Лояльный мужчина - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Кирилл (ч. 5)

Очевидно, для Митча мой ответ был достаточным, потому что его губы переместились с моей шеи к уху, и он пробормотал:

— Ты такая мягкая и теплая и так хорошо ощущаешься в моих руках, особенно твои изгибы.

— Гм, — пробормотала я.

Боже.

Его руки сжались.

— Хотя ты ощущалась бы еще сильнее, наверное, если бы между нами не было шестилетнего ребенка.

О Боже!

— Хм…

— У Билле спала температура, — сообщил он мне.

— Гм... да, — пробормотала я. — Проверила ее лоб, прежде чем встать.

— Мммм… — прошептал он мне на ухо, отчего еще один, более сильный трепет пробежал по моему позвоночнику. Такой сильный, что все мое тело задрожало. Я почувствовала еще одно сжатие его руки, затем руки Митча исчезли, но не прошло и секунды, как его руки оказались на моих бедрах. Я почувствовала, как жар его тела покинул мою спину, но только для того, чтобы развернуть меня к себе лицом, а затем его жар оказался спереди, и его руки снова обвились вокруг меня, одна оказалась на пояснице, другая — выше на лопатках.

Я заглянула в самую глубину его проникновенных глаз и тут же растерялась.

— Ты должна была разбудить меня, — прошептал он, его лицо было так близко, что я почувствовала его дыхание на своих губах.

— Зачем? — Прошептала я в ответ, все еще пропадая в его глазах (в тепле его тела, в его сильных руках, обнимающих меня).

— Потому что ты бросила меня в постели с шестилетним ребенком, — ответил он, и это было сказано мягко без всяких обвинений.

— Ну и что?

— Детка, она — не моя дочь.

— Ты ей нравишься.

— Но она — не моя дочь. Ты там, это круто. Я один в постели с Билле, не так круто.

Вот черт.

Ладно, вот оно что. Я оказалась очередной раз идиоткой, думая, что они напоминали мне американскую мечту семьи. Я, как всегда, облажалась, и Митчу стало не по себе.

— Прости, — прошептала я.

Его руки напряглись, одна из них на лопатках поднялась вверх, и его пальцы схватили меня за хвост.

— Все нормально, — прошептал он в ответ, и я снова начала растворяться в его глазах, хотя его веки опускались одновременно с опускающейся головой, а губы были на расстоянии вдоха от моих.

— Митч, — позвала я, но мои губы коснулись его губ. А потом мои губы вообще перестали говорить, потому что его губы оказались на моих. Он обхватил меня за затылок, наклонив мою голову в сторону, рука передвинулась в другую сторону, его язык прошелся по моим губам, пока мои губы сами собой не раскрылись и его язык не проник внутрь.

Боже.

Вот оно опять.

О Боже!

Он был так хорош на вкус, он так прекрасно ощущался и так прекрасно целовался.

Руки заскользили вверх по его спине, пальцы впились в предплечья, пока он целовал меня, он был таким вкусным, что я не могла не целовать его в ответ.

Наконец, губы Митча оторвались от моих, скользнули вниз по щеке к уху, он зарычал, сжав руки:

— Боже, мне так нравится твой рот.

И вот я снова, стою в его объятиях, крепко прижатая к Митчу и тяжело дышащая.

Как такое случилось?

— Митч… — начала я.

Он приподнял голову, встретившись со мной глазами, оборвав меня:

— Когда у тебя следующий выходной?

Я моргнула.

— А что?

Его рука, лежащая на моих бедрах, напряглась еще сильнее.

— Твой следующий выходной, дорогая, когда?

— Ум... сегодня, — ответила я.

Он ухмыльнулся и тихо произнес:

— Я знаю, милая. Когда у тебя следующий выходной?

— Ээээ ... в пятницу.

— В четверг вечером мы возьмем няню.

Я моргнула, услышав это, такие слова обычно говорит отец матери, муж жене говорил еще больше слов, которые могли ей понравится.

— Что?

— Няня.

— Но почему?

— Потому что в четверг вечером я приглашаю тебя на ужин. Я тебя напою. Потом доставлю домой, а потом буду делать с тобой разные вещи. И то, что я предполагаю проделывать с тобой мягко переведет нас в пятницу, и я не хочу, чтобы дети меня прерывали, пока я буду это делать.

У меня подогнулись даже пальцы на ногах, колени задрожали, а соски начало покалывать.

