Литературная Газета 6329 ( № 25 2011)

Во мгле благих побуждений

Русский вопрос

Во мгле благих побуждений

РАКУРС

Александр СЕВАСТЬЯНОВ

В этом году мы отмечаем 150 лет отмены крепостного права в России царём и 20 лет распада Советского Союза. Истекшие полтора века были преисполнены роковых событий, берущих начало в феврале 1861 г. и окончившихся в 1991 г. Великая реформа породила великую революцию, а та – перестройку, что даёт повод задуматься о том, что бывает, когда реформаторы плохо представляют себе последствия затеваемых перемен.

Александр II, объясняясь перед московским дворянством, выдвинул главный аргумент: «Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели дождаться, когда оно начнёт само собой уничтожаться снизу». Но ведь всё случилось как раз наоборот! Ведь именно в результате ускоренного развития капитализма в деревне, развязанного реформой, Россию через полвека взорвал такой бунт, рядом с которым пресловутая пугачёвщина кажется верхом осмысленности и милосердия!

А чем закончились прекраснодушные реформы Горбачёва, рассказывать не надо.

Чего хотели крестьяне 150 лет назад?

Среди более сотни проектов освобождения крестьян, поступивших в Секретный комитет по крестьянскому вопросу, не было ни одного, написанного крестьянами. Народ спросить «забыли». Или побоялись, представляя себе, чего он хочет на самом деле.

А и вправду, чего?

На этот вопрос лишь спустя 56 лет исчерпывающе ответил забытый ныне документ, рождённый Февральской революцией 1917 г. Это «Примерный наказ», составленный на основе 242 сельских и волостных наказов 1-му Всероссийскому съезду Советов крестьянских депутатов в мае того же года. Итоговое требование крестьян выглядело так: «Право частной собственности на землю отменяется навсегда… Вся земля… отчуждается безвозмездно, обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней… Право пользования землёю получают все граждане (без различия пола) Российского государства, желающие обрабатывать её своим трудом, при помощи своей семьи или в товариществе, и только до той поры, пока они в силах её обрабатывать. Землепользование должно быть уравнительным, т.е. земля распределяется между трудящимися… по трудовой или потребительной норме».

В точности так понимали дело и не писавшие никаких наказов, но нутром чуявшие подвох реформы русские крепостные крестьяне.

В апреле 1861 г. в селе Бездна молодой, но грамотный крестьянин Антон Петров, изучив Положения, зачем-то объявил, однако, своим односельчанам, что нашёл «настоящую волю». И вот какую: он призвал крестьян не ходить на барщину и не вносить оброк помещикам, не подписывать «уставных грамот», определявших размеры надела и повинностей, а также забирать из помещичьих амбаров хлеб. В Бездну немедленно потянулись взбудораженные крестьяне, волнениями были охвачены более 75 селений Казанской, Самарской и Симбирской губерний. 12 апреля 1861 г. четырёхтысячная толпа крестьян, сгрудившаяся вокруг дома Петрова и отказавшаяся его выдать, была расстреляна войсками.

Ровно через два месяца после опубликования манифеста был расстрелян и сам Петров, обманувший селян, выдавший желаемое за действительное. Но, видно, настолько хотелось невозможного, что обман тут не отделить от самообмана: Петров даже перед расстрелом уверял, что «вся земля принадлежит крестьянам, а помещикам остаётся только одна треть»…

Несколько раньше аналогичное выступление крестьян против реформы произошло в сёлах Пензенской и Тамбовской губерний. Центром восстания стало село Кандеевка Керенского уезда. 18 апреля десятитысячную толпу обстреляли войска.

Весной–летом 1861 г. в России почти не было губернии, в которой крестьяне не протестовали бы против «освобождения», а всего в том году произошло 1860 крестьянских волнений! К осени 1861 г. правительству войсками и жестокими полицейскими мерами, грандиозными массовыми порками удалось предотвратить большую крестьянскую войну. Но когда весной 1862 г. началось введение в действие уставных грамот, по всей империи поднялась новая волна крестьянских бунтов…

Народ хотел вовсе не великую реформу от гуманного императора, рассчитанную на большой срок и сулившую непредсказуемые последствия.

