Литературная Газета 6286 ( № 31 2010)

Целитель замолчавших слов

Рукопожатие

Целитель замолчавших слов

ПОЭЗИЯ

Борис ХРИСТОВ

***

Лишь повернусь – и вижу мёртвое начало.

Ужасней может быть лишь то,

что с высоты я вижу свой конец!

***

Лес гремит – удары топора,

одно из древ вот-вот покинет братство

и станет лишь крестом.

***

Мы вынесли из дома тело ночи,

и брызнула внезапно кровь восхода,

и хлынула рекой.

***

Поднимешь руку, чтобы приласкать –

разбудишь ураган

вселенной.

***

Мы ничего ещё не знаем,

а можем больше,

чем нам нужно...

***

Стать затворником,

чтоб остро ощутить

восторг: украден ключ!

***

Будь дерева достоен –

решишь повеситься –

оно предложит ветвь покрепче.

***

Страшная весть о смерти сердца

наконец достигла кончиков пальцев –

вонзились ногти в пыль.

Голгофа

Напрасно волхвы оплакивали его...

Распята была Мать,

а не сын.

Послание

Вместо долгожданной вести

ветер принёс...

крылья вестника.

Природа

Цветок распустился, когда я его сорвал –

он ликовал, что из бесчисленного множества цветов на поле

я выбрал именно его.

Одиночество

Один в пустыне,

обременённый своими заботами,

как будто посреди шумного города.

Признание

Я крот.

Копающий ходы внутри себя

и холмики из слов творящий.

Поэт

Я живу закрыто – как змея

в сундуке бедуина.

Вместо тела погребли флейту.

Книга

Одну лишь книгу читать мы будем

после смерти – чёрными буквами

на чёрном листе.

Память

Боль вернулась и долго кружила

над местом,

где была заросшая рана.

Притча

Скорбное блеяние заблудившейся во тьме овцы.

Хлопают врата телесные –

блудный дух возвращается.

Гробница

Я белю стены, но и тёмные углы тоже –

жизни это навряд ли нужно,

но Смерть видит всё.

Тайна

Старый плод сказал что-то

плодам, которые висели вокруг.

И они начали гнить.

Эпиграф

Придёт день, когда

камень станет легче воды.

И тогда кресты поплывут.

Атавизм

Мои руки хотят ходить –

мои руки хотят вновь

стать ногами.

Пришествие

Близится конец века,

и мёртвые

начинают наполняться кровью.

Перевод Максима МАКАРЦЕВА

Валентина РАДИНСКА

Между

Где-то тут была поэтесса.

Заблудилась она между

утренним кофе

и пустыми разговорами,

затерялась между плитой

и ноябрьским ветром;

завертелась меж полуденных строк,

выронила свою тетрадку, потеряла,

а потом закружилась

между вьюгой и ужином...

И когда ещё дойдёт дело до стихов...

А вот и она – заснула среди своих слов.

Пока ещё

Давай переберём мы осень...

И упорядочим воспоминаний ворох,

пока ещё мы не вошли

в ноябрьский дом стеклянный,

пока ещё не начал каменеть

и заикаться дождь,

пока ещё не превратился

в гололёд он,–

давай переберём мы осень...

Давай проговорим

прозрачный перелётных птиц язык,

их недвусмысленную азбуку для нас,

безграмотных,

которую они навязчиво

и нежно так рисуют

у нас над головами...

(Она написана с позиции октябрьской,

с позиции сгущающихся сумерек,

зимы…)

Давай переберём с тобою осень,

поговорим мы о её разбитом сердце...

В её чертоге из дождя,

под облачными потолками посидим,

побродим по её затихшим улицам,

до дна мы выпьем чашу,

полную туманов...

Давай переберём мы осень! Промолчим

в ответ на тёмные её упреки,

войдём во двери из пронзительного,

северного ветра

и вступим в умолчанья листопада...

Давай переберём мы осень до конца,

пока ещё зима учить

нас не решилась...

Перевод Марии БОРИСОВОЙ

Владимир СТОЯНОВ

Притча о сеятеле

Должны себе мы все слова,

что не сказали,

и песни – те, которые не спели.

А память наша, как молитва,

перекрестила тихое пространство,

куда мы не успели возвратиться.

Случайно наши дни уходят прочь

по плитам каменным в ночи.

И ищет сеятель потерянные тени,

и помнит столько он вещей,

чтоб время не было тропой забытой,

чтоб мы с богами тихо говорили,

замолкнувшими в нас, как дети.

Причастие

Если поверю я себе,

смирится мир,

и в миг похож он станет на часовню,

возникшую пред хладным очагом

и гневом воющих страстей греховных.

Я запеваю, снегом занесён, –

чтобы по песням вы меня узнали.

Являются слова мне в слухе ледяном,

и начинают плакать раны.

Ко мне плывут серебряные плоты

моих оживших странно мыслей,

и слышу, как бредёт закат,

забытые шепча молитвы.

Оленью я остановлю упряжку красивейшей мечтой-обманом.

Замру, смиренный прихожанин: нашёл себя, простил других.

Заплакавший младенец

В глубокой яме, в извести тумана я одеваюсь и иду по миру – спасатель дум своих

далёких, целитель замолчавших слов.

За что понёс я пораженье

с лицом и жестом победителя? Перелистал ли кипу истин скользких иль выкатился, словно камень, по ржавым склонам

горизонта?

А жизнь моя в утробе рока второе есть рожденье, в которое я не поверил. Но то, о чём молчишь ты долго,

как правило, сбывается.

А я с любовью уходил, с любовью и вернулся. И вот стою здесь среди слов, как в первый раз заплакавший младенец.

Пир ветров

Гребцы, иссохшие от мудрости

на дне заброшенной галеры,

сплели вы руки в синей темноте,

в ногах недавно море пело.

Сегодня вы тяжёлых вёсел тень.

Молитесь!

Молитесь же, сыны, – с отцами вашими

сейчас пируют ветры.

Давящий ритм вы слышали сегодня? То небо шлёт сигнал о жертве нам. Гребцы, за нами – отчие дома. Перед нами снег, как первородный грех, как змий небесный

над водой, что мудрого оплёл Лаокоона.

Жизнь есть троянский конь,

с которым Троя держит путь к Итаке.

Перевод Елены ЗЕЙФЕРТ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345

Комментарии: