Ло. Лётная школа

ГЛАВА 18. Первым делом самолеты

Прикуешь меня однажды — позор тебе, прикуешь меня дважды — позор мне. Эту дурацкую присказку в приюте, где я выросла, знали все. Никому там не удавалось сыграть со мной одну и ту же веселенькую шуточку по второму кругу. Не бывало раньше, не сделается и теперь.

Нет любви. И не надо!

До выпуска осталось три недели. Прозорливые предсказания многочисленных умников сбылись: курс обучения в Школе сократили. Наземные отделения это не коснулось, только летчики впахивали ежедневно по шесть часов летной практики плюс четыре часа теории.

Барон уехал с обожаемым дедом в Столицу. Вероника вернулась к дружбе с Эспозито.

— Дает? — я пошло ухмылялась, дымя сигаретой.

Я переставила кровать ближе к окну. Валялась теперь на белом покрывале прямо в сапогах, закинув ноги на спинку. Моя комната, как хочу, так и живу.

— Какой ты грубый, Лео, — ухмылялся не хуже комэск, сидел на подоконнике рядом, — не дает и не обещает. Мы ждем Кея.

— Да ну? — я выпустила колечко в потолок. И еще два. — Есть надежда?

— Ви сказала, что он ей обещал. А ты знаешь сам, если барон обещает…

— То еще неизвестно, куда выплывет, — перебила я размеренную речь командира. Села и затушила гадкую чаруту.

Я не люблю разговоры про этого человека.

— Послушай, Лео, — начал Эспо доверительным тоном. Я напряглась. — Пойдем со мной сегодня вечером в гости. Собирается милая компашка в клубе черлидеров. Девочки огонь! Коротенькие юбочки, топы без лифчиков. Попробуешь, наконец, с реальной барышней пообщаться. Если нет, то решим и это.

— Оставь меня в покое, командир, — я рассердилась. Задолбал он меня своими предложениями! Приходит чуть ли не каждый вечер и достает. Скоро из комнаты выживет совсем. — Я к Кацману пойду. Он меня не лечит на тему, как мне жить.

— Да очень ты нужен! — пожал плечами Эспо, — вали к своему неудачнику. Глядишь, полюбите друг друга.

Дверь распахнулась и ввалились близнецы. Никакой деликатности! Прутся, как к себе домой, в любое время дня и ночи. На их веселое предложение о вечеринке у девчонок-диспетчеров я закатила глаза и ушла, хлопнув дверью. Мой характер портился на глазах изумленной публики. Но признавать этот факт я отказывалась и упрямо сбегала к Изе. Пытала его желчными высказываниями и ядовитыми насмешками с особым цинизмом. Он терпел. Намекал на всякую фигню. Снова про баронов и обычных людей. Идиот! Что он может понимать, жирный, потный зануда! Да я слезинки не пролила с тех пор, как Макс исчез за поворотом коридора. Еще чего!

Я просто устала. Неназываемый! Мне осточертело! Надоел их острый пот, вечные тычки в ребра, дурацкие шутки, все ниже пояса. Я мечтала покончить с мужским образом жизни. Глупо признаваться, но я хотела обратно в Сент-Грей. К женским разговорам, красивым запахам и платьям. Маникюру, педикюру, фруктово-овощным маскам на лице. Глуповато-невинным сплетням и невозможным, небывалым чувствам в зачитанных книжках. К людям, что не трындят о сексе все двадцать четыре часа. Я ныла.

И мечтала о любви так же беспробудно-отчаянно, как мои мужики. Барон разбудил во мне меня своей чертовой сиренью. И бросил. Я судорожно втягивала в себя мир кругом. Я мечтала найти новый запах. Такой, чтобы уйти за ним на край света. Или хотя бы за угол. Ноль. Мир пах чем угодно, но только не любовью. Густые волны тестостерона, накрывающие Летную школу с утра до вечера и с вечера до утра, скорее пугали меня, чем возбуждали. Я не верила им и хотела сбежать. Возвращение в Сент-Грей стало для меня чем-то вроде символа избавления.

Впрочем, вся эта потная фигня мучала меня, в основном, перед сном. Добрый Эспо гонял эскадрилью до полного алеса, мечтая в отсутствии Кей-Мерера победить в рейтинговой драке за наивысший балл и соответствующие рекомендации для последующей службы.

Июнь пришел. Жаркий, солнечный, сверкающий зеленоватой морской водой. Финал приближался неумолимой свободой. Погода налаживалась, и жизнь становилась следом веселей.

Долгожданный выходной день привел нас с Изей на берег Залива. Сложилось у нас здесь одно тайное местечко. Эспо не зря намекал постоянно-ревниво на наши якобы отношения с Изей. Шумные компании не манили нашу забавную парочку. Толстяк стеснялся тренированных ловких летчиков и их подружек с острыми язычками. Мне там ловить было нечего. Особенно под любопытными женскими взглядами. Ни раздеться толком, ни поплавать. Да и болтают они вечно о всякой фигне. Ну их!

Теплая мелкая волна облизывала гальку и намекала: снимай сапоги, дружище! Запах водорослей и нагретого песчаника. Я залезла на небольшой карниз, разделась догола и подставила кожу солнцу. Хотелось хоть немного подравнять в цвете коричневые руки и шею с белым до зелени остальным телом. Обожаемую татуировку Летной школы на левом плече намазала кремом особенно жирно, чтобы не выгорала.

— Смотри, что у меня есть! — крикнул снизу толстяк. Поднять свое колыхающееся тело на скалу он даже не пытался.

Я равнодушно пожала плечами, не стала смотреть. Легла звездочкой и закрыла глаза.

— Это самая настоящая газета, — выдал он свой секрет, обиженно сопя на мое равнодушие, — бумажная и толстая. Последний столичный шик. Даже пахнет типографией.

Откуда ему знать, как пахнет типография? Я не реагировала. Лень.

— Я читаю, — объявил Кацман. Уселся в теньке от моего карниза. Наверняка снова в черных труселях до колен. Его дед чемпион по таким трусам. Хрумкнул печенькой. — Имперские новости. Договор о признании репарационных территорий безопасной зоной подписан. Ну-ну, посмотрим, как будет исполняться. Тебе печенье дать?

— Не хочу, — соизволила я проговорить.

В небе послышался звук вертолета. Я перевернулась лицом в полотенце. Низковато идет. Разглядит еще мои причиндалы. Вернее, их полное отсутствие.