Согласно данной царём инструкции, высшие чиновники на местах должны были постоянно осведомлять его о результатах внедрения реформ, дабы «Его Величество мог всегда видеть настоящее положение предпринимаемого преобразования и успех мер, правительством указанных». Донесения, обследованные историком А. Попельницким, свидетельствуют: крестьянство нигде не приняло перемен.

Кто же хотел реформу?

Во-первых, царь и наиболее умные, современно мыслящие дворяне, понимавшие выгоды наёмного труда сравнительно с подневольным. Россия к тому времени стала терять свои позиции на мировом рынке зерна, теснимая свободными фермерами США, и это вызвало понятную озабоченность. С другой стороны, свободные артели сельскохозяйственных рабочих уже повсеместно доказали в России свои экономические преимущества.

К тому же перспектива получить от казны деньги (сразу!) за земли, переданные крестьянам, была для множества землевладельцев поистине спасительной. К 1855 г. обнищавшими, разоряющимися помещиками уже было заложено 65% крепостных крестьян страны, а долг помещиков государству равнялся нескольким годовым бюджетам России. Реформа позволяла разорвать долговую петлю. Неудивительно, что на реформе настаивали главным образом люди из высших кругов дворянства.

Однако в массе своей дворянство не хотело реформы, противилось ей, предчувствуя свою гибель. Оно таки погибло в результате. Вначале экономически, промотав свои земли и захирев уже к концу XIX в. Затем политически и физически – сгорев в огне революций.

Во-вторых, в реформе были объективно заинтересованы промышленники, поскольку на рынок труда сразу хлынула дешёвая рабочая сила – потерявшие свои наделы крестьяне, беднота, не умевшая прокормить себя в деревне. Реформа, по мнению ряда серьёзных историков, разорила большинство крестьян, пустила по миру коренную Россию. Началось обезлюдение центральных губерний. К этому времени в российской обрабатывающей промышленности число крупных предприятий и рабочих уже возросло в три раза, а использование иностранных машин и прочих технических установок возросло в масштабах страны в 86 раз. Потребности в рабочих профессиях росли день ото дня, и реформа позволяла их удовлетворить.

В-третьих, реформу требовала либеральная интеллигенция, стремившаяся к участию в управлении Россией и вещавшая от имени народа. Явный провал великой реформы, несоответствие её результатов идеальным представлениям привели к быстрой революционизации интеллигенции, взявшей на себя роль борца за народное счастье.

Цареубийцы – дети реформы

Утверждение революционной демократии в России – это одно из самых важных последствий реформы. В условиях, когда интеллигенция не смогла справиться с властью своими силами (декабристы), а опереться на пролетариат ещё не могла ввиду его малочисленности и неорганизованности, вся ставка была сделана на крестьянское восстание. Но крестьянство продолжало верить в «доброго царя», а революционная интеллигенция хотела поскорее изменить образ правления и социальный строй. Её разочарование в «союзнике» было полным, тактика хождения в народ провалилась. И тогда на сцену вышел террор – последний козырь отчаявшихся.

Неслучайно именно весной 1861 г., когда расстреливались спровоцированные реформой на бунт крестьяне, свет увидала известная прокламация Н. Шелгунова «К молодому поколению!», с которой берёт свой отсчёт история революционной демократии. В обращении главный акцент был: «Государь обманул чаяния народа – дал ему волю ненастоящую». Шелгунов угрожал: «Мы бы не хотели, чтобы дело доходило до насильственного переворота. Но если нельзя иначе, мы не только не отказываемся от него, но мы зовём охотно революцию на помощь к народу». И совсем уж круто: «Если же для осуществления наших стремлений – для раздела земли между народом пришлось бы вырезать сто тысяч помещиков, мы не испугались бы и этого».

Так в умах молодёжи, разночинной по преимуществу, утверждалась идея террора.

