Литературная Газета 6416 ( № 20 2013)

Бледная немочь

Недалеко от нашего посёлка - большое кладбище. С некоторых пор там наладили бизнес – продажа участков под будущее захоронение. То есть свои "три аршина" можно купить заблаговременно. Нарезали симпатичные такие «огородики» с мраморной обводочкой по периметру и продают. Можно даже кустик посадить, мини­газончик засеять – в общем, ухаживать за собственной будущей могилой.

Логика в этом сервисе есть. Когда придёт костлявая (а этого никто не избегнет) – никакой детям суеты­беготни, всё заранее известно и даже обустроено. Опять же при жизни будущего покойника участочек можно продать, да и с прибылью. Мало ли что, может, деньги спешно понадобятся, а тут – недвижимость.

Но помимо житейской предусмотрительности (с каких это пор мы, русские, кстати сказать, стали предусмотрительными?) есть тут и другое, не житейское, не практическое. Какая­то смутная, неосознаваемая тяга к смерти .

Жестокость – своего рода истерика

То состояние эмоциональной тупости, о котором сказано в статье «Скорбное бесчувствие» («ЛГ», № 2–3), на мой взгляд, имеет один общий исток – крайне низкую энергетику современного белого человечества. Офисный обыватель, стоялец в пробках, житель бетонной клеточки, купленной по ипотеке, читатель Мураками, прилежный клиент египетских отелей и безудержный потребитель всего и вся, находящийся непрерывно «в контакте» и «на связи», так вот он, этот современный, передовой, информированный, продвинутый и местами даже креативный субъект, страдает непроходящей бледной немочью.

У него катастрофически недостаёт сил, энергетики, радости жизни. Той самой духовно-физической субстанции, которая движет человеком. Она, субстанция эта, имеет разные названия: Лев Гумилёв звал её «пассионарностью», Ницше – «витальностью», китайцы – энергией «ци», русские былины – «удалью молодецкой». Лев Толстой говорил о «благе жизни»: истощилось оно – и человек умирает. Что тут первично – физическое или духовное? Мне лично кажется, что главнейшая сила человека – это сила духа, но и физическое важно; вообще картезианское противопоставление души и тела – устарело ещё сто лет назад.

Похоже, так называемое цивилизованное человечество не имеет сил жить. Это видно хотя бы по тому, что при всей технической мощи современное человечество не предпринимает никакого глобального проекта. Порою удивляешься: сто лет назад крестьяне готовы были воевать – и за что же? – за землю! Нынче этой земли – навалом. Бурьяном зарастает – и хоть бы кто почесался... Нет условий!.. Создайте условия, тогда я, может быть, буду работать. Ах, сам я должен? Тогда увольте, тогда я лучше посижу в Интернете (буду квасить с корешами, побомблю слегка на трассе – на бутылку хватит).

На самом деле никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах – условия не предшествовали деятельности. Не было такого в истории, чтобы какие-то большие дела делались при наличии условий. Они делаются всегда на голом месте и вопреки обстоятельствам – потому что человек захотел, потому что имеет пресловутое шило в известной мякоти. Рассказывают, что основоположник купеческого клана Прохоровых приходил пешком в Москву продавать мелкую галантерею – это и легло в основу его богатства. Сегодня – это что-то из быта динозавров. Интересно, но не непредставимо.

В XVI–XVII веках голландцы на утлых судёнушках плыли в Новую Зеландию – в неизвестность. И тонули, и мёрли от цинги и малярии – и всё равно плыли. Это был дух пионерства. А вот в 90-е годы я встречалась с далёкими потомками отважных мореплавателей. Эти так называемые экспаты, работавшие в Москве, получали специальную надбавку за работу в тяжёлых условиях. И действительно, жизнь в Москве искренне казалась им трудной, опасной и полной лишений. Это дух пенсионерства. Им сегодня (в разной степени) охвачены если не все, то большинство.

Современный молодой, порою даже и накачанный посетитель фитнес-центра, и даже горнолыжник имеет стариковскую энергетику. Всё ему в лом, всё непосильно. Когда-то строили города в тайге, а сегодня и за МКАД-то выехать – огромное предприятие, как теперь выражаются – «вызов».

Медики говорят, что главной причиной нетрудоспособности в наступившем веке будет – депрессия. Отсюда, от мучительной слабости, – подсознательное стремление к смерти. Скорей бы уж! Так иногда чувствуют «зажившиеся» старушки. Крайне редко кто доводит до собственного сознания своё стремление к смерти. Кто доводит – тот оказывается теми самыми «немотивированными» самоубийцами, о которых некоторое время назад много писали. Но большинство своё стремление к смерти – не осознаёт, оно так и остаётся в душевных глубинах. А именно они, глубины подсознания, и управляют поведением.

Удовлетворить любовь к смерти можно не только глядя в телевизор, но и в интерактивном режиме – с помощью всё более изощрённых компьютерных игр. Кровожадные игрушки – это огромный бизнес, и, как у всякого бизнеса, у него есть цель, единственная, – продать как можно больше. А продаётся лучше всего то, что резонирует с подсознательными влечениями человека. А уж оценивать эти влечения – не дело бизнеса. Он с готовностью удовлетворит любые.

