Литературная Газета, 6556 (№ 23-24/2016)

Снег цвета довоенных фото

Снег цвета довоенных фото

Литература / Поэзия

Поляков Юрий

Группа советских войск в Германии, 1976

Теги: Юрий Поляков

Готовя поэтическое избранное для издательства «У Никитских ворот», я с удивлением обнаружил, что у меня, оказывается, 1941 году посвящено более десяти стихотворений, сочинённых в основном до середины 80-х. Многие написаны в 1976–1977 гг. в Группе советских войск в Германии, где я служил солдатом-артиллеристом. В этом июне я вновь побывал в тех местах, в Олимпийской деревне на окраине нынешнего Берлина. Увы, о почти полувековом пребывании тут великой Красной армии почти ничто не напоминает, лишь глумливая табличка на фундаменте: здесь было кафе «Ивушка», где развлекались советские офицеры. Но Музей советской оккупации, что располагался лет десять назад в нашем полковом клубе, закрыли, теперь там центр толерантности. Возможно, в следующий раз обнаружу «центр изучения межрасовой сексуальной агрессии». И нигде ни слова о том, что СССР отказался посылать свою сборную на Игры 1936 года в фашист­скую Германию, а США, Британия, Франция охотно поучаствовали. Но про это молчок! Другое дело – снова про пакт «Молотова – Риббентропа» дудеть!

Итак, у меня более десяти стихо­творений о 1941 годе. Впрочем, что тут удивляться: тема Великой войны была для нас, если хотите, «поколениеобразующей». Мы выросли под могучим влиянием «стихотворцев обоймы военной», а шире – под впечатлением громадного народного подвига, ещё живого и близкого, как дыхание недавней очистительной грозы. Не зря же лучший поэт моего поколения Николай Дмитриев писал:

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и всё же

В какой-то мере все мы тоже

Вернувшиеся с той войны…

Он за книгу, где были напечатаны эти строки, получил премию Ленинского комсомола, а я за цикл стихов о войне «Непережитое» в 1980 году – премию имени Владимира Маяковского. Но уже тогда нас упрекали: мол, зачем вы касаетесь того, чего не видели? Зачем пишете о том, чего не пережили? Оставьте это фронтовикам! Один из сверстников даже в рифму попрекнул:

Катись проторенной дорогой,

О чём угодно воду лей,

Но меру знай – войну не трогай,

Отца родного пожалей!

Пришлось выступать со статьёй «Право на боль», где я написал: «Есть боль участника, но есть боль и соотечественника. Человеку, чьё Оте­чество перенесло то, что выпало на долю нашей страны, нет нужды заимствовать чужую боль, потому что она принадлежит всем и передаётся от поколения к поколению, равно как и гордость за одержанную Победу… Мирные поколения должны знать о войне всё, кроме самой войны. Откройте сборник любого поэта, рождённого, как принято говорить, «под чистым небом», и вы непременно найдёте стихи о войне… Откуда она, эта «фронтовая» лирика 70–80-х годов, написанная людьми, не знающими, что такое передовая (линия, а не статья), не ходившими в атаку (разве только в учебную)? …Дело, видимо, в том, что исторический и нравственный опыт Великой войны вошёл в генетическую память народа, стал свойством, чуть ли не передающимся по наследству в числе других родовых черт…»

Вот на эту-то генетическую память и повели охоту уже тогда, в 1980-е. Сначала осторожно: «Ну что с того, что я там был?», потом всё наглее. В 1990-е развернулась настоящая битва за память. Войну пытались выставить кровавой разборкой двух диктаторов, стоившей миру миллионы жизней. Хатынь в нашей исторической памяти пытались заменить на Катынь. Когда я стоял в прошлом году возле Василия Блаженного, а на меня, обтекая храм, двигался полумиллионный «Бессмертный полк», я думал о том, что в битве за память наметился перелом. Теперь главное, чтобы в Ставке не оказалось предателей. Такое мы уже проходили…

Я почти не притронулся к тем давним стихам, оставив в них всё как было: и наше тогдашнее прямодушие, и прежнее неведение, и горячие заблуждения, и веру в то, над чем ныне принято ухмыляться…

Прочти, товарищ!

Свадебная фотография 1941 года

Она не выдержала и смеётся,

В его плечо шутливо упершись.

…Он послезавтра станет добровольцем,

Его подхватит фронтовая жизнь.

Нахмурясь, чтобы не расхохотаться,

Он купчик обвенчавшийся. Точь-в-точь!

…Ей голодать, известий дожидаться,

Мечтать о нём, работать день и ночь.

Своей забаве безмятежно рады,

Они не могут заглянуть вперёд.

…Он не вернётся из-под Сталинграда.

Она в эвакуации умрёт.

А если б знали, что судьба им прочит,

На что войною каждый обречён?!

…Она так заразительно хохочет,

Через мгновенье засмеётся он.

1974

Сумасшедшая

Она кричала о войне:

О сорок первом, сорок третьем…

Я замер – показалось мне,

Что до сих пор война на свете!

Она кричала о врагах,

О наших танках,

О Сталине и о станках,

О спекулянтах,

О том, что вот она верна.

И про «овчарок».

В её глазах была война –

Свечной оплавленный огарок.

Закон ей в этом не мешал,

Она ещё кричала что-то.

Вокруг был мир, кругом лежал

Снег цвета довоенных фото.

1975

21 июня 1941 года. Сон

Как я хотел вернуться в «до войны» –

Предупредить, кого убить должны.

Арсений Тарковский

Сегодня я один за всех в ответе.

День до войны. Как этот день хорош!

И знаю я один на белом свете,

Что завтра белым свет не назовёшь!

Что я могу перед такой бедою?!

Могу – кричать, в парадные стучась:

– Спешите, люди, запастись едою

И завтрашнее сделайте сейчас!

Наверно, можно многое исправить,

Страну набатом загодя подняв!

Кто не умеет, научитесь плавать –

Ведь до Берлина столько переправ!

Внезапности не будет. Это – много.

Но завтра ваш отец, любимый, муж

Уйдёт в четырёхлетнюю дорогу

Длиною в двадцать миллионов душ.

Запомните: враг мощен и неистов… –

Но хмыкнет паренёк лет двадцати:

– Мы закидаем шапками фашистов,

Не дав границу даже перейти!.. –

А я про двадцать миллионов шапок,

Про всё, что завтра грянет, промолчу.

Я так скажу:

– Фашист кичлив, но шаток –

Одна потеха русскому плечу…

1975

Ключи

На фронте не убили никого!

Война резка –

в словах не нужно резкости:

Все миллионы – все до одного –

Пропали без вести.

Дед летом сорок первого пропал.

А может быть, ошибся писарь где-то,

Ведь фронтовик безногий уверял:

Мол, в сорок пятом в Праге видел деда!

…Сосед приёмник за полночь включит,

Сухая половица в доме скрипнет –

И бабушка моя проснётся, вскрикнет

И успокоится:

дед взял на фронт ключи…

1976

* * *

Душа как судорогой сведена,

Когда я думаю о тех солдатах наших,

Двадцать второго, на рассвете, павших

И даже не узнавших, что – война!

И если есть какой-то мир иной,

Где тем погибшим суждено собраться,

Стоят они там смутною толпой

И вопрошают:

– Что случилось, братцы?!

1976, ГСВГ

Вдова

Она его не позабудет –

На эту память хватит сил.

Она до гроба помнить будет,

Как в сорок первом уходил,

Как похоронку получила

И не поверила сперва,

Как сердце к боли приучила,

Нашла утешные слова…

А после – слоники, герани,

И вдовий труд, и поздний грех…

Но был погибших всех желанней,

Но павших был достойней всех.

И на года, что вместе были,

Она взирает снизу ввысь…

А уж ведь как недружно жили:

Война – не то бы разошлись.

1976, ГСВГ

Газета

Комплект газеты «Правда»

За сорок первый год.

Почины и парады:

«Дадим!», «Возьмём!», «Вперёд!».

Ударники, герои,

Гул строек по стране…

Июнь. Двадцать второе.

Ни слова о войне.

Уже горит граница,

И кровь течёт рекой.

Газетная страница

Ещё хранит покой.

Уже легли утраты

На вечные весы.

Война достигнет завтра

Газетной полосы.

Мы выжили. Мы это

Умели испокон.

Мне свежую газету

Приносит почтальон…

1977, ГСВГ

Киногерой

На экране – круговерть,

Леденящие моменты,

Но ему не умереть:

Впереди ещё пол-ленты!

Нужно милую обнять,

С крутизны фашиста скинуть,

Потому легко понять,

Что герой не может сгинуть.

Эта логика проста.

Но идёт на пользу нервам.

В это верит даже та,

Чей герой пал в сорок первом.

1979

Монолог расстрелянного за невыполнение приказа

Владимиру Цыбину

Я был расстрелян в сорок первом.

«Невыполнение приказа

В смертельный для Отчизны час».

Ударил залп. Я умер сразу,

Но был неправильным приказ!

И тот комбат, его отдавший,

В штрафбате воевал потом,

Но выжил, вытерпел и даже

Ещё командовал полком.

Тут справедливости не требуй:

Война не время рассуждать.

Не выполнить приказ нелепый

Страшнее, чем его отдать.

…Но стоя у стены сарая,

Куда карать нас привели,

Я крепко знал, что умираю

Как честный сын своей земли…

1980

Они

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь разрывали ветру…

Н. Майоров. Мы. 1940

Мир казался стозевным,

готовым наброситься зверем

Эта схватка была им

самою судьбой суждена.

И они её ждали, готовились…

Мы же не верим,

Если честно сказать,

в то, что может начаться война.

И мечтой о сражениях

наши сердца не терзались.

Мы геройством не грезили,

чтоб не накликать беду.

А они её ждали –

и всё-таки чуть не сломались

Те железные парни

в том сорок проклятом году.

1982

* * *

От сорок первого не деться

Нам никуда.

Он страшно долог!

В подушке каждого младенца

Сидит заржавленный осколок…

1983