Лига «Ночь и туман»

1

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КАРДИНАЛА ОСТАЕТСЯ ЗАГАДКОЙ

Рим, Италия, 28 февраля (Ассошиэйтед Пресс): через пять дней после исчезновения кардинала Крунослава Павелика — влиятельного члена курии — чиновники Ватикана и римская полиция остаются в неведении.

Последний раз семидесятидвухлетнего Павелика видели на мессе в воскресенье вечером в часовне в его апартаментах в Ватикане. В понедельник он должен был выступить с обращением на широко освещаемой прессой конференции католических епископов по поводу политических отношений церкви и восточно-европейских коммунистических режимов.

Сначала в похищении кардинала Павелика власти подозревали террористов правого крыла, которые могли таким образом протестовать против возможного, по слухам, смягчения позиции Ватикана по отношению к коммунистическому режиму, который готов ослабить ограничения против деятельности церкви. Как бы там ни было, ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за исчезновение кардинала.

2

Сент-Пол, Миннесота. Март. Второй раз за этот вечер карты расплывались перед глазами Фрэнка Миллера. Хотя цвет масти Миллер видел отчетливо, он не мог отличить бубнов от червей и пик от трефов. Он снял очки, потер глаза и помассажировал виски.

— Что-нибудь не так? — спросил Сид Хендерсон за столом напротив него.

Как и Миллеру, Хендерсону было за семьдесят. В этой комнате, в общественном центре Сент-Пола, все игроки в бридж были либо такого же возраста, либо чуть помладше.

Миллер сфокусировал зрение на картах.

— Не так? Все в порядке.

— Ты уверен? У тебя больной вид.

— Здесь слишком жарко. Они включили термостат на полную мощность. Кому-нибудь надо открыть окна.

— Чтобы мы все подхватили пневмонию? — спросила Айрис Гликман, сидящая справа от Миллера. Она утверждала, что ей только шестьдесят семь. — На улице холод. Если тебе жарко, сними пиджак.

Но Миллер уже ослабил галстук, он не мог позволить себе забыть о приличиях и играть в карты в рубашке.

— Может, тебе пойти домой, — сказал Харвей Гинсберг, сидящий слева от Миллера. — Ты страшно бледный.

Миллер промокнул лоб носовым платком, его подташнивало.

— Вам нужно четыре игрока. Я испорчу всем игру.

— Плевать на игру, — сказала Харвей. Как всегда, Айрис поджала губы, изображая, что ее шокирует грубая речь Харвея.

У Миллера стучало в висках.

— Вы не подумаете, что я слабый игрок?

— Если ты болен и не идешь домой, Фрэнк, я подумаю, что ты чертов придурок.

— Какие хорошие друзья, — улыбнулся Миллер.

— Завтра позвоню — проверить, как ты себя чувствуешь, — сказал Харвей.

3

Как только Миллер вышел из холла, ледяной ветер ударил ему в лицо. Шел сильный снег, и Миллер с трудом пробирался через улицу к автостоянке. Порывы ветра оживили его и подтвердили подозрения, что головная боль и тошнота были вызваны духотой в помещении. Он с нежностью вспоминал зимы своей юности, тобоган, катание на коньках. Мой мозг еще жив, подумал Миллер, это все проклятое тело.

На улице не было ни души, свет от фонарей над автостоянкой приглушался снегопадом. Он подошел к своей “ауди” — подарок сына, — открыл дверцу и услышал голос у себя за спиной.

Миллер нахмурился, обернулся и стал вглядываться в кружащийся снег. Голос заглушали порывы ветра. Мужской голос, подумал он, но, не услышав его вновь, решил, что слух стал подводить его.

Миллер пожал плечами и взялся за ручку двери. Но тут же снова услышал голос у себя за спиной, все еще неразборчиво, но ближе. Кажется, сказали только одно слово, имя, его имя.

Он опять обернулся:

— Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не было.

Миллер открыл дверцу “ауди”.

Чья-то рука схватила его за плечо, не давая сесть в машину. Другая захлопнула дверцу. Третья развернула его с такой силой, что он чуть не потерял очки. Трое мужчин. Снег скрывал их лица.

— Пожалуйста. Я старик. Возьмите мой бумажник. Только не бейте.

— Бумажник? — Один из них рассмеялся. Снегопад начал утихать. Когда Миллер увидел их лица и понял, чего они действительно хотят, он потерял надежду.

4

Иногда нас могут разбудить звуки, которых мы не слышим. Так было и с Уильямом Миллером. Подсознательно чувствуя тишину за окнами своей спальни, он начал ворочаться во сне. Как отец, который не может успокоиться, пока его сын или дочь не вернутся со свидания, где они не должны задерживаться позднее полуночи, он ощущал беспокойство от того, что ни одна машина не подъехала к дому, и не гремели автоматические двери гаража, открываясь и закрываясь. Но он не был отцом, ожидающим сына. Наоборот — сын ждал отца. В его сознание вкралась тревога. Уильям открыл глаза и, мигая, посмотрел на часы. Два тридцать восемь.

Стараясь не разбудить жену, он выбрался из постели, подошел к окну и посмотрел на дорогу внизу. В свете фонарей блестел падающий снег. Вдоль дороги стояли белые ели. На снегу не было следов шин.

— Что случилось, милый? Он повернулся к жене.

— Извини, я старался не шуметь.

— Я тоже не могу заснуть. Что ты там пытаешься увидеть?

— Меня волнует то, чего я не вижу. — Миллер объяснил, что имеет в виду.

— Нет следов от шин? — Она выскользнула из кровати и надела халат. — Может, их занесло снегом после того, как он приехал.

— Да… может быть.

Он вышел из спальни, прошел мимо детской к комнате отца в противоположном конце коридора. Не увидев силуэта на кровати, он включил свет. Комната была пуста.

Сзади подошла жена.

— Давай минуту подумаем. Это еще ничего не значит. Может, он внизу, заснул перед телевизором.

— Может быть.

Они спустились вниз, но там никого не было.

— Что-нибудь с машиной?

— Он бы позвонил, — сказал Миллер.

— Если он не один…

— Так поздно? Он почти всегда ложится до полуночи.

— Я сказала — не од и н. Может, он решил провести ночь…

— С женщиной?

— Почему нет? — улыбнулась она.

— Это ничего не меняет. Он бы все равно позвонил.

— Может, его смущает…

— Что?

— Понимаешь, твоя мама умерла только год назад, и…

— Брось, я любил свою мать, и мне жаль, что ее нет с нами. Но если отца в его возрасте все еще интересуют женщины, дай Бог ему сил.

— Может, он не знает, как ты об этом думаешь. Ты когда-нибудь говорил с ним о сексе?

— С моим семидесятитрехлетним отцом? Ради Бога, — он посмотрел на кухонные часы. — Скоро три. Если его не будет дома в полчетвертого, я звоню в полицию.

Отец не появился дома в полчетвертого, и Миллер позвонил в полицию. Не было ни одного рапорта об автокатастрофах с “ауди”. Ни один старик не был доставлен в местные больницы после полуночи, а среди тех, кто попал туда раньше, не было отца Миллера. На автостоянке напротив общественного центра была обнаружена занесенная снегом “ауди”. Ключ каким-то образом оказался под машиной. Но отца Миллера так и не нашли.

5

Мехико. Апрель. Мартин Розенберг, семидесяти двух лет, вышел из синагоги, запихнул ермолку в карман пиджака и оглядел мощенную булыжником улицу. Его спокойствие нарушало гудение транспорта, доносившееся с Пасио-де-ля-Реформа в двух кварталах от синагоги. Справа от него на холме Чапултепек на фоне темнеющего неба сияли огни древнего храма.

Он обменялся приветствиями с группой молодых людей, выходивших из синагоги, и пошел налево. Дом его сына — один из исторических особняков в богатых районах Мехико — был в пяти кварталах от этого места. Как и всегда, сын предложил подвезти его в синагогу и обратно, но Розенберг утверждал, что прогулки полезны для здоровья, к тому же прогулка в этом районе всегда доставляла ему удовольствие.

Он завернул за угол и направился к хорошо освещенной широкой улице, которая соединяла холм Чапултепек с правительственными зданиями.

6

— Меня не волнует, какой он старый! — сказал Арон Розенберг. — Чтобы добраться до дома, ему никогда не требовалось больше часа! — Он ходил взад-вперед вдоль больших окон, занимающих всю стену в его гостиной. — Но сейчас прошло уже больше двух часов!

Розенберг больше походил на испанца, чем на еврея, у него были тоненькие, будто нарисованные карандашом усы, орлиный нос и черные горящие глаза. Он редко посещал синагогу, однако щедро жертвовал и был знаком с раввином, которому и позвонил сорок пять минут назад, узнав, что его отец вышел из синагоги в сумерки.

— Может, он зашел к кому-нибудь в гости, — предположила жена Арона.

У нее было очень загорелое лицо. В тридцать восемь лет она была гибкой благодаря ежедневным занятиям теннисом. На ней были солидные золотые часы, бирюзовое ожерелье и ярко-красная версия модельера крестьянской блузки и юбки.

— К кому? И, конечно, не на два часа.

Арон увидел фары “мерседеса”, остановившегося на обочине.

— Эстэбан вернулся. Может, он нашел отца.

Но Эстэбан доложил, что он проехал по всем маршрутам, которыми пользовался старый Розенберг, возвращаясь из синагоги. Потом расширил район поисков до двадцати кварталов. Другие слуги, искавшие отца пешком, также не сообщили ничего утешительного.

— Возвращайтесь и начинайте все снова! Ищите! Розенберг обзвонил все больницы Мехико. Ничего. К полу ночи он нарушил основное правило своего бизнеса — никогда не имей дел с полицией, можешь только подкупать ее — и позвонил капитану, чей дом, недавно обновленный, спасибо Розенбергу, стоял у озера Чалко в восьми милях к югу от города.

7

Торонто. Май. В иллюминатор у места первого класса в “Айр-Кана-да-727” Джозеф Кесслер смотрел на сверкающую панораму озера Онтарио. Даже с высоты двадцать тысяч футов он различал грузовые суда, очертания барж и блеск наполненных ветром парусов. Кесслер знал, что, несмотря на солнечный день, в воде можно окоченеть от холода. Владельцы парусных лодок там, внизу, должно быть, фанатики своего спорта.

Он одобрительно кивнул. Именно благодаря своей одержимости он превратил маленькую электронную фирму в процветающую корпорацию, что к сорока годам сделало его миллионером. Но сейчас то, что его волновало, к бизнесу не относилось. Это было личное дело, и одержимость Кесслера подогревалась гневом.

Он не позволял себе показывать это. В течение всего полета Кесслер сохранял спокойствие, изучал деловые бумаги, а внутри просто кипел. Терпение, говорил он себе. Успех зависит от терпения. Сохраняй контроль над собой.

Пока.

Внизу простирался Торонто. Фешенебельные районы тянулись вдоль берега озера, в сердце города высились небоскребы. Кесслер ощутил перемену давления, реактивный самолет пошел на снижение. Через шесть минут он приземлился в международном аэропорту в Торонто.

Он прошел через таможню.

— Нечего декламировать. Я здесь по делу.

“Дипломат” и дорожную сумку Кесслера не проверяли. Он прошел через скользящие стеклянные двери в заполненный народом главный зал, изучил толпу и подошел к мускулистому мужчине, на шее у которого был такой же, как у него, галстук в красно-синюю полоску.

— Сколько вы заплатили за этот галстук? — спросил Кесслер.

— А сколько вы заплатили?

— Мне его подарили.

— А я свой нашел, — закончил пароль мускулистый и добавил: — У вас есть багаж?

— Только то, что со мной.

— Тогда пошли отсюда. — У мускулистого был канадский акцент. Выйдя из терминала, они прошли на автостоянку, сели в большую

машину с откидным верхом и вскоре, достигнув разделенного на четыре

части шоссе, направились на запад по шоссе 401.

Кесслер посмотрел назад на исчезающий на горизонте Торонто.

— Сколько нам ехать?

— Час.

— Все собрались?

