Лихолетье

Глава 24

— Коллеги, а ведь ситуация уникальная, и Григорий Борисович с одной стороны прав всецело — следует отрешиться от некоторых старых представлений, хотя в моем возрасте, кхе-кхе, трудно пересматривать взгляды. Старик я уже, случаем судьбы принявший тяжкую ношу ответственности.

Вологодский нарочито покашлял — а они с Серебренниковым переглянулись, понимая лукавство Петра Васильевича. Не такой он и старый, наговаривает — всего пятьдесят пять лет, почтенный возраст, спору нет, с учетом того, что Патушинский ровно на десять лет моложе, а Ивану Иннокентьевичу вообще тридцать шесть лет. И насчет взглядов «тень на плетень наводит» — их сейчас не пересматривать нужно, все трое «областники», а внедрять в жизнь. Благо ситуация сложилась действительно уникальная — сибиряки давно хотели избавиться от диктата и назойливой опеки властей, что прежних, царских, насаждаемых Петербургом, что нынешних большевицких порядков, внедряемых уже из Москвы.

— У нас проблема, вернее исходящая угроза «справа». Выезжая из Омска, я получил замаскированное требование, пусть и высказанное весьма любезно, от представителей торгово-банкирских кругов — перенести туда, к ним, на берег Иртыша, так сказать, «столицу» Сибири. И ввести управляющими ведомств военного и финансов их представителей, которых назначат после конференции. С кандидатурами определятся, но военным «министром» видят подполковника Гришина, благодаря энергии которого осуществлено освобождение Омска, да и всего Степного края от большевиков. Иначе поддержки нашему Временному Сибирскому Правительству не будет оказано, и более того — завуалированно мне намекнули, что вскоре найдут трех других, более покладистых «директоров» нам на замену.

— Революция «буржуинов» ничему не научила, они думают, что история пойдет вспять, и они снова вернут свое положение, — Патушинский покачал головой — он ожидал чего-то подобного, но ведь не так нагло. И негромко продолжил, оглядев двух «директоров»:

— Вырвать ядовитое жало можно только одним способом — как можно быстрее ввести собственные «сибирские» деньги. И ни в коем случае не допускать появления олигархов — капитал не имеет отечества, его интересует исключительно выгода, стремление к наживе главная цель.

— Я полностью согласен, торговый и ростовщический капитал не принесет пользу, одни проблемы. Пусть занимаются промышленностью, а не спекуляциями, вкладываются в развитие любого производства. Что касается «сибирских» денег, то обязательно нужно обеспечение их курса. Потому что как только начнем печать ассигнации без «золотого содержания», начнется их быстрое обесценивание. А потому нужна национализация всех имеющихся приисков, без этого никак не обойтись.

— Национализация уже проведена большевиками, нам только нужно ее придерживаться — народ воспримет это благожелательно, хотя бывшие владельцы приисков будут сильно недовольны.

— И тогда неизбежно будет военный переворот — вы учитываете его вероятность, Григорий Борисович? Кое-где, как мне докладывали, офицеры требуют исполнения старого гимна «Боже, царя храни»!

— Такое желание имеется у многих — города переполнены беженцами из столичных регионов, которые, вне всякого сомнения, хотят вернуться домой и восстановить свой утерянный статус. А это означает неизбежную войну со ста миллионами русских крестьян ради шкурных интересов горстки тех, кто своими действиями и довели страну до революции. Но офицеры представляют угрозу, если их поддерживают солдаты, а без них ничего не выйдет у заговорщиков. Но будет лучше, если мы сформируем пару дивизий из желающих повоевать с большевиками, и отправим их на Урал — пусть воюют хоть до посинения. Но нам воевать не след, среди сибиряков такая война не вызовет одобрения. Мы просто лишимся поддержки населения! Однако войну объявлять крайне необходимо, и незамедлительно.

