Литературная Газета 6412 ( № 17 2013)

«Видит Бог, я люблю родину, люблю нежно…»

К выходу в свет готовится книга Галины Орехановой "Жизнь моя, русский театр", посвящённая творчеству народной артистки СССР Т.В. Дорониной. Предлагаем читателю главу о работе Дорониной в постановках по пьесам А.П. Чехова.

Свет в зале гаснет медленно, словно уводя за собой запоздавшие ненужные звуки, и темноту затихающего пространства заполняют летящие, трепещущие блики. Они витают над головой, погружая вас в таинство пленительных объятий вишнёвого сада, и лепестки белых облаков цветущей вишни ласкают ваше воображение. На дворе май, где-то вдалеке тихо звучит музыка, дурманит прохлада предутренней зари, и[?] поют скворцы. Слышится дыхание ранней весны.

Идёт занавес, медленно открывается внутреннее убранство старинного барского дома. В полумраке проступают его стены, белеют рамы высоких створчатых окон. Трепещущие ветки вишни ласкаются о стены, норовя заглянуть в глубину дома. Открывается комната - красивая, убранная мебелью старинной обивки, поодаль, у стены, – громоздкий шкаф, повсюду – мягкие кресла с витыми деревянными спинками. Кажется – всё здесь замерло в ожидании любимой хозяйки.

Два часа ночи, но уже светает. За небольшим круглым столиком сидит крупный мужчина в белой жилетке и жёлтых башмаках, уронив голову на руки, – он спит. Внезапное появление девушки, словно солнышко, освещает комнату: красивая, чистенькая, юная, она говорит, как играет: «А собаки всю ночь не спали, чуют, что хозяева едут».

Это Дуняша, горничная. Нисколько не смущаясь Лопахина, который, проснувшись и встряхнув головой, упрекает её в том, что не разбудила: он опоздал на станцию, к поезду, она кокетливо, думая о своём, отвечает: «Руки трясутся. Я в обморок упаду…»

– Едут! – одновременно понимают они и, заслышав суету во дворе, выходят встречать наконец прибывших гостей.

Быстрой, стремительной походкой входит в дом прекрасная женщина в дорожном костюме.

О! ДОРОНИНА! Как вздох, прошуршало по залу, и зал ответил овацией!

Любовь Андреевна Раневская – любимая роль актрисы. Раневская вернулась на родину из Парижа и теперь обходит «владенья свои» – она в детской, ко всему прикасается её рука, и, радуясь и торжествуя, она вновь открывает для себя «родные пенаты». Кажется, отблески счастья вспыхивают в ней после долгой разлуки. Лицо Раневской светится нежностью, вся фигура её излучает тепло, и она обнимает порывисто Варю, потом брата, Аню… «И Дуняшу я узнала»… ( Целует Дуняшу. )

Элегантная, в шёлковом тёмно-лиловом платье с отливом, украшенном «гроздьями» бахромы из стекляруса, в огромной широкополой лиловой шляпе с роскошным чёрным страусовым пером, она движется по комнате легко и свободно, повторяя вновь и вновь: «Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала… Я не переживу этой радости… Смейтесь надо мной, я глупая… Шкафик мой ( целует шкаф )… Столик мой…»

Словно вернувшись в юность, она искрится лучами щедрости и доброты, и, разбрасывая искры её, порывистая и просветлённая, старается охватить весь окружающий мир своей светлой негой. И радость мгновенно поселяется в доме: «Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, всё плакала», – говорит Любовь Андреевна с глубоко запрятанной, затаённой внутренней болью.

В международный день театра 27 марта 2013 года и в год юбилея К.С. Станиславского МХАТ им. М. Горького посвятил спектакль «Вишнёвый сад» великому основателю великого Художественного театра. Посвятил памяти Мастера, давшего сценическую жизнь гениальной пьесе А.П. Чехова и игравшего в той первой постановке 1904 года роль брата Раневской – Леонида Андреевича Гаева.

