Литературная Газета, 6585 (№ 05/2017)

Мудрость, согретая сочувствием

Мудрость, согретая сочувствием

Литература / Литература / Кедрин – 110

Дмитрий Кедрин. Начало 1930-х

Теги: Дмитрий Кедрин , поэзия , память

Жизнь кедринских стихов продолжается

Привычное устоявшееся словосочетание «поэт Дмитрий Кедрин» справедливости ради надо бы расширить. Он был и драматургом, и переводчиком стихов.

Самое объёмное его произведение – драма в стихах «Рембрандт». Созданная за неполное лето 1938-го, она на следующий год уже была напечатана в двух сдвоенных номерах журнала «Октябрь». В июне 1941-го драмой заинтересовался актёр и режиссёр Малого театра Михаил Нароков. Но в творческие планы вмешалась война… И всё-таки в 50-е, в 60-е годы «Рембрандта» ставили на сценах театров (Иркутск, Хабаровск), на всю страну из Москвы прозвучала радиопостановка драмы.

Стихотворными переводами Дмитрий Кедрин начал заниматься в середине 30-х годов, когда стал работать в издательстве «Молодая гвардия». В Москве готовилось издание сборника чешского поэта Ильи Барта. Кедрин перевёл для него пять стихотворений. Возможно, это стало одной из первых его книжных (не журнальных!) публикаций. Перед войной Союз писателей командировал Кедрина в Уфу для работы над переводами стихов народного поэта Башкирской АССР Мажита Гафури (1880–1934). Из тех же лет в переводческом активе Кедрина поэма венгерского классика Шандора Петефи «Янош Кукуруза». Правда, опубликовали её только в 1957 году. Зато кедринские переводы военных лет сразу шли в дело – атакующая, антифашистская поэзия была востребована.

Литературной работой такого рода Дмитрий Кедрин активно занялся сразу после того, как в декабре 1941 года сорвалась попытка этого полуслепого человека (минус 16 диоптрий) напрямую, без разрешения соответствующих инстанций прорваться на фронт. Внося посильный вклад в оборону, он только за 1942 год перевёл с десятка языков народов СССР более трёхсот стихотворений. Они звучали потом по радио, печатались в газетах вплоть до «Правды», включались в тематические сборники – «За Советскую Белоруссию», «Кавказ несокрушим», «Живая Литва», «Слово Латвии», «На эстонской земле». Для участия в сборнике «За землю украинскую» ему и подстрочники не требовались. В писательских кругах его даже стали называть «королём переводов».

Но сам-то Кедрин мечтал о другом: ему хотелось донести до людей своё, лично увиденное и прочувствованное. Однако рукописи двух его новых поэтических книг – «День гнева» и «Русские стихи» – так и не пробили глухую «оборону» издательских редакторов. И успеха поэт добился только в одном – он всё же попал на фронт, около года работал корреспондентом в газете 6-й воздушной армии «Сокол Родины». Домой, в подмосковное Черкизово, со своего Северо-Западного фронта он вернулся с медалью «За боевые заслуги».

А однажды после Победы, в начале первой мирной осени вернуться к домашнему очагу ему не довелось. 18 сентября 1945 года Дмитрий Борисович поехал в Москву по своим литературным делам, а утром следующего дня прохожие обнаружили его, умирающего, на куче паровозного шлака около железнодорожной платформы Вешняки.

Как он попал на Казанку вместо Ярославской дороги, кто его выбросил на ходу электрички? Эти вопросы до сих пор остаются без ответа. Так же неизвестно, в каком именно из сёл неподалёку от украинского города Балты прошли младенчество и раннее детство будущего поэта.

Таким представлял своего деда на войне

семилетний Дима – внук Кедрина, 1969 год

Несомненно, что две тайны, обрамляющие судьбу Дмитрия Кедрина, в определённой степени могут поддерживать неугасающий интерес к его творчеству. Но не только в них дело. Кедринские стихи говорят и будут говорить с книжных страниц сами за себя. Ещё лучше они воспринимаются из уст понимающего поэзию человека. В подтверждение рискну сослаться на собственный опыт приобщения к одному из русских чудес – к стихам Дмитрия Кедрина.

