Литературная Газета 6285 ( № 30 2010)

Побег от реальности

Человек

Побег от реальности

ОЧЕРК НРАВОВ

Порождения чужой фантазии переживаются у нас сильнее, чем собственные проблемы

Марина КУДИМОВА

ЗАЧЕМ РОССИИ ОПЕРЕТТА?

Этим вопросом когда-то задался поэт Юрий Ряшенцев. В его стихотворении перечислялись, кажется, все черты национального массового сознания.

…При наших чувствах без ответа,

в минорном явленных ладу!

При свадьбах, но – с идейной ссорой!

При судьбах, что вершат свой путь

со всей беспечностью, в которой

нет легкомыслия ничуть!

При нашей тяге к идеалам!

При нашем знании войны!

При том, что поднятым забралом

поэты русские сильны!

При том, что медная монета

Звенит, – не надо серебра!

При наших поисках добра,

при том, что дождь как из ведра, –

зачем России оперетта?!..

…В мой родной Тамбов каждое лето наезжали провинциальные театры музкомедии. Публика на спектакли ходила в основном пожилая, спокойная. Это были остатки поколения, пережившего в более-менее сознательном возрасте войну, а потом безбытность и беззрелищность эпохи, былинно именуемой «После Войны». Трофейные фильмы моя бабушка вспоминала вплоть до кончины в 1983 году. В 60-е где-нибудь в Калужской области ещё донашивали гимнастёрки и кителя, в которых брали Берлин.

Послевоенным невольным аскетам остро не хватало гламура. Гламур – это облегчённый вариант красоты, или красота-лайт. Она вряд ли «спасёт мир», но вполне может спасти отдельно взятую душу от депрессии и неприкаянности. Вот и шли на «Сильву» и «Марицу». Оперетта в советском варианте – «Вольный ветер» или даже любимая «Свадьба в Малиновке» – слишком давила на идеологические рычаги, хотя и рождала музыкальные шедевры. Смотреть хотелось не на «восстание масс», а на фраки, вечерние платья и прочую бутафорию. Не то чтобы, как в песне Высоцкого, грезили: «Я, Вань, такую же хочу», но радовались обманной невесомости жизненной ноши, минутному шампанскому опьянению. Возвращались, утешенные прекрасной музыкой, в свои «хрущобы» и засыпали с безоблачной улыбкой.

Кто мог тогда представить, что мёртвый глянец занавесит наши «берёзовые ситцы» до полной непроглядности?

Наверное, с похожей улыбкой отходили ко сну инструкторы обкомов партии по ветшающей идеологии. Страну ведь проиграла бездарная пропаганда, оказавшаяся в руках чиновников, не веривших ни в сон, ни в чох, ни в грачиный грай и зашторивавших разбитые дороги и прочие кричавшие проблемы реальной жизни демагогическими призывами вроде «Экономика должна быть экономной». Зрелищная тишь, гладь и божья благодать нарушились на моей памяти лишь однажды, когда в начале 80-х Ленком привёз в Тамбов «Юнону и Авось» и молодёжь ломанулась в здание филармонии, снося двери.

Через полтора десятка лет грянула эра «мыльной оперы» – оперетты телеформата, фаст-фуда культуры. С дешёвой сериальной продукции началась новая система не только культурного, но и социального отсчёта. Секс-символом русской провинции стала кургузенькая Вероника Кастро, уступавшая актёрскими данными приме моршанского самодеятельного театра. Начались задержки зарплат и продуктов, но «Просто Мария» властвовала думами россиян, сидевших на приподъездных лавочках и деревенских завалинках. Незамысловатые коллизии этой телесказки лишали сна и аппетита самых вреднючих старух, вечно первых в неиссякаемых российских очередях.

Наверняка тогдашние культуртрегеры не просчитывали такого эффекта. Возможно, напротив, надеялись ещё лет десять продержать людей у экранов на «Семнадцати мгновениях» и «Месте встречи…». Но эфирную сетку надо было заполнять чем-нибудь «числом поболее, ценою подешевле». А зрителю того и надо было! В одном мексиканском флаконе он получал какие-никакие психотерапевтические услуги, какие-никакие чувства и какую-никакую иллюзию красоты и счастья.

Окончательного распада трещавшей по всем швам державы население почти не заметило. Хватилось, конечно, задним числом, но в это время Марисабель обнаружила, что Хуан Антонио – не кто иной, как её родной брат, и подобный поворот сюжета огорошил публику от Петропавловска до Краснодара.

Отечественные мастера культуры не почуяли синдрома идеологической, а потом и исторической усталости своих подопечных, острой потребности в отвлечении от рутины и дурных предчувствий. Необходимо было срочно менять – в том числе и облегчать – культурный код. Отдельные попытки к этому, правда, предпринимались.

Тот же Ряшенцев написал классные тексты к натуральной оперетте – засмотренной до дыр телеверсии «Трёх мушкетёров». Страна заголосила: «Пора-пора-порадуемся на своём веку…» – ликуя оттого, что её несколько вечеров кряду не грузят «заседаниями парткома» и «сталеварами». Но трилогия о русских гардемаринах образца XVIII столетия, задуманная в конце 80-х как альтернатива «Мушкетёрам», обворожила только уже утративших интерес к книге подростков.

Однако чем же заканчивается стихотворение Ряшенцева, процитированное вначале?

«…Среди земли простой и грозной опять, земляк, нам жизнь дана пленительной и несерьёзной, какой не может быть она». (Курсив мой. – М.К.)

Из криминальной хроники

В донской станице Мелиховская участковый милиционер поздним вечером на мотоцикле с выключенными фарами наехал на 12-летнюю девочку и скрылся с места происшествия. Девочка получила множественные травмы, в том числе открытый перелом ноги. Именно виновнику ДТП было поручено расследование обстоятельств случившегося. Участковый составил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту получения потерпевшей телесных повреждений в результате дорожно-транспортного происшествия.

ВЕСЁЛЫЕ РЕБЯТА

Глумливость названия державного мюзикла – «Весёлые ребята» – и сейчас лично у меня вызывает ярость. Мы, напротив, очень серьёзные «ребята»! Именно серьёзность есть главная архетипическая черта русского исторического характера.

Недаром наша литература дала миру самого нешуточного писателя – Льва Толстого. Впрочем, серьёзное противостоит вовсе не весёлому. Его противоположность – пустое, бессодержательное. Русско-культурному типу близок жанр семейной саги и социальной драмы, где всё «по правде». Однако в совсем не располагающих к беспечности обстоятельствах нам вдруг периодически делалась мила чужая, так не похожая на нашу, жизнь по признаку «какой не может быть она». Какой она бывает, мы испытали на собственной шкуре.

Русская история забирала у народа и ту долю энергии, которая у других народов рождала карнавальные формы культуры. Мои родственники только что вернулись с отдыха в маленьком, совершенно не курортном испанском городишке. Их поразило, как при почти полном отсутствии туристов местные жители развлекали сами себя. Устраивали то Праздник первой оливки, то День последней сардины.

Поневоле вспомнилось, какой принудительностью отдавали проводимые для отчёта перед областью праздники первой борозды и конкурсы хоровой песни. В свободное от «творчества» время хором советские сельчане пели, разве что крепко выпив.

Синдром хронической усталости – в буквальном смысле: усталости от груза времени – начал проявляться в России в 70-е годы прошлого века. Он обнаруживал себя не только во всеобщем саботаже ничегонеделания на рабочем месте, кухонном заточении интеллигенции, тихом пьянстве и мелком разврате. Колея уходила из-под ног на другом – более необратимом – уровне. Самобытное сменялось в народном сознании подражательным и пленительным. Читали фантастику, смотрели «Фантомаса». На «переживательное» индийское кино сбегали с заводской смены.

Эмоциональный фон тоже не отличался искромётностью. Среди старух, «подсевших» вскоре на Луиса Альберто, ещё было множество вдов Второй мировой, единственную любовь изведавших полвека назад. В 70-е они далеко не состарились по возрасту, но уже утратили всякие женские надежды. А тут им любовь показывали за бесплатно и без непристойностей. Их дочери-брошенки чувственное поражение сублимировали в бухгалтериях, за ткацкими станками и на мозглых молочно-товарных фермах. «Мужских» зрелищ не наблюдалось вообще.

Ненадолго латиноамериканские страсти отступили под напором политизации конца 80-х, когда мы впервые с 17-го года втянулись в новые исторические ожидания. Трансляции Съезда народных депутатов родили человека с транзистором, прижатым к уху. Это был прообраз нынешнего человека с мобильником. Но очень скоро жизнь наглядно объяснила, ради чего затевалось шоу. Помню, как мы с покойным Ярославом Головановым спорили, сколько будет стоить коробок спичек. Выиграл он – я оказалась глупенькой оптимисткой.

