Литературная Газета, 6633 (№ 09/2018)

За железными воротами

За железными воротамиВыпуск 13

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Татарстана

Теги: Рустем Галиуллин , проза Татарстана

Рассказ

Рустем Галиуллин

Родился в деревне Наласа Арского района Республики Татарстан. Окончил факультет татарской филологии и истории Казанского государственного университета (2009). Кандидат филологических наук. С 2018 года – директор и главный редактор журнала «Казан утлары». Член Союза журналистов и Союза писателей РТ, Международного ПЕН-клуба. Автор четырёх книг: на татарском языке «Гипнозчы малай» («Мальчик-гипнотизёр», 2008), «Юлларда җил ак иде» («На дорогах белый ветер...», 2012), «Васыять» («Завещание», 2017), на русском языке – «Одиночество» (Москва, 2013). Лауреат Республиканской премии имени Мусы Джалиля.

Густое туманное марево над Казанкой рассеивалось буквально на глазах. Сонно млевшие в нём желтовато-белёсые лучи обагрились, принявшее боевой окрас солнце, отряхнув паутину дрёмы, выстрелило над горизонтом. Чем выше взлетало огненно-красное ядро, тем всё более грозный вид приобретало. Небо враз озарилось. Из мутноватой дали поднялись, словно опара на дрожжах, тёмно-серые кучевые облака. Занимался будний день середины лета.

Дык-дык! Чонк-ченк! На развернувшейся на берегу Казанки стройке начали забивать сваи. От железного грохота закладывало уши, тревожный холод проникал в душу. Дык-дык, чынк-чынк! Паузы между сокрушительными ударами наполнялись гулом грузовиков.

Отделившаяся от направляющегося к центру Казани людского потока группа входит, по ежедневному обыкновению, в железные ворота, на которых непомерно большими буквами написано: «Вход воспрещён». Обутый в армейскую «кирзуху» охранник с пристёгнутой к ремню резиновой дубинкой окидывает очередного входящего взглядом, в котором смешались интерес и подозрение:

– Номер?!

Бредший до сих пор в сонном полузабытьи, мерно стуча стоптанными каблуками пыльных ботинок по асфальту, человек от громкого окрика вздрагивает. Очнувшись, в спешке распахивает рубаху и обнажает грудь.

– Шестьдесят восьмой, – отвечает он жалким голосом.

Охранник пристально смотрит на номер, вписанный в картонный жетон, на суровой нитке болтающийся на шее входящего, и протягивает руку в сторону громоздящихся бетонных плит и связок арматуры. «Заходи!»

А в это время борзый кобель, выскочив из конуры, облаивает, на чём свет стоит, входящего, угрожающе натягивает цепь, того и гляди оборвёт и кинется на грудь. Человек с картонным жетоном на шее втягивает голову в плечи, а охранник, запрокинув голову, с наслаждением хохочет над испугавшимся бедолагой:

– Шевели помидорами, шестьдесят восьмой! Пёс на привязи… пока! Скажи спасибо, во времена Сталина собак цепями не мучили! Да и сейчас, кажись, пришла пора покусать ваши несчётные стаи «номерных»…

Тревожно озираясь, «шестьдесят восьмой» быстрыми шагами направляется внутрь двора…

Ну вот, спецовки наконец-то надеты, последние опоздавшие, тяжело переводя дыхание, примкнули к большому плотному кольцу рабочих. В центре кольца – Махмут, неполных тридцати лет от роду, в белой каске на голове, из особых примет – абсолютно не соответствующие взгляду паиньки-инфанты жиденькая козлиная бородка и редкие обвислые усы. Рядом с ним в вальяжных позах такие же «князьки»: белая каска – белая кость. Их высокомерные взгляды беспрестанно снуют по рядам стоящих напротив мужчин, на головы которых нахлобучены буро-оранжевые каски, издалека похожие на половинки подгнивших апельсинов. Махмут здесь – хозяин. Строительная фирма – турецкая, поэтому и большинство бригадиров – представители этой нации. Пара-тройка бригадиров-татар заискивающе заглядывает туркам в глаза.

