Часть первая
СЛУЖАНКА
Глава 1

– Вот негодница!

Лили отдернула руку от раскалившейся докрасна ручки вертела и замахала пальцами в сизом от чада воздухе.

– Ой-ей-ей! – взвизгнула она тихонько, чтобы не услыхали гости.

Прижав обожженную руку к груди, девушка крепко зажмурила наполнившиеся слезами глаза. Чувство жгучей досады пронзило ее подобно острому клинку, на мгновение вытеснив даже боль. В такие минуты приходилось только сожалеть, что ей неизвестны более крепкие выражения.

Окорок был погублен безвозвратно, даже жир на подставленной снизу сковородке превратился в засохшую корочку угля. Фанни, разумеется, нигде не было видно: двенадцатилетняя служанка, “мастерица на все руки”, должно быть, ушла домой, насадив мясо на вертел и поставив его на огонь. Очевидно, она полагала, что вертел будет вращать себя сам. “Бездельница на все руки” – вот как ее следует называть! – подумала Лили, кипя от возмущения. – Но, Боже милостивый, чем же прикажете их теперь кормить?"

Она обмотала руку мокрым полотенцем и рукавом вытерла слезы. Проверять кладовую бесполезно: там не осталось ничего съестного, кроме пары яиц да банки лимонного маринада. Незваные гости, как никто, умеют опустошать кладовые, особенно если те и так не ломятся от изобилия. А теперь, спустя три обеда, два ужина и Бог знает сколько завтраков и полдников, кошелек Лили тоже был пуст.

Ничего не поделаешь, придется им сказать. Кто знает, может, на сей раз они для разнообразия соизволят угостить ее обедом? Лили размотала полотенце, подула на вздувшийся волдырь, затянула потуже узлом на затылке свои непокорные темно-рыжие волосы, расправила плечи и поднялась по истертым каменным ступеням из подвала в гостиную на первом этаже. В дверях она помедлила. Прежнее раздражение мгновенно охватило ее с новой силой. С номером “Монитора” в руках, единственной городской газеты Лайм-Риджиса, преподобный Роджер Соме сидел у огня в старом кресле ее отца, поставив ноги в домашних туфлях на каминную решетку и потягивая бокал испанской мадеры. “Последний бокал мадеры, – мстительно отметила про себя Лили. – Хоть бы ему понравилось. Больше-то все равно нет и не будет. Любопытно, почему его Бог столь снисходительно взирает на пристрастие своего служителя к спиртному?” Впрочем, она тут, же одернула себя, напомнив, что не следует осуждать ближнего, но все же вынуждена была признать, что не испытывает симпатии к Сомсу, хотя он и доводится ей… Лили и сама не могла бы точно сказать кем. Соме приходился троюродным братом ее отцу, но означало ли это, что теперь он ее троюродный брат или все-таки четвероюродный, а может быть, внучатый дядюшка? Однако все это было не так уж и важно, суть дела заключалась в том, что Соме был ее единственным родственником, душеприказчиком и распорядителем имущества ее отца (если, конечно, наследство, состоящее главным образом из долгов, можно назвать имуществом), а главное – на ближайшие тринадцать месяцев – ее законным опекуном.

Еще более туманным представлялось ей родство с Льюисом, сыном Сомса. Сейчас он расположился за ее небольшим письменным столом и торопливо водил по бумаге гусиным пером. Интересно, что он пишет? Проповедь? Трактат о благочестивом и богобоязненном поведении? И опять Лили одернула себя: у нее не было никакого права насмехаться над ним. Возможно, Соме и вправду лицемер (она еще не решила, так это или нет), но его сын Льюис – человек по-настоящему набожный, всей душой преданный церкви. Странно, но к нему она тоже не испытывала симпатии и ничего не могла с этим поделать.

Преподобный Соме оторвал взгляд от газеты.

– Ах это ты. Лили. Обед готов?

– Кузен, – заикаясь, проговорила Лили, не в силах назвать его Роджером, хотя он не раз призывал ее к этому, – мне ужасно жаль, но в кухне… кое-что случилось. Несчастье, понимаете? Обед испорчен, – призналась она, разводя руками.

Искра раздражения промелькнула в его холодных серых глазах, но он искусно скрыл ее за полной понимания улыбкой.

– Это не важно, дитя мое. Войди, прошу тебя, нам надо поговорить.

"Как это возможно?” – в отчаянии спросила себя Лили. Двое суток они только то и делали, что разговаривали! Еще два дня назад она и не предполагала, что у нее есть два кузена в Эксетере, причем один из них по закону является ее опекуном. И вот теперь ее с бесцеремонным упорством принуждали к браку с человеком, которого она не только не любила, но которого даже и не знала. Может, она слишком вежлива с ними? Как вдолбить им, что “нет” означает “нет”?

Лили с неохотой вошла в комнату, держа руки в карманах поношенного утреннего платьица.

– Если это по поводу Льюиса и меня… Соме, крупный коренастый мужчина, весь какой-то квадратный, с крупными костистыми руками, поднялся с кресла. Тело у него было массивное, грубое, словно вырезанное из куска древесины. Нет, не вырезанное, а скорее вырубленное топором. Однако одежда на нем была дорогая и прекрасно сшитая; по мнению Лили, это невольное франтовство больше, чем что-либо другое, свидетельствовало о его искренней преданности служению униженным и обездоленным. Его седые волосы, разделенные посредине пробором, завитые и уложенные аккуратными небольшими колбасками, спускавшимися на уши, были сзади заплетены в косичку. Короткая толстая шея и тяжелый, с проступающей синеватой щетиной подбородок делали его похожим на быка. Даже зубы у него были квадратными.

– Девичья скромность – свойство весьма похвальное, – объявил он, прерывая ее в своей громогласной, но в то же время тягучей и плавной манере проповедника (грешники, наверное, так и падают на колени при звуках этого голоса, подумала Лили, или живенько лезут в карман за пожертвованиями). – Природная сдержанность весьма к лицу юной христианке, ее следует всячески поощрять. Поверь, я очень ценю в тебе эти качества, однако мудрость и смирение являются еще более высокими добродетелями, и юная душа должна стремиться обрести их прежде, чем перед нею распахнутся врата рая. Идем, дорогая моя, настал час молитвы.

Он протянул к ней крупные, покрытые волосами руки и наклонил голову.

"Чтоб тебе сгореть!” – в сердцах подумала Лили.

Она бросила взгляд на Льюиса, который в эту минуту как раз поднимался из-за стола, явно намереваясь присоединиться к ним в общей молитве. В груди у девушки медленно, точно солдат, неохотно подымающийся в атаку, заранее обреченную захлебнуться, закипало возмущение.

– Кузен Роджер, боюсь, я невольно ввела вас в заблуждение. Клянусь, это вышло непреднамеренно, безо всякого злого умысла. Вы оказали мне большую честь, предложив вступить в брак с Льюисом, – тут она со смиренной (как ей хотелось надеяться) и умоляющей улыбкой повернулась к младшему из своих кузенов, – но этой свадьбе не бывать.

– Почему?

Соме буквально выпалил это слово. Может, он наконец-то потерял свое треклятое самообладание, выводившее ее из себя? Может, теперь им обоим удастся отбросить условности и поговорить начистоту?

– Потому что мы друг другу не пара.

– Почему?

Вот это другой разговор! И все же вежливость стала для нее укоренившейся привычкой, от которой не так-то просто было отказаться.

– Потому что я этого не стою. Льюис выше меня во всех отношениях и особенно в том, что касается духовности. Он заслуживает такой жены, которая дополняла бы его духовную сущность и поощряла к достижению новых высот. Ему нужна женщина, равная ему по положению, которая могла бы…

– Лили, Лили, – перебил ее Соме, укоризненно покачивая своей крупной головой. – Ты рассуждаешь о том, что нужно Льюису, так, будто ответ на этот вопрос известен тебе лучше, чем Господу нашему. Но вопрос в том, что нужно тебе?

"Деньги”, – подумала она. Ровно столько, чтобы протянуть, пока ей не исполнится двадцать один год. Тогда она вступит в права владения своим крошечным “состоянием” и сможет до конца дней жить пусть бедно, но зато своим умом, по своей воле, ни за кого не выходя замуж!

– Вот видишь, у тебя нет ответа. Зато я знаю, что именно тебе нужно.

– Неужели?

Впервые в ее голосе послышалась дерзкая и непочтительная нотка, и Лили мысленно дала себе слово впредь ничего подобного не допускать. “Никогда не сжигай мостов” – такова была одна из заповедей ее отца, одна из немногих, которым можно было следовать в реальной жизни. Если она позволит усталости и раздражению взять над собой верх, ей ни за что не добиться своей цели, а именно сплавить этих господ из дома самым деликатным и учтивым, подобающим настоящей леди образом, чтобы у них не возникло и тени подозрения в том, что их выпроваживают. Ей очень хотелось, чтобы они уехали, но и сохранить с ними хорошие отношения было необходимо.

– Что тебе нужно. Лили, гак это направляющая рука. То, чего – увы! – тебе так не хватало до сих пор в твоей жизни. Мой кузен оставил по себе возмутительную память. Когда твое упрямство заставляет меня терять терпение, я вспоминаю о том, какую жизнь тебе приходилось вести, и мой гнев пропадает: я тебя прощаю.

Пальцы Лили невольно сжались в кулаки. Самодовольная скотина! Да как он смеет так отзываться о ее отце?

– С настоящей минуты я намерен в полном смысле слова стать твоим опекуном, а главное – духовным наставником.

Она предприняла еще одну отчаянную попытку овладеть собой.

– Благодарю вас. Вы очень добры, и мне, конечно, необходимо… духовное наставничество. Я совсем не против любых наставлений, какие вам угодно будет мне дать. Но что касается моего брака с Льюисом, честное слово, это просто невозможно. Мы с ним едва знакомы, мы только что встретились…

– Поверь мне, дитя мое, у меня больше оснований судить об этом, чем у тебя. Но довольно разговоров, мы и так уже потратили слишком много времени. Меня ждет многочисленная паства, мои прихожане нуждаются в моем духовном и нравственном руководстве. Я могу остаться здесь только до завтрашнего вечера.

Лили постаралась скрыть вспыхнувшую в сердце радость.

– Нет никакого смысла откладывать свадьбу, – продолжал между тем Соме. – Завтра ты отправишься вместе с нами в мой дом в Эксетере (в конце концов, срок аренды этого дома все равно истекает через месяц). Через три недели состоится церковное оглашение, после чего можно венчаться. Церемония пройдет у меня дома. Разумеется, я сам ее проведу. Вы с Льюисом будете жить у нас в доме, по крайней мере первое время, пока не…

– Кузен, прошу вас… вы меня неверно поняли! Я не давала согласия на этот брак!

Надменно-снисходительное выражение изменило ему лишь на мгновение.

– Подумай, Лили, – вкрадчиво и тихо произнес Соме. – Что тебе еще остается? У тебя нет средств содержать себя, а стало быть, нет и иного выбора.

"Ах ты, гнусный, самодовольный лицемер!…” – Лили опомнилась, набожно сложила руки и опустила взор долу.

– Вы совершенно правы. Но я надеялась, что вы могли бы помочь мне несколько иным способом. Мои потребности очень скромны, я почти ничего не прошу. И мне известно, что вы человек щедрый. Если вы в качестве распорядителя имущества моего отца одолжите мне весьма незначительную сумму на любых приемлемых для вас условиях, пока его завещание не вступит в силу…

– Ха!

Она вскинула голову. Ей показалось, что в глазах у Сомса промелькнуло злорадное удовлетворение, словно он только что решил, что его вновь обретенная кузина ничем особенно не отличается от него самого. Но странное выражение тотчас же исчезло.

– Речь сейчас идет не о моей щедрости, – возразил Соме. – Мы говорим о воле Божьей.

Лили моргнула, чтобы скрыть досаду. Это уж ни в какие ворота не лезет!

– Но мне казалось, что воля Божья в подобных делах – тайна за семью печатями для простых смертных.

– Как правило – да. Но не в этом случае.

– Но почему?

– Потому что мне было видение. Господь явил мне образ воли Своей, и я ясно узрел всю уместность и правильность вашего союза с Льюисом. А теперь помолимся.

Не обращая внимания на сопротивление, он взял Лили за обе руки, вложил одну из них в руку Льюису и опустился на колени. Льюис последовал его примеру, и Лили ничего другого не осталось, как тоже встать на колени на выношенном ковре перед камином. Рука Сомса, державшая ее обожженную руку, причиняла ей мучительную боль, но, когда она попыталась высвободить свою ладонь, он лишь сжал ее еще крепче.

– Боже Всемогущий, к Тебе взываем! Обрати взор Твой на Лили Трихарн, ничтожную рабу Твою, и ниспошли ей мудрости познать волю Твою и смирение принять ее, не ропща. Яви ей ужасные последствия ее гордыни и греховность ее высокомерия и в бесконечном милосердии Своем даруй ей прощение. Открой этой женщине, недостойнейшей из дщерей Твоих, каково отмщение за грехи и воздаяние за себялюбие.

Это было только начало, но Лили больше не слушала. Наконец Соме умолк. Она скосила глаза на Льюиса. Он склонил голову, его глаза были закрыты; подобно своему отцу, он, казалось, душой и телом погрузился в молитву. “Что у него на уме?” – с тоской спросила себя Лили, вглядываясь в его окаменевшее, лишенное всякого выражения лицо и упрямо сжатый рот. Как и его отец, Льюис выглядел тяжеловесным и неуклюжим, сходство между ними было просто разительным, хотя у сына волосы были подстрижены в кружок, как у простого работяги (правда, проливающего пот свой на нивах Господних). За то короткое время, что они были знакомы, он ни разу не обратился к ней прямо, да и вообще открывал рот лишь для того, чтобы вторить отцу. Лили поняла, что Льюис так же решительно настроен в пользу этого нелепого брака, как и Соме, но тем не менее он не выказал ни малейшей склонности к ней, ни как к другу, ни как к женщине. Почему же они настаивают на женитьбе? Отец оставил ей в наследство жалкие крохи, так что деньги тут ни при чем. Может, Сомсу и вправду было видение? Она слышала, что подобные вещи иногда случаются, но… почему-то не могла заставить себя в это поверить.

У Лили начала ныть поясница, а за нею и вся спина, лопатки свело судорогой. Громадная лапища Сомса еще крепче сжала ее ладонь. Девушка поморщилась, но решила перетерпеть: ей показалось, что он собирается вот-вот подняться с колен.

Увы, она ошиблась.

– О Боже, Ты источник мудрости и силы, – провозгласил Соме, после чего перечисление ее прегрешений возобновилось.

Время от времени он останавливался, и в душе у нее вспыхивала надежда, что это уже конец, но всякий раз он вновь начинал с самого начала с неослабевающей силой, приводившей ее в замешательство. Вот часы на каминной полке пробили два. Наконец Лили поняла, что еще минута стояния на коленях, и ее кости просто не выдержат. Она испугалась, что вот-вот расплачется. В конце одной из затянувшихся пауз, прежде чем Соме успел выговорить что-то еще, помимо “Услышь нас, о Всемогущий…”, девушка выдернула руки из вспотевших от усердия ладоней отца и сына и, с трудом разминая затекшие ноги, поднялась с колен.

– Прошу прощения, но все это бесполезно! Она прижала саднящую от ожога руку к груди, стараясь удержать слезы смущения, досады и боли. Оба они подняли к ней лица с совершенно одинаковым ошеломленным выражением, а Лили сделала шаг назад, чтобы быть от них подальше.

– Мне очень жаль, но это невозможно. Я не могу выйти за вас замуж, Льюис: я не люблю вас, а вы не любите меня. Прошу вас, постарайтесь понять: ни к одному из вас я не хотела бы проявить неуважение, и… и уж тем более по отношению к Господу. Но видение было вам, кузен Роджер, а не мне, и никакие наши молитвы не в силах этого изменить.

Отец и сын медленно распрямили ноги, по-прежнему не сводя с нее глаз, и Лили ощутила необходимость продолжить свои объяснения.

– Как служители церкви, вы знаете, что брак есть священный союз: в него нельзя вступать легкомысленно, не взвесив все заранее. И разве вы не согласны со мною в том, что между мужчиной и женщиной должно быть как можно больше общего, если им предстоит столь ответственный совместный шаг? Но меня с Льюисом, помимо уважения, надеюсь, взаимного, ничто больше…

– Льюис, выйди из комнаты и оставь меня наедине с Лили.

Лили широко раскрыла глаза от удивления. Даже Льюис казался огорошенным, но после минутного колебания повиновался и закрыл за собою дверь.

Соме повернулся к ней. Лили ощутила всю силу его воли, направленную на нее, и постаралась встретить ее стойко. Мысль о Давиде и Голиафе пронеслась у нее в голове. Вообще-то библейские притчи нечасто приходили ей на ум, но сегодня выдался на редкость удачный для них день. Взгляд ее остановился на золотой булавке с бриллиантом, утонувшей в пене белоснежных кружев жабо Сомса. Несуразность этого украшения помогала ей видеть в нем обычного человека, а не живое воплощение Гласа Божьего, и Лили решила, что эта мысль поможет ей одержать победу в предстоящем поединке.

Наконец Соме заговорил, его голос зазвучал тихо, даже обыденно, и это придавало словам кузена особенно зловещий смысл.

– Ты должна выйти замуж за Льюиса, Лили. Такова воля Божья. Если ты откажешься, тебе придется об этом пожалеть, об этом я позабочусь. Такова жизнь.

Лили сразу почувствовала угрозу.

– Что же вы собираетесь делать? – спросила она, непроизвольно вытягивая руки по швам под его пристальным взглядом.

– Даю тебе последний шанс. Ты выйдешь замуж за моего сына?

– Прошу вас…

– Ты выйдешь за него замуж? Она с трудом перевела дух, стараясь не дрогнуть под его грозным взором.

– Я не могу, – тихо ответила Лили.

Не сводя с нее глаз, Соме сунул руку в карман жилета. Тысяча зловещих предположений пронеслась у нее в голове, пока он доставал плоский кожаный бумажник и вытаскивал оттуда всю имевшуюся внутри наличность – толстую пачку банкнот.

– Вам не удастся меня подкупить! Я не возьму денег, – возмутилась Лили.

Он усмехнулся холодно и загадочно, потом, склонившись над каминной решеткой, принялся шевелить кочергой тлеющие угли, чтобы они разгорелись пожарче, и наконец, пока Лили следила за ним, открыв от изумления рот, бросил в огонь всю пачку. Она тотчас же задымилась.

– Перестаньте, что вы?… Ваши деньги! Преподобный Соме, что вы наделали?

Девушка в ужасе подскочила к камину. Банкноты, лежавшие в самой середке, еще не занялись, может, ей удастся их спасти? Но он подтолкнул их кочергой, и они вспыхнули ярким пламенем. А потом ничего не осталось, даже пепла. Лили смотрела, не веря собственным глазам.

– Льюис!

Почти тотчас же дверь, ведущая в холл, отворилась, и ее младший кузен вошел в комнату.

– Да, отец?

– Пойди позови констебля. Лили украла все мои деньги. Больше семидесяти фунтов.

Льюис не тронулся с места; судя по виду, он был поражен не меньше, чем сама Лили.

– Но, отец… Разве это возможно? Вы уверены?

– Я совершенно точно знаю, что это она. Сегодня утром я оставил бумажник на каминной полке. Он пуст – вот погляди. Здесь никого, кроме нас, не было, значит, это она, больше некому.

Лили и Льюис заговорили одновременно.

– Ступай! – громовым голосом приказал Соме, заглушая всяческие возражения. Льюис повернулся и вышел.

"Это ужасный сон, – подумала Лили, услыхав, как открылась и вновь закрылась входная дверь. – Этого не может быть”.

Соме сделал несколько шагов и встал между нею и дверью.

– Вот теперь самое время переменить решение, Лили. Если ты это сделаешь, я просто скажу констеблю, что ошибся.

– Вы не посмеете!

– В противном случае я велю ему посадить тебя в колодки. Он выполнит приказ незамедлительно, одного моего слова будет довольно. И если по окончании суда тебя посадят в тюрьму или сошлют на каторгу, считай, что тебе повезло. Скорее всего тебя повесят.

– Это и есть воля Божья?! – вскричала Лили. Возмущение в ее душе победило страх. – Да вы с ума сошли!

– Это и есть воля Божья. Покайся, Лили Трихарн. Гордыня и тщеславие суть грехи твои тяжкие, за них душе твоей суждено вечно гореть в аду! – Его глаза сверкали, брызги слюны разлетались изо рта при каждом слове. – Покайся! На колени! Моли Бога о пощаде.

Прежде чем она успела сделать хоть шаг, он схватил ее за плечи и силой заставил снова встать на колени, а следом за нею и сам плюхнулся на пол, крепко держа ее за руки, и начал молиться.

Теперь в его голосе слышалось настоящее бешенство, слова превратились в завывания. Лили изо всех сил пыталась высвободить свои руки, но Соме их не отпускал. Ни о чем больше не думая, действуя по наитию, она впилась зубами в тыльную часть одной из здоровенных лапищ. Он прорычал ругательство и разжал руку. Ей удалось встать на ноги и распрямиться, но его пальцы, точно змеи, обвились вокруг ее лодыжки. Он резко дернул, и она упала прямо на него. Когда Лили закричала, Соме зажал ей рот широкой, как лопата, ладонью, и ей опять пришлось пустить в ход зубы. Он отдернул руку, а она, извернувшись, уперлась ему в грудь обеими руками и оттолкнула что было силы. Толчок застал Сомса в неустойчивом положении, пока он поднимался с пола. Проповедник покачнулся и рухнул, с глухим стуком ударившись о каминную полку. Лили поняла, что это и есть путь к спасению, вскочила на ноги и бросилась к двери.

На полпути она остановилась и обернулась, пораженная тем, что он ее не преследует. Соме лежал, простертый на ковре у камина, глаза его были открыты, а по левому виску медленно стекала ярко-красная струйка крови.

Лили закричала от ужаса.

Больше всего на свете ей хотелось бежать отсюда со всех ног, однако она заставила себя вернуться и, опустившись на четвереньки рядом с ним, попыталась коснуться его шеи. Руки у нее так тряслись, что пришлось поддерживать одной рукой запястье другой. Пульс ясно прощупывался: сильный, хотя и неровный. После этого ее собственное сердце как будто забилось вновь.

Ноги Сомса были неестественно подогнуты, словно подмяты его тяжелым телом. Лили распрямила и вытянула их, ужасаясь их свинцовой тяжести. Он дышал, но его лицо было пепельно-серым. Она осторожно потрясла его за плечо.

– Кузен! Преподобный Соме!

Никакого ответа. Очнется ли он? А может, он умирает? В любом случае теперь ее обвинят в покушении на убийство.

Лили выпрямилась, обхватив себя руками, чтобы унять дрожь. Что же ей делать? Констебль вот-вот придет. Она, конечно, расскажет ему все как есть. Не может же он подумать, что она и в самом деле пыталась убить своего кузена? А вдруг он ей не поверит, что тогда? Если бы у нее были здесь близкие друзья или родственники, если бы хоть кто-нибудь мог замолвить за нее словечко! Девушка вытерла слезы, катившиеся по щекам.

– Боже милостивый! – прошептала она, чувствуя, как внутри у нее волной поднимается панический страх, и опять наклонилась к кузену. – Боже, помоги мне!

Несколько сильнейших ударов сотрясли входную дверь, и Лили выпрямилась, как будто ее хлестнули кнутом.

– Откройте!

Мужской голос, властный и грубый. Но они не смогут войти, пока она их не впустит, – дверь захлопнута. Лили, пятясь, вышла из комнаты, по-прежнему не сводя глаз с Сомса, словно ожидая, что даже сейчас он может в любую минуту вскочить и схватить ее. В темном холле она остановилась, прислушиваясь ко все более громкому и нетерпеливому стуку, доносившемуся снаружи. Одной мысли о людях, толпившихся за дверью, было довольно, чтобы приковать ее к месту.

– Это полиция! Откройте, именем закона! Лили повернулась кругом, подхватила юбки и бросилась бежать.

Вниз по ступеням в подвал и через кухню к черному ходу, выбивая паническую дробь каблучками по каменным плитам пола. Оказавшись за дверью, она опрометью кинулась через крошечный задний дворик в переулок. Бахрома шали зацепилась за петлю калитки: пришлось остановиться, чтобы ее распутать, удерживая рвущийся из груди крик отчаяния. Несколько детишек, прервав игру в кошки-мышки, уставились на нее, когда она торопливо прошмыгнула мимо.

– Мисс Трихарн! – окликнул ее один из малышей, черноволосый мальчуган, привыкший видеть свою хорошенькую новую соседку с неизменной приветливой улыбкой на лице. Но она даже не оглянулась.

Когда дети скрылись из виду, Лили вновь пустилась бегом. Незаметно для себя она очутилась в районе порта, в сплошном лабиринте темных переулков, совершенно ей незнакомых, и вскоре сбилась с пути. Вслед ей огрызались и лаяли собаки, гоня ее прочь со своей территории. Мужчины глазели на нее, но она упорно продвигалась вперед, опустив голову и стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Наконец она выбралась на широкую, оживленную и хорошо знакомую улицу. Яркий свет послеполуденного солнца ослепил ее. Лили покрыла голову шалью и решительным шагом направилась подальше от залива, глядя прямо перед собой и делая вид, будто спешит куда-то по важному делу. Стук собственного сердца казался ей оглушительным.

Впереди она увидела вместительную карету, стоявшую у дверей трактира. Поравнявшись с нею, Лили поняла, что это почтовый дилижанс. Седовласый возница закинул наверх последний узел багажа и пнул сапогом заградительную решетку.

– Погодите!

Он замер и посмотрел на нее.

– Возьмете еще одного пассажира?

– Возьму, если без багажа.

– У меня нет багажа…

Она вдруг поникла. Денег у нее тоже нет! Но тут Лили вспомнила и сунула руку в карман платья.

– У меня три с половиной шиллинга. Куда вы могли бы меня доставить?

Он почесал бороду и прищурился.

– Три с полтиной? До Бриджуотера хватит.

– Бриджуотер… Это в Сомерсете?

– Верно, – удивленно усмехнулся возница. – Можно сказать, на полпути отсюда до Бристоля, а там у меня конечная остановка.

Лили больше не колебалась.

– Ну так я поеду.

Передав ему монеты, она отступила на шаг, а он опустил подножку, подсадил ее внутрь, поддерживая под локоть, и вновь захлопнул за нею дверцу. В полутьме кареты девушка едва различала пассажиров, подвинувшихся, чтобы дать ей место. И вот она уже сидит у окошка, расправляя складки на юбке и глядя на кирпичное здание на другой стороне улицы. Карета с внезапным толчком тронулась с места и покатила.


***

– Не желаете чашку чаю с печеньем, милочка, пока лошадей перепрягают?

Лили сделала вид, что обдумывает предложение.

– М-м-м… нет, спасибо большое, но мне не хочется. Я обедала всего час назад.

Миссис Бикль, хозяйка “Белой коровы”, с улыбкой кивнула ей и поспешила предложить свои услуги другим посетителям. Лили прислонилась спиной к высокой деревянной скамье. Этим утром она съела только кусок хлеба с маслом. С той поры во рту у нее не было и маковой росинки. И зачем только она отдала кучеру все, не оставив себе хоть полпенса? Увы, теперь уже поздно плакать.

Один из пассажиров дилижанса в течение всей поездки приглядывался к ней с явным интересом; она надеялась, что короткая остановка в Чарде отвлечет его от этого занятия, но ее расчеты не оправдались. Лили отвернулась к окну и выглянула наружу, лишь бы не замечать устремленного на нее исподтишка нескромного взгляда, в это время во двор, скрипя и дребезжа, въехала еще одна карета. Поскольку больше делать было нечего, девушка стала наблюдать за тем, как из нее вылезают путешественники. Только когда все они вышли и направились ко входу, ей в голову пришла мысль, что кто-то из них, возможно, ее разыскивает. Страх полоснул ее ножом, по коже побежали мурашки, а ладони вспотели. Однако пятеро путников, вошедших в общую залу постоялого двора, явно не были блюстителями порядка (по правде говоря, один или два из них походили скорее на его нарушителей), и Лили успокоилась.

Они заняли свободные места, и миссис Бикль призвала на помощь мальчишку-подавальщика, чтобы обслужить новых посетителей. Двое из них, женщина средних лет и молодой человек, заняли стол рядом со скамейкой, на которой сидела Лили. От нечего делать она принялась рассматривать их, пораженная удивительным сходством не столько даже черт, сколько на редкость мрачного и угрюмого выражения, написанного на их лицах. Мать и сын? Тетка и племянник? Ну, кем бы они ни приходились друг другу, судя по их лицам, ни он, ни она за всю жизнь не знали ни минуты счастья, радости или веселья. А если и было такое, они под страхом смерти не сознались бы в этом. Тем не менее оба выглядели сытыми, опрятными, прилично одетыми: бедность никак не могла быть причиной их недовольства.

Ход рассуждений Лили прервала миссис Бикль, решившая как раз в эту минуту проявить внимание к загадочной паре.

– Вам бы чайку попить, не так ли, голубки? Ах вы, бедняжки, ведь до Пензанса еще полдня пути!

Лили восхитилась профессиональным радушием миссис Бикль: меньше всего на свете мрачная пара за столом походила на пару голубков. Женщина была весьма дородной, с широкими плечами и без малейшего намека на шею. В ее темных волосах с обеих сторон выделялись две седые пряди: начинаясь у висков, они тянулись назад через всю голову и терялись в громадном пучке, туго стянутом на затылке. Лили почему-то сразу пришло на ум сравнение со скунсом. Или со змеей. Даже удивительное гостеприимство хозяйки трактира не заставило гостью расщедриться на ответную улыбку.

– Мы не едем в Пензанс, – резко ответила она. – Мы сойдем в Тревите и будем там к полуночи. А теперь подайте нам к чаю ячменных лепешек вместо ваших сухих бисквитов да позаботьтесь, чтобы они были горячими, а не то я не стану платить.

Молодой человек – массивный, черноглазый, как две капли воды похожий на свою спутницу – бросил взгляд на Лили, и она отвернулась, чтобы он не подумал, будто она нарочно подслушивает. Ей почему-то стало немного легче при мысли о том, что она не ошиблась в своей оценке: неожиданные соседи оказались людьми крайне несимпатичными, то есть в точности такими, какими показались ей с самого начала.

Откинув голову на спинку скамьи, Лили задумалась о том, что же ей делать дальше. Ей никогда раньше не доводилось даже слышать о Бриджуотере, но через несколько часов предстояло там оказаться. В кармане у нее ни гроша, ее наверняка разыскивает полиция за кражу, возможно, за разбойное нападение, а может быть, и за убийство. Ни семьи, ни близких друзей… Последние десять лет им с отцом пришлось вести почти бродячую жизнь, кочуя с места на место, поэтому никаких прочных связей она завязать не сумела. Самым близким ей человеком оказалась миссис Траблфилд, жившая в соседнем доме, – но увы! – час назад Лили покинула Лайм-Риджис, а вместе с ним и свою добрую соседку.

Правильно ли она поступила, сбежав из дому? Этот вопрос Лили задавала себе уже в двадцатый раз с тех пор, как заняла место в дилижансе. Если бы она осталась, может быть, они бы ей поверили. Она была порядочной девушкой и до сих пор не имела никаких неприятностей с полицией. Правда, ее отец порой попадал в поле зрения местных блюстителей порядка за мелкие правонарушения, но неужели же они ей это припомнят? Однако что толку теперь об этом гадать? Сделанного назад не воротишь. Побег будет служить неопровержимым доказательством ее вины, поэтому придется что-то предпринять на будущее. Но что именно? Как же ей…

Ход ее мыслей прервался. Рассеянно уставившись взглядом в никуда, она поймала краем уха конец разговора, заставившего ее насторожиться.

