Лики зла

Глава 5

Натан добавил в бак кипятка так, чтобы вода стала чуть теплой. Потом он наполнил пластиковую бутылку до красной отметки, обозначающей объем в две кварты, насыпал туда же порошкового заменителя молока и плотно натянул на горлышко резиновую соску. Когда приспособление для кормления молочного теленка было таким образом готово, он вышел за дверь, направляясь к пастбищу, и у порога своего дома, можно сказать, столкнулся с подъезжающей полицейской машиной.

“Вот еще один подарок судьбы с доставкой на дом”, — подумал Натан.

Стоя на крыльце, он наблюдал, как полицейская машина остановилась перед крыльцом и из нее вышел Адам Трент, освещенный косыми лучами утреннего солнца, весь увешанный оружием и сверкающими бляхами, так что Натану даже показалось, что Трент, словно огромный магнит, притягивает металл.

Трент.

Но почему именно Трент? Почему вышло так, что расследованием по этому делу занимается человек, с которым они, мягко говоря, не были друзьями еще со школьных времен, с тех времен, когда Натан дружил с его сестрой. Должно быть, судьба. Злая судьба.

Иначе не скажешь.

В то время сестра Трента еще была нормальной или казалась такой, но и тогда уже вела себя странно — то была абсолютно раскованна, весела, то, наоборот, уходила в себя, и вытащить из нее хотя бы слово было сущей мукой. Он перестал с ней встречаться, решив, что так будет лучше для них обоих, тем более что их отношения не успели зайти далеко.

Однако все вышло ему боком. Она начала следить за ним, записывала в блокнот каждый его шаг — потом в ящике ее шкафа нашли больше десятка исписанных блокнотов. Потом она заявила всем, что он обещал на ней жениться и что она от него беременна.

До этого случая жизнь Натана Сенатры была легкой и беззаботной, словно летние каникулы или вечеринка в теплой компании, но Нэнси Трент научила его тому, что все твои слова и поступки имеют значение и за них придется рано или поздно отвечать.

Он предпринял попытку поговорить с Нэнси, напомнив ей, что между ними не было близости, но она ответила, что он лжет, и зарыдала. При этом она выглядела настолько убедительно, что он сам чуть было не поверил ей.

— Я беременна! — всхлипывая, повторяла она. — И ты отец моего будущего ребенка!

Он посоветовал ей обратиться к психиатру и ушел. Через час она попыталась покончить с собой.

С того времени и до сих пор ее рассудок так и не прояснился. Последние пятнадцать лет своей жизни она не выходила из разных психиатрических больниц. Думая об этом, Натан всегда спрашивал себя, виноват ли он. Если бы он сразу понял, в чем дело, догадался бы, что ей нужна помощь, и, соответственно, повел себя иначе в тот день, то все могло бы быть по-другому, не так печально.

Но Адам Трент за все, что произошло с его сестрой, винил только Натана и с тех пор возненавидел его на всю жизнь. Трента, конечно, можно было понять, но кому от этого легче?

Вот почему Натану Сенатре было очень неприятно, что расследование поручено Тренту, который, конечно, постарается сделать все, чтобы навсегда упрятать его за решетку. Сейчас Трент, вероятно, жалеет, что в штате Айова отменена смертная казнь.

Пока Трент приближался, его форменные ботинки и низ его синих отутюженных брюк намокли от густой росы, покрывавшей траву. Подойдя к крыльцу, он огляделся вокруг.

— Вижу, у тебя старенький “Томсон”, — сказал Трент, заметив трактор Сенатры, стоящий под навесом возле амбара, — “Трактор-убийца”. Сейчас уже ни у кого такого больше не найдешь.

Это была реплика, типичная для обитателя маленького городка, которому просто необходимо было потрепаться ни о чем, прежде чем перейти к сути дела. Но Сенатра ничего не ответил. Совершенно ясно, то, что жена обобрала его после развода, оставив без всего, в данном случае нисколько не облегчит его положения.

— Я не — хочу быть как все, — ответил Натан. Это вдруг оживило в его мозгу воспоминание, давно погребенное в глубине памяти: отец Трента погиб, когда именно такой трактор перевернулся. Причем, если он не ошибался, это случилось на глазах у Адама и его сестры. От такого, конечно, крыша могла поехать у кого угодно.

— Я разговаривал с Беверли Бейкер из бара “Фло и Эдди”, — сказал Трент, объясняя причину своего визита.

У Натана упало сердце. В глубине души он знал, что события бурно проведенной ночи когда-нибудь вызовут интерес полиции. Не знал только, как скоро это случится.

— Она сказала, что в ту ночь, когда была убита Мэри-Джейн, ты был у них.

— Так оно и было, — признался Натан, так как все равно не было смысла этого отрицать. Но только он сам хотел бы знать, в каких еще местах он успел побывать в ту ночь.

— Она еще сказала, что Мэри-Джейн тоже была у них в тот вечер.

Натан пожал плечами, пытаясь выглядеть невозмутимым. Он поставил бутылку с молоком для теленка на пол и обеими руками уперся в перила крыльца.

— Ну и что? — как можно равнодушнее спросил он.

Все, что он помнил про тот вечер, — это что он сидел в этом баре и пил виски в компании каких-то пьяниц. Он помнил, как Мэри-Джейн вошла в зал, но не больше.

— И еще она говорит, что уже часам к восьми вечера ты здорово набрался, а когда появилась

Мэри-Джейн, вы стали с ней о чем-то спорить. Когда она ушла, ты ушел вслед за ней.

“Плохи мои дела”, — подумал Сенатра. Все это больно уж смахивало на блеф. На ловушку, которую пытался подстроить ему Трент. Разве они спорили тогда с Мэри-Джейн — ведь между ними все давно уже было решено? Действительно ли он тогда пошел вслед за ней? Боже мой! А если он и вправду пошел? Способен ли он на убийство? И так ли хорошо он знает сам себя? Может быть, он именно потому ничего и не помнит, что тут сработали защитные механизмы самосохранения и он забыл именно тот эпизод, который хотел, причем совершенно искренне и начисто. Говорят, так бывает.

— Мне надо идти, — сказал Натан, беря с пола приготовленную для кормления бутылку с соской и стараясь сделать это так, чтобы Трент не заметил, как у него задрожали руки. — Мне надо работать.

— Куда ты пошел из бара? — спросил Трент, не двигаясь и не меняя позы, тем самым показывая, что разговор еще не закончен.

“Если Трент поймет, что он не в состоянии ничего вспомнить, то, несомненно, сочтет это достаточным основанием для ареста, — подумал Сенатра. — Пожалуй, придется позаботиться об адвокате, а может быть, лучше просто бежать отсюда со всех ног”.

— Я должен опросить не меньше восьмисот человек, каждый из которых в принципе мог бы видеть, куда ты тогда пошел из бара. Но пока что никто из тех, кого я уже успел опросить, не сказал, что видел тебя тогда.

— Послушай, ты, Лисий Нюх, я ее не убивал, — сказал Сенатра, стараясь придать голосу уверенность, которую в душе совсем не чувствовал.

— И еще я побывал в суде. И знаешь, что я там выяснил? Что поскольку у вас не было совместных детей, то все, что отошло к ней при разделе имущества, после ее смерти будет возвращено тебе, — сказал Трент, глядя куда-то за спину Сенатре. — И дом, и земля, и сельскохозяйственная техника.

Натан понял, что его приперли к стенке. Даже если он и не убивал Мэри-Джейн, при таком раскладе дел ему мало кто поверит.

— Давай-давай, Трент. Я ее убил, а потом сам же бросил труп в свой пруд, прямо под окнами своего дома?

