Лили

Глава 21

– “… Жена не властна над своим телом, но муж; и жена неверующая освящается мужем верующим, иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь они святы”.

Лили закрыла глаза, не пытаясь вникнуть в смысл загадочного послания святого Павла к коринфянам и следуя лишь за приподнятыми интонациями великолепного голоса Сомса. Сильный, звучный, проникающий прямо в душу и одновременно взлетающий до немыслимых высот, этот голос наполнял громадную гостиную с высоким потолком до самых отдаленных уголков. В помещении было особенно гулко, потому что мебель вынесли, чтобы вместить около сотни гостей, теснившихся среди богато расписанных фресками стен Их лица казались Лили смутными, смазанными пятнами Она различала только устремленные на нее глаза и благодарила Бога за тонкую вуаль, венчавшую ее голову: ведь если бы гости могли увидеть ее лицо, они бы испугались, как испугалась несколькими минутами ранее жена Сомса, когда вошла в комнату Лили, чтобы предупредить ее, что все в сборе.

– Дорогая, да вы больны О Господи, Роджер не захочет откладывать церемонию – засуетилась миссис Сомс, ломая руки Лили пришлось призвать на помощь нею силу воли, чтобы успокоить добрую женщину и убедить ее, что она не больна, а лишь взволнована и что, разумеется, нет нужды откладывать венчание. Но сейчас она вновь ощутила прилив тошноты и теснее прижала к животу молитвенник, врученный ей Льюисом. Все-таки надо было заставить себя хоть что-нибудь проглотить во время завтрака, рассеянно подумала Лили. А что, если она упадет в обморок?

– “Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем”, – гремел Сомс, сверкая квадратными и белыми, как могильные плиты, зубами.

У Лили началась дрожь в коленях, на мгновение она представила себе, как легко было бы соскользнуть (Я пол прямо сейчас, у всех на глазах. Господи, что она тут делает, зачем выходит замуж за Льюиса Сомса? Не в этом ли и состоит грех, извращение, предумышленное преступление против природы? Вся ее душа восставала против этого, а разгоревшаяся в груди битва лишала ее последних физических сил. Она все еще чувствовала себя разбитой и опустошенной после мучительной ночи, проведенной с Дэвоном, однако мысль о том, что отныне ей придется добровольно отдавать свое тело законному супругу, представлялась Лили поистине омерзительным глумлением над природой.

– “Посему оставит человек отца своего и мать и удалится к жене своей, и будут двое одна плоть”.

Выбора у нее не было. Пусть это глумление над Природой, но для нее это был вопрос выживания, не больше и не меньше. Помимо замужества, перед нею было два пути: работный дом или проституция. Чтобы не выходить замуж за Льюиса, она могла бы выбрать один из них, если бы не ребенок. Оставалось одно: покориться, не думать ни о чем, пусть все идет своим чередом. Главное, не падать в обморок К счастью, она чувствовала рядом крепкое плечо Льюиса, хотя даже не замечала, что опирается на него. Сомс захлопнул молитвенник и обратился к своим “дорогим друзьям” с напоминанием о том, по какому поводу они все здесь собрались.

Это не конец света, это свадьба, повторяла она себе, бракосочетание с хорошим, порядочным человеком. Вот он взял ее за руку – наверное, отец велел ему, а она пропустила это мимо ушей. Взглянув на громадные пальцы Льюиса с квадратными ногтями, в которых утонула ее рука, Лили попыталась вообразить, как он будет прикасаться к ней в порыве страсти, и все у нее внутри сжалось. Пусть это грех, но она вспомнила о руках Дэвона, касавшихся ее прошлой ночью. Да, даже прошлой ночью, несмотря на гнев и боль, они обрели несколько мгновении истинной нежности, блеснувших среди беспросветных мучений, и не важно, что это произошло против его воли. Но он ее не любит, он сам, можно сказать, передал ее Льюису с рук на руки, без тени сожаления “Желаю тебе счастья с ним”, – вот как он сказал Его сердце навеки останется для нее загадкой за семью печатями, она никогда его больше не увидит.

