Лиходеи с Мертвых болот

Глава 24 РУСЬ. ПОСЛЕДНЯЯ СХВАТКА

Немало тяжелых мыслей пришлось передумать боярину Матвею после того, как он едва не стал жертвой покушения. И выводы напрашивались сами собой. Он посчитал, что смог в мыслях распутать тот клубок, который враги земли Русской сплели вокруг этого города.

Чтобы обезопасить себя в дальнейшем, боярин принял ряд мер. Дворня его была воспитана в строгости и послушании, владела воинскими премудростями. Она в лучшую сторону отличалась от принадлежащих столичным вельможам многочисленных слуг, которые славились наглостью и вороватостью, и порой сами были замешаны в разбойничьих делишках. Теперь дом Матвея охранялся строго и бдительно, а сам боярин не появлялся на улицах в одиночку, ходил лишь по открытым местам, избегая темных закоулков. Это придавало ему уверенность, что если следующее покушение будет совершено, то встретит он его во всеоружии и вряд ли позволит врагам довести свой подлый замысел до конца.

Но только заботой о собственной жизни он не ограничился. Душа его была преисполнена решимости воздать лиходеям сполна.

Перво-наперво он сел за стол и подробно изложил в письме происшедшие события, особое место уделив своим соображениям и подозрениям на сей счет. Настоятельно просил в своем послании, чтобы действия, которые предпримет уважаемая им сановная особа, были бы окружены строжайшей тайной и о них знало бы как можно меньше людей.

Подстраховавшись и очистив душу, Матвей принялся расставлять сети. Было доподлинно известно, где искать и что искать, а это уже немало. Среди ближайших слуг имел он таких, кто мог проползти ужом куда угодно, был легок и невидим, как ветер, мягок и ловок, как кошка, и от чьих ушей и глаз не скроется ничего. Не раз помогали они ему в странных и важных делах, которыми приходилось боярину заниматься на службе государевой.

Обложив «дичь» со всех сторон, Матвей теперь ждал, чем всё это кончится. И час пробил…

— Встречались они, — прошептал тщедушный, краснобородый мужичонка, появившийся в дверях комнаты. Он был самым пронырливым и хитрым шпионом, каковых только видел Матвей на своем веку. — Правда, сам лично он не приходил, человека своего присылал. Уговорились, что встретятся только вечером. На заимке у Лопушиной пустоши.

— Где эта пустошь? — спросил боярин.

— Не знаю. Но скоро узнаю.

— А зачем собираются?

— Что-то важное затеяли. Понял я так — завтра и решится, о чем они давно разговор вели.

— Что же они затеяли, поганцы? — задумчиво протянул Матвей.

Он несколько минут сидел за своим столом, неподвижно глядя куда-то вдаль и гладя пальцами усеянную драгоценными камнями рукоять своего любимого, острого, подобно бритве, кинжала. Отнял он его в схватке с басурманами — лезвия по рукоятку вошло в плечо боярина, но он сумел здоровой рукой удушить огромного, злого врага. Так тот кинжал и стал его собственностью, трофеем. Вместе со шрамом на плече.

— Родион, разузнай-ка скорее не только, где эта Лопушиная пустошь находится, но и ходы-подходы к ней разведай, места укромные. И чтобы ни одна живая душа о твоем интересе не пронюхала.

— Будет сделано, не сумлевайся.

Родион был пронырой хоть куда. Немного времени ему понадобилось разузнать все это. Выслушав вечером того же дня донесение, Матвей удовлетворенно кивнул и наградил шпиона столь щедро, что сильно удивил его.

На следующий день Матвей, Родион и еще трое здоровенных молодцов, вооруженных пистолями, алебардами, ножами, прибыли к заимке. В деле устройства засад боярин обладал большим опытом. Даже более солидным, чем атаман Роман, хотя тот славился везде именно этим искусством и слыл в нем непревзойденным. Никто сейчас, выйдя на поляну, не сказал бы, что в окрестностях притаились вооруженные люди и терпеливо ждут той минуты, когда будет подан сигнал к действию.

