Леся и Рус

Глава двенадцатая: Рус

Я с тобой, но ветер знает - ты не моя,

твоя улыбка не для меня…

Стас Пьеха «Я с тобой»

Восемнадцать лет назад.

За окном вспыхнула молния, ослепила, вырвав из полумрака темные окна жилого дома напротив. Следом прокатился гром, задрожал в стеклах окон. И в грудь ударило с такой силой, что нож выпал из онемевших пальцев, звякнул о тарелку.

Закрыл глаза, делая жадный вдох. А в легких не кислород — жидкий огонь выжигал внутренности. Откинулся на спинку стула, отложив и вилку, пытаясь хоть немного унять боль. Но хрен там. Она лилась по телу, судорогой сводила слетевшее с катушек сердце.

А за окном очередная вспышка, растекшаяся рычащей песней по поднебесью. И голоса вокруг притихли, музыка стухла, моргнул свет в люстрах.

Рванул ворот рубашки. Ткань хрустнула в пальцах. Растер грудь, остервенело разгоняя огонь, жалящий, ворующий кислород.

— Руслан… — позвал профессор. — Руслан, ты в порядке?

Беспокойство в голосе старика немного отрезвило. Посмотрел на него: моложавое лицо с сеточкой морщин, убегающих к вискам, совсем молодые глаза, седые волосы стильно уложены, а его смокинг стоит как отцовский дом. Профессор Давыдов — мой наставник и просто человек, разглядевший в неумеющем читать и писать мальчишке талант.

— Все… — взял стакан, глотнул воды. — Все нормально.

— Ты совсем бледный, — а это уже его спутница, ровесница моей матери. А еще — известный коллекционер. Профессор говорил, что в ее личной коллекции оригиналы картин известных художников и даже некоторые экземпляры, давно считающиеся утраченными.

Буквально десять минут назад она заявила, что хочет купить мои картины, и предложила назвать свою цену.

— Я же сказал: все нормально, — ответил резко, а у самого демоны скулят внутри и огонь сжигает вены.

Что за дрянь?

— Извините, — поднялся, силой заставляя себя стоять ровно. Ерунда какая-то. — Но я вынужден вам отказать. Эти картины не продаются.

— Все в этом мире продается, — усмехнулась женщина, вкладывая в мои сцепленные пальцы свою визитку.

Она поднялась следом за мной, коснулась пальцев.

— Позвоните мне, как решитесь. Я готова заплатить любую цену, какую назовете.

И ушла, оставив за собой шлейф тонкого цитрусового аромата. Глянул на профессора, который уже не на шутку встревожился. Неужели так хреново выгляжу?

— Зачем ей картины? — спросил у профессора, опустившись обратно на стул, а у самого кости плавятся от боли. И все внутри рвется...куда?

— Ты талантливый художник, Руслан. Я тебе не раз говорил об этом.

Да, говорил. С десяти лет, когда пришел ко мне в палату, чтобы выяснить, я ли убил своего отца. Благодаря ему же замяли дело и меня не заперли в психушке до совершеннолетия. Он же опекал меня и потом. Сейчас я знал, что ему ежемесячно приходилось докладывать ментам о том, что я не опасен для общества. А тогда он просто учил меня всему, что я знаю и умею.

— Зачем ей именно эти картины?

Картины, на которых только моя Земляничка. Но профессор лишь пожал плечами.

— Кто она, Руслан? Та девочка, что на картинах.

И всегда оставался единственным человеком, который встанет на мою сторону, даже если я убью сотню человек.

— Она мое все, — ответил, не задумываясь. И боль врезалась хуком под ребра. Ксанка… — Простите, профессор, но мне надо…

— Береги ее, Руслан, — улыбнулся, пожав руку.

Я летел как ненормальный. Седьмой этаж, не дожидаясь лифт, перепрыгивая через ступеньки, послав нахрен нарастающую боль. Вдавил кнопку звонка. Еще и еще, пока не услышал треск прокручиваемого замка. Ладонью уперся в стену, глаза закрыл, успокаиваясь. Только...не отпускало. А когда на пороге появилась Ольга, жена Леньки Костромина с черной лентой в волосах, мир растерял краски.