Сомс продолжал рассуждать о том, что брак есть неразрывный союз, освященный словом Божьим и молитвою, торжественный обет, провозглашенный Христом, согласно словам апостола Марка, нерасторжимым, ибо “что Бог сочетал, того человек да не разлучит”, развод же равносилен прелюбодеянию. При этих словах Лили почудилось, что пронзительный взгляд серых глаз кузена Роджера проникает через скрывающую ее лицо вуаль прямо ей в сердце, в ее порочную и развратную душу “Покорись, – приказала она себе, – не думай ни о чем, просто делай, что велят. Сделай это ради ребенка” Ее ладонь, зажатая в руке Льюиса, взмокла от пота, но в то же время ее сотрясал озноб В ушах у нее зазвенело, отчаяние охватило ее Господи, похоже, она сейчас все-таки лишится чувств.

Но это не звон, сообразила Лили несколько секунд спустя, это гул голосов, перешептывание, нарастающий, все более взволнованный ропот. Но это же невозможно: неужели она сошла с ума? А может, это они сошли с ума? Как они смеют разговаривать? Неужели Сомс сказал что-то скандальное? “За отсутствием каких-либо препятствий.” – вот последнее, что ей запомнилось. Лили оглянулась на Льюиса, но он казался не менее озадаченным, чем она сама. Сомс умолк и, нахмурившись, стал вглядываться поверх их голов. Жених и невеста обернулись разом, по-прежнему держась за руки. Толпа позади них начала расступаться посредине, словно давая дорогу вновь прибывшему.

За секунду до того, как она его увидела. Лили догадалась, что это Дэвон Первым ее откликом был чистый, нерассуждающий восторг. Ее лицо под вуалью преобразилось, она едва сдержала радостный смех Он здесь, он пришел! Он спасет ее! Он был одет, как подобало торжественному случаю, во все черное, на нем даже был парик Неужели он был здесь все это время под видом гостя на свадьбе? Понимая, что приветствовал” его сейчас широкой восторженной улыбкой было бы совершенно неприлично. Лили не откинула вуаль. Она заметила, что он скользнул взглядом по их с Льюисом сомкнутым рукам, и попыталась высвободить свою, однако Льюис держал ее, как тисками – Мне известно о препятствии к заключению брака, – объявил Дэвон.

Его голос звучал небрежно, почти лениво, но тем не менее достиг ушей каждого из присутствующих на церемонии. Однако эта напускная небрежность не могла обмануть Лили; она видела страстную решимость в его глазах и ощутила ответную вспышку в своем сердце. “О, мой любимый'” – мысленно окликнула она его. На щеке у него билась жилка, и ей показалось, что это он ее услышал и посылает ответный знак – По крайней мере, мне бы это показалось препятствием, будь я сейчас на месте счастливого жениха.

– Кто вы такой? – возмутился Сомс. – Что вам здесь нужно?

– Я Дэвон Дарквелл, виконт Сэндаун, и мне известна причина, по которой юный Льюис мог бы не пожелать навек связать себя священными узами брака с этой женщиной. Хотите узнать, в чем суть?

В гостиной наступила мертвая тишина. На этот раз даже Сомс лишился дара речи. В конце концов за него ответил Льюис:

– Говорите побыстрее, что вам известно, и оставьте нас, сэр. Вас здесь никто не знает.

– Это не совсем верно, мой друг. Кое-кто из присутствующих меня знает. Прекрасно знает.

Его голос все еще звучал с прежним спокойствием, но легкая презрительная усмешка, появившаяся у него на губах, когда он произнес последние слова, заставила Лили встревожиться.

– Но вы просили меня быть кратким. Охотно исполняю вашу просьбу: поверьте, мне не меньше, чем вам, хочется поскорее покончить с этим неприглядным делом. Как по-вашему, сэр, вы женитесь на девственнице?

Все ахнули. Льюис еще крепче стиснул руку Лили; ей стало больно, но она возблагодарила Бога, потому что физическая боль на миг заглушила сердечную муку, разорвавшую ей грудь, когда все ее глупые мечты и надежды рухнули. Дэвон пришел не спасти ее, а погубить. Перед ее мысленным взором, подобно вспышке молнии, осветившей картину землетрясения, мгновенно промелькнуло все то, что должно было последовать, потом вновь наступила тьма.

– Да как вы смеете? – взревел Сомс. Его выразительный голос зазвенел от возмущения. – По какому праву вы врываетесь сюда со своими грязными намеками?

– Пусть он говорит, отец, – тихо возразил Льюис, и взволнованный ропот любопытных вновь постепенно утих.

Дэвон насмешливо выгнул бровь.