Впервые я познакомился с ними в стартовом номере московского альманаха «День поэзии», будучи тогда (осенью 1956 года) первокурсником Ленинградского политехнического института. В первом приближении Кедрин – мудрость, усиленная сочувствием. Ещё основательнее разобраться в новом для меня поэте помогла встреча с молодым литературоведом Эрленом Кияном. Он был тогда аспирантом Ленинградского университета, исследовал творчество Дмитрия Кедрина. Ему не терпелось поделиться результатами. По каким-то каналам пригласил к себе в общежитие молодёжь из нескольких городских литобъединений. От нашей «Выборгской стороны» приехало трое, а всего в аспирантскую комнату на двоих набилось до тридцати любителей поэзии. И мы около трёх часов, затаив дыхание, слушали стихи. Эрлен начал с самых пронзительных – с «Сердца», «Зодчих», «Прошения». Дальше в его программе шли и «Кукла», и «Беседа», и «Поединок», и пейзажная вроде бы лирика. Потом аспирант отвечал на наши вопросы и снова вдохновенно декламировал удивительные строки. В его распоряжении была какая-то фотография поэта. Когда я после вспоминал тот вечер, то перед глазами вставал облик именно Дмитрия Кедрина, а не чтеца.

В своём Политехническом после защиты дипломного проекта я получил направление в подмосковные Мытищи. Как оказалось, в самые кедринские места. Около трёх лет в начале 30-х поэт работал в многотиражке «Кузница» Мытищинского вагоностроительного завода. А жил он – до самого последнего дня – в селе Черкизово, которое входило тогда в состав Мытищинского района.

Местные власти и, конечно, местные литераторы, в среду которых я влился, знали, что с их городом тесно была связана судьба такого замечательного поэта. В 1967 году, когда отмечался 60-летний юбилей Дмитрия Кедрина, родилась идея – присвоить его имя мытищинскому ЛИТО. Мне доверили написать для «районки» материал о заводском периоде жизни поэта. Я просидел несколько часов в газетном зале Ленинки с подшивками «Кузницы». Так родилась первая из моих статей о Кедрине «Завод. Газета. Поэт».

Со временем в культурный обиход района вошло новое слово «кедринцы». «Районка» даже ввела рубрику «В творческой лаборатории кедринцев». А мы проводили конкурсы на лучшее стихотворение памяти замечательного поэта, на лучшее четверостишие в духе его шедевра о голубом небе, которое «куда старее нас». С 1987 года, когда в Мытищинском историко-художественном музее была открыта кедринская экспозиция, мы стали постоянно (в начале каждого февраля) проводить там Кедринские чтения. На них доклады или просто размышления о различных аспектах кедринского творческого наследия чередовались с декламацией стихов. Со временем в программы чтений стали включаться наши барды. Николай Болотин, Валентин Бальзамов, Игорь Кулагин с успехом исполняли (и не только в музее) положенные ими на музыку кедринские стихи – «Подмосковная осень», «Когда кислородных подушек…», «Всё мне мерещится поле с гречихою…», «Зимнее». На нескольких чтениях поднималась и обсуждалась популярная тема «Женские образы в стихах Кедрина». Постоянно затрагиваются разные исторические моменты, отражённые на страницах кедринских книг. А ведь историей для новых поколений стала и Великая Отечественная. Многими творческими успехами (помимо переводов!) отмечен у Кедрина тяжелейший 1942-й. Вообще есть такое мнение, что во всей нашей поэзии никто талантливее и многограннее Кедрина не показал драмы близкого тыла. Тех мест, где долгое время отчётливо слышали гул канонады.

К сожалению, целый ряд созданных тогда стихотворений – «Октябрьская битва», «Завет», «Алёнушка» и другие – увидел свет только после Победы.

И мы, конечно, говорим о несправедливом отношении к Кедрину некоторых литературных чиновников и перестраховщиков. Но при этом не забываем о том, что сам поэт очень строго относился к своим творениям. Стремление к совершенству у него было такое же, как у его любимых героев – у Фёдора Коня и зодчих храма Покрова, у Фердуси и Рембрандта. Иногда Дмитрий Борисович даже перегибал палку в самооценках. Свою первую книгу – «Свидетели» – он называл ублюдочной, но ведь в её состав вошли «Зодчие», «Кукла», «Поединок», «Приданое»! Ещё один пример. В победном мае 1945-го Кедрин оставил такую дневниковую запись: «Сегодня ночью немцы капитулировали… Нужно начинать работать, прервать тот анабиоз, в который я погрузился в связи с войной». Именно так и написано «анабиоз»! А мы вспомним хотя бы «Думу о России», и написанную, и всё-таки напечатанную в 1942-м (журнал «Октябрь» № 10). Правда, были и сторонние негативные суждения: Кедрин, мол, исписался. Так в одной редакции было сказано по поводу его «Солдатки» в 1944 году. И вот спустя 70 лет «Солдатку» вместе с «Сердцем» составители включают в антологию «Образ матери в поэзии, живописи, скульптуре» наряду со стихами Лермонтова, Некрасова, Фета, Блока, Есенина… И конечно же, в год 70-летия Великой Победы без Кедрина не обходились юбилейные подборки и публикации. Жизнь (и работа) стихов Кедрина продолжается.

Юрий Петрунин,

поэт, руководитель ЛИТО им. Дмитрия Кедрина