Ничего смелее Лёни Голубкова, втюхивавшего одураченному населению «мавродики», не предложило нам и новое «свободное» телевидение. «Бригады» и «Бумера», воцарившиеся в начале 90-х, внедряли блатные понятия, от которых народ только что опамятовался после всех отсидок. Интерес к романтике этого рода иссяк быстро, но отозвался волной преступности и коррупции. Совершающееся всё меньше касалось рядового человека, а «совершавшие» всё больше отгораживались от него заборами и камерами видеонаблюдения.

Музу истории, напомню, звали Клио. То, что произошло в России дважды в течение одного столетия, смело можно назвать клиоцидом.

Коль скоро история переставала быть самой собой, и жертвы ей переставали быть добровольными. Разумеется, это лишь в ничтожной мере связано с неумением забавлять и забавляться. Главной причиной утомления явилась серьёзность. Важность исторической задачи, осознаваемая на генном уровне, раз от раза была обратно пропорциональна результату выполнения этой задачи. Нельзя без последствий в течение столетия потерять десятки миллионов единиц генофонда. Нельзя уцелевших вечно держать в чёрном теле и кормить невнятными обещаниями.

Из криминальной хроники

На Камчатке уволенный глава администрации села Парень расстрелял из обреза председателя райсовета в его рабочем кабинете, после чего сдался властям. В октябре 2009 года глава сельской администрации обращался к президенту России Дмитрию Медведеву с письмом, в котором рассказал о жизни своих односельчан. С 1997 года у них нет медработника, пожарной охраны и милиции. Связь с внешним миром поддерживается единственным телефонным аппаратом. Электроэнергия подаётся с 8.00 до 11.00 и с 16.00 до 00.00. В селе живёт 60 человек, но работу имеют лишь 15. Убийца обвинил свою жертву в неоказании помощи жителям, больным туберкулёзом.

РАБЫНЯ БЕЗ АУРЫ

Опозорившуюся пропаганду сменила массовая информация. На этапе становления её средства слабо отличались от предшествующих. Достаточно вспомнить программы Евгения Киселёва и Сергея Доренко или предвыборную кампанию 1996 года. Однако общество воодушевила возможность самостоятельно осваивать и обдумывать новостные поводы в чистом виде – без удушающих комментариев.

Воодушевление было непродолжительным. Электорат – бывший народ – быстро смекнул, что информация – это заведомо не по правде, а по договорённости за деньги. Что это «рабыня без ауры», лишённая личного взгляда и отношения, без которых русская ментальность не представляет нормального общения.

К середине нулевых информация отечественного извода приобрела привычные черты эзоповского языка, этакой шарады, когда написано «Манчестер», а читается «Ливерпуль». Для понаторевших в считывании смыслов с точностью до наоборот советских граждан трудности это не представляло. Но разочарование отложилось новыми симптомами переутомления.

Да и коронование Информации как узаконенного официоза уже означало уклонение подлинных новостей от публичного пространства в виртуальное. Да и терминология сегодняшнего официоза с его инновациями, модернизациями и трендами годится для блога и интернет-конференции, а не для живого взаимодействия объекта и субъекта власти. Говорят, это приметы постиндустриального общества. Но у нас индустриальное-то разрушено до основания.

Окрестив телевизор «зомбоящиком», народ-языкотворец умудрился одним словом передать высшую степень понимания происходящего и отведённой ему, народу, роли. Кровь и гениталии, на которые была сделана рейтинговая ставка на нынешнем ТВ, не возместили обворожительных пейзажей, отважных героев и прекрасных героинь даже уровня мыльной оперы. Запоздалые попытки повернуть вещание в сторону натужной развлекательности вызывают тошноту у самых штормоустойчивых.

Установка на посредственность ничем иным, кроме поиска героя на стороне, обернуться не могла. Людям свойственно искать героическое, то, что по-любому интереснее и совершеннее повседневности.

Поскольку виртуальные и визуальные наркотики уже проникли в кровь эпохи потребления, на этом немедленно сыграли мощные западные телекорпорации. Ведь наши сериалы можно смотреть только по приговору суда. Я как-то походя обратила внимание на то, что действие трёх постановок, идущих на разных каналах, происходит в неизменном интерьере. Но полстраны до сих пор сидит на одной кнопке, чуть ли не с ламповыми приёмниками. Если бы не технологическая отсталость, российское телевидение давно ожидал бы повальный бойкот. Все, кто мог, при всём при том, поставили «тарелки» и купили в кредит плазменные панели, по крайней мере обеспечив себе выбор. Конечно, зарубежные сериалы «Остаться в живых» и «Доктор Хауз» лишь имитируют серьёзное, но имитируют-то мастерски.