— Что же они надумали делать с хомо верус? — бормотал Изя, шелестя газетой, — вот! Нашел. Все существа любой расы, кроме номо сапиенс обязаны пройти регистрацию… вот имперские скоты! Существа! Регистрация! Наверняка придумали ошейники или намордники для обязательного ношения. Нашел! Все, у кого обнаружатся следы крови хомо верус до восьмого колена, обязаны носить индикатор, выполненный в виде красивого браслета на руке. Что бы каждый житель Империи видел и понимал, с кем имеет дело. До восьмого колена! Да девяносто из ста жителей Содружества не знают своих корней дальше прабабушки, как они станут восьмое колено вычислять? Сдавать анализы? Я не пойду!

Всегда я подозревала, что в душе мой Исаак Герш революционный анархист. Он нудно и сердито бубнил про попирание Свобод и нарушение Конвенции.

— Хотя… — Изя замолчал на целую минуту. Жевал печеньки. Вздохнул: —Браслет все же лучше намордника, как думаешь, Ло?

— Пошли они в жопу всей Империей разом! — высказалась я.

Изя не ответил, кивнул наверняка. Отъел, поди, от своей газетенки все углы.

— А! все-таки черту оседлости нарисовали. Так я и думал! В Столицу въезд хомо верус и их потомкам запрещен. А так же… Эх, да тут вся планета на замке. Ничего не меняется. Зачем нужна эта редакция, если, как раньше, ничего нельзя? — возмущался мой друг.

Затем. Жарко. Разговаривать неохота. Это прекрасная редакция и новость. Потому что на маленькой планете, где так много незамужних девчонок, начнут снова рождаться парни. Потому что их территория больше не опасна для громадной матушки Империи. Интересно, куда переедет Гетто? Или его уже стерли с лица тамошней земли, как порочащее безупречный лик?

— О! статья о твоем бароне, — воодушевился чем-то толстун. Неугомонный глотатель газетных пустот. Лучше бы искупаться сходил.

— Он не мой, — я отказалась.

Вертолет убрался в сторону Правобережья. Я снова подставила солнышку свой антибюст и остальное.

Кацман бодро забубнил:

— Редакция выражает свое соболезнование семье Кей-Мерер. Ровно год назад не стало барона Августа Максимуса Отто Кей-Мерера. Все жители нашей благословенной страны скорбят вместе…

— Никогда бы не подумала, что у барона такое горе, — удивилась я, — меньше всего он похож на осиротевшего сына. Правда, я мало что смыслю в аристократических чувствах. Его батюшка болел?

— Там история мутная, — газетный любитель знал все про всех, кинулся просвещать с жаром, — официальная версия: несчастный случай на охоте. А там, кто его знает? Барон Август любил пошарить под юбками у чужих жен. Может быть, какому-то мужу не хватило широты взглядов? Выпить он тоже был не дурак.

— А Макс практически не пьет и с женщинами, — я задумалась. Зачем я лезу? Что я знаю про него? Его байка про целибат скорее всего ловкий фейк для доверчивых подданных и позорных любовников. Не стала продолжать.

— Ты тоже слышал, Ленька? С женщинами покойный барон был особенно активен, — понял меня по-своему Изя. Булькал, насмехался и гордился подвигами родного правителя. — Отец нынешнего барона Кей-Мерера официально был женат шесть раз. Наталья, матушка твоего бывшего комэска, стала его первой и главной женой потому, что родила ему двоих сыновей. Августа-младшего, он сделался, как ни забавно, священником и править не может, и Максимуса, который стал в результате наследником. Восемь дочек ему принесли остальные пять жен, тут я путаюсь, кто и как. Еще сиятельный Август-отец признал, вот бычара! двадцать три на стороне прижитых ребенка обоих полов. Дал им половину фамилии, без баронской приставки Кей, образование, работу, приданое и все такое, что следует делать заботливому отцу. У Максимуса великий клан и великие заботы. Он теперь, после наступления совершеннолетия, глава всей этой банды. Ну, в смысле, семьи, хотел я сказать.

— А дед? У него же есть дед Отто. Ушлепок-параноик жив и выглядит неплохо, — я свесила голову со своей площадки. Интересно! — Он что делает? Разве не он рулит в чудо-семейке?

— Отто Кей-Мерер — ветеран обеих войн, генерал-герой, дипломат, разведчик и тп, отказался от прославленного трона в пользу сына, которого, кстати, терпеть не мог за невоздержанность и любострастие. Воинские подвиги звали его Главное сиятельство крепче, чем скучная, мирная жизнь большой страны. Зачем ему ковыряться в родном дерьме, мучиться с бюджетом, слушать нытье подданных и уговаривать платить налоги? Гораздо интереснее рассекать на личном крейсере между звездами и решать вопросы типа: кого можно считать людьми, а кого существами нечистой крови, — с живым сарказмом высказался Изя. Сунул неповинную газету под камень. — Все!

— Ты ему завидуешь, — засмеялась я, — хочешь тоже на крейсере бороздить Большой театр?

Изя вмиг сделался красным, как рак:

— Ты даже смысла этого выражения не понимаешь, хомо верус несчастный!

— И в чем же смысл? — я натянула трусы и майку. Повисла на руках на каменной плите. Подтянулась. Потом еще десять раз.

Изя смотрел, как напрягались красиво мышцы на моем суровом теле. Сморгнул. Поглядел на свою немаленькую талию. Складочки там колыхались в такт диафрагме. Вздохнул:

— Никто уже не помнит. Но звучит сильно.

— Сильно смешно!

Я хрипло засмеялась. Я привыкла так смеяться. По-мужски. Сунула твердый кулак другу в жирные ребра и помчалась в воду. Широкие трусы мои развевал морской бриз. Красота!

— Ви ждет нас. У нее сегодня День рождения, — сообщил Эспо, когда мы с Кацманом, обгорелые и голодные ввалились в комнату после заката.

— Днюха? Жратва вкусная будет? — деловито спросила я. Комэск опять оккупировал мой подоконник. Вытащила из-под его крепкого зада полотенце. Надо смыть морскую соль.

— Наверняка. Она же знает, что ты вечно голодный, — он нехотя приподнялся.

— Почему ты безвылазно торчишь в моей комнате? — возмутилась я. Повертела тряпку в руках и бросила в угол на стул. Изя уселся сверху. — Мне надо запираться на замок?

— У нас не принято в эскадрилье, ты же знаешь. У тебя здесь какая-то особенная атмосфера или запах, я не могу уловить, но меня сюда тянет. К тому же из твоего окна хорошо виден метеокорпус, — признался легко Эспозито.

А из нашего окна площадь Красная видна… Что-то явно крутит себе красавчик-брюнет. Вероника его заметно привлекает, но не настолько же, чтобы пялиться на ее окно с утра до вечера. И на страдальца пограничник не тянет. В лучшем случае, на обиженного насмешливой судьбой. Или я не умею смотреть под правильным углом? Надо Изю расспросить, он чемпион в деле раскладов по полкам.

Комэск следил за моими передвижениями с любимого подоконника. Легкая полуулыбка, веки чуть прикрывают черные глаза. В моей комнате особенный запах? Что еще чует и знает обо мне непростой парень Эспо? Интересно, мы с ним друзья или нет?

Я вытащила из шкафа чистое белье и свежую рубашку:

— Без Кацмана я не пойду.

— А никто и не надеется. Вся Школа в курсе, что вы с ним пара, — на полном серьезе заявил Эспозито. Постукивал пальцами по коленке. — Меня постоянно спрашивают люди, что нашел хорошенький курсант Петров в жирном карлсоне без мотора.

Изя вдруг смутился страшно. Его круглая сгоревшая на солнце физиономия сделалась свекольно-бордовой.

— Эй, хватит смеяться над моим парнем! Я могу легко в глаз зарядить, — я показала командиру кулак и пошла в душ.

— Это не правда, — полушепотом оправдывался толстяк.

Коварный Эспо доставал его с увлечением, выспрашивая ненароком подробности прошедшего дня. Развлекался.

Когда мы втроем разношерстной компанией внесли себя в пресловутый метеокорпус, часы на руке комэска пропели звонкими колокольчиками девять вечера. Вероника действительно расстаралась. Накрыла стол в просторной и аккуратной своей комнате.

— А ты почему не в баронском замке, Ви? Там же траурные торжества в честь кончины Кей-Мерера, почему ты здесь? — спросила я раньше, чем подумала. Наваливала в плоскую картонную тарелку мелкие бутерброды на шпажках, птифуры с кремом и фруктовые шашлычки на деревянных острых палочках. Вкусно!

— Траурные торжества? Ты думай, что болтаешь, Лео, — справедливо упрекнула меня подруга, — Мне незачем там быть. Вполне достаточно того, что там уже неделю торчит моя мама. Он дружит с баронессой Натальей.

— Сговариваются по поводу вашей свадьбы с бароном? — я растянула улыбку от уха до уха. Что я несу? Какое мне дело?

Именинница посмотрела на меня кротким взглядом взрослого человека. Заранее прощающего детский неразумный лепет. Отобрала переполненную тарелку и поставила на уголок стола. Заставила сесть на стул лицом к низкой лампе, дававшей желтоватый уютный свет по углам.

— Замри, — приказала мягко Ви. Взяла мое красную воспаленную физиономию в прохладные ладони, — сейчас я тобой займусь. Разве можно так себя уродовать? Не спорь!

Я не спорила. Дико хотела есть. Стянула канапе. Оливка, рокфор, долька груши, сладкий перец. Сунула за щеку и подставила фасад.

— Какая гладкая кожа, просто девичья, ты должен за ней ухаживать хорошенько, Лео, — приговаривала негромко девушка. Гладила кусочком льда мои лоб, нос, щеки. Ромашка и мята несли аромат зеленой невинности. Потом невесомо-ласково подушечками пальцев вбила душистый крем в исстрадавшуюся кожу. Приятно. Женские руки — это вам не… не знаю, с чем сравнить. Обожженная морским солнцем шкура успокаивалась. Неназываемый! Как же хорошо.

— А я? Я тоже обгорел, — робко напомнил о себе Кацман.

— Обойдешься! — тут же приговорил Эспо. Злился и не скрывал.

— Ты его совсем ни во что не ставишь, — чуть слышно сказала я подруге, выразительно скосив глаза на комэска, — а между тем, он страдает по тебе.

— Да? — улыбнулась легко Вероника. Без интереса. И сказала: — я ему не верю. Ему нужна не я, а мой титул. И деньги. Изя, иди сюда.

Толстяк не заставил просить себя еще раз. Тут же плюхнулся перед барышней на стул. Балдел, пыхтел и потел под нежной работой рук именинницы.

Эспо готов был убить нахала. Я видела, как сжимаются и разжимаются его пальцы в кулаке. Ему нужен титул и бабки? Мечтает поймать жар-птицу в школе для ловчих соколов? Вот уж не думаю. Все аристократы — параноики.

Пришли девчонки, одноклассницы-соратницы в учебных делах. Я давно заметила, что личных подруг Вероника не держала. То ли не умела, то ли не тратила себя на это. Хотя мне жаловаться грех на наши отношения. Если в обозримом пространстве не светил белым ликом барон… ну дальше ясно. Девушки принесли Ви картонную коробочку с непоймичем и смешной букет из леденцов. Понятное дело, что все присутствующие тут же получили по сладкому зверьку на палочке. Эспо преподнес имениннице букет белых роз и серебряный перстень с янтарем в замысловатой упаковке. На мой вкус, слишком вычурный и громоздкий для тонких аристократических пальчиков. Но Ви захлопала счастливо в ладоши. Зазвучало имя дизайнера. Эспо угодил, а я отстала от жизни. Пришел мой черед признаваться в вечной дружбе.

— У меня ничего нет, ты знаешь, с деньгами вечный напряг и облом, — я подошла к подружке, обняла за талию, — есть только этот белый камешек.

Я вынула из нагрудного кармана свой подарок. Протянула на открытой ладони:

— Знаешь, что это, Ви?

— Нет, мой хороший, — она все еще держала великодушный материнский взгляд.

— Это Куриный бог, — я улыбнулась отстраненно-загадочно и провела ребром нагретого камня по нежной щеке девицы, говорила негромко и вдохновенно, словно сама с собой. — Много-много лет теплое море ласкало его и гладило, вымывая в нем отверстие. Это глаз Куриного бога. Вдень шелковую ленточку, повесь на руку или на шею, и он станет присматривать за малышкой Вероникой, будет оберегать от разных бед. А еще он умеет исполнять желания. Я тебя научу, моя дорогая, как ему молиться. Спрячь бога в обе ладошки и шепчи, только тихо-тихо, одними губами, чтобы никто не услышал и не спугнул, свое желание. Не проси только Луну с неба и «отлично» по Культуре у мадам Бланш, подружка, а остальное волшебный талисман может. Особенно охотно помогает в любви, — я вложила простой морской камушек с круглой дыркой посередине в ладонь именинницы и поцеловала нежную щеку. — Пусть мечты твои сбываются, Ви!

Девчонки рыдали от умиления.

— Зря ты с бабами не мутишь, Ленька, — загудел мне на ухо Иван. Пришел с очередным букетом в финале моей красивой речи. — Глянь, как они на тебя смотрят, глазки блестят, шейки вытянули. Научи, как стать романтиком, брат, я тоже так хочу.

— Ты слишком тяжелый для такого тонкого дела, Иван, качай дальше трехглавую мышцу. Это твой бронебойный козырь, — посмеялся с другого бока пограничник. Глядел с натянутой улыбкой, как его ветреная красавица, позабыв о дизайнерском чудо-кольце, шепчет и целует кусок прибрежной гальки. — А я вот переживаю, как бы Ви не проглотила твой подарок на радостях, Лео. По третьему кругу облизывает! А я-то считал ее умнейшей девушкой Школы.

— Дарить графьям дорогие цацки, — это все равно, что в Тулу со своим самоваром переться, — с удивительной находчивостью отомстил Ваня комэску за бронебойный коммент, — это не тонко, это глупо.

Тот сверкнул черным глазом. Видать, дизайнерская побрякушка встала брюнету в копеечку.

— Я предлагаю прикинуть на пальцах, — примирительно и очень тихо заговорил Ваня, кладя тяжеленные лапы нам на плечи, — о чем так горячо просит Куриного бога малютка Ви?

— А че тут прикидывать? — я засунула в рот чудесное канапе с малосольной форелькой, бисквитом и лимончиком, — молится, чтобы Кей-Мерер возник сей минут на пороге.

— Поддерживаю, — кивнул Эспо и увел у меня из тарелки бутерброд.

— Тогда давайте, я поставлю на замужество. Наша именинница молится о браке с означенным бароном, — побратим ловко, буквально из моих пальцев, вытащил третью закусочку.

— Нет, — отказал Эспо, встал и пошел за новой партией канапе, — такую ставку я не приму. Ты проиграешь, Иван, без вариантов. Так он исполняет желания, твой каменный бог, Лео, или нет? Оставлять барону форель, он ее любит, или сожрем подчистую?

— Сожрем! Только сиятельного зада здесь не хватало! — распорядилась отчаянно я, — и шампанское разливай! Пора уж выпить за збычу всех волшебных мечт хозяйки праздника!

Логика моего выступления хромала отчаянно.

Белая сирень. Я страшно вдруг испугалась, знакомо похолодело в животе. Неназываемый! А вдруг мольбы услышаны, и он сейчас войдет. В эту дверь. Я втянула воздух в ноздри с шумом. Померещилось. Я залпом выпила асти мартини. Не знаю, чего больше я испугалась: того, что Макс появится здесь или нет.

— А я скучаю по Кею, — сказал побратим. Птифурчики в его толстых пальцах казались смешными малявками. — Вот он умел взять ответственность на себя. Помните случай месяц назад? Да и раньше так было. Все растерялись, когда эти свиньи посыпались невесть откуда. А барон — нет. Белая кость. Голубая кровь. Наладил всех по местам, как всегда. Привык командовать с пеленок. Говорят, теперь он хозяин этой планеты.

— Только двух третей, — влез с поправкой Изя. Сел рядом со мной. — У тебя глаза в пол лица, Леня. А лицо сине-белое. Голова болит? Перегрелся? Пойдем домой.

— Налей мне шампанского, — попросила я.

— Давай я тебе лучше чаю крепкого заварю, ты действительно сильно побледнел, Ленечка, даже краснота пропала, — ласково сказала Ви. Обняла сзади за плечи. Ее полная грудь упруго упиралась в мои лопатки. Эспо полжизни бы отдал за такое объятие. — Я сейчас найду обезболивающее, не смей пить вино, только хуже станет.

— Я хочу холодного шампанского, — упрямо повторила я.

Вот оно! Сердце горячим камнем подскочило в горло и перекрыло дыхание. Белая сирень. Я не ошиблась, я не ошибаюсь. Барон идет по дорожке между клумбами. Приближается.

Сунув красную капсулу мне в рот, девушка чужой мечты послушно налила в тонкий высокий бокал из большой полуторалитровой бутылки. Вернее, попыталась. Тяжелое стекло перевесила усилие тонких рук и вернуло себя на стол обратно. Эспо тут же подхватил и бутылку, и Веронику. Шепнул в нежное ушко милое словцо. Потом еще что-то, щекоча бородой и улыбаясь. Зря старается. Его время вышло.

Вино стреляло пузырьками в хрустале.

В коридоре шаги. Неразличимо поскрипывает дорогая кожа сапог. Шуршит сухая кожа ладоней о ткань, когда он вынимает их из карманов. Я не слышу, я знаю. Ближе. Я поднялась со стула и спряталась в угол за шкаф. Малодушно. Еще ближе. Я не знаю, как себя вести. Сейчас! Открылась дверь.

— Господи! Ты пришел! — восторженно. Ви.

— Гляди-ка, сработало, — удивленно и обрадованно. Ваня.

— Привет, комэск! Рад, — приветливо и спокойно. Эспо.

Другие участники шоу заспешили со своими приветственными репликами и чувствами к твердой руке барона. Я подобрала коленки к груди, обняла их. Сидела на жестком стуле, как курица на насесте.

— Как же все-таки здорово, что ты сумел выбраться, — снова Ви. Захлебывается от счастья. — Это самое настоящее чудо! Новая прическа? Идет тебе ужасно! Смотри, Кей, это Лео подарил мне.

— Белый камешек на веревочке? — улыбается. Я не слышала этот голос давно.

— Это Куриный бог. Он исполняет желания!

— С ума сойти. А где он сам?

— Кто?

— Петров.

— Сидит в темноте за шкафом, у бедняжки мигрень. Он еще, глупый, пытается ее шампанским запивать. Я дала ему таблетку.

— Мигрень? У Петрова? Таблетка? И помогает? — голос Макса пошел в нижний оттяг. Как будто злится. Или смеется.

Сирень. Неназываемый! Что ему нужно? Вслед за цветочной гаммой в моем убежище нарисовался Кей-Мерер. Похудел. Загорел. Почернел. Подстригся! Снял свои косы почти под ноль, одни глаза и губы на лице. Молча смотрит. Никак не насмотрится. Пауза повисла бесконечная до неприличия.

— Отойди в сторону, барон, — раздался голос Кацмана.

Тот удивленно обернулся.

— Хватит прятаться тут в темноте, — сказал Изя, за руку снимая меня со стула, — пойдем домой, Леня.

— Новый дом? — тут же среагировал мой бывший комэск и любовник, — с кем? С ним?

Таращил белые на потемневшем лице глаза. Глядел, не мигая, как толстяк выводит меня за ручку из комнаты. Неужто и впрямь воображает, что у нас роман? С ума они все посходили, что ли? Нормальную мужскую дружбу отменили совсем?

Прощания-оправдания. Искреннее беспокойство Вероники. Улыбка Эспо. Побратим растерян. Пожелания выспаться получше. В вечно потной ладони Кацмана моя ледяная рука. В затылок жжет тяжелый взгляд Макса. На душе словно кошки нагадили.

— Не надо меня провожать, Изя! — резковато я выдернула руку, — что я девица? Сам не дойду, честь не донесу?

— Как скажешь, Леня, — сразу ответил друг. Расстроился. Зря я на него ору. Ничем он передо мной не провинился.

Я махнула рукой и пошла в свою сторону.

Луна взошла над пологим склоном горы. Запах моря и нагретого асфальта замазывал гадкую сирень.

— Привет, Лео, — раздался знакомый голос. На тенистой лавочке сидел Юнкер. Ногу на ногу закинул, покачивал черным лакированным оксфордом. — Не торопишься? Присядь со мной рядышком на скамеечку, поболтаем о том, о сем.

Он постучал ласковой ладошкой по лавочке. Видела я его болтовню в гробу! Засунула руки в карманы по самые локти.

— Добрый вечер, — буркнула и пошла дальше.

Капитан легко поднялся на ноги и увязался следом. Неназываемый! Зачем я Изю прогнала?

— Смотри, какая славная картинка, — он пошел рядом, сунул под нос телефон.

Вот кто тарахтел вертолетом в синем небе нынче утром. Узкая спина и попа. Моя белая фигура на скале. На мой замыленный взгляд, на девушку изображение походило куда сильнее, чем на парня. Неужели до эсбэшника дошло? Занятно. Я не стала реагировать.

Крыша спального корпуса закрыла косым треугольником лунный диск. Мы быстрым шагом вошли в плотную тень. Зачем я удираю от него, как перепуганная курица? Не полезет же он на меня прямо тут, перед освещенными, открытыми окнами. Что я вообще себе навоображала? Человек хочет всего лишь мирно поболтать. Я резко, с налета плюхнулась на короткую скамейку с белыми железными завитушками и подлокотниками. Юнкергрубер охотно втиснул себя рядом. Его рука тут же легла на деревянную спинку, большой палец коснулся основания шеи. Бедро прижалось к моему. Неудачное я выбрала местечко, плохо соображаю. Но менять ничего не стану.

— Чо те нужно? — нагрубила я.

— Це-це-це, мой дружочек, не так быстро, — мужчина придвинул губы к моей щеке, — покажи мне, плиз, свою ладошку. Ту самую, которой умеешь пули ловить.

Не дожидаясь моего согласия, Юнкер завладел моей левой конечностью. За прошедший месяц не осталось доже светлой отметины на коже.

— Как будто не с тобой было, Ло! Прекрасная регенерация тканей. Интересно, что на это скажет Служба Призрения?

— Обрадуется, — сказала я, отобрала руку, — даже премию тебе выдаст, прилежный мальчик Вальтер.

Я засмеялась и нахально щелкнула грозного безопасника по носу. Вдруг стало безразлично, что и как. Я мечтала вырвать из себя белую цветочную отраву:

— Только премию эту, ты, мой хороший продуманный друг, не получишь. Догадываешься почему?

Юнкер отловил мои пальцы и поднес к губам. И этот туда же! Я вырвалась в очередной раз.

— Ты будешь сидеть в «Святой Каталине» вместе со мной, в соседней камере, придурок! За организацию покушения на барона Кей-Мерера, — я презрительно рассмеялась.

— Мой милый золотой мальчик, — Юнкер уже откровенно облизывал мое ухо. Я задергалась, — Ты все неправильно понял. Это была работа спецгруппы под прикрытием с целью разоблачения попытки покушения! Я тебя уверяю со всей ответственностью: именно так и планировалось, не смеши серьезных людей, малыш. Давай не будем спорить из-за разницы подходов. Зачем? К тому же представление к награде и очередному званию я жду с минуты на минуту. Давай я тебе другую картинку покажу. Потрясающий видос.

— Убери грабли или вцеплюсь в горло! — тихо пообещала я. Выковыривалась из рук Юнкера. Шуметь и позорить себя пошлым скандалом не хотелось. И так обо мне черте-что говорят. — Отстань!

— Ладно, больше не буду. Только не убегай. Смотри! — он снова светил ярким изображением в темноте.

Я потеряла дар речи. Знала, что Юнкергрубер сует свой нос в каждую дырку, но в баронский замок? На экране проистекал последний контакт между мной и бароном.

Снято красиво. Волшебно. Три камеры, а то и все шесть. Юнкергрубер прижал палец к углу экрана. Сцена открылась голограммой в черноте ночи. Повисла натуральной живой картинкой над гаджетом в руке. Таинственный режиссер озаботился наложить сверху неизвестную музыку и чужую речь. Запредельно-театрально и узнаваемо до дрожи. Стон, с каким кончил Макс, не узнать невозможно. Его голос без вариантов. Дальше зазвучал совершенно незнакомый язык. Впрочем, пара-тройка повторов и я начну понимать слова, ведь про содержание я в курсе. Еще я подумала, что только крайняя извращенная фантазия увидела бы здесь сексуальные игры двух парней. В знакомо-незнакомом чужом кино по полу ползала и умоляла о любви худенькая некрасивая девушка с огромными заплаканными глазами. Ее жалкие попытки выпутаться из ночной рубашки и остановить возлюбленного не увенчались успехом, и она судорожно размазывала сопли о ковер, отклячив костлявый зад. Здесь, кстати, я снова обнаружила следы исходника: свой родной голос, хриплый и противный. Рыдала я неприглядно, отвратительно-шмыгающе-достоверно. Даже сейчас, месяц спустя, хотелось поддержать себя громким хлюпом. Потом седой старик эпично увел меня вглубь барочной позолоты коридора. Взрослый женский голос читал над концовкой назидательно-распевно рифмованные пассажи. С любимыми не расставайтесь?

— Называется «Любовь аристократа». Топовый видос этой недели во всем Содружестве! Бешеные миллиарды просмотров! Ты расстроился? — мужчина заглянул мне в лицо с сочувствием. Снова полез обниматься.

— Не особо, — пожала я плечами. Удержала лицо и отклеивала от себя его руки.

Слава накрыла меня неожиданно. В голове сразу завертелась всякая ерунда. Вроде: а вдруг Андрей увидит? Расстроится, к гадалке не ходи. В Сент-Грей могут не взять обратно с новым имиджем…

— Да ты не переживай, Лео. Я знаю, как тяжело смотреть на подобные вещи.

Со мной бывало и не такое по работе, можно пережить. Ты пойми одно: барон все равно, рано или поздно, ушел бы от тебя к бабе. Ты же сам видишь, у него на лбу крупно нарисовано: натурал, — успокаивал меня задушевно Юнкер.

Я слегка обалдела. Не поняла.

— А кто это с ним там? Ну это… — я отчего-то застеснялась. Называть вещи своими именами.

— Какая тебе, в сущности, разница, Лео? Какая-нибудь молоденькая резвая служаночка отсосала хозяину в коридоре, обычное дело, у Кей-Мерера в доме их сотни. Служанок и коридоров. Всегда знал, что его целибат — вранье абсолютное, — утешитель гладил меня ласковой рукой по головушке, — ты же видел, мой дружок, какие там хоромы? Как в Вестминстере. Не плачь, только. Забудь ты эту грязную пошлость, я умоляю. Давай лучше о нас поговорим, — вкрадчиво добрался до главного для себя капитан.

Вот так дела. Хитромудрый безопасник не узнал меня? Не увидел в дурочке-служаночке курсанта Летной школы? Зря, выходит, переживала я о мировой популярности. Топ-видео всей Сети Содружества не заметило меня никак. Зато сиятельный владыка здешней земли прославился по самые… По эти.

— Завтра Главный вылет. Послезавтра получишь удостоверение и свободен. Что ты станешь делать, мальчик мой? Куда подашься? — трындел между тем Юнкергрубер теплыми губами мне в щеку.

Я кивнула машинально. Сама, если честно, не знала. Видос произвел впечатление, маячил в сознании, все собой загородил.

— Вот-вот, — капитан обхватил меня руками со всех сторон. Гладил по плечам, не наглел пока. — Про командора Петрова врать бессмысленно, про то, какой ты ему сын, я все знаю. Не свалишься же ты ему на голову, типа, привет я тоже Петров. Это, разумеется, попытка зачетная, попробовать можно. Все знают, что командор — человек благородный, древней крови и надежен, как скала. Но существуют же правила, малыш, которые никому не под силу нарушать. Тебе только шестнадцать лет, поэтому Петров даже на стажировку не сможет принять по малолетству. Не возьмут на границу тебя красивого, к гадалке не ходи. Так что, идти тебе некуда, сам видишь. А мне нужен секретарь, помощник, младший сотрудник. Не здесь, не переживай. В этой провинциальной дыре я задерживаться не намерен. Тебе нельзя на Столичную орбиту, и мне еще рановато туда соваться. Бывшие репарационные территории нуждаются…

Тут он красиво и в красках стал расписывать нашу совместную жизнь на пограничной, хлебной планетке, вроде той, где я нашла Кей-Мерера. Все продумал для себя, красавчик Вальтер, даже образ далекого дома, где планировал поселиться. Ну дает! Я слушала и удивлялась. Смотрела в улыбающееся лицо мужчины с полуприкрытыми мечтательно веками. Неужели он всерьез верит, что я соглашусь? Очень хотелось высказать что-нибудь грубое, пацанское в ответ. И все же размах Юнкергубера вызывал безотчетное уважение: планетарное СБ — это вам не в тапочки какать.

— Вот такой у меня план, малыш, — закончил капитан. Дотянулся и слизнул пот с моего виска. — Ты оценил степень моего доверия? Ты скажешь мне «да»?

— Ты спишь с женщинами, Вэл? — решила я уточнить.

Неназываемый! Да я с ним за карамельками в лавку не пойду, не то что на другую планету. Но интересно.

— Вэл? Так меня только друзья в Столице называют. Как ты догадался? — свинтил с вопроса капитан.

Я пожала плечами деланно равнодушно и встала. Заодно высвободилась из плотных ладоней. Правая уже лезла за линию талии вниз.

— Пол для меня роли не играет. Я вижу и люблю конкретного человека, — твердо заявил офицер СБ. Поднялся на ноги и встал рядом. Серьезен был до полной прозрачности. — Ты мне подходишь, я чувствую.

— Ну-ка, ну-ка, интересно послушать, — я засмеялась звонко, по-женски, колокольчиком. Пусть меня хоть кто-нибудь похвалит. Пусть даже этот имперский индюк.

Юнкер опустился на скамейку обратно. Хотел усадить меня на колени. Нет уж. Я не позволила. Он шумно вздохнул и заговорил:

— Ты красивый, пахнешь вкусно, бесстрашный и удивительно преданный. Как ты летел спасать своего идиота барона! Да я рыдал от восторга и зависти, когда смотрел отчеты Дорожной службы. К тому же, ты совсем не дурак и прекрасно, всесторонне образован. Последнее — явно лишнее, но тут уж я бессилен, — он рассмеялся. Шутка. Отловил мою правую руку и переплел пальцы. Заглянул снизу в глаза. — Ты хомо верус, малыш. Ни у кого, от Столицы и до границы, нет и не будет такого крутого любовника. Иди ко мне.

Я попыталась в сотый раз отодрать от себя мужчину. Фиг.

— Помочь? — раздалось в темноте.

Мы с Юнкером вздрогнули и разъединились. Не знаю, как он, а я чувствовала себя застуканной на месте. Чего? Преступления?

— Привет, — сказала очень находчиво.

Кей-Мерер отделился от клена, под которым стоял и подошел к капитану.

— Я спрашиваю, тебе помочь, Петров? — произнес он, не отрывая взгляда от Юнкера.