Ныне в полуторатысячном зале аншлаг, все балконы и ярусы заполнены притихшей в ожидании чуда публикой. Здесь трудно поверить, что мировая театральная сцена сегодня, в начале ХХI века, пребывает в тяжёлом кризисе драматического театра классического реализма, – так много у него здесь искренних поклонников.

Выпущенный 9 декабря 1988 года, спектакль «Вишнёвый сад» стал визитной карточ­кой МХАТа им. М. Горького под руководством народной артистки СССР Т.В. Дорониной.

Приняв на себя художественное руководство труппой, она поставила задачу: наперекор тенденции на уничтожение русского реалистического театра всем существом своим стремиться к идеалам завоёванных в искусстве вершин, которых добились в своё время основатели Художественного театра.

К роли Раневской Татьяна Доронина готовила себя тщательно. Какая она, эта любимая и загадочная героиня писателя?

Какой видится ей, русской актрисе Татьяне Дорониной, в конце ХХ века? Об этом подробно она рассказала в своей книге «Дневник актрисы», сделав такую запись 13 ноября 1984 года:

«Хочу играть Чехова, для меня «Вишнёвый сад» стоит благоуханной лёгкой белой громадой и манит, и затягивает, и кружит голову. «Мятущаяся душа» Раневской, её тоска по чистоте и детству, её пренебрежение всем, даже православной верой, даже своим вишнёвым домом – жизнь после фразы: «всё равно». Это уход туда, где «всё равно», это любовь «к камню, который тянет на дно», а по-другому этот камень называется «конец». Нет веры, нет дома, нет сына. Реальность – прощание с жизнью, которая жадна, алчна и вся в расчётах, и эти расчёты у всех и во всём. Расчётлив тот, кто в Париже, расчётлив Лопахин, расчётливы Яша и ярославская бабушка, и Пищик, и случайный прохожий. Она одна не расчётлива.

До красоты, до души, до вишнёвого сада никому нет дела. Это повсеместно, значит – и в будущем. Для чего жить – так безответно в главном, в том, что является подлинным и единственно ценным – бессеребренность, духовность, красота и любовь?..»

Это будущее настигло Россию! В полноте своей расчётливости и равнодушия к духовным устремлениям человека.

Ощущение неотвратимости расплаты за это звучит в каждой мелодии удивительного для современной реформаторской сцены спектакля.

Но есть и в этом сегодняшнем «Вишнёвом саду» другое, что высвечено талантом Дорониной: богатство натуры и человечность Раневской, значимость личности этой «порочной» женщины, как отозвался о ней «пустозвон-либерал» брат Леонид. И высота её в достоинстве жить – по-человечески, во славу бескорыстной, самоотверженной любви! Её душевная красота – в способности к сердечной чуткости и щедрости, нежности и добру, в её сострадании к людям: Ане и Варе, Лопахину, Пищику, даже прохожему, к любимым слугам, наконец, в её «разгадке» сущности образа Пети, о котором Чехов писал: «Ведь Трофимов то и дело в ссылке, его то и дело выгоняют из университета, а как ты изобразишь сии штуки?» И тем не менее именно Пете писатель доверил своё понимание жизни и назначения в ней человека: «Человечество идёт вперёд, совершенствуя свои силы. Всё, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты»… учатся плохо, серьёзно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьёзны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно… везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота… И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим...»

Не было спектакля, чтобы зал не взорвался аплодисментами.

Вот оно, наконец, драгоценное слово ПРАВДЫ, по которому так тоскует нынче Россия, алчущая СПРАВЕДЛИВОСТИ!

И это слово звучит сегодня в русском театре! Потому что он – «трибуна, с которой много можно сказать людям хорошего!». Именно так, вслед за Гоголем, понимают Татьяна Доронина и её труппа своё назначение в искусстве!

«Вишнёвый сад» поставил на мхатовской сцене главный режиссёр Украинского драматического театра им. Ивана Франко народный артист СССР С.В. Данченко, к несчастью, теперь уже умерший. Но он оставил воспоминания о том, как работал с Дорониной. Он написал, как в тяжелейшую пору становления МХАТа им. М. Горького ему всячески старались помешать, не давая осуществить постановку «Вишнёвого сада» в опальном театре: пришлось буквально вышвыривать из номера гостиницы «Россия» «доброжелателя», сулившего ему «манну небесную» за то, чтобы только поддержал травлю актрисы.

Он был захвачен сотрудничеством с Татьяной Дорониной, с увлечением работал с молодой, интересной, набирающей силу труппой. Влюблённый в талант и творчество А.П. Чехова, он умел «схватить» мысль автора и уловить «дыхание» художественного реализма авторского текста, услышать те музыкальные его токи, которые и определили звучание всей постановки. «Театральный стиль вырабатывается, когда коллектив, – подчёркивал он, – обретает подпору в определённом круге авторов. Тогда он отличается от других и можно говорить о его художественной программе». В его спектакле поэзия и мудрость чеховской драматургии обрели новую жизнь.

«Когда с режиссёром спектакля С.В. Данченко, – говорила в одном из интервью Т.В. Доронина, – мы работали над ролью Раневской, мы пришли к выводу, что решающее в её характере – способность безоглядно, самозабвенно любить. И это стало определяющим в трактовке образа. Всегда, во все времена, нравственная женщина отличалась от безнравственной способностью любить другого более, чем себя. Эта черта Раневской придаёт характеру не только обаяние, которое притягивает к ней зал, но и вносит остросовременное звучание, потому что на рынке сегодняшней жизни любовь уничтожается так же, как всё отечественное искусство, основанное на главных постулатах христианства. Любовь подменяют сексом. Страшное, короткое словечко, не имеющее к любви никакого отношения. Сегодня женщин отучают быть женщинами, уничтожая их главное обаяние, основу основ русского женского характера – охранительницы дома, России, которая всегда жива любовью, прощением, тишиной любви».

Надо быть Татьяной Дорониной, чтобы весь огромный зал, внимающий ей, ощутил в душе своей эти приподнятость и чистоту, эту прелесть мира и благодати цветущей родной земли! КАК ПРЕКРАСЕН МИР РОДИНЫ! Именно так трактует сегодня этот спектакль МХАТ им. М. Горького, именно за этими ощущениями идёт сегодня сюда исстрадавшийся люд России.

В спектакле, поставленном С.В. Данченко, образы героев чеховской пьесы сверкают, точно камешки чудесного мозаичного полотна. Попробуй убрать хоть один из них, и полотно рассыплется, потому что, неся в себе целый мир чувств, увлечений, судеб, страданий, каждый герой, дополняя один другого штрихами образного рисунка, тоном, нервом, наконец, продолжается в тех, кто его окружает. Связанные одной невидимой мыслью автора, они создают картину жизни России такой, какой она была в начале ХХ века. Но это не просто образы. Каждый персонаж – символ, определяющий характерное явление российской жизни, и этот символ даёт о себе знать в России, столь впечатляюще раскрывшейся в наше время.

За годы, что не сходит с мхатовской сцены этот волшебный спектакль, укрепился состав исполнителей, с которыми начинал постановку С.В. Данченко. Разве что смерть покосила: первым ушёл из жизни М. Зимин – Симеонов – Пищик, за ним – Валерий Гатаев, могучий красавец купец Лопахин, следом за ними – Л.А. Кошукова – Шарлотта. И всё же ансамбль сумели отстоять: художественная цельность, которая отличает этот слаженный творческий союз, – одна из главных причин мастерской творческой формы, в которой держится постановка. Высочайшая требовательность Дорониной ни на йоту не допускает ни потери предельной внутренней сосредоточенности артистов, ни появления штампов в актёрской игре. Она чутко следит за развитием жизни в России, и каждое новое её проявление тут же находит отражение в спектакле. Это помогло преодолеть горе потерь. Да и каждый новый ввод в спектакль отражает запросы времени.

