Литературная Газета, 6636 (№ 12/2018)

Сковорода с бриллиантами

Сковорода с бриллиантамиВыпуск 16

Спецпроекты ЛГ / Многоязыкая лира России / Проза Башкортостана

Теги: Проза Башкортостана

Расуль Сагитов

Родился в 1964 году в деревне Набиево Бурзянского района Башкирии. Член Союза писателей России. Автор семи книг на башкирском и русском языках. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Заслуженный работник печати и массовой информации Республики Башкортостан. Лауреат премии Правительства республики им. Ш. Худайбердина. Член Общественной палаты Республики Башкортостан. Живёт в Уфе, работает руководителем отдела общественно-политических программ радиоканала «Юлдаш» ГУП ТРК «Башкортостан».

Арслангужин поступил в больницу. Долго сопротивлялся уговорам жены, требованию врачей и вот сломался. Решил, что провериться, а заодно и отдохнуть, видимо, и действительно стоит. С мыслями разобраться тоже не помешает. Время от времени их тоже надо приводить в порядок. Это как генеральная уборка в квартире, в рабочем кабинете, в машине: что-нибудь потерянное найдёшь, порадуешься, ненужное выкинешь, облегчишь груз, дашь помещению больше воздуха.

Но не тут-то было: в первый же день начались визиты – стали приходить друзья, партнёры по бизнесу, родственники. Хорошо, что жена, понимающая душа, пожалела – перенесла себя по графику на завтра.

Завалили продуктами, холодильник готов уже лопнуть. Приходится раздавать – медсёстрам, санитаркам. Хоть бы сосед был на подмогу. Нет, один он в этой дорогой платной палате. А сам виноват, хотел же в уединении полежать, подумать, тишину послушать. Без соседа, к которому вечно приходят близкие, что-то дружно обсуждают, активно говорят по телефону, долго не уходят. А тут сам остался почти в таком положении. Громко, конечно, никто себя не ведёт, но посетителей чересчур много.

И тут ему вспомнился друг молодости. В который уже раз.

Однажды тот попал в больницу с чем-то незначительным. Да и не болел он никогда – даже после крепких посиделок в студенческом общежитии. Арслангужин утром лежит, еле дышит, сердце бьётся через раз, глаза не может открыть. Но нос чует! Он остро ощущает из общей, на секцию из шести комнат, кухни запах жареной вермишели в томатном соусе. Мозг совсем ничего не соображает, однако память-то на каком-то сложном там своём уровне жива – и она подсказывает, что это, как обычно, друг орудует на плите. Весь такой жизнерадостный, с казённым вафельным полотенцем на плече. Ещё и напевает позитивную модную песенку.

Скоро он, со сковородой, где жизнью дышит простая, но милая душе еда, энергичной походкой вернётся в комнату, осторожно поставит посуду на стол, сходит за чайником и начнёт будить «агонизирующего» товарища:

– Давай вставай, кушать будем! – Сам нетерпеливо потирает руки, будто нашёл целую сковороду бриллиантов и собирается начинать их делить пополам. А как же – всегда всё поровну у них.

А Арслангужину – какое там подняться, остаться бы вообще в живых.

Вот такой он: и не слабак, нет, наоборот, спортсмен, можно сказать, в лёгкой атлетике за вуз выступает, но в состязаниях с алкоголем всегда проигрывает. То ли «тренировок» мало, чего не скажешь в отношении друга, то ли технику не всю знает, то ли ещё что-то.

– Надо-надо, – не унимается приятель каким-то взрослым, даже мужицким тоном, – здоровье поправить. – Слышен спешный звон посуды.

– Не... могу… – Голос Арслангужина слабый, дрожащий.

А вчера как мощно песни он пел под гитару! Вся общага плакала от жалости к хорошему, но бедному парню, отвергнутому красавицей с каменным сердцем.

– Можешь-можешь… – Я уже – во! – указательным пальцем щёлкнул по шее сбоку, очень предметно получилось. – Сделал. И знаешь, как хорошо стало?! Красота!

Знает, конечно, больной, видел не раз. Тот много раз приводил в пример для подражания своего покойного отца, бывшего человеком, по его рассказам, не очень положительным, а попросту говоря, пьянчугой, но большим оптимистом. А ещё научил сына такому вот утреннему способу самолечения, где главным принципом является вышибание одного клина другим.

В конце концов сын оптимиста добился своего – поставил на ноги и Арслангужина.

…Как уже было сказано, лёг однажды друг в стационар. Ну как лёг: да свободно он там находился – ежевечерне, совершенно бессовестно, ходил на танцплощадку.

Там виделся со знакомыми девчонками и прямо заявлял:

– Я в больнице... – на лице изображал некое подобие чахлости, ладонь его тут же находила область печени. Даже кожей желтел. Артист!

Девушки, по природе жалостливые, заботливые, сердобольные, тут же велись на это, узнавали номер клиники и палаты. Дальше встречались другие, и с ними происходил примерно такой же печальный разговор. С разницей лишь в том, что свидания назначались в разное время. И приходили. Гостинцы таскали. Они ведь народ такой: стипендию получают такую же и не подрабатывают, а без копейки не остаются.

Навещал и друг, но с ношей намного скромнее. По правде говоря, лишь с единственной бутылкой газировки. Больной понимал. А что ему не понимать, когда сыт, когда простодушные девчонки, видевшие его каждый вечер на танцах, совсем не хворого, а ровным счётом наоборот, совершенно не брали в счёт сие обстоятельство и приносили много чего, вплоть до супов с мясом и пельменей.

Да нравился он им, вот что! Вроде и не красавец особо, но цеплять сердца без лишнего старания, между прочим, как-то самопроизвольно – видимо, оптимистическое отцовское наследство проявлялось, умел и мог.

Арслангужин бутылки с газировкой помогал опустошать и сам.

И сколько было таких случаев, когда всё делили честно. Кроме девушек, это уже – принципиально.

Нет сейчас того друга, давно нет. Пропал. После института уехал к себе, в маленький городок. Женился. Арслангужин, к тому времени уже тоже не один, гуляли и на его свадьбе.

Занялись мелким предпринимательством. Когда приезжал в столицу, останавливался у Арслангужина. Уже совсем не употреблял, ни капли. Хоть и не был конченым пропойцей, внезапно бросил. Как дошедший до последней черты и какой-то высшей силой возвращённый назад алкоголик.

Так и казалось, что что-то случилось с ним. И глаза сейчас не такие. Алчные, что ли… Будто жаждет получить, насильно вырвать у судьбы сковороду с настоящими бриллиантами. Серьёзный какой-то был сейчас, даже зло­вещий...

Несколько раз, так, по мелочи, совершали совместные сделки. В последний раз позвонил и сказал, что весь товар реализует сам, а попутные расходы покроет из суммы, полагающейся Арслангужину.

– Хорошо, – согласился тот. Так было и ему проще.

Через неделю товарищ привёз деньги. Хотел их прямо в машине передать, но хозяин уговорил зайти в квартиру – хоть чаю попить.

За столом гость вёл себя неспокойно. Вертелся, как мальчишка, торопящийся играть, а мама заставляет кушать ненавистную кашу. Всё время смотрел на часы на пейджере – средстве связи, который могли позволить себе тогда лишь обеспеченные люди.

Деньги отдавал заметно дрожащими руками. Их было намного меньше, чем ожидалось. Начал сбивчиво объяснять причину. Хозяин не стал требовать каких-то бумаг в подтверждение, даже не успел об этом подумать – тот ретировался. Ушёл, пряча глаза.

Да всё бы ничего, но Арслангужину потом, спустя примерно полгода, совершенно случайно, попались счета, про которые говорил друг, где в расходах цифры стояли раза в три меньше, чем те, которые он озвучил. Получилось даже не пополам, как было совсем недавно, в студенческое время.

Вот так и потерялся. Без вести пропал, можно сказать.

Слышал, конечно, Арслангужин, что он живёт там же, в своём родном городке, магазины держит, но, сколько там был, пешком прогуливался, никогда его не встречал. При желании найти по нынешним временам – раз плюнуть, но считал это делом неправильным, не хотел выглядеть мелочным.

А ведь простил его давно Арслангужин. Обида в самом начале была, которая усугубилась в результате обнаруженной документальной информации, но время потихоньку затянуло рану. Мог, конечно, друг и правду сказать: что деньги позарез нужны на развитие, потом отдал бы. Нет, так тоже не беда. Зато не скрывался бы, а смотрел на товарища прямо.

Когда воспоминания дошли до этого места, мягко постучали в дверь.

– Да, открыто! – хозяин палаты с сочувствием глянул на холодильник, и впрямь уже какой-то надутый, как переевший после работы на даче у преподавателя студент. Тот дёрнулся и стих, будто тяжело вздохнул от мысли об очередном неминуемом уплотнении – понял и он: снова пришли с толстыми пакетами.

Арслангужину захотелось, чтобы за дверью стоял тот его товарищ – именно тогдашний, оставшийся в юности, бескорыстный. Со сковородой дешёвой слипшейся вермишели, но обязательно – в томатном соусе из простой стеклянной банки.

Прошёл бы в палату, поставил сковороду на стол. Искренне, добродушно, щедро улыбаясь, сказал бы:

– Подплывай, друг, здоровье твоё поправлять будем!..