— Чтоб тихо сидеть и без знака не дышать даже, — еще раз погрозил боярин пальцем, после чего сам схоронился за поленницей дров и кипой разного хлама и стружек, откуда мог хорошо слышать и видеть, что происходило возле вросшей в землю, покосившейся избушки.

Времени прошло немало, но Матвей привык ждать. Пошевелиться он позволял себе только тогда, когда затечет и онемеет тело. Мысли его текли ровно, спокойно. Воспоминания, идеи о том, как лучше завершить это хитрое дело, да и просто посторонние мысли одолевали его, навевали сон. Вместе с тем он не впадал в дрему, слышал и улавливал каждое движение в лесу, каждый шорох. И дождался…

Атаман был в стрелецкой форме. Он обошел избушку, осмотрелся, нет ли какой опасности, подошел к поленнице, но спрятавшегося там боярина не обнаружил. Потом набрал сухих веток, высек кресалом искры. Немало труда ему пришлось потратить, прежде чем вверх взметнулся хилый огонек, который с каждой секундой набирал мощь, силясь разогнать сгущающуюся над землей синюю тьму.

Роман уселся на лавку перед костром и завел хорошим, густым голосом заунывную разбойничью песню, звучавшую в лесу тоскливо и тягостно. Песню об атаманше, которая не пожалела сорок православных душ, в том числе собственных родителей, всех сгубила ради шайки своей.

Вскоре появился второй человек — хмурый, взъерошенный. Он уселся на пень напротив атамана.

— Добрый вечер, Роман, — поздоровался он.

— Вечер добрый, воевода, — кивнул атаман и подбросил в костер сухих веток, от чего пламя пригасло, но тут же взметнулось вверх с новой силой.

— Прибрали братву твою, Роман, — сообщил воевода.

— Всех?

— Из логова не один не ушел. А вот с обозной засадой незадача получилась.

— Кто ушел?

— Мальчишка, худой такой.

— Гришка. От него ни пользы, ни опасности. Навязался только на нашу шею. Как все началось, сбежал, наверное, так, будто по пяткам розгами хлестали…

— Угу. И еще один ушел. Здоровенный такой. Без пальцев на руке.

— Вот это худо, — нахмурился Роман. — Грозный он, да еще разозленный. Самый опасный зверь из всей стаи. Поспешили вы его отпустить. Ох, как поспешили.

— Он нас не спрашивал, — развел руками воевода. — Ну, а ты как, добыл? Я уж наслышан о том, что ты в старостином доме натворил…

— А что делать было? Дьяк чуть весь город не переполошил. А касательно вещицы — не боись. Добыл.

— Покажь!

— Схоронил в укромном месте, чтобы в грех тебя случаем не ввести. Ты лучше свою покажь.

— Да что ты, разве я такой дорогой товар с собой потащу?

Атаман с воеводой помолчали, недовольные друг другом, проклинающие каждый в мыслях хитрость своего приятеля. Роман подкинул еще хвороста и протянул ладони к огню, будто желая согреть их от мороза. Красные отсветы падали на кожу и поэтому казалось, что руки атамановы в крови.

— Воевода, — наконец нарушил молчание атаман. — Ты знаешь, что ни мне без тебя не справиться, ни тебе без меня. Обоим ношу эту тащить надобно. Там столько всего будет, что и на двоих, и даже на сто человек с лихвой хватит. И беспокоиться о том, что один другого во сне удавит, право, не стоит. Даже чтобы нам начать — все части воедино собраны должны быть… Давай именами святыми поклянемся вместе это дело до конца довести.

— Да ты, что ль, в святые имена веруешь?.. — поразился воевода. — Хотя, правда твоя.

Двое негодяев прочитали молитву, поцеловали крест, призывая святые имена, произнесли страшную клятву… Потом атаман вынул из кармана два листочка и протянул их воеводе без особой охоты. Жадными глазами пожирая их, воевода схватил листки, разгладил, потом, крякнув, порвал подол своего богатого кафтана и зашитый в нем похожий лист нехотя протянул Роману.

— Все честно, — кивнул атаман.

— Ну, теперь Бог нам в помощь, — перекрестился воевода и снова толстыми губами прильнул к кресту.

— Не Бог, а сила нечистая — твой помощник! — крикнул Матвей.

— Боярин Матвей! — отмахиваясь, как от черта, сдавленно прошептал воевода.

— Откуда ты взялся, высокочтимый Матвей? — с ненавистью произнес Роман, зло щурясь.

— Сам Господь привел меня, чтобы ваши дьявольские планы порушить, — улыбнулся Матвей.

Видя, что атаман потянулся к эфесу сабли, боярин прикрикнул: — Не шали! Вокруг моих людей больше, чем шишек на деревьях.

— Всех порублю! — воевода обнажил свою саблю и стремительно кинулся на Матвея. За ним последовал и атаман.

Боярин уклонился от удара, потом скрестил клинки с атаманом и неожиданно с огромной силой ударил того здоровенным кулачищем в живот. Роман упал на землю — удар надолго сбил ему дыхание.

Воевода же, при всей его грузности, оказался неожиданно умелым бойцом. Первые секунды он даже наступал, ожесточенно ругаясь и брызгая слюной. Он был в великой ярости, одержимый жгучим желанием растерзать боярина — это заслонило страх. Но все же против опытного противника он долго выдержать не смог.

Матвей дрался аккуратно, хотел взять подлого предателя живьем, но в пылу схватки не рассчитал и вогнал клинок сабли по самую рукоятку в толстое брюхо воеводы. Тот секунду постоял, удивленно глядя на появившуюся на кафтане кровь, а потом рухнул на колени и безжизненно растянулся на земле.

— Вот незадача-то!.. — вздохнул Матвей.

К месту сражения бежали люди. Они были уже близко. Тут атаман отдышался и вновь схватился за выпавшую из рук саблю. С ревом кинулся в атаку.

— Не трогать его, сам управлюсь! — приказал слугам Матвей и начал наступать на Романа.

Теперь он действовал аккуратнее, а так как владел оружием значительно лучше атамана, то вскоре прижал того к избушке и крикнул:

— Бросай саблю, все кончено!

— Не брошу, пока башку тебе не снесу! — с трудом прохрипел вспотевший, покрасневший от натуги, тяжело дышавший Роман.

Матвей дождался все же момента и, когда атаман сделал глубокий выпад, сильно ударил его по клинку и выбил оружие, после чего схватил Романа крепко-накрепко и повалился с ним на землю. Вскоре изрыгающий проклятья атаман безуспешно пытался вырвать из крепких рук добрых молодцев.

— Ну, все, — устало произнес Матвей и вытер ладонью пот со лба.

Он огляделся и увидел…

Воевода полз по земле, ловя ртом воздух. На его губах пузырилась красная пена. Он должен был уже умереть, но будто какая-то нечистая сила поддерживала в нем угасающую, кончающуюся жизнь. Он полз, сжимая в пальцах измятые листки, прямо к костру.

— Стой, анафема!

Матвей кинулся к нему, но не успел. Листки полетели в огонь, и в мгновение ока тот пожрал их. Воевода оскалился в жуткой ухмылке, уронил голову и в сей миг испустил дух.

— Ха-ха! — засмеялся Роман. — Добрый хлопец оказался этот воевода. Утер тебе твой длинный нос, Матвей.

— О себе лучше подумай, покойничек. Как после пытки подыхать будешь… Тьфу! — боярин сплюнул на землю.

— Конец мне. Я потерял ее. На веки вечные. — Гришка приподнялся и сел на колени.

Он не плакал — слез не было. А было какое-то отупение и занозой засевшая в сердце боль. И прорвись эта боль наружу — затопит, погребет под собой Гришкин разум.

— Да брось, — Беспалый присел около него. — Жива она. Видишь, тела нет. Значит, в плен ее взяли.

— Казнят… Сначала пытать будут, а потом казнят.

— Баба же. Может, помилуют.

— Если помилуют, так сначала пытать будут, а потом на реку Лену сошлют. Я Варю знаю. Она не выносит боли. От пыток погибнет. Как жить? Хоть в омут…

Слова эти звучали вполне серьезно, и Сила обеспокоенно похлопал Гришку по плечу.

— Да брось ты. Какой омут? Вытащили раз твою Варвару, вытащим и другой.

— Как ее теперь вытащишь? Небось под строжайшей охраной в остроге держат.

— Это ничего. В остроге тоже двери и окна имеются. Вытащим.

— Правда? — Гришка поднял глаза, в них мелькнула искорка надежды. Он понимал, что такое дело обтяпать почти невозможно, но с надеждой, коли она согрела тебе душу, расстаться бывает ох как нелегко.

— А когда я тебя обманывал, Гриша?

— Спасибо, — вздохнул он, опуская плечи. — Спасибо, Сила. Но ведь это смертельно опасно. Ты не должен… Так ведь недолго и голову сложить.

— Я хоть раз голову свою жалел? Поэтому и живу до сей поры, что не боялся ее подставлять. Помнишь, татарин говаривал, что любой разбойник зажился на этом свете. А тебе без Варвары жизнь не в жизнь. Помогу.

— Не знаю, что бы я делал без тебя, — всхлипнул Гришка и уткнулся в широкую грудь Силы.

— Ничего, малой, — Сила потрепал Гришку по волосам и вздохнул. — Все у тебя еще устроится. Ты молодой — поживешь еще всласть. А я… Прав татарин — зажился…

— Не говори так, Сила. Это неправда.

— Ну, ладно, неправда, так неправда.

Гришка немного воспрянул духом. Они осмотрели пепелище, но ничего ценного не нашли — лишь немного еды, которой перекусили без всякого удовольствия.

— Нечего нам здесь больше делать. Могут стрельцы вернуться, — сказал Сила.

Солнце клонилось к лесу. Они обошли трясину окружным путем, ведомым только им. На соседнем острове Сила выкопал из земли туго набитый кошель, припасенный на черный день. Сегодня этот черный день настал, и деньги вскоре должны были пригодиться. Хотя бы для освобождения Варвары. Охранники ведь тоже не железные, у них тоже семеро по лавкам, да еще голова от похмелья гудит. Сделать все возможное для освобождения девушки и, если удастся, кого-нибудь из братвы — это Сила решил твердо.

— Нам бы где денек схорониться, пока не уляжется. Потом и за дело браться, — сказал Сила, вытирая о траву испачканные болотной жижей сапоги. — Придется, наверное, в лесу ночевать.

— Живет невдалеке человек один, можно у него, — предложил Гришка.

— Нет, от селений нам подальше держаться надо. Не ровен час, староста везде людей своих оставил, чтобы подозрительных забирали. Он же знает, что двое разбойников в бегах.

— Нет, это не в селе — в лесу.

— А где?

— В Седом логе.

Сила перекрестился и с опаской произнес:

— Место уж очень дурное. Слухи о нем разные ходят.

— А какие слухи о болоте нашем ходят! Ну, а мы там жили и не тужили. В Седом логе человек божий живет — от злобы людской да от длинных языков скрывается. Добрый человек, увидишь.

— Это ты о колдуне, про которого поговаривают..? — лицо Силы стало озабоченным.

Он немало был наслышан о лесном человеке. Якобы люди, кто забредал в Седой лог, никогда не возвращались назад — колдун их со свету сводил хитростью и чарами черными. И будто бы он там с чертями водку пил и в ад, как на ярмарку летал, а кто видел его да разозлил — души лишился, в камень превратился.

— Нет, лучше уж в лесу, чем к нехристю, — покачал головой Беспалый.

— Наговор, вранье все это. Он и Христа, и заповеди Его почитает. И икона со свечкой у него — с утра до вечера поклоны бьет перед ней. И не колдун он вовсе, а истинный пустынник. Его всякая тварь лесная слушается. Ему Бог силу немалую дал и острый глаз. Добрый человек.

Беспалый пожал плечами. Никого из людей на белом свете он не боялся, а вот нечистая сила, чертовщина разная приводила его в ужас. Он верил в приметы, сглазы, наговоры, как и любой русский мужик.

— Кроме того, — продолжал Гришка, — он умный совет может дать. Все, что он говорит — сбывается.

— Ну, ладно, — неуверенно сказал Сила, — ежели так, то пошли.

До лога добрались уже к ночи. В лунном свете поляна выглядела зловеще. Недобрые предчувствия Беспалого только окрепли. Он упрямо тряхнул головой.

— Не пойду туда. Чую место на самом деле гиблое.

— Да брось ты, пошли, — убеждал Гришка.

— Ни за что, — Сила перекрестился и сделал шаг назад. — Задурили тебя, Гришка. Вижу, все здесь нечистым духом пропитано.

Он беспокойно озирался, и вдруг глаза его полезли на лоб, челюсть отвисла, а рука в крестном знамении потянулась ко лбу.

— Чур, меня!

Прямо на него из леса шла белая, бестелесная фигура с развевающейся бородой.

— Чем ты напуган, добрый человек? — голос отшельника звучал мягко и немного насмешливо. — Невежливо, в дом не войдя, обратно спешить. Тем более я уже битый час стою и вас поджидаю.

— Здравствуй, дед Агафон.

— З-здравствуй, — зубы у Силы стучали, он схватил крест на своей груди и сжал пальцами так, что тот врезался в кожу.

— Да не бойся ты, — усмехнулся отшельник, — не бес я, а слуга Христов. Что-то, гляжу, встревожены вы. Небось стрельцы ватагу вашу пощипали и логово сожгли, вот и бродите вы неприкаянные.

— А ты откуда знаешь? — с подозрением осведомился Сила, наконец убедившийся в том, что отшельник — живой человек.

— Ему все ведомо, — сказал Гришка.

— Ну, все не все… И что же вы делать собираетесь? Варвару из острога освобождать?

— Собрались, — кивнул Беспалый.

Он уже решил ничему не удивляться, поверил, что отшельнику все известно и судьбы тот как по писаному читает.

— Коль тебе настоящее и будущее ведомо, то скажи — получится у нас с этим делом или на погибель идем?

— Может, и на погибель. Немного я дам за то, что затея ваша удастся. Ну как, все равно пойдете?

— А куда же денешься? — вздохнул Сила.

— Пойдем, — кивнул Гришка.

— Кто другу верен, у кого сердце любовью и верностью согрето — тому даже накрепко запертые двери открыты и все удачей завершится.

Голос отшельника звучал торжественно, и сам он был неприступен, величественен — провозвестник самой судьбы. Гришке и Беспалому стало легче от его ободряющих слов, вновь загорелась надежда, что все получится по задуманному.

— А впрочем, — сказал отшельник уже совершенно другим, простым, голосом и весело улыбнулся. — Может, никуда ходить и не понадобится…

Агафон вновь стал тем, кого Гришка знал и любил — веселым, открытым человеком, умеющим посочувствовать, любящим пошутить, способным вылечить от хвори, дать единственно верный совет.

Гришка услышал сзади шорох и обернулся. Он увидел… Навстречу им шла Варвара. В белом сарафане, с развевающимися волосами, она казалась лесной нимфой.

Когда Гришка обнимал ее и целовал, то чувствовал губами, как мокро ее лицо от слез.

— Я думала, что больше никогда не увижу тебя, — всхлипнула она.

— И я думал, что не увижу.

— Меня в логове не было, когда налетели стрельцы. В лесу была. Притаилась, видела, как по лесу ведут оставшихся. Слышала разговоры о том, что в обозе устроили засаду…

Обезумевшая от горя, Варвара вскоре оказалась у отшельника. Выслушав ее, тот вытащил серебряное блюдце, налил воду, взял Варю за ладони.

— Смотри в воду. Что видишь?

— Ничего.

— Лучше смотри.

— Лес…

— Еще?

— Я и Гришка идем по этому лесу.

— Жив он, и все будет нормально.

Перед приходом гостей отшельник напрягся, взгляд его устремился в одну точку. Он сказал:

— Сейчас они здесь будут…