Тот глаз черных не отводил. Стоял расслабленно внешне. Но я чуяла звериным существом, эсбэшник готов к бою. Макс выше его на полголовы и тяжелее, зато Юнкер гораздо опытнее и тренированнее в драке. Уложит еще сиятельного соперника каким-нибудь редким приемчиком. Вот запросто может.

— Не, я сам, я справлюсь, я домой потопал, — я поспешно включила дурака, — я пошел.

Сделала пару шагов в сторону своей эскадрильи. Не успела.

— Стой. Я провожу, а то снова что-нибудь привяжется, — высказался барон. Закончил свои гляделки с капитаном и повернулся ко мне.

Тот сел спокойно на скамейку и ногу на ногу положил, руки скрестил на груди. Только что не насвистывал. И промолчал. Комбинирует комбинации?

Я шла в ногу с Максом. Сначала он шагал широко, размеренно, потом все медленнее. Не дойдя пару метров до двери, остановился. Поднял на меня глаза и сказал:

— Нам надо поговорить.

Барон очень занятно смотрелся с короткой стрижкой. Вроде он и не он вовсе. Подбородок стал жестче. Скулы. Крылья носа. Губы вышли на первый план, хотя на заднем не были никогда. Может это от загара?

— Где ты так загорел? — ляпнула я невпопад.

— На Альфе. Ты не ответил. Присядем?

И глаза как-то неуловимо поменялись. То ли цвет, то ли форма. Не понимаю. Сиренью не пахнет. Я чувствую новый букет. Морская вода, сандаловое дерево и мирра. Что за Альфа? И он раньше разрешения не спрашивал.

— Ты меня слышишь, Петров? — Макс протянул руку к моему плечу. Не прикоснулся. Спрятал в карман.

— Я слышу. Мы можем пойти ко мне в комнату.

— Нет. Это опасно. Для меня, во всяком случае, — ответил он тихо и твердо. Честно. И убрал глаза в землю.

Я пожала плечами. Нет, так нет.

— Давай пройдемся? — он предложил. Звучал негромко.

Мы отправились не спеша вдоль обрыва. Луна низко висела над Заливом. Стелила дорожку прямо к нам. Нырнуть бы в это белое золото прямо с высоты. Головой вниз.

Макс сам, без моих вопросов, рассказал про Альфу. Как там невыносимо знойно и тамошние три солнца жарят безжалостно через тяжелый скафандр. Жизни там нет никакой, один сплошной полезный ресурс. Хомо сапиенс столбят территорию друг от друга навигационными приборами и аннигиляторными пушками. Имперски ново и ошеломительно-увлекательно.

Мы шли на расстоянии вытянутой руки. Друг от друга. Довольно-таки безопасно. Сердце бьется ровно. Тук-тук-тук.

— Я хочу что-то сделать для тебя, помочь, — сказал Кей-Мерер без всякого перехода. Остановился. — Я тебе должен.

— Забудь. Ничего не знаю и знать не хочу, — я не стала тормозить и заглядывать в его реакцию на лице. Побрела дальше. Послезавтра мы разбежимся навсегда. Хватит. Послезавтра все закончится. Исчезнет к рассвету, как дурной сон. — Мне сказали сегодня, что у тебя умер отец год назад. Сочувствую.

Кей-Мерер промолчал. Даже не вздохнул. Во всяком случае, я не услышала. Пауза.

— С Юнкером уедешь? — спросил в спину барон.

Стоял на месте. Я уходила. Какое его дело?

— Не твое дело, — законно ответила я.

— Будешь мальчиком на содержании? — он догнал меня в три шага.

— По крайней мере, Юнкер честно озвучил свои планы. Он знает, чего хочет.

Сирень очнулась и накрыла. Ревнует. Я отошла подальше. Ученая, не раз. Произнесла:

— Ладно, Кей-Мерер. Говори, что хотел.

Пусть расскажет. Интересно. И еще. Очень хочется узнать, какие наощупь его короткие волосы. Длинные он вечно заплетал и прятал. Ночь душно пахла белыми влажными цветами.

— Ты летчик-пограничник, в смысле, послезавтра будешь, — Максим сначала запнулся, потом речь стала увереннее. — У моей страны полно границ. Я мог бы рекомендовать тебя в соответствующее ведомство. Здесь не Империя, шестнадцать лет — вполне самостоятельный возраст для начала службы. Освоишься, привыкнешь, покажешь себя…

А он действительно думал о том, чтобы пристроить меня охранять рубежи. Назвал место, куда следует прибыть, условия жизни и даже размер жалования. Позаботился.

— Я принял решение, Петров, — голос барона совершенно набрал государственные обороты, звучал, — я не хочу искать интересов моей планеты на далеких орбитах. Я хочу жить здесь, на своей земле. Я предлагаю тебе родину и работу, Петров. Соглашайся.

Я вообразила, что Кей-Мерер протянет мне руку для крепкого мужского рукопожатия. Но нет. Смотрит испытывающе новыми глазами и не шевелится.

— Будешь прилетать ко мне в глухой лес на уикенд? Охотиться на дикого зверя? Отдыхать от государственных дел? — я пошутила.

— Никогда! — отрезал барон и выставил дистанцию строго, — ничего личного, только служба.

— Интересно, когда ты женишься на Веронике, то вся планета станет твоей землей? — я улыбнулась.

Баронский пафос, приправленный известным ароматом, смешил и раздражал одновременно.

— Это к делу не относится, — отрезал мой вечный командир. Пошел вперед. — У тебя есть два дня на размышление, Петров.

Вот она баронская благодарность в действии. Попробуй только отказаться, не поздоровится тут же. Я глядела в спину мужчины, и губы сами расплывались в улыбке. Не смотря на абсолютную абсурдность сегодняшних разговоров, приятно было зверски. Обо мне думали и переживали. Единственный человек, которого заботило мое будущее, во всей моей жизни был только один. Андрей. А тут вдруг еще двое нарисовались. Класс!

— Я даже начинать думать не собираюсь, — продолжала улыбаться я.

— Почему? — Макс резко обернулся.

Я с налету вошла лбом ему в подбородок. Губы коснулись лба. Я закрыла глаза. Замерла. Неназываемый! Чего только я не придумала за этот месяц! Месть, смерть и Преисподняя! Я убила чертова барона тысячу раз и отомстила ему всеми мыслимыми способами. И невероятными тоже. И ничего. Стою. Липну кожей к обветренным губам.

— Я хомо верус, Макс. Жутко развратная тварь и звездный странник. Что мне делать на твоем пограничном кордоне? Охотиться на проезжающих от скуки? — сказал я. Сандал и мирра. На стальной цепочке висела крохотная дощечка. Раньше такого не было. Оберег? Я не люблю храмовые благовония. — Это что?

— Ничего, — он словно очнулся, дотронувшись до вонючей подвески. Отошел. — Пойми, только так я смогу тебя защитить, Петров. Служба Призрения Империи на низком старте, ждет тебя не дождется. Не трогает только из уважения ко мне и бригадиру. Выйдешь за ворота после выпуска прямо к ним в руки.

— Ничего. Бог не выдаст, свинья не съест, — я засмеялась хрипло. Что он себе воображает, этот местный королек! — Расслабься, Максик! Как-то ведь без тебя я выживал шестнадцать лет, справлюсь и сейчас.

Вот дурачок! Так боится меня, что к храмовникам ходил за талисманом. Ах да! Его старший братец из тамошних ребят-проповедников. Жесть.

От серьезности барона сделалось тошно. Хотелось что-нибудь разбить. Я вспомнила веселый прикол душки Юнкера.

— Дай свой коммуникатор, Кей-Мерер, я тебе видос занятный покажу, — я пощелкала пальцами перед сиятельным носом.

Барон с очевидным сомнением открыл дорогой гаджет. «Любовь аристократа» вывалилась в поисковике в первой тройке. Реальный топ, капитан не соврал. Красота!

Снова я выхожу из спальни и встаю перед ним на колени. Когда кино крутил Юнкер, действие пролетело в мгновение ока. Теперь же я облизывала сиятельный член чувствительно долго.

Цветочный аромат туго пульсировал и бил под коленки.

— Зачем ты показываешь мне эту гадость? Я не смотрю порно! — возмутился барон и выключил, — ты зря пытаешься снова на меня влиять. Я дал слово.

— Какая же это гадость, Макс? — я улыбнулась. Ничто сейчас не могло убить моего настроения. Я купалась в облаке белой сирени. — Это ведь мы с тобой. Не узнал? И какое слово?

Я догадывалась, что и кому обещал мой парень.

Сирень бесновалась и уничтожала кислород между нами. Стягивала в одно целое. Он меня любит. И хочет. Сладко и горько. Я вытащила из его руки коммуникатор.

— Включи.

— Зачем?

— Это ведь мы. Тебе не интересно?

— Это не можем быть мы. Невозможно, — Макс выдохнул и сдался.

Он смотрел кино. Отвращение на холодном лице сменилось растерянностью. Губы сжались, расслабились. Узнал. Челюсть вышла вперед. Разозлился. Будет рвать и метать.

— В моем собственном доме! Найду предателя, убью на месте! Ты прав. Это действительно я, — заключил хозяин места преступления, — остального ничего не было. Компиляция.

Я опешила. Ничего не было? Вот это номер!

— Совсем ничего? — я с огромным интересом ждала ответа.

— Я не знаю эту девушку, — на голубом глазу заявил Кей-Мерер, — у меня никогда ничего не было с девушками. Мой единственный минет был с тобой!

— Так это же я!

Мы орали друг на друга глубокой ночью, стоя на краю обрыва.

— Да где?! Это какая-то неизвестная дура. Посмотри!

— Сам посмотри! Тупица! Это я!

— Ты охренел! Краев не видишь! Это женщина! У меня что, глаз нет?!

Барон открыл объемное изображение. Последняя сцена на чужом и странном языке разворачивалась перед нами во всей своей выматывающей красе.

— Это же настоящая трагедия какая-то! Слезы и страдания! Ужас! Ничего подобного не было! — барон рассек ребром ладони цветной поток. Голографическая плачущая барышня на ковре не заметила.

— А что же было? — я сунула руки в боки, шипела, как сердитая гадюка, — интересно!

— Мы поговорили, и я ушел. Мы нормально поняли друг друга. Разве ты не помнишь?

Макс взял себя в руки, всегда успевал первым. Смотрел, как его старый слуга за плечи уводит вздрагивающую девчонку в глубь коридора. Голос за кадром камлал рифмованное заклинание. Мужчина потер пальцами подбородок:

— Ничего не понимаю. Кто автор этого якобы произведения? Узнаю, распну!

Бешеная усталость опустилась на плечи. Бесконечная и безысходная. Я молча слушала неудовольствия хозяина замка собственной службой безопасности.

— Неназываемый! Кей-Мерер, ты все сказал, что собирался? Я спать хочу! — заявила я и пошла назад, не дожидаясь ответа.

Ума решиться можно! Оказывается, месяц назад мы нормально поговорили! Да еще и поняли друг друга! А страдала неизвестная дура!

— Значит, мое предложение тебе не интересно?

— Нет.

— Принять мою помощь ты не желаешь?

— Нет.

— А Юнкера?

— Нет.

— Другие слова знаешь?

— Нет.

— Что случилось? Пять минут назад мы разговаривали нормально! — барон опередил меня и встал на дороге. Руки за спину убрал.

Меня осенило.

— Это те умники, что сандаловую деревяшку на тебя навесили, велели ко мне не прикасаться? — я хрипло и презрительно засмеялась. — Я вижу, что ты мозг не включил с последней нашей встречи, Макс. И смелее не стал.

Барон сморгнул. Облизал пересыхающий рот. Отвернулся.

— А ты хотел, чтобы у меня крышу снова сорвало? — сказал расстроенно он.

— Еще чего! — я сплюнула себе под ноги. — я хотел бы никогда тебя не видеть, Кей-Мерер.

— И не увидишь, — он вдруг грустно улыбнулся. — Я деду слово дал. Мы оба к тебе не прикасаемся. Каждый в своем роде.

Он даже сумел рассмеяться. Скрестил руки на груди. В расстегнутом вороте бежевой рубахи виднелось ухо его знаменитой кошки. Оно слегка подергивалось вслед за мышцами шеи, прислушивалось.

— Я просто хотел для тебя хоть что-нибудь сделать. Ты отказываешься. Послушай, Петров, я знаю, что у тебя туго с деньгами. Я могу дать, выручить на первое время, — барон искренне предлагал. Держал руки в замке.

— Я не занимаюсь сексом за деньги, — я улыбнулась насколько могла широко, — я в завязке с двенадцати лет. Будь здоров.

Я ушла. Я избавилась от этого человека. Я не могу дышать его цветами. Я задыхаюсь.