– … боюсь, что вот так, с ходу, я не смогу назвать никого, кто мог бы вам подойти, – говорила миссис Бикль. – Да и зачем нанимать прислугу так далеко от дома? Разве там, где вы живете, нет подходящих девушек? Если дом вашего хозяина в Корнуолле, почему бы не поискать…

– Потому что дом стоит на отшибе, а в округе никого не найти, кроме местных нерях, да и они через месяц-другой норовят уволиться. Хозяин очень разборчив и не потерпит потаскух в доме. Да я и спросила-то просто так, на всякий случай, – весьма нелюбезно буркнула в ответ дама с постной физиономией. – Я вовсе и не ждала, что вы действительно порекомендуете кого-то стоящего.

Добродушная улыбка на этот раз изменила миссис Бикль, и, перед тем как покинуть комнату, она лишь слегка присела в самом небрежном из своих реверансов.

Не успела она выйти за дверь, как Лили вскочила и последовала за нею.

Хозяйку трактира девушка нашла в ее собственной маленькой гостиной, где та наливала чай какому-то старику, читавшему газету у камина. При виде Лили ее улыбка вновь вернулась на место.

– Уборная позади дома, дорогуша, пройдите прямо через эту…

– Миссис Бикль, я хочу просить вас об одной услуге. У меня нет денег, и вряд ли я сумею их раздобыть в скором будущем, поэтому не стану делать вид, будто прошу взаймы. Мне необходимо написать письмо. Это… это очень срочно. Марка мне не нужна, только чернила и перо, ну и конверт, если у вас найдется…

– Значит, вам нужен листок бумаги и перо?

– Мне… ну да.

– Ну что ж, Бога ради, – с облегчением перевела дух миссис Бикль, радуясь, что речь не идет о чем-то большем. – Подите сюда, ангелочек. – Она подошла к стоявшему в дальнем углу комнаты письменному столу. – Тут темновато, я могу зажечь свечу, если хотите.

– Нет, спасибо, я и так справлюсь. Огромное вам спасибо. Даже выразить не могу…

– Какой вздор! Располагайтесь поудобнее и не торопитесь. Пишите себе на здоровье.

Она ободряюще похлопала Лили по плечу и вышла.

Девушка села за стол. Бумага была простая, без тиснения, но хорошего качества. Лили даже мечтать не могла о такой удаче. Она выбрала самое новое по виду перо, окунула его в чернильницу, вделанную в крышку стола, и после недолгого размышления принялась писать.

"Лили Тр… – Она остановилась, не зная, как же ей себя назвать. “Тэ”, “эр”, а дальше? Легкая улыбка появилась у нее на губах, и перо вновь заскрипело по бумаге. – Лили Траблфилд работала у меня в услужении последние полтора года. За это время она проявила себя как послушная, честная и прилежная служанка, готовая выполнять любую работу по дому. Она увольняется, потому что, – в этом месте Лили опять остановилась и принялась задумчиво постукивать пером по губам, – я отправляюсь в путешествие на континент и вернусь не раньше чем через год, а Лили не хочет расставаться с домом на столь долгий срок. Подтверждаю, что она девушка благонравная и готовая услужить, трудолюбивая и необычайно смышленая для прислуги. Безоговорочно даю Лили лучшую рекомендацию”.

Уж не перестаралась ли она? Может быть, но ей самой ужасно понравилось выражение “необычайно смышленая”. Сгорая от стыда. Лили поставила замысловатую роспись с росчерками и завитушками: “Доу. Леди Эстель Клэртон-Дэвис, маркиза Фроум”.

Такая женщина действительно существовала, у нее был загородный дом неподалеку от Лайма, и Лили как-то раз видела ее роскошную, запряженную четверней карету, ожидавшую возвращения хозяйки у дверей ювелирного магазина Впрочем, она нашла остроумный способ избавиться от ее светлости, отправив маркизу в путешествие на континент, поэтому вероятность того, что кто-то напишет ей с просьбой подтвердить правдивость якобы выданной ею рекомендации, была невелика: на такой риск можно пойти. Лили посыпала написанное песком-серебрянкой и, выждав с минуту, сдула его прочь, а потом свернула листок конвертиком. Нет, так не пойдет, он выглядит слишком уж свежим, хрустящим, чистым. Она немного помяла его в руках, сложила вдвое, вчетверо, опять расправила и опять сложила. Вот так уже лучше. Лили сунула листок в карман и встала.

Как она выглядит? Темно-синее платьице из недорогого хлопкового батиста было довольно поношенным, но все же не слишком ли оно изысканно для простой “прислуги за все”? Может, и так, но, с другой стороны, она же служила не где-нибудь, а в доме сиятельной маркизы Фроум! Впрочем, какая разница, ведь другого платья у нее все равно нет. Надо будет найти какой-то иной способ убедить обиженную на весь мир особу из Корнуолла, что она служанка. Лили расправила плечи и отправилась в обеденную залу.

Ее там не было. Девушка торопливо заглянула во все уголки. Дама из Корнуолла бесследно исчезла.

– Ну как, написали письмо, дорогуша? – обратилась к ней миссис Бикль.

– Женщина в черном, та, что приехала в карете после нас, и с ней был мужчина помоложе…

– Они уже вышли во двор, душечка. Карета на Пензанс вот-вот тронется. Вы ее догоните, если…

Тут хозяйке пришлось умолкнуть, потому что Лили резко повернулась и опрометью бросилась к двери. На полпути она спохватилась и крикнула через плечо:

– Спасибо за бумагу! Прощайте!