Так, народный артист России Валентин Клементьев, получив роль Лопахина, обогатил образ неуловимым современным внеш­ним «лоском олигарха», наделил Лопахина чуть большей образованностью в придачу к природному уму, внешней поведенческой отточенностью – чертами, более характерными для начала ХХI века. То же и Шарлотта Матасовой. Тонкая, великолепная актриса привнесла в образ неприкаянной приживалки современную раскованность, присущую тем хватким особам, что так ловко теперь умудряются занять «место под солнцем». Владимир Ровинский вошёл в спектакль в начале 90-х годов, дав пример колоритного помещика-разгильдяя. Симеонов – Пищик, привыкший жить «на авось», бесцеремонный и неунывающий, «простак себе на уме», он обогатил спектакль насыщенным ритмом напряжённости нынешней жизни.

Женский состав исполнительниц – украшение спектакля: Аня, тоненькая, как лоза, грациозная, трогательная, просветлённая Татьяна Шалковская, напоминающая великую Еланскую, так тонко ведёт свою роль, что диву даёшься, как этой юной скромнице удаётся существовать в образе, не меняясь годами.

Не менее впечатляюще работает Юлия Зыкова. Она воистину крестьянская дочь, «вот этакая Фёдора Козоедова Дуняша». Одетая, как барышня, всем существом своим рвущаяся в барские комнаты, она и от радости «в обморок упадёт». Смелая простушка, которой «надо бы себя помнить», она кидается очертя голову под каток самообмана, не помня ни себя, ни жизни своей.

А вот и милая труженица, избравшая для себя служение православной вере смыслом жизни Наталья Вихрова в образе Вари. Это воплощение русского православного идеала. Ей по силам любовь-страдание, жертвенное, бескорыстное служение. Она высока и крепка духом. И совесть её чиста и безупречна. Она отвечает за всех, видит и знает, кто есть кто, и не любит пустых самозванцев. Потому и не жалует Епиходова, великолепно сыгранного Сергеем Габриэляном, актёром, наделённым редким чувством юмора и огромным актёрским обаянием.

Вторая картина. Она погружает нас в буйство вишнёвого сада, когда солнечный луч уходящего дня ещё ласкает окна застеклённой террасы старого барского дома и пробивается сквозь густые ветки вишнёвых деревьев, и старая скамья перед домом собирает его обитателей для задушевных бесед. Слышатся звуки негромкой гитары, и Раневская в белом кружеве летнего платья вместе с парадно одетым Лопахиным и нарядным Леонидом Андреевичем медленно подходят к дому, возвратившись с прогулки. Они благодушно настроены, шутят и обсуждают вояж свой по железной дороге, чтобы позавтракать в городе, где «дрянной ресторан с музыкой» и «скатерти пахнут мылом». Раневская вся – воплощение жизни и красоты в её неизменном и вечном звучании. Но так ли спокойна она, так ли беспечна? Её воля вдруг изменяет ей, и душа прорывается исповедью: «О… мои грехи!»

Сын. Здесь, в этой глубокой реке недалеко от дома, утонул её семилетний мальчик, и она никогда не забудет об этом. Какая боль, какая израненная душа кричит в этой исповеди!

Но вот словно порыв ветра подхватывает её, и воздушное кружево рукавов взлетает над головой. Опять телеграмма, опять из Парижа: «Этот дикий человек опять заболел…» Она по-прежнему рвёт телеграмму, уловив недовольство брата Леонида Андреевича, но уже не может скрывать того, что в ней существует как жизнь и судьба.