— Руслан, проходи… — отступила вглубь квартиры, приглашая.

Качнул головой.

— Ксанка где?

И тут же поймал на себе непонимающий взгляд. Сжал кулак. Дурак. По привычке назвал Земляничку так, как только я и звал.

— Леся...Мне нужна Леся. Она дома?

Но требовательный голос ребенка нас перебил. Ольга рванула в комнату, а я вошел и замер в дверях кухни. На столе, перевитая траурной лентой, стояла фотография Леньки, брата моей Ксаны. И горящая свеча рядом.

— Когда? — спросил у вернувшейся Ольги. На руках она качала годовалого мальца. — Привет, Данюха, — улыбнулся мальчугану и отступил на шаг, ища опоры. Потому что тварь внутри сделала подсечку, ломая колени. Выдохнул, чувствуя, что еще немного и лицевые мышцы лопнут от напряжения. Данюха улыбался в ответ, своей непосредственностью помогая матери не утонуть в черном горе. А меня колотило так, словно внутри персональное цунами бушевало. Лишь нацепленная на рожу улыбка не позволяла вырваться наружу всему тому, что меня ломало.

— Через два дня похороны.

— А почему ты одна? — это действительно странно, потому что у Лени есть друзья. Настоящие, которые и в огонь, и в воду. И сейчас они должны быть рядом с безутешной вдовой, разве нет? Если только...Мотаю головой, отгоняя дрянные мысли, не давая им и шанса, иначе сдохну. — Где Игнат?

— Они не знают. Что, Данечка? — улыбнулась сыну, когда тот потянул за край черной ленты в ее волосах. — У Сережи сегодня свадьба, — говорила, позволяя сыну стянуть ленту. — Они все там...празднуют.

— А ты, значит, одна здесь, да?

Подыхаешь от боли один на один с горем. Херня какая-то.

— С Даней, — и снова улыбнулась, поцеловала макушку сына, занятого новой игрушкой. — Леся была, но умчалась куда-то. Нам когда позвонили, она и…

Дальше я не слушал.

Пока ловил частника, пока уговаривал его меня отвезти, меня рвало на куски, как будто внутрь засунули вулкан. И он оживал со скоростью одного раза в минуту, погребая под слоем огня и камня мое нутро. Снова и снова. И я почти не дышу, когда влетаю в ресторан в самый разгар танца молодоженов. Ищу взглядом Ксанку и не нахожу. Охранник останавливает у столиков с гостями.

— Рыжая девушка, двадцать лет, невысокая. Была? — выстреливаю вопросом. Охранник говорит что—то вроде, что он не запоминает, но когда я показываю фото — говорит, что такой не было.

Не было...это хорошо или нет? И если ее не было в ресторане, то где она? Выхожу на улицу под ливень. Задираю голову, подставляя лицо колким каплям и пытаюсь понять, где может быть моя Земляничка? Куда она могла пойти, уверенная, что все потеряла?

И напрашивается только один ответ, который мне нихрена не нравится.

— А ты чего не празднике? — мужик появился со стороны парковки. В кожаные, со шлемом на согнутой в локте руке. И это в такой дождь. Смертник, мать его.

— А ты? — спрашиваю на автомате, воскрешая в памяти все места, где мы были с Ксанкой вдвоем. И понимаю, что таких и нет почти. Херовая была идея играть в тайных любовников.

— А я друга привез хоронить, — его голос сипит, как после простуды.

У него лысый череп и расписанная шрамами рожа. Видок такой, словно он только что выбрался из преисподней.

— Друга, говоришь, привез хоронить?

Кивок.

— А тут ты что забыл?

— А тут мои друзья. Свадьбу гуляют, — усмехнулся точь-в-точь, как Ксанка. Похоже, я совсем рехнулся или…

— Руслан Огнев.

— Алекс Туманов.

Туманов, значит. Тот, что пропал без вести. Тот, на чьей невесте женился Эльф. Вот, значит, кем ты стал, брат Землянички. Ладно, хрен с тобой. Поверю в твой маскарад. Полагаю, у тебя есть на то причины.

Протянул Туманову руку, пожал.

— Я когда-то знал твоего друга, а сейчас сестру его вот ищу.