О боже!

Я изо всех сил пыталась найти дорогу обратно в мир Мары, который был для меня более безопасным и гораздо более здравомыслящим, и начала:

— Я не…

Я замолчала, услышав, как открылась дверь в ванной комнате в коридоре. Билли вышел из душа.

Голова Митча отодвинулась от меня на два дюйма и слегка повернулась, прежде чем он пробормотал:

— Дети все время прерывают.

Я задвигала руками, прижав их к его груди, что было не очень хорошо, так как все мои пальцы встречали на своем пути только его горячее, твердое, гладкое тело.

Я пришла в себя и начала:

— Митч…

В этот момент раздался стук во входную дверь.

Митч повернул голову в другую сторону, я проследила за его взглядом, и мы оба уставились на входную дверь.

— Кто бы это мог быть? — Прошептала я.

— Понятия не имею, — ответил Митч уже не шепотом, отпустив меня, отчего мои руки отлетели в стороны, поэтому я прижала ладони к столешнице, чтобы удержаться на ногах, наблюдая, как Митч направлялся к двери.

Он посмотрел в глазок, опустил голову, пару раз удивленно качнув головой, повернулся ко мне, взглянув на меня. Я увидела удивление в его глазах, а также едва заметное раздражение. Затем он снова повернулся к двери, снял цепочку, повернул замок и открыл.

— Ты никак не могла умерить свое любопытство, а? — спросил он того, кто стоял за дверью, и в его голосе была та же смесь удивления и легкого раздражения.

— Да, потому что мой брат позвонил мне в девять часов вечера, спросив, что нужно дать больному ребенку с высокой температурой... так что ты прав, никак не могла умереть свое любопытство. Ничего не могла с собой поделать. — Услышала я женский голос, и тут же увидела, как Митч отошел в сторону, пропуская в квартиру женщину с такими же темными волосами, как у Митча, правда, вьющимися, стильно подстриженными, доходящими ей до плеч. Она была высокой, как и Митч, не совсем высокой, как он. И сложена была совсем не так, как Митч. Она состояла из отменных сисек и задницы.

За ней проследовала точная копия только в возрасте, и эта женщина очевидно была матерью Митча.

И я оказалась права. Его мать носила твинсеты (двойки — единый комплект из блузки и пиджака, или пиджака и юбки).

С платками.

Очень красивыми.

О... боже мой!

— Привет, вы, должно быть, Мара, — заявила миссис Лоусон, завидев меня. — Я мама Митча, Сью Эллен.

Мой мозг тут же воспользовался этим неудачным моментом, напомнив, что на мне была всего лишь ночнушка, а сверху рубашка Митча, а на Митче не было ничего, кроме пижамных штанов с завязками. И я тут же представила себе, что меня застукали в квартире Митча ранним утром, одетую только в ночнушку, трусики и рубашку Митча, а Митч был в пижамных штанах, и что могла подумать обо мне эта женщина, которая сказала, что ее зовут миссис Лоусон, и женщина, которая, скорее всего, была сестрой Митча — Пенни.

— Привет, — ответила я прежде, чем успела начать задыхаться от смущения.

Сестра Митча направилась к барной стойки, и ее улыбающиеся глаза остановились на мне.

— Я — Пенни, сестра Митча, — как бы между прочим представилась она, будто ситуация была вполне нормальной — застать соседку ранним утром у своего сексуального брата. Несмотря на то, что эта соседка обосновалась с ее сексуальным братом, пытаясь выплыть из длинного кризиса, в которой втянула ее горячего брата.

Что, кстати, было совсем не так.

— Э-э... привет, — отозвалась я. — Я — Мара, ум... — я не могла выдать про себя никакой дополнительной информации, потому что, скорее всего, они уже знали, кто я, поэтому была не уверена, кем была для Митча. Только вчера вечером он назвал меня «своей Марой», и от одной этой мысли, у меня сейчас бегали мурашки.

Я надеялась, что родственницы Митча этого не заметят.

Пенни проигнорировала мое глупое молчание и спросила:

— Как Билле?

— Температура спала, — ответил Митч. Закрыв за ними дверь и направившись на кухню. Ко мне. И я заметила, что он сразу как-то расслабился после такого необычного появления, возможно его мать и сестра часто без предупреждения наведывались к нему, скорее всего, что так. — Все случилось очень быстро, быстро поднялась температура и так же быстро спала, до второй порции лекарства не дошло.

— Это хорошо, — пробормотала миссис Лоусон, подходя к Пенни и становясь рядом с ней у стойки бара.

— Вы, ммм... может кофе? — Спросила я, подтягивая свои навыки хозяйки и задаваясь вопросом, стоит ли мне вести себя, как хозяйка, потому что это все же не моя квартира, а также потому, что, скорее всего мне лучше перед ними извиниться и отправиться в спальню Митча одеться.

Митч уже доставал кружки, а миссис Лоусон ответила:

— Отличная идея.

— С удовольствием выпью чашечку, — добавила Пенни.

Хотя я пыталась казаться вежливой, до конца не понимая, как относиться к их ответу, если учесть, что их ответ означал, что они собираются остаться здесь на некоторое время. И как ни странно, они не удивились, что я стала играть роль хозяйки на кухне Митча в ночнушке и в его фланелевой рубашке.

Митч поставил кружки на стол, я схватила кофейник и разлила кофе по чашкам. Все молчали, поэтому я ухватилась за фразу, которую произнес Митч, подойдя ко мне с галлоном молока, спросив:

— Что ты имел в виду, что дело не дошло до второй порции лекарства Билле?

Он плеснул молока в две кружки и отставил галлон в сторону, ответив:

— Поставил будильник, как и обещал. Он разбудил меня, я проверил ее лоб, температура спала.

При этих словах, забыв об аудитории, я уставилась на его красивый профиль, пока он доставал чайную ложку из ящика стола, потянувшись к сахарнице.

Тогда я спросила:

— Почему ты меня не разбудил?

— Не видел причин, с ней все было в порядке, — ответил Митч, насыпая сахар в кружки.

— Но почему же ты меня не разбудил? — Повторила я, тогда Митч повернул голову и встретился со мной взглядом.

— В этом не было никакой необходимости, милая, — повторил он с расстановкой. — С ней все было хорошо, вы обе сладко спали, поэтому я тоже заснул.

Я почувствовала, как мои брови нахмурились.

— Ты снова заснул?

— Ну, да, хотя нет. Я встал, выключил свет, запер входную дверь, вернулся в постель и снова заснул.

Я уставилась на него, приоткрыв рот.

Он проснулся, чтобы проверить Билле, обнаружил, что с ней все в порядке, встал с кровати, не пошел на диван, а вместо этого выключил свет, запер входную дверь и вернулся в свою кровать, где я спала с Билле.

Почему он так сделал? Почему?!

Он повернулся и протянул чашку с кофе матери и сестре, я наблюдала за ними, они, как я смутно заметила, наблюдали за нами, причем наблюдали за мной очень внимательно. Затем он развернулся и взял свою кружку с черным кофе. Поднес ее к губам. Я открыла рот, чтобы сказать.

— Привет, — услышала я бормотание Билли, и мой взгляд метнулся к моему кузену, одетому уже в новые джинсы и в одну из новых футболок, которые я ему купила, причесанный, и выглядевший как идеальный ребенок.

— Эй, ты, должно быть, Билли, — улыбнулась ему миссис Лоусон. — Я мама Митча, Сью Эллен, а это моя дочь, сестра Митча, Пенни.

— Привет, — улыбнулась Пенни.

— Привет, — улыбнулся в ответ Билли, взбираясь на барный стул и посмотрев на Митча. — Ты не мог бы сегодня тоже сварить мне овсянку, Митч? — спросил он.

— Конечно, приятель, — пробормотал Митч, поставил кружку с кофе на стойку и подошел к шкафу.

— Круто, спасибо, — пробормотал Билли в ответ.

Ладно, это было странно. Это было очень странно и безумно. Но сейчас у меня не было времени как следует подумать над странностью Билли. Моя жизнь перевернулась с ног на голову, теперь у меня было двое детей на руках, мой двоюродный брат сидел в тюрьме, и русская мафия в дополнение ко всему хотела его смерти. Моя квартира была опечатана, как место преступления. Моя мать и тетя находились здесь в городе. А я и двое моих ново приобретенных детей фактически жили с моим сексуальным соседом-парнем, в которого я тайно была влюблена в течение многих лет. Мне необходимо было сосредоточиться на всем этом, но не конкретно на Митче, не на явно любопытной сестре Митча и такой же любопытной его маме.

Я схватила свою кофейную кружку, сделала укрепляющий глоток кофе и подошла к стойке, оказавшись напротив Билли.

— Билли, милый, Билле вчера заболела, так что сегодня она останется дома со мной, — заявила я ему.

— Заболела?! — Спросил Билли, и на его лице внезапно отразилось беспокойство, но он выглядел опять же немного странно, как будто что-то скрывал от меня.

Я не успела поинтересоваться или обратить на это слишком пристальное внимание, потому что вмешался Митч и мне пришлось сфокусироваться на нем, когда он твердо заявил:

— Она не останется дома.

Я с удивлением повернулась к нему и заметила, что не только его слова были твердыми, но также выражение его лица тоже было твердым, и это удивило меня еще больше.

— Она останется, — заявила я ему.

— С ней все в порядке, — ответил он, подходя ко мне и ставя перед Билли стакан молока. — Температура спала. Она вполне здорова.

— Прошлой ночью ее тошнило, Митч, — напомнила я ему.

— Ее тошнило?! — Спросил Билли, и я посмотрела на него.

— Да, дружище, именно так. Теперь с ней все хорошо, — заверила я его. — Но я хочу, чтобы она сегодня осталась дома.

— Она вполне здорова, Мара, — вмешался Митч. — И она уже достаточно пропустила школу, об этом я узнал вчера, когда разговаривал с ее учителем. Очевидно, ее отец не заставлял ее особенно посещать школу. Но теперь с ней все хорошо, и она должна пойти в школу.

Я повернула голову к Митчу.

— Может быть, она и в порядке, но у нее может возникнуть рецидив, а я не хочу, чтобы она в этот момент была в школе. Я хочу, чтобы она находилась дома, хочу быть рядом, если что-то подобное произойдет.

— Если у нее будет рецидив, нам позвонят из школы, ты или я съездим за ней, — ответил Митч.

— Это пустая трата времени, — ответила я. — Если у нее случится рецидив, она будет уже дома, и это не будет пустой тратой времени.

— Она пойдет в школу, Мара, — объявил Митч, и я почувствовала, как мое кровяное давление резко подскочило.

— Нет, Митч, — заявила я сразу же, как только вспомнила кое о чем и посмотрела на Билли. — Может, тебе тоже не стоит ходить в школу?

Я видела, как глаза моего племянника загорелись радостью при мысли, что он пропустит школу, но услышала голос Митча.

— Это почему еще, черт возьми?

— А что, если он тоже подцепил этот вирус, черт возьми? — Спросила я вместо ответа. — Все произошло очень быстро, Митч. Буквально минуту назад с ней было все хорошо, хотя Билле весь вечер капризничала и не хотела ложиться спать. Через два часа ее уже тошнило на ковер в гостиной, и температура была сто три градуса. Это может произойти и с Билли, и, если с ним такое случится, я хочу, чтобы он был здесь.

— Если он заболеет, то нам позвонят из школы, и кто-то из нас съездит за ним, — парировал Митч.

Мое кровяное давление определенно стало еще выше, именно поэтому я положила руки на бедра, наклонилась к нему и резко заявила:

— Это опять будет пустая трата времени.

— Детка, они оба идут в школу сегодня, — объявил Митч.

— Дорогой, нет, — решительно заявила я.

Митч пристально посмотрел на меня. Я сердито уставилась на него в ответ.

— Просто для протокола, милая, я тут подумал, что мне больше нравится Мара, которая живет в своем собственном мире, в мечтах и мыслях, со своими «ум» и «эээ» и не высказывает своего мнения так агрессивно. Давай вернемся к ней.

После этого я ответила:

— Просто для протокола, милый Лампкин, я знаю, почему тебе нравится Мара, которая живет в своем собственном мире, потому что та Мара позволяла поступать тебе по-своему, командуя. Но когда я беспокоюсь о своих детях, а ты со мной не согласен, я не собираюсь возвращаться к той Маре. И кстати, я напомню тебе, что вчера ты обещал, что мы будем командой, обсуждая вместе все решения, касающиеся детей.

— Э-э... детка, — он огляделся, мой взгляд вспыхнул, когда я заметила, что он с сарказмом оглядывается, затем его глаза встретились с моими, и он заявил: — Мы ведь так и делаем. Мы же сейчас… обсуждаем.

К счастью, прежде чем я окончательно взорвалась, в этот момент вмешалась Пенни, сказав:

— Могу просто сказать, что мне это все чертовски нравится.

— Мне нравится еще больