Лейб-гвардеец

5

Тяжелые шторы были задернуты. Анна и он ужинали при свечах.

– Нет, я не могу, – она положила вилку и нож в тарелку. – Дни остались до суда... Я не могу понять, о чем ты думаешь?

Она смотрела на него, сидящего напротив, и нервничала.

– Рушится вся жизнь, – неожиданно искренне сказал он, встретившись с ней глазами. – Беззаботная, в сущности… Как у ребенка... А через месяц… Всего месяц, и должен буду утверждать себя мужчиной в каком-то незнакомом мне мире… с иными, жестокими законами, среди непонятных мне людей, которые прежде казались низшими. Мне не страшно. Я в растерянности. Оказывается, я не знаю жизни... Нужно время, к этому привыкнуть.

– Почему ты... почему не избежал этой ... дуэли?

Он левой рукой взял ее ладонь, пальцами правой погладил ее нежные пальцы.

– Давай напьемся, – предложил он. – До поросячьего визга.

– Нет. Еще не поздно, – нежно сказала она. – Отец переводит ценности за границу; скупает там акции. Уедем, куда захочешь. – И после паузы тихо предложила. – Я достала тебе паспорт на другое имя...

– Я дал слово чести...

– Боже! Счастье нашей жизни и какое-то слово, какая-то честь?! – нервно проговорила она, вырывая свою ладонь из его руки. Потом спокойно сказала. – Хорошо. – Она поднялась. – Я распоряжусь.

Она вышла из гостиной, прошла на кухню. Пожилая кухарка подметала крашеный пол. Молодой человек в черном костюме, худой, чернявый, со вчерашнего дня небритый, всем своим видом смахивая на склонного к авантюризму революционера, стоял возле стола, объедал куриную ногу, точно не имел времени поесть сидя, спокойно. Кухарка взяла мусорное ведро и вышла, плотно прикрыла за собою двери. Молодой революционер положил в блюдце наскоро объеденную кость, вытер о газету пальцы и достал из внутреннего кармана пиджака паспорт. Анна взяла этот, побывавший во многих руках паспорт, раскрыла и бегло просмотрела.

– Я уж много раз пересекал границу с чужими документами, – успокаивая её, сказал молодой человек. – Главное верить: так надо!

Когда она вернулась в гостиную, Шуйцев застыл против настенного зеркала, вглядывался в свое лицо. Стараясь не отвлекать его, она прошла к накрытому для двоих столу. Он заметил в зеркальном отражении, как Анна за его спиной быстро и ловко всыпала порошок в наполненную ликером рюмку, но, обернувшись, натянуто улыбнулся ей, вернулся к своему стулу.

– Да. Я хочу с тобой напиться, – объявила она, поднимая другую рюмку, побуждая его поднять свою, и первой выпила все до дна.

Избегая ее взгляда, он разом вылил в рот то, что досталось ему, затем запил глотком кофе. Вскоре его потянуло в неодолимый сон.

– Прости, – сказала она, вновь поднимаясь, когда голова его уже опустилась на свежую, с запахом ее любимых духов скатерть.

Очнулся он в купе международного вагона, лежа на постели. За окном была утренняя суета Финляндского вокзала. Его подташнивало, когда он вставал и оправлял одежду, затем глянул за окно.

Анна на перроне благодарно пожала руку молодому революционеру, и тот быстро пошел прочь, исчезая в толпе. Она поднялась в вагон. Лицо у нее было возбужденным, глаза сияли чуть ли не счастьем. В коридоре ее пропускали мужчины, некоторые оглядывались вслед. Поезд дрогнул и тронулся, вокзал медленно поплыл в сторону. Она вошла в купе и застыла. Лицо ее некрасиво вытянулось, губы задрожали. Окно было приоткрыто достаточно для того, чтобы в него мог вылезти ловкий мужчина. На столике лежали расправленная салфетка с какой-то записью и карандаш.

– «От себя не убежишь. Прости.» – Вслух прочитала она, не сразу вникая в смысл написанного.

Она опустилась, присела на постель, на которой оставила его.

– Он не любит меня, – шепотом произнесла она, впервые чувствуя себя жалкой и вполне несчастной женщиной.