Кто же выдумал пресловутый лозунг «Земля и воля», кто вбросил его в сознание людей? Уж не сами ли крестьяне, искавшие в городских студентах и интеллигентах себе заступников? Да нет же! Программным документом новой организации стала опубликованная в «Колоколе» 1 июля 1861 г. статья Николая Огарёва «Что нужно народу?». На поставленный в заглавии вопрос Огарёв отвечал: «Очень просто, народу нужна земля и воля». Автор заслужил место в истории удачно найденным словосочетанием. А цареубийство стало неотъемлемой частью программы любой уважающей себя революционной организации, своего рода национальным спортом. Александр Второй, а за ним его сын и внук превратились в объект жестокой и непрерывной охоты.

Крестьянская война – предтеча революций

Народ не был ни глуп, ни забит настолько, чтобы не понимать, в чём его жизнь и благо, а в чём – опасность и гибель. Что он получил в результате реформ?

Прежде всего капиталистическое расслоение в деревне на немногих кулаков, некоторое количество середняков и массу бедноты.

Но главное – началось тотальное разрушение устоев, налаженного быта и типа хозяйствования, а как следствие – скорое и неудержимое раскрестьянивание России. За годы от реформы до революции городское население России выросло в три раза, достигнув примерно 14%. В городах стал стремительно накапливаться пролетариат и люмпен-пролетариат.

Раскрестьянивание – сложный и могущественный процесс, контроль над которым сулит государству мощь, славу и исторический взлёт, а утрата контроля – слабость, срам и падение. Российской империи выпало второе. Освободив крестьян и предоставив деревенскому капитализму свободно развиваться, власть выпустила на волю огромную силищу, справиться с которой не смогла и даже не поняла, что происходит, когда была этой силой сметена.

Тема раскрестьянивания обделена исследованиями, возможно, потому, что апогей этого процесса пришёлся на послереволюционное, советское время. Но начался-то он до революции.

Вот что писал Михаил Меньшиков в статье «Отчего бегут из рая»: «…Страшный факт, который указывался Глебом Успенским и другими бытописателями. Народ тронулся с земли, народ побежал, народ не хочет сидеть на земле. Что-то такое удивительное совершилось, что деревня перестала интересовать мужика. Он тянется в города, хотя бы на самый бессмысленный труд, он добивается «тереть помадку» у Гурме, набивать сосиски, ходить с факелом. Великорусская деревня во многих губерниях брошена на баб и стариков, на детей и калек. Вся молодая, сильная, жаждущая жизни Русь устремилась вон из древней идиллии, из рая, где прошло всё детство нашей расы. Чего-то хочется, что-то нравится в городах. Не противна даже такая работа, как перетирать стаканы в трактирах или ходить «шестёркой». Латыши, евреи, поляки, немцы завладевают русской деревней, коренной мужик-богатырь бежит из неё. Те же, что остаются в деревне, пускаются в разгул. Чем объяснить это почти повальное пьянство по деревням, праздничанье, умышленные потравы, обломовскую лень мужика? В деревне труд в страду каторжный, но, в общем, в городах мужик работает гораздо больше, чем в деревне, и больше и веселее».

Какая общественно-историческая тенденция открывается за этими картинами?

Во-первых, стремительный рост деревенского люмпен-пролетариата, бедняков. Ведь очень скоро выяснилось, что для оптимального землепользования такого количества работников стране вовсе не нужно. Между тем быстрый демографический рост русского народа во второй половине XIX в. вёл к дроблению крестьянских хозяйств, их измельчанию и неизбежному захирению.

Во-вторых, стремительная люмпенизация городского плебса, пополняющегося день ото дня вчерашним крестьянством. В рабочие шла лишь некоторая часть, остальные стали материалом для гниения, брожения. Города стали стремительно переполняться человеческим материалом, не нужным ни деревне, ни городу. Попытка Столыпина распихать сей горючий материал по имперским пустошам не смогла радикально противостоять взрыву.

Правда, реформы Александра Второго широко открыли двери в университеты в надежде отчасти решить эту проблему. Вузы быстро разбухли от нахлынувших вчерашних крестьян. К примеру, перед революцией в технических вузах 56% студенчества – это деревенская молодёжь. Но беда в том, что уровень индустриализации России не соответствовал бурному росту интеллигенции, страна не могла трудоустроить такое количество образованных людей, начался жестокий кризис перепроизводства интеллигенции.