Махмут обожает такие минуты – когда все собираются перед ним во дворе, а он объявляет разнарядку работ на предстоящую смену. Такое ощущение, что он не строительством занимается, а праздник себе устраивает. В руках у него – пофамильный, вернее, пономерной список рабочих, пытаясь нагнать серьёзности в озорные чёрные глаза, он беспрестанно что-то бормочет на своём языке. Прежде всего, не отрывая взгляда от бумажки, он зачитывает перечень работ на сегодня. Затем, с видом человека, вершащего великое деяние, он выманивает червячком холёного пальчика «номерных» из строя. Однако Махмуту тяжело угодить: первый ростом не вышел, второй – чересчур медлительный. Неудовольствие тут же проступает морщинками на его лоснящемся лице. В крайнем нетерпении он кричит на вышедших из общего ряда русских и татарских мужиков, недоумевающих по поводу очередной выходки бородатого молокососа, с силой тычет их в плечо или же, поторапливая криком: «Айди-айди!», отгоняет отбракованных строителей куда-нибудь на задворки стройплощадки. В махмутовскую игру вовлекаются и остальные начальники: ретиво тыча пальцами то в одного, то в другого апельсиноголового, они пытаются помогать.

Наконец, плотное кольцо рабочих разбито на отдельные небольшие группы, и Махмут радостно взвизгивает: «Айди-айди!» Остальные бригадиры, не желая отставать от старшого, разводят, зычно айдакая, свои «табунчики» по различным закоулкам стройки. Благополучно перетерпевшие утреннюю поверку мужики оживают: отовсюду слышатся смех и одобрительные возгласы, распрямляются сгорбленные спины, легчает поступь.

* * *

Вскоре здесь вырастет один из самых красивых домов в Казани: в центре города, на живописном берегу Казанки. В трёх его подъездах работы почти закончены. А в последнем, – внимание к которому почему-то повышено, руководство стройки возле него днюет и ночует – всё только начинается, грохот забиваемых свай доносится именно оттуда.

– Ба-альшого начальника жильё, видать! – почти не разжимая губ, перешёптываются между собой рабочие, проходя мимо этого подъезда. – О племени своём заботится…

Головы от таких слов склоняются ещё ниже, ресницы опускаются долу, стремясь спрятать нарастающий страх в глазах.

В остальных подъездах очень быстро обнаружились будущие хозяева. Дом хоть и большой, но квартир в нём немного – в каждой, без всякого преувеличения, можно играть в футбол двумя полновесными командами. Эта новость, слетев с губ одного из турецких бригадиров, молниеносно стала известна каждому работнику. От таких новостей навьюченный связкой арматуры русский, балансирующий на шатких лесах с десятком кирпичей в охапке чуваш, месящий с утра до вечера цементный раствор татарин почувствовали себя на голову выше: вот с какими людьми им довелось постоять рядом!

На стройке кого только нет, представителей каких только национальностей не встретишь здесь. Турки – в основном командуют, раздают приказы, а те из них, которые не смогли пробиться в командиры, затянув грустную мелодию, облицовывают жилище фараонов дорогим мрамором. Татары, русские, чуваши – у них на подхвате: подносят и поднимают наверх мраморную плитку, кладут кирпич. Чернявые, смуглые курды, обнажая от напряжения и старания крупные жёлтые зубы, вяжут арматуру, ставят опалубку, заливают фундамент.

Сегодня, как, впрочем, и в любой другой день, сразу после сигнала к обеду и солидные мужи, и временно работающие студенты устремились в «столовую», а попросту в прохладный подвал. Когда молодёжь, торопливо закинув пищу, ушла ещё немного подзаработать на разгрузке цемента, давние друзья-приятели: турок Халиль; один из двух более или менее говорящих по-русски курдов – Дильдар; вплотную приблизившийся к полтиннику татарин из Заказанья Камиль с лёгким налётом седины в волосах и несуразно длинным телом на коротких кривых ногах; ровесник Камиля, высокий и сутулый русский мужик Иван, он же Ваня, с постоянно устремлённым вдаль взглядом небесно-синих очей, редко поддерживающий беседы, выбрав тенистое место, растянулись на траве.

– Почему это мы на своей земле горбатимся на этих турков, а, Ваня?! – жуя сорванную травинку, завёл ежедневную песню Камиль.

– Сам не пойму. – Не отрывая глаз от Казанки, Ваня с наслаждением посасывал сигаретку.

– А я знаю! – Несмотря на приближающееся сорокалетие, Халиль, которому на вид дашь не больше двадцати, возбуждённо вскочил с места. Если не обращать внимания на преждевременно поседевшие волосы, Халиля легко можно принять за холостого паренька. – Потому что строить этот дом с нами, – он ткнул указательным пальцем в мраморную стену, – хозяевам выгодно. Наша фирма не платит налоги. Деньги просто перетекают из одного кармана в другой. А дом растёт буквально на глазах.

