Лояльный мужчина

«Лояльный мужчина» Кристен Эшли

серия «Мужчина мечты#3»

Переведено для группы Life Style ПЕРЕВОДЫ КНИГ

Переводчик Костина Светлана

Любое копирование текста без ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО!

Перевод осуществлен исключительно в личных целях, не для коммерческого использования. Автор перевода не несет ответственности за распространение материалов третьими лицами.

Любовь живет по соседству…

Милая, застенчивая Мара Хановер влюблена в своего соседа. Четыре года она тайно наблюдала за мужчиной своей мечты издалека. Митч Лоусон совсем не из ее Лиги. Она — девчонка из трущоб, и ни за что такой парень, как Митч, не захочет иметь с ней дел. Но когда у Мары протекает смеситель, который она не может починить, именно Митч приходит ей на помощь.

Митч давно присматривается к своей красивой соседке. Он хватается за возможность помочь ей, и скоро их поначалу платонические отношения становятся очень страстными. Но когда Ма456+ра получает тревожный звонок от детей своего двоюродного брата, ей приходится вернуться в ту жизнь, которую она так старалась оставить позади. Сможет ли горячий служитель закона убедить Мару оставить прошлое позади и строить будущее с ним?

Книга содержит реальные сексуальные сцены и нецензурные выражения,

предназначена для 18+

Пролог

Лояльный мужчина

Я вышла из своей квартиры в коридор и увидела ее.

Если давать ей оценку, то она тянула на Семерку, может на Восьмерку, но вообще-то я поставила бы ей Семь и Пять Десятых.

Она стояла у открытой двери его квартиры и улыбалась, глядя внутрь.

Я знала, кому она улыбается.

Детективу Митчу Лоусону.

Я также знала, что мой сосед детектив Митч Лоусон был по меньшей мере Десяткой, может Одиннадцатью, если дать ему справедливую оценку; я поставила бы ему определенно Десять и Пять Десятых.

Другими словами, он был безупречен от макушки темной головы до ног в обычных ботинках.

Он был мужчиной моей мечты.

Я была влюблена в него, но мы были не знакомы. Нет, я не следила за ним, не была сталкером с приветом, потому что я была слишком застенчивой по натуре, чтобы следить за кем-то, и он мне слишком нравился, чтобы я смогла его подвергнуть таким испытаниям. Мое восхищение им было скорее «ОмойБог!», восхищение его идеальным телом, идеальной комплекцией, идеальной улыбкой, самыми красивыми глазами, которые я видела. Моя влюбленность была совершенно безобидной, я восхищалась им издалека, за исключением тех моментов (наши квартиры были напротив), когда мы сталкивались в коридоре, моя квартира была немного дальше, но не так далеко.

Я проверила, заперла ли входную дверь. Когда обернулась, детектив Митч Лоусон уже стоял в коридоре, Семь и Пять Десятых стояла рядом, прижимаясь к нему. Он тоже проверял, запер ли свою входную дверь.

Было утро, и я собиралась отправиться на работу. Подозревая, что он тоже собирался отправиться на работу. Я также понимала, что Семь и Пять Десятых провела у него ночь. Я заметила что, когда случайно сталкивалась с ним, с ним было много Семерок и Десяток, которые оставались у него на ночь или приходили вечером, днем или в другое время. Будучи Двойкой, может Тройкой, я бы оценила себя в Два и Пять Десятых, я ни за что на свете не могла бы стоять в коридоре, прижимаясь к детективу Митчу Лоусону.

В этом мире Семерки и Десятки тяготели и тянулись друг к другу, редко опускаясь ниже Семерки. Они могли проводить время с Шестеркой или даже отправиться в какое-нибудь захолустье с Пятеркой, но отношения на долгий срок они устанавливали с человеком из своей Лиги. Хотя Четверки и Шестерки тоже тянулись друг к другу. И хотя в нашем доме было больше возможностей для тех, кто был ниже Четверки, но это также было редкостью. А моя Лига была от Единицы до Тройки, которые тяготели друг к другу. Только глупец собирался завести отношения выше Тройки, если он сам был между Единицей и Тройкой. Такие отношения всегда заканчивались разбитым сердцем.

Я направилась в их сторону, так как мне нужно было спуститься по лестнице, ведущей вниз к парковке, находящейся рядом с нашим многоквартирным домом. Мои каблуки громко застучали по каменному полу коридора. В нашем коридоре находилось всего четыре квартиры, по две напротив друг к другу. Квартира детектива Митча Лоусона находилась ближе к лестнице, ведущей на парковку. Моя квартира была ближе к лестнице, которая вела к зеленой зоне и ручью, протекающему через наш жилой комплекс.

К несчастью, как и всегда, когда я сталкивалась с ним в течение многих лет в коридоре, как только он замечал меня, то поворачивал в мою сторону голову и его проникновенные темно-карие глаза встречались с моими, согревая.

Это была еще одна причина, по которой я точно знала, что люблю его. Его глаза всякий раз согревали меня, когда он меня видел. Я была застенчивая по натуре, поэтому не слишком коммуникабельна, по крайней мере с ним. Я была очень дружна с Брентом и Брэндоном — гомосексуальной парой, которая жила рядом со мной. Я также дружила с Дереком и Латанией, не геями, а настоящей парой, которая жила рядом с детективом Митчем Лоусоном, напротив меня. Но он пугал меня до чертиков, так что я старалась держаться от него подальше.

И все же, когда он меня видел, его глаза всегда смотрели на меня с теплотой, а потом он сразу улыбался.

Так же, как и сейчас.

ОмойБог.

Эта улыбка. Я ощущала ее своим животом. Его глаза были самыми прекрасными глазами, которые я когда-либо видела, когда они смотрели с теплотой, а его красивые губы растягивались в улыбке, отчего все его лицо становилось приветливым и нежным, и это было слишком. Четыре года назад, когда он только переехал и я впервые увидела его улыбку, я готова была упасть перед ним на колени. К счастью, я была хороша в самоконтроле, поэтому мои колени только задрожали.

— Привет, — произнес он, когда я уже почти проходила мимо них.

Отстой. У него были не только красивые глаза, красивые губы и очень высокий рост, но и очень широкие плечи, и он был очень хорошо одет. А еще у него был приятный, густой, глубокий голос.

— Доброе утро, — пробормотала я, скользнув глазами по Семерке и Пяти Десятых, которая смотрела на меня так, словно я выползла из-под камня (по моему опыту, Семерки и выше смотрели на Тройку и ниже, именно так). Из вежливости я повторила ей тоже: «Доброе утро». Она в ответ едва кивнула подбородком, сделав это так, будто даже минимальное усилие с ее стороны по отношению ко мне, было для нее утомительным.

Я опустила глаза на свои туфли, главным образом потому, чтобы сосредоточиться и не споткнуться, а также потому, что если я снова увижу Митча Лоусона, то не смогу отвести от него глаз. Понимая что, если буду слишком долго пялиться на него, мои глаза могут вылезти из орбит.

Чтобы сосредоточиться на чем-то определенном, не на нем и на его Семь и Пять Десятых, я подняла руку, ухватившись за густой локон, который всегда выбивался из волос, собранных на затылке, заправив его за ухо. Затем я поспешила мимо них вниз по лестнице, молясь, чтобы не упасть. В основном я не хотела выглядеть перед ними идиоткой, но и со сломанной шеей тоже не хотела быть.

Я успешно добралась до своей машины, сосредоточившись, чтобы прийти в чувство, положив сумочку и поставив кружку-термос с кофе. Я подключила свой MP3-плеер, нашла хорошую песню, которая настроила бы меня на предстоящий рабочий день, пристегнула ремень безопасности. Все это я проделала, несмотря на детектива Митча Лоусона и его Семь и Пять Десятых, спустившихся вниз за мной и выезжающих с парковки. Я могла наблюдать за ним часами. Я знала об этом, хотя никогда ничего подобного не делала. Тогда я была бы точно сталкером, а для меня даже что-то похожее в поведении на сталкера было жутким.

Мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя. К сожалению, когда «Гранд Фанк» была готова уже заорать «Мы — Американский Бэнд», я была пристегнута ремнем безопасности, повернув ключ зажигания, подняла глаза, чтобы двинуться в путь, Семь и Пять Десятых исчезли. (Grand Funk Railroad (или Grand Funk) — американская хард-рок-группа, образованная в 1969 году. В течение 1969—1972 годов пять альбомов GFR стали платиновыми (остальные три — золотыми); общий альбомный тираж группы в 70-х годах составил более 25 миллионов. Grand Funk Railroad исполняли предельно упрощённый, но оглушительно громкий вариант блюз-рока; впоследствии музыкальные критики стали упоминать их в числе провозвестников стоунер-рока. — Прим. пер.)

Но детектив Митч Лоусон остался. Я поняла это не потому, что искала его глазами, а потому, что просто не могла его не заметить. Рядом со мной было пустое место, а потом стоял его внедорожник. И он был там, стоя у водительской двери своего внедорожника, облокотившись на него задницей, скрестив руки на груди, и его глаза смотрели прямо на меня, будто наблюдая за мной.

Такого никогда раньше не случалось, это противоречило всем законам, которые правили в моей вселенной. И я пялилась на него секунду, прежде чем мой разум начал спотыкаться, пытаясь понять, что же мне делать.

Я решила слегка махнуть рукой, что и сделала. Отчего получила еще одну улыбку от детектива Митча Лоусона, которая эхом отразилась у меня в животе, очень приятно отразилась.

Ладно, хорошо. Больше я не могла этого выносить.

Поэтому отвернулась, нажала кнопку воспроизведения на своем MP3-плеере, Дон Брюэр начал выбивать вступление к «Мы — Американский Бэнд», и я сделала все возможное, чтобы выехать, ничего не задев по пути. (Дон Брюэр ударные, вокал в Grand Funk Railroad. — прим. пер.)

И мне удалось выехать, даже не взглянув на детектива Митча Лоусона, на его совершенное тело, великолепные волосы, потрясающие губы и прекрасные глаза.

1

Штуковина

— Алло, это Мара Ганновер из квартиры 6С. Я звонила сегодня три раза, мне очень нужно, чтобы кто-нибудь пришел и взглянул на кран у меня в ванной. Он не закрывается. Не могли бы вы, пожалуйста, прислать парня из техобслуживания? Спасибо.

Оставив сообщение на автоответчике, я захлопнула мобильник и уставилась на кран в ванной, который не выключился после того, как я умылась сегодня утром. Я позвонила в офис управляющей нашим домом компании, прежде чем идти на работу (оставив сообщение). Когда мне не перезвонили, я позвонила во время ланча (оставив еще одно сообщение). Теперь я пришла после работы, наступил вечер, кто-то же должен в управляющей компании ходить по вызовам и сидеть на телефоне. Но мне никто не перезвонил. А мне совсем ненужны были безумные счета за воду или прощай сон, пока я всю ночь буду слушать, как течет вода из крана, думая о своих деньгах, стекающих в канализацию.

Я вздохнула, продолжая смотреть на воду, льющуюся изо всех сил из крана.

Я была женщиной, которая всю свою сознательную жизнь жила одна. Когда-то у меня были длительные отношения с Пятеркой и Пять Десятых, которые даже близко не напоминали совместную жизнь. Потому, что я была Двойкой и Пять Десятых, он был Пятеркой и Пять Десятых, а хотел заполучить Девятку и Пять Десятых. Поэтому мы оба были обречены на разбитые сердца. Он разбил мне мое. Позже он нашел себе Шестерку и Пять Десятых, которая хотела заполучить Девять и Пять Десятых. Она сделала себе операцию по увеличению груди и носа, что сделало ее твердой Семеркой (если не считать того факта, что она считала себя Десять и Пять Десятых и вела себя так, как будто это действительно было так на самом деле, будучи настоящей Шестеркой), и она разбила ему сердце.

Несмотря на то, что мне уже исполнился тридцать один год и я жила одна с восемнадцати лет, я ничего не знала ни о водопроводе, ни о машинах. Каждый раз, когда что-то случалось с моей сантехникой или с машиной, я клялась, что изучу основы о сантехнике или машинах. Я всегда клялась себе, но как только неполадки исправляли, я полностью забывала свою клятву. А потом начинала жалеть, что забывала свою клятву именно в такие моменты, как сейчас.

Я вышла из ванной, прошла через спальню по коридору в гостиную-кухню-столовую открытой планировки и вышла через входную дверь своей квартиры в коридор. Пройдя вперед, постучала в дверь Дерека и Латании.

Дерек знал о водопроводе. Я знала это по двум причинам. Во-первых, он был мужчиной, а у мужчин есть шестое чувство насчет водопровода. Во-вторых, я знала, потому что он разбирался в кранах.

Дверь открыла Латанья, и ее большие темные глаза расширились от Восторга.

Восторг Латании отличался от любого другого восторга, заслуживая быть с заглавной буквы. Он звучал громче, ярче и веселее. Выражение ее лица говорило, что она рада меня видеть, будто нас с ней разлучили при рождении и сейчас мы блаженно воссоединились, и словно она не видела меня накануне вечером, когда пришла ко мне посмотреть «Хор». («Хор» (англ. Glee — многоголосная песня гли; в России также известен как «Лузеры») — телесериал с элементами мюзикла, драмы и комедии, транслируемый телеканалом Fox в Соединённых Штатах Америки и Канаде. В центре сюжета — школьный хор «Новые направления» (англ. New Directions), созданный в вымышленной средней школе Уильяма Маккинли в Лайме, штат Огайо. Сюжетные линии сериала затрагивают взаимоотношения между хористами, в числе которых восемь главных героев, руководителем хора и по совместительству преподавателем испанского языка, а также властным тренером школьной команды поддержки, которая пытается закрыть хор. — Прим. пер.)

— Привет, подруга! — завизжала она, широко улыбаясь. — У тебя отменная интуиция. Я собиралась сделать мохито. Тащи ко мне свою задницу, я налью нам пару коктейлей!

Я улыбнулась, но отрицательно покачала головой.

— Не могу, — ответила я. — Что-то случилось с моим краном, а сервисная служба не отвечает на звонки, и мне просто необходимо, чтобы Дерек посмотрел, что там не так. Он дома?

Я почувствовала движение рядом, Латанья тоже его почувствовала. Мы обе посмотрели в ту сторону и увидели детектива Митча Лоусона, поднимающегося по лестнице с четырьмя полиэтиленовыми пакетами в руках.

