Лгуны или фантазеры. Правда о детской лжи

Насколько рано дети начинают лгать?

Лори — энергичная маленькая девочка с художественными наклонностями. Однажды она выразила свою творческую индивидуальность на обоях детской с помощью новых карандашей. С ее точки зрения, получился настоящий шедевр. Маме он понравился меньше.

«Лори, это ты разрисовала стены?» — спросила она с огорчением.

«Нет», — ответила Лори с непроницаемым лицом.

«Хорошо, кто тогда это сделал?»

«Это не я, мамочка!» — ответил невинный ангел.

«Наверное, это было маленькое привидение?» — саркастически спросила мама.

«Да, да, — ответила Лори. — Это было привидение». Она продолжала развивать эту версию, пока мама наконец не сказала: «Тогда передай этому маленькому привидению, чтобы оно больше так не делало, а то ему придется пожалеть об этом!»

Некоторые считают, что малыши слишком невинны, чтобы лгать. Другие думают, что они на это способны, если им представится удобный случай. Есть подтверждения того, что дети способны врать в таком раннем возрасте, что родители и представить себе не могут.

К четырехлетнему возрасту дети могут и, скорее всего, будут врать. Эго не просто ошибки или фантазии, они обманывают сознательно.

Ложь в этом возрасте — не такая уж большая беда. Все дети и большинство взрослых иногда лгут. Но родители беспокоятся, если ребенок начинает врать часто, особенно если это происходит в течение долгого времени. Когда ребенок соврал впервые, родителям следует обсудить с ним, к каким моральным проблемам это приведет. Как мы увидим, понимание ребенком этих проблем кардинальным образом меняется от 4 до 14 лет.

В ходе ряда исследований выяснилось, что малыши способны лгать гораздо раньше, чем могут предположить незнакомые с детским поведением взрослые. В одном из них доктор Стивен Сеси и его студенты предлагали детям соврать, чтобы защитить дорогого им человека от наказания [1]. Детей оставили в комнате с игрушкой и велели ее не трогать. Когда экспериментатор вышел из комнаты, взрослый помощник взял игрушку и сломал ее. Затем он покинул комнату, а исследователь вернулся и спросил у детей, что случилось. Детей разделили на две группы: первые уже знали и любили взрослого (наставника, с которым у них установились теплые отношения), а другие были с ним незнакомы. Почти половина детей не выдала наставника. Некоторые сказали, что не знают, кто сломал игрушку, некоторые — что ее сломал кто-то другой. Но все 3,5-4-летние дети, которые не знали взрослого, сказали правду, что это был он.

Во время другого эксперимента [2] трехлетних мальчиков и девочек заводили в комнату по одному и усаживали спиной к столу, предупреждая, что экспериментатор положит туда игрушку-сюрприз и уйдет. Ребенку запрещали подглядывать и говорили, что, когда взрослый вернется, с ней можно будет поиграть. Экспериментатор выходил, а мать ребенка, которая оставалась вместе с ним, заполняла анкету, сидя к сыну или дочери спиной. После того как ребенок пытался посмотреть на игрушку (или просто пять минут спустя), экспериментатор заходил в комнату и спрашивал у малыша: «Ты подглядывал?» 29 из 33 детей подглядывали. Когда их спрашивали, подглядывали они или нет, ответы разделились на три типа: дети или сознавались, или отрицали, или ничего не отвечали. Мальчики были более откровенными, чем девочки (две трети мальчиков и только 15 % девочек сознались, что подглядывали).

Еще в одном исследовании [3] матери и воспитатели четырехлетних детей должны были ответить на вопрос, могут ли осознанно говорить неправду дети разных возрастов. Процент тех, кто был уверен, что дети будут врать, увеличивался в зависимости от предлагаемого возраста детей. Вот что выяснилось:

Все три эксперимента доказывают, что как минимум некоторые дети в возрасте от 3 до 4 лет могут лгать сознательно. Конечно, отрицательные последствия обмана в этих экспериментах были относительно невелики. Если бы экспериментатор заранее разъяснял детям, как важно, чтобы они говорили правду, или чем для них может обернуться ложь, мало кто из них стал бы врать. В этих исследованиях пытались выяснить, не когда дети врут, а могут ли дети столь юного возраста говорить неправду в каких-либо условиях. До проведения указанных экспериментов большинство ученых были убеждены, что дети от 3 до 6 лет не в состоянии делать различие между невольной ошибкой и сознательным правдивым высказыванием [4].

Насколько рано дети понимают, что такое ложь?

Насколько изощренно они лгут? Что заметить легче — вранье малыша или ложь ребенка постарше? Больше ли поддаются внушению маленькие дети по сравнению с детьми старшего возраста, влияет ли на них то, как сформулированы вопросы, и зависят ли они от убеждений взрослых? То есть может ли получиться так, что дети начинают верить, что они врут гораздо чаще, чем это происходит в действительности?

Чтобы ответить на эти вопросы, давайте узнаем, что думают об обмане сами дети.

Шестилетний Кит живет на два дома — то с мамой, то с папой. Однажды папа решил забрать его в полдень, чтобы вместе с ним сходить на бейсбольный матч. Но отец Кита не знал, что его мама уже запланировала на это время занятие по теннису. Как только мальчик узнал, что он не идет с отцом на бейсбол, он позвонил ему обиженный и злой.

«Ты соврал мне! — закричал он. — Зачем ты мне соврал?!» Отец расстроился и стал оправдываться, что он и не думал врать, что это недоразумение. Но Кит и слушать ничего не хотел. Он просто знал, что отец пообещал взять его на бейсбол, но этого не произойдет.

До восьмилетнего возраста дети считают обманом любое высказывание, не соответствующее действительности, независимо от того, знал ли говорящий, что это ложь. Они не задумываются о намерениях — просто констатируют, правда это или нет. Даже когда дети знают, что их не хотели обмануть, они все равно обвиняют говорящего во лжи, если он вдруг нечаянно предоставит им информацию, не соответствующую действительности. А вот большинство восьмилетних детей, как и взрослые, уже понимают, что человек не врет, если он сообщил ложную информацию непредумышленно.

Объяснить, что маленькие дети понимают под ложью, будет легче, если принять во внимание тот факт, что они не способны осмыслить такое сложное понятие, как намерение. Только результат имеет значение для незрелого ума маленьких детей, как считают некоторые исследователи. Доктора Виммер, Грубер и Пернер провели серию замечательных экспериментов [5] и пришли к выводу, что это не так. Те же дети, для которых не существует понятия намерения в их определении лжи, реагируют на намерение, когда им предлагают оценить моральные качества того, кто их дезинформировал. Во время исследования ученые прочитали и разыграли с куклами следующую историю.

Детям прочитали вслух четыре варианта окончания этой истории. В одной версии Макси хочет сказать правду, но вводит сестру в заблуждение (говорит, что шоколад в голубом шкафу), потому что не знает о том, что мама переложила шоколад в другое место. Во второй версии не говорится о том, что мама переложила шоколад из голубого шкафа в зеленый, поэтому, когда Макси хочет сказать правду, он дает правильную информацию. В оставшихся двух вариантах детям сообщают, что Макси хочет обмануть свою сестру. К истории добавляют вот такие фразы: «Вот еще, — думает Макси, — сейчас сестра съест весь мой шоколад. Но я оставлю его для себя. Я ей нарочно отвечу неправильно, чтобы она его не нашла». Если не менять историю о том, что мама переложила шоколад из голубого шкафа в зеленый, то возникнет ситуация, в которой Макси хотел обмануть, но нечаянно сказал правду. А если убрать часть рассказа о том, что мама положила шоколад в зеленый шкаф, получится, что Макси хочет обмануть и нарочно говорит неправду о том, где сейчас шоколад. Вот таблица с результатами этого эксперимента.

