинета Милославский.

— И что, ты считаешь эту трату ресурсов оправданной?

— Константин Александрович, я не вправе давать оценку действиям третьего отдела, это можете сделать только вы, мне они подчинялись лишь номинально. Но зато я ясно вижу, как промахнулись и мои и ваши аналитики: Потемкины вот уже много лет как балансируют на грани банкротства. И не в последнюю очередь благодаря действиям как раз того самого третьего отдела. Каковы бы ни были раньше их амбиции, все их усилия уже давно сведены к отчаянной попытке не скатиться с вершины. А сейчас, отобрав у них долю в Камчатской концессии — я ни в коем случае не осуждаю решение вашего величества, а просто констатирую факт, — мы поставили их даже не на грань, а за грань отчаяния. Им просто не вытянуть их производства в имеющихся условиях.

— Тихон, ты же знаешь, я не могу ни вернуть им долю в концессии, ни увеличить квоту, меня просто не поймут! Мне плевать и на Гордеевых, и на потемкинских ублюдков, но те же Волковы потребуют для себя таких же условий, а их мы наказали не меньше! — Поддавшись злости, император хлопнул по столу рукой, оставляя на столешнице обугленный отпечаток ладони. «Дворцовая служба опять будет судачить о моем настроении!» — мимолетно успел он подумать.

— Значит, они пойдут на дно и спровоцируют государственный кризис, — безэмоционально резюмировал советник.

— И что ты предлагаешь? — Еще один след украсил поверхность стола. Как знал император, такие испорченные доски удачно пристраивал его камердинер — иметь у себя оттиск царской ладони многие дворцовые лизоблюды почитали за честь. — «Идиоты!»

— Как ни прискорбно это признавать, но для Павла Александровича уже все кончено. Мои аналитики — а теперь их выводы подкреплены также данными третьего отдела, и я склонен им верить — все как один утверждают, что даже если ему будет оказана помощь, то он все равно не отступится от своей идеи, тем более что инструмент достижения цели в его руках уже есть. Его братья на этом посту будут смотреться еще бледнее, а Михаил еще мал. Вам придется взять под опеку их клан до совершеннолетия наследника, — озвучил свои выводы глава Приказа.

— И получить в нагрузку все их проблемы! Как ни крути, а чтобы не спровоцировать кризис, я все равно вынужден буду тратить казну! И снова все вернется на круги своя: Волковы взвоют, Горевы обидятся, а Гагарины заклюют. — От получившегося каламбура император невесело усмехнулся. — А Павла жаль…

— Жаль вора и сына вора и смутьяна? Не узнаю вас, государь!

— Вора не жаль, но, согласись, украсть он еще не успел, а я его помню еще маленьким…

— Не стоит жалеть. У меня есть еще вариант. Казну потратить все равно придется, но Волковым и иже с ними рот можно будет закрыть.

— Любопытно…

— Тот мальчишка, на которого у Павла вся надежда, — он его сын, это точно подтверждено. Официально они его не признали, но под крылышко взяли. Вы его, кстати, возможно, и видели; Задунайские его тоже привечают, даже дочь думали за него сосватать, но что-то не сложилось — звезды, наверное, — рискнул пошутить Милославский.

— Господи… Тихон, вот юнцов я только не запоминал! Если бы кто-то обратил на него мое внимание, тогда да, а так…

— Не обратил: тогда у меня этих данных не было, — повинился глава Службы безопасности.

Император с любопытством посмотрел на него:

— А ты, что ли, знаешь его?

— Знаю, государь. И даже была мысль забрать его к себе на службу. И кто знает — может, воспитал бы из него себе преемника.

— Вот как? У тебя же другой кандидат есть — мне докладывали… — Константина заинтересовали слова давнего соратника — тот редко кого хвалил.

— И тот, и этот, и еще пара десятков всех возрастов. Самородков хватает. Но вы, Константин Александрович, скорее всего, имеете в виду последнего, который, кстати, его названый брат. Внук Васильева-Морозова, хотя сомневаюсь, что вы этого не знаете. Но уверяю, этот был бы лучше. Не сейчас, конечно, а вот лет через пятнадцать, пройдя все круги нашей службы…

— И?

— Потемкины, в отличие от Грушина, пошли совсем другим путем, пытаясь создать копию их предка. Возможно, это был ненаучный подход, но совершенно неожиданно он дал результат. Сейчас вопрос состоит в том, кто первый получит верность парня. Он очень себе на уме, но верность Отчизне Елизар Андреевич вбил в него крепко, на этом можно сыграть. И если вы, государь, со своей высоты обласкаете его, воспользуетесь той лазейкой в их уставе, то есть большая вероятность, что он станет есть с ваших рук и выполнит свое предназначение, но уже в вашу пользу. А это заставит заткнуться самых ретивых. Также никого не удивит ваша благосклонность к нему в дальнейшем.

— Вот как? — повторился император, — Что ж, стоит посмотреть на такого перспективного юношу. Устрой мне для начала с ним приватную встречу.

— Через пару недель в Летнем саду будет бал выпускников: это время вас устроит?

— Не опоздаем?

— В самый раз, торопиться тут тоже не стоит.