Кто-то смотрит смерть на экране, а кто-то – хватает винтовку и давай фигачить направо-налево. Такие случаи, очень похожие друг на друга, происходят всё чаще и чаще, и не только в Америке. Чем отличаются геймеры или даже зрители криминала от немотивированных убийц? Качественно, на мой взгляд, ничем: просто вторые – более остро чувствующие натуры, у них и отчаяние сильнее. Это люди максимальных действий. И стремление к смерти у них – максимальное. Что убийства эти – сродни самоубийствам и растут из одного корня – сомневаться не приходится. Хотя бы потому, что последнюю пулю они чаще всего оставляют себе.

Они жестокие? Скорее, отчаявшиеся, неимоверно слабые. Жестокость – это вообще проявление слабости, а не силы, это своего рода истерика. Сильный и выдержанный – если и использует насилие, то строго дозированно, по делу и по минимуму. Оно у него всегда «мотивированное».

Топливо для двигателя жизни

Но реально убить – себя или других – на это решается не каждый. Средне-депрессивный субъект так-сяк тянет постылую лямку жизни. Плохой ли, хорошей – не суть важно: жаждущий будет пить и из лужи.

Для экстренной энергетической помощи обессилевшим горемыкам придумано (точнее – найдено) несколько современных средств. Например, ритмичная, рвущая перепонки, уродская (если рассматривать её с точки зрения искусства) так называемая музыка. Она несёт некую энергию. Дурную, но хоть какую[?] Это что-то вроде ватки с нашатырным спиртом, поднесённой к носу обморочного.

Постоянный ор – из этого ряда. Посмотрите телевизор. Все непрестанно орут – по самому ничтожному поводу. Ор – это ярчайший проявитель слабости и бессилия, энергетического упадка. Вспомните, когда вы повышали в последний раз голос на домочадцев или подчинённых, и вы вспомните о моменте энергетического упадка. Есть передачи, всё содержание которых сводится к тому, что какие-то заполошные тётки с покрасневшими от натуги рожами громогласно ссорятся, кого-то в чём-то обвиняют и обличают, и орут как резаные. Нужно это зрителям? Наверное. Для подпитки энергией. Хотя бы дурной энергией скандала.

Точно такую же роль играют матюги. Матерные ругательства – это предельная степень лексической экспрессии, и она, на мой взгляд, тоже имеет право на существование – в определённых обстоятельствах. Но сегодня, как известно, «матом не ругаются – на нём разговаривают». Изысканные девушки, умники и умницы, при дамах и детях. Зачем им это надо? А всё для этого же – подпитаться энергией. Забавно: Виктор Некрасов написал роман «В окопах Сталинграда», не используя обсценной лексики, а молодая женщина, описывая в ЖЖ поход в супермаркет, без матюгов обойтись не может. Разная энергетика…

Кстати, о военной литературе. В книгах, написанных ветеранами войны, то есть людьми, прошедшими истинный ад, – очень мало драк, «мочилова», ора и вообще экшена. Видимо, тогда энергии хватало и так.

Наше время изумительно похоже на канун Первой мировой войны – во многих отношениях. Вплоть до попыток копировать господствовавший тогда архитектурный стиль. Сто лет назад тоже была эпидемия самоубийств. Немотивированных; правильнее сказать – без рациональных мотивов.

Эстетически невыносимый мир

В 1910 году Корней Чуковский написал статью, которая так и называлась – «Самоубийцы»: «Удавленники и утопленники – современнейшие нынче герои. И вот новая, небывалая черта: эти люди давятся и травятся, а почему – неизвестно».

Одновременно появился и начал стремительно распространяться новый вид преступности – хулиганство. Прежде этого не было, прежде насилие было чем-то обусловлено: корыстью ли, неприязнью… А чтоб вот просто так взял да и «саданул под сердце финский нож» незнакомому человеку – это порождение какого-то нового ужаса жизни и душевной неприкаянности. Откуда это?

В 1910 году в статье «Юмор обречённых» Чуковский уже пытался ответить на этот вопрос. И отвечал так: люди утратили красоту жизни. Мир стал для них «эстетически невыносим». «После этого – только смерть». Ещё раньше он говорил о повсеместной утрате идеи, желания служить какому-то делу и преследовать какую-то цель. А ещё раньше он обратил внимание на убийственную скуку и тоску, разлитую в повседневной жизни (и литературе), на повсеместную «недотыкомку», которая прячется за газетными строками, книгами стихов и длинными повестями.

Очень похоже на современное жизнеощущение: уродство. Уродство даже и эстетическое, достигшее за прошедший век огромного прогресса. Современный горожанин почти не видит красивого: только бетонные громады, рядом с которыми он ощущает себя маленьким и потерянным; травы, деревьев – всё меньше, даже снега в малоснежные зимы не видно в городе. Постройки – подавляют, высасывают и без того скудные силы.

Итальянцы говорят в похвалу архитектуре: «по мерке человека». То, что сегодня строится, эту меру не то что нарушает, – перечёркивает. Необъятные супермаркеты, аэропорты, гостиницы – всё это очень удобно и вроде бы правильно, но превращает человека в микроскопического и ничего не значащего муравьишку, случайно попавшего в громадный механизм.

Житьё в современном городском поселении угнетает и обессилевает человека, внушает ему чувство социальной пыли, гонимой ветром . А это чувство – чревато агрессией. Она может быть направлена или вовне, или на себя – это уж как придётся.

Такое жизнеощущение, когда нет сил волочить ноги, – это верный признак конца эпохи. Фирменные чеховские неврастеники и горьковские «дачники» – все они жители уходящего мира. Та жизнь, в которой они были руководящим классом, была сломлена войной и революцией. И это совершенно закономерно. На смену им пришли другие люди, из народных низов, – у тех были энергетика, витальность, воля к жизни. Сегодня бледной немочью охвачены значительно более обширные круги.

Сегодняшние «дачники» – все эти офисные сидельцы, чья жизнь очерчена тремя К: кофе, кондиционер, клавиатура, и за пределы этого круга они и нос боятся высунуть, все эти труженики «консалтинга» и «креатива», никогда не служившие в армии и, возможно, не выезжавшие за МКАД, – окажутся ровно там же, где и их исторические предшественники. И это предощущение гибели, конца эпохи – разлито в воздухе. Если набрать в поисковике «когда умирает эпоха» или «конец эпохи» – вываливается громадное количество ссылок: практически во всех статьях, посвящённых смерти каких-то знаменитостей, неизменно говорится, что вместе с N «умерла эпоха». Это похоже на фрейдистскую оговорку: умирает она, умирает эпоха, только N тут ни при чём.

Синдром достигнутой цели

Откуда берётся энергия? Сказано: не хлебом единым. Сегодня звучит как никогда актуально: невиданные за всю историю человечества сытость и комфорт, а сил нет.

Энергия даётся человеку под задачу, под цель. Большая цель способна даже смерть отсрочить. Да и просто, чтобы жить, человеку нужна идея, задача, ради которой совершается повседневная суета. Цель придаёт ей смысл. Нет цели – и человека сплющивает невыносимая лёгкость бытия. Неслучайно сегодня плодятся семинары и курсы по целеполаганию: как правильно поставить цель, как сформулировать, как достигнуть…

На самом деле вся эта современная мудрость имеет один неустранимый дефект: настоящая цель, дающая энергию, должна быть сверхличной. Она должна быть выше человека, а человек должен ей служить. Бог, Родина, Государь, высокое и вечное искусство, наука и познание – всё это пример сверхличных целей. Купить «трёшку» в приличном районе – не цель. То есть цель, конечно, но надлежащей тяги не создаёт. Создаваемое ею силовое поле – недостаточной напряжённости. И потом достиг ты СВОЕЙ цели – и что? Отсюда все эти современные кризисы: среднего возраста, синдром достигнутой цели и всякое такое.

Современный человек не знает ничего выше себя, своих прав и прихотей. Он – пуп земли, он – центр мироздания, всё для него. Пожертвовать собой ради… чего? Ради Родины? Вон возьму да свалю из Рашки: не оправдала она моих надежд. Пускай совки тут колупаются. Такие мысли, почти дословно, разворачивал передо мной один тульский таксист. И в каждом слове его сквозили слабость, несчастность и потерянность. И меня совершенно не удивило, что монолог он свой закончил агрессивно: «Вот так взял бы автомат и перестрелял бы всех: и чёрных, и наших уродов…» Современная эгоцентрическая философия плодит несчастных и бессильных, которым нечем и не для чего жить. Оттого их так и тянет к небытию.

Поставив человека в центр мироздания, современная мудрость этого человека не укрепила, а наоборот – ослабила. Подчинённый высшей цели, высшей задаче, человек способен на необыкновенное. Был такой советский лозунг: «В едином строю к общей цели!» – как только ни издевались над подобными вещами мы, когда были на четверть века моложе! Я – в строю? Да ни за что в жизни! На самом деле – единая, общая, выше тебя цель – величайшая сила. Она тебя и ведёт, и поддерживает, она – источник жизни.

Человек, имеющий опору лишь в себе самом, – не способен ни на что. Его неотвратимо тянет к смерти. Это понимал ещё сто лет с лишним назад Константин Победоносцев, вошедший в историю как лютый реакционер, а на самом деле он был просто умным и прозорливым человеком. Он откликнулся на распространившуюся тогда эпидемию самоубийств статьёй «Болезни нашего времени», где и говорил именно об этом: когда нет высшего центра жизни – жить невозможно.

Чем всё это кончилось сто лет назад – мы знаем. Мировой войной и революцией. И тот труднообъяснимый восторг, которым были охвачены все в начале войны, кажется мне подспудной радостью обретения хоть какого-то смысла, какой-то сверхличной цели.

...Так история иногда помогает обрести силы обессиленным, если сами они утратили веру, неспособны найти смысл.

Татьяна ВЛАДИМИРОВА