Большинство четырех- и шестилетних мальчиков и девочек сказали, что Макси врал не только в тех случаях, когда делал это намеренно, давая сестре заведомо ложную информацию (история 4), но и когда он хотел сказать правду и поделиться шоколадом с сестрой, но сбил ее с толку, так как не знал, что мама переложила шоколад (история 1). Намерение роли не играло. Но намерение приобрело значение, когда у детей спросили, можно ли дать Макси золотую медаль за то, что он хорошо обращался со своей сестрой, или черную метку за то, что он хотел ее обидеть. Большинство детей (75%) строили свое мнение о Макси, учитывая его намерение[4].

Даже если эти малыши неправильно толковали слово «обман», они правильно понимали, что такое намерение. Они осознавали, что хотеть кого-то обмануть нехорошо. Хотя многим читателям это может показаться очевидным, до последнего времени, когда результаты этого исследования были опубликованы, в научной литературе преобладала точка зрения, что такие маленькие дети не в состоянии формировать суждения нравственно-этического характера, размышляя о намерениях человека.

Если маленькие дети действительно способны судить о нравственности, учитывая намерения, то можно спросить, почему же они не встраивают понятие намерения в свои представления о том, что такое ложь. Некоторые первые исследователи детей [6], говорящих неправду (1909 год), предположили, что это происходит из-за того, что родители недостаточно ясно объясняют им, что такое ложь. Родители подчеркивают, что дети должны говорить правду, не объясняя, что сказать что-то, не соответствующее действительности, — это не ложь, если ты не знаешь, что это неправильно. Другие исследования наводят на мысль о том, что это, возможно, связано с процессом формирования языковых умений и навыков.

Однако важно, что четырехлетние малыши и даже дети помладше уже точно знают, что пытаться кого-то обмануть — это плохо. Такие маленькие дети осуждают ложь гораздо больше, чем дети старшего возраста или взрослые. По словам одного исследователя, маленькие дети «фанатично преданны правде» [7]. Совершенно очевидно, что дети младшего возраста относятся к обману более нетерпимо, чем дети старшего возраста. Например, 92 % пятилетних детей высказали мнение, что врать — это плохо. У одиннадцатилетних эта цифра сократилась до 28 %. При этом 75 % пятилетних детей сообщили, что они никогда не врали, но никто из одиннадцатилетних опрошенных не сделал подобного заявления [8].

Доктора Кандида Петерсон, Джеймс Петерсон и Диана Ситу, получившие эти сведения, также спросили детей: всякая ли ложь — это плохо? Представители всех возрастных групп (от 5 до 11 лет) сказали, что лгать, чтобы избежать наказания (например, не признаться, что это ты пролил чернила на покрывало), это хуже, чем белая ложь (например, сказать другому ребенку, что тебе нравится его стрижка, хотя это не так). Альтруистическая ложь (не сказать хулигану, где прячется ребенок, которого он хочет побить, хотя ты знаешь это) не вызвала осуждения в большинстве возрастных групп. Пятилетние дали этому виду лжи худшую оценку, чем дети постарше, но даже они сочли, что эта ложь не так плоха, как та, которая нужна, чтобы избежать наказания.

Исследователи также расспросили детей о том, что происходит, если кто-то врет. Дети от 5 до 9 лет чаще всего упоминали о наказании. В этом юном возрасте именно наказание заставляет удерживаться от проступков. Менее трети одиннадцатилетних говорили о наказании, в то время как половина из них заметила, что ложь подрывает доверие, о чем упомянули лишь несколько детей помладше.

Мари Васек получила похожие результаты во время опроса мальчиков и девочек от 6 до 12 лет [9]. Она читала детям такие истории.

Васек считает, что главная причина, по которой дети врут, — это стремление избежать наказания, например как в этой истории. Хотя им известно, что врать нехорошо, они понимают, почему многие люди делают это. Маленькие дети пяти- и шестилетнего возраста будут врать, «чтобы избежать наказания, если они подумают, что совершили проступок, за который им достанется... [они оказываются перед выбором]: сказать правду и рискнуть [быть наказанным] или снова соврать, чтобы тебе не досталось за первую ложь» [11].

К 12-летнему возрасту, а может быть, и раньше, дети больше не считают, что любая ложь — это плохо, они начинают «реагировать гибко». Плохо врать или нет, зависит от того, чем все закончится. Например, когда я проводил опрос среди детей, 12-летняя Бесси высказала такую точку зрения: «Что, если кто-то спросит у вас, хорошая ли у него прическа, а она некрасивая? Вам же придется соврать». Одиннадцатилетний Роберт рассказал мне следующую историю (я попросил его привести пример ситуации, когда ложь допустима): «Предположим, один мальчик — настоящий хулиган или вроде того, он бьет других детей. Если ты соврешь, что он кого-то побил, даже когда он этого не делал, ему достанется. Но он же всех обижает, поэтому хорошо, если его накажут».

Хотя дети на границе подросткового возраста и младшие подростки осознают, что обманывать плохо, так как они могут потерять доверие других людей, эта мысль не всегда приходит им в голову первой. Даже взрослые не всегда задумываются о том, что рискуют утратить доверие, когда решаются на обман. Отношения между людьми уже не станут прежними после того, как ложь разрушила доверие. Потеряв доверие, его трудно вернуть, бывает, что оно так и не восстанавливается.

В статье, опубликованной в Washington Post в 1987 году, писатель Уолт Хэррингтон рассказал о том, как даже белая ложь после ее обнаружения меняет отношения между друзьями. Писатель обедал с женщиной, у которой был роман с его другом. «Она не рассказала об этом своему мужу, и это была ложь номер один. Мужчина, с которым у нее был роман, поклялся, что никогда не расскажет об этом мне, и это была ложь номер два. И вот мы сидим и обедаем вместе, а она провоцирует меня на ложь номер три, спрашивая: «А ты знаешь, что я изменяла мужу?»» Писатель решает не нарушать чужого обещания и говорит, что нет. Через несколько дней он признался, что ему было все известно. «Хорошо врешь, — сказала она. — А я-то тебе поверила». Он спросил, не сердится ли она на него. «Нет, не сержусь, — задумчиво ответила женщина. — Но теперь я иначе буду к тебе относиться. Немного иначе» [12].

Потеря доверия — вот что самое страшное, когда люди лгут, так я объясняю это своим детям. Я рассказываю, как трудно приходится тем, кто живет вместе и больше не может доверять другому, опасаясь, что тот может солгать. А еще я говорю, что, однажды утратив чье-то доверие, вернуть его очень сложно. Как только вы узнали, что ребенок соврал вам, сомнения и подозрения будет не так-то легко развеять. Детям непросто усвоить этот урок. Лишь те, кто попался на лжи и почувствовал, к чему это привело, могут осознать последствия своего поступка.

Некоторые детские психологи считают, что вы можете научить этому детей, рассказывая им истории наподобие сказки «Мальчик, который кричал: «Волк!»». Как вы помните, в ней шла речь о том, что маленький мальчик столько раз притворялся, что на него напал волк, что, когда это на самом деле произошло, никто ему не поверил. Помню, что я был под впечатлением от морали этой сказки, когда мне было 5 или 6 лет. Но не думаю, что она приходила мне на ум, когда я обманывал своих родителей или учителей, будучи подростком. Может быть, если бы родители и дальше продолжали воспитывать меня, у меня бы это отложилось в голове. В позднем подростковом возрасте, пережив несчастные романтические отношения дважды, я понял, как невероятно трудно вернуть утраченное к тебе доверие.

В каком возрасте дети лгут чаще?

Этот вопрос изучали многие, и мнения ученых разделились. Некоторые исследования не зафиксировали никаких различий, в некоторых было обнаружено, что дети постарше лгут реже. В любом случае в каждой возрастной группе детей, которые признаются во лжи, меньшинство. Самый интересный факт, установленный в этих исследованиях, заключается в том, что процент детей, говорящих неправду часто, остается неизменным. Это незначительная цифра — всего 5 % [13]. В предыдущей главе мы выяснили, что у этих детей есть большая вероятность столкнуться в дальнейшем и с другими проблемами.

В проведенных исследованиях заслуживают внимания два важных момента. Во-первых, поскольку данные получены от родителей и учителей, мы не можем полностью полагаться на них в силу эффекта ореола/рогов, который уже обсуждался. Как мы сможем убедиться, дети начинают врать более изощренно, становясь старше. Получается, что, взрослея, дети могут лгать чаще, но, поскольку становится сложнее уличить их в этом, родители и учителя могут подумать, что дети врут или точно так же, как и раньше, или меньше.

Другая проблема заключается в том, каким образом интерпретировать полученные данные с целью установить, лгут ли дети все так же часто или эти показатели меняются. Есть два возможных варианта касательно хронических лжецов [14]. Один из них заключается в том, что те дети, которые стали врать в раннем детстве (в 5 или 6 лет), так и будут продолжать обманывать все детство и всю юность. Другой вариант — хроническое вранье (это переходный этап жизни, через который нужно пройти некоторым детям). Получается, что в семилетием возрасте хроническими лжецами будут одни дети, а в одиннадцатилетнем — другие. Единственный способ установить, какой из этих вариантов верный, — проследить за поведением детей на протяжении нескольких лет. Подобные лонгитюдные исследования еще не проводились. В нашем распоряжении есть лишь данные перекрестных исследований детей в различных возрастных группах.

Более вероятно, что происходит и то и другое. Для некоторых детей хроническая ложь — это всего лишь этап развития; и если родители вмешаются или ситуация улучшится, дети перестанут врать постоянно. Другие же будут продолжать обманывать — и у них сформируется соответствующий устойчивый стереотип взаимоотношения с окружающим миром.

Если ваш ребенок беспрестанно врет, то вы не знаете, является ли это фазой его развития или началом долгого пути. К хронической лжи нужно отнестись серьезно, не стоит ждать, чтобы убедиться, что это лишь этап в ходе взросления. Попытайтесь выяснить, почему ваш ребенок врет. Понаблюдайте за собой. Может быть, он врет из-за того, что вы его на это провоцируете? Или это его реакция на какие-то семейные проблемы? Может быть, так влияют на него друзья? В любом случае объясните ребенку, почему обманывать вредно. Если вы считаете, что у вас не получится, обратитесь за помощью к специалистам.

Врут ли дети более изощренно, когда подрастают?

Маленькие дети верят, что взрослые могут все. Один малыш дал такое интересное объяснение: «Никогда нельзя врать, потому что у взрослых в голове такие умные мозги, что они сразу обо всем догадываются!» [15]

Но дети догадываются гораздо раньше, чем это могут предположить взрослые, что можно соврать и их на этом не поймают. Младшие подростки и некоторые дети в более раннем возрасте (в 10 или 11 лет) лгут талантливо и изощренно. Их больше не выдают звучание голоса, выражение лица, явные логические несоответствия в рассказе или недостоверное алиби. Когда дети чувствуют, что могут обманывать безнаказанно, родителям больше ни в чем нельзя быть уверенными. Хотя детей можно уличить во лжи — дети постарше, так же как и взрослые, ошибаются, когда врут, а обман часто раскрывается случайно (родители осознают: они больше не способны понимать, о чем думают их дети, что они чувствуют, что делают или собираются делать, разве что дети сами им об этом расскажут).

Две трети опрошенных нами первоклассников считают, что родители точно узнают, что их хотят обмануть, при этом менее половины семиклассников придерживаются такого же мнения. Большинство одиннадцатиклассников сообщили, что уже в пятом или шестом классе они могли соврать, будучи уверенными в том, что их обман не раскроют.

Ни у детей, ни у взрослых из-за вранья не вырастет длинный нос, как у Пиноккио. Ни движение мышц, ни голос, ни жесты не помогут окружающим понять, лгут им или говорят правду. Но есть некоторые признаки лжи, которые можно заметить. Иногда подсказка содержится в том, что говорит человек. Информация может быть надуманной, непоследовательной или противоречащей фактам. Часто можно понять, что человек говорит неправду, по тому, как он это делает. Звук его голоса, выражение лица, жесты могут не совпадать со словами. Лжец может иметь виноватый или испуганный вид или быть таким возбужденным, что это покажется подозрительным.

Становясь старше, дети не только лгут более искусно, они становятся более чуткими к тому, когда их обманывает кто-то другой [16]. Надуманные объяснения матери, почему она не пришла на школьный матч, оправдания отца, что тот ни на кого не ругался, а старался перекричать телевизор, — они больше не верят в эти отговорки. Дело не в том, что дети начинают лучше распознавать ложь, просто поначалу они так плохо умеют это делать, что любой прогресс в этой области очень заметен. Мои исследования этого явления и исследования других ученых продемонстрировали, что большинство людей поддаются на чужую ложь [17]. С возрастом улучшается сама способность распознать обман, а не умение раскрыть конкретную ложь другого человека. Я обнаружил лишь шесть научных исследований на тему того, начинают ли дети врать более изощренно по мере взросления. Их результаты подтверждают то, что и так известно всем родителям: дети постарше действительно врут лучше, чем дети младшего возраста. Поскольку понятно, что дети развиваются, становясь старше, эти исследования не слишком информативны.

Одна из причин, почему подобные исследования не дают нам определенных результатов, заключается в том, что сравнение детей различных возрастных групп должно строиться на использовании ими одинаковой лжи. Это само по себе нелегко, потому что шестилетние и шестнадцатилетние не играют в одинаковые игры и не смотрят одни и те же телепередачи. Обман должен быть понятным, интересным и иметь смысл для представителей той возрастной категории, которая подлежит изучению. Также детям каждого возраста нужно быть достаточно мотивированными для успешной лжи. А еще ученого должна волновать этическая сторона исследования, в рамках которого он просит детей соврать, чтобы нечаянно не научить их этому или чтобы у них не создалось впечатления, что обманывать — хорошо.

В двух экспериментах детей просили соврать, что им понравился вкус виноградного сока. В первом эксперименте, в котором принимали участие дети в возрасте от 5 до 12 лет, а также студенты колледжа, испытуемым предлагали два напитка — подслащенный виноградный сок и сок без сахара. Детям дали задание убедить 22-летнюю женщину-экспериментатора в том, что оба напитка вкусные, независимо от того, какими они оказались на самом деле. Во втором эксперименте некоторых детей попросили соврать, объясняя, почему им не понравился подслащенный напиток. Доктора Роберт Фельдман, Ларри Дженкинс и Оладеджи Попула рассказали детям, что «смысл эксперимента заключается в том, чтобы проверить, насколько хорошо они смогут обмануть экспериментатора. В качестве примера того, какие реакции на напиток желательно продемонстрировать, испытуемым напоминали о рекламных роликах, которые они видели по телевизору» [18].