– Да уж, растёт…

– Работа и в обед не прекращается. Наш директор каждый день по миллиону рублей в казино просаживает. Шофёр рассказывал: когда шеф миллион выкладывает, даже усом не пошевелит…

– Бардак, самый настоящий бардак! – Камиль традиционно сплюнул. – Доработаю до конца лета и вернусь к себе в деревню. Здесь ведь меня даже по имени не называют! «Семьдесят седьмой, ко мне, семьдесят седьмой, сделай то, семьдесят седьмой, подними это!» Такого унижения даже рабы не испытывали! А в деревне у меня тёплый дом, жена ждёт с вкусными пирогами, любимый трактор, комбайн. Я же во время уборки никому не уступал первого места! Погнался вот за длинным рублём в Казань, да так и маюсь здесь…

– Я тоже уеду! – перебил его Ваня. – Чем здесь горбатиться на дядю, лучше вернусь в свою строительную контору и буду, как раньше, кирпич класть. На большие деньги позарившись, приехал сюда, но что-то пока не видно желающих озолотить мои карманы…

– Я тоже не останусь на следующий год! – Дильдар краем глаза посмотрел на Халиля и на ломаном русском продолжил. – Я же в Анталье живу, у самого моря. Свой дом у меня. Хотел посмотреть Казань и вернуться, да задержался вот…

– Да если бы у вас не было столько Наташ, – Халиль, перебив собеседника, по обыкновению вскочил с места, – клянусь, только они меня здесь удерживают. А я ведь должен бы в Стамбуле, сидя с любимой на берегу Босфора, встречать и провожать корабли. Там расположен офис нашей семейной фирмы. Свежий морской воздух, бурлящий Стамбул! – Он блаженно закрыл глаза и замер на некоторое время.

– Смотри, мечтатель, подхватишь какую-нибудь весёлую болезнь, обшаривая подолы Наташек-маржюшек! – Камиль сбросил его с небес на землю.

– А я вчера познакомился с татаркой, Ляйля её зовут! – Глаза Халиля хищно заблестели.

– Переспать-то предложил ей, что ли, ненасытный ты наш? – В голосе Камиля зазвучали нотки негодования.

– Не успел, она сама предложила! – Обнажив ровные ряды зубов, Халиль хитро улыбнулся.

– Ну, проныра, ну, злодей, – Камиль, не на шутку разозлившись на Халиля, покачал головой, – на татарочек, значит, перешёл, и до них, значит, добрался? Интересно, на какого червячка ты отлавливаешь этих несчастных девушек?

– На полные карманы денег! – Халиль громко рассмеялся над своими же словами.

Затем, видимо, испугавшись увесистого кулака Камиля, он торопливо начал оправдываться:

– Ты не сердись, Камиль-бей. Эту девчонку я не тронул. Сам же знаешь, в день получки мы все идём на Южную трассу 1 . А в этот раз девчонка уж больно красивая попалась, лишь поэтому и познакомился. Откуда мне знать, что она татарка, лоб – не паспорт, на нём ничего не написано. Если не ошибаюсь, они тоже все там пронумерованы, на цифры откликаются…

– Ну, силён ты на язык, ничего не скажешь! – Камиль разжал стиснутые в кулак пальцы.

Опять вскочив, Халиль начал руками обрисовывать в воздухе Ляйлю:

– Глаза у неё – огонь! Вот такие волосы, во-от такая грудь, тоненькая талия, тугие бёдра…

– Ну, ты Меджнун, я погляжу, стопроцентный! – пробурчал Камиль.

– Это что, я ей ещё и песню посвятил. С турецким акцентом Халиль затянул татарскую частушку:

Девки, ждите, я приду –

В губы расцелую!

Мамы, отпустите девок –

Ведь без них умру я!..

– Собираемся! Быстро! Быстро! – Халиль, увидев, как апельсиноголовые с криками повскакивали и побежали строиться, решил не продолжать концерт.

– Айди-айди! – Глаза Махмута горят, лоб покрылся испариной. Он снуёт туда-сюда по утреннему «плацу».

– Что случилось? – в один голос спрашивают поднятые до окончания обеденного перерыва мужики.

– Молчать! – рявкают на них в один голос бригадиры. Махмут, быстренько что-то объяснив одному из русских бригадиров, вместе с остальными «буграми» направляется к железным воротам.

Из уст оставшегося один на один с большой группой рабочих русского бригадира срывается короткий, но строгий приказ:

– За мной!

