9


Колеса паровоза скрылись в облаках вырывающегося с шипением пара, ещё замедлили ход, остановились. Проводники распахнули дверцы вагонов, и, оживляясь после утомительного однообразия путешествия, пассажиры с багажом в руках и без оного, не задерживаясь, поспешили сходить на перрон отражающего московский старорусский дух вокзала, недавно построенного на побережье Тихого океана. Было прохладно, но под лучами солнца с крыш уже капало.

Пятеро важных чиновников, следуя за городским головой Владивостока, подошли к нужному им международному вагону. С появлением Арбенина они единодушно засияли улыбками, в приветствии сняли шляпы и на перроне уже их не надевали. Городской голова первым по старшинству пожал руку важного столичного гостя и, как мог обременил себя галантным поведением, поцеловал кисть руки над перчаткой у его сошедшей жены. Торопливо выйдя из вокзального помещения, возле них оказалась жена городского головы, начинающая заметно полнеть блондинка, лет на пятнадцать постарше Анны и сразу оттеснила от неё мужчин. Мужчины пошли впереди; при этом городской голова склонялся к Арбенину и тихо что-то рассказывал; остальные серьезно кивали, молча выражая своё согласие с градоначальником. А жена головы приветливой хозяйкой уже на ходу взяла Анну под руку.

– Вы здесь впервые? – спросила она с едва сдерживаемым провинциальным любопытством.

– Да. Но я очень хотела посмотреть. У моего отца здесь дела, и он в восхищении от возможностей края.

– Я ничего в этом не смыслю, но все мужчины говорят то же самое. Муж считает, со временем наш край будет самым богатым в России. Откровенно говоря, хотелось бы, чтобы время это наступило поскорее. – Внезапно она доверительно прижалась к Анне и, почти касаясь щекой ее лица, нежно прошептала: – Наш местный Дон Жуан. Опасайтесь его, милочка.

Подошедший кошачьей походкой стройный чиновник со странной черноглазой улыбкой, в которой было что-то дерзкое и в тоже время скромное, точно не от мира сего поэтически задумчивое, как-то естественно завладел ладонью Анны, снял её перчатку, поцеловал пальцы. Не отпуская ее руки, он выпрямился перед нею.

– У вас чудесная кожа! – сказал он искренне.

– Мне это говорил любовник, – сказала Анна, чем на мгновение привела в замешательство жену головы, и та хохотнула.

– Я ему завидую, – просто сказал чиновник. – Вы его оставили в Петербурге?

Анна не ответила и высвободила руку.

По ту сторону здания вокзала на привокзальную площадь скоро выкатила пролетка с поднятым верхом, и извозчик залихватски остановил выдыхающую пар гнедую кобылу.

– Жди тут! – объявил извозчику Шуйцев, вылезая, спускаясь на мостовую.

Напротив главного выхода из вокзала стояли в ряд три блестящих на солнце черных автомобиля, и возле них крутились основные силы привокзальной полиции. Жандармы замерли, вытянулись при неспешном появлении Арбенина, городского головы и немного отставших от них чиновников свиты, затем отступили на почтительное расстояние от недовольного чем-то важного гостя и имеющего виноватый вид градоначальника. Шуйцев в фетровой шляпе, в ладном клетчатом пальто и с белым шарфом – во всем дорогом, с плеча Ряжина, – приостановился, отвернулся к лавке с газетами и развлекательным чтивом для отъезжающих, напряг слух. Арбенин и городской голова прошли рядом, подошли к первому и самому вместительному автомобилю.

– ... Это вам не простые мужики, – резко выговаривал голове Арбенин. – В тайге им не выжить. Они где-то в городе. Если они сбегут в Японию, Америку, еще куда, я постараюсь, чтобы вы за это карьерой ответили.

– Сейчас же перекроем порт и этот вокзал, – оправдывался голова, поворачиваясь к толстеющему полицмейстеру. И как только тот, козырнув, отошел к жандармам, на ходу гортанно раздавая строгие указания, голова наклонился к Арбенину: – Я не знал... Не думал, что их надо преследовать... Дворяне... Лейб-гвардейцы...

– Они преступники, – холодно ответил Арбенин. – Осужденные за убийства. И должны получить наказание сполна.

Последние слова он проговорил тише, так как показалась выходящая из вокзала Анна. Рядом с ней, уже подругой, двигалась жена головы, а чуть опережал её "местный Дон Жуан".

– С удовольствием буду вашим гидом, – как старой знакомой сказал тот Анне со спокойной уверенностью, и хотел было вновь поцеловать ей руку, однако под надменным, неприязненным взглядом Арбенина решил этого не делать.

Заплатив за газету, Шуйцев искоса смотрел на Анну, как Арбенин помог ей подняться в автомобиль, сел сам. Автомобиль поехал, удаляясь с Анной, и Шуйцев проводил её взглядом до углового здания. Вдруг он решительно вернулся к пролетке, на ходу сунув газету в карман пальто. Дал указание извозчику; тот живо тронул кобылу и, оживляясь обещанным вознаграждением, прикрикнул на животное.

Секретарь Арбенина, который следом за нагруженным чемоданами носильщиком появился в распахнутых дверях вокзала и заметил в разворачивавшейся пролетке Шуйцева, не узнал его сначала; он следил за носильщиками, полицейскими, которые выносили и размещали чемоданы, саквояжи. И только садясь в наполненный багажом автомобиль, вдруг вспомнил.

– Да это ж он, Шуйцев! – воскликнул он. Он рывком наклонился к сидящему впереди, справа от водителя полицмейстеру, гаркнул ему на ухо. – Быстро за пролеткой!

Но она уже исчезла из виду за привокзальными строениями.

Они покружили по ближайшим улицам. Наконец увидели её, как она завернула в сторону набережной, и ринулись в погоню. Нагруженный чемоданами и саквояжами автомобиль опасно накренился, когда на скорости заворачивал за угол дома. За ним выехал на малолюдный переулок и понёсся со всей возможной скоростью, быстро нагоняя пролетку. Полицмейстер и секретарь Арбенина выхватили пистолеты.

– Стой! – завопили они, размахивая своим оружием из окон несущейся машины, распугивая прохожих и всех едущих на встречных самодвижущихся и запряжённых лошадьми повозках.

Лошадь пролётки испуганно взбрыкнула, захрипела, когда автомобиль вплотную обогнал её и резко затормозил, преграждая путь. Из него на дорогу разбойниками выскочили полицмейстер и секретарь Арбенина, оба с нацеленными под кожаный козырёк пролётки пистолетами. Средних лет извозчик в страхе спрыгнул на тротуар, рванулся к ближайшему переулку.

– Ты?! – задохнулся от своего же вопроса пораженный тем, что увидел, полицмейстер.

– Я до нее не дотронулся! – прыщавый старшеклассник гимназист отшатнулся от четырнадцатилетней, с не по возрасту развитым телом подружки, испуганно вжался в пролётке в затенённый угол.

Его не меньше напуганная подружка затряслась от визгливых завываний.

– Мы... толь-ко… ка-та-лись, – заикаясь, сквозь слезы выдавила она, – па-поч-ка!

– А-ах?! Катались?! – полицмейстер в ярости не сразу попал пистолетом в кобуру на поясе.

Между тем пролетка с Шуйцевым остановилась в тихом узком переулке. Он расплатился, подождал, пока она скроется из виду, сам же направился в противоположную сторону. Вскоре вышел на главную улицу города и неожиданно близко увидел автомобиль, на котором от вокзала уехали Арбенины. Автомобиль стоял напротив парадного входа новой трехэтажной гостиницы, за рулем, разомлев под мартовским солнцем, казалось, дремал светловолосый парень. Небрежно осмотрев улицу, Шуйцев приблизился к автомобилю.

– Так что, петербуржские гости. Они в гостинице остановились? – деловито поинтересовался он у водителя.

– Пока не подыщут особняк, – неохотно, с ленцой ответил парень.

Шуйцев поправил тонкие коричневые перчатки и мимо не посмевшего остановить его жандарма уверенно прошел в тепло гостиничного вестибюля. Дежурный портье и хозяин гостиницы старались выглядеть англичанами, они проверяли деловые бумаги и посмотрели на него, когда он уже поднимался по лестнице. Тоже не решившись остановить его, они переглянулись.

– Походка столичной штучки, – почему-то оправдываясь перед хозяином, заметил портье.

– Пальто из Лондона, – согласился хозяин, в свою очередь оправдываясь за собственную нерешимость узнать, к кому направился этот, не являющийся постояльцем молодой мужчина.

Шуйцев же поднялся на второй этаж к наиболее дорогим номерам, прислушался. Из приоткрывшейся двери вышел носильщик, – он пересчитывал деньги и, не глянув на Шуйцева, прошел к лестнице. Из полуоткрытой двери номера доносились голоса Арбенина и городского головы.

– Отсюда лучший вид. И солнце по утрам не беспокоит, – пробубнил голова.

– Мне нравится, – согласился Арбенин.