Во время другого эксперимента первоклассникам и пятиклассникам демонстрировали слайды с приятным или неприятным содержанием. При показе половины слайдов детей просили изображать чувства, диаметрально противоположные тем, которые они на самом деле испытывали. Им предлагали смотреть на неприятные слайды с таким выражением лица, словно там было изображено что-то приятное, а на приятные слайды так, будто они испытывали неприятные чувства [19]. Еще в одном исследовании мальчики и девочки от 6 до 16 лет должны были притвориться актерами, которых расспрашивают об их предпочтениях. Им велели изо всех сил постараться и изобразить, что им нравится или что у них не вызывает определенных чувств нечто такое, что им на самом деле неприятно, и притвориться, что им не нравится или что у них не вызывает никаких определенных чувств нечто такое, что им нравится [20].

Важное открытие, которое удалось сделать в ходе этого эксперимента, заключается в том, что первоклассники (дети в возрасте 5 и 6 лет) обманывали не так успешно (то есть можно было легко определить, что они врут), как дети 10 лет и старше. Сложнее было понять, кто обманывает лучше — девочки или мальчики, а также какую ложь труднее обнаружить — по поводу положительных или отрицательных эмоций, которые скрывают.

Почему некоторые виды обмана трудно распознать?

Если человек не испытывает сильных чувств, обманывать проще — проще врать о фактах, планах, действиях или идеях, чем о том, что ты не сердишься, не боишься или не испытываешь каких-то других чувств. Гораздо легче сказать неправду о том, что ты вчера не сердился, чем скрывать гнев, который ты ощущаешь в данный момент. Легкое раздражение скрывать проще, чем ярость. Даже если ложь не касается эмоций, эмоции всегда сопровождают ложь — это страх разоблачения, чувство вины или лихорадочное возбуждение от того, что ты сумел обмануть (я называю это чувство восторгом обманщика), и эти чувства мешают успешно обманывать.

Один из родителей рассказал мне о случае, который иллюстрирует, насколько проще врать, если ты при этом не испытываешь ярких эмоций. Разговор о стоматологах всегда вызывает бурю чувств — обычно это страх (и у детей, и у взрослых). Дядя спросил Арона, 13-летнего подростка, у которого были проблемы с зубами, был ли он недавно у стоматолога.

«Да, — ответил Арон. — Ходил на прошлой неделе».

«Ну и как? — спросил дядя. — Больно было?»

«Нет, нисколько. Даже и говорить не о чем», — ответил Арон, ни на минуту не задумавшись. А потом дядя узнал, что Арон уже много месяцев не был у стоматолога, а когда посещал его, то ужасно боялся уколов новокаина.

Через несколько месяцев дядя снова спросил у Арона, ходил ли тот лечить зубы. На этот раз он заметил, что мальчик посмотрел в сторону, сначала ничего ему не ответил, потом быстро сказал, что нет, и вернулся к обсуждению фильма, который посмотрел прошлым вечером. Выяснилось, что Арон был у стоматолога на прошлой неделе и, по рассказам родителей, ему удалили два зуба, при этом мальчик даже кричал.

Эмоции, особенно если они сильные, приводят к непроизвольным изменениям в поведении человека, которые трудно скрыть. Такие изменения можно заметить где угодно и в чем угодно — в выражении лица, жестах, позе, звуке голоса. Чтобы успешно соврать, обманщик должен подавить все те эмоции, которые идут вразрез с его ложью. Придется наблюдать за собой со стороны и тщательно контролировать свое поведение. Это непросто даже для многих взрослых, а для маленьких детей намного сложнее. Сильные эмоции и усилия, затрачиваемые на то, чтобы подавить проявление своих чувств, могут отвлекать обманщика настолько, что ему будет трудно ясно мыслить и говорить убедительно.

Чувство вины за обман

В экспериментах, проведенных с целью выяснить, лучше ли врут старшие дети по сравнению с детьми младшего возраста, не учитывался важный фактор: чувство вины. Детям велели врать; ученые сделали ложь допустимой, а в качестве благовидного предлога для нее была выбрана роль — участие в телевизионном шоу. Когда ребенок подделывает оценку в дневнике или утверждает, что не пробовал виски из бара, нет авторитетного взрослого, который велел бы ему соврать. Это выбор ребенка, который противоречит желаниям родителей или учителя. Именно в такой ситуации, когда его не просят соврать и когда обман не считается допустимым, у ребенка может возникнуть чувство вины. Из-за него врать становиться труднее. Оно давит тяжелым бременем на того, кто обманывает, и от этого ложь может рассыпаться.

Именно чувство вины, которое давит на обманщика и приносит ему дискомфорт, заставляет его во всем признаться. В результате наступает облегчение, что и способствует признанию. Десятилетний Тим выразился так: «Я не знаю, ну, если ты соврал и это на твоей совести, нужно этим с кем-то поделиться. Если ты сделал что-то действительно плохое. Пусть оно выйдет из тебя наружу и больше не будет тебя мучить» [21]. Даже если обманщик упорствует в своей лжи, признаки угрызений совести — взгляд в сторону, невыразительный или возбужденный голос — могут выдать его.

Конечно, не у всех детей, которые обманывают, возникает чувство вины. Большинство детей младшего возраста уверены, что врать нехорошо. Родители, среди которых я проводил опрос, сказали, что, если правильно воспитывать ребенка, он будет чувствовать себя виноватым, когда врет. Насколько я знаю, не существует исследований, которые подтвердили бы их надежду. Мои исследования взрослых показывают, что люди не чувствуют угрызений совести, если они обманули кого-то, кто не внушает им уважения или чьи ценности они не разделяют. Я предполагаю, что дети будут не так сильно мучиться угрызениями совести, говоря неправду родителям, которые, как они считают, навязывают им несправедливые, слишком жесткие и косные правила поведения, и точно так же взрослые не чувствуют себя виноватыми, обманывая руководителя, который относится к ним, по их мнению, предвзято. Муки совести из-за обмана усиливаются, если у обманщика и его жертвы общие жизненные ценности.

Рейчел — студентка-первокурсница, и она очень гордится своими успехами в учебе. Ее родители, профессора колледжа, тоже гордятся ею и всегда подчеркивают, как важно получать хорошие отметки. Когда девушка плохо выполнила еженедельный тест по научной дисциплине, к которому она недостаточно подготовилась, она соврала родителям, что сделала его хорошо. Но в выходные родители заметили, что дочь какая-то хмурая, подавленная и сама на себя не похожа. Когда к ним пришли гости и родители Рейчел стали хвастаться ее успехами в учебе, она вдруг резко встала и вышла из комнаты. В воскресенье вечером Рейчел не выдержала и рассказала родителям обо всем.

Ребенок легко найдет себе оправдание, обманывая родителей, которые сами делают то, что запрещено ему. Если вы, например, выпиваете, то ваш ребенок-подросток может счесть лицемерием наказание за его эксперименты со спиртным. Многим взрослым не стыдно врать незнакомым людям или обманывать государство. Видимо, поэтому я так и не убедил моего сына Тома, что не стоит преуменьшать его возраст, чтобы получить детскую скидку при покупке билета в кино или пользовании общественным транспортом. Он знает, что многие взрослые хитрят, и не понимает, почему этого не делаем мы. Более того, он не понимает, почему мы хотим, чтобы он жил по тем правилам, которым, как ему хорошо известно, многие его знакомые не следуют.

Тот, кто врет, может не испытывать чувства вины, если он верит, что и все остальные люди тоже обманывают. Именно это утверждают некоторые дети, вступающие в младший подростковый возраст. Хотя в поддержку данного предположения не существует экспериментально полученных данных, я предполагаю, что именно в этом кроется причина того, что многие подростки врут так успешно. Они испытывают меньше угрызений совести, когда обманывают родителей или учителей. Отвергать родительские ценности, что является одним из проявлений протеста, способность видеть, что колосс авторитета стоит на глиняных ногах, — все это свойственно многим подросткам. Для некоторых из них ложь — это способ формирования собственной идентичности, отделения от взрослых и достижения независимости, что является неотъемлемой частью подросткового этапа развития.

Мало кто, будь то взрослые или дети, испытывает укоры совести из-за тривиальных обманов. Если обманщик считает, что от его лжи никому не будет хуже, в том числе тому, кого он обманывает, чувство вины практически не возникает. Даже если ложь будет иметь значительные последствия, те, кто врет, не чувствуют себя виноватыми, если могут оправдаться. Шпионы не страдают угрызениями совести, когда их предательство совершается по велению страны, на которую они работают.

Если какой-то авторитетный человек велит ребенку соврать, то маловероятно, что маленькому человеку станет при этом стыдно. Лгать без угрызений совести проще. Во всех упомянутых мной экспериментах (кроме тех, что проводили Хартшорн и Мей, а также тех, которые я упоминал в начале этой главы) дети врали по просьбе организаторов исследования, поэтому обман не вызывал у них чувства вины. И поэтому из этих исследований не так много можно почерпнуть информации о том, как дети обманывают родителей или учителей.

Страх разоблачения

Я подозреваю, что дети, которые участвовали в экспериментах, посвященных лжи, не имели оснований опасаться разоблачения, у них не было причин думать, что если они не будут достаточно убедительно врать, то они чем-то рискуют или могут быть наказаны. Когда врут по-настоящему, обманщик всегда боится разоблачения, потому что существует вероятность, что его накажут. Но чаще всего, если дети пытаются обмануть родителей или учителей, в случае раскрытия лжи последствия не заставят себя ждать. Эго важно, если речь идет об обмане: лжец боится, что его выведут на чистую воду, потому что последует наказание.

Вот в чем состоит одно из существенных отличий пустяковой лжи и серьезного обмана: накажут ли обманщика в случае разоблачения? Что ему будет за это? Обычно бывают два вида наказаний — одно за обман сам по себе, а другое — за тот проступок, который пытались скрыть с помощью вранья.

Десятилетняя Шарлотта, которая иногда ведет себя как настоящий сорванец, рада новым джинсам фирмы Guess, которые ей купила мама, предупредив, что это дорогая вещь и ее нужно беречь. Однажды, играя в бейсбол, Шарлотта порвала одну штанину. Девочка помчалась домой и, пока мама не увидела, поспешно засунула джинсы в ящик с одеждой. Через неделю мама предложила ей надеть эти джинсы с новой блузкой, а Шарлотта замялась и сказала, что лучше наденет юбку, что было так на нее не похоже. Мама заподозрила, что здесь что-то не так. Когда она попросила показать ей джинсы, девочка объяснила, что оставила их дома у своей подруги Карен, только вот в гостях у нее она не была уже неделю.

Не все, кто обманывает, боятся, что их уличат во лжи. Обманщику очень страшно, когда ставки высоки и последствия разоблачения могут быть очень серьезными. В этих случаях лжецов терзает страх. На самочувствие вруна влияет статус человека, которого он обманул. Маленькие дети, которые верят, что их родители всемогущи, чаще утверждают, что те всегда могут раскрыть их обман, по сравнению с детьми постарше, которым удается избежать разоблачения.

Практически во всех исследованиях с участием взрослых и детей, посвященных обману, предметом изучения были ложь во спасение или тривиальные обманы, где испытуемые мало чем рисковали, а о серьезной лжи речи не шло. Если человек сам решает соврать, не получив на это чьего-то одобрения, он рискует потерять доверие к себе, а этого не хочет никто. В экспериментах, которые нам известны, детей не заставляли рисковать потерей доверия к себе, потому что они видели экспериментаторов, которых обманывали, может быть, в первый и последний раз в жизни.

Восторг обманщика

Существует третья категория чувств, которые могут выдать обман. Я называю их восторгом обманщика. Это возбуждение, радость и прилив адреналина, когда удалось кого-то ловко провести. У человека может появиться ощущение достигнутого успеха и собственной силы, волнение и чувство удовлетворенности. Такие эмоции испытывает взрослый, который завел роман на стороне, или ребенок, обманывающий родителей. Я предполагаю, что в подростковом возрасте подобное предвкушение риска и желание попробовать свои силы могут быть тем существенным фактором, который подталкивает к обману. Даже в младшем возрасте дети могут воспринимать ложь как увлекательную игру. В сущности, многие взрослые и детские игры подразумевают обман. Отличный пример — покер. Это же можно сказать о детской игре «У кого кнопка». Во время таких игр развиваются способности, которые необходимы, чтобы успешно обманывать [22].

Восторг обманщика заставляет человека поделиться с кем-то своим секретом, чтобы вызвать восхищение. Преступников часто ловят, когда они не могут удержаться от искушения похвастаться, как умно и ловко они все устроили. Дети могут проговориться обо всем друзьям, рассказывая, как искусно они провели папу или маму. У ребенка возникает восторг реже, когда он обманывает родителей, но чаще — если жертвой становится доверчивый друг, особенно на глазах у сверстников, которые потешаются при виде этого зрелища.

Стефани и Джейсон, четвероклассники, любили дразнить других детей, особенно Стивена, который был новеньким в классе. Однажды во время перемены Джейсон и Стефани вышли в школьный двор и стали рассказывать Стивену, что они — брат и сестра. Они объяснили, что их родители в разводе и дочь осталась с мамой, а сын — с отцом. Они сочиняли небылицы, а вокруг собралась толпа одноклассников (которые были в курсе, что Стефани и Джейсон вовсе не родственники), чтобы вдоволь повеселиться. Когда Джейсон решил еще больше приукрасить свой рассказ и поведал, что его отец женился во второй раз, причем на директоре их школы, сладкая парочка не выдержала и расхохоталась.

Подготовка легенды

Обман может быть раскрыт не только потому, что человека выдают эмоции — чувство вины, страх и восторг обманщика. Все может разрушиться из-за того, что он недостаточно хорошо подготовился.

Лгать проще, когда человек точно знает заранее, когда именно ему придется делать это. Подготовившись, обманщик может придумать правдоподобную легенду и отрепетировать ее, представить, какие ему зададут вопросы и как он может на них ответить. Например, девушка хочет пойти на свидание с молодым человеком, с которым родители запретили ей встречаться. Чтобы ее не уличили, нужно придумать правдоподобную историю, например что она решила переночевать у подруги.

Если вопрос застал человека врасплох, то в ответ он начинает придумывать всякие небылицы. В его речи возникают паузы. Он отворачивается и не смотрит собеседнику в глаза. Интонации становятся невыразительными. Признаков лжи как таковой нет, но есть признаки того, что человек думает, что и как ответить. Спросив у подростка: «Как ты думаешь, Горбачев надолго останется у власти?», вы увидите, что он размышляет над ответом, потому что в этом возрасте о таких вещах не задумываются. Но если спросить у девушки: «А где ты была вчера вечером, когда я звонила твоей подруге Салли? Никто не взял трубку», то признаки мысленной работы будут указывать на то, что девушка врет, потому что если бы она говорила правду, то ей не понадобилось бы время на раздумья.

Чтобы стать хорошим обманщиком, необходима тренировка. Чем чаще врешь, тем лучше это получается. Отчасти это происходит из-за того, что человек осознает свою способность избегать разоблачения и с растущей уверенностью в собственных силах уходит страх быть уличенным во лжи. Если ребенок понимает, что мама восприимчива к обману определенного рода, он меньше опасается, что его разоблачат. Чем чаще человек врет, тем меньше раскаяния он при этом испытывает. Вопрос о том, этично обманывать или нет, приходит человеку в голову, только когда он собирается соврать в первый раз. И тогда чувство вины может помешать успешной лжи. Но, единожды соврав, человек чувствует, что с каждым новым разом обманывать становится проще. Во второй или третий раз этические соображения или возможные негативные последствия уже не удерживают ото лжи. Юристы говорят об этом — «катиться по наклонной».

Иногда люди даже сами начинают верить в свой обман, если врут часто. Ребенок, который завоевывает авторитет с помощью истории о том, как он отшил крутого парня, может так увлечься своим рассказом, что на третий-четвертый раз и сам в него поверит, как рыбак, который действительно начинает верить в свою небылицу «об огромной рыбе, которая сорвалась с крючка и уплыла». И рыбак, и ребенок смогут припомнить некоторые детали своего рассказа, когда их об этом спросят, но им придется приложить для этого определенные усилия. У вдохновенного самообмана есть одно преимущество: если люди верят в собственную ложь, они допускают меньше ошибок в вымышленном повествовании. До некоторой степени — по крайней мере в душе — они и сами убеждены в том, что их рассказ — чистая правда. Хотя я не слышал об исследованиях на эту тему, я подозреваю, что очень маленькие дети наиболее подвержены этому эффекту.

В приведенной ниже таблице представлены факторы, которые облегчают или осложняют ложь.

Развитие способностей к обману

Многие способности человека с возрастом развиваются, в том числе способности детей брать на себя все большую ответственность за свои поступки, и это тоже помогает им добиться большего успеха, если они решатся на обман. Авраам Линкольн говорил, что у него недостаточно хорошая память, чтобы лгать. Но не для всякой лжи требуется хорошая память. Ложь, в которой нет искажения истины, то есть ложь ради сокрытия фактов, не зависит от памяти. Вот типичная ложь в целях утаить что-либо, где хорошая память не потребуется: когда мама спросила у Джонни, как прошел его день, мальчик не признался, что его оставили после уроков и предупредили, что если он еще раз бросит шарик из жеваной бумаги в учителя, то его не допустят к занятиям. Джонни ничего не придумывал, поэтому и алиби ему сочинять не пришлось.

Но давайте предположим: мама заметила, что сын пришел домой позже, чем обычно, и она поинтересовалась у него почему. Если Джонни будет скрывать правду (что директор оставил его после уроков) и соврет, что он забежал в гости к своему другу Джо, чтобы поиграть с ним в пинг-понг, то ему придется запомнить и свою легенду, и то, что с ней связано. На следующий день, когда мама спросит: «А сестра Джо вернулась домой из колледжа?», Джонни уже не сможет ответить: «Откуда я знаю?» Ему нужно запомнить, где он, как предполагается, был вчера. Память с возрастом улучшается, как и другие способности, и подростки запоминают все так же хорошо, как и взрослые люди.

Чтобы успешно врать, необходимо все просчитывать на несколько шагов вперед, а для этого нужно заготовить несколько планов действий на случай непредвиденных обстоятельств. Ложь для сокрытия фактов этого не предполагает (здесь достаточно только предвидеть, зададут ли вопрос о том, что человек собирается скрывать). Джонни удастся скрыть то, что он хочет, но если Дебра разбила любимую мамину вазу, она не может рассчитывать на то, что ее не спросят об этом, когда мама вернется домой.

Сочинение небылиц предполагает наличие у обманщика стратегического мышления. Джонни должен придумать множество деталей, чтобы его история об игре в пинг-понг звучала правдоподобно. Он, наверное, уже проявлял раньше интерес к пинг-понгу, ведь мама должна поверить, что он может навестить друга, чтобы поиграть с ним. У мамы также должна быть уверенность в том, что с Джо ее сыну действительно приятно проводить время. Какова вероятность того, что мама может заглянуть к родителям Джо? Вдруг она позвонит им в тот день, когда он якобы навещал его, или сделает это на следующий день? Лучше придумать историю с участием того друга, с родителями которого мама не знакома. Если Джонни не сможет достоверно изложить такую историю, то, когда мама скажет ему: «Я звонила маме Джо в тот день, и она не сказала, что ты у них в гостях», он должен придумать примерно такой ответ: «Да, нам надоело играть в пинг-понг, и мы пошли в магазин за журналом». Такая способность все тщательно планировать до мелочей развивается, когда дети становятся старше. Некоторым людям это не дано, а другие мыслят как гроссмейстеры уже в шестилетнем возрасте. Но большинство детей совершенствуются в этом по мере взросления.

Успешный обманщик анализирует личность того, кому собирается лгать. Он пытается представить себя на его месте, предсказать, что покажется правдоподобным, а что вызовет подозрения; все это позволяет ему оценить, какой эффект произведет выдуманная им история на поведение человека, чтобы учесть это и подстроиться под него. Джонни должен понимать, что если бы он объяснил маме, что задержался, потому что зашел в библиотеку за книгами, то у нее появились бы подозрения, потому что он не так часто там бывает. Ему придется отбросить этот вариант легенды, если он вспомнит, что мама любит читать и обязательно спросит, какие именно книги он взял в библиотеке. У дошкольников так врать не очень хорошо выходит, поскольку они не осознают, что на ситуацию можно посмотреть с разных точек зрения, а не только с их собственной. Они считают, что все мыслят так же, как они. Достигнув подросткового возраста, дети уже способны поставить себя на место другого человека.

Чтобы врать успешно, ребенок должен развивать свою речь, так как с помощью слов ему нужно обозначать то, чего на самом деле не существует. Детям необходимо изменять свою речь (от правильно подобранных слов до правильных окончаний, темпа и содержания), чтобы она соответствовала конкретной ситуации. Подобные речевые навыки формируются довольно рано, иногда уже в четырехлетием возрасте, хотя в это время они далеки от совершенства [23].

Успешный обманщик врет складно, мыслит быстро и моментально придумывает новые отговорки, если его пытаются уличить. Даже если бы Джонни не придумал, как ответить на мамин вопрос, ему нужно было бы сочинить импровизированный ответ мгновенно. Хотя многие люди способны быстро сориентироваться и с ходу выдать достоверный ответ, у маленьких детей это не получается. Но с возрастом они научатся.

Изощренная ложь требует умения контролировать свои эмоции. Настоящий обманщик способен симулировать эмоции, которых на самом деле не испытывает, разговаривая невозмутимо и притворяясь спокойным, заинтересованным, обрадованным, изображая все чувства, которые необходимы, чтобы ему поверили в данном конкретном случае. И для него еще важно уметь скрывать свои истинные ощущения, которые могут его невольно выдать. Джонни может злиться на директора школы за то, что он наказал его одного. Джонни может опасаться разоблачения, зная, что ему достанется от родителей за то, что он натворил в школе, а потом врал, пытаясь все скрыть. Может быть, ему стыдно перед родителями за свое вранье, а может быть, он испытывает возбуждение из-за удавшегося обмана. Все эти чувства нужно скрыть и надеть соответствующую маску, которая ему в этом поможет. В ходе некоторых моих исследований, посвященных детской лжи, выяснилось, что способность контролировать выражение своих чувств, как и многие другие способности, формируется и совершенствуется по мере взросления — и многие подростки в этом смысле уже не уступают взрослым [24].

Все эти навыки — память, способность планировать, умение поставить себя на место другого человека, высокая скорость мышления, быстрая речь и возможность контролировать эмоции — необходимы ребенку, чтобы повзрослеть. Печальная ирония заключается в том, что именно способности ребенка, свидетельствующие о его развитии, чем так гордятся его родители, становятся основой для его неблаговидных поступков в будущем, способных принести им столько разочарования.

Взросление и обретение независимости означают, что ребенок способен сделать выбор между правдивостью и нечестностью и в состоянии брать на себя ответственность за это. Когда ему известно, что он может уйти от ответственности, у него не так уж много вариантов. Искушение обмануть возникает у детей лишь в том случае, если они уверены, что у них это получится.

Быть независимым означает контролировать то, что о тебе могут знать другие люди. Право на частную жизнь предполагает, что человек сам решает, кто и что может знать о нем. Умение пользоваться своим правом на частную жизнь не предполагает, что человек должен лгать. Точно так же родители иногда говорят своим детям (кто вежливо, а кто и грубо): «Эй, это не твоего ума дело! Не спрашивай меня об этом» — и дети тоже могут ответить родителям нечто подобное[5].

Эти наблюдения за подростками, которые лгут, подтверждаются и представителями психоанализа, утверждающими, что ложь играет важную роль в отделении человека от своей семьи. Психоаналитики считают, что ложь не является исключительно свойством подростков, но активно присутствует и в жизни детей. Психолог Майкл Ф. Хойт пишет: «Когда ребенку в первый раз удалось соврать, это разрушает родительское всемогущество, то есть ребенок начинает осознавать, что и он наделен собственным разумом и волей, что и у него есть своя внутренняя жизнь, скрытая от взрослых» [25]. Секреты, утаивание информации, как далее замечает Хойт, рассматриваются как «важный этап в нормальном формировании границ личности и представления о собственном «я»... В целом, когда у человека есть свой секрет, это говорит о том, что у него есть что-то глубоко личное и уникальное, что он — самостоятельная личность» [26].

Когда дети становятся подростками, меняются не только их способности, меняется их отношение ко лжи, поэтому они обманывают чаще и прилагают для этого меньше усилий. Правила поведения в обществе, которые раньше представлялись им незыблемыми, теперь кажутся условностями. Младшие подростки обычно уже не принимают безоговорочно нормы поведения, признанные в обществе, или совершенно отвергают их [27].

Анна Фрейд, дочь Зигмунда Фрейда и детский психоаналитик, наиболее точно сформулировала кардинальный сдвиг, который происходит в сознании подростка. В своем труде «Эго и механизмы защиты» она отметила, что подростки

С этой точки зрения ваш ребенок-подросток иногда может быть абсолютно достоин доверия, если находится в определенном настроении, но может быть абсолютно ненадежен, если оно резко изменится в противоположную сторону.

Подростки более уверенно обманывают своих родителей и меньше опасаются разоблачения. Как я уже упоминал, многие из опрошенных мной детей признавались, что сумели безнаказанно соврать, когда им было от 5 до 7 лет. Эго им удается не всегда, но дети понимают, что такое в принципе возможно. И если они так и будут продолжать врать, то есть вероятность, что с каждым годом у них это будет получаться все лучше и лучше. Если не бояться разоблачения, один из сдерживающих факторов исчезает.

Подростковый возраст — это переходный период и для детей, и для родителей, это время, когда правила, обязательства, привилегии и права меняются, и не за один раз, а постоянно, снова и снова, по мере того как подросток достигает независимости. Когда родители требуют от подростка более ответственного поведения, но при этом не ослабляют контроля над ним и все еще его защищают, возникают конфликты. Предполагаю, что именно в это время у подростков ослабевают угрызения совести из-за того, что они лгут, отчасти потому, что они больше не считают своих родителей всемогущими, отчасти потому, что подростки (в нашей культуре) стремятся добиться независимости от родителей и их нравственных ценностей.

Отвергая родительские ценности, подросток становится самостоятельным и независимым. Мнение его сверстников — а не родителей — становится для него более весомым. Будь то незначительное проявление конфликта поколений или полномасштабный бунт, подростки больше не испытывают желания всегда и во всем подчиняться воле родителей и делать то, что им велят. Подросток существует в двух относительно автономных мирах: в мире своих друзей и в мире своих родителей. Вспомните, что, по данным исследований, проведенных с участием мальчиков-подростков, те из них, кто продолжал уважать своих отцов, с меньшей долей вероятности оказывались вовлечены в антиобщественное поведение в компании сверстников. Но даже те, кто все еще желает получить родительское одобрение, хотели бы жить собственной жизнью и стремятся к этому, считая допустимым обман, который помогает им этого добиться. Оправдывая себя таким образом, подросток лжет, не слишком терзаясь угрызениями совести, и, как мы могли убедиться, реже склонен говорить правду.

Нравственно-этические и социальные суждения

Многие возрастные психологи высказывают мнение, что способность ребенка судить о том, что нравственно, а что — нет, формируется в несколько этапов. Хотя эти исследователи не занимались изучением лжи как таковой, их открытия помогут родителям понять, какую ложь дети считают приемлемой, а какую — нет.

Большую и самую противоречивую часть работы проделал Лоуренс Колберг [29], исследования которого строились на принципах Жана Пиаже. Колберг предлагал детям рассмотреть ситуации с моральными дилеммами, где необходимость следовать законам, правилам, а также приказаниям руководителей вступала в конфликт с потребностями или благополучием других людей. Вот одна из таких проблемных ситуаций, которую использовали Колберг и другие ученые.

Колберг опросил детей разных возрастов, задавая им один и тот же вопрос: кто был прав в этой истории? Дело было не в том, как они поступили бы в аналогичной ситуации, а в том, как они решали проблему, определяя, что допустимо

с моральной точки зрения, а что — нет. Колберг обнаружил, что, вынося суждения о моральной стороне вопроса, дети проходили в своих размышлениях несколько уровней, которые изменялись в зависимости от возраста испытуемых (см. таблицу ниже) [30].

Если Колберг прав, а многие психологи считают именно так, то родителям полезно знать об этих уровнях и понимать, на каком из них в данный момент находится их ребенок. Полагаясь на стиль рассуждений, который характерен для данного этапа развития вашего ребенка, вы сможете более убедительно объяснять ему, почему врать нехорошо.

Колберг также выявил два последних уровня, основанных на личных этических убеждениях человека. На этих уровнях человек больше не верит в то, что подчиняться этическим нормам, ожиданиям и общепринятым правилам всегда оправданно. Теперь понятие о том, что правильно и достойно, основано на взаимной договоренности, а также на принципах. Подростки и даже взрослые редко поднимаются до этого уровня.

Разные возрастные категории, перечисленные в таблице, выбраны весьма приблизительно. Не каждый испытуемый достигает уровня 4. Многие взрослые редко поднимаются выше уровня 2. Даже когда дети и взрослые достигают уровня 3 или 4, они не всегда мыслят именно в этих категориях. Испытывая сильные чувства, они могут соскользнуть на предыдущие уровни.

Давайте рассмотрим, как дети выражали свое отношение к обману на каждом уровне и как это знание поможет вам поговорить о лжи с вашим ребенком[6].

На нулевом уровне дошкольники учитывают в основном собственные желания, и все, что им соответствует, — правильно. Для них врать не так плохо, если в результате получишь то, что хочешь. На этом уровне нужно объяснить детям, что вы счастливы, когда они говорят вам правду, и что вы не хотите, чтобы ребенок врал. Но не ждите, что они до конца поймут, почему врать нехорошо.

На детей, которые находятся на уровне 1, производит впечатление власть старших. Они гораздо более готовы к сотрудничеству, чем на предыдущем этапе, но не потому, что понимают правила, а потому, что стремятся подчиняться взрослым. В этот период развития дети верят, что вы всегда можете точно определить, когда они вас обманывают. Дайте понять ребенку, что вам не нравится, когда он врет. В этот момент пора приобщать детей к тем понятиям, которые станут актуальны на следующем уровне, помогая им сформировать и развить представления о том, что нравственно, а что — нет. Объясните, как несправедливо обманывать человека. Спросите у ребенка, как бы он себя почувствовал, если бы его кто-то обманывал.

На уровне 2 дети больше не думают, что взрослые всегда правы. Справедливость — это золотое правило для них: око за око, зуб за зуб. На этом уровне детям трудно представить, что обман может причинить кому-то вред. Попробуйте использовать важный для них принцип «око за око», чтобы они осознали, что будет с их семьей, друзьями или одноклассниками, если все начнут лгать и изворачиваться. И постарайтесь усилить рациональный компонент этих размышлений, который будет актуален на следующем уровне, ясно давая ребенку понять, насколько вы им разочарованы, если он обманывает.

На уровне 3 ребенок хочет оправдать ожидания окружающих. Это стадия конформизма, когда важно быть «хорошим мальчиком» или «хорошей девочкой». Подросткам на этом этапе развития настолько важно мнение их друзей, что все другие нравственные принципы ослабевают, если они противоречат тому, чего ждут от них сверстники. В этот момент сознание подростков пробуждается в том смысле, что они теперь мотивированы не стремлением избежать наказания, а желанием соответствовать представлениям о себе. Дети в этом возрасте будут врать, чтобы избежать наказания со стороны родителей и чтобы завоевать авторитет среди своих друзей. На данном этапе вы можете взывать к желанию подростка сохранить свою репутацию, объясняя, какой урон ей будет нанесен, если он прослывет обманщиком. Вы также можете использовать принципы уровня 4, рассуждая о том, какой вред будет нанесен обществу, если все станут лгать.

Подростки, достигающие уровня 4 (Колберг считает, что это получится не у всех), чувствуют, что для них важно добиться уважения в округе, где они живут, школе и обществе в целом. Теперь их пониманию доступна моральная дилемма, когда необходимо выбирать между преданностью другу, который совершил преступление, и долгом перед обществом, которому может угрожать опасность. Это благоприятный момент для того, чтобы донести до подростков, как страшно, когда тебе перестали доверять. Это нужно объяснять и маленьким детям, но не стоит рассчитывать на то, что они сразу все поймут.

Хотя я считаю, что родителям будет полезно познакомиться с этими идеями, я должен сообщить, что концепция уровней нравственных суждений Колберга подвергалась критике в силу различных причин. Например, утверждалось, что его выводы касаются исключительно детей из западных стран, что это относится только к мальчикам, что необходимо иметь высшее образование и прослушать полный курс этики, чтобы осознать эти идеи, а также что это ярко выраженная либеральная концепция. Критики считают, что Колберг представил развитие ребенка более упорядоченно и структурно, чем есть на самом деле [31]. Другие оппоненты полагают, что даже если все эти данные верны, то они скорее говорят о том, что дети высказывают вслух, а не о том, как они поступают в действительности [32]. Дети, как и взрослые, могут не подтверждать свои слова реальными поступками. Возрастной психолог Аугусто Блази подверг критическому анализу данные, полученные в ходе нескольких исследований, и пришел к выводу, что уровень этических суждении человека непосредственно зависит от того, насколько этично его поведение [33].

Но Колберг никогда и не утверждал, что обман обусловлен лишь уровнем нравственного развития человека. Люди могут понимать, что хорошо, а что плохо, и все равно совершать неблаговидные поступки, потому что на них оказывают влияние другие факторы. Было проведено исследование с участием студентов колледжа [34], которое продемонстрировало, какое разнообразие факторов воздействует на нечестное поведение и обман, а также какую роль во всем этом играют нравственно-этические убеждения. Доктора Карл Малиновски и Чарльз Смит создали искусственную экспериментальную ситуацию, в которой участники могли проявить нечестность (наподобие ранее рассмотренного эксперимента Хартшорна и Мея). Испытуемым выдавали стилос, который нужно было перемещать за постоянно двигающимся в пространстве пятном света. Им объяснили, что так измеряется степень развития внимания и концентрации, необходимых в ряде профессий. Участникам предъявили завышенные нормы выполнения этого задания и пояснили, что они были выработаны на основе тестирования спортсменов и студентов колледжа, а нижний порог этой нормы был продемонстрирован школьниками. Результаты пяти пробных испытаний убедили студентов, что они с этим тестом справились посредственно. После этого экспериментатор подвергал испытуемого искушению схитрить, предлагая ему самостоятельно засекать время в течение десяти секунд, после чего его оставляли в комнате одного. Участник эксперимента не знал, что настоящее время фиксировалось другим организатором исследования, который находился в соседней комнате.

Большинство студентов (77 %) схитрили как минимум один раз; те же, кто продемонстрировал более высокий этический уровень, обманывали меньше и позже тех, у кого этот уровень ниже. Из тех, кто никогда не обманывал, все, кроме одного, обладали высоким этическим уровнем. Из тех, кто набрал наименьшее количество баллов при определении этического уровня, схитрили 96 %.

Еще одним важным фактором, который влиял на то, станет человек обманывать или нет, были его показатели на пробных тестах. Те, кто справился с ними успешнее, хитрили меньше. Это согласуется с данными, полученными Хартшорном и Меем, которые установили, что во время тестов меньше списывали дети с более высокой успеваемостью.

Ответы на один из пунктов анкеты также помогли предсказать, кто именно постарается схитрить. Те, кто указал в анкете, что уже заранее чувствует себя виноватым, если хочет обмануть, обманывали меньше. Но такой ответ не помогал построить точный прогноз на любом из уровней этических суждений или при учете ранее существовавших у испытуемых навыков. Те, кто, по данным анкетирования, меньше волновался из-за тестов и меньше зависел от одобрения других людей, хитрили тоже меньше. Но ни один из этих факторов не позволил точно и надежно предсказать вероятность обмана по сравнению с уровнем нравственно-этических суждений или практическими навыками испытуемых.

Это исследование демонстрирует, какое разнообразие факторов необходимо рассмотреть, чтобы понять, почему кто-то проявляет нечестность. Один из них (но не единственный) — это уровень нравственно-этических суждений. Другие факторы также имеют значение, например, насколько хорошо вы владеете навыками, благодаря которым можете справиться с заданием, не прибегая к обману. Уровень нравственно-этического развития соотносится с тем, насколько нравственно ведет себя человек, но другие факторы тоже играют роль.

Родителям необходимо знать, что их точка зрения на ложь и нравственно-этические проблемы может отличаться от мнения детей. Отношение детей к этим проблемам с возрастом меняется, хотя этапы этого развития необязательно последовательно вписываются в уровни, выделенные Колбергом. Важно понять, как ваш ребенок относится к обману. Выслушайте его внимательно, пусть он спокойно выскажет все, что думает. Рассказывайте ему истории, содержащие проблемы морального выбора, такие как история о Хайнце. Постарайтесь определить, какими критериями руководствуется ваш ребенок. Если вы будете полагаться именно на них, то сможете более эффективно влиять на него.

Хотя в том, насколько часто дети лгут, могут быть исключения, практически все, что касается обмана, меняется по мере того, как дети взрослеют. Их представления о том, что такое ложь и когда врать нехорошо, их способность лгать и не попадаться, их нравственные и социально обусловленные суждения об этом — все меняется, когда они растут.

Есть два принципиально важных детских возраста. Первый — 3-4 года, когда дети в состоянии понять, что такое осознанная ложь. Как мы убедились, то, что ребенок может понять на этом этапе развития, коренным образом отличается от его преставлений в дальнейшем.

Подростковый возраст — другой важнейший этап. Некоторые данные свидетельствуют, что ложь и влияние сверстников в этом возрасте достигают максимума, а в дальнейшем ослабевают. Я полагаю, что очень многое будет зависеть от того, насколько родители сумеют удовлетворить потребность подростка в неприкосновенности его личного пространства и будут ли они предоставлять ему больше ответственности в новых сферах его жизни.