Ошеломленная миссис Бикль подняла было руку, чтобы помахать, но Лили уже и след простыл.

Молодой человек как раз подсаживал свою спутницу в карету.

– О, миссис… Сударыня! Извините меня! – окликнула их Лили, бегом пересекая испещренный бесчисленными следами колес немощеный двор.

Подбежав к карете, она остановилась, чтобы отдышаться. Пара из Корнуолла смотрела на нее так неприветливо, что Лили чуть было не пала духом, но все же набрала в грудь побольше воздуху и затараторила:

– Прошу прощенья, сударыня, да вот я нечаянно услыхала, что вы говорили трактирщице, вот прямо сейчас; вот и подумала, а не возьмете ли вы меня в служанки, может, я подойду? У меня очень хороший отзыв от моей первой хозяйки, она сама мне сказала, что даст похвальный лист, а уж чистоту я страх как люблю, это у меня вроде как в крови от рожденья, и работать буду усердно. Хотите отзыв поглядеть?

Ну что ж, это более или менее походило на ирландский акцент, по крайней мере, самой Лили очень хотелось в это верить. Не дожидаясь ответа, она вытащила из кармана свой конвертик и сунула в руки незнакомке, улыбаясь широкой, но почтительной улыбкой. Женщина ответила злобным взглядом, но Лили решила, что такое выражение присуще даме-скунсу от природы и пока еще не адресовано лично ей.

Незнакомая дама с досадой повела массивным плечом и открыла конверт. Лили ждала, моля Бога, чтобы чернила успели высохнуть. Сама она тем временем осмелилась бросить взгляд исподлобья на молодого человека. Нет, это точно мать и сын, ничем иным подобное сходство объяснить невозможно. Правда, в отличие от своей матери, он улыбался. Но Лили совсем не понравилась его улыбка.

Закончив чтение, женщина подняла голову. Глазки у нее были маленькие, черные, слегка навыкате, но сейчас они недоверчиво щурились. Лили тут же возобновила свой монолог.

– Это ведь хороший отзыв, правда? Сама-то я не больно грамотная, – пояснила она с застенчивым смешком, – но хозяйка сама мне сказала, что он мне сослужит добрую службу, когда время придет.

"Ой, это получилось как-то не очень по-ирландски”, – подумала она с беспокойством, запоздало сообразив, что затея с акцентом вообще была не слишком удачной. Ее отец был ирландцем по происхождению, но, прожив много лет в Англии, почти утратил навыки родной речи. Только иногда, выпив чересчур много виски, он вдруг ударялся в преувеличенно грубый ирландский акцент, и сейчас Лили положилась именно на смутные воспоминания об этом пьяном говоре в надежде провести своих нанимателей.

– Сослужит, если он подлинный. Девушка раскрыла глаза от удивления.

– О, мэм, он настоящий, вот как Бог свят… – Придержи язык! Как смеешь ты поминать имя Господа всуе, обращаясь ко мне? – Женщина-скунс затряслась от злости, ее бульдожьи глазки выкатились от возмущения. – Если хочешь у меня служить, я таких слов не потерплю! Что за дом содержала эта важная дама, у которой ты работала? Безбожный вертеп, раз из него выходят такие, как ты!

– Ой, нет, мэм, не надо так думать! Я девушка порядочная, честное слово, вот только язык иногда меня подводит. Это все из-за моего дорогого покойного папаши. Сердце-то у него было доброе, но вот богохульник он был страшный. И вот теперь, когда я в беде, у меня выскакивают те самые слова, за которые я же его и бранила.

– Так ты попала в беду?

– Я… – Лили на мгновение задумалась. – Не то чтоб в беду, как вы могли подумать, но… в общем, да, со мной беда приключилась. Поехала я в Аксминстер навестить свою старую подружку Фанни, она там работает в доме пастора, и вот пошли мы с ней прогуляться на ярмарку, а у меня там кошелек и срезали. Подчистую ограбили, карман вывернули наизнанку, будто наволочку! На том мой отпуск и кончился. Теперь приходится искать работу, да побыстрее. Может, вы меня все-таки возьмете, мэм?

Толстый кучер обошел карету спереди и бросил на них нетерпеливый взгляд.

– Прошу садиться, пора, я не могу больше ждать. Лили повернулась к своей предполагаемой нанимательнице с самой неотразимой улыбкой, однако эта дама была не из тех, кто может поддаться обаянию улыбки или позволить нетерпеливому вознице себя торопить.

– Если я тебя найму, начнешь поломойкой. Плата – три шиллинга в месяц, а чепец и фартуки купишь сама. Работы много, по воскресеньям будешь ходить в церковь, к заутрене, учти, а не к обедне, раз в месяц – выходной на полдня. Меня зовут миссис Хау, я экономка в доме виконта, его имя – Дэвон Дарквелл, лорд Сэндаун. Это твое единственное платье?

– У меня… Да, мэм.

– На первое время сойдет, я полагаю. Можешь заплатить за проезд до Тревита?

– Не могу!

– Ну, стало быть, вычтем из твоего жалованья. – Пристально оглядывая Лили, миссис Хау рассеянно постукивала сложенным листком “рекомендации” по своим пальцам. – На вид ты не так уж сильна.

– Нет, я крепкая. Вот увидите…

– И если я еще хоть раз услышу от тебя богохульное слово, надаю оплеух и отправлю восвояси.

– Вам не придется, я обе…

– Полезай в карету, да поживее. Ты всех задерживаешь!

Загрузка...