По составу эта телепродукция намного чище программы «Максимум», ибо вымысел в принципе чище и выше беспардонного – и, главное, никого не обманывающего – вранья. Четыре психологических приёма – исполнение желаний, компенсация, проектирование будущего и спасение – служат в этих новых телеэпопеях отдушинами и дают эмоционально истощённым зрителям жизненные силы. Порождения чужой фантазии переживаются сильнее, чем собственные проблемы.

Правда, перечисленный ассортимент отдушин должны в нормальных условиях предоставлять социальные институты. Но у нас их, на мой взгляд, нет и в помине.

Побег от реальности – свойство всех кризисных обществ. Неудивительно! Реальность превратилась в кривое зеркало, искажающее истинные пропорции человека, который, может, и испортился, но не есть только вор, насильник и убийца. Показав нам себя неглиже, реальность без боя уступила территорию виртуальности, кажимости.

Кажимость, мнимость с позиций глухой защиты, в которую ушёл человек, стала восприниматься как подлинность в последней инстанции. Информация больше не вызывает подлинных эмоций. На неё научились не реагировать, как на докучного комара. Вмешаться ни во что нельзя, всё решено заранее и без твоего участия. Так же как в любимом сериале, только без гарантированного развязывания сюжетных узлов.

Эти гарантии и превращают фантастический мир в убежище от действительности. Как в гениальном стихотворении Лермонтова, где поиск «свободы и покоя» соседствует с желанием «забыться и заснуть».

Глобализация быстро унифицирует мир, делая его культурно неразличимым. Но в большинстве переживающих системный кризис социумов речь идёт лишь о качестве жизни. Там накоплен такой запас сдержек и противовесов, что можно безболезненно рефлексировать ещё полстолетия. В России же на повестке дня острее, чем когда-либо, стоит проблема выживания. Мобилизационная стратегия, столько раз признаваемая отжившей и постоянно спасающая нас от исчезновения, требует колоссального вложения сил, отдачи и накопления ресурса.

На сей раз нам никто не предлагает мобилизоваться, никто не гарантирует компенсации и тем более спасения.

Выбор за нами.

Справится ли с ним подсевший на сериалы народ?

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 4,1 Проголосовало: 15 чел. 12345

Комментарии: 10.08.2010 07:56:49 - Валентин Иванович Колесов пишет:

Да, самоуверенное краснобайство.

Редкий случай для ЛГ: примитивный антисоветизм, плавно переходящий в русофобию. Наверно, проскочил под оперетту. Хорошо, что редкий случай. Мое замечание - это мой донос на редакцию отдела.

31.07.2010 18:25:25 - ВЛАДИМИР ЮРЬЕВИЧ КОНСТАНТИНОВ пишет:

Самоуверенное краснобайство

Маленькая, но знаковая неточность в статье - фантастику стали массово читать в конце пятидесятых, пик приходился на шестидесятые, а в семидесятых фантастику власти стали потихонечку душить. Если раньше, при Никите "мечтать" о полётах к звёздам и спорить о будущем коммунистическом обществе поощрялось властями, то в семидесятых редакторы морщились или отводили взгляд - "не надо нам... этого. Аллюзии, намёки, не на-до"! Фантомас же стал "властителями" дум каждого уважающего себя школьника в 1966-м. Такой вот..."эскапизм". Позволю себе дерзость заметить автору - прежде чем замахиваться на глобальные обобшения и убойные выводы, неплохо бы подучить матчасть! Совокупность подобных знаковых шероховатостей очень портит впечатление от материала. Изучение динамики социального поведения, его взаимосвязи с предпочтениями массового зрителя и читателя, изменения производственных отношений, быта, моды... работа гигантская, тут нужна методология, тут специалист нужен. Без всего этого любое краснобайство любого пишущего выглядит смешно. Неужели автор этого сам не понимает? Потому-то и оценочка слабенькая - три с плюсом. Жалостливый у нас читатель. Я бы пару поставил. Вечное журналистское верхоглядство и самоуверенность, вот, что портит нас. Разумеется - окромя "квартийного вопроса"