Литературная Газета, 6516 (№ 28/2015)

Альтернативная проза

Константин Белов. Уроки: Роман. - М.: Изд. "Живое слово", 2014.

Проза Константина Белова альтернативна всему - и литературному мейнстриму, и привычным делениям на левых и правых, на беллетристов и интеллектуалов. Альтернативна она и в привычном подходе к отечественной истории. Если исторический прозаик описывает конкретные исторические события, может ли он фантазировать? Конечно, нет. И в этом смысле Александр Дюма совсем не исторический писатель. Вот и Константин Белов в своей прозе предпочитает оживлять историю своими дополнениями, не нарушая главного её хода.

Константин Белов в своём последнем романе "Уроки", продолжающем его же предыдущие романы "Палач" и "Ученики", исследует судьбу двух известнейших русских семей: императора всея Руси Николая Второго и дворянина из Поволжья Владимира Ульянова, более известного как Ленин. Судя по всему, если хватит сил у автора, должно последовать и завершение их судеб, известное нам всем. Будем ждать.

Ни апологетам Николая Второго или Владимира Ульянова, ни их лютым обличителям лучше этот роман не читать. Нет в нём ни обличения, ни восхваления. К тому же автор даёт достаточно вольную альтернативную трактовку их биографиям при всём уважении к личности и одного, и второго. В чистом виде - альтернативная проза: что было бы, если бы...

Любопытен мне и сам автор романа. Родился на Волге, в городе Горьком, в далёком ныне 1932 году.

Юный вундеркинд и школу окончил с золотой медалью, и мехмат МГУ, и сразу же аспирантура Математического института Академии наук. Так до начала 80-х годов и работал математиком, писал учёные труды и учебники. Хотя уже в 70-е годы, подобно Александру Зиновьеву, параллельно начал пробовать себя в литературе, даже успел выпустить две книги в самых известных советских издательствах: повесть "Квадратный корень" в "Советском писателе" в 1988 году и сборник рассказов "На Волге" в "Художественной литературе" в 1989 году. Вообще-то в такие издательства и именитым писателям не так легко было в те времена пробиться.

Но началась крутая перестройка, всем стало не до литературы. Уверен, выйди его нынешние романы, пусть и в урезанном цензурой виде, ещё до перестройки, писатель был бы так же популярен, как Валентин Пикуль. Как говорят, не легла карта.

Помешала математика, и все свои альтернативные исторические сказания Константин Белов сумел издать лишь в нынешнее нечитабельное время. Впрочем, роман "Палач", первая часть его альтернативного замысла, вышел ещё в 1992 году, когда народ увлекался чтением, стотысячным тиражом, успешно был распродан и переиздан в 1993 году вновь стотысячным тиражом. Но автор не стал, подобно Эдварду Радзинскому и другим историческим беллетристам, стремительно гнаться наперегонки со временем, он неспешно продолжал своё расследование. Копался в архивах с математической дотошностью. Как итог, его роман "Уроки", вчерне написанный ещё в 1998 году, вышел лишь в 2014 году в издательстве "Живое слово" совсем небольшим тиражом.

Думаю, любителям исторической прозы, да и вообще истории XX века, специалистам по царствованию Николая Второго и жизнедеятельности Владимира Ульянова-Ленина придётся разыскивать этот роман в букинистических лавках. Или же переиздавать его.

А роман того стоит. В 90-е годы, когда обществу навязывались проплаченным пиаром лишь коммерческие имена скучной Татьяны Толстой, манерных постмодернистов от Михаила Шишкина до Александра Иличевского, сколоченных по американскому образцу беллетризированных творений Бориса Акунина и Татьяны Успенской, без хорошего пиара в литературу прорваться было почти невозможно. Как справедливо писал мой коллега Владимир Новиков, царило "победоносное торжество скуки и мертвечины". Незлобное, неспешное исследование русской истории представлялось никому не нужным.