Туманов снял с руки шлем, протянул мне, следом ключи от своего байка.

— Есть одно место...

Она стояла на парапете, спрятав руки в карманы джинсов. Такая маленькая, словно птичка, ищущая пристанище от дождя. Промокшая, всклокоченная. И такая...моя. Сейчас, на самом краю моя как никогда до этого. Как никогда не будет после. Рыжие волосы, потемневшие от бьющих ей в спину капель, трепал ветер. А я стоял за ее спиной и молил своих демонов не сорваться с цепи, потому что боль рвала к чертям здравый смысл.

— Ксанка, — позвал, когда она раскинула руки, подставляя себя холодному дождю. Там, за чертой города розовела полоска встающего солнца, такая яркая и живая на фоне грозовых туч. А я смотрел в узкую спину той, что однажды вот таким дождем ворвалась в мою жизнь и не мог ее потерять. — Ты действительно этого хочешь, Ксанка?

Она дрогнула, покачнулась и я рванул к ней, схватил, стаскивая, прижимая к себе. Злясь на эту бестолковую идиотку. Ругая ее, встряхивая, как безвольную куклу. И вдруг понимая, что пошел бы следом за ней, потому что только с ней научился дышать и укрощать своих демонов без таблеток. Только с ней научился по—настоящему жить.

— Дура! Идиотка! Ты что творишь?! Я же...

— Его нет, — всхлипнула, цепляясь в мои плечи, царапая, захлебываясь дождем, затыкая мне рот своим отчаянием. — Женился, представляешь? — криво усмехнулась.

Он женился, а ты сюда, да? Глупая, глупая девочка. Что же творится в твоей голове, что даже смерть брата так не подкосила, как женитьба этого козла?

Смотрел на нее, забирая ее боль, разбавляя свою. Я вытерплю, переживу. А она сломается. А ей нельзя. Маленькая еще, бестолковая, не понимает цену жизни.

— Бросил...снова...никого больше нет…

— Я есть, — обнял ее лицо. — Слышишь меня? Я с тобой, родная. Всегда только с тобой. Слышишь?

А вместо ответа прижалась губами к моим. Я целовал ее жадно, не давая шанса на передышку. И сходил с ума от ее страсти, дикости и горького отчаяния. Дождь обнимал нас своим покрывалом, а гроза воровала наши стоны. Бережно храня нашу тайну. Оставляя нас только нам.

— Ксанка…

— Пепел…

В унисон, деля на двоих одно сорванное дыхание.

— Ты вся дрожишь, — прошептал, губами ловя ее дыхание. — Идем.

— Я не хочу. Ничего не хочу, Рус, — и больными глазами на меня посмотрела. — Он оставил меня одну, а я...я ему всю себя, а он...ошибкой назвал, помутнением рассудка. Я для него помутнение рассудка… Рус…

Сплел наши пальцы и потянул за собой.

На улице поймал частника, оставив мотоцикл Туманова во дворе, привез к себе, затолкал в душ и позвонил коллекционерше. А через час мы снова сидели на крыше дома, где я снимал квартиру, и пили “Ротшильда”, а из колонок старого магнитофона звучал фанк. Ее любимая музыка и самое лучшее вино.

Ксанка пила его, зажмурившись от удовольствия, а я смотрел-смотрел-смотрел и с каждым ударом сердца ненавидел Корзина все сильнее и суку-Судьбу, что свела меня с этой девчонкой. Потому что даже ветер, путающийся в ее мелких кудрях, знал — она не моя. И ее улыбка, спрятанная в бокале с вином, тоже не мне. Но...сейчас-то она со мной, разве нет?

И сам себе признавался, что она со мной только потому, что у нее больше никого нет. И что мудак Корзин ей предпочел типичную силиконовую куклу, в глазах которой только деньги. А разгляди он в ней то сокровище, что вижу сейчас я — хрена с два мне пришлось бы снимать ее с той крыши, потому что…

— Потанцуй со мной, Пепел, — и ладошку протянула.

Разве мог я ей отказать?

_______________

"Ротшильд" - 1945 Chateau Mouton Rothschild - марка дорогого французского вина.