Реформа создала не только люмпен-крестьянство и люмпен-пролетариат, но и люмпен-интеллигенцию. Такой кризис её перепроизводства естественным образом превратил всю быстро обесцененную образованную публику во врага самодержавия. Понять, что собственное скверное положение есть прямое следствие тех самых реформ, которые только и ставились в заслугу властям, интеллигентам не позволяла короткая историческая дистанция. Искренне благословляя реформу, они искренне же проклинали царизм.

Капиталистическое расслоение деревни, обезземеливание и раскрестьянивание гигантских крестьянских масс, накопление городского люмпена, кризис перепроизводства интеллигенции – всё это естественный результат реформы. Могла ли Россия таким путём уберечь себя от новой пугачёвщины? Совсем наоборот: рост революционных настроений в таких условиях был неизбежен.

Реформа не только не уберегла Россию от новой пугачёвщины, но прямо и однозначно породила крестьянскую войну и крестьянскую революцию, которая, на мой взгляд, окончилась не в 1922-м, а в 1929-м – в год «великого перелома» и уничтожения кулачества как класса.

Ленин был прав, когда писал: «1861 год породил 1905». Можно смело добавить: и 1917-й тоже. Кстати, для западной историографии эта идея давно стала аксиомой.

Социальная диалектика наших революций

По своей основной движущей силе Октябрьская социалистическая революция была, как всем хорошо известно, крестьянской. Против кого и чего была направлена эта революция?

Против царизма? Нет, самодержавие было прикончено, во-первых, отречением Николая Второго, а во-вторых, Февральской революцией.

Против дворянства, против пережитков феодального строя? Нет, с ними покончили те самые реформы Александра Второго. К 1917 г. дворяне реальной политической силой не были и никаким классовым ресурсом не обладали. Кроме того, большинство дворян в предреволюционной России имели уже не родовое, а жалованное, выслуженное дворянство, были выходцами из народа, зачастую из тех же крестьян. Ничего «антинародного» в них не было. Дворяне занимали высокие места в армии, полиции, администрации, но эти места всегда ведь кто-то занимает, и на всех желающих мест не хватает.

Дворяне до февраля массово поддерживали монархию и лично царя. Но ведь и крестьяне, между прочим, – тоже, пока сам царь не отрёкся от трона и своего народа…

Самое главное: дворяне вовсе не ставили таких политических целей – вернуться к феодальному строю, реставрировать монархию. Дворяне, включая самих Романовых, были среди заговорщиков, приведших Николая Второго к отречению, дворяне были активными деятелями буржуазно-демократической Февральской революции. Дворяне не саботировали службу при Временном правительстве, как потом при большевиках. Они ратовали за буржуазное развитие России, а в Гражданскую шли в бой за Учредительное собрание и парламентскую республику – вполне буржуазные институты.

А вот крестьяне-то как раз повели себя очень антибуржуазно: воспользовавшись тем, что Временное правительство не контролировало ситуацию в деревне, они немедленно после февраля начали не только захват последних помещичьих земель и разорение оставшихся усадеб, но и – что самое главное! – делёжку частновладельческих земель зажиточных «обуржуазившихся» крестьян. К концу 1917 г. большинство земель, ранее закреплённых в собственность, было переделено между крестьянами по уравнительному принципу.

Так что приходится признать непреложное: феодальная реакция на буржуазно-демократическую Февральскую революцию исходила вовсе не от бывших феодалов. Она исходила снизу, от того самого «народа», освобождённого от крепостного права, но столкнувшегося лицом к лицу с капитализмом, испугавшегося и возненавидевшего его. И возмечтавшего развернуть обратно ход истории.

Антифеодальная «революция сверху» обернулась в итоге крестьянской «контрреволюцией снизу», точку в истории с которой поставила коллективизация, уничтожившая без остатка сельский капитализм.

Такая вот диалектика. И Горбачёв, если ему, конечно, верить, действовал из лучших побуждений, но плохо представлял, чего действительно хотят люди.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: