Ло. Лётная школа

ГЛАВА 11. Ненужная, но случившаяся

— Что. Это?! — возмутилась я.

К моему копчику, напрягая опасно пуговицы галифе, надежно прижималась сиятельная эрекция.

— Извини, — вздохнул Кей-Мерер в мои волосы на затылке. Держал руки строго по швам.

Я отодвинулась, как могла. Отклеилась от барона, уперлась лбом и грудью в холодные прутья клетки. Забыла про боль.

— Интересная у тебя реакция на смерть, — я улыбнулась. Забавный этот барон, нет сил. — Инстинкт продолжения рода сработал?

— Не твое дело, Петров! — ожидаемо рявкнул комэск.

— Да как же не мое? В нашей клетке и так места нет, а ты еще!.. — я поискала слова, не нашла и втянула воздух через нос сердито. Почти. Густо несло мужским, здоровым потом, эрекцией и окаянной белой сиренью. Дыхание сбивалось. Захлебывалось.

— Извини, — после долгой паузы повторил Кей-Мерер.

Я от нечего делать пересчитала вертикальные прутья на клетке. Потом горизонтальные. Сглотнула слюну. Чертов барон!

— Они прикончат нас, когда вернутся, — заметила я в темноту подвала.

— Это вряд ли, — ответил Кей-Мерер, — Иначе, зачем запирать здесь? Шлепнули бы сразу и в холодильник бросили. Выжидают.

Это правда. Несмотря на вид снизу, голова у комэска работает. Впрочем, как всегда. Он помолчал. Дышал мне в затылок своей сиренью. Пытался сдерживать глубину вдоха, да не получалось у него.

— Какой ты худющий, Петров, кости сплошные, — легкое движение вдоль хребта пересчитывает позвонки. Рука? Левая или правая? — Устал стоять?

— Хочешь взять меня на ручки, комэск? — не устояла я перед соблазном. Прикололась.

— Ладно, — он принял шутку. В голосе потеплело. — Только потом ты меня, договорились?

Вот точно, ему очень хотелось назвать меня как-то еще, кроме осточертевшего «Петров». Но он не придумал. Улыбался. Близко. Трогал дыханием кожу на шее.

Где-то в кривых щелях потолочного перекрытия появились белые полосы света. Лампа? Луна взошла? Ночь поворачивается к рассвету. Проступили границы предметов. Хлам и мусор в углах подвала. Никакого плана не родилось. Ни А, ни Б.

— Хочешь, я убью тебя, чтобы не мучился? — я вполне искренне предложила, — они собираются позавтракать твоей печенью прямо так, на живую. Зря ты хвастался, что не пьешь.

Кей-Мерер снова откликнулся на прикол. Засмеялся почти беззвучно. Взял жестковато за плечи и притянул к себе.

— Обопрись. Так легче стоять, ну же, — он убрал руки и положил их на кресты решетки по обе стороны от меня.

Его большое сильное тело откровенно не было равнодушно к моему. Я нахально поелозила по напряженному паху.

— Такое ощущение, что нас трое! — ехидно заметила я. Не о смерти же говорить на самом-то деле! Надоело до рвоты.

— Я уже извинился два раза.

Я кожей чувствовала, как внутри барона поднимается гнев. Между нами ведь нет расстояния. Только моя рубашка и мундир. И две пары армейских штанов. Хотя нет. Есть еще его знаменитые трусы и мои, не менее чудесные панталоны от душки герра Шен-Зона. Вот бы он порадовался за них!

— Над чем ты хихикаешь? Надо мной? — вспышка ярости подобралась к самым кончикам пальцев барона. Он сжал решетку до белых костяшек на руках.

Мой злой комэск рядом. Вплотную. И хочет. Меня. Нет. Я про это не думала, честное слово. Никогда!

Я даже мечтать о таком себе не позволяла. Никогда!

Но если. Если завтра не будет? Я так и не узнаю ничего? Что?

— Поцелуй меня, Макс, — я попросила. А вдруг получится?

Он сунулся мокрым лбом в мои волосы на макушке. Шумно выдохнул. Жарко.

— Ты в своем уме?

— Да. Поцелуй меня, пожалуйста.

Повисла глухая, вязкая пауза. Максим тяжело опирался лицом о мой затылок. В конце концов, я не удержала и ткнулась лбом в ребра клетки. Он стразу выпрямился. Убрал себя максимально, на сколько возможно. Живот, наверное, втянул до костей позвоночника. Размазался по клетке.