Шуйцев осторожно скользнул к соседнему номеру, заглянул в него. Затем тихо вошел, плотно прикрыв за собою недавно окрашенную дверь.

– Вы горничная? – спросила грустно Анна, она смотрела в окно, была уже без шубки и без перчаток.

Ответа не было, но замок тихо и осторожно щелкнул. Она обернулась, левой рукой внезапно зажала себе рот, тогда как он приблизился к ней, жадно рассматривая ее лицо.

– Чем меньше остается от прошлой жизни, тем чаще думаю о тебе, – волнуясь, объяснил он.

– О-о, – глубоко выдохнула она. – Почему, почему мы не уехали? – Она оживилась, словно у нее появилась цель, побуждавшая к действию. – Да, конечно. Мы сейчас же должны уехать. Отец перевел большие капиталы в ... Что?! – испуганно воскликнула она, когда он отвел глаза.

– Анна, – он снова глянул в ее лицо, попытался объяснить ей. – Я не могу быть альфонсом. Я сейчас никто. Беглый каторжник. Меня ищут.

Она смотрела на него и, не понимала, что же он говорит такое.

– Анна, я все еще русский офицер. Пусть и бывший.

Она отвернулась к окну, обхватила себя руками, будто ей стало очень холодно.

– Уходи, уходи сейчас же, – глухо произнесла она.

Он не посмел ей возразить, покинул номер. Подавленный, он уже ступил на ступени лестницы, когда расслышал в вестибюле негромкий и отчётливый разговор, который его насторожил.

Там, внизу, в просторном вестибюле полицмейстер показывал фотографию Шуйцева жандарму и портье. Кроме них были секретарь Арбенина, хозяин гостиницы и спустившийся к ним городской голова. На фотографии Шуйцев был в военной форме – рослый жандарм и портье не без сомнения узнавали его.

– Вроде похож, – наконец сказал портье не вполне уверенно.

– Похож... – обойдясь единственным словом, жандарм пожал широкими плечами.

– Господа, – вмешался хозяин гостиницы. – У него походка столичная.

– Он лейб-гвардеец, – поморщился полицмейстер, затем поправил себя. – Был им.

– Господа, – не унимался хозяин гостиницы. – Только не у меня! Вдруг он вооружён. Вы начнёте стрелять… Пострадает репутация моей гостиницы.

Он повернулся к городскому голове, – де поддержите меня в споре с полицией. Но голова стукнул кулаком по стойке администратора.

– Чего ж вы медлите?! – рыкнул он на полицмейстера.

– Надо дождаться жандармов, окружить здание, – с неожиданной пред начальством твердостью возразил полицмейстер. – Я сегодня раз промахнулся, упустил его. Будем действовать наверняка.

Услышав это, Шуйцев мягкой поступью отступил от лестницы. Стараясь не производить шума, он быстро проскользнул в ближайший, оказавшийся не запертым изнутри номер и тихо защёлкнул за собой дверной замок, живо осмотрелся.

Видимый в проёме спальни лысеющий темноволосый мужчина лежал в постели, по грудь укрытый белым одеялом. Он не спускал глаз со стройных ног снимающей чулки полуголой девушки. Она первой взглянула на Шуйцева и узнала его: отчасти по одежде Ражина. Он тоже узнал в ней Наташу, девушку, которая приезжала с Ряжиным на каторгу.

– Хэллоу! – она весело взмахнула рукой и стала резво одеваться.

– Вы кто? – грубо спросил Шуйцева мужчина. – Что вам угодно?!

– Он мой жених, – сказала Наташа и с осуждением бросила лысеющему типу: – Развратник!

Мужчина сразу поубавил гонор, натянул одеяло по самую шею. Однако Наташа сдернула с него одеяло, и он, стыдливо укрыв ладонями срамное место, как-то разом сжался. Воспользовавшись тем, что девушка залезла в карман его пиджака, он вновь натянул на себя одеяло и даже не возражал, когда она вынула из его бумажника деньги, а пустой бумажник швырнула ему на грудь поверх одеяла. Купюры небрежно переместились к ней в сумочку.

– Пригодятся, – беззаботно заметила она Шуйцеву.

– Я же не знал, – с собачьей преданностью заглядывал в лицо Шуйцеву мужчина.

– Дверь надо запирать, – ответ Шуйцева был строгим, он прошел к окну, на мгновение посмотрел вниз на улицу.

Лишь у парадных дверей гостиницы, расставив ноги, стоял рослый жандарм, всем видом показывая, что без приказа никого из вестибюля не выпустит. Шуйцев отступил от окна и занялся постояльцем.