— Не исключаю, что в этом и состоял расчет. “Проклятье, — подумал Сенатра, — может быть, он прав — я сам теперь не знаю, что думать и кому верить. Я не уверен даже в себе самом”.

Последняя фраза Трента было одновременно и прощанием — такова манера вести разговоры, привычная для глубинки. Через секунду он, развернувшись, уже шел к своей машине, уселся в нее, завел мотор и уехал.

В возбужденном сознании Натана Сенатры реальность смешалась с воспоминаниями. Пятнадцать лет назад, спустя несколько дней после того, как Нэнси Трент попыталась покончить с собой, Адам однажды ранним утром вот точно так же пришел сюда. Тогда, не зная, что случилось с Нэнси, Натан ожидал упреков за то, что послал сестру Трента к психиатру, но вместо этого обычно спокойный Трент вдруг ударил его по лицу. Натан упал, из носа у него потекла кровь. Разъяренный внезапным нападением, Натан вскочил на ноги, готовый вышибить из Трента душу, несмотря на то, что тот был старше и крупнее его, как вдруг Трент, весь красный от гнева, объяснил, а точнее, выплюнул Натану в лицо причину своего нападения. Представший перед внутренним взором Натана вид Нэнси, лежащей в ванне с перерезанными запястьями, был настолько яркой и впечатляющей картиной, что его руки опустились и боевой пыл разом иссяк.

Сейчас, глядя вслед удаляющейся машине Трента, Сенатра чувствовал то же, что и тогда, пятнадцать лет назад, — он разбит и унижен. Непонятно за какие грехи жизнь повернулась к нему черной стороной.

Кружка пива, которую он едва был способен удержать двумя руками, такая огромная, словно бадья, из которой он поил свой скот, была чьим-то тайным знаком. Каким-то намеком, который ему делал некто неизвестный. Это было так невероятно, нереально, что могло быть только во сне. Лучше сказать — в кошмарном сне.

Натан сидел у “Фло и Эдди”, поглощая пиво пополам с виски порцию за порцией. Мэри-Джейн тоже была здесь — громко хохотала у стойки, заказывала напитки, сорила деньгами, то есть на широкую ногу отдыхала. Рядом с ней торчал какой-то парень, но Натан не мог рассмотреть его лицо. Он вгляделся более пристально — и понял, что это Трент. Трент! Что за чертовщина!

Голос Мэри-Джейн долетал до ушей Натана, словно звон стеклянных рюмок, отдельные слова он не мог разобрать, но его мутило от ее голоса, а от злобы темнело в глазах. Все, кто был вокруг Мэри-Джейн, включая Трента, растаяли в воздухе и исчезли.

— У-у-у сука-а-а! — закричал Натан своей бывшей жене.

Она вышла из зала. Он пошел за ней следом. Он шел за ней по полутемному коридору, которому, казалось, нет конца, но вдруг он кончился глухой стенкой. Мэри-Джейн повернулась, и впервые за все то время, что он знал ее, он увидел страх в ее глазах. Она вдруг дико захохотала. Натан обеими руками схватил ее за горло, за шею, которую когда-то целовал, и сжал что было силы.

В коридоре стало темно. Он приподнял с пола ее обмякшее тело, которое казалось тяжелым, как мешок с песком, и потащил, понес, покатил его к пруду и спихнул в воду. Послышался всплеск, и тело стало погружаться на дно, провожая его из-под воды взглядом остановившихся глаз.

Натан вскочил с постели, ничего не видя в полной темноте, весь покрытый холодным потом. Пульс молотом стучал в ушах, и единственным звуком, который он мог слышать во мраке ночи, был звук его же собственного хриплого дыхания.

Он вспомнил — он сам убил ее! Это он убил Мэри-Джейн!

Примерно через час, когда вместе с дневным светом к нему вернулась способность нормально рассуждать, этот сон показался ему бредом. Для того чтобы избавиться от кошмара раз и навсегда, надо было раз по-настоящему пережить его. Так он словно бы сам промыл себе мозги.