Хотя, казалось бы, семейная сага на исторической основе - читатели должны были схватиться, поразиться неожиданным "открытиям" автора. К примеру, по мнению Белова, у Николая Второго не было никакого родного сына, наследник Алексей был ему чужой, и, наоборот, у Владимира Ильича родной сын имелся. Эти альтернативные исторические детали лишь оживляли и скрепляли сюжет.

Ко всему прочему, в романе имелась и чёткая осознанная и фантазийно-придуманная идеологическая концепция - идеология лаптизма, в случае с Николаем Вторым - лаптизма имперского, в случае с Владимиром Лениным -лаптизма революционного. Поначалу мне казалось, что автор с некой издёвкой демонстрирует лапотное мышление своих русских героев. Вчитавшись, понял, что ничего обидного и оскорбительного в лаптях Константин Белов не видит, скорее, демонстрирует удобство этой дешёвой крестьянской обувки. И жалеет о её нынешнем исчезновении. Выводит лаптизм как символ русскости. Впрочем, простые сандалии - это всего лишь вариант кожаных лаптей, не более. Думаю, автор мог бы символом русскости взять и валенкизм или ещё что-нибудь типично русское, отделяющее нас от прочей Европы. Для него лаптизм в самом разном обличье - это признак русскости, самобытности, без всякого отрицательного смысла.

Я даже не понимаю, почему автор столь необычной альтернативно-исторической прозы был практически не замечен критикой. Не похвалили бы, так разругали бы или в "Советской России" за недопустимое вольничание с образом вождя революции, или в "Новой газете" - за воспевание русского лаптизма как образа жизни. Есть с чем и поспорить в романе, есть с чем нельзя согласиться. Но совсем не заметить никак нельзя было. Вот оно - наше коммерческое время. Даже разгром требуется организовывать и проплачивать. Удивляет полное молчание в печати об этой трилогии.

Пожалуй, назову только интересную статью Олега Дарка "Принесённые в жертву", опубликованную в "Знамени" и посвящённую первой части романа.

Все три книги "Уроков" сконцентрированы на семейной хронике двух всем известных семей - венценосных Романовых и революционных Ульяновых.

В первом романе "Палач" в центре событий яркая и трагическая судьба старшего брата Владимира Ленина - народовольца Александра Ульянова, соединённая с судьбой спасителя его в раннем детстве, а впоследствии известного царского палача Ивана Фролова, казнившего Александра Ульянова и других участников покушения на царя и в результате покончившего жизнь самоубийством. Этот палач когда-то вытащил маленького Сашу Ульянова прямо из-под колеса кареты цесаревича Александра. Позже Фролов стал царским палачом и совершил казнь всех участников неудавшегося покушения на царя.

Затем идёт повествование о детстве наших героев - "Ученики", и в третьей части этой пока ещё трилогии мы встречаем уже незримое противодействие, противостояние двух заметных исторических героев - Николая и Владимира. К тому же писатель не держит в голове какую-то идеологическую схему, ни просоветскую, ни антисоветскую, он идёт от развития живых характеров героев и развития самого общества. Кто из героев, Николай или Владимир, был более недоволен укладом жизни, сразу и не скажешь. Даже отношение к старшему брату у Владимира Ульянова индивидуализировано, лишено прямой идеологизированной подоплёки. Да и вообще отношения - что в семье Ульяновых, что в семье Романовых - не самые идеальные.

Автор не хочет предугадывать историю, он следует за ней. Олег Дарк в принципе верно сказал об осознанном "незнании" писателем Константином Беловым будущей истории. Если провидеть в героях, будь то Николай Второй или Владимир Ленин, всю их дальнейшую судьбу, тогда и читать роман не обязательно.

А здесь же мы в ожидании: вдруг всё пойдёт не так, вдруг по-иному? В этом смысле альтернативность прозы даёт читателям надежду на неожиданное развитие событий.

Сын палача становится умелым промышленником, главным производителем лаптей в России. Расширяя свою сеть торговых агентов, Тимофей Фролов выходит и на Владимира Ульянова, передаёт ему солидную сумму денег на развитие лапотного производства, на эти-то деньги Ульянов и основывает свои первые революционные газеты. Все реальные герои завязаны через героев вымышленных.

С другой стороны, на лапотника Тимофея Фролова выходит и сам император Николай Второй, желающий переобуть в русские лапти и германскую армию, и всю далёкую Азию, вплоть до Кореи. Идеи эти не воплощаются в жизнь, этакий имперский лаптизм замер то ли перед прыжком, то ли перед отступлением. В романе есть какой-то ритм ожидания чего-то иного. Как зайцы, убежавшие от ружья Ульянова, как наследник, которого никак не могут дождаться царь и царица, как-то туманно надеясь на некоего чужого пришельца. Как появление нежданного ребёнка от романтической связи Ульянова с приглянувшейся ему женщиной. И это иное наступает не стремительно, читателя не давят надвигающиеся события, он успевает их осмыслить, прочувствовать, соприкоснуться с ними.

Сам Константин Михайлович Белов не выступает в роли мистификатора, любые альтернативные события он оснащает психологической достоверностью. К примеру, я впервые читаю о сложных отношениях в семье Ульяновых, автор выстраивает их не ради сенсации, а исходя из строго документальной истории семейства. В интервью жунналу "Огонёк" автор говорит: "...Вот вам два факта. В кабинете на диване в одиночестве умирает отец, Илья Николаевич, пока остальные оживлённо трапезничают. Любимого сына Сашу на похороны не приглашают. А вот и простая житейская психология: Мария Александровна просто решила не отрывать старшего сына, надежду семьи, от занятий, к тому же и ехать дорого. В этом вся она: никакие чувства не должны мешать осуществлению её планов. Но я более милостив, чем мой герой Саша Ульянов, как взрослый человек я понимаю: её сделала такой жизнь. Для Марии Александровны главная цель - материальное положение стремительно беднеющей семьи, а ведь надо же ещё и младших поднять на ноги! Она ничего уже не видела больше вокруг. Поэтому революционная деятельность Саши, а потом и Володи была и для неё своего рода отступничеством. Она-то думала, старшие дети выучатся, станут опорой семьи, источником доходов..."

Так что на любую альтернативность в романе автора подталкивает не неуёмная фантазия, а логика фактов, опора на документы. Разве не интересно такое объяснение и ленинского псевдонима, и его донжуанского списка: "Я давно думал, что должна быть какая-то глубокая любовь в жизни моего Владимира. И всё не мог найти.

Как вдруг в современной питерской газетке "Совесть" попалось интервью с журналистом Яковом Сухотиным. Будто бы ему рассказывал Михаил Сильвин, как познакомил Ульянова с хористкой Мариинского театра Еленой Зарицкой. Она потом родила ребёнка, а когда узнала, что Ульянов женится, пыталась покончить с собой. Если бы этой истории не было, её следовало придумать! Но придумывать не пришлось... "Ленин" - действительно самый знаменитый и единственный необъяснённый из его псевдонимов!

Он был во всём мономан, склонен к крайностям, в том числе в привязанностях. В романе Ленин страдает, ждёт и жадно читает её письма, то собирается бежать к ней из Сибири, то зовёт к себе, она на роль декабристки, конечно, не согласна и т.д. Что здесь правда? Казалось бы, ничего... Но я не сомневаюсь: такая любовь, которую Ульянов пронёс через всю жизнь, у него действительно была, а вот звали ли её Леной?.."

По крайней мере, в этой версии нет ничего провокационного или сенсационного. Лена не пожелала поехать за ним в Шушенское, а вот Надежда Крупская поехала и победила. Так в жизни и бывает. Имеет ли право писатель на неожиданное, пусть и вполне оправданное развитие сюжета? А почему бы и нет? Если это не противоречит ни логике образа вождя, ни ходу истории. Вот и пишет ему в Сибирь его Елена: "...ты опять за своё, а я опять за своё. Волконская и Трубецкая были жёнами, а у нас с тобой дело другое. Конечно, у нас с тобой сын, но именно поэтому ты не должен звать нас к себе в свою Тмутаракань, во глубину сибирских руд и так далее. Отбывай свою ссылку и приезжай, мы тебя ждём. Я по-прежнему в Мариинском, а осенью мы были в Курске, и письма твои, наверное, все потерялись. Целую тебя, твоя Е.З."

Ниже была нарисована маленькая ручонка и добавлено пояснение: "Это рука Саши". Письмо ошеломило его, повергло в растерянность. В нём впервые признавалось его отцовство, и делалось это вполне недвусмысленно. В глубине души он в этом не сомневался, но кто ж не знает, как важно тут свидетельство матери?.. А маленькая ручонка привела в такое исступление, что успокоиться смог только на следующий день - после того как сходил на Енисей охладить степными ветрами свою буйную душу".

Думаю, после этой цитаты читатели уже ринулись на поиски книги Белова. А если ещё добавить цитату о связи царицы с неким заезжим молодцом, связи почти вынужденной, ибо у царя Николая, кроме дочерей, ничего не получалось, а страна ждала наследника трона, то интерес к роману ещё более усилится. Хотя и здесь мы не увидим никаких пошлых сенсационностей, скандальности, лишь прочувствуем напряжённое желание и одновременно нежелание самого Николая Второго решить вопрос с продолжением династии. А может, это был и не Чародей, а религиозный лаптизм, который и оказал плодотворное влияние на царя и царицу? Всё может быть. И потом, что значит какая-то мелкая мужская обида, если на кону интересы державы и династии? Не был ли это долг государыни?

Константин Белов не возвеличивает, но и не развенчивает своих героев, он их как бы "обживает", сам живёт внутри них, не побоюсь этих сравнений, и в Ленине, и в Николае Втором. Он и семейную жизнь героев проживает про себя. Можно рассматривать в параллель отношения между Николаем Вторым и Александрой и Владимиром Ульяновым и Надеждой Крупской, а где-то вдали у одного виднеется балерина Кшесинская, у другого - Лена Зарицкая.

Пересечение этих двух семей, двух семейных саг и является, по сути, главной пружиной всего романа. Герои - монарх и бунтарь, революционеры и великие князья, но роман и не революционный, и не имперский. Скорее взгляд на революционеров и аристократов с точки зрения простого горожанина, мещанина, обывателя, жителя Нижнего Новгорода или Симбирска, Гатчины или Причерноморья. По сути, это и есть проповедуемый автором лаптизм. Как он сам объясняет: "Здесь живёт тот народ, с которым мы, мещане, любим заигрывать... Основу такого заигрывания я и назвал лаптизмом: это уверенность в том, что ты выражаешь волю народа и тем самым делаешь историю".

Народ определяет в чём-то и волю монарха, и волю революционера. Вот в этом ряду героев, от Николая Второго до Владимира Ленина, становится и совсем уж вымышленный герой: сначала палач и одновременно мастер по лаптям Иван Фролов, а позже, в третьей части романа, его сын Тимофей Фролов, уже главный производитель лаптей в России. Конечно, своим лаптизмом автор слегка изумляет читателей. Но замените это слово народничеством или социализацией - и всё встанет на место.

На мой взгляд, вся трилогия Константина Белова является ещё одним художественным воплощением давнего русского проекта народной монархии.

Автор никогда не идёт против истины, против реальной истории, лишь добавляет те элементы в сюжет, которых не хватает для придания то поэтичности, то ироничности его героям. По-своему он любит и защищает своих героев, не впадая ни в монархизм, ни в коммунизм. Альтернативные детали лишь оживляют действие, заставляют всех читателей следить за интригой сюжета, вдруг становящегося неожиданным при таких, казалось бы, известных до последних мелочей персонажах. Они оба - страдающие герои, вызывающие сочувствие и жалость. Они оба - неотъемлемая часть России.

Теги: Константин Белов , Уроки