— Вы последний.

— Хорошо, — Кесслер почувствовал, как в нем закипает злость. Чтобы отвлечься, он показал на фермы и склады строевого леса вдоль Дороги. — Чего-то не хватает.

— Чего?

— Нет рекламных щитов.

— Правильно. Они запрещены законом.

— Трижды браво Канаде.

Кесслер надел черные очки и посмотрел прямо перед собой. Короткая беседа закончилась.

8

Через семьдесят километров они доехали до поворота на Китченер, но водитель не стал въезжать в город: он повел машину по объездной трассе, свернул на зигзагообразную, усыпанную гравием дорогу, ведущую к особняку на обрыве реки.

Кесслер вышел из машины и огляделся. Вокруг — поросшие лесом холмы, площадка для гольфа с девятью лунками, спутниковая телевизионная антенна, плавательный бассейн. Он повернулся к гаражу на пять машин, потом к особняку. Слуховые окна, башенки, крыши — он больше напоминал особняки Новой Англии, чем Онтарио.

— Мистер Хэлловэй умеет жить, — сказал водитель. — Конечно, все это благодаря…

Двойные двери в особняк открылись, появился стройный мужчина среднего веса в отлично сидящем спортивном костюме и дорогих кроссовках. Ему было чуть больше сорока, у него были вьющиеся, густые, блестящие волосы.

— Спасибо, Джон. До конца дня ты нам не нужен. Можешь позаниматься в тренажерном зале. Прими ванну. Выпей. Расслабься.

— С удовольствием, мистер Хэлловэй. — Водитель сел обратно в машину. Хэлловэй спустился по гранитным ступенькам и протянул вперед руку.

— Джо? Или это?..

— Джозеф, — ответил Кесслер, и они обменялись рукопожатиями.

— Мы так давно не виделись. У нас так много общего, жаль, что только несчастье собрало нас вместе.

— Я бы не стал называть это несчастьем.

— Как же тогда?

— Чертовым безумием.

— Таков мир. Вот почему я предпочитаю жить здесь. Вдали от сумасшествия. — Скривившись, Хэлловэй указал на дорогу между холмами. — Пошли. Остальные огорчены не меньше нашего. Они ждут.

9

Холл был тускло освещен. По всему помещению раздавалось эхо их шагов. Кесслер все еще не мог успокоиться, он остановился и посмотрел на пейзаж на стене. Картина была подписана: Хэлловэй.

— Мой отец, — сказал Хэлловэй.

Упоминание об отце вновь разбудило в Кесслере злость. В холл откуда-то доносились раздраженные голоса. Кесслер вслед за Хэлловэем вошел в большую, обитую дубовыми панелями комнату. Восемь мужчин прервали бурную дискуссию и посмотрели на вошедших.

Кесслер, в свою очередь, рассматривал их. Они не были похожи друг на друга, все разного роста, веса, но одна физическая характеристика у них была общей — возраст. Им всем было около сорока лет.

— Почти вовремя, — сказал один.

Двое других заговорили, перебивая друг друга.

— Я здесь со вчерашнего дня.

— Предполагалось, что это очень важная встреча.

— Мой рейс отложили, — сказал им Кесслер. — Быстрее прилететь я не мог.

Все трое говорили с акцентом — испанским, шведским и среднезападным американским. Проходя по холлу, Кесслер слышал и другие — французский, британский, итальянский, египетский и южный американский.

— Джентльмены, пожалуйста, — сказал Хэлловэй. — Если мы начнем спорить между собой, мы поможем врагу достичь второй половины его цели.

— Второй половины? — нахмурился француз.

— И что значит “его”? — спросил техасец. — Один человек не смог бы этого сделать!

— Конечно, — сказал Хэлловэй. — Но количество не важно, они хорошо организованы и преследуют одну цель. Вот почему я думаю о них, как об одном человеке, и поэтому и мы должны действовать как один.

— Верно, — сказал итальянец. — Мы не должны отвлекаться и паниковать. Мы не должны разделяться. Не поэтому ли мы столько лет поддерживали друг с другом связь и продолжаем контактировать до сих пор? Вместе мы сильнее, чем поодиночке. Вместе мы сумеем лучше себя защитить.

— Но мы не нуждаемся в защите! — сказал испанец.

— Физически, возможно, нет, — сказал Хэлловэй. — По крайней мере, пока. Но наши души? И потом, предположим, они не удовлетворены. Вдруг они захотят теперь прийти за нами, нашими женами и детьми?

Все присутствующие напряглись.

— Это я имел в виду, когда говорил о второй половине цели. Они будут мучить нас неизвестностью, а мы будем страдать от постоянного страха.

— Боже мой, — побледнел египтянин.

— Вы понимаете?

— Это опять “Ночь и Туман”.

— Да что с вами со всеми происходит? — не сдержался Кесслер. Все посмотрели на него.

— Вместо того чтобы хвалиться, какие вы умные, что поддерживаете друг с другом связь, почему бы вам не признать, что вы сами были самым серьезным своим врагом?

— О чем это вы?

— Как, вы думаете, они нашли нас? Все, что им нужно было сделать, — это выследить одного, а через него уже всех остальных.

— Мы соблюдали меры предосторожности.

— По-видимому, они были недостаточны. И вот теперь посмотрите на нас.

Американец со среднего запада шагнул вперед, лицо его тряслось от негодования.

— Мой отец никогда бы не сказал.

— Под пытками? Перестаньте, — произнес Кесслер. — Как долго может терпеть боль старый человек? И что, если использовали медицинские препараты? Я опоздал потому, что вообще мог не приехать. Я здесь, чтобы предупредить вас. Вы виноваты не меньше, чем те, кто сделали это. Не контактируйте друг с другом. Я больше не хочу ничего о вас знать, и я не хочу, чтобы вы знали что-нибудь обо мне.

— Это не решит проблему, — сказал Хэлловэй. — Мы все равно будем в опасности, и это не вернет наших отцов.

— Я уже смирился с мыслью о том, что мой отец мертв.

— Я не сдаюсь так легко, — сказал Хэлловэй. — Но что, если вы правы? Что, если ваш отец, мой, отец каждого из вас — мертвы? Вы хотите так это и оставить?

— О, поверьте, я хочу, чтобы эти мерзавцы заплатили за все.

— В таком случае нам есть что обсудить.

— У вас произошло что-то необычное? — шагнув вперед, спросил Кесслер.

— Именно. Может быть, вы не заметили. Не один вы не хотели ехать сюда. Двое из нас действительно не приехали. Во многих отношениях это самые важные члены нашей группы.

Кесслер растерянно оглядел собравшихся и вдруг понял.

— Если учитывать то, что я намереваюсь предложить, их участие имеет решающее значение, — сказал Хэлловэй. Кесслер кивнул. Сет и Сосулька.

10

Сидней, Австралия. Июнь. Собор Святого Андрея, фундамент которого был заложен в 1819 году, впечатлял, как и утверждалось в путеводителе. Кесслер побродил внутри, рассмотрел сводчатые потолки, полюбовался витражами и вышел из собора. Сощурившись от слепящего глаза солнца, он спустился по широким ступенькам на тротуар. Дальше Кесслер по улице Джордж дошел до городского зала, который, как объяснялось в путеводителе, использовался для концертов и собраний. Задержавшись возле него насколько это было возможно, Кесслер завернул за угол, нанял такси и направился в один из восточных ресторанов, которыми так славится Сидней. Здесь он намеревался провести деловую встречу, но намеренно приехал раньше, подошел к телефонной кабине и набрал номер, который ему дал Хэлловэй.

— Пляж Бонди, магазин “Серф энддайв”.

— Мистера Пенделтона, пожалуйста.

— Отца или сына?

— Не имеет значения.

— Я — сын.

— Мистер Пенделтон, есть ли у вас в Австралии сосульки? На какой-то момент наступила абсолютная тишина, и Кесслер даже подумал, что телефон отключился.

— Кто это?

— друг.

— Меня ждет покупатель. Я продаю и сдаю напрокат серфинги. Сосульки мне не нужны, как и люди, которые задают глупые вопросы.

— Подождите. Если я назову имя… Томас Конрад. Почтовый ящик четыреста тридцать восемь.

Снова наступила тишина. Когда Пенделтон наконец заговорил, голос его был приглушен, будто он прикрывал трубку рукой.

— Чего вы хотите?

— Встретиться. Понятно, что, если бы я хотел причинить вам вред, я не стал бы звонить, поскольку вы бы насторожились.

— Вы от них, не так ли?

— Меня зовут Кесслер.

— Господи, я вам объяснил. Я не хочу иметь никаких дел с…

— Так иногда бывает. Обстоятельства вынудили меня приехать сюда.

— Вы в Сиднее? Матерь Божья!

— Я звоню по платному телефону из ресторана. Никогда раньше я здесь не был. Этот звонок нельзя прослушать или проследить.

— Но вы знаете мое имя, знаете, как меня найти! Если за вами…

— Я был осторожен, за мной не следили.

— Осторожен? — презрительно сказал Пенделтон. — Если бы вы были в этом так уверены, вы бы не звонили мне. Вы бы пришли сюда.

— Не хотел рисковать, являясь лично. Если бы вам показалось, что я представляю собой угрозу, у меня могло бы не хватить времени на объяснения.

Пенделтон выругался.

— Я с вами честен, мне можно доверять, — сказал Кесслер. — Пожалуйста, нам надо встретиться. Чем скорее мы переговорим, тем скорее я уеду из этой страны.

— Не здесь.

— Не в магазине? Конечно. Я бы не стал подвергать вас опасности.

— Не записывайте это, — сказал Пенделтон. — Сегодня днем, в четыре…

11

Проинструктировав Кесслера, Пенделтон положил трубку. Он говорил тихо. Его ассистент обслуживал посетителя и не мог слышать разговор. И все равно Пенделтон был неспокоен. То, что с ним связывались так, напрямую, — было нарушением одного из самых священных правил, которые он знал. Господи, спаси его от любителей. Пенделтон вышел из кабинета, прошел вдоль прилавка, делая вид, что он заинтересован клиентом своего ассистента.

— Вон тот подводный костюм в верхнем ряду, — с ним у вас не будет проблем, он прекрасно сохраняет тепло, — говорил Пенделтон покупателю. — Если же они вдруг возникнут, вы всегда можете вернуться, и мы решим их.

Хотя Пенделтон и его отец приехали в Австралию десять лет назад, он все еще разговаривал по-американски. Заядлые пляжники считали Пенделтона чудаковатым, и ему это нравилось. Держась в стороне, человек всегда может незаметно исчезнуть. Он сумел создать иллюзию постоянного присутствия, за исключением случающихся время от времени подводных экспедиций, которыми легко объяснялись его отлучки.

Пенделтон помахал рукой покупателю и похлопал по плечу ассистента.

— Отличная сделка, — сказал он и вернулся к себе в кабинет. Даже в межсезонье на пляже Бонди было удивительно много народу. Туристы. Достаточное количество фанатиков серфинга. Культуристы.

В махровом пуловере, вылинявших джинсах и парусиновых туфлях (н ремня, ни носков, ни шнурков), Пенделтон и сам походил на заядлого пляжника. Он был гораздо старше их, безусловно. Но даже в свои сорок лет благодаря прекрасной мускулатуре, загару и выгоревшим на солнц волосам, при желании, он смог бы составить им конкуренцию. Пенделтон никогда не демонстрировал все свои возможности.

Он оглядел пляж и увидел отца, который вощил серфинг и беседовал с подростками, собравшимися вокруг.

Пенделтон спустился с заднего крыльца магазина, пересек пляж подошел к отцу.

Волны бились о берег, дул холодный, соленый ветер. Пенделтон уважительно ждал, когда его отец расскажет своей аудитории, какие удивительные волны были здесь пять лет назад. Отец — такой же высокий, и такой же мускулистый, как и Пенделтон, — даже в семьдесят два года по-прежнему красив. Увидев сына, он перевел взгляд на него.

— Возникли серьезные проблемы, отец. Мне надо поговорить с тобой.

— Если это действительно необходимо, — изображая недовольство, вздохнул отец.

— Боюсь, что так.

— Я вернусь, ребята.

Пенделтон с отцом пошли к магазину.

— Только что мне позвонил один из твоих бывших друзей. Он здесь, в городе.

Теперь вздох отца был совершенно искренним.

— Я же просил этих дураков держаться подальше от меня. Я никогда не одобрял то, что они поддерживают связь. Если бы не священник… Мне следовало предвидеть возникновение такой проблемы и решить ее еще годы назад.

— Их человек хочет встретиться. Он говорит так, будто случилось нечто чрезвычайное.

— Естественно, раз он проделал весь этот путь. Планета не такая большая, чтобы на ней можно было спрятаться.

— Письмо, которое они прислали месяц назад…

— С требованием встретиться в Канаде, — отец Пенделтона усмехнулся. — Они что, думают — я дурак?

— Кажется, это они дураки. Но теперь у меня нет выбора. Чтобы удержать его подальше от магазина, я должен встретиться с ним где-нибудь в другом месте.

— В первый и последний раз постарайся сделать так, чтобы он это понял.

— Я хотел сказать тебе… Пока меня не будет, будь осторожен.

— Сосулька всегда осторожен.

— Я знаю, — сказал Пенделтон и обнял отца.

12

Согласно инструкции, ровно в четыре часа Кесслер вошел в Ботанический сад Сиднея. Он нервничал. Ему казалось, что, используя как оправдание неожиданную болезнь и оставив под этим предлогом дела во время проведения деликатных переговоров, он вел себя не очень убедительно. Хотя бизнес трудно назвать причиной его поездки в Австралию, с некоторой натяжкой можно было считать его определенным “прикрытием”. Из всех собравшихся на встречу в Канаде он один мог отправиться в Австралию, не возбуждая при этом особого любопытства. Но теперь, прерывая переговоры о слиянии его электронной фирмы и фирмы в Сиднее, он привлекал к себе внимание, которого хотел избежать. Поначалу он планировал назначить встречу с Пенделтоном на более позднее время, но тот с такой неохотой дал согласие на встречу, что Кесслер просто не мог диктовать какие-либо условия.

Проходя по дорожке между экзотических растений, Кесслер беспокоился о том, что, несмотря на все предосторожности, за ним могла вестись слежка. Не по пути к этому саду, а от самой Америки. Я бизнесмен, а не спец в конспирации, думал он. Может, мой отец знает, — он чуть не подумал про себя “знал”, но постарался сохранить надежду, — как вести себя в подобной ситуации, но меня этому никогда не обучали.

И все-таки он решил, что поступит правильно, если будет пользоваться обыкновенным здравым смыслом. Не оглядываться. Недавние исчезновения показали, что враг отлично подготовлен и организован. “Хвост” — Кесслер позволил себе использовать это выражение, — конечно же, не будет настолько беспечен, чтобы выдать себя. Кесслер взял особой путеводитель, и, хотя затылок его болел от напряжения и постоянного сопротивления желанию оглянуться, он заставлял себя смотреть в справочник, а потом на газоны, изобилующие растительностью. Дорожка вела вперед. Кесслер дошел до скамейки, окруженной с двух сторон кустарником, остановился и посмотрел на запад, как бы разглядывая здание, которое, как объяснялось в путеводителе, являлось Домом правительства и в котором жил губернатор Нового Южного Уэльса. На самом же деле его остановка была предусмотрена инструкцией Пенделтона.

Пенделтон был второй причиной, по которой нервничал Кесслер. В свое время отец Пенделтона — Сосулька — был самым опасным человеком в Европе. И хотя сейчас Сосульке уже за семьдесят, не было никаких причин считать его менее опасным. Судя по слухам, источником которых являлся Хэлловэй, к сыну Сосульки следовало относиться с неменьшим уважением, так как он был учеником своего отца. Встреча в публичном месте, по-видимому, назначалась из-за того, что отсюда много путей ускользнуть от преследования. В то же время, выбранное место ставило сына Сосульки в позицию, равную по опасности позиции врага.

Подчиняясь инструкции, Кесслер сел на скамейку. Из-за кустарника, растущего вдоль поворачивающей по кругу дорожки, он услышал голос мужчины, с которым разговаривал по телефону.

— Отлично, вы добились встречи. Сделаем это быстро. Кесслер инстинктивно хотел было повернуться, но голос предупредил его желание.

— Смотрите прямо перед собой, разглядывайте Дом правительства. Если кто-нибудь будет проходить мимо — заткнитесь. Кесслер сглотнул и начал объяснять.

13

На скамейке с противоположной стороны кустарника, вытирая со лба пот, будто устал от пробежки, в спортивном костюме сидел Пенделтон и разглядывал здание Государственной консерватории. Это здание было построено в 1819 году, и Пенделтон сожалел, что не живет в те простые времена. Никакой спутниковой связи. Никаких компьютерных файлов. Никаких реактивных самолетов, которые превратили Австралию в легкодоступное место. “Планета не такая большая, чтобы на ней можно было спрятаться”, — говорил его отец. Конечно, с другой стороны, без всех этих современных удобств они с отцом не могли бы заниматься своим бизнесом.

Невидимый из-за кустарника Кесслер продолжал свои объяснения. Лицо Пенделтона помрачнело.

— Что? Все? Исчезли? Господи, почему нельзя было объяснить это в письме?

— Письмо составлял не я, — сказал Кесслер. — Мне тоже это непонятно, но я понимаю, что надо было соблюдать осторожность. Так как мои отец тоже исчез, я понял, что подразумевалось под выражением “недавние потери”.

— Подразумевалось? — Пенделтон говорил тихо, но по силе это походило на крик. — Мы подумали, что у мер кто-то из старых знакомых отца! Мы подумали, нас приглашают на поминки! Мы не для того проделали весь путь до Австралии, чтобы рисковать, выставляя себя напоказ, отправляясь в Канаду лить слезы и произносить тосты!

— Значит, с вашим отцом все в порядке?

— Да, вашими молитвами! Приехать сюда! Позволить нашим врагам преследовать вас!

— Риск был необходим.

— Почему?

— Минутку. Кто-то идет.

Пенделтон колебался — уйти или остаться.

— Два ребенка и собака. Они идут по дорожке за лягушкой. Все в порядке, — сказал Кесслер.

— Ответьте мне. Зачем вы приехали? Мы ясно дали вам понять, что не хотим иметь с вами ничего общего.

— Хэлловэй предупреждал меня, что вы именно так и скажете. Мне известно, что Сосулька никогда не был общительным. Но группа настаивает.

— Несмотря на наше нежелание? Несмотря на риск?..

— Предположим, — сказал Кесслер, — что, если Сосулька не тоскует по своим бывшим друзьям, не ощущает родства с ними в свалившихся на всех несчастьях, может быть, его или вас заставит действовать другой мотив.

— Не представляю какой.

— Деньги. Группа обладает солидными финансами. Вы и ваш отец — мы знаем, кто вы и чем занимаетесь. Мы бы хотели заплатить вам достойную сумму, если вы узнаете, что случилось с нашими отцами. И если, — голос Кесслера стал хриплым, — они мертвы, мы хотим, чтобы вы стали орудием нашей мести.

— И это все? Вы проделали весь этот длинный путь, чтобы нанять меня?

— Мы не знали, что еще предпринять.

— Нет, это невозможно. Я не могу.

— Оплата…

— Вы не понимаете. Можете предлагать целое состояние, это ничего не изменит. Слишком рискованно.

— Но… старые друзья…

— Могли навести на нас врага, что, возможно, вы уже сделали. Я ухожу, — Пенделтон встал. — Скажите им — нет.

— Я остановился в “Домике капитана Кука”. Подумайте! Может, вы измените решение!

— Не изменю, — сказал Пенделтон и стал уходить.

— Послушайте! — сказал Кесслер. — Есть еще то, что вы должны знать!

Пенделтон колебался.

— Кардинал Павелик!

— Что кардинал?

— Он тоже исчез!

14

Пенделтон бежал по песчаному склону к пляжу Бонди. У него болела грудь. Была половина пятого. Спортивный костюм прилип к телу. Он несколько раз менял такси, чтобы исключить возможность преследования. Последнее такси попало в пробку недалеко от пляжа. Пенделтон рассчитался и побежал дальше.

Ему было чего опасаться. И не только из-за риска, которому их подверг приезд Кесслера. Или из-за информации о том, что кардинал тоже исчез. Пенделтона волновало то, что и его отец может исчезнуть, как и остальные. Сосульку надо предупредить.

Но когда он звонил из будки рядом с садом, ни в магазине, ни в доме, где они жили с отцом, никто не подошел к телефону. Пенделтон успокаивал себя тем, что, может быть, его помощник раньше закрыл магазин, хотя прежде этого никогда не случалось. Он говорил себе, что отец, возможно, еще не вернулся с пляжа домой, хотя отец никогда не пропускал пятичасовые телевизионные новости. Ближе к пляжу Бонди Пенделтон позвонил еще раз, на этот раз гудки прервались, и робот сообщил ему, что линия выведена из строя. У Пенделтона было ощущение, что его желудок полон битого стекла.

Он сбежал вниз по склону и стал всматриваться в линию домов вдоль океана. Обычно Пенделтон без труда узнавал среди сувенирных магазинов и закусочных свой магазин, но сейчас бурная деятельность, развернувшаяся на пляже, скрывала его. Полицейские машины, толпа людей, пожарные машины, клубы дыма.

В ушах у Пенделтона зазвенело, он ринулся сквозь толпу к обугленным развалинам магазина. К “скорой помощи” санитары катили носилки. Нырнув мимо полицейского, который криком приказал ему остановиться, Пенделтон сорвал простыню струпа. Останки человека напоминали смесь расплавленного воска и сгоревшего гамбургера.

Полицейский попытался оттащить Пенделтона от носилок, но он оттолкнул его и схватил труп за руку. Хоть пальцы обгорели и срослись вместе, было понятно, что покойник не носил кольца. Помощник Пенделтона не был женат, но отец, хотя и был вдовцом, всегда носил обручальное кольцо.

Пенделтон больше не сопротивлялся оттаскивающим его рукам.

— Я думал — это мой отец.

— Вы здешний? — спросил полицейский.

— Это мой магазин. Мой отец… Где?..

— Мы нашли только одну жертву. Если это не ваш отец…

Пенделтон сорвался с места и побежал сквозь толпу. Он должен добраться до дома! Вдыхая едкий дым, он обогнул полицейскую машину и побежал по песчаному склону. Из носа наконец выветрился запах обгоревшего тела, во рту появился медный привкус.

Дом в современном стиле из стекла и бетона стоял на обрыве в четверти мили от магазина. Только подбежав ближе, Пенделтон понял, в какой, возможно, он сам находится опасности.

Ему было плевать на это. Ворвавшись в дом через заднюю дверь, Пенделтон прислушался, надеясь услышать голос диктора теленовостей, которые отец всегда смотрел, попивая вино и готовя ужин. На кухне было тихо, плита выключена.

Пенделтон позвал отца, никто не отозвался, он обыскал весь дом, но никого не обнаружил.

В спальне отца, схватив телефонный справочник, он быстро отыскал страницу с телефоном “Домика капитана Кука” и набрал номер.

— Соедините меня с номером Кесслера.

— Минутку… Сожалею, сэр, мистер Кесслер выписался.

— Но он не мог! Когда?

— Сейчас посмотрю, сэр. Сегодня в четыре часа дня.

Пенделтон положил трубку, его трясло. Встреча с Кесслером была в четыре, как же он тогда мог выписаться?

Причастен ли Кесслер к исчезновению отца? Нет. Это нелогично. Если бы в этом был замешан Кесслер, он бы не стал объявлять о своем присутствии и не стал бы настаивать на встрече. Если только…

Подозрения усиливались…

Кесслер мог послужить приманкой, с его помощью можно было разъединить отца и сына, и тогда было бы легче похитить Сосульку.

Конечно, можно предположить и обратное, но Пенделтон не был в этом уверен. Кто-то выписал Кесслера, выписал навсегда, нагнетая еще больший ужас. В таком случае, поду мал Пенделтон, будет логично, если следующая жертва… я.

Профессионализм взял верх. Он вытащил из стола отца пистолет, проверил, заряжен ли, прошел в свою комнату и взял второй. На этот раз Пенделтон более тщательно осмотрел дом, но искал он не отца, а чужака, проникшего в дом.

Зазвонил телефон. Надеясь, что это отец, Пенделтон рванулся к телефону. На том конце положили трубку.

Пенделтон напрягся. Ошиблись номером? Враг пытается узнать, дома ли он?

Пенделтон предположил худший вариант. Он быстро стянул с себя спортивный костюм и надел теплую шерстяную одежду. Наступили сумерки. Осторожно выйдя из дома, он добрался до крутого обрыва над берегом, откуда можно было увидеть любого, кто бы ни приблизился к дому.

Зажглись фонари. Пенделтон едва расслышал, как снова зазвонил телефон. Прозвучало только два звонка. Перед уходом из дома он включил автоответчик, который теперь предлагал звонившему оставить информацию. Несмотря на желание узнать, звонит ли это его отец или нет, Пенделтон не мог позволить себе рисковать и вернуться в дом. Как бы там ни было, он предвидел подобную ситуацию и прихватил с собой радиотелефон. Чтобы зуммер не выдал его присутствия на обрыве, Пенделтон отключил его. Теперь же он включил телефон и услышал конец просьбы оставить имя и номер телефона, однако, как и раньше, звонивший снова повесил трубку.

К дому подъехала полицейская машина, видимо, по поводу пожара магазине. Офицер постучал в дверь и попробовал открыть ее, но, уходя Пенделтон запер дом. Офицер обошел дом кругом и попробовал войти через заднюю дверь, после чего уехал. Больше к дому никто не приближался.

Отец исчез! Так же, как и другие отцы. Но Пенделтон был не просто из второго поколения. Он не был любителем. Сосулька отлично его выучил. Наступит день, и враг вернется, предупреждал отец.

И это действительно случилось. Они забрали его отца.

“Теперь очередь за мной!” — кричал про себя Пенделтон. Он отказался от работы, которую ему предлагали другие сыновья, потому что не хотел привлекать внимания к отцу. Но теперь это было неважно.

Я сделаю это! — думал он. Это не просто бизнес! Это личное дело!

Если завтра мой отец не вернется, вы, ублюдки, получите свое!

За Сосульку!

За меня!

1

Северная Биршиба, Израиль.

Услышав неожиданную стрельбу, Сол бросил лопату на землю, схватил автомат и выбрался из оросительной канавы. С самого рассвета под палящими лучами солнца, обливаясь потом, он работал в этом поле, расширяя дренажную систему, которую начал сооружать три года назад, когда они только сюда приехали. Его жена, Эрика, была тогда беременна, и они оба горели желанием укрыться от этого безумного мира, найти убежище, где они смогли бы забыть о своей бывшей профессии. Конечно, они понимали, что мир не отпустит их, но и иллюзии побега было достаточно. В заброшенной деревне, где даже арабо-израильский конфликт казался чем-то далеким, они построили дом для себя и своего малыша — Кристофера Элиота Бернштейна-Грисмана, — который родился вскоре после приезда.

Бернштейн — фамилия Эрики, Грисман — Сола. Кристофер — имя приемного брата Сола, ирландского католика, — они вместе воспитывались в сиротском приюте в Филадельфии, Элиот — их приемного отца, человека с грустными глазами, серым лицом и неизменной розой в лацкане черного пиджака. Он поддерживал Криса и Сола, был единственным человеком, который относился к ним с добротой, он же и завербовал их в разведслужбу в качестве наемных убийц. Но потом приемный отец повернулся против братьев; Крис был убит, а Сол убил Элиота.

Сол до сих пор ощущал горечь случившегося — раскаяние, горе, отвращение, — это и было главной причиной, подтолкнувшей его к бегству. Но из любви к сводному брату и — несмотря ни на что — к Элиоту, Сол назвал сына в честь двух самых важных людей в его жизни. Эрика поняла и согласилась с ним. Великодушная, удивительная Эрика. Грациозная, как олимпийский гимнаст, красивая, как фотомодель, — высокая, стройная, элегантная брюнетка с немного удлиненным лицом. Такая же опасная, как и он сам.

От звука очередей из автомата в животе стало горячо. Когда Сол бежал к деревне, его первой мыслью было — защитить сына. Второй — Эрика сама сможет защитить мальчика. Третьей — если с его семьей что-нибудь случится, он не успокоится, пока не отомстит убийцам.

Хотя с тех пор, как они приехали в Израиль, он ни разу не был в деле, старые инстинкты ожили. Кое-что, видимо, никогда не забывается. Сол перескочил через каменную стену и приблизился к границе деревни. Он на ходу посмотрел, не забился ли пылью огневой механизм и ствол автомата, и проверил магазин, хотя всегда держал его заряженным. Услышав крики, он пробежал немного по кругу и спрятался за грудой камней.

Выстрелы зазвучали громче, стреляли чаще. У крайних домов Сол увидел людей в арабском боевом снаряжении: заняв выгодную позицию, он и вели огонь по центру деревни. Женщины затаскивали детей в дома. Старик, шатаясь, сделал несколько шагов в сторону замершей от страха посреди улицы девочки, упал и покатился по земле, содрогаясь от выстрелов. Голова девочки разлетелась на части. Один из нападавших бросил в открытое окно дома гранату, посыпались обломки, повалил дым. Воздух разрезал женский крик.

Сучье племя! Сол прицелился из-за груды камней. Он насчитал шесть мишеней, но, судя по насыщенности стрельбы, понял, что с другой стороны деревни еще по крайней мере шесть арабов. Стрельба усилилась, в бой включились другие автоматы, но их очереди отличались по звуку от характерного треска “Калашникова”, которым пользовались нападавшие и Сол, предпочитавший, чтобы звук его оружия смешивался с очередями автоматов врагов Израиля. Да, у автоматов, присоединившихся к стрельбе, был звук, характерный для “М—16”, — оружия, подходящего для деревенек их подростков, которых Сол обучал стрельбе.

Один из нападавших упал, кровь растеклась по рубашке на спине. Пять оставшихся террористов направили огонь на сарай из рифленого железа, откуда велся ответный огонь. Стена сарая искривилась, испещренная автоматными очередями. “М—16” замолчал.

Но из разных домов другие “М—16” жаждали расплаты. Залитый кровью, упал еще один террорист. Сол плавно, смягчая отдачу, нажал на спусковой курок и изрешетил спину нападавшего. Нашел и поразил еще одну цель, на этот раз в голову, и выскочил из-за камней, стреляя на бегу.

Упал еще один враг. Попав в перекрестный огонь, другой араб глянул назад-вперед, подбежал к низкой каменной стене и изумленно замер, когда перед ним, стреляя наугад, возник лучший ученик Сола и разнес его лицо на куски. Кровяной туман покрыл все его тело.

Под прикрытием окопов и стен, которые они с учениками построили как оборонные позиции, Сол перебрался на противоположную сторону деревни. Боковым зрением он заметил, как разбегаются его ученики, услышал треск “М—16” и еще более густые очереди “Калашникова”. Вторая граната разорвалась рядом со зданием, которое было частично разрушено первой гранатой. На этот раз, когда стена рухнула, Сол не услышал женского крика. С удвоенной злостью он добежал полукруг и приблизился к группе нападавших. Он разрядил магазин, перезарядил автомат, разрядил новый, схватил автомат, который выронил убитый араб, разрядил его, подобрал “М—16”, который выронил, умирая, его второй лучший ученик, и отключил террориста, чья манера рукопашного боя уступала выучке убивать, полученной Солом двадцать лет назад. Он нанес удар ребром ладони одной рукой, затем второй, после чего грудная клетка противника врезалась в легкие и сердце.

Стрельба прекратилась. Сол взглянул на террориста, распростертого у его ног. Возбужденные одержанной победой ученики собрались вокруг своего учителя.

— Нет! Не собирайтесь вместе! Все в стороны! В укрытие! Неизвестно, всех ли мы уничтожили!

Следуя собственному приказу, он нырнул в окоп и в то же время проклинал себя за собственную правоту. Он говорил себе, что и в душе обречен быть профессионалом: интересы деревни должны быть на первое месте, а его личные — при данных обстоятельствах — на втором. Он осторожно осмотрел каждый труп, а затем, презирая себя за безответственность, все дома, проверяя, нет ли там террористов. Организованная им команда подсчитала жертвы — десять жителей деревни погибли, пятнадцать ранены.

— Где санитарная команда? Вы передали по связи сигнал тревоги в Биршибу?

Только когда все чрезвычайные меры были приняты, и соблюдены все меры предосторожности, он позволил личным интересам взять верх и снова осознал, что обречен. Прежняя жизнь не отпускала его. Он вел себя правильно, действовал так, как учили, но, с другой стороны, его правота была абсолютно неверна. Он позволил общественному долгу пересилить личные чувства.

Дом, который в основном подвергся обстрелу и был разрушен двумя гранатами, — его дом. Когда жители деревни и его ученики с благоговением окружили Сола, он наконец освободил себя от общественного долга. Слезы катились по щекам; спотыкаясь, он пошел к дому, который был убежищем его жены и сына. Правая стена рухнула, с этой же стороны обвалилась крыша и образовала странный угол.

После первого взрыва Сол слышал женский крик. Терзаясь самыми неприятными предчувствиями, он заглянул в то, что еще недавно было окном дома, а теперь стало просто дырой в стене. Изорванные занавески почернели. Слева Сол увидел остатки игрушечного деревянного грузовика, который он смастерил для своего сына. Дальше валялись осколки посуды, упавшей с полки, которая прежде висела здесь; их накрывал развалившийся стол. Пахло горелым деревом, паленой одеждой и расплавившимся пластиком. Обвалившаяся стена скрывала часть кухни.

Сол подошел к двери, дотронулся до нее — она тут же сошла с петель; сглотнув, Сол шагнул внутрь. Он двигался медленно, ощущая внезапную волну страха, понимая, на что он может наступить, боясь осквернить тела или — он старался не думать об этом — расчлененные человеческие останки. Сол отодвинул в сторону лист железа, поднял деревянную балку и перешагнул через развалившийся на куски стул, однако не увидел следов крови. Сердце чаще забилось в надежде.

Сол оттащил в сторону часть крыши и освободил дверной проем — крови нигде не было; потом он сдвинул еще одну секцию крыши, которая нависала над кухней, так, чтобы открыть ту часть комнаты, которую он не мог увидеть, и, сощурившись, стал вглядываться в темноту.

Он не увидел человеческих тел. Подцепив рукой хорошо замаскированный люк, он обломал два ногтя. Пальцы кровоточили. Отодвинув люк к стене, Сол всматривался в темное помещение внизу.

— Эрика!

Эха не было, подвал поглощал его голос.

— Эрика! Это Сол!

Он не мог ждать ответа и в нетерпении сполз вниз, ноги коснулись земли в четырех футах под ним.

“Все кончено”.

Сол напряг глаза, вглядываясь в темноту. На какое-то мгновение он в отчаянии подумал, что не прав, но потом вдруг понял, что не подал условный сигнал. Враг мог подделать его голос, в такой темноте это был бы нехитрый трюк.

— Крошка Руфь и розы.

— Любимый, давно пора сказать это. Ты заставил меня поволноваться. Я пыталась решить — стрелять или не стрелять в тебя, — чувственный голос доносился из дальнего конца подвала. — Надеюсь, ты отправил их в ад.

Сол не смог сдержаться и рассмеялся.

— Предполагается, что евреи не верят в ад.

— При определенных обстоятельствах — это замечательное понятие. Надеюсь, за то, что эти подонки напали на деревню, на наш дом, их изжарят на сковородке.

— Папа? — спросил из темноты Кристофер.

— Это я, сынок, не бойся. А ты, Эрика, следи за своими словами при сыне.

— Ты услышишь кое-что похуже, если не объяснишь, что тебя так задержало.

Сол пытался понять по интонации ее настроение — кажется, Эрика шутила.

— Стрельба давно прекратилась, — сказала она. — Чем ты занимался? Заскочил куда-нибудь опрокинуть стаканчик?

Так как Эрика знала, что Элиот еще со школы приучил его воздерживаться от употребления алкоголя, Сол окончательно убедился в том, что она шутит. Он с облегчением опустился на пол — с облегчением не только потому, что Эрика и мальчик вне опасности, но и потому, что она не злилась на него за его холодный профессионализм. Сол не мог сдержать слез.

Эрика и Крис поползли по земляному тоннелю.

— Сол? — беспокойный, громкий голос Эрики прозвучал у самого его уха.

— Папа?

— Со мной все в порядке, сынок. Просто… — У Сола теснило в груди, голос срывался.

Сильные руки Эрики обняли его за плечи.

— Что случилось, Сол?

— Я… — Он вытер глаза и, запинаясь, начал объяснять: — Мы всех уничтожили. Но если… — Сол собрался с силами, — если бы я сразу побежал сюда, если бы я думал только о тебе и Крисе, то все, чему я старался научить этих ребят… то правило, что группа важнее одного человека… это было бы ложью. В следующий раз каждый из них думал бы только о себе вместо того, чтобы…

Крис в темноте прижался к отцу.

— Тебя уже не исправить, — сказала Эрика и обняла его еще крепче.

— Что? — удивился Сол.

— Мы профессионалы. Или были ими. Мы оба знаем, что это значит. Личные интересы в такой ситуации — роскошь. Если группа не защищает себя, ни у одной семьи не остается ни одного шанса. Когда началась стрельба, одной рукой я схватила Криса, а второй “узи”. Я сказала себе: если ты жив, ты сделаешь все, как надо, и я тоже. Мне надо было спрятать и защитить сына, а тебе — сделать все возможное, чтобы защитить деревню. Тут не из-за чего плакать. Я тебя очень люблю. Моя обязанность — защитить семью, твоя — защитить деревню. Мне не на что жаловаться. Если уж на то пошло, я горжусь тобой. Мы все сделали правильно.

— Я люблю тебя, — задыхаясь, сказал Сол.

— Когда в деревне все успокоится, когда мы организуем посты, когда стемнеет и мы уложим Криса спать, я буду рада узнать, как сильно ты меня любишь.

2

Через двадцать минут над каменистым полем, проверяя, не остались ли там террористы, кружил израильский военный вертолет. Два грузовика, полные солдат, подпрыгивая на ухабах, подъехали к деревне и остановились на окраине. Глаза солдат напоминали Солу глаза ястребов. Они осмотрели разрушения, выпрыгнули из машин и замерли, слушая приказы капитана. Отлично натренированные и дисциплинированные, они заняли оборонительные позиции вокруг деревни на случай повторения атаки. Спецотделение обследовало трупы террористов.

Горячий ветер поднимал в воздух пыль.

К Солу подошел капитан, его лицо было похоже на сланцевый склон, испещренный оврагами.

— По связи ваши люди передали, что атака отражена, — он показал на тела нападавших. — Не точнее ли будет сказать, что они уничтожены?

— Ну, — Сол пожал плечами, — они облажались.

— По-видимому, — капитан прикурил сигарету, — насколько я слышал, лучше никому не выводить вас из себя. Грисман, верно? Сол Грисман? Американец? Бывший сотрудник ЦРУ?

— У вас из-за этого проблемы?

— После того, что произошло, — нет. А это, наверное, Эрика. Сол оглянулся, он не услышал, как сзади подошла жена.

— Кристофер у соседей, — сказала она. — Он все еще боится, но пообещал закрыть глаза и постараться уснуть. За ним присматривают, — она повернулась к капитану.

— Вы из Моссада, — сказал он ей. — Меня удивляет, что вам не скучно в деревне.

— Сегодня, безусловно, нескучно.

Капитан кивнул в сторону подростков с “М—16” в руках.

— Где мужчины?

— В армии, — сказала Эрика. — Иерусалим или Тель-Авив. Это деревня вдов, сирот и оставленных женщин. Поэтому мы и решили наладить гражданскую оборону.

— Вы хотите сказать, что эти дети с вашей помощью позаботились о нападавших террористах?

— Для этого их надо было только слегка поддержать, — Сол, улыбаясь, обнял за плечи двух стоящих рядом подростков.

— Мой источник информировал меня, — сказал капитан Солу, — что у вас была причина поселиться здесь, вдали от всего.

— Он сказал, какая это была причина?

Капитан покачал головой.

— Аллергия.

— Конечно. Мой источник сказал, что вы, — капитан обратился к Эрике, — могли остаться в израильской разведке. У вас чистое досье, и в общем-то не было причин забираться сюда.

— Нет, — сказала она. — У меня серьезная причина.

— Какая?

— Быть с ним, — Эрика показала на Сола. Капитан отбросил сигарету в сторону.

— Прекрасно. Теперь насчет того, что случилось здесь. Меня кое-что беспокоит.

— Знаю, — сказал Сол. — Меня тоже.

— Во-первых, нападавшие — не просто кучка любителей. Они хорошо вооружены. Оружие советское. Эта атака — не импровизация, ее заранее спланировали. Шестеро подошли с одной стороны, шестеро — с другой. Такому количеству людей не так просто перейти границу, необходимо соблюсти массу предосторожностей и иметь очень вескую причину. Если деревня стоит на спорной территории, я могу понять попытку захватить ее. Если рядом стратегический объект — ну, скажем, военно-воздушная база или склад оружия, — рискованная, неожиданная атака имеет смысл. Но деревня вдов, сирот и оставленных жен? В пятидесяти милях от границы? Что происходит?

— Не думайте, что меня это не волнует, — сказал Сол.

3

На закате к деревне подъехал запыленный седан. Рядом с тем, что еще недавно было домом, у костра, разведенного из обломков, Сол ел куриный суп из концентрата. Услышав шум мотора, он посмотрел на Эрику, которая с ложки кормила Криса бульоном.

Сол видел, как у въезда в деревню из укрытия вы шли солдаты и жестом приказали машине остановиться. Машина стояла слишком далеко и была так запылена, что Сол не мог разглядеть того, кто был за рулем. Солдаты переговорили с кем-то в машине, проверили документы и, повернувшись к деревне, указали в сторону Сола. Машина приближалась к дому.

Сол встал.

— Ты узнаешь, кто это?

Эрика вгляделась в машину и отрицательно покачала головой.

— А ты?

— В деревне становится слишком людно.

Машина остановилась в двадцати футах от костра. Жители деревни с подозрением выглядывали из домов. Водитель отключил мотор. Под капотом что-то засопело. Из машины вышел человек.

Он был шести футов ростом, худой и слегка сутулый. Его костюм был изрядно помят, верхняя пуговица рубашки расстегнута, галстук ослаблен. У мужчины были усы и залысины. Сол решил, что ему ближе к сорока. Своей худобой незнакомец был обязан, по-видимому, изнурительной работе — хотя и сидячей, о чем говорила его сутулость.

Мужчина, улыбаясь, подходил ближе. Сол никогда раньше его не видел, но радость в глазах незнакомца говорила о том, что тот его знает.

В следующую секунду Сол понял свою ошибку.

Незнакомец знал не его.

Он знал Эрику.

Ее глаза сияли той же радостью, что и у незнакомца. Она широко улыбнулась и неуверенно прошептала:

— Миша?

— Эрика.

Она рванулась вперед и обняла его.

— Миша!

Услышав имя, Сол расслабился. Если он прав, фамилия мужчины — Плетц. Он никогда раньше его не встречал, но был благодарен за то, что Миша, по просьбе Эрики, сделал для его сводного брата и для него самого три года назад.

Сол переждал, пока старые друзья обменяются приветствиями, а потом, левой рукой держа Криса и протягивая вперед правую, шагнул к ним.

— Добро пожаловать. Вы голодны? Хотите супа? Рукопожатие Миши было сильным.

— Нет, спасибо. В машине я съел несколько багелей, до сих пор внутри все горит.

— Я часто пытался представить — какой вы.

— Я тоже. То, что случилось с вашим братом… Мне очень жаль. Сол кивнул.

— Миша, почему ты не в Вашингтоне? — спросила Эрика.

— Два года назад меня перевели в Тель-Авив. Честно признаться, я хотел этого. Соскучился по своей земле, по родителям. Перевод означал и повышение. Мне не на что жаловаться.

— И чем ты теперь занимаешься? — спросила она. Миша протянул Кристоферу руку.

— Как дела, парень? Кристофер хихикнул.

Оттого, что Миша уклонился от ответа на вопрос Эрики, Сол немного напрягся.

— Прекрасный ребенок, — Миша оглядел развалины дома за костром. — Обновление?

— Сегодня приходили дизайнеры по интерьеру, — сказала Эрика.

— Я слышал.

— Нам не понравилась их работа, пришлось уволить.

— И об этом я тоже слышал.

— Поэтому ты и приехал? — спросил Сол. Миша изучающе посмотрел на него.

— Наверное, я съем немного супа.

Они сели вокруг костра. Теперь, когда солнце почти ушло за горизонт, в пустыне стало холоднее, и костер согревал.

— Даже пока я был в Вашингтоне, я знал, что вы переехали сюда, — говорил он Эрике. — Вернувшись в Тель-Авив, я был в курсе того, чем вы занимаетесь.

— Так, значит, это ты источник слухов, которые дошли до капитана, — сказал Сол и указал на офицера, который стоял на окраине деревни и разговаривал с солдатами.

— Мне показалось, что будет благоразумнее сказать ему, что на вас можно положиться. Я сказал ему, чтобы он не беспокоил вас, но, если вы свяжетесь с ним, он должен быть внимателен к тому, что вы сообщите. Я не пытался вмешиваться.

Сол, не отрываясь, смотрел на него.

— После того, что сегодня произошло, — продолжал Миша, — было совершенно естественно, что он связался со мной, особенно, если учесть, что этот рейд несколько необычен. Не только из-за бессмысленности нападения на удаленную от границы деревню, которая не имеет ни географического, ни стратегического значения.

— Ты имеешь в виду их ногти, — предупредил Мишу Сол.

— Значит, ты заметил? — Миша приподнял брови. — Почему же не сказал об этом капитану?

— Прежде чем решить, насколько на него можно положиться, я хотел посмотреть, насколько он хорош.

— Он очень хорош, — сказал Миша. — Достаточно ответственен, чтобы, пока я не решу, как действовать дальше, не делиться своими подозрениями ни с кем, кроме меня.

— Мы уже можем прекратить говорить вокруг да около, — сказал Сол. — Те, кто атаковали деревню, — не просто партизаны. Несмотря на то, что их одежда была изорвана, на автоматах еще осталась смазка от упаковочных ящиков, а ботинки были совершенно новые. Это можно объяснить тем, что они недавно получили новое обмундирование. Но ногти. Они измазали грязью руки, но ее не было под ногтями. Глупая гордость. Неужели они считали, что никто из них не погибнет? Неужели они думали, что никто не заметит их двадцатидолларовый маникюр? Это не террористы. Это наемные убийцы. Их сюда прислали. Выбрали потому, что они арабы. Но их обычное место жительства не пустыня. Это Афины, Рим, Париж или Лондон.

Миша кивнул.

— Три года, проведенных здесь, не повлияли на твою квалификацию.

Сол указал на развалины у себя за спиной.

— И разве непонятно, что атака не была направлена против всей деревни? Больше всего пострадал наш дом. Целью были мы.

Эрика встала, подошла сзади к Мише и положила руки ему на плечи.

— Дружище, почему ты здесь? — Миша с грустью посмотрел на нее.

— Почему, что-нибудь случилось?

— Эрика, твой отец исчез.

4

Стабильность и трехлетний покой были нарушены. Ощущение мирной жизни безвозвратно утеряно, ее заполнили постоянные величины прошлого — напряжение, подозрительность. Сбежать, очевидно, было невозможно. Даже здесь мир настигал их, обстоятельства, в которых они раньше существовали, и которые он отчаянно пытался смягчить, возвращались и вновь набирали силу.

Вечером, когда Крис заснул у соседей, а Миша в машине, Сол и Эрика сидели у костра, напротив развалин своего дома.

— Если их цель — мы, — сказал он, — а я не думаю, что в этом можно сомневаться, — следует ожидать, что другая команда придет за нами. Эрика неспешно ворошила костер.

— Это несправедливо, если из-за нашего присутствия деревне будет угрожать опасность, — добавил он.

— И что же нам делать? Вывесить плакат: “Люди, которые вас интересу ют, больше здесь не живут”? — В глазах Эрики отсвечивал огонь.

— Они выяснят это так же, как узнали, что мы здесь.

— Но почему они вообще пришли? Сол покачал головой.

— Три года — долгий срок, чтобы прошлое могло настигнуть нас. Согласно моей договоренности с агентством, если я остаюсь в стороне, они делают вид, что я не существую.

— Ну, уж это условие мы выполнили, — с горечью сказала Эрика. — Мы оставались в стороне.

— Итак, я не думаю, что это имеет что-то общее с прошлым.

— Значит, какая бы ни была причина, она новая.

— Но это все равно ничего не объясняет.

— Ты думаешь, это совпадение?

Вопрос был неясный, но Сол понял, о чем говорила Эрика.

— Исчезновение твоего отца?

— Вчера.

— И сегодняшнее нападение?

— Плохие новости, кажется, всегда ходят парами или тройками, — сказала она, — но…

— Я не верю в то, что это совпадение. Нельзя игнорировать очевидное. Если факты смотрят тебе в лицо, не стоит отворачиваться.

— Ну что ж, не будем отворачиваться, — сказала Эрика.

— Ты понимаешь, что это значит. Она с силой ткнула палкой в костер.

— Это еще одна причина, по которой мы должны покинуть свой дом, вернее, то, что от него осталось.

Сол подумал об оросительной системе, которую он строил и улучшал три года.

— Меня это бесит.

— Отлично. Если так легко сдаваться, то за это просто не стоит браться.

— И у нас нет ни одного шанса, если — за кем бы мы ни охотились — мы будем преследовать их равнодушно.

— Яне равнодушна к исчезновению моего отца. Жить здесь и не видеть его — это была одна из жертв с моей стороны. Потрескивал костер. Эрика неожиданно встала.

— Нам лучше приготовиться. Те, кто напали на нас, оказали нам своего рода услугу. Все, что осталось от нашего имущества, мы можем легко унести в руках.

— Надо выяснить, что случилось с твоим отцом.

— И отплатить тому, кто заставил нас оставить дом.

— Прошло три года, — колебался Сол. — Невзирая на комплименты Миши, хороши ли мы по-прежнему?

— Хороши ли? Эй, последние три года я только и делала, что отдыхала. Люди, которые забрали моего отца, будут раскаиваться перед лицом Господа за то, что связались с нами, когда они действительно узнают, как мы хороши.

1

Местность к югу от Каира, к западу от Нила. Пустыня Нитриан. Египет.

На этот раз он наблюдал не за мышкой, а за ящерицей, и ящерица не выделывала таких трюков, как Крошка Стюарт. Она не вытаскивала Дрю из раковины одиночества. Не заставляла его скучать о людях — друзьях или даже незнакомых. Ящерица только выползала из-под плиты и грелась на солнышке несколько часов после рассвета, а в сумерки нежилась на теплой каменной плите. На время жары она исчезала. Коренастая, сморщенная, немигающая, длиннолапая.

Сидя в темном конце пещеры, Дрю наблюдал, как это создание занимает свою неизменную позицию у входа в пещеру. Он ненавидел эту тварь и потому терпел, Дрю знал — Бог испытывает его. Ящерица — часть расплаты. Солнце поднялось выше и осветило внутренность пещеры. Дрю оглядел каменные своды, сравнивая аскетичную суровость своего теперешнего убежища с “роскошью” кельи в картезианском монастыре в Вермонте, где он провел шесть мирных лет. И снова он сравнил ящерицу, которую звали либо Люцифером, либо Квазимодо, с Крошкой Стюартом, с которым делил келью последние два года пребывания в монастыре. Но мышка погибла, наемные убийцы, чтобы добраться до Дрю, напали на монастырь, и он был вынужден покинуть свое убежище — грешник оказался лицом к лицу с грешным миром. Последующие события — его война со “Скальпелем”, встреча с Арлен, столкновение с Братством Камня — парадоксальным образом отпустили ему грехи, а потом прокляли опять и вынудили Дрю спрятаться в этой каменной норе — в местах, где когда-то были первые христианские монастыри и где теперь он снова через покаяние и молитву боролся за свое очищение.

Он был здесь уже год. Никаких смен сезона, каждый день точь-в-точь повторяет предыдущий, время словно растянуто и одновременно спрессовано. Год может оказаться вечностью, месяцем или неделей. Дрю мог судить о том, как долго он здесь находится, только наблюдая за тем, как растут его волосы и борода, и как иссякают запасы продуктов, Для пополнения которых он отправлялся в ближайшую деревню (день пути через пустыню). Жители деревни с уважением смотрели на высокого, худого человека с голодными глазами, в рваной одежде и сохраняли почтительную дистанцию — в деревне за ним закрепился статус святого, каковым Дрю себя не считал.

Кроме походов за продуктами, его рутинные занятия были неизменны — упражнения, медитация, молитва. Позднее, правда, он слишком ослаб, чтобы делать какие-либо упражнения, и просто лежал на спине в пещере, проводя про себя воображаемые мессы. Ему было интересно, что ящерица думает о латыни, когда вдруг поворачивает к нему свою страшную немигающую голову. И для чего вообще существует эта рептилия? Камень, хоть и бездушен, но, по крайней мере, красив. Ящерица могла и не принимать камень, от камня ей нужно было тепло, которое поглощала ее отвратительная желтая кожа. Но ни одно живое существо не приняло бы эту ящерицу.

Это испытание, думал Дрю. Если я смогу принять ящерицу, я спасу себя. Я смогу показать Господу, что мое сердце открыто Ему во всех Его проявлениях.

Его физические потребности мешали медитировать. Хотелось пить. Источник — одна из причин, почему он выбрал это место, — был недалеко. Как обычно, Дрю оттягивал утоление жажды, частично для усиления своего наказания, частично для увеличения удовольствия, которое он получал, когда наконец пил. Это балансирование между болью и удовольствием стало причиной серьезного стресса. В конце концов он справился с ним, придя к выводу, что удовольствие от питья воды послано Богом — как механизм выживания. Если бы он отказал себе в этом удовольствии, если бы не пил, он бы умер. А это уже самоубийство — величайший грех.

После этого умозаключения его мысли стали свободно парить от одной ассоциации к другой. Удовольствие, боль. Если бы все сложилось иначе, для него не было бы большей награды, чем остаться с Арлен до конца жизни. Но Братство Камня сделало это невозможным. Чтобы спасти жизнь Дрю, брат Арлен убил одного из членов Братства, а Дрю, чтобы уберечь своего спасителя, взял вину на себя, сбежал и спрятался. Страстная любовь… Дрю пожертвовал собой из-за любви.

Он попробовал передвигаться, чтобы добраться до источника, но не смог. Губы распухли и потрескались от жажды. Тело ослабло от недоедания. В голове все кружилось. Ящерица приподнялась и скатилась под камень, прячась от жары. Казалось, время летит очень быстро. У входа в пещеру появилась тень. Уже закат? Или это галлюцинация? — подумал Дрю. Тень приобретала силуэт человека. Впервые, с тех пор как он здесь поселился, Дрю видел такой силуэт. Не может быть.

Но тень росла, становилась длиннее и действительно превратилась в силуэт человека.

Это невозможно, но этот человек…

2

— Дерьмо, — буркнула Арлен, увидев, как ящерица скатилась под камень у входа в пещеру.

Подозрение, что ей указали неверное направление, стало еще сильнее. В конце концов, выбрала бы ящерица столь уязвимое место, чтобы греться на камне, если бы пещера была обитаема? То, как эта гадкая рептилия подняла голову, услышав грохот камней, которые сыпались у Арлен из-под ног, когда она взбиралась по склону, то, как ящерица напряглась и сбежала, когда на нее упала ее тень, говорило о том, что она испугалась именно ее, а не кого-то в пещере. Не следует ли из этого, что пещера пуста?

Арлен озадаченно остановилась, но жаркое солнце припекало ей спину. Измученная и обезвоженная до такой степени, что перестала потеть, она нуждалась в укрытии. Арлен дотащилась остаток пути вверх по склону, тень упала прямо в пещеру. Она напряженно вглядывалась в темноту. Тишина в пещере, казалось, подтверждала, что Арлен указали неверное направление.

Вопрос в том, было ли это просто ошибкой или преднамеренным обманом. Утром прошедшего дня, через два часа после того, как она уехала из ближайшей деревни, мотор в машине, которую она взяла напрокат, начал кашлять и вскоре заглох. Как опытный механик, она подняла капот и попробовала установить неисправность, но так и не выяснила, в чем дело. Арлен попыталась решить для себя, вернуться ли ей в деревню или идти дальше, но путь пешком обратно занял бы полдня, почти столько же оставалось и до цели. Знакомая с тем, как выжить в пустыне, Арлен знала, что, если в течение дня она будет отдыхать в тени, а идти в сумерках и ночью, к утру она доберется до пещеры, и в ее организме останется достаточно влаги для возвращения назад. При условии, что она будет экономнее расходовать свои запасы.

Как раз перед полуднем Арлен сделала привал, натянула тонкую парусину между двух валунов и заползла под нее, спрятавшись от немилосердного солнца.

Тут же, справа за спиной, она услышала слабый звук шагов. Это вороватое приближение объяснило ей все. В пустыне, где выстрелы слышны на мили вокруг, Арлен не рискнула воспользоваться пистолетом, чтобы не привлекать внимания других грабителей. Когда два араба в выцветших на солнце платках и халатах, нацелив на нее свои пистолеты, жестами приказали ей раздеться, она притворилась, будто застигнута врасплох и изобразила совершенную беспомощность. Расстегнув рубашку, Арлен отвлекла их видом обнаженной груди, развернулась и ударом ноги выбила у ближайшего грабителя пистолет, сломав при этом ему кисть. Таким же способом она обезоружила второго, а затем серией коротких ударов кистью по горлу перебила каждому из них трахею, отправив обоих на тот свет. Все произошло так быстро, что у них даже не успело измениться выражение лиц. Арлен спрятала тела между камней, об остальном должны позаботиться санитары пустыни. Заново разбивая лагерь, натягивая парусину, она задумалась, случайно ли пересеклись пути ее и грабителей или они преследовали ее от деревни, где она выясняла направление. Если они специально сломали ее машину, неудивительно, что эта пещера пуста, — ее просто дезинформировали, чтобы заманить подальше в пустыню.

Арлен была в отчаянии. Проделать весь путь от Нью-Йорка только для того, чтобы убедиться, что ее поиски еще не завершены. Ей хотелось проклинать все на свете и грозить небесам кулаками, но необходимо было спрятаться от солнца. Мысль о том, что она сможет смочить распухшие от жажды губы тепловатой водой из фляги, подталкивала Арлен вперед. Высокая, стройная, чувственная, зеленоглазая шатенка примерно тридцати пяти лет, в широкополой парусиновой шляпе, в рубашке и брюках цвета хаки, в спортивных ботинках, с рюкзаком за спиной, нацелив пистолет на невидимую опасность, шагнула в пещеру.

3

Пахло чем-то похожим на уксус. Помимо этого запаха, был другой — мускусный, животный запах, и Арлен пришла к выводу, что пещера еще недавно была обитаема. Встав у входа и преградив доступ свету, она вглядывалась в темноту. Хотя в пещере было отнюдь не прохладно, но все же не так адски жарко, как снаружи. Держа пистолет наготове. Ар-лен затаила дыхание и напрягла слух.

— Дрю? — на всякий случай спросила она.

В конце концов, если он в пещере, то сразу должен отозваться, — разве что, увидев ее, не забился, как ящерица, в какое-нибудь укромное место. В этом случае ее поиски бесполезны, а надежда на то, что он будет рад видеть ее, — жестокая ошибка.

Эхо ее голоса стихло в пещере. Арлен снова затаила дыхание и прислушалась. Что-то, скорее всего интуиция, говорило ей, что пещера обитаема. Она слышала или думала, что слышит, — легкий шорох одежды, слабый вздох, едва различимое трение тела о камень. Из глубины пещеры шли едва уловимые звуки. Арлен нагнулась и двинулась вправо, специально держась ближе к стене, чтобы солнечный свет попал внутрь.

Глаза Арлен привыкли к темноте, да и в пещере стало достаточно светло, и она увидела сношенные сандалии на пыльных ступнях шершавых ног мужчины, скрючившегося у стены в конце пещеры. На костлявые колени накинута изорванная одежда. Руки, лежавшие вдоль бедер, были как у скелета.

— Боже мой, — эхо усилило изумленный шепот Арлен. Она рванулась к Дрю, подтащила его ближе к свету. Арлен была в шоке от вида его длинных, спутанных волос и бороды, тощего, изможденного лица.

— О Господи, Дрю.

Губы у него покрылись волдырями и потрескались, глаза превратились в щелочки. Дрю внимательно изучал Арлен, губы его дрогнули. Она быстро отстегнула от ремня флягу и открутила крышку.

— Только не вздумай говорить.

Однако Дрю попытался, но голос его был так слаб, что она едва его услышала.

— Ар… — звук напоминал шарканье шагов по засохшей грязи. Дрю предпринял еще одну попытку. — Ар… лен? — В его вопросе слышались удивление, недоверие и что-то еще, что сродни чувству, которое испытывает человек, когда перед ним возникает видение.

— Это я. Я здесь, Дрю. Это правда. Только не пытайся говорить. Она поднесла к его губам флягу и влила несколько капель. Его тело всасывало воду как губка. Арлен взяла Дрю за запястье, — пульс едва прощупывался.

— В конце концов, ты получил, что хотел, — сказала она. — Ты довел себя. Если бы ты не был так слаб — она влила еще несколько капель между его иссушенных губ, — я бы вместо того, чтобы жалеть тебя, просто взбесилась.

Глаза Дрю сощурились, в них засветилось что-то…

— Смейся, — сказала она. — Вот только попробуй, и я огрею тебя этой флягой.

Но он откуда-то взял силы для короткого упрямого “ха”, и Арлен, конечно же, не выполнила свою угрозу. Она просто дала ему еще чуть-чуть воды — от большего количества его могло бы стошнить. И все же она успокоилась: попытка смеяться — признак жизни. Она добралась до него вовремя. Дух его не сломлен. С Дрю все будет в порядке.

4

Дав Дрю еще немного воды, Арлен задумалась. Несмотря на жару, она похолодела от неприятного предчувствия. Чтобы выбраться отсюда, воды было явно недостаточно для двоих.

Распухший язык прилип к небу. От теплой воды во рту ощущалась горечь, и все же она пила. В голове немного прояснилось. Сделав еще один глоток, Арлен дала несколько капель Дрю.

Постепенно его пульс стабилизировался, он стал дышать свободнее и глубже.

Но голос все еще был скрипучим.

— Не рассчитал, — смущенно, как нашаливший ребенок, улыбнулся Дрю.

Арлен, не понимая, покачала головой.

— Надо было пить раньше… — Дрю закашлялся. Арлен снова покачала головой.

— Надо было раньше сходить за водой… Не понимал… как спал… уже не дойти до источника.

— Какого источника?

Дрю потупил взгляд.

— Черт возьми, Дрю, какой источник?

— Там… вниз по склону… направо…

— Далеко?

— Сто ярдов вдоль изгиба… груда камней…

Она дала ему еще глоток воды и встала.

— Я вернусь.

Арлен сняла рюкзак, вышла из темной пещеры и сразу попала в сноп слепящих солнечных лучей. Зажмурив от боли глаза, она стала карабкаться вниз по склону, а потом пошла вдоль изгиба.

Пройдя, как ей казалось, ярдов сто, Арлен так и не нашла у основания холма груды камней. Она начала немного паниковать. Может, Дрю бредил? Может, ему показалось, что здесь есть источник?

Нет, здесь должен быть источник. Иначе, как бы он выжил? Если она не найдет источник, если у Дрю не прояснится в голове до того момента, как опустеет фляга, у них у обоих будет достаточно шансов умереть в пустыне.

Арлен прошла еще двадцать пять ярдов, колени ее ослабли, и она поняла, что не может рисковать и идти дальше. Насколько она видела, вдоль холма не было никаких нагромождений камней, которые могли бы послужить ей целью. Арлен провела языком по губам, собралась с силами и пошла обратно. Вместо того чтобы свернуть направо, к контуру холма, она пошла налево, в сторону пустыни. Увидев груду камней, Арлен задрожала.

Спотыкаясь, она побрела вперед. Инструкция Дрю была точной. Но он упустил главную деталь. Камни были в ста ярдах пути вдоль изгиба холма, это верно, но от холма, а не к нему. Если смотреть с того места, где теперь стояла Арлен, насыпь была настолько высокой и так бросалась в глаза в этой пустынной местности, что ее просто нельзя было не заметить.

Арлен пошла быстрее. Камни стали крупнее. Перелезая через них, она спустилась вниз и нашла стоячую, защищенную от ветра воду. Арлен ладонью расчистила от пыли поверхность воды, осмотрелась вокруг, убедилась, что рядом нет ни одного скелета животного, предупреждающего о некачественности воды, и прильнула губами к источнику. Горячая вода не освежала, но тем не менее принималась организмом.

Арлен быстро наполнила флягу. Через десять минут она вошла в пещеру.

Дрю лежал на спине, глаза его сощурились, он пожал плечами и попробовал улыбнуться.

— Забыл тебе сказать…

— Я знаю, что ты забыл сказать, приятель. Тем не менее, я его нашла. — Арлен поднесла флягу к его губам, Дрю благодарно пил.

Еще оставалась проблема еды. В рюкзаке у Арлен, на случай непредвиденных обстоятельств, были земляные орехи, вяленое мясо и сушеные фрукты. Но, осмотрев пещеру и не обнаружив в ней никакой провизии, Арлен пришла к выводу, что на двоих, чтобы пересечь пустыню, продуктов явно недостаточно.

Она дала Дрю еще воды, попила сама и, почувствовав, что к нему вернулась энергия, приободрилась.

— Почему ты здесь? — спросил Дрю.

— Разве непонятно? Он покачал головой.

— Потому что я люблю тебя, — сказала она. Дрю переполнили эмоции, он глубоко вздохнул.

— Любовь… да, — он собрался с силами. — Я думал, что спрятал все концы.

Арлен кивнула.

— Тогда как?

— Братство. Дрю содрогнулся.

5

— Ты бежал от них, — сказала она, — чтобы спасти жизнь моему брату. Ты думал, что ускользнул от них, но тебе это не удалось.

Арлен потянулась к рюкзаку и вытащила мешочек с орехами. Разжевав один, она наслаждалась солоноватым вкусом.

Дрю потянулся к мешочку.

— Обещай, что не проглотишь его целиком.

Он кивнул.

Арлен дала ему орех.

— Если бы ты не был таким заросшим, я бы тебя поцеловала.

— Достать могут везде, — Дрю откинулся к стене. — Братство?

— Они следили за тобой с тех самых пор, как ты ушел от меня в Нью-Йорке, — сказала она. — Ты думал, что ушел от них, только потому, что они не предпринимали никаких шагов против тебя. После Англии, Италии и Марокко ты, наверное, подумал, что в Египте будешь в безопасности. Но они проследили весь твой путь.

— Ты знаешь это?..

— Потому что две недели назад один из них встретился со мной.

— Значит, все было зря?

— Нет. Ты спас свою жизнь. Как объяснил мне священник, — сказала Арлен, — Братство решило, что твое изгнание хуже любого наказания, которое они могли придумать. Судя по тому, как ты выглядишь, — они правы.

Жалкий вид Дрю тревожил ее — его тощий торс, изможденное лицо, свалявшиеся волосы и борода.

— Мы должны как-то вернуть тебе силы. Как думаешь, твой желудок выдержит еще один орех?

— Да. Мне нужна соль.

Арлен дала ему орех и откусила вяленое мясо.

— Священник сказал мне, что, по мнению Братства, ты достаточно пострадал за смерть их оперативника. Дрю посмотрел на нее.

— Ты обещал вернуться ко мне во время Великого поста, — она с нежностью поцеловала его в лоб. — Все дни перед Пасхой я ждала тебя, надеялась. Когда ты не появился, я испугалась, что ты никогда не вернешься.

— Как бы я ни изматывался, я не переставал думать о тебе, — сказал он.

— Я люблю тебя.

Он прикоснулся к ней дрожащей рукой.

— И теперь мое изгнание закончено? Они простили меня? Арлен колебалась.

— Что-то не так?

— Не простили, — сказала она, — тебя вызывают. Как выразился священник — поработать по профессии.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Дрю.

— Они хотят, чтобы ты что-то для них сделал, — Арлен в затруднении отвела глаза в сторону. — Это единственное условие. Если ты его выполнишь, они оставят тебя в покое. Когда священник сказал, где ты, я ухватилась за шанс снова увидеть тебя, быть с тобой. С той ночи, как ты ушел от меня, моя жизнь стала такой пустой. Потерять тебя первый раз и потом… — Арлен снова поцеловала его.

Он обнял ее в ответ.

— Арлен? — Она ждала. — Что им надо?

— В этом вся проблема. Священник не сказал. Он прислал меня сюда, чтобы я поговорила с тобой, убедила тебя и привела к нему.

6

На закате она помогла Дрю выбраться из пещеры. Тепло, излучаемое камнями, смягчало вечернюю прохладу. При последнем свете дня она вытащила из футляра нож и с его помощью укоротила Дрю волосы и бороду. Когда Арлен закончила, он выглядел, по ее словам, как умерщвляющий плоть у Эль Греко.

Стянув с Дрю одежду, Арлен тщательно помыла его водой из фляги, а потом одела и покормила. Пока было еще светло, Арлен сходила к источнику, наполнила флягу и вернулась в пещеру.

Ночь укрыла их черным покрывалом. Арлен прижалась к Дрю, согревая его своим телом.

— Вода — не проблема, — сказала она.

— А еда — да.

— Верно. Мне-то хватит, а вот тебе, чтобы вернуть силы, — недостаточно. Сможем ли мы перейти пустыню?

— У меня есть идея, — сказал Дрю.

7

На рассвете Арлен в ожидании замерла с ножом в руках. Появилась ящерица, и она молниеносно пригвоздила ее ножом к земле. После чего сняла с нее кожу, нарезала мясо на полоски и выложила их у входа в пещеру на солнце. Потом Арлен дала мясо Дрю, который жевал его, пока мясо не превращалось в жидкую кашицу, и только потом глотал.

— Я ненавидел ее, — сказал Дрю.

— А теперь?

— Мне жаль, что она умерла из-за меня. Она часть меня. Я люблю ее.

8

Ночью они ушли из пещеры. К Дрю вернулись силы, и он мог стоять на ногах, конечно, с помощью Арлен. Определяя направление по звездам, они брели через пустыню. Дрю, дрожа от напряжения, прижимался к Арлен. Обхватив его одной рукой, она чувствовала, как он потеет. Но пот означал, что в его организм поступала влага, и ей не о чем было волноваться.

Они часто отдыхали, доедали остатки пищи и старались не спать. К рассвету они дошли до ущелья между двух холмов. Арлен утомленно вздохнула. Это ущелье было недалеко от того места, где у нее сломалась машина, то есть на полпути между пещерой Дрю и деревней. Они ушли недалеко. Часа через два жара станет такой сильной, что им придется остановиться и укрыться под парусиной, — продолжать свой путь они смогут только ближе к вечеру. Если они будут идти ночью с той же скоростью, к завтрашнему утру они доберутся до деревни. Но когда продукты кончились, силы стали быстро покидать Дрю. Арлен чувствовала, как он все тяжелее и тяжелее опирается на нее. Если до утра они не доберутся до деревни, придется снова останавливаться и отдыхать весь день, а к этому времени Дрю может так ослабнуть, что она не сможет дотащить его до деревни.

Возможно, ей придется оставить его, думала Арлен, и пойти за помощью.

А что, если он начнет бредить? Вдруг я не смогу найти его?

Пуля ударила о камень справа от Арлен. Осколок камня порезал ей руку. Когда Арлен выглянула из-за камня, чтобы оглядеть в поисках цели склон справа, ей пришлось нырнуть обратно — чуть сзади пуля выбила осколки из камня.

Арлен с тоской поняла, что второй раз стреляли слева, с противоположной стороны ущелья. Они с Дрю попали в перекрестный огонь.

— Оставь меня, — слабо сказал он.

— Нет.

— Послушай, — Дрю тяжело дышал. — Ты не можешь бороться с ними и одновременно защищать меня. Мы оба погибнем из-за меня.

— Я сказала — нет.

Почти одновременно пули высекли осколки из камней впереди и сзади них — так близко, что у Арлен зазвенело в ушах.

— Их аргументы посерьезнее твоих, — сказал Дрю.

— Я добиралась сюда так долго не для того, чтобы бросить тебя, — Арлен осмотрела один склон, потом второй.

— Слушай меня…

Арлен с ужасом увидела, что после падения на острые камни из коленей Дрю сочится кровь.

— Наши приятели, — сказал он, — могли убить нас до того, как мы их заметили. Либо никудышные стрелки, либо мажут с определенной целью.

— И?

Пуля слева осыпала щебнем ботинки Арлен, вторая, с противоположной стороны, ударилась о валун.

— У них на уме что-то другое, — сказал Дрю. — Нельзя давать им прижать нас. Уходи. Иди за ними. Пока они не получат то, что хотят, они не убьют тебя, если только не будут вынуждены это сделать.

— Но как же ты?

— Я использую свой шанс. Прикрою тебя сзади. Так хотя бы у тебя будет шанс.

Прицелившись сначала в одну сторону, а потом в другую, Арлен покачала головой.

— Хорошо, — сказал Дрю. — Я сделаю выбор за тебя. Он с трудом поднялся на ноги, оттолкнулся и, поджав колени, покатился в узкий овраг.

— Ты — тупоголовый… Эхо от выстрелов заполнило ущелье. Арлен, ныряя за камни, двинулась вправо. Дрю рассудил верно. Пули ударялись о камни впереди и позади нее, — казалось, ее хотели держать в тисках, но оставить в живых. Ну что ж, отлично, подумала она, давайте потанцуем.

9

Дрю, ударяясь о камни, скатился в овраг, приземление было не очень удачным — у него перехватило дыхание.

Солнце было еще так низко, что лучи не попадали на дно оврага. Он собрался с силами и, держа голову как можно ниже, пополз.

Дрю знал: то, что случится дальше, в какой-то степени предопределено. Снайперы, увидев, что Арлен поддерживает его, поняли, насколько он слаб, и поэтому больше боялись Арлен, а не его. Безусловно, арабы не высоко ценят женщин, но все же им приходится считаться с Арлен, разу нее хватило смелости и знаний одной, без защиты, путешествовать в пустыне, и потом — она американка — немаловажный фактор. Когда Арлен начала вести ответный огонь, они определенно ее зауважали.

Так что для эффективности они первым делом уберут легкую мишень. Один снайпер будет отвлекать Арлен, второй придет за Дрю. Когда он выполнит свою задачу, они займутся Арлен. Но не убьют ее. Нет. Дрю все еще был убежден, что, если бы у снайперов было такое намерение, они убили бы их обоих. По тому, как они вели огонь, было понятно, в какую игру они играют, — загнать в угол, захватить, не убивая.

Он слишком слаб, чтобы бороться, но, продолжая двигаться, он может немного помочь Арлен. Разъединить и захватить — вот что надеялись сделать снайперы. Но эта тактика — палка о двух концах.

10

Арлен двигалась от камня к камню по склону, и снайпер снова открыл огонь. Нырнув в укрытие, Арлен вдруг поняла, где она находится. Между этих острых, выступающих камней она спрятала тела двух напавших на нее арабов. Она изумленно огляделась вокруг.

Но этого не может быть. Здесь не было и следа человеческих останков. Даже если допустить, что санитары пустыни поработали с особой эффективностью, трупы не могли исчезнуть полностью. Что-то должно было остаться — часть тела, кость, остатки одежды — какие-то крошки.

И в то же время она была уверена — это то самое место.

Тогда как?..

Пуля рикошетом отлетела от сланца. Приготовившись выстрелить в ответ, Арлен посмотрела в щель между камнями. После этого выстрела она задумалась — совпадение ли то, что эта засада устроена в том же месте, где на нее напали раньше. Тела нашли и убрали? Может, эти снайперы мстят за убитых друзей? Если так, засада имела какой-то смысл, как и то, что они намеренно не хотели убивать ее. Тяжело дыша, Арлен напряженно разглядывала в поисках цели каменистые склоны ущелья.

Но когда она наконец увидела араба, который, перелезая через камни, двигался вниз по склону, то снова пришла в замешательство.

Араб нырял в укрытие и целился не в нее. Он направил свой автомат на дно оврага. В этот овраг скатился Дрю.

Потом она увидела, что к этому же месту бежит второй араб, за спиной у него развивался размотавшийся шарф.

В голове у Арлен был полный сумбур. Может, снайперы считают, что Дрю не настолько слаб, насколько им показалось сначала? Или этим арабам кажется, что они до такой степени превосходят женщин, что даже совершенно потерявший силы мужчина представляется им большей опасностью, чем дееспособная, вооруженная женщина.

Но была еще одна возможность. Настолько серьезная, что Арлен должна была подумать об этом в первую очередь. Теперь же это было настолько очевидно, но настолько немыслимо, что она подсознательно отвергала эту возможность.

Цель не она. Дрю!

11

Дрю уклонился от пули, которая, задев правый склон оврага, продолжила полет и ударила в сланец ниже и левее его. У Дрю кружилась голова, он пополз к выемке в стене справа — в направлении, откуда вели огонь.

Нов этот момент пуля от выстрела слева ударилась о выемку. Стараясь не попасть в перекрестный огонь, Дрю отполз обратно. От слабости в голове все смещалось, он старался решить, как поступить. Дрю был убежден, что Арлен — главная цель и что один из нападавших с неохотой решил сначала расправиться с ним, а потом присоединиться к своему приятелю. Они оба атаковали его. Это неразумно!

Дрю потер нижнюю челюсть, во время падения он ударился зубами. Стреляли справа и слева, с краев оврага сыпались мелкие осколки камней. Дрю прикрыл глаза. Он услышал еще один выстрел, более тихий — стреляли из пистолета, не из автомата. Арлен.

Но другой звук, тоже тихий, как бриз или спускающая автомобильная шина, привлек к себе все его внимание. Здесь, на дне оврага, он почти оглушал.

Кобра поднялась, приготовившись к атаке.

Рискуя сломать обе ноги, Арлен продолжала спускаться по каменному склону. Она проклинала себя за то, что позволила мысли о превосходстве своего пола затмить здравый смысл. Благодаря биологической случайности ты женщина, думала она, и поэтому считаешь, что являешься объектом непреодолимого сексуального желания. Ты настолько поглощена собой, что не поняла, что происходит. Ты, сама того не подозревая, помогла им.

Карабкаясь вниз, она не спускала глаз с арабов, которые с флангов атаковали овраг. На таком расстоянии попасть в них из пистолета было практически невозможно. Арабы стреляли в овраг. Арлен остановилась и выстрелила, надеясь, что хотя бы отвлечет их.

Не сработало.

Один из арабов нырнул в овраг, второй шел параллельно. Посмотрев в сторону Арлен и убедившись, что она на безопасном для них расстоянии, он сконцентрировал внимание на впадине, куда спустился его партнер.

— Дрю, осторожно!

Эхо от крика Арлен смешалось с другим воплем.

Араб, спустившийся вниз, наполовину поднялся из впадины, лицо его было искажено гримасой агонии. Подняв глаза к небу, как в молитве, он содрогнулся и упал вниз, исчезнув из виду.

Второй араб окаменел от изумления. Он находился в параличе достаточное время для того, чтобы Дрю подполз к краю оврага, прицелился из автомата и разнес ему лицо.

Эхо от выстрела стихло. Дрю свалился обратно в овраг.

К этому времени солнце поднялось уже высоко и подгоняло Арлен. У нее болело все тело, но несмотря на это она бежала еще быстрее. Спустившись в овраг, она отыскала Дрю.

— Осторожно, где-то здесь кобра, — гортанным голосом сказал он. Арлен оглянулась.

В пятнадцати футах от нее, свернувшись кольцом, лежала змея. Не мигая, она оценивала ее.

— Она готовится к нападению! — Арлен нацелила на кобру пистолет.

— Подожди, — сказал Дрю.

— Но!..

— Дай ей шанс выжить.

Кобра замерла на месте. И как раз когда Арлен решила, что ждать больше нельзя, змея опустила голову к земле и скользнула между камней.

— Я окаменел, когда увидел ее, — сказал Дрю. — Араб прыгнул сюда, и это ее отвлекло.

— И вместо тебя она напала на него?

— С моей помощью… Арлен, не понимая, покачала головой. — Кобра была на расстоянии вытянутой руки от меня. Когда она повернулась к арабу, я схватил ее и бросил в него. Она упала ему на плечо. Арлен стало не по себе.

— Она укусила его в живот. Он заорал и, пытаясь отбросить ее от себя, выронил автомат, а я его, конечно, тут же подобрал. Араб полез наверх. Кобра его снова укусила. К этому времени я был вне пределов досягаемости.

— И пока второй араб разинул рот от криков своего приятеля, ты пристрелил его, — Арлен с восхищением смотрела на Дрю.

— Мне повезло.

— Нет, ты сам сделал так, что тебе повезло. Несмотря на слабость, когда это понадобилось, ты смог быстро двигаться и принимать решения. Инстинкт. Рефлексы.

— Не уверен, что это комплимент.

Дрю с трудом встал. Арлен поддержала его и помогла выбраться из оврага. Яркое солнце ударило в глаза.

— Змея напомнила мне о ящерице, — сказал Дрю. — Я ненавидел ее. Теперь люблю.

— После того, как мы вынуждены были съесть эту тварь. Это, безусловно, тест — мистик ты или нет. Ты можешь заставить себя полюбить тех, кто пытался убить тебя?

— Нет, — Дрю посмотрел на араба, которого убил выстрелом в лицо. — Да простит меня Бог, не могу.

Они обыскали трупы. К ремням арабов были прикреплены мешочки с инжиром и финиками.

— Это решает проблему еды.

— Запасные обоймы. Никаких бумаг. Никаких документов, — Дрю повернулся к Арлен. — Понятно, что им был нужен я, а не ты. Почему? Арлен озадаченно покачала головой.

— Если они из ближайшей деревни, нам лучше обойти ее.

— Конечно. Но они не из деревни.

Арлен проследила за взглядом Дрю. Он смотрел на развороченную челюсть убитого им араба. Арлен поняла, что он имеет в виду.

От выстрела челюсти араба разошлись в стороны, и были видны все, даже задние, зубы. Удивительно аккуратные и белые, они сияли на солнце.

— Нет пломб, — сказал Дрю.

— Но у всех есть пломбы.

— В Америке — может быть, если у тебя есть деньги, чтобы пойти к дантисту. А здесь?

— Здесь может не быть пломб, но должны быть дырки.

— Если есть зубы. Но у этого парня не просто зубы. У него превосходные зубы. Я же давно не был у дантиста и не знаю точных цен. Но, мне кажется… Разу арабов из заброшенных деревень полон рот коронок по триста долларов?..

— Профессионалы, — кивнула Арлен.