– Благодарю, – проговорил он с издевательским поклоном. – Итак, я буду краток. Исходя из предположения, что – подобно большинству мужчин – вам Вряд ли захочется в свою первую брачную ночь отведать кем-то уже надкушенное яблочко, думаю, вам будет небезынтересно узнать, что ваша нареченная – не та, кем кажется на вид. Ни в малейшей степени, если уж хотите знать. Я знаком с этой леди всего несколько месяцев и поэтому о более далеком прошлом говорить не могу. Но смею вас заверить, что еще четыре недели назад она была моей любовницей.

Сомс вышел из себя.

– Сэр! – прогремел он, подняв руку и величественным жестом указывая Дэвону на дверь. – Немедленно покиньте мой дом, иначе я прикажу вышвырнуть вас вон. Клянусь Богом, сэр, я…

– У вас есть доказательства? – перебил его Льюис.

– Увы, нет. Впрочем, могу поведать вам об одном из ее недавних похождений. Совсем недавних. Собственно говоря, я имею в виду вчерашнюю ночь.

По толпе гостей пронесся гул взволнованных восклицаний. Льюис выпустил руку Лили в тот самый миг, когда ей больше всего нужна была поддержка. Она покачнулась. Поддержка, – несомненно, временная – пришла с неожиданной стороны: Сомс крепко подхватил ее под локоть и помог удержаться на ногах. Обхватив себя руками, Лили сосредоточила все свои душевные силы на том, чтобы не потерять сознания. Это было бы слишком просто.

– Сожалею, что приходится сообщать вам об этом, – продолжал Дэвон все тем же странным, наигранно-доверительным тоном, – но лучше уж узнать правду сейчас, чем потом, когда будет слишком поздно, не так ли? Дело в том, что прошлой ночью я возлежал с вашей невестой в вашей собственной постели. То есть не то чтобы в вашей собственной, но… вы меня понимаете. Я имел ее раза три или четыре, сейчас уже точно не припомню, а на рассвете покинул комнату, воспользовавшись весьма удобным, хотя и тесноватым балконом. – Он улыбнулся и как бы мимоходом заметил:

– Если вы все же решите на ней жениться, ради вашего собственного спокойствия рекомендую начать новую жизнь в комнате, лишенной балкона.

– Лжец! – заревел Сомс.

– Отнюдь нет. Хотите, я опишу вам эту комнату? Небольшая, скудно меблированная; розовый ковер с цветочным рисунком. Белые стены, потолок простой, без лепнины. Честно говоря, лучше всего мне запомнилась кровать: дубовая, с балдахином и резным изголовьем. Ситцевое покрывало, рисунок розовый с голубым, в цветочек, если не ошибаюсь. Вы все еще мне не верите? Погодите, я чуть было не забыл. – Он сунул руку в карман жилета и вытащил что-то белое. – Прошу! Подвязка леди! Я собственноручно освободил ее от этой детали туалета. Можете убедиться, на подвязке имеются ее инициалы.

Рука Сомса безжизненно упала, лишив ее последней опоры.

"Теперь я совсем одна”, – подумала Лили.

Что ж, по крайней мере, это конец, хуже быть уже не может. Она достигла дна.

Льюис повернулся к ней:

– Это правда. Лили? Хоть слово из этого правда? Вы знаете этого человека? Он…

– Разумеется, это не правда, – вмешался Сомс, опомнившись и встав между ними. – Этот человек – лжец и скорее всего самозванец. Лили – наша родственница, дочь моего кузена. Я служитель Господа, Он благословил меня даром читать в людских сердцах, и я говорю вам: сердце этой женщины чисто. Неужели вы думаете, что я смог бы обвенчать своего сына с обыкновенной уличной дрянью? – В голосе Сомса звучала фанатичная убежденность. – Мы не верим вашей лжи, сэр. Немедленно покиньте мой дом. Венчание будет продолжено, как только эта честная девушка подтвердит нам, что она невинна. Мы поверим ей на слово. – Лили, – прогремел он, обратив на нее самоуверенный взгляд, – мы ждем от тебя правды. Скажи нам, знаешь ли ты этого человека?

– ; Да, я его знаю.

При других обстоятельствах выражение, появившееся на лице Сомса, вероятно показалось бы ей комичным, настолько явным было его запоздалое стремление задать вопрос иначе. Собрав воедино остатки сил. Лили отвернулась от Сомса и заглянула прямо в потрясенное лицо Льюиса, дрожащей рукой стащив с головы вуаль.

– Все, что он говорит, – правда. Я была его любовницей. Простите меня, Льюис, я не хотела причинить вам боль. Я хотела стать вам хорошей женой…

Она умолкла, когда Льюис, зарычав, оттолкнул ее. Руки у него тряслись от еле сдерживаемой ярости. Он повернулся к ней спиной.

Его отец тотчас же поспешил отвести его в сторону. Их тихий, напряженный разговор никому не был слышен, так как теперь уже вся гостиная гудела, словно потревоженный улей: гости все более громко и возбужденно выражали свое негодование. Лили настолько остро чувствовала на себе их жадные взгляды, будто ее выставили напоказ голой, но ни на кого из них не смотрела. Она не отрывала глаз от лица Дэвона. Даже в ту минуту, когда Льюис, прервав отчаянные увещевания Сомса, объявил, что венчание отменяется, она не могла отвести взгляд, хотя жестокое торжество в глазах Дэвона убивало ее.

Постепенно до нее дошло, что гостиная пустеет. Вдруг Лили почувствовала, как кто-то легонько тронул ее за руку, и, обернувшись, увидала рядом с собою Руфь Сомс. Бедная маленькая женщина смотрела на нее в таком замешательстве, что Лили невольно протянула к ней руку и прошептала: “Простите меня”. Огорченно покачав головой, Руфь открыла было рот для ответа, но Лили так и не суждено было узнать, что она хотела сказать, потому что Льюис решительно оттолкнул их друг от друга, и миссис Сомс, боявшаяся сына не меньше, чем мужа, вышла молча из комнаты.

Прекрасно понимая, что с Льюисом объясняться бесполезно. Лили решила просто ждать. Этим утром, надевая красивый светло-зеленый свадебный наряд, она выглянула в окно и отметила, что погода стоит как по заказу: солнце светит ярко, на небе ни облачка. Теперь же, ничуть не удивившись, она увидала сквозь высокие окна гостиной, что небо потемнело, а внезапно поднявшийся ветер подхватывает и гонит тучами опавшую листву. По иронии судьбы погода переменилась, чтобы должным образом отметить крушение ее свадебных планов.

Льюис судорожно сжимал и разжимал кулаки. Повернувшись спиной к Дэвону, он прошипел ей в лицо:

– Лили Трихарн, вы обесчестили мой дом и покрыли мою семью позором. Покиньте этот дом, отныне вы для нас мертвы. Но знайте: гнев Божий обрушится на вас и покарает. Его суд скор и справедлив. Вон, шлюха! Грязная, блудливая сука…

В глубине души она не верила, что он ее ударит, хотя он потрясал кулаками у самого ее лица, и все же перевела дух с облегчением, когда Дэвон схватил его за воротник и оттащил назад, прервав гневную тираду.

– Погоди, свояк, а разве для меня у тебя не найдется слов обличения? Не очень-то это справедливо с твоей стороны, старина Льюис! Девице как-никак нужен напарник, чтобы быть грязной, блуддивой сукой… А может, папаша позабыл тебе про это растолковать?

– Негодяй! Дьявольское отродье! Убирайтесь из моего дома оба! Эй, что вы делаете? Стойте! Прекратите, я вам говорю…

Толкая в грудь, Дэвон заставил Льюиса задом отступить к дверям.

– Уходи, Льюис, – сказал он тихо. – Через две минуты я уйду. Но пойми, дружище, сперва мне надо переговорить с Лили.

– Нет, вы…

– Две минуты, – и, сопроводив свои слова энергичным толчком, Дэвон закрыл дверь у него перед носом.

Лили взглянула на крошечный диванчик-визави – единственное место для того, чтобы присесть, оставленное в гостиной, видимо, для кого-то из пожилых гостей. Но он стоял у окна на другом конце комнаты, куда ей было не добраться, не рискуя упасть по дороге, поэтому она отошла назад и прислонилась спиной к стене, обшитой дубовой панелью в человеческий рост. С видом победителя Дэвон не спеша двинулся к ней, засунув руки в карманы. Она знала, что этот легкомысленно-веселый вид является лишь маской, на самом деле в его поступках никогда не было ничего легкомысленного. Он остановился перед нею и оперся рукой о стену. Лили ощутила исходящую от него угрозу, но не испугалась. Ей больше нечего было бояться.

– Извини, что так вышло со свадьбой, – бросил он, улыбаясь с фальшивым участием. – Но насчет Льюиса я был не прав: он законченный болван, и слава Богу, что ты от него избавилась. Так что ты теперь будешь делать, а?

Лили промолчала.

– Я полагаю, так или иначе, ты выкарабкаешься. Гадюки живучи.

Не гордость, а оцепенение удержало ее от слез. Смотреть на него было мучением, но она хотела знать ответ. Проглотив ком в горле, Лили сумела произнести единственное слово:

– Зачем?

Постепенно выражение его лица изменилось. Коварная ухмылка сменилась лютой ненавистью, под которой угадывалось глубоко затаенное горе.

– Клей, – ответил он глухо. – Ему не лучше. Лили. Наверное, сейчас он уже мертв. Я сидел возле него целый месяц, но он так и не очнулся. Доктора говорят, что он безнадежен. – Дэвон что-то вытащил из кармана и протянул ей. – И это ты его убила.

Лили развернула истертый листок. Колени у нее подогнулись, она с трудом удержалась на ногах, опершись о стену всем телом, и бессильно уронила руки. Глаза закрылись сами собой, гул в ушах превратился в оглушительный рев. “Лили стреляла”. Кровь отхлынула от ее лица, она выглядела так, словно уже была мертва. Но дурнота прошла. Лили не упала в обморок – даже в этой милости ей было отказано. Придя в себя, она сложила руки на животе, словно хотела защитить свое дитя, и облизнула пересохшие губы.

– Почему же ты просто не убил меня? – прошептала она.

Дэвон наклонился ближе к ней, и Лили поняла, что он не расслышал. Боль в горле мешала ей говорить, но она повторила свои слова.

– Я хотел. Все еще хочу. Но так даже лучше. Лили больше не могла на него смотреть и догадалась, что он уходит, лишь услыхав его шаги, заглушенные ковром. Секунду спустя дверь открылась с легким щелчком, а потом она поняла, что осталась одна. Медленно, плавно, Лили соскользнула на пол.

Она обхватила колени руками и стала покачиваться, борясь с тошнотой, которую вызывал у нее приторный и неотвязный запах цветов. В доме царила зловещая тишина. Прижавшись щекой к колену, Лили слышала, как стучит кровь у нее в ушах, как она пульсирует в запястьях. Внутри ее еще одно маленькое сердечко билось, как испуганная птичка, внутри ее была другая жизнь, хрупкая, беспомощная, невинная. Отныне ее долг, ее последний и единственный долг – спасти ребенка. Поэтому Лили отринула мысли о самоубийстве. И только поэтому, дав себе лишь несколько кратких минут отдыха, она поднялась на ноги и в тихом, лишенном каких-либо мыслей полузабытьи, осторожно ступая, вышла из гостиной.

В доме было так тихо, что он казался покинутым, но Лили знала, что это не так. Она остановилась у подножия лестницы и заглянула в темный пролет. Вчера вечером на этом самом месте Льюис сделал ей выговор за то, что она слишком развязно ведет себя с мужчинами. В горле у нее поднялся истерический смех, и ей пришлось зажать рот рукой, чтобы удержать его. Чего от нее теперь ждут: чтобы она просто ушла, не сказав ни слова? Лили крикнула: “Прощайте!” – в гулкую пустоту, поражаясь тому, как сильно и звонко прозвучал ее голос, пересекла холл и вышла через парадную дверь.

Ветер швырнул ей в лицо песок, смешанный с золой, как только она переступила порог. Ее взгляд тотчас же упал на скомканный тряпичный сверток, лежавший у подножия невысокого крыльца. Подойдя ближе, она узнала свое старое платье, то самое, что было на ней три недели назад, в день приезда. Лили наклонилась и подняла сверток с платьем, сразу нащупав внутри свои старые грубые башмаки. Прижимая сверток к груди, она оглянулась на фасад дома. Черные пятна окон казались пустыми глазницами, но их вид не обманул Лили: она чувствовала, как ее пожирают чьи-то жадные любопытные взгляды. Она равнодушно отвернулась и побрела по дорожке, спотыкаясь на комьях засохшей грязи в своих нарядных свадебных туфельках на высоких каблучках. Первые тяжелые капли дождя упали на дорогу. Сама того не зная, Лили шла прямо к Дартмурским торфяным болотам.