Он направляется к самому недостроенному подъезду. Обмениваясь недоумевающими, испуганными взглядами, за ним следуют мужики с картонными номерками на шеях. Поднявшись на последний этаж, бригадир отдаёт ещё один приказ:

– Всем зайти в эту квартиру!

Сто с лишним мужчин споро набиваются в будущую квартиру любовницы большого начальника. Почувствовавший себя неловко от беспрекословной покорности рабочих, бригадир счёл нужным объяснить причину происходящего:

– Мужики, для знакомства с будущим домом приехал сам большой начальник. Он будет изучать план подъезда, в котором будет жить только его семья. Как я понял, он недоволен нашей фирмой. Грозится всех разогнать и привести своих строителей. Пока начальство не уедет, посидите здесь. В окна не выглядывать! Штраф! Увольнение!

Мужики дружно выдыхают. В это время в нагрудном кармане бригадира подаёт голос рация:

– Шестой! Шестой! Я – первый! Через десять секунд будь у второго подъезда!

Словно ошпаренный, бригадир выскакивает в коридор, закрывает дверь и летит вниз.

– Эй, мы же не в тюрьме! Зачем запер дверь?! – Народ немного шумит для приличия и затихает.

Халиль, Дильдар, Камиль и Ваня, уединившись в уголке, приседают на корточки.

Тишину нарушил Камиль:

– Хоть бы уж с работы нас не выгнали, парни, – выдавил он убитым, слабым и настолько тонким голоском, которого от него никогда прежде не слышали, – хоть и непосильной работой нас нагружают здесь, но денег на то, чтобы с голоду не помереть, мы всё же имеем. – Оглядев исподлобья приятелей, он продолжил. – У нас в деревне колхоз-то развалился. Инвестор выгнал взашей нас, трактористов-комбайнёров. Жена – без работы, дома сидит. До пенсии ещё десять лет – денег нет. Сын в университете на платном отделении учится, дочка – школьница. Эта работа очень кстати была бы…

Ваня положил свою увесистую ладонь ему на плечо.

– И не говори, Камиль, у меня ведь точно такая же история. Фирма, в которой я работал, прогорела – обанкротилась. А больше и податься-то некуда…

– Вот именно…

Халиль вполголоса затянул турецкую песню.

– И я не в Анталии живу, – прервал тяжёлую паузу Дильдар. – Как я могу там жить? Ни города этого, ни моря я не видел! Мы в горах обитаем. Там ни электричества, ни магазинов нет. А в Казань меня обманом заманили, можно сказать, украли прямо с пастбища, где я пас овец. Когда стал немного денег присылать, и жена успокоилась, и детишки перестали голодать. И что же мне теперь делать? У нас ведь даже государства своего нет, чтобы основательной жизнью зажить…

Посмотрев на опечаленных друзей, Халиль громко рассмеялся:

– Чёрт побери! Придётся ведь и мне правду вам рассказать. Отец любимой девушки не отдал за меня свою дочь, калым велел заплатить. Я сын бедняка, мне таких денег ни за что не заработать, даже если буду сутки напролёт пахать… так оно и получилось в итоге. А девушка моя замуж вышла за другого, ребёнка родила. Чтобы хоть как-то остудить своё сердце, назло всем я сбежал в Казань. Если вернусь в Турцию, опять покой и сон потеряю!

– Как думаете, начальник сам-то будет жить в этом доме? – Камиль вопросительно посмотрел на приятелей.

– Колхоз! – ответил Иван. – Вон и картошка у тебя изо рта торчит. Зачем ему селиться в вонючем, душном городе? Сейчас только такие дураки, как ты, стремятся жить здесь. И многие из вас помрут, даже однокомнатную квартиру не получив…

Над гудящей, как улей, квартирой нависла тягостная тишина. Каждый, уткнувшись в свой картонный номерок, погрузился в раздумья. Мужики, тяжело вздыхая от спёртого воздуха и невесёлых мыслей, коротали время. Вдруг кладбищенское безмолвие нарушил противный скрежет больших железных ворот. Затем этот звук поглотился воем сирены. Большой начальник в окружении телохранителей и сопровождающих лиц выехал со стройки на казанские улицы. Охранники правопорядка, перекрывшие каждый перекрёсток вдоль пути следования важной шишки, то и дело бросавшие свысока снопы гневных искр на томящихся в пробках водителей, пропустивших который уже по счёту зелёный светофор, в учтивом полупоклоне козыряли стремительно несущемуся кортежу…

…Когда стихли последние отголоски уехавших гостей, открылась дверь и «невольники», привычно работая локтями и толкаясь, вышли наружу.

– Айди-айди, работать! – как заведённый кричал Махмут. В его посерьёзневших было глазах снова заплясали озорные чёртики.

Среди номерных разлетелся слух, будто бы начальник одобрил персональный подъезд. От непонятно кем выпущенной новости лбы у мужиков покрылись крупными каплями холодного пота. Но они, стараясь не выдать охватившего их волнения, многозначительно щурились на подсмеивающееся над ними солнце и молча расходились по рабочим местам.

– Шайтан-майтан! – нарушил тишину громкий возглас Халиля. – Одеколон начальника аж до селезёнки пробирает. Сколько стоит, интересно, тыщ сто?

– Вот и я тоже об этом подумал. За такие деньги можно породистого скакуна купить, наверное, да ещё и на сбрую с седлом останется! – подключился к разговору его соотечественник Дильдар. – Ясно было, что наша работа ему понравится. Ханский дворец ведь строим!

– Молодец он у нас, – Ваня тоже постарался довести до друзей свои мысли. – Видите, лицом ко всем нам, а не… не то что некоторые. Дай бог, чтоб и впредь так было…

– Будет, будет, лишь бы Господь его не оставил в милости своей! – Камиль поспешил возгордиться своим соплеменником. Когда вернётся к себе в деревню, то непременно удивит всех односельчан знакомством с таким большим начальником! – Такой хороший человек. По-свойски со всеми разговаривает. Не был бы простым, разве приехал бы к нам? Наш он, на сто процентов наш! Хороший начальник!

– Вот именно…

Наглотавшись воздуха, напитанного ароматами начальничьего парфюма, друзья вдохновенно смолкли.

А в это время мысли важного начальника, вальяжно развалившегося на заднем сиденье несущейся на полной скорости вопреки всем правилам дорожного движения дорогой иномарки, были о стройке. Ему польстило, что строители готовы на стены по-обезьяньи лезть, лишь бы угодить ему. Особенно порадовало, что руководство догадалось оградить его от встреч с чернорабочими. Всё равно этот его визит на телекамеры не снимали, и журналистов, которые написали бы о нём статью, достойную газетной передовицы, там тоже не было. Для них он выступит завтра – на запланированной встрече. Он будет сокрушаться о чём-нибудь, кого-нибудь грозно распекать. И даже пригрозит раскалённой сковородой ревизорской проверки с последующей отставкой! Слова его завтрашней речи ещё станут крылатыми, вот увидите! А всевозможные бесхребетные подхалимы и языкастые подлизы будут начинать свои выступления именно с его крылатых выражений! И-их! Отерев со лба осевшую на стройке пыль, он широко улыбнулся. Понравилась ему сегодняшняя поездка, очень понравилась! С чувством глубокого удовлетворения самим собой он сладко потянулся всем своим грузным телом. Неожиданно он почувствовал, что на расправленную грудь неприятно давит что-то очень твёрдое. В глазах начальника потемнело, отчаянно шаря руками, почти так же, как сердечник в поисках нитроглицерина, он вытянул из кармана рубашки серебряный жетон с красиво выгравированным номером. В этот миг из нагрудного кармана его пиджака, словно джинн из бутылки, появилось лицо обладателя «золотого» номера, «серебряного» начало колотить. Сегодня вечером ему идти на ковёр к «золотому». Будет жутко ругать его алтын сан 2 , как на шелудивого пса будет орать на него. Как бы не побил в гневе-то! Даже если будешь пол волосами мести, и то ведь не угодишь ему…

– Счастливые создания! – пробурчал «серебряный», вспомнив обливающихся потом на жаре строителей.

Дрожь била его всё сильнее и сильнее.

– Эх, вот бы оказаться на их месте, чтоб вовек не видеть морды «золотого»! – Беспрестанно оглаживая вспотевшими пальцами серебряный жетон, он всего лишь на секунду-другую позавидовал «картонным» людям, всего лишь на мгновение, но помечтал о картонном жетоне на суровой нитке…

Перевёл с татарского Наиль Ишмухаметов

1 Южная трасса – объездная дорога, проходящая по юго-восточной окраине Казани, вдоль которой «голосуют» так называемые «плечевые», проститутки, обслуживающие в основном дальнобойщиков и прочих автомобилистов.

2 ² Алтын сан (тат.) – золотой номер.