— Ты отлично держишься, Петров, я впечатлен, честное слово, — хрипел комэск, судорожно пытаясь восстановить дыхание. — Прикалываешься, делаешь вид, что море по колено. Издеваешься над нашей гибелью. Такая отвратительная гнусность: здоровая печень живого человека, поджаренная с луком на сковородке. Послушай, я постараюсь сделать так, чтобы эти уроды убили тебя первым. Я что-нибудь придумаю, что бы не пришлось тебе смотреть на их дьявольскую трапезу. Я уважаю твою смелость, Петров, клянусь, — сколько хороших слов, подумать только! Кей-Мерер, наконец, заткнулся. Потом вымолвил: — Но это…

— А что — это? — я притихла.

Никакие нечеловеческие фокусы с едой меня не волновали. Если я разрешу себе вспомнить, то… Да ну! Другое трогало за живое. Сбивало дыхание. Макс. Неужели я мечтала о нем?

Но лицом к барону поворачиваться все же не спешила. Он стоял, не шевелясь. Молча. Я проглотила сомнения.

— Это! Я страшно хочу это попробовать. Как это бывает, когда оба согласны? Ну вроде как по любви. Считается, что это приятно, вот я хочу узнать, правда или врут, — я произнесла слова четко и не тихо в серо-черную мглу кругом.

Больше всего на свете мне хотелось… я не знаю. Не знаю! Сердце билось в пальцы ног. Ему вторила дрожь барона. Толкала горячий воздух между нами.

— Что ты делаешь со мной, — едва слышно. Хриплый, низкий тембр. Задел снова волосы на затылке.

Я стянула с себя осточертевший френч вместе с потной рубахой и бросила на пол клетки. Я прижалась обнаженной спиной к горячей груди мужчины и замерла. Приготовилась к любому концу.

— Я тебя соблазняю, барон Максимус Отто Август Кей-Мерер. В эту самую минуту и на полном серьезе. Не трусь, командир, я никому не скажу, обещаю.

Снова пауза. Неподвижная. И. Мягкие губы на щеке. Колючий подбородок. Потом на шее. Снова губы. Потрясающе приятно. Я никогда не целовалась, стоя в клетке. Я вообще так не целовалась никогда в жизни. Повернулась к Максу и подставила лицо под дождь поцелуев. Коротких и влажных. Быстрые губы пахли белой сиренью. Он словно пробовал. Осторожничал. Перебирал мое лицо мягким ртом, изредка касаясь кончиком языка. Он стеснялся явно и не мог себя остановить. Я видела его руки, до белого сжавшие прутья решетки.

Я не сомневалась. В чем? Еще раз: завтра не будет.

Я облизала каждый сантиметр солоновато-горькой и сладкой от крови кожи. Подбородок, шея, ключицы и плечи — все, до чего только смогла дотянуться в крохотном пространстве. Попыталась поймать рот, но он прятался, трусил, уходил от моих губ гулять по коже. Ладно! Эх, жаль пятнистой кошки барона не видно! Заглянула бы я ей в сердитые глаза. Положила руки на пояс галифе мужчины и потянула пуговицы из петель вон. Он на вдохе поджал живот в ноль.

— Можно? — я спросила.

Кей-Мерер промолчал. Прикусил кожу моего правого уха больно. Потом отпустил.

— Расслабься, Максик. Все будет хорошо, — прошептала я в горячую шею партнера. Обвела подушечками пальцев плоские соски на чутко подрагивающих мышцах его груди. Всегда мне хотелось их потрогать.

— Не отвлекайся, — вдруг улыбнулся он.

Я высвободила его из галифе. Красные трусы отправила вниз следом. Ого!

— Ого, — пробормотала я. Взяла в обе ладони самое дорогое в сиятельном бароне.

Я подозревала, что мало не будет. Но не настолько же. Я имела вычеркнутый прочно из памяти опыт в таких делах. Руки в миг стали липкие. Ледяные. Как же я все это ненавижу! Боль, чужое тупое ерзанье боли внутри меня. Зачем сама напросилась? Дура!

Можно прямо сейчас все прекратить. Но Макс. Он другой. Он насиловать не станет, как зверь. Ведет себя страшно аккуратно, пальцем не прикасается, словно ждет, что я передумаю. Никогда!

Можно признаться в том, что я девушка. Все равно ведь помирать с утра. А если не помрем и вернемся обратно? Неназываемый! Что тогда? Да этот солдафон выставит меня из эскадрильи в шесть секунд, наплевав на все. Никогда!

И потом. Вдруг, как женщину, барон меня не захочет? Кто его знает, этого титулованного зануду? Обнимает так, словно гранату без чеки руках держит, лишний раз не дотронется. Нет уж! Помирать, так с музыкой! Пусть будет между нами мальчиками этот маленький секретик. Даже если от всей жизни нам остался чуток до рассвета.

Я сжала крепче то, что держала в руках. Теплая, вязкая капля предсемени стекла с обнаженной головки в пальцы. Сознание честно поплыло от животного острого аромата.

Максим застонал. Сразу в голос.

— Эй, перестань! Мы еще не начали, — прошипела я. Одной рукой выщелкнула пуговицы из петель своих брюк. Те свалились к сапогам беспрепятственно. Панталоны следом.

— У тебя руки, как ледышки! Кто из нас больше боится, хотел бы я знать? Давай я сам, — Кей-Мерер тихо хмыкнул, совсем не по-баронски.

Убрал от себя мои ладони. Развернул спиной. Расставил шире ноги, насколько позволяло наше обиталище, чтобы оказаться на одном уровне. Не гладил, не ласкал, только держал обжигающими пальцами за талию. Его настойчивый пульс грохотал, зажатый тесно между нами.

Пауза. Почему ничего не делает? Стесняется? Брезгует? Боится, что исчезну? Девственник чертов! Вот интересно. Не случись с нами клетки и ближайших перспектив, мы бы так и ходили кругами? Даже взглядом не притронулись друг к другу?

— Ты уже делал это? — самый своевременный мужской вопрос.

— Не твое дело, — я не собиралась откровенничать. Даже перед смертью мои тайны — только мои.

— Плюнь, пожалуйста. У меня во рту все пересохло, — виновато протянул ладонь мой парень.

Второй рукой придерживал себя напротив моей попы. Целовал тихонько в шею. Переживает? Не умеет.

Я вернула его руки на клетку по обе стороны от себя. Так мне было проще. В отличие от некоторых я точно знаю. Что, куда, зачем и как.

Я собрала влагу с его и моей груди, кровь попала из раны на плече, но так даже лучше, вернее. Шепнула Неназываемому обязательную и забытую давно просьбу. Размазала пот, кровь, смазку и молитву по стволу, поплевала сверху и позволила войти в себя.

Впервые в жизни я сделала это по собственной воле.

Ох, как же много и глубоко. Боже. Ужас тихий. Вроде плавания в штормовом океане или шоколадного десерта, когда ела его впервые в жизни. Или резкого набора высоты в открытой кабине биплана. Глупое сердце глупо екало и выпрыгивало горячо в низ живота. Мы не умрем. Я не верю. Я не хочу!

Я кончила быстро, не поняла сначала, что со мной, испугалась почти до смерти и разревелась от счастья. Неназываемый, это может быть засчитано, как мой самый первый раз?

Чертов барон довольно хмыкнул и, громко выматерившись, довел себя до разрядки за пятерку фрикций.

— Спасибо, — шепнула я, хотела признаться, — ты просто чудо, Максим.

— Тебе спасибо, — ответил так же тихо он. И снова не придумал, как меня назвать. — Я всегда хотел тебя…

Не договорил. Пауза затянулась навечно.

— Убить? — усмехнулась я, вспомнив упражнения Кей-Мерера на моей бедной физиономии.

— И это тоже, — он вздохнул и замолчал окончательно.

Максим так и не снял ладоней с прутьев клетки. Висел надо мной, дыша в затылок глубоко и щекотно. Я мусолила кожу его правого предплечья мокрым лицом. Слизывала кровь с отворившейся раны, та шипела и останавливалась. Когда за нами придут, я перекушу ему горло и убью. Я никому не позволю его мучить.

Я засыпала. Я устала. Чувствовала, как руки Макса натягивают на меня одежду, но помочь ничем не могла. Нет сил. Да и зачем? Когда звери разберутся, что я несъедобная, то пристрелят сразу, хоть в галифе, хоть нет. Из клетки даже выпускать не станут. Но бароны — это особенные люди. Они страшно переживают за свою репутацию. Быть застигнутым без штанов перед лицом смерти! Как это возможно! Да лучше умереть еще сорок раз, но пристойно. Максим опустился каким-то чудом на пол клетки, усадил меня на колени, обнял, устроил мою голову на своем плече. Его поцелуй в лоб — последнее, что я помню.