В вестибюле гостиницы тем временем томились ожиданием все те же лица. Только хозяин гостиницы нервно вышагивал по ковру от стойки администратора к окнам и обратно. Остальные сидели, сидели молча. В углу большие часы в шкафу из красного дерева пробили три часа пополудни.

– Это невыносимо, – мрачно произнес хозяин гостиницы. Расслышав гудок прибывающего к пристани большого парохода, он вдруг схватился за голову. – Скоро прибудут клиенты, иностранцы... О-о-о!

Полицмейстер с кожаного диванчика дотянулся до телефонной трубки, приподнял ее, но передумал звонить, положил на место.

– Конные будут через пять минут, – уверенно объявил он и зевнул в сторону.

Тот, из-за кого с таким нетерпением ожидали жандармов, наверху, в номере люкс, связывал постояльца. Мужчина лежал на постели, лицом вниз, с заломленными за спиной руками и крепко обвязанными ногами. Во рту у него торчало кляпом чистое полотенце. Затянув узлы на его руках, Шуйцев укрыл его одеялом, укрыл с головою, и он недовольно замычал, однако понял бесполезность этого занятия и затих. Наташа перед зеркалом быстро закончила приводить себя в порядок.

– Терпеть не могу полиции, – с чувством заявила она и перескочила на другую тему. – Правильно сделали, что сбежали. Не очень там было весело. Истоватов с вами?

– Да.

– Здесь? – удивилась она, отворачиваясь от зеркала.

– В порту.

Шуйцев приоткрыл дверь на выходящий в переулок балкон, выглянул наружу. Осмотрев переулок, он объяснил ей, что нужно сделать.

Девушка спустилась по лестнице с томной неторопливостью. Она кокетливо строила глазки всем мужчинам в вестибюле, а внизу подмигнула полицмейстеру, послала ему воздушный поцелуй, и начальник полиции ничего не сказал жандарму у парадного входа, который не посмел не выпустить её наружу. Покачивая крепкими бедрами, она вышла из гостиницы.

Эй, извозчик! – позвала она, махнув рукой смуглому как цыган возничему, который в распахнутом тулупе восседал на козлах стоящей неподалёку пролётки. Она легко поднялась в подкатившую к ней пролетку и громко распорядилась: – В порт! Да поживее!

Не вполне трезвый извозчик охотно стеганул вожжами по крупу своей лошадки, и та столь же охотно откликнулась этому предложению пробежаться по весеннему морозцу. Как только пролётка докатила до переулка сбоку гостиницы, и Шуйцев увидал её, он перевалился за ограждение балкончика и мягко спрыгнул в холмик из снега, который всю зиму сгребали на мостовую. Снег был плотным, он сразу же выбрался из него. Наспех отряхнулся, из переулка бегом догнал пролетку и на ходу ловко забрался под козырёк к Наташе, для виду обнял девушку.

– Мне тоже в порт, – жестко и властно объявил он обернувшемуся извозчику, и, чтобы снять всякие вопросы, показал из-за пояса под пальто ствол нагана. – Поторопись. Вдвое заплачу.

Из ответвления улицы навстречу им выехал и проскакал мимо отряд конной жандармерии. Шуйцев глянул им вслед. Отряд направлялся к гостинице.

Жандармы взялись за осмотр гостиницы со всей основательностью, которой требовало от них присутствие высокопоставленного гостя, явно заинтересованного в поимке беглого каторжника. Проверяя очередной номер, который открыли запасным ключом, сам полицмейстер и двое жандармов обнаружили за кроватью спальни перекатывающегося по ковру непристойно голого мужчину. Руки и ноги его были связаны разодранной на полосы простынею. Полицмейстер присел возле него на корточки, выдернул изо рта полотенце, и лысеющий мужчина первым делом принялся отплевываться.

– Он вас ограбил? – догадываясь о том, что произошло, поинтересовался начальник городской полиции.

– Если это можно назвать ограблением, – мужчина отвечал с раздражением, выражением лица показывал, что не желает вдаваться в подробности. Он перевернулся на живот, предоставил жандарму возможность и право развязать ему руки.

Вытянув из неохотно отвечающего мужчины некоторые подробности, полицмейстер не стал дожидаться, пока тот уже самостоятельно развяжет все узлы на ногах, и вышел из номера, плотно прикрыв двери перед небольшой ватагой снедаемых любопытством и растревоженных собственными домыслами других постояльцев. Снаружи в замке торчал запасной ключ, и полицмейстер вынул его, а, когда подходил к Арбенину и городскому голове, сунул в карман брюк.

– Не за проституткой же он сюда явился? – озадаченно заметил он после того, как вкратце пересказал все городскому голове и Арбенину.

Слушая его, Арбенин мрачнел. Сославшись на беспокойство за жену, он удалился и без предупредительного стука вошел в номер Анны.

– Я знаю. Он был здесь, в этой самой комнате, – холодно в спину жене сказал Арбенин.

– Да, он был здесь. – Анна стояла у окна, куталась в шаль, точно ее знобило. Она смотрела в сторону, где должно было быть Японское море. – Ну и что? – сказала она устало. – Я его люблю.

– Мы возвращаемся в Петербург, – внезапно объявил Арбенин.

– Я остаюсь, – тихо сказала Анна. И не желая больше говорить об этом, продолжила как о том, что, наконец, решила для себя. – Или уеду к отцу.

Для Арбенина такой поворот разговора оказался неожиданным, и с минуту он привыкал к ее словам.

– Хорошо, – наконец произнес он раздельно. – Может, это и к лучшему. Мы остаемся.

Он вышел, так как у него уже не было сил сдерживать нарастающий изнутри гнев.

– Кто-то должен заплатить за это, – сквозь плотно стиснутые зубы, озлобляясь проговорил он сам себе за дверью.

На лестнице в конце коридора показались слуга-носильщик, а следом поднимался присматривающий за носильщиком секретарь Арбенина. Слуга нёс тяжёлые чемоданы, у секретаря же был необычный вид, что заставило Арбенина подождать его. Они втроём зашли в номер Арбенина, а когда носильщик оставил чемоданы, прикрыл снаружи дверь, секретарь тихо, только для хозяина выдохнул.

– Он был на вокзале! – Секретаря ещё возбуждали происшедшие события и переживания недавней погони, глаза блестели, как у преданной гончей. – Я видел его!

– Найди готовых на всё головорезов, – резко, но так же тихо объявил свое решение Арбенин. – Эту романтическую историю надо заканчивать.

Шуйцев, которого напрямую касалось данное им распоряжение, был в это самое время уже в другой части города. Он помогал Наташе сойти с пролетки напротив большого, поставленного под разгрузку судна. На причале близ судна, будто в огромном муравейнике, шла целенаправленная непрерывная работа, и ни на напуганного протрезвевшего извозчика, ни на сошедших с пролетки никто не обращал внимания. Щуйцев и Наташа подождали, пока пролетка отъедет, и торопливо зашагали по шаткому деревянному настилу.

У дальней части пристани, где выделялся ряд бревенчатых складов самых известных городу купцов, четверо китайцев-грузчиков заканчивали работу: они переносили последние тюки и ящики из ближайшего склада в трюм потрёпанного и обшарпанного кораблика, от высокой черной трубы которого разыгравшийся ветерок гнал к берегу, к складам облачка дыма. Китайцы уже закончили погрузку, старший получил деньги, и приказчик запирал склад, когда к трапу нетерпеливо подрагивающего суденышка подошли Наташа и Шуйцев.

Шуйцев снял с себя пальто, шляпу, сверху на шляпу аккуратно положил шарф и передал всё подбежавшему приказчику Ражина.

– Спасибо! – пожал он руку взволнованной происшествием девушке.

Но она увидела на борту кораблика Истоватова, обрадовано помахала ему рукой.

– Аркадий! – крикнула она, первой прошла к нему по трапу. – Я с вами! – И обернулась к шедшему следом Шуйцеву. – Всегда хотелось посмотреть Камчатку.

Она объявила своё намерение и поднявшемуся из трюма неразговорчивому молодому родственнику Ражина, который сутки назад на автомобиле привёз обоих беглецов в город. Теперь он отправлялся с ними на Камчатку, чтобы свести их там с работающим на Ражина человеком, заодно доставить туда товары и вернуться с закупленной пушниной. Было видно, он хорошо знал девушку и только пожал плечами. Весело улыбаясь, она повернулась к Истоватову, и он тоже отчего-то был ей рад.

Трап убрали, кораблик закудахтал, начал разворачиваться, отходить от пристани к открытому серому морю. Шуйцев, все еще без верхней одежды, всматривался в размываемый наползающим туманом город, старался отыскать глазами гостиницу, где он оставил единственную дорогую ему женщину. Встретятся ли они ещё когда-нибудь? Страшно было думать об этом. И он старался не думать. А ведь, положа руку на сердце, на что-то надеялся. На что?



Загрузка...