Если бы я была Семеркой до Десятки и находилась в его Лиге, то есть могла оказаться в его жизни, я бы прочитала ему лекцию о полиэтиленовых пакетах для продуктов. Учитывая состояние окружающей среды, не стоит пользоваться полиэтиленовыми пакетами для продуктов, даже таким горячим парням, которые способны получить практически все. Но поскольку я не была в его Лиги, и не была с ним настолько хорошо знакома, и не хотела умереть от страха из-за удовольствия, если он скажет мне больше, чем несколько слов, то у меня никогда не будет возможности прочитать ему лекцию о вреде полиэтиленовых пакетов.

— Йо, Митч! — Громко и радостно приветствовала его Латанья.

— Привет, Латанья, — ответил Митч, затем его прекрасные глаза скользнули по мне, губы приподнялись еще выше. — Привет.

— Привет, — ответила я, сцепив ноги, не обращая внимания на радость в животе, снова посмотрев на Латанью. Она пялилась на детектива Митча Лоусона, как и положено любой женщине, иначе ее немедленно вышвырнут из Женского клуба. Я услышала шуршание пакетов фактически рядом, но проигнорировала их, обратившись к Латаньи, пытаясь привлечь ее внимание. Когда она наконец перевела на меня глаза, я повторила свой вопрос

— Дерек дома? Я бы не стала его беспокоить, но не могу выключить кран, мне просто необходимо, чтобы кто-нибудь на него взглянул.

— Мара, прости, детка, но его нет дома, — ответила Латанья. — Ты говоришь, что тебе так и не перезвонили?

— Нет, — ответила я и уже собиралась спросить, не могла бы она попросить Дерека заглянуть ко мне, когда он вернется, как вдруг услышала сбоку:

— Не против, если я взгляну на твой кран?

Это сказал детектив Митч Лоусон, я втянула воздух и повернула к нему голову. Он стоял перед открытой дверью своей квартиры, все еще держа в руках пакеты, устремив на меня взгляд.

В голове у меня помутилось. Я потеряла устойчивость в ногах, колени задрожали.

Боже, он был прекрасен.

— Мара, — донеслось до меня откуда-то издалека, хотя это было мое имя, я молчала. — Мара! — Снова услышала я. На этот раз меня позвали громче и резко, тело дернулось, и я повернула голову к Латаньи.

— Что? — Спросила я.

— Митч посмотрит на твой кран, ты не против? — спросила она.

Я моргнула, глядя на нее.

Нет. Не против ли я.

Что же я сделала?

Я не могла допустить, чтобы он прошел через мою спальню, чтобы взглянуть на кран. Это означало бы, что он окажется в моей квартире. А также означало бы, что он пройдет через мою спальню. А это значит, что мне придется с ним разговаривать, а это больше, чем сказать одно слово.

Дерьмо!

Я посмотрела на детектива Митча Лоусона и ответила единственное, что могла.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны.

Секунду он пристально смотрел на меня, потом приподнял на дюйм пакеты, пробормотав:

— Я только брошу это и приду.

Я сглотнула.

— Хорошо, — в его закрывающуюся дверь.

Смотрела, как закрывается его дверь, потом продолжала смотреть на закрытую дверь, гадая про странное ощущение, которое испытывала, было ли оно всего лишь паникой или предвестником сердечного приступа. Потом Латанья снова окликнула меня по имени, я посмотрела на нее.

— С тобой все хорошо? — напряженно разглядывая меня, поинтересовалась она.

Я не рассказывала никому о том, что влюблена в детектива Митча Лоусона — ни Латаньи, ни Дереку, ни Бренту, ни Брэндану. Решила, что они могут подумать, что я немного сумасшедшая (или сталкер). Они часто приглашали его на вечеринки и все такое, если он приходил, я обычно извинялась и уходила. Мы никогда не пересекались надолго. Главным образом, полагая, что он не часто посещал их вечеринки из-за того, что он был полицейским, ему приходилось много работать, но также и потому, что у него были свои дружбаны, с которыми он мог посмотреть бейсбол и его красотки для других занятий. Он не принадлежал к тому типу мужчин, которые ходят на вечеринки геев или на коктейльные вечеринки Латаньи. А те, что он посещал, я подозревала, он приходил просто по-соседски. Хотя Дерек чаще всего ходил к нему смотреть игры. Обычно, чтобы избежать экстравагантных коктейлей Латаньи, которые случались довольно часто.

— Да, я в порядке, — солгала я. — Просто у меня был тяжелый день на работе, — продолжила я врать. — И я не рада, что водопроводчик мне не перезвонил. Они не оплачивают мои счета за воду. — Насчет этого я не врала.

— Согласна, — тут же согласилась Латанья. — Обслуживание здесь пошло на спад, хотя они повысили нам арендную плату три месяца назад. Помнишь, в прошлом месяце у нас сломался холодильник?

Я помнила, а также вспомнила, что на его замену ушло три недели. Дерек был не слишком счастлив, а Латанья была не слишком счастлива причем очень громко.

— Да, я помню. Это был полный отстой.

— Точно, именно так и было. Мне тогда пришлось покупать лед, пока я жила без холодильника. Я не буду платить арендную плату за это дерьмо. К черту.

К черту это действительно было правильно.

Дверь квартиры детектива Митча Лоусона открылась, и я мгновенно осознала свою ошибку. Мне надо было не стоять и болтать с Латанией, а бежать домой и что-нибудь сделать. Я не знала, что именно. Мне не нужно было убираться, потому что я была чертовски аккуратной. Я ничего не могла поделать со своей внешностью, но решила, что должна была попытаться хоть что-то в ней изменить.

Он направился в нашу сторону, спросив:

— Сейчас самое время?

Нет, для Десять и Пять Десятых, в которого я тайно была влюблена, не было определенно «самого времени» оказаться в моей квартире.

Но я кивнула, ответив:

— Конечно. — Потом посмотрела на Латанью. — Увидимся, детка.

— Увидимся. Помни, тебя ждет мохито, Митч разберется с твоим краном.

— Спасибо, — пробормотала я, улыбнулась и посмотрела на детектива Митча Лоусона, прежде чем опустить глаза в пол, повернулась и пошла к своей двери. Открыв дверь, вошла внутрь, придерживая, пропуская его.

Он вошел, а я старалась не задохнуться.

— Где? — спросил он, когда я закрывала за ним дверь.

Я повернулась, остановившись у двери и посмотрела на него. Он находился так близко, я не ожидала, что он был выше, чем казался издалека, а издалека он выглядел довольно высоким. Я никогда не стояла так близко к нему, почувствовав, как от его близости приятно покалывает кожу. Я была в туфлях на каблуках, хотя тоже была высокой, но не привыкла запрокидывать голову, чтобы смотреть на мужчину.

— Прости? — Спросила я.

— Кран, — ответил он. — Какой именно? В главной спальне или в гостевой?

Я понятия не имела, о чем он говорит. Будто он говорил на иностранном языке. Все, на чем я могла сосредоточиться, были его глаза, которые я также впервые увидела так близко. У него были великолепные ресницы.

Ресницы шевельнулись, когда он прищурился.

— С тобой все нормально? — спросил он.

Боже. Мне необходимо было прийти в себя.

— Да, все хорошо... кран в главной ванной, — ответила я ему.

Он стоял и смотрел на меня. Я стояла и смотрела на него. Затем его губы дрогнули, он слегка приподнял руку вперед.

— Не хочешь показать? — спросил он.

ОмойБог! Я была такой идиоткой!

— Хорошо, — пробормотала я, опустив голову в пол, пошла вперед.

Когда мы оба оказались в моей ванной комнате, которая при его появлении превратилась из обычной ванны в крошечное душное пространство, я указала на кран, как на очевидное.

— Он не закрывается.

— Вижу, — пробормотал он, и я застыла от стыда, когда он присел и открыл дверцы моего туалетного столика под раковиной.

Зачем он открыл дверцы моего туалетного столика? У меня же там тампоны! Он их заметил! Они лежали сразу навиду, их невозможно было не заметить!

ОмойБог!

Он протянул руку, я от отчаяния закрыла глаза, желая провалиться сквозь пол, но вода вдруг выключилась.

Я открыла глаза, уставившись на кран, воскликнув:

— Ты все починил!

Он запрокинул голову, глядя на меня, затем выпрямился во весь рост, посмотрев на меня уже сверху вниз.

— Нет, я просто перекрыл воду.

Я моргнула, глядя на него. Затем спросила:

— Прости?

— Ты могла перекрыть воду.

— Ты смог перекрыть воду?!

— Да.

— О, — прошептала я и глупо продолжила, — наверное, мне следовало перекрыть воду перед тем, как я ушла на работу сегодня утром.

Его губы снова дернулись, и он сказал:

— Наверное. Хотя ты не могла этого сделать, потому что даже не знала об этом.

Я посмотрела на раковину и пробормотала:

— Правда.

— Под раковиной есть вентиль. Я покажу тебе его потом, как разберусь с самим краном, — произнес он, и я заставила себя посмотреть ему в глаза. — Тебе, наверное, просто нужна новая прокладка. Где у тебя инструменты?

Я снова моргнула.

— Инструменты?!

Он уставился на меня, а потом его губы снова дрогнули.

— Да. Инструменты. Гаечный ключ, например. У тебя он есть?

— У меня есть молоток, — доброжелательно ответила я.

Один уголок его губ приподнялся в полуулыбке.

— Не уверен, что молоток подойдет.

Мне потребовалось больших усилий, когда я взглянула на его полуулыбку, потом посмотрела ему в глаза. Хотя это ничуть не замедлило моего быстро ускоряющегося сердцебиения.

— Тогда у меня нет инструментов, — сказала я, не став добавлять, что я даже не предполагала, как выглядит гаечный ключ.

Он кивнул и повернулся на выход.

— Я схожу за своими.

А потом он исчез, а я не понимала, что мне делать, поэтому поспешила за ним.

Мне следовало остаться там в ванной. Конечно, я видела раньше, как он двигается, просто не видела, как он двигается в моей квартире. У него была атлетическая грация, которую я заметила еще раньше. Но было и нечто большее. У него была природная уверенность, как он держался, передвигаясь. Было невероятно привлекательна его походка, но видя его передвижения по моей квартиры, не способствовало моему душевному спокойствию; тем более это было не легко сталкиваться с ним в обычный день, тем более сегодня, когда у меня не выключался кран, и я была вынуждена провести вечер с детективом Митчем Лоусонома у себя в квартире, который все же сумел перекрыть воду.

Он остановился в дверях и повернулся ко мне.

— Я сейчас вернусь.

Я кивнула, и он исчез за дверью.

Я стояла в своей гостиной в туфлях, юбке и блузке после работы. Потом я задумалась, может успею переодеться до его возвращения. Потом подумала, заметит ли он, если я побрызгаюсь духами, когда он вернется. Потом подумала, не выпить ли мне рюмку-другую водки, прежде чем он вернется. Но он постучал в мою дверь, что означало, что он вернулся.

Я подбежала к входной двери, посмотрела в глазок (осторожность никогда не помешает), увидела, что он стоит в коридоре перед моей двери и смотрит в сторону. Я сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и открыла дверь.

— Привет, — произнесла я, — с возвращением.

Я была такой идиоткой!

Он ухмыльнулся. Я отступила в сторону, он вошел, неся ящик с инструментами. Учась на своих ошибках, я немедленно повела его через гостиную, по коридору, через свою спальню в ванную. Он положил ящик с инструментами на столешницу у раковины и открыл его. Вытащил какую-то штуку, я догадалась, что это должно быть тот самый гаечный ключ, и приступил к работе.

Я обратила внимание на его руки, на которые раньше никогда не обращала внимания. У него были мужские руки. С выделяющимися венами, красивые. Пальцы были длинные и сильные. У него были великолепные руки.

— Значит, тебя зовут Мара. — Донесся до меня его низкий голос. Я дернулась и посмотрела на его темную наклоненную голову.

— Да, — ответила я, мой голос прозвучал довольно высоко, поэтому я откашлялась и заявила: — А ты Митч.

— Ага, — произнес он, не отрывая взгляда от крана.

— Йо, Митч, — сказала я его темноволосой голове, предполагая, что его волосы мягкие и густые, достаточно длинные, чтобы запустить в них пальцы.

Он повернул ко мне голову, я увидела перед собой темно-карие глаза, глубина которых была так глубока, что в них можно было потеряться навечно.

И его глаза тоже улыбались.

— Йо, Мара, — тихо произнес он, и у меня начали покалывать соски.

Господи.

Я попыталась вспомнить какое нижнее белье надела сегодня с утра. И поблагодарила свою счастливую звезду за то, что мой лифчик имел тонкую подкладку, следующая моя мысль была оставить Митча здесь одного и уйти.

Но прежде чем я успела смыться, его голова снова склонилась к крану, и он спросил:

— И сколько лет ты уже здесь живешь?

— Шесть, — ответила я.

Кыш! Хорошо. Это простой ответ, и я не выгляжу идиоткой. Слава Богу.

— А чем ты занимаешься? — стал спрашивать он дальше.

— Я работаю у Пирсона, — ответила я.

Его шея изогнулась, и он снова посмотрел на меня.

— Матрасы и кровати Пирсона?

Я молча кивнула.

— Ага.

Он снова посмотрел на кран.

— И что ты там делаешь? Бухгалтер, что ли?

Я отрицательно покачала головой, хотя он и не смотрел на меня.

— Нет, я продавец.

Его голова опять повернулась, на этот раз быстрее, глаза встретились с моими.

— Ты продавец, — повторил он.

— Ага, — ответила я.

— В матрасах и кроватях Пирсона, — опять сказал он.

— Гм... да, — ответила я.

Он уставился на меня, и я растерялась. Я же не сказала ему, что танцую на шесте. Я также не сказала, что провожу свои рабочие дни в логове шпионажа, замышляя заговор по захвату мира. Но он выглядел слегка удивленным, что я была продавцом. В этом не было ничего удивительного. Работа была скучной. С другой стороны, я и сама была скучным человеком. Он был полицейским детективом. Я знала об этом, потому что видела его значок на поясе много раз. Я также знала об этом, потому что Латанья сказала мне. Я подумала, что, учитывая его профессию, он уже давно должен был понять, что я скучный человек. По-моему, полицейские детективы с первого взгляда могли считывать других людей.

— У тебя хорошо получается? — спросил он.

— Ум... — ответила я, потому что не хотела хвастаться. У меня хорошо получалось продавать. Последние четыре года, после того как Барни Руффало уволился (или ушел, чтобы не сталкиваться с обвинениями в сексуальных домогательствах, выдвинутыми против него Робертой), я была главным продавцом месяц за месяцем. Барни был моим заклятым врагом главным образом потому, что он был мудаком, всегда приставал ко мне, как и к любой другой женщине, которая работала у нас или входила в дверь, и он также уводил у меня клиентов.

Митч снова посмотрел на мой кран и пробормотал:

— Похоже, ты хороша в этом.

— Довольна хороша, — согласилась я.

— Да, — сказал он крану и продолжил: — готов поспорить на деньги, что девяносто процентов мужчин, которые входят в ваш магазин, направляются прямиком к тебе и совершают покупку.

Это было странно, но так и было. Большинство моих клиентов были мужчинами, но так уж устроен этот мир. Во-первых, мужчины нуждались в матрасах и кроватях, как и любая женщина. Когда они приезжали к Пирсону, так как у нас было отличное качество, цена и большой выбор, они не хотели уже идти в другое место. Во-вторых, если мужчины находятся рядом с женщинами, то они, как правило, принимают решения независимо от того, правильное оно или нет.

— Почему ты сказал, что девяносто процентов? — Спросила я Митча.

— Потому что остальные десять процентов мужского населения — геи, — ответил он крану. Я растерянно моргнула, глядя на его голову, он выпрямился, положил гаечный ключ и показал мне, зажав своими красивыми указательным и большим пальцем маленькую круглую черную пластмассовую штучку с дыркой посередине, по краям которой виднелись какие-то царапины. — Тебе нужна новая прокладка, — сообщил он мне.

Я перевела взгляд со штучки на него.

— У меня такой нет.

Он ухмыльнулся, и у меня перехватило дыхание.

— Не сомневаюсь, что у тебя такой нет, — сказал он. — Надо съездить в хозяйственный магазин. — Затем он бросил штучку в мусорное ведро в моей ванной и направился на выход.

Я уставилась на его хорошо сложенную спину, но мое тело дернулось, и я поспешила за ним.

— Нет, — крикнула я. — Ты не обязан этого делать. Сейчас вода выключена, и у меня имеется еще одна ванная комната. — Он, не останавливаясь шел к двери, а я шла за ним, говоря: — Я заскочу завтра в офис управляющей компании и скажу, что у меня сломался кран, они кого-нибудь пришлют его починить.

Он открыл мою входную дверь. Остановился, повернувшись ко мне, я тоже остановилась.

— Нет, завтра я заскочу в офис администрации и скажу им, как отношусь к тому, что они игнорируют одинокую женщину, которая платит за их услуги и живет здесь уже шесть лет, не прислав сантехника, когда у нее льется целый день вода из крана. А сейчас я съезжу в хозяйственный магазин, куплю прокладку, вернусь и поставлю ее.

— Ты не обязан этого делать, — вежливо заверила я.

— Ты права, но я это сделаю, — твердо заявил он.

Ну ладно. Я решила не препираться с ним, видя его намерение.

— Давай я дам тебе денег. — Я огляделась, пытаясь вспомнить, куда положила свою сумочку. — Ты не должен тратиться на меня.

— Мара, ты можешь купить около сотни прокладок на четыре доллара.

Я повернула к нему голову, уставившись, потом спросила:

— Правда?!

Он снова улыбнулся, у меня снова перехватило дыхание, потом ответил:

— Ага, правда. Думаю, у меня все под контролем.

— Гм... спасибо, — ответила я, не зная, что еще сказать.

Он кивнул подбородком, заявив:

— Я вернусь.

Потом я уставилась на закрытую дверь.

Какое-то время я пялилась на закрытую дверь. Потом я пялилась, жалея, что ни с кем не поделилась тем, что влюблена в своего соседа — Десять Целых Пять Десятых, тогда бы я могла позвонить ему или ей, с кем бы поделилась этой новостью, или пробежаться по коридору, чтобы спросить, что мне теперь делать.

Мне потребовалось какое-то время, но я решила действовать, как всегда. Итак, Митч побывал в моей квартире. Улыбался мне. Я заметила, что у него красивые руки и красивые ресницы, которые совершенно соответствовали всему другому красивому в нем. Он на самом деле оказался хорошим парнем, не только из-за своей согревающей и теплой улыбки, перекрыв воду, отправившись за своими инструментами, извлекая на свет разорванную штуковину, собираясь высказаться в офисе управляющей компании по поводу меня, затем отправился в хозяйственный магазин покупать другую штуковину, которую нужно было поставить взамен старой. И что? Как только он исправит мой кран, он вернется в свою квартиру, а я — в свою. Возможно, столкнувшись с ним утром я буду говорить уже нечто большее, чем обычное «Доброе утро». И, может когда-нибудь в недалеком будущем он снова назовет меня по имени. Но на этом все и закончится.

Поэтому я сделала то, что обычно делала. Я переоделась — сняла юбку, блузку и туфли на каблуках, надев джинсы и футболку «Чикаго Кабс». Я вытащила шпильки из пучка на затылке, провела пальцами по волосам, собирая их в хвост, воспользовавшись красным крабом, который сочетался с красными вставками на моей футболке Кабс. Затем я зажгла ароматические свечи в своей гостиной и включила музыку, плейлист, который подобрала онлайн специально для прослушивания дома, в нем было несколько действительно хороших песен. После этого я начала готовить ужин для себя. (Чикаго Кабс (англ. Chicago Cubs) — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Центральном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола. Команда была основана в 1876 году. Клуб базируется в городе Чикаго, Иллинойс. Владельцами команды является семья Джо Риккета, основателя компании TD Ameritrade. — прим. пер.)

Я нарезала овощи для жаркого, когда раздался стук в дверь, подняла голову. Заметила свечи, услышала, как братья Олман запели «Полуночного всадника», и тут же запаниковала. Я зажгла свечи и у меня звучала музыка. Я многое воспринимала через чувства, и мне нравились разные звуки и запахи. Но сейчас я задалась вопросом, не подумает ли Митч, что он пришел ко мне — к Двойке и Пять Десятых, которая нарушая все правила, решила сманеврировать для Десять и Пять Десятых.

Черт побери!

Но у меня не было уже времени что-либо менять. Он все равно почувствует запах аромасвеч, и он явно слышит музыку по ту сторону двери.

Я бросилась к двери, заглянув в смотровой глазок, открыла ее, распахнув, отойдя в сторонку.

— Привет, — поздоровалась я, стараясь говорить спокойно. — Ты вернулся.

Его взгляд упал на мою грудь, и я растеряла все свое хладнокровие. Хотя терять и так уже было нечего, но то немногое, что было, превратилось в историю.

Затем его глаза снова встретились с моими.

— Ты поклонница Кабс? — спросил он.

— Ага, — ответила я, а затем объявила: — Это лучшая команда в истории бейсбола.

Он вошел, и я закрыла за ним дверь, не теряя друг с другом зрительного контакта. Я потому, что он улыбался мне, как будто я была невероятно забавной, а он, видно, потому, что я смотрела на него, поскольку он улыбался мне, как будто я была невероятно забавной.

Он остановился в двух шагах от меня, я повернулась, чтобы закрыть дверь, что означало, что я была примерно в шаге от него.

— Они не выиграли ни одного кубка с 1908 года, — сообщил он мне.

— Ну и что? — Поинтересовалась я.

— Этот факт сам по себе означает, что они не лучшая команда в истории бейсбола.

Правда, хотя и не совсем.

— Хорошо, я перефразирую свое заявление. Это самая крутая и интересная команда в истории бейсбола. У них самые лучшие болельщики, потому что их болельщикам все равно, выиграют они или проиграют.

Его глаза потеплели также, как всегда, перед тем, как он улыбался мне, и я почувствовала, что мои колени задрожали.

— С этим не поспоришь, — пробормотал он.

Я сжала губы, надеясь, что у меня не начнет кружиться голова.

— Но Колорадо весной и летом кровоточит черным и фиолетовым, Мара. Поэтому осторожно носи свою футболку, — предупредил он.

— Мне также нравятся «Рокиз», — ответила я. («Колорадо Рокиз» (англ. Colorado Rockies) — профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Западном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола. Команда основана в 1993 году. Клуб базируется в Денвере, Колорадо. С 1995 года домашние матчи команда проводит на стадионе «Курс-филд». Цвета. Белый, чёрный, фиолетовый. — прим. пер.)

Он покачал головой, разворачиваясь в коридоре.

— Не могу болеть за две команды, — сказал он, направляясь вперед.

Я наблюдала, как он двигается. Мне нравилось смотреть, как он двигается. Но больше всего мне нравилось смотреть, как он двигается по моему коридору в сторону моей спальни. Я понимала, что мне нравится наблюдать за ним, потом я буду фантазировать о том, чего никогда не случится, но я все равно буду довольно-таки часто фантазировать, и для меня это было вполне обычным делом.

Я поймала себя на мысли, не сказать ли ему, что мне необходимо сию же минуту уйти, просто возникла такая необходимость. Например, позаботиться о старой родственнице, которая нуждалась в моей помощи, чтобы вытащить ее из инвалидного кресла и уложить в постель. Затем прочитать ей статью на ночь, потому что она была слепая. Это будет не только повод сбежать от него, но также покажет, что я имею доброе и заботливое сердце.

Но я вдруг поймала себя на мысли, что это было бы невежливо с моей стороны, поэтому последовала за ним по коридору.

— Мне не потребуется много времени, ты можешь вернуться к приготовлению ужина.

О боже.

Может, мне следует ему предложить остаться со мной на ужин? У меня еды было предостаточно. Он был крупным парнем, но на него бы хватало. Мне пришлось бы положить тушиться еще одну или две куриные грудки. Добавить немного овощей.

А смогу ли я пережить ужин с ним? А вдруг он подумает, что свечи и музыка, ужин — это прелюдия, из которой он обязан каким-то образом выпутаться, чтобы не выглядеть передо мной придурком? Или он все же поймет, что это был мой простой способ отблагодарить его?

Вот дерьмо!

Я слышала как «Полуночный всадник» переходит в американское «Хайвей Вентура», и спросила то, что обязана была спросить.

— Не хочешь ли остаться на ужин в качестве... э-э... благодарности за помощь? — Спросила я. — Я готовлю жаркое, — продолжила я.

— В другой раз, — ответил он, глядя на кран, даже не взглянув на меня, я была очень разочарована. Настолько, что почувствовала, как разочарование сдавливает мне грудь, и в то же время я испытала облегчение, потому что его ответ означал, что в моем мире, мире Мары все в полном порядке.

Затем он продолжил, заставив мир Мары покачнуться у основания.

— Постучи в мою дверь, когда будешь готовить пиццу с курицей барбекю.

Я моргнула, глядя на его голову.

Затем выдохнула:

— Что?!

— Дерек сказал, что это такое дерьмо.

Я снова уставилась на его голову.

Они говорили обо мне?

Почему они говорили обо мне?

Дерек определенно был твердой Девяткой. Латанья тоже. Девятки могли дружить с Два и Пять десятых, но мужчины-Девятки не будут обсуждать друг с другом Две и Пять Десятых. Они могут обсуждать Семерки и Десятки. Если они были моложе или были придурками, они высмеивали всех от Едины до Трех. Но они никогда не заводили разговор о Двух и Пять Десятых, действительно отличной моей пицце, которую могла приготовить Двойка и Пять Десятых. Никогда.

Его голова откинулась назад, глаза встретились с моими.

— Дерек сказал, что твоя пицца с курицей барбекю такое дерьмо, — повторил он, закончив: — то есть, действительно чертовски хороша.

Дерек был прав. Она было действительно хороша. Я сама готовила тесто для пиццы и мариновала курицу в соусе барбекю весь день. Пицца была потрясающей.

Наблюдая за мной и понимая, что я не в состоянии ответить, Митч снова посмотрел на кран, продолжая раскачивать мой мир.

— Постучи, когда ты приготовишь свою тушеную фасоль. Дерек говорит, что она еще лучше. Но сегодня вечером я должен отказаться, потому что мне нужно поработать.

Они также обсуждали мою печеную фасоль? Это означало, что они говорили обо мне много, чем просто немного. Много, нежели мимолетный комментарий: «О, ты должен попробовать пиццу с курицей барбекю у Мары. Это такое обалденное дерьмо!», или что-то в этом роде. Это означало много, чем несколько брошенных фраз. Моя тушеная фасоль была настолько хороша, что это точно могло перелиться в другое обсуждение.

ОмойБог!

Я молча старалась выровнять дыхание. Митч продолжал работать. Потом он продолжил свои разговоры с краном.

— У тебя отличный музыкальный вкус, Мара.

Боже. Мне нравилась моя музыка. Очень нравилась. Я много раз слушала ее, иногда, может для него это громко? Вот черт.

— Прости, я иногда слишком громко слушаю, тебя это беспокоит? — Спросила я. Он наклонил голову, повернулся ко мне, вроде бы его глаза смотрели на меня, но все же и не смотрели прямо на меня.

— Нет, по крайней мере, меня не раздражает. Я слышу ее только сейчас, находясь у тебя в квартире. «Полуночный всадник», «Америка», «Хайвей Вентура» братьев Олман — отличный вкус.

Господи, конечно. Я была идиоткой.

— Ага, — прошептала я, — конечно.

Потом что-то случилось с его глазами. Хотя они не смотрели на меня прямо, но его взгляд все равно отразился у меня в желудке. Причем сильнее, чем обычно, я почувствовала себя намного лучше.

— Лучше, чем твой вкус в бейсбольных командах, — заявил он, и я поняла, что он поддразнивает меня.

Срань господня! Детектив Митч Лоусон находился в моей ванной комнате и подшучивал надо мной!

— Хм... — пробормотала я, затем прикусила нижнюю губу и подавила желание выбежать из комнаты.

— Расслабься, Мара, — мягко произнес он, и его глаза потеплели. — Я не кусаюсь.

Как бы мне этого хотелось. Я очень, очень хотела, чтобы он не казался мне таким суровым и устрашающим. Точно так же, как я хотела быть хотя бы Девяткой. Он ни за что не согласится быть ниже, чем с Девяткой, потому что ему это было не нужно. Как Девятка, я могла бы получить шанс узнать, смогу ли я заставить его укусить меня, получив взамен шанс, укусить его.

— Хорошо, — прошептала я.

— Я серьезно, — продолжил он, его глаза удерживали меня в плену, я не понимала почему, но все равно не могла отвести от него взгляда, как бы мне этого ни хотелось.

— Что именно? — Я уже начала терять нить разговора от его взгляда.

— Я жду стука в дверь, когда ты готовишь пиццу или фасоль.

— Гм... хорошо, — соврала я. Я ни за что не постучу в его дверь, когда буду готовить пиццу или фасоль. Ни за что на свете. На самом деле, я собиралась съехать отсюда при первой же возможности.

— Или в любое время, когда тебе захочется компании, — продолжил он, и я почувствовала, что комната начала качаться.

Это он о чем?

— Эм... я вроде как предпочитаю одиночество, — снова соврала я, и он ухмыльнулся.

— Да, я это заметил. Хотя твоя мистическая подруга, с которой ты вчера вечером смотрела телевизор, была очень похожа на Латанью. Она слишком громко подпевает, это немного раздражает. К счастью, вернее вызывает смех, чем раздражение, и длится всего час.

Вот черт. Он обвинял меня во лжи. И двойное черт побери, потому что я тоже подпевала детям в «Хоре». Надеюсь, он меня не слышал, но он не ошибался в одном — Латанья считала себя самой талантливой сестрой Патти Лабелль. Она была Примадонной в каждом эпизоде «Хора», который мы смотрели вместе, а мы смотрели каждый эпизод «Хора» вместе. (Па́тти Лабе́лль (англ. Patti LaBelle, наст. имя — Патриция Луиз Холт-Эдвардс (англ. Patricia Louise Holte-Edwards); род. 24 мая 1944) — американская певица. Начала музыкальную карьеру в 1958 году в группе The Ordettes, после изменений в составе и переименований ставшей в 1961 году The Bluebelles (теперь Labelle). Наиболее известна по таким песням, как «Lady Marmalade» (в составе группы Labelle), «When You Talk About Love» (англ.)русск., «New Attitude» (англ.)русск. (сольно). Её называют «королевой рок-н-соула». Журнал «Роллинг стоун» включил Патти Лабелль в свой список «Ста величайших певцов всех времён» (на 95-е место).— прим. пер.)

— Эм... — повторила я, мои глаза скользнули к зеркалу, но лучше бы они не переключались на зеркало, потому что я увидела его широкие плечи и мускулистую спину, идущую к его стройным бедрам. Я также увидела, как он выпрямился, и я полностью завладела его вниманием. Не то чтобы у меня его внимания не было раньше, просто теперь оно действительно было слишком сильное.

— Мара, — я видела, как его губы произнесли мое имя, мои глаза в зеркале скользнули к его глазам, он продолжил. — Я хочу сказать, что понимаю, что ты стеснительная…

Боже. Настоящий полицейский детектив. Он меня раскусил.

Он продолжил говорить, но его тело придвинулось ближе. Я затаила дыхание, когда он задержал на мне взгляд.

— Но я хочу, чтобы ты поняла, что хотел бы, чтобы ты зашла в гости, и несмотря на то, что ты застенчивая, тебе придется пройти по коридору к моей двери, милая. Я говорю тебе добро пожаловать, но я сделал первый шаг, ты должна сделать следующий. Ты поняла?

Нет, я не поняла. Он сделал первый шаг? Что за шаг?

И он назвал меня «милой», отчего живот с шипением тоже двинулся, как приливная волна.

Я была почти уверена, что умру прямо здесь, полностью сметенная с лица земли.

И тут меня осенило, когда я посмотрела в его прекрасные глаза. Его глаза были темно-коричневыми, такими бездонными, и если я не буду соблюдать осторожность, то утону в них. Но я была осторожна, зная, кто я такая и в какой Лиге нахожусь. Поэтому, когда меня осенила эта мысль, я все поняла.

Дерек и Латанья были Девятками. Брент и Брэндон твердо стояли на Восьми и Пять Десятых в мире геев, натуралов или инопланетян (Брент и Брэндон были великолепными, очень крутыми и очень, очень милыми). Они все любили меня. Мы были не только соседями, но и хорошими друзьями. А Митч жил напротив меня уже четыре года. Он был хорошим парнем, чинил кран и всякий раз с теплотой улыбался мне.

Он старался для меня быть хорошим соседом и, возможно, даже другом.

— Я поняла, — прошептала я.

Он придвинулся, его голос понизился, когда он заговорил:

— Это значит, что ты постучишь в мою дверь и скажешь, что скоро будешь готовить пиццу?

— Моя пицца с курицей барбекю требует длительной подготовки, — объявила я, его глаза вспыхнули, и я закончила. — Лучше в эту субботу, когда у меня будет выходной.

Он еще придвинулся. Я втянула воздух, потому что он был совсем близко. Ему пришлось низко наклонить голову, и если бы я приподнялась на цыпочки совсем чуть-чуть, то смогла бы прикоснуться губами к его губам.

Я ощутила еще одно шипение в животе.

— Годится, — пробормотал он.

О, вау.

— Ладно, — выдохнула я.

Он не двинулся с места. Я же просто тонула в его глазах. А он даже не пошевелился. Подавшись вперед к нему на дюйм, слишком горячим было его мужское магнитное притяжение, я облизала губы. Его глаза тут же опустились на мои губы, но до этого я заметила, что его глаза стали еще темнее и бездонными. Мое сердце забилось у меня где-то в горле. Но тут вдруг зазвонил его сотовый.

Он прикрыл глаза, чары рассеялись, Митч отодвинулся немного в сторону, рыча:

— Бл*дь.

Он вытащил из заднего кармана джинсов сотовый, открыл и приложил к уху, его взгляд при этом вернулся ко мне.

— Лоусон, — произнес он в трубку, я отодвинулась подальше, думая, что увеличение расстояния между нами будет неплохо. Он был хорошим соседом. Ему не нужно было, чтобы его соседка, с которой он вел себя чисто по-соседски, набросилась на него. Это было бы неправильно. — Да, конечно, — продолжил он. — Я сказал, что буду там, значит буду там. У меня кое-что есть, и я должен кое-что проверить. Когда закончу, тогда пойму, что делать дальше. А? — Он помолчал, не сводя с меня пристального взгляда. — Точно. Увидимся.

Он захлопнул телефон и сунул его обратно в карман.

— Работа? — Спросила я.

— Люблю свою работу больше всего на свете, но ненавижу прямо сейчас, — ответил он.

— Хм, — пробормотала я, будто понимала, что он имел в виду, хотя ни черта не понимала. — Установка новой штучки в смеситель — совсем не то развлечение, от которого не хочется оторваться ради любимой работы.

— Нужно быстрее с этим закончить, Мара, — сказал он мне.

— Хорошо, — согласилась я.

Он уставился на меня и не шевельнулся. Я тоже уставилась на него, не шевелясь.

Затем его ухмылка вернулась, и он повторил:

— Я должен побыстрее с этим закончить.

— Я поняла, — ответила я. — Тебе нужно на работу.

— Да, но я должен сначала здесь закончить.

Я моргнула, а затем сказала:

— Эм... может я помогу?

— Ты можешь помочь, если позволишь мне это сделать.

Это он о чем? Я же его не тормозила.

— Пожалуйста, — я указала на раковину, — можешь продолжить.

Его ухмылка превратилась в улыбку.

— Милая, я хочу сказать, — он наклонился ко мне, — что ты меня отвлекаешь.

Я его отвлекала?!

О Боже мой! Он хотел сказать, чтобы я не стояла рядом с ним.

Я была, однозначно, идиоткой!

— Я... пойду, вернусь к приготовлению ужина.

— Отличная идея.

Я молча кивнула.

— Спасибо, эм... за то, что… ну, ты понимаешь, — я снова указала на раковину, — помог, особенно, когда ты так занят.

— В любой момент.

— Ну, я надеюсь, что такого больше не повторится, — заметила я. — Но все равно спасибо.

Из глубины его груди вырвался чрезвычайно привлекательный смешок, его голос стал глубоким и вибрирующим от смеха

— Мара.

У меня было много желаний по жизни. Много. Слишком много, чтобы сосчитать.

Но главным в этот момент, нацарапанным на самом верху моего списка желаний было, и я знала, что это желание останется вверху списка надолго, — я всем своим существом желала, чтобы моя судьба привела меня к чему-то новому. Может именно сюда, когда я услышала, как детектив Митч Лоусон произносит мое имя своим глубоким голосом, вибрирующего смехом.

— Я пойду, — прошептала я и повернулась, чтобы уйти.

— Я покажу тебе вентиль, перекрывающий воду в другой раз, — произнес он мне в спину.

— Спасибо, — ответила я из своей спальни.

И вышла за дверь.

Не прошло и десяти минут, как детектив Митч Лоусон ушел из моей квартиры. Он унес свой ящик с инструментами, махнув по дороге, проходя через гостиную-столовую. Остановился в дверях, встретившись своим взглядом с моим, произнеся два слова:

— Суббота. Пицца.

А потом я увидела только свою закрытую дверь.

2

Пицца

Я щедро посыпала сыром чеддер по краям тесто для пиццы, чтобы быть уверенной, что при готовке, тесто раздуется. Края станут толстыми и мягкими, как всегда, покрытые корочкой вкусного сыра. Затем я отступила, стряхивая с рук остатки тертого сыра чеддер.

Я уставилась на свою пиццу. Она была настоящим произведением искусства. Моя пицца с курицей барбекю была великолепна, но если честно, то она была даже лучше, чем все те, что я делала раньше. Вчера утром я положила цыпленка в маринад, проткнув грудки кончиком ножа, чтобы маринад прошел внутрь. Я не стала обжаривать его на сковороде. Вместо этого поджарила на гриле, приправив большим количеством трав, на грудках появились угольно-черные следы от решетки гриля. Поджаривать на гриле было своего рода болью в заднице, но я знала, что это будет намного вкуснее. Я купила дорогие черные оливки и мелко нарезала грибы. Я использовала в два раза больше сыра, купив дорогой сорт.

Просто глядя на свою пиццу, не хвастаясь, я понимала, что моя пицца может выиграть любые награды. Эту конкретную пиццу можно было подать королю, и определенно детективу Митчу Лоусону — Десятке с Пятью Десятыми.

* * *

В среду у меня сломался кран.

В четверг я отправилась на работу, и так как я была переполнена эмоциями от встречи с Митчем, мне необходимо было с кем-то поделиться. Когда в магазине поток покупателей схлынул и установилось затишье, я схватила Роберту, мы свернулись с ней калачиком на одной из выставленных кроватей. И я рассказала ей все (кроме моей системы классификации от Единиц до Десяти и того факта, что я тайно была влюблена в него, теперь даже еще сильнее).

* * *

Я проработала у Пирсона семь лет, Роберта — пять.

Она начинала по договору, работая не полный рабочий день, пытаясь заработать немного денег, которые были бы хорошим подспорьем для домашнего хозяйства, а также возможностью избавиться от домашней рутины с детьми, с которыми она проводила двадцать четыре часа семь дней в неделю. Но ее муж пришел к выводу, что был влюблен в жену своего лучшего друга. И съехал в пригород Денвера Портленд, и внезапно Роберта стала главным кормильцем себя и своих троих детей.

Наш босс мистер Пирсон, которому второе поколение принадлежал магазин «Матрасы и кровати Пирсона», был первоклассным парнем. Семейным, ценившим семью и ценности отношений, и поскольку его родители были из рабочего класса, он взял Роберту на полную ставку, хотя это стало ударом для всех нас, его продавцов. Не было необходимости брать в штат еще одного продавца, поскольку мы работали в основном за комиссионные.

Барни от этого шага нашего босса потерял рассудок и все время ворчал по этому поводу, если находил среди нас слушателей. Но я думала, что мистер Пирсон знал, что дни Барни были сочтены в его магазине, так как Барни был мудаком от природы, а мистер Пирсон, как и все мы, не любил мудаков. Но поскольку Барни был отличным продавцом, у мистера Пирсона не было причин избавляться от него. Так продолжалось до тех пор, пока Барни очень настойчиво стал проявлять свое внимание к Роберте, полностью осложнив ей жизнь, что если бы все обернулось иначе, ей пришлось бы перебраться на другое место жительства и найти другую работу. Он продолжал домогаться ее, став еще большим мудаком. Я уговорила ее написать жалобу, положив на стол нашему боссу, Барни уволился, и все стало хорошо в мире «Матрасы и кровати Пирсона».

Роберта была Семеркой, когда я с ней познакомилась, она была хорошенькой, не большого роста, с густыми темными волосами и немного лишним весом, округлыми формами, ей очень шло. Она также была счастлива замужем, с детьми и мужем в их загородном доме с двумя автомобилями, отпуском в Диснейленде. Она скатилась до Пяти с Половиной баллов, когда стала злой, угрюмой, ненавидя весь мир, в основном всех мужчин после ухода мужа. Теперь она снова поднялась и даже превзошла Семерку, став Восьмеркой, освоившись в своей новой жизни; ее дети были просто замечательными, спокойно пройдя через развод, так как она была отличной мамой. Она поняла, что ее муж всегда был большим придурком, но раньше она этого не замечала, потому что любила его. После развода она собралась, перейдя на сторону добытчика семьи, став более сильной, независимой женщиной со счастливой семьей, полностью уверенной, что она отличная мать и стала жить гораздо лучше без своего придурка-мужа.

О, и у нее появился парень, и он был, на самом деле, очень крутой.

Как только она услышала мои заикания о Митче, именно Роберта уговорила меня приготовить ему пиццу.

— Ты должна! — чуть не вскрикнула она. И вскрикнула она потому, что я слишком восторженно отозвалась о внешности Митча, его теплой улыбке и его добром соседском отношении.

Я отрицательно покачала головой.

— Даже не знаю. Он пугает меня.

— Да, я понимаю. Это будто Джонни Депп пришел ко мне домой и починил мне кран, а потом сказал, что хочет попробовать мою пиццу, я бы тоже испугалась. Но я все равно бы сделала ему чертовую пиццу.

Джонни Депп был очень сексуальным, но он не шел ни в какое сравнение с Митчем. Слишком худой, недостаточно высокий, и я сомневалась что, если бы Джонни Депп произнес мое имя, оно прозвучало бы так же хорошо, как его произносил Митч.

— Легко сказать, — ответила я. — Джонни Депп никогда не придет починить мне кран. А Митч — мой сосед. — Я наклонилась к ней поближе. — Ты бы видела меня, Роберта. Я была полной идиоткой с ним. Я выставила себя полной дурой. Лучше мне не есть с ним пиццу. Я точно уроню кусок на рубашку или сделаю что-нибудь еще хуже. Например, заговорю с ним с набитым ртом. Короче, я могу сделать все что угодно, сказать какую-то глупость, потому что он меня очень пугает.

Она внимательно вгляделась в выражение моего лица, потом заявила:

— Мне кажется, он не думает, что ты полная идиотка.

— Именно думает, я уверена в этом. Он просто старался быть вежливым со мной. Ты же не скажешь кому-то, что он идиот, если хорошо воспитана, — ответила я.

— Если бы он решил, что ты полная идиотка, и это стало бы для него неожиданностью, он бы не попросил тебя приготовить ему пиццу, — заметила она.

Я резко откинулась на спину и уставилась на нее, потому что в этом был смысл.

Она продолжала.

— Может, ему нравятся идиотки. Особенно такие милые, и если бы ты была идиоткой, то точно была милой и симпатичной идиоткой.

Я продолжала смотреть на нее, зная одно — никто не любил идиоток. Даже милых и симпатичных.

Так ли это?

Она схватила меня за руку.

— Мара, приготовь ему пиццу. Я знаю, что Дестри надул тебя, потому что Дестри — козел, а козлы только так и поступают. Но не все мужчины — козлы. Мне потребовалось кое-какое время, чтобы понять это, но я могу тебе с полной уверенностью заявить, что это правда — не все мужчины козлы.

Она имела право сказать мне, что это правда. Она встречалась со своим парнем Кенни уже семь месяцев. Он оказался на самом деле хорошим парнем и не пускал пыль в глаза. У него было двое детей, и он был хорошим отцом.

Но я не понимала, почему она вспомнила Дестри — Пять с Половиной, кто разбил мне сердце.

Пицца с Митчем — это должно было быть не свидание. Во-первых, он ни коем образом не приглашал меня на свидание. Во-вторых, Митч был из тех парней, которые, если захотят свидания, то сами и напросятся на него. Если ему что-то было нужно получить от женщины, он попросит это и самое удивительное получит. Я понимала, что он обладал такой способностью, потому что был числом от Семи до Десятки, именно такие женщины частенько к нему заглядывали. Свидание с Митчем предполагало быть свиданием, уж точно не пиццей.

— Не знаю, — уклончиво ответила я.

— Приготовь ему пиццу, — попросила она.

— Роберта, я не уверена…, — произнесла я.

— Сделай ему пиццу, — настойчиво ответила она. — Ты, в конце концов, не даешь ему клятву верности. Ты приготовишь пиццу хорошему, красивому парню. Может и уронишь соус барбекю на свою рубашку. Это не будет концом света. — Она сжала мою руку. — Концом света было бы то, что ты застряла в этой квартире со своими свечами и музыкой, позвала бы Латанью для веселья, сходила бы в гости к ББ (Бренту и Брэндону), чтобы раскинуть карты Таро, пришла бы ко мне на марафон боевиков, и это было все в твоей жизни. Никакого азарта. Никаких шансов. Ничего, что заставило бы твое сердце биться быстрее. Ничего, что заставило бы твои пальцы скручиваться на ногах. Ничего интересного. Ничего, что вызывало бы у тебя трепет. Это просто было бы мило, — она снова сжала мою руку, — и было бы концом света.

— Мне не нужны острые ощущения или что-то подобное. Острые ощущения не для таких, как я, — объяснила я ей, и ее лицо приняло веселое выражение, пока она смотрела на меня.

— Всем нужны острые ощущения, Мара, и я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду под «такими, как я». Такие, как ты, должны постоянно испытывать подобные ощущения. Честно говоря, я и сама удивляюсь тебе. Латания тоже задается вопросом. Думаю, ББ тоже задумываются. Даже мистер Пирсон недоумевает, почему ты не живешь полной жизнью.

Я не понимала, о чем она говорит, но объяснять ей то, что я имела в виду, означало бы с моей стороны объяснять ей свою классификацию людей от Одного до Десяти. Я не хотела ничего ей объяснять, особенно свою оценку в этой Лиге. Я научилась не делиться этой информацией, потому что друзья, которым ты была дорога, всегда пытались убедить тебя, что ты поднялась гораздо выше, чем была на самом деле. Моя давняя подруга Линетт, которая все еще жила в Айове, была единственным человеком, которому я рассказала о своей системе квалификации. Она даже попыталась убедить меня в том, что я поднялась до шкалы Митча и стала Десять с Половиной. Она была убеждена в этом и пыталась убедить меня. Я точно знала, что она ошибалась, хотя она убеждала меня в обратном только лишь потому, что она меня любила. Я тоже ее любила. Она была определенно Восемь с Половиной. Когда она прибывала в хорошем настроении, ее солнечный характер сиял еще ярче, она взлетала до Девяти Целых и Пяти Десятых, ей не о чем было беспокоиться.

Я не могла оцепенело бродить по жизни, предполагая, что нахожусь в другой Лиге, и сделать шаг к мужчине, потому это было бы ошибкой с моей стороны, не из моей Лиге. Я уже говорила раньше, что это могло лишь привести к разбитому сердцу, что я и испытала.

Поэтому я не стала всего объяснять Роберте, потому что друзья могут быть очень убедительными. Вот почему я связалась с Дестри, который выглядел как Семерка, но оказался на самом деле Пять и Пять Десятых, так как он был козлом. Друзья всегда умеют убеждать. Благодаря друзьям я убедилась в другом. Некоторые друзья были хорошими, например, Линетт, которая уговорила меня убраться к чертовой матери из Айовы, подальше от моей сумасшедшей матери. А некоторые друзья могли быть и плохими, например, Дестри.

Поскольку я не могла рассказать об этом Роберте, я решила отказаться от пиццы. С тех пор как Митч побывал у меня в квартире, я ухитрилась не падать в обморок каждый раз, когда видела его, говоря «Доброе утро». Если я уж пережила его пребывание у себя в квартире, когда он был таким милым, подшучивая надо мной, может не будет ничего страшного, если я приготовлю и съем с ним пиццу? И возможно, если он появится на очередной вечеринке Брента и Брэндона или на коктейльной вечеринке Латаньи, я смогу с ним поболтать, прежде чем сбежать. Возможно, все будет не так уж плохо.

И я отправилась в супермаркет после работы, купила продукты для пиццы, две бутылки красного вина, две бутылки белого и две упаковки пива (одна упаковка была модной маркой пива, вторая — добрым старым американским пивом), чтобы Митч мог выбрать. В пятницу утром я замариновала курицу, а в субботу утром я опять отправилась в супермаркет, чтобы купить все для салата.

* * *

И я вернулась в настоящий момент. Салат в холодильнике, пиво и белое вино охлаждались. Я смотрела на пиццу, способную занять главные призы, которая после двадцати минут в духовке станет настоящим пиршеством для короля.

* * *

Я засунула пиццу в холодильник, включила духовку, чтобы разогреть, схватила телефон, нажала на быстрый набор три кнопки, Брэндон снял трубку.

— Эй, девочка, что стряслось? — спросил он, увидев мой номер.

— Не мог бы ты сделать мне одолжение, посмотреть в окно не стоит ли там внедорожник Митча?

Воцарилась тишина, потом Брэндон спросил:

— Зачем?

— Он починил мне кран, и в знак благодарности я приготовила ему пиццу с курицей барбекю, осталось только поставить в духовку. Я просто хочу убедиться, дома ли он, прежде чем постучать в его дверь.

Снова воцарилась тишина.

— Ты приготовила ему свою пиццу?

— Он попросил.

Воцарилась еще большая тишина, а затем я услышала крик:

— Брент! Слышишь?! Мара приготовила Митчу пиццу с курицей барбекю. Он починил ей кран. И он собирается к ней на ужин!

ОмойБог!

ББ жили прямо напротив Митча! Он мог услышать крик Брэндона.

— Ты шутишь? — Услышала я крик Брента почти у телефона. — Отлично!

— Брэй! — Прошипела я. — Не ори!

— Мне нравится, — прошептал Брэндон мне на ухо.

— Мне тоже нравится! — Услышала я крик Брента.

— Почему? — Поинтересовалась я.

— Потому что это круто и потому что время пришло. Не знаю, в чем твоя проблема, девочка, но он такой горячий. Если бы я был девочкой и натуралом, я бы давным-давно сделал ход, — сказал мне Брэндон.

— Это не ход. Это всего лишь пицца в качестве благодарности, — сообщила я ему.

— Хм-умммм, — промямлил Брендон. — Я надеюсь, ты надела тот маленький топ, серенький, цвета шалфея, из шелка. Он очень сексуальный. Ты выглядишь в нем просто сексуально. И если бы я был натуралом, и ты приготовила бы мне пиццу, я пришел бы и на тебе был бы этот топ, я бы набросился на тебя... — он сделал паузу, — до пиццы.

Понимаете, что я имела в виду? Друзья всегда думают, что ты пребываешь в другой Лиге, чем на самом деле есть.

— Это всего лишь благодарность по-соседски за то, что он починил мне кран, — снова попыталась я объяснить.

— Точно. Надень тот топ, — ответил Брэндон.

— Определенно она должна надень тот топ, — громко произнес Брент на заднем плане.

— С обтягивающими, выцветшими, с дырками на коленях джинсами, — добавил Брэндон.

— О да, — воскликнул Брент. — И серебряные туфли. Только не с заостренными носками. А те на шпильке.

— Точно. Те серебряные туфли просто невыносимо сексуальные. Они очень горячие, — продолжил Брэндон.

— Я не могу надеть те туфли с джинсами, с которыми ты хочешь. Те джинсы —сногсшибательные джинсы. А туфли — модные, — возразила я. Они не должны носиться вместе.

— Должны, если учесть, что те джинсы вытворяют с твоей задницей, даже Элтон Джон перестал бы быть геем, — парировал Брэндон.

Эх, парни.

— Ладно, неважно, — пробормотала я и вернулась к делу. — Ты можешь взглянуть в окно и сказать мне стоит ли там его внедорожник?

Я не хотела стучать, если его не было дома, и не хотела опять же идти к его двери и стучать, гадая дома ли он или нет, и стоит ли его внедорожник на парковке. Если бы мне пришлось взять тайм-аут, чтобы сделать настолько пугающие вещи, я бы растеряла все свое самообладание. Я приготовила пиццу, выложилась по полной. И была вся на нервах. Все должно было пройти гладко. И если что-то пойдет не так, то меня это может отпугнуть.

Секунду Брэндон молчал, я решила, что он отправился к окну своей гостиной, а потом услышала:

— Ага, его внедорожник здесь.

Черт. Внезапно я решила, что это плохая новость.

— Принарядись, девочка, и иди к нему в этом наряде, — подбодрил Брэндон. — Позвони нам завтра утром, когда он отправиться покупать тебе рогалик, чтобы сообщить, так ли он хорош со своим потрясающим телом, как его сексуальная манера передвигаться, таящая обещание.

Я почувствовала, как его слова отразились во всем моем теле, но больше всего покалывало кожу головы, соски и кончики пальцев на ногах.

Хотела бы я жить в мире, где после того, как детектив Митч Лоусон, испробовав мою пиццу, провел бы со мной ночь, встал с постели на следующее утро, отправившись покупать мне рогалик. Я любила рогалики. И я хотела бы, чтобы Митч, поднявшись с моей кровати, купил мне рогалик. В основном потому, что предполагалось, что он вернется ко мне с рогаликом.

— Заткнись. Ты меня пугаешь, — сказала я Брэндану.

— Сама заткнись, переоденься и иди за ним, тигрица, — ответил он и положил трубку.

Я нажала кнопку завершения разговора на телефоне. Затем втянула воздух. Потом ноги сами понесли меня в спальню, и по какой-то совершенно дурацкой причине я переоделась в серый шелковый топ, выцветшие узкие джинсы и надела серебряные туфли на шпильке. Нанесла блеск для губ (я уже успела сделать макияж, не сильный, но достаточный, который поднимал меня с Двойки до Двух Целых Пяти Десятых) и брызнула духами.

Зачем я все это проделала, не знала. Но я это сделала. Может из-за того, что надежда живет вечно. А может из-за того, что я была полной идиоткой.

Но я все это проделала, хотя мне, на самом деле, совсем не следовало этого делать.

И прежде чем лишиться остатков самообладания, я подошла к двери Митча, до того, как мои мысли смогли меня отговорить делать что-то подобное, и постучала в его дверь.

Я стояла в коридоре, думая, что я идиотка, жалея, что не надела свои удобные джинсы, не совсем красивую футболку и шлепанцы. Я так долго сожалела о том, что не надела, что потом поймала себя на мысли, что он не открывает дверь.

Повернув голова в сторону, я посмотрела на парковку. Его внедорожник определенно все еще стоял там.

Может я постучала недостаточно громко.

Поэтому постучала снова, уже громче, не слишком настойчиво и не долго. Всего лишь три коротких удара. Если он не откроет дверь через десять секунд, я пойду к себе. Я смогу съесть всю пиццу и в одиночку. За несколько дней, но могу. Я уже делала так раньше. Наверное, он устал и решил вздремнуть. Он ведь столько работал. Точно скорее всего ему необходимо было вздремнуть, чтобы лучше выполнять свою работу по поимке преступников.

Но дверь вдруг открылась, но не полностью, в ней появился Митч.

Я перестала дышать.

— Мара, — тихо произнес он, его глаза скользнули по мне. Недостаток воздуха и вибрирующая возбужденность, с которой он произнес мое имя, заставили меня почувствовать слабость во всем теле.

С усилием я взяла себя в руки, послала ему улыбку, надеясь, что она выглядела искренней, а не испуганной до смерти, и произнесла:

— Суббота. Время пиццы.

— Кто там? — донесся взволнованный женский голос из глубины его квартиры.

Я снова перестала дышать. Нежное выражение покинуло лицо Митча, и он стиснул зубы.

— Мара, Господи, прости, но сейчас не самое подходящее время.

Черт. Вот дерьмо. Черт побери. Черт, дерьмо, черт побери.

— Хорошо, — прошептала я, не в состоянии собраться с мыслями. — Тогда ладно, гм…

Боже! Я была полной идиоткой! Почему я такая идиотка по жизни? То, что я была такой идиоткой опускало меня до Единицы и Пять Десятых.

— Мара…

— Я просто…, — махнула рукой через плечо, — ты должен, наверное, вернуться к себе.

И я развернулась. Хотя не хотела этого делать, но не смогла удержаться и побежала по коридору, стуча шпильками по каменному полу.

Не успела я оказаться перед своей дверью, как была резко остановлена, Митч схватил меня за руку и потянул в свою сторону. У меня не было выбора, кроме как повернуться к нему лицом.

— Мара, дай мне...

Я попыталась высвободить свою руку, но не смогла. У него была большая рука, я моя рука утопла в его ладони. Его рука была крепкой и такой теплой. Невероятно теплой.

— Как-нибудь в другой раз, — произнесла я.

— Я задала вопрос, — донесся до меня женский голос. Я скользнула мимо него взглядом и увидела ошеломляющую Девять и Семьдесят Пять Сотых женщину, стоящую в дверном проеме, скрестив руки на груди, с жалобным выражением на лице. Но даже ее жалобное выражение лица не в состоянии было испортить ее невероятную красоту. На ней был наряд, который стоил примерно в пять раз дороже моего, а мои туфли были довольно дорогими.

— Это кто?

— Дай мне минутку, — прорычал Митч, и я посмотрела на него, он оглянулся через плечо и не выглядел очень уж счастливым.

— Малыш, у тебя нет ни минуты, — резко ответила она.

— Дай мне минутку, — отрезал Митч, и по тому, как он сказал, я поняла, что он не очень счастлив.

— Митч, — позвала я, и он снова посмотрел на меня. — В другой раз, — повторила я, но это была не правда.

Я выучила урок. Я бы поболтала с ним на вечеринках Латаньи и Дерека или у ББ, но больше никакой пиццы. Никакой. Не надо. Ни трепета, ни шипения в животе не стоили этого. Это было унизительно.

— Я буду через пятнадцать минут, — сказал он, и я моргнула.

— Что?! — Девять и Семьдесят Пять Сотых сорвались.

— Нет, правда, все в порядке, — быстро ответила я. — В другой раз.

— Ты приготовила пиццу, — заявил Митч, сжимая мою руку. Его взгляд скользнул по мне, показывая, что он понял, что означает мой топ, мои туфли на шпильке, я основательно подготовилась к встречи с ним. Он был хорошим парнем и не собирался до такой степени меня опускать. Не сейчас. Только не перед ней.

Я готова была разрыдаться.

— Обещаю, все хорошо, — сказала я ему.

— Я буду через пятнадцать минут, — повторил он.

Я больше не могла этого выносить. Резко развернулась, вырвала свою руку, сделала огромный шаг назад, врезавшись спиной в свою дверь.

— В другой раз, — прошептала я, повернула дверную ручку и влетела в квартиру, хлопнув дверью.

Я пожалела, что хлопнула дверью, но ничего не могла с собой поделать. Но я не могла остановиться. Потом подбежала к плите и выключила ее. Затем в свою спальню, где переоделась и переобулась, схватила сумку. Я посмотрела в глазок и прислушалась, приоткрыв дверь. Коридор был чист, я выбежала, спустилась по лестнице и направилась к своей машине.

Через пятнадцать минут меня уже не будет дома. Меня не было дома и через час. Я отправилась в торговый центр «Черри Крик», купила билет на фильм, который начинался через полтора часа. Я купила рогалик и поужинала. Прошлась по нескольким магазинам, ничего не видя перед собой, стараясь ничего не чувствовать, а потом посмотрела фильм.

Домой я вернулась поздно.

И едва я вошла и включила свет, как услышала стук в дверь. Я закрыла глаза и подошла к двери, глядя в глазок.

Там стоял Митч.

Господи.

Я прижалась лбом к двери и постояла, не двигаясь. Он постучал еще раз. Я по-прежнему не двигалась.

— Мара, открой дверь, — раздался его низкий голос.

Боже!

Я двинулась, приоткрыла дверь и встала в проем.

— Привет, — произнесла я, и в этот момент, когда мои глаза встретились с его глазами, я снова почувствовала, что сейчас заплачу.

Все же в моей системе квалификации людей следовало разделить наши Лиги. Обязательными границами. С Единицы до Тройки только жить в Канаде (потому что нас было достаточно много, и нам нужно было много места). Четверки до шестерок могли жить в Штатах. Меньшее число Семерок до Десяток могли бы поселиться в знойной, тропической, красивой Мексики. Если бы мы соблюдали свои границы, то подобного бы не случалось, следовательно, мы бы так не страдали.

— Можно мне войти? — спросил он.

— Уже поздно, — ответила я.

И его лицо смягчилось. Боже, он был прекрасен.

— Милая, впусти меня, — мягко произнес он.

А еще он был очень милым. Таким милым. Почему все было так отстойно? Почему он не одна из тех высокомерных Десять плюс? Конечно, если бы он был таким, это опустило бы его до Восьмерки, но он все равно был бы Восьмеркой вне моей Лиги.

— Митч, уже очень поздно.

Он пару секунд изучал меня. Затем кивнул.

Я думала, что мы закончили, но тут он спросил:

— Твоя пицца может храниться?

Я моргнула, глядя на него.

— Прости?

Он задал другой вопрос.

— Ты ее съела?

— Гм... нет, — ответила я.

— Она сохраниться?

— Думаю, да, — ответила я, хотя не знала точно. Я всегда, как только ее готовила ставила потом в духовку. А затем съедала. Я никогда не ставила ее в холодильник, чтобы она хранилась.

— Завтра вечером. В семь тридцать. Я приду.

У меня перехватило дыхание.

Когда я втянула немного воздуха, то тихо сказала:

— Ты не обязан.

Его брови сошлись на переносице, он ответил:

— Я знаю, но не понимаю, почему ты решила, что я подумал, что обязан.

Я не собиралась ему объяснять, тем более знала, что он понимает то, что я хотела ему сказать, но он просто хотел казаться вежливым, поэтому я просто ответила:

— Я просто сказала.

— Что? — спросил он, потому что я замолчала. Я не ответила, тогда он спросил: — Что ты сказала?

— Я говорю, что ты не обязан приходить ко мне.

— Мара, впусти меня, — нетерпеливо повторил он.

— Я устала, а завтра мне нужно на работу.

— Мне кажется, нам нужно поговорить прямо сейчас.

Я отрицательно покачала головой.

— Мне нечего сказать. Наверное, мне следует написать тебе записку или как-нибудь по другому сообщить, когда я буду дома. Прости, что я поставила тебя в такое неудобное…

— Мара, впусти меня, — нетерпеливо прервал он меня.

— Митч, серьезно. По воскресеньям у меня на работе настоящий дурдом. Мне нужно поспать.

— Ты не правильно все поняла, — сказал он мне.

Я снова покачала головой.

— Не нужно мне ничего объяснять.

— Господи, Мара, просто впусти меня.

— В следующий раз я постучу в дверь, оставлю записку, предупрежу заранее, чтобы ты был свободен.

— Мара…

Я сделала шаг вглубь квартиры и начала закрывать дверь.

— Спокойной ночи, Митч.

— Черт побери, Мара.

Я закрыла дверь, заперла и побежала в свою комнату, закрыв и там дверь.

Потом я надела ночную рубашку, скользнула в постель и наконец позволила себе расплакаться.

Намного позже, когда я закончила плакать, вытерла лицо, встала с кровати, вошла в свою открытой планировки гостиную-кухню-столовую и выключила свет.

Потом я вернулась в постель. Одна.

Как и многие Единицы до Троек, которые так поступали каждый вечер.

3

Неприятности

Прошла неделя после инцидента с Митчем.

У меня горели свечи, я лежала на диване, слушая собранный альбом песен, в премьер редакции, первый из созданных мной списков воспроизведения он-лайн. Эл Грин пел “How Can You Mend a Broken Heart", а я просто лежала, слушая его пение, пригубляя бокал с красным вином. (Эл Грин (англ. Al Green, полное имя Элберт Грин, англ. Albert Greene, род. 13 апреля 1946, Форрест-Сити, Арканзас, США) — американский исполнитель в стиле ритм-энд-блюз, творчество которого образует перешеек между великой школой классического южного соула 1960-х и коммерчески ориентированным филадельфийским соулом 1970-х. Раннее творчество Грина легло в основу обновлённого звучания ритм-энд-блюза и оказало влияние на всех его деятелей, от Марвина Гея и Принса до Энни Леннокс и Джастина Тимберлейка (который опубликовал про своего кумира статью в юбилейном выпуске журнала Rolling Stone). Между тем уже в 1976 году сам певец принял сан и перестал выпускать записи на «грешные» темы. Причиной его обращения к Богу было самоубийство его девушки, которая перед тем как свести счёты с жизнью вылила на находившегося в ванне певца чан с кипятком. Хотя начиная с середины 1970-х годов Грин исполняет традиционный госпел, интерес к его творчеству продолжает сохраняться. В промежутке между 1981 и 1989 годами он выиграл восемь статуэток «Грэмми», в 2002 году ему была присуждена эта награда за достижения в течение всей карьеры, а в 1995 году его имя было занесено в Зал славы рок-н-ролла. Мара слушала песню «Как ты можешь исцелить разбитое сердце». — Прим. пер.)

Я не могла сказать, появлялся ли у моей двери Митч в воскресенье вечером, я упаковала пиццу и отнесла ее на работу. Положила в холодильник в комнате отдыха, а потом понесла к Роберте после работы. И приготовила в ее духовке, нам с Робертой удалось съесть по кусочку, прежде чем ее дети схомячили все. Я болтала с Робертой, смотря боевики, пока не наступил поздний вечер и мне нужно было возвращаться домой, пока я окончательно у нее не заснула, мне же предстояло сесть за руль.

И кстати, мое появление с пиццей у Роберты доказало, что пицца может сохраниться в холодильнике.

Роберта задала пару вопросов о пицце с Митчем, поскольку ей было любопытно узнать, но это не предвещало ничего хорошего, поэтому потом она ела пиццу Митча молча. Я ответила ей, что Митч не смог прийти. Она выглядела разочарованной так же, как я.

Ладно, может не такой уж разочарованной, как я. Я просматривала газетные объявления, пытаясь найти квартиру в противоположной стороне Денвера, нежели жила сейчас, напротив по коридору от Митча. Но похоже новую квартиру я смогу найти не раньше, чем стану алкоголиком, потягивая все время вино, чтобы заглушить боль.

Но Роберта, когда я ей заявила, что Митч не смог прийти, выглядела действительно разочарованной.

К счастью, я смогла спокойно проработать следующие два дня, находя разные причины, возвращаясь поздно домой, нежели обычно. И в эти дни мне не стоило напрягаться, потому что внедорожника Митча не было на стоянке, когда я возвращалась домой.

В среду у меня был выходной, в половине шестого вечера в мою дверь раздался стук. Я подошла к двери и посмотрела в глазок, Митч стоял по ту сторону. И выглядел он совсем несчастливым. Он выглядел нетерпеливым, возможно, немножко сердитым. И пока я продолжала пялиться в глазок, он становился все более сердитым, я наклонила голову и прижалась лбом к двери. Он постучал снова. Я не шелохнулась, не издав ни звука.

Он перестал стучать, я вздохнула и посмотрела в глазок, его там уже не было.

Митча больше никак не проявлял своего присутствия. Его внедорожник не стоял на стоянке, хотя в течение следующих трех вечеров, когда я возвращалась домой, каждый раз позже обычного, его внедорожник всегда был на стоянке.

Наступило воскресенье — мой выходной. Так как я сделала все что возможно на этой неделе после работы, я могла спрятаться в своей квартире, затеяв уборку, полностью возиться у себя в квартире, избегая даже возможности столкнуться с Митчем. Я также не отвечала на звонки телефона в тот день и много раз в течение недели, когда Брент, Брэндон и Латанья (которой скорее всего ББ рассказывали о Митче и пицце) звонили, оставляя сообщения и писали смс-ки, короче они все интересовались Митчем.

Мне определенно нужно было что-то предпринять.

При этой мысли зазвонил определенным рингтоном телефон, и я хотела уже проигнорировать и этот звонок. Но скорее всего это была Линетт, а мне хотелось поговорить с Линетт. Я знала ее с седьмого класса. Она поймет все насчет Митча. Она не согласится с моим решением, но все равно с интересом выслушает. Я раздумывала, мне хотелось поговорить с ней. Мы перезванивались раз в неделю, мы не могли не звонить.

Когда я добралась до своего телефона, то увидела знакомый номер телефона на своем домашнем телефоне — «Остановись и иди — Зуни».

Я почувствовала, как брови сошлись вместе, сердце забилось быстрее. Я подняла трубку, нажала на кнопку и приложила к уху, надеясь, что ББ или Латанья не решили мне позвонить по домашнему номеру, чтобы выяснить как прошла пицца с Митчем. Поднимая трубку к уху, я больше всего надеялась, что именно этот звонок не связан с Билли и Билле.

— Привет, — поздоровалась я.

— Вы Мара? — спросил грубый мужской голос.

— Гм... да, — ответила я.

— Ты знаешь ребят по имени Билли и Билле?

Я почувствовала, как меня охватывает паника.

Как я и боялась, звонок был связан с Билли и Билле — детях моего глупого, убогого, мелкого преступника кузена Билла.

Билл перебрался за мной в Денвер, что было мне совершенно не на руку. Когда мы были детьми, я любила его. Он был веселым и забавным, и мы отлично ладили, проводя вместе время. Когда он стал старше, любить его стало не так уж легко. Главным образом потому, что он развлекался, втягивая меня в свои развлечения и неприятности, и это было уже не так весело и забавно. Но он от меня не отлип. Мне уже не нравилось тусоваться с ним. Я перебралась из Айовы, сбежав от моей сумасшедшей матери (а сестра моей матери была такая же сумасшедшая ее сестра — мать Билла), но я сбежала также из Айовы от самого Билла и его выходок. К несчастью, Билл последовал за мной.

К сожалению, затем у Билла появилось двое детей от двух разных женщин. Обе женщины благоразумно смылись. Они спокойно оставили своих детей на него. Именно с такими женщинами Билл и мог связаться.

Итак, у Билла был Билли, его сын, которому было девять лет. А также Биллерина, шестилетняя дочь. Да, он назвал свою дочь Биллериной. А почему нет, он же был глупым, убогим, мелким преступником, моим кузеном.

Да, Билл был глупым, убогим, мелким преступником, шутником, совершенно не понимая, что он жестоко обращался со своими детьми. Билл называл ее Билле, предполагая, что это смешно, но он же был глупым, убогим и уже совсем несмешным.

Я любила его детей и проводила с ними столько времени, сколько могла. Из-за них я дважды на этой неделе поздно возвращалась домой, потому что проведывала их.

К несчастью, они были дома вместе с Биллом. И хотя я любила их, но не могла мириться с их отцом. Они понимали, что я была единственным солидным взрослым в их жизни, и моя любовь распространялась на них безоговорочно, без всякого дерьма и неприятностей, поэтому в ответ они тоже любили меня.

Кроме того, поскольку Билл был глупым идиотом, то есть идиотом всех идиотов, иногда от него шло такое дерьмо, что мне всякий раз звонили. Я не хотела, чтобы дерьмо Билла попало в вентилятор и отразилось на его детях. К сожалению, в последнее время дерьмо Билла происходило все чаще, и мое обычное беспокойство переросло в настоящую панику.

— Да, — ответил я хриплым голосом.

— Вы их мать? — спросил он.

— Нет... я друг семьи, — ответила я. — С ними все в порядке?

— Мальчик сказал, что вы его опекун. Вы опекун? — спросил грубый голос.

— Гм... да, — соврала я. — Э-э... Мы, э-э... расстались…

— Ладно, поверю на слово. Вы должны приехать и забрать их. Они ничего не еле и хотят есть. Адрес — «Остановись и иди — Зуни».

Затем он повесил трубку, я положила трубку и начала действовать.

Билли и Билле часто убегали из дома. И когда Билли убегал, то всегда брал с собой сестру.

Билли, хотя ему было всего девять лет, каким-то образом ухитрился заполучить ген ума в предложенной ему генетической выгребной яме. В девять лет он понял, что жизнь, особенно семья, в которой он родился, таила угрозу. Может он унаследовал этот ген от меня, потому что я тоже довольно рано поняла свою дерьмовую жизнь (примерно в четыре года) и чувствовала то же самое, что и этот парень. Билли также умудрился поиметь верный и добрый ген — он заботится о своей сестре.

Билле же в основном удалось заполучить очаровательные гены маленьких девочек. Которые, по-видимому, были настолько сильными, что покрывали ее, как тефлон, так что дерьмовая жизнь просто отскакивала от нее, она видела все кругом в «розовом цвете». Она считала меня замечательной и удивительной. Она также считала своего отца замечательным отцом. Но самое главное, своего брата она считала самым замечательным братом.

Если посмотреть на трех Билли, то двое из трех были достаточно хороши.

Я задула свечи, выключила музыку, схватила сумочку и выскочила за дверь. Я мчалась, как дьявол, согнувшись вперед, опустив голову, полностью поглощенная этой проблемой.

В четвертый раз за полгода Билли пытался сбежать от своего отца, прихватив с собой Билле. Другими словами, побеги Билли стали происходить намного чаще. Что-то было не так в доме ее кузена Билла, и было больше, чем обычно не так с Билли и Билле. Мне стало ясно, что придется пробираться вброд — выискивая ответы на все мои вопросы. Я не хотела спрашивать у Билла, идя с ним в брод. Это означало бы, что все дерьмо, которое имел в себе Билл, могло опять прилипнуть и ко мне. Но я не могла бросить на произвол судьбы Билли и Билле, судя по всему все было очень плохо, не как всегда. Хотя «как всегда» было и так уже не очень хорошо, если не сказать, плохо.

— Ого, Мара, Господи! — Услышала я, врезавшись в грудь детектива Митча Лоусона на верхней площадке лестницы.

Он даже отступил на две ступеньки, когда я врезалась в него, выбросив вперед руку и ухватившись за перила, чтобы удержаться на ногах. Я с такой скоростью неслась, что не смогла вовремя притормозить, столкнувшись с ним. Пытаясь прийти в себя, я машинально подняла руки и ухватилась за его рубашку на груди. Он крепко обхватил меня за талию, притормозив и оставшись в вертикальном положении, не скатившись по ступенькам, переломав все кости или раскроив череп, если бы мы упали с ним вдвоем на цементный пол.

Я подняла на него глаза, как только он притормозил мой бег.

Через неделю он казался таким же великолепным. И так близко он казался мне еще более великолепным, чем тогда.

— Прости, — прошептала я.

— С тобой все в порядке? — поинтересовался он.

— Да, извини, — повторила я, пытаясь отойти на шаг назад.

Рука на моей талии напряглась, причем сильно напряглась. Так сильно, что даже несмотря на то, что мой торс упирался в его грудь до живота, его напряженная рука прижала мой торс к себе от груди до бедер.

— К чему такая спешка? — спросил он.

— Я... — я замолчала, не желая никому рассказывать о своих проблемах. На самом деле, я правда не хотела делиться о своем кузене — деревенщине, убогом, мелком преступнике. И, конечно, я не хотела ни с кем делиться по поводу того, что Билл определенно был не великим отцом года, чьих детей я снова должна была спасать. — Мне нужно кое-куда, — решила я вымолвить.

Его глаза заскользили по моему лицу, отчего у меня в животе возникало странное ощущение, а сердце все время спотыкалось из-за нашей близости. Скорее всего потому, что я окончательно поняла, что его тело было таким же твердым и мускулистым, как и казалось на первый взгляд, пока мои племянник и племянница сидели голодными.

— С тобой точно все в порядке? — переспросил он.

— Да, — солгала я. — Все хорошо, мне просто необходимо съездить в одно место.

— По твоему лицу не скажешь, что у тебя все в порядке, — ответил он.

— Нет, все хорошо, — снова солгала я.

— Не уверен, — ответил он.

Я перестала сжимать в кулаках его рубашку, прижимаясь к его твердой груди.

— Правда, Митч, мне пора, — заявила я.

— И куда же?

— Мне нужно кое-куда попасть.

— Куда?

Я перестала прислоняться к нему, уставившись, начиная терять самообладание главным образом потому, что парень с грубым голосом заявил, что Билли и Билле хотят есть.

— Ты позволишь мне уйти? Мне нужно.

— Я отпущу тебя, когда ты скажешь мне, куда собралась и почему ты такая бледная и выглядишь такой испуганной.

Я растеряла все свое самообладание.

— Это тебя не касается, — заявила я. — Прошу тебя, отпусти меня.

Его рука в ответ сжалась на мне, и выражение его лица изменилось от любопытного и определенно настороженного до все еще настороженного и немного раздраженного.

— Четыре года я наблюдаю за тобой, и каждый раз, когда встречаю, ты все время в своих мыслях. Идешь на работу, возвращаешься ли домой с продуктами или из торгового центра. Ты идешь не спеша, всегда думаешь о чем-то, и я вижу, что в своих мыслях ты думаешь о чем-то хорошем.

Я моргнула, шокированная тем, что он изучал меня все это время.

— Теперь ты несешься вниз по лестнице, не глядя, куда бежишь, хотя всегда стараешься смотреть, куда идешь, опять находясь в своих мыслях, но это далеко не то хорошее место. — Я все еще смотрела на него, не мигая, чувствуя, как губы приоткрылись. — У тебя какие-то проблемы?

— Я... — начала было я, собираясь солгать, но остановилась, когда его рука снова сжала меня, выдавив весь воздух.

— Не лги, — предупредил он.

Я глубоко вздохнула. Потом вспомнила о племянниках. И решила, что лгать, наверное, не стоит, потому что было слишком очевидно, что полицейским детективам лгать не стоило. Несмотря на то, что он почти меня не знал, но смог полностью раскусить, поняв, что я лгу. Он не собирался отпускать меня, пока я не скажу ему всей правды. А мне просто необходимо было, чтобы он отпустил меня по целому ряду причин.

— Семейные проблемы, — честно объявила я.

— Плохие? — спросил он.

Я отрицательно качнула головой.

— Раздражающие.

Скорее всего это было близко к вранью, поскольку я была не уверена, что это звучит плохо. Просто подумала, что он успокоиться и не будет спрашивать дальше.

— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? — предложил он.

— Нет! — Тут же выпалила я, слишком быстро и слишком громко, отчаянно дернув его за руку, что заставило его еще раз сжать свою руку на мне, удерживая на месте.

Как только я окончательно успокоилась, обратив внимание на выражение его лица, поняла свою ошибку. Мне следовало сохранять хладнокровие и обратить раньше внимание на выражение его лица. Причем пристальное внимание. Поскольку он все еще внимательно рассматривал меня, но теперь выглядел еще и очень сердитым, кроме того он прищурился, глядя на меня настороженно с сердитым недоверием, и я поняла, что это совсем не хорошо.

— А теперь, милая, — сказал он тихо, но опасным голосом, отчего пробежали мурашки у меня по телу. — Думаю, что ты мне солгала.

О боже.

Я тут же сделала мысленную пометку — если такое повториться еще раз, я больше ни за что не буду врать детективу Митчу Лоусону.

— Не совсем, — уклончиво ответила я (хоть это была правдой). — Такое иногда случалось.

— Что случалось? — тут же спросил он, и я пришла к выводу, что он хорошо делает свою работу, особенно в комнате для допросов.

— У меня есть двоюродный брат, он... ну, он устраивает своего рода неприятности, но у него есть двое детей. Я очень люблю его детей, и иногда мне приходится ... — я пыталась подобрать нужное слово, и как только нашла его, то произнесла: — вмешиваться.

— Какого рода неприятности? — спросил он.

— А какие бывают? — Переспросила я в ответ.

— Многие, — ответил он.

— Тогда все, — ответила я.

Он изучал меня. Затем пробормотал:

— Черт побери.

Я сделала глубокий вдох, слегка надавила ладонями на его грудь и осторожно прошептала:

— Митч, мне, действительно, нужно съездить за племянниками.

Он снова внимательно всматривался в меня. Затем сказал:

— Хорошо.

Наконец отпустил, спустившись еще на одну ступеньку. И снова я ощутила сокрушительное разочарование и в то же время облегчение.

Чувствовала свое разочарование и облегчение примерно полсекунды. Затем его рука опять обвилась вокруг моей талии, он потянул меня вниз по лестнице, направляясь к своему внедорожнику.

Я последовала за ним, и если бы я не последовала за ним, то по его решительному шагу, поняла, что он потащил бы меня за собой.

— Гм... Митч? — Окликнула я, он приподнял свободную руку, послышался щелчок снятия сигнализации с внедорожника, а также загорелись фары.

О боже.

— Митч? — Крикнула я снова, он остановил меня у пассажирской двери спереди.

Он молча открыл дверь.

— Э-э... Митч, — повторила я, он взял меня за руку, подталкивая внутрь салона.

Затем произнес:

— Залезай.

Я повернулась, глядя на него.

— Но, я...

Митч прервал меня:

— Залезай.

— Мне кажется, что я...

Внезапно он оказался прямо предо мной, такой огромный и большой, поскольку он был большим парнем, мы оказались зажаты между салоном и дверью его внедорожника. Мне пришлось снова опустить руки ему на грудь, машинально пытаясь его оттолкнуть. Но я только успела опустить руки ему на пресс (твердый, как камень, кстати), прежде чем его лицо стало настолько близко к моему, что мое тело, сердце, а также легкие замерли, когда я посмотрела ему в глаза.

— Мара, залезай... мать твою... в машину.

Ох, парень.

У меня явно появились еще проблемы, и появились они потому, что детектив Митч Лоусон стоял ко мне слишком близко, выглядел при этом злым и властным, а также таким сексуальным.

— Я сама справлюсь, — заверила я его. — Я уже справлялась и раньше.

— Я полицейский, — неожиданно заявил он.

— Я знаю, — ответила я.

— Я знаю, что ты знаешь. Но чего ты не знаешь, так того, что я долгое время проработал полицейским. Получается, что я знаю все виды неприятностей, с которыми сталкиваются люди. Ты не полицейский, — сообщил он мне. — И если ты заявляешь, что твой кузен — это все неприятности в одном флаконе, значит, они и есть все известные мне неприятности, я ни за что не разрешу тебе поехать к нему одной, чтобы разбираться со всем этим гребанным дерьмом. А теперь, Мара, залезай... мать твою... в машину.

— Хорошо, — мгновенно согласилась я, потому что настолько близко стоящий и раздраженный, властный детектив Митч Лоусон меня пугал.

Он захлопнул за мной дверь. Я пристегнула ремень, он обогнул капот машины и сел рядом на водительское сиденье. Потом дал задний ход, и мы поехали вперед, он снова спросил:

— Назови адрес.

— «Остановись и иди — Зуни».

Митч кивнул и двинулся вперед через наш многоэтажный комплекс.

Мы с Митчем жили в многоквартирном доме для людей со средним доходом к востоку от бульвара Колорадо. У нас — нескольких домов комплекса, имелся фантастический бассейн, клуб и тренажерный зал. Все, кто арендовал жилье в комплексе, а также все собственники, владевшие построенными очень близко друг к другу домами для среднего класса через дорогу, относящиеся тоже к нам, могли пользоваться бассейном, тренажерным залом, а также в качестве дополнительного бонуса — клубом.

Наш комплекс был известен во всем Денвере как «горячее местечко холостяков», должна была признать, что это было отчасти правдой. Арендная плата была достаточно высока, удерживая подальше всякий сброд. Каждый, живущий здесь, достиг определенных высот по служебной лестнице или же получал приличную зарплату, неплохо справляясь со своими обязанностями. Комплекс был привлекательным, красиво спланированным, утопал в зелени. Он был своего рода раем для активных одиночек из пригорода. Вокруг зеленых зон и ручья были проложены дорожки для бега трусцой/езды на велосипедах, плюс специально оборудованные места, где можно было делать приседания, подтягивания и тому подобные физические упражнения. Из бассейна открывался великолепный, почти ничем не закрываемый вид. Также имелись две гидромассажные ванны, бар, расположенный довольно близко, где можно было выпить, расположившись вокруг бассейна. Вся эта красота очень способствовала заводить отношения среди одиноких людей.

Так и происходило, вы знакомились между собой в жилом комплексе (как поступили Брент и Брэндон, Латанья и Дерек), жили, а затем переезжали в жилой комплекс через дорогу, когда женились или выходили замуж, наше сообщество было своего рода кровосмесительным. Если живешь здесь достаточно долго, то перезнакомишься почти со всеми, знаешь всех и тебя знают все.

Я переехала сюда не потому, чтобы попасть в нирвану для одиноких людей. Я переехала сюда, потому что мне нравилось это место. Оно было тихое, располагалось близко к торговому центру и центру города, квартиры были просторными, и было много зелени вокруг. Я переехала сюда, потому что мне нравилось плавать в бассейне, а также хотела побаловать свою причуду — загорать столько, сколько только позволяла погода. Мой загар поднял меня до Трех и Пяти Десятых, по крайней мере, мне так казалось.

— Не хочешь рассказать мне, во что мы ввязываемся? — произнес Митч, врываясь совершенно уместным вопросом в мои мысли.

— Моего кузена зовут Билл, — ответила я. — У него есть девятилетний сын и шестилетняя дочь, и их зовут Билли и Билле. Билли, мальчик, на конце буква «и», а Билле, девочка, на конце буквы «е». (Billy and Billie в англ., переводится как Билли и Билли, но, чтобы мы могли их различать, в русском переводе будет мальчик Билли, а девочка Билле, т.к. ее зовут Биллериной. — прим. пер.)

Я почувствовала на себе взгляд Митча, прилично почувствовала, потом он перевел взгляд на дорогу, включая поворотник.

— Ты смеешься надо мной, — заметил он, выезжая из комплекса, я промолчала.

— Нет, не смеюсь, потому что это не смешно, поэтому и не шучу, — ответила я.

— Черт, — пробормотал он, уже точно зная, что Билл был, однозначно, ходячей неприятностью.

И Митч был прав. Имена Билла, Билли и Билле говорили сами за себя.

— Билл не очень хороший отец, поэтому иногда Билли забирает Билле, и они убегают. Обычно они далеко не убегают, а только в это место, просят кого-нибудь позвонить мне. Я приезжаю за ними. Мы разговариваем, и я выясняю у Билли, почему они убежали. Кормлю их, так как их отец не утруждает себя этим. Отвожу их обратно к отцу. Потом разговариваю с ним и возвращаюсь домой.

Я рассказала ему почти все, хотя… не до конца. Я решила ему не сообщать, что каждый раз, когда я уезжала от них, подумывала похитить детей и больше ему не отдавать. Я также подумывала позвонить в Службу защиты детей. А в последнее время я все чаще жалела, что не могла как следует надрать задницу тупому, убогому папаше перед отъездом.

— Значит, они убежали, сразу же отправившись в «Остановись и иди — Зуни» и попросили позвонить тебе, — заключил Митч.

— Ага.

— А где их мама?

— Мамы, их две, и они обе смылись от Билла.

На это Митч ничего не ответил.

Я решила, поскольку он был сильно разозлен, а я не знала по-прежнему ли он так же сильно злился, но предполагала, что да, поэтому решила поделиться с ним немного большим. Может моя откровенность как-то смягчит его гнев.

— У них никого нет в Денвере, кузен Билл — моя единственная семья здесь, так что я — их единственная семья в этом городе. Поэтому они и звонят мне.

— Тебе они звонят не поэтому, — тут же ответил Митч, и я повернула голову, глядя на него.

— Прости? — Спросила я.

— Они звонят тебе не поэтому, — повторил Митч.

— Я слышала, что ты сказал, — заявила я ему. — Я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду, что брат с сестрой с двумя разными мамами, которые сбежали от них, плюс отец — одна большая неприятность, в девять лет ты видишь одни только неприятности, поэтому пытаешься убежать от них, а двоюродная сестра их отца — женщина, чья улыбка освещает ее лицо, и ее смех озаряет комнату, ты хочешь, чтобы именно такое появилось и в твоей жизни. Поэтому твой племянник убегает и звонит тебе в надежде, что ты передашь им свой свет и тепло, чтобы наполнить их жизнь чем-то хорошим.

Я смотрела на его профиль, пока он вел машину, и чувствовала, как мое сердце стало биться в горле, а грудь так сильно сжалась, что я не могла сделать вдох.

Я не могла вспомнить, улыбалась ли когда-нибудь ему своей настоящей, беззастенчивой улыбкой, и уж точно никогда не смеялась при нем.

— Я никогда не смеялась при тебе, — тупо выпалила я.

Он мимолетно взглянул на меня, затем снова перевел взгляд на дорогу, прежде чем ответить:

— Дорогая, ты с Брентом и Брэндоном или с Латанией и Дереком смеешься так, что я слышу твой смех через стены.

ОмойБог!

— Ты хочешь сказать, что я очень громко смеюсь, — заметила я.

— Нет, — терпеливо ответил он. — Я хочу сказать, что у тебя великолепный смех. Я слышал его. И он мне нравится.

ОмойБог!

Это была неправда. Он просто хотел быть вежливым, а так как я не могла смириться с его добротой и вежливостью, то решила заявить:

— Моя улыбка не освещает мое лицо. Она кривовата, — сообщила я ему.

— Она не кривовата.

— Точно.

— Мара, нет, ты не улыбаешься мне, потому что всегда кажешься испуганной, стараясь побыстрее от меня сбежать. Но я видел, как ты улыбаешься Дереку и Латаньи своей настоящей улыбкой. Я мирюсь с твоей улыбкой, несмотря на то, что ты напряжена, но когда ты научишься расслабляться в моем присутствии, твоя улыбка будет именно, черт побери, такой. Просто чертовски фантастичной.

Я специально не смотрела на него, пялясь в лобовое стекло, пытаясь найти объяснение этому безумию.

— Ты пытаешься быть вежливым со мной, — прошептала я.

— Да, я хороший парень, — согласился он. — Но я не очень-то вежлив. Я говорю то, что думаю. А теперь я хотел бы узнать, почему каждый раз, когда я делаю тебе комплимент, ты начинаешь опровергать мои слова, наговаривая на себя всякое дерьмо.

— Я не наговариваю, — возразила я.

— Я же сказал тебе, что у тебя хороший музыкальный вкус, а ты тут же решила, что меня раздражает твоя музыка, которая слишком громко звучит. Какая связь, между тем, если тебе говорят, что у тебя хороший вкус в музыке, и тем, что твоя музыка слишком громко играет?

Мне ничего не оставалось сделать, как согласиться с ним, потому что со стороны это выглядело полным абсурдом.

— Гм… — пробормотала я.

— То же самое и с твоим смехом. Я говорю, что мне нравится твой смех, ты тут же воспринимаешь мои слова, будто ты слишком громко смеешься.

Лучше бы он ничего не говорил.

— Хватит уже, — выпалила я и пожалела, что не успела зажать рот руками, потому что прозвучало это глупо.

Мне нужно было тогда на лестнице каким-то образом отвертеться от него, может наступить ему на ногу и убежать. Почему я этого не сделала, теперь вот сижу рядом в его внедорожнике? Мне не стоило соглашаться поехать с ним.

— Ага, — пробормотал он, — держу пари, что для тебя это важно.

Я резко повернула к нему голову.

— Что это значит?

Он не ответил. Вместо этого спросил:

— Почему ты продинамила меня в воскресенье?

Ой-ой.

— Я не динамила.

Он снова взглянул на меня, и я почувствовала, как его гнев, который уже сошел на нет, снова завибрировал в салоне машины.

Потом перевел глаза на дорогу, сказав:

— Мара, мы договорились. Пицца в семь тридцать вечера.

Я тоже посмотрела на дорогу и сказала:

— На самом деле, я не хочу об этом говорить.

— Да, держу пари, не хочешь.

— Мне нужно сосредоточиться на своих дальнейших шагах с Билли и Билле и на том, что собираюсь сказать своему кузену.

— Да, знаю, для тебя это важно. Тебе легче сосредоточиться на ком-то другом, но не на себе.

Я подавила желание зажать уши руками и пропеть «Ла-Ла-Ла», решила лучше промолчать.

— Почему ты меня продинамила? — повторил он вопрос.

— Это ты сказал, что придешь, но я не давала своего согласия.

— Ты меня продинамила.

— Нет.

— Мара, именно так, и ты сделала это, по сути, уже дважды.

Я вздрогнула, резко повернув к нему голову, и рявкнула:

— Нет, я ничего такого не делала.

Он отрицательно покачал головой и пробормотал:

— Господи, ты так глубоко засунула голову в задницу, удивительно, как ты способна еще дышать.

— Что, прости? — Прошипела я.

— Ты слышала.

— Да, — выпалила я. — Слышала, но твои слова не очень приятны.

— Конечно, детка, неприятны, но это, мать твою, чертовая правда.

Неужели я, сидя во внедорожнике детектива Митча Лоусона, ругаюсь с ним? Двойка и Пять Десятых никогда не ругаются и не спорят с Десяткой. Это против всех законов вселенной. Как такое случилось?

— И моя голова не в заднице! — Довольно громко огрызнулась я.

— Ты живешь в совершенно другом, своем собственном мире, — возразил он.

— Нет!

— О да, милая, именно так.

Я скрестила руки на груди, смотря прямо перед собой, объявив:

— Ну, я рада, что ты можешь быть придурком. Легче иметь дело с горячим парнем придурком, чем с парнем, который, на самом деле, не так хорош, как хочет казаться.

Конечно, я говорила, как полная дура, но мне было наплевать. Я всегда вела себя как дура, и вообще, он же сам заявил мне, что я засунула голову в задницу. Какое мне дело до того, что он уже считает меня дурой?

— Наконец-то я добился от тебя хоть какой-то реакции, — ответил Митч. — Оказывается, мне нужно быть придурком по отношению к тебе, тогда ты расслабляешься, и я вижу ту Мару, какая ты есть на самом деле. Что теперь, Мара? Мне нужно оставаться придурком, тогда ты позволишь мне засунуть руку тебе в трусики, и у меня имеется единственный способ сохранить эту привилегию, продолжая обращаться с тобой как с дерьмом? Потом, в конце концов, ты бросишь меня, отчего пророчество, которое так лелеют все женщины, что все мужики — придурки и мудаки, будет исполнено? Именно так, чтобы потом ты смогла опять зарыться в своей кокон, который водрузила вокруг себя, чувствуя себя в нем в полной безопасности, думая, что поступаешь исключительно правильно?

Я опять повернула голову, встретившись с ним глазами. Тяжело дыша, потому что сейчас он вел себя как придурок и мудак, намекая, вернее не намекая, а говоря открытыми текстом, что хочет засунуть руку ко мне в трусики, что было полным безумием.

— Ты совсем спятил? — Спросила я пронзительно высоким голосом.

— Когда я хорошо к тебе отношусь, ты ведешь себя так, будто я чертовски тебя пугаю, ты почти не разговариваешь со мной, только «гм»… «хм», ты даже убежала от меня, и это в прямом, а не в переносном смысле. Как только я становлюсь придурком, ты без проблем общаешься со мной. Ты считаешь, что я спятил? — спросил он, мотнул головой в сторону лобового стекла, и сам же ответив на свой вопрос. — Черт возьми, нет.

— Можешь мне точно сказать, почему ты захотел отвести меня к Билли и Билле? Чтобы выставить себя придурком или из-за того, что так и не попробовал мою пиццу? — Язвительно и очень не вовремя спросила я.

Мы остановились на красный свет светофора, и он смог все свое внимание переключить на меня. Что и сделал, положив руку на руль и не сводя с меня глаз.

— Я надеялся, что ты приоткроешь для меня маленькое окошко в свой Мир, Мара, потому что это действительно чертовски важно, — прорычал он, по крайней мере, так же сердито, как и я, а может еще сердитее. — Я не хотел пробовать твою пиццу, Мара. Мне плевать на твою чертовую пиццу. Заруби себе это на носу, милая, пока ты не проснулась в восемьдесят пять лет и не задалась вопросом, куда же подевалась вся твоя гребаная жизнь.

Я уставилась на него, скорее впилась в него взглядом, громко и сердито выпалив:

— Тогда почему ты договаривался со мной по поводу чертовой пиццы? — Я на секунду замолчала, а потом крикнула: — Уже дважды?

Он посмотрел на меня в ответ, его взгляд был довольно пугающим. К счастью, я так разозлилась, что не испугалась, как раньше.

Он прикрыл глаза, отвернулся и пробормотал:

— Господи Иисусе.

Я посмотрела перед собой, сообщив:

— Уже зеленый.

Услышала, как он глубоко вздохнул.

И мы поехали дальше.

4

Именно каким другом я собираюсь для тебя стать

Митч едва успел затормозить на парковке перед входом «Остановись и иди», как я распахнула дверцу и выскочила из машины.

Во-первых, я поскорее хотела оказаться с детьми, и кроме того, я была напугана и очень, очень зла.

Был конец апреля, почти май. Было тепло, поэтому на мне были сланцы, джинсы (к сожалению, джинсы, которые Брэндон посоветовал мне надеть в прошлую субботу, даже я должна была признать, что на моей заднице они выглядели сексуально) и футболка. Мои шлепанцы были c тонкими перемычками, бренда Haviannas, приятного приглушенного золотого цвета, футболка была кремовой с квадратным вырезом, красивыми, плиссированными маленькими рукавами, прикрывающими только плечи, футболка довольно провокационно облегала грудь и ребра. Она была не совсем обтягивающей, но как бы намекала на это. Волосы я собрала в конский хвост на затылке, и спереди болтался выбившийся из хвоста густой локон. Я убрала его за ухо и рывком распахнула дверь.

Билле с криком бросилась прямиком ко мне, еще до того, как я успела полностью открыть дверь. Я остановилась и сгруппировалась всем телом, зная, что она не остановится.

Она врезалась в меня всей своей шестилетней радостью, которая говорила, что жизнь просто замечательна, несмотря ни на что, я покачнулась, собираясь отступить назад, поскольку не могла сохранить равновесие. Но не смогла отступить, потому что детектив Митч Лоусон был не только красивым и большим отменным придурком, но и двигался очень быстро. Он стоял прямо позади меня, как стена, когда Билле врезалась в меня, я соответственно врезалась в Митча.

Положив одну руку ей на голову, другую — на плечо, я повернула голову в сторону Митча. Он справился с моим взглядом, в ответ соответствующе посмотрев на меня. И его взгляд был более эффективным, потому что я нахмурилась в своей попытке невербально сообщить ему все, что о нем думаю, что он, на самом деле, был большим, отменным придурком. Он смотрел на меня, вернее на мои потуги, внимательно пялясь на мой нос и губы, и его эффективный взгляд мгновенно исчез. Он как-то странно сжал губы, а в его глазах промелькнули смешинки.

Определенно придурок!

— Тетя Мара! — Закричала Билле, и я посмотрела на нее сверху вниз, она запрокинула голову назад, глядя на меня. — Я хочу буррито! — прокричала она.

Когда бы я не встречалась с ними, я всегда водила их есть. Билл, как правило, покупал нездоровую еду (когда вообще вспоминал о еде), его мало заботило, чтобы его дети ели и мало заботило, а скорее совсем не заботило, ели ли они вообще. Поэтому Билле знала, что встреча с тетей Марой всегда означала много еды.