Звучат струны гитары в руках брата, она приближается к нему, ласкаясь и нежась, и начинает петь тихим прекрасным голосом:

Я не скажу тебе, как жадно

С тобою встречи я ловлю,

Как без тебя мне быть отрадно,

Как смех твой милый я люблю…

Леонид вступает вторым голосом. Как хорошо им поётся вместе, как тепло, задушевно, и видно, что они искренне любят друг друга. Александр Титоренко, который недавно введён на роль Гаева, легко и естественно влился в актёрский ансамбль спектакля, стал необходимым и значимым дополнением в рисунке прекрасного художественного полотна.

Чувствуется, как много значит романс этот в судьбе Раневской. Она, скрывая волнение, на миг разрывает гармонию пения, ей надо что-то очень важное сказать Лопахину, но стихия любимой мелодии уже подхватила её, и она уже не в силах оставить эту сладкую каторгу:

Я не скажу тебе, как больно

Сжимает сердце, ноет грудь…

Я не скажу, как я страдаю,

Я не скажу – ты не поймёшь.

Художественное впечатление от этой поистине пьянящей красоты неотвратимо завораживает вас, и вам ещё долго не хочется с ним расставаться…

Но вот и последнее действие пьесы. В доме гости, где-то в глубине комнат танцуют, играет еврейский оркестр, отголоски которого во втором акте слышались откуда-то издалека.

Старинная усадьба, родной родительский дом, всё, что в её жизни называлось «вишнёвый сад», доживает свои последние минуты. Раневская одна в большой полупустой дет­ской, кресла отодвинуты к стенам – освободили место для танцев. Она в чёрном вечернем платье, натянутая, как струна, не находит себе места. На побледневшем, напряжённом лице её – огромные глаза, заполненные одним чудовищным вопросом, который обращает она к подошедшему Пете Трофимову:

«Несчастье представляется мне до такой степени невероятным… Я могу сейчас крикнуть… могу глупость сделать», – говорит она каким-то неживым, сдавленным голосом, – Спасите меня, Петя!»

Разве кто-нибудь может её понять?

– «Успокойтесь, дорогая. Не надо обманывать себя, надо хоть раз в жизни взглянуть правде прямо в глаза».

В тот же миг окаменев, Любовь Андреевна Дорониной лишь на мгновение теряет присутствие духа, ошеломлённая его равнодушием. Минуту она молчит, но пауза медленно отступает, и вот в её прекрасных глазах начинают сверкать искры, она усилием воли подавляет подступивший к горлу комок и, очень тихо, долго подбирая слова, как будто страдание многих лет жизни наконец вырывается из неё, произносит: «Какой правде?»

Мы видим, как глубинная волна чувств охватила всё её существо, но она справляется с ней, голос крепнет, смягчённый тем неуловимым теплом благородства и всепрощения, которое и есть правда её натуры.

– «Вы видите, где – правда и где ­неправда?».

Она и сердится, и негодует, и жалеет, и молит о понимании: «…А я точно потеряла зрение, ничего не вижу…

Но вдумайтесь… пощадите меня. Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишнёвого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте, продавайте и меня вместе с садом...

Голос срывается, силы оставляют её, и она едва слышно, словно прося у Бога прощения, говорит сквозь слёзы: «Ведь мой сын утонул здесь… Пожалейте меня, хороший, добрый человек».

В эти минуты зал замирает, переживая такое глубокое волнение, что, кажется, не дышит никто, и только где-то короткие всхлипы рыданий, словно вспорхнувшая птица, нарушают тишину.

Этот дуэт Раневской с Петей Трофимовым – одна из прекраснейших сцен спектакля, наполненная гармонией внутренней артистической близости, здесь бесконечная гамма оттенков, нюансов, безмолвных «бесед» в унисон, которые ведут эти двое одиноких по пьесе людей.

Неслучайна эта духовная близость. Она заложена в значимости тех богатейших характеров, о которой так тонко и деликатно поведал нам автор «Вишнёвого сада». «Читайте пьесу, там же всё написано»…

Отрадно, что все годы жизни в этом спектакле Петя Трофимов (народный артист России Михаил Кабанов) умел вникать, восхищаться, любить изумительный образ и, наконец, так понять это поистине прекрасное создание великой Татьяны Дорониной.

Но дано ли зрителю постичь всю меру и глубину заложенных в этом спектакле раздумий?

Каждый раз, когда в афише МХАТа им. М. Горького стоит: «А.П. Чехов. «Вишнёвый сад», зал переполнен. В нём, как всегда, школьники, Чехов пока ещё удержался в школьной программе, но много поистине интеллигентных людей, таких, как, например, Ольга Цапиева, заведующая отделом Института социально-экономических исследований Дагестанского научного центра Российской академии наук, которая, посмотрев спектакль «Вишнёвый сад», отправила в газету письмо. Редакция его напечатала:

«Символом современной Дорониной является спектакль «Вишнёвый сад». Как бы оценил сюжет пьесы Чехова современный человек? – задаётся автор письма вопросом и отвечает: «Помещица Раневская разоряется, но имеет очень выгодную недвижимость. Продав её, она решит свои материальные проблемы. Это очень хорошо понимал Чехов и дал всего лишь одну фразу в тексте пьесы. «Дачники – это пошло», – произносит Любовь Андреевна, и становится ясно, что для Раневской подобная сделка неприемлема. «Если мы остались людьми, – продолжает Ольга Цапиева, – мы точно знаем, что нельзя продавать совесть, честь, дружбу, любовь и многое другое, что составляет смысл нашей личности. Для Раневской Дорониной «Вишнёвый сад» стал её жизнью, частью её самой. И понимаешь, что Раневская, несмотря на кажущиеся слабость и ранимость, очень сильная духом женщина».

К разуму и сердцу такого зрителя и обращён спектакль МХАТа им. М. Горького.

«То, что сегодня происходит в нашей стране, – говорит Татьяна Васильевна Доронина, – так или иначе отражается в спектакле. И то противостояние лжи и распаду, которое присутствует в нём, даёт мне добавочные силы. Я стараюсь работать на более высоком уровне, потому что не хочу быть уничтоженной. Я не хочу этого как актриса, но это и мой бой с несправедливостью по отношению к России».

Продан «Вишнёвый сад». Забиты ставни, погрузился во тьму холодный пустой дом. Одинокая свеча дрожит в руке забытого в доме Фирса. С трудом устраивается старик на старом диване, звучит чуть слышно его протяжный вздох:

«Эх, ты… недотёпа!»

Кажется, и холод и мрак навсегда поглотили эти русские стены. Но вот проходит минута, другая, и вдруг… Прекрасный образ Любови Андреевны как бы «вплывает» в этот затихший мир любимого дома, и постепенно все его обитатели, один за другим, снова поселяются в нём. И музыка, прекрасная музыка слышится внятно. И вновь оживают надежды…

В какой мере актриса Татьяна Доронина, художник огромного темперамента, наделённая от природы сильным и властным характером, недюжинным умом, страстной натурой и редкой женственностью и красотой, отвечает понятию «чеховская актриса»?

В основе её дарования – способность к высочайшему духовному напряжению. Могучий талант, богатейшая интуиция, неуёмная жажда правды и художественный вкус – всё это позволяет ей проникать в потаённые глубины чеховских замыслов. Умение улавливать самые тонкие импульсы созданных им характеров помогает актрисе услышать мелодию чеховского письма и создать образ, напоённый музыкой и поэзией его художественного восприятия жизни. Как и писатель, она хорошо знает цену мерзостям и ненавидит пошлость и грязь. Но главное – она всей жизнью своей принадлежит русскому театру, по-чеховски понимая, что «театр вообще очень важная вещь».

Для неё театр – Храм, и она служит в нём самозабвенно, вкладывая все силы души в святую и непреложную для неё истину – «в человеке должно быть всё прекрасно».