Патушинский остановился, посмотрел на ошарашенные лица Вологодского и Серебренникова. Усмехнулся, и негромко пояснил:

— Войну нужно объявить Германии! Тем самым мы покажем, что продолжаем соблюдать союзнические обязательства по Антанте, готовы объявить мобилизацию и отправить войска на фронт. Но только после того как получим необходимые поставки вооружения, обмундирования и боеприпасов, и никак не раньше. Пока же двинуть после сосредоточения только одну добровольческую дивизию чехов — пусть направляются к Архангельску и Мурманску, и союзники изыскивают способы увезти их из России. Вторую дивизию отправим из Владивостока, если выделят транспорты. Если нет, то придется перевозить ее в обратном порядке, это тридцать эшелонов. Но обязательно увезти в Сибирь все поставки союзников в Приморье. Без этого формировать армию невозможно. Но пока не отправлять сибиряков — не следует впадать в эйфорию от одержанных побед. И учтите — в Забайкалье еще красные, и они пока сражаются.

— Большевиков считают германскими союзниками, а потому мы можем объявить, что освобождая сибирские земли, мы тем самым вносим вклад в общую победу Антанты над державами «Четвертного союза». Однако весь вопрос в том, посчитают ли нас союзниками? Мы не можем, да и не имеем права говорить от имени всей России!

— Там посмотрим, главное объявить войну, и при этом не воевать. Да и не можем мы физически пойти на Волгу, чтобы там воссоздать Восточный фронт. Но такая угроза будет существовать в потенциале, а потому будет принята всеми противоборствующими сторонами во внимание.

— И под любым предлогом поскорее убрать за уральские горы всех недовольных созданием «автономной» Сибири.

Серебренников кивнул, прекрасно поняв замысел. Но тут же негромко добавил, он всегда был осторожным и предусмотрительным:

— В Харбине «правительство» Дербера, которое себя считает и «правомочным» и «законным». Там же «правительство» генерала Хорвата, притязания которого распространяются не только на «полосу отчуждения» КВЖД, но и на все бывшее Приамурское генерал-губернаторство. И что нам делать в такой ситуации, когда они не признают нашу власть?

— Договариваться, чего более. Однако власть будет за теми, кто освободит эти территории от большевиков. Тут как в поговорке — «кто с утра встал, того и тапки». Ни у Хорвата, ни у Дербера нет вооруженной силы, а у нас имеется армия. В виде уступки можем включить в правительство на правах управляющих, не министров, несколько их «выдвиженцев» и не больше. У нас сформировался вполне рабочий «кабинет», и незачем вносить в него политические дрязги. Будет лучше, если партийность останется за дверьми правительства. Иначе в умах начнется смута — эсеры умеют ее вносить. Да и вообще — повторю еще раз…

Патушинский остановился, понимая, что ему следует целенаправленно продолжать «долбить» в одну и ту же точку.

— Общероссийские политические партии должны быть за Уралом, тут им не место. Если нет предлога, то найти, и постараться выпроводить их из Сибири как можно скорее.

— Нас обвинят в сепаратизме…

— Есть декларация, к чему пустые обвинения. Да и не может одна-единственная общероссийская партия выступать в Сибири как главная политическая сила. Пора ее «прищемить», и начать с Дербера — у него министрами люди никак не связанные с Сибирью, за исключением одного момента, что когда-то здесь были в ссылке. Не признавать их и все — есть «сибирский союз эсеров», этого более, чем достаточно. Но можно поступить иначе — сознательно преувеличить угрозу «справа» от капиталистов и офицерства, и тем самым заставить эсеров поддерживать наш курс.

— Вы, Григорий Борисович, поступаете по Макиавелли. Доскажу за вас — «увеличив» угрозу «слева», со стороны социалистов-революционеров, которых в Омске не без оснований считают виновными в развале армии и страны, получить поддержку от влиятельных кругов «правых». Ведь так?

— А нам ничего не остается делать, Петр Васильевич, интриги и провокации тоже есть оружие. К тому же в политике всегда нужно придерживаться противовесов, чтобы не прийти к диктатуре. И если их нет, то тогда требуется незамедлительно создать. На этот счет есть мысли…

Вполне «демократическая контрреволюция» — добрая треть эсеров. Беда только в том, что социалисты-революционеры умели брать власть, вот только любое их правление заканчивалось неизбежным крахом. И входить с ними в союз другим «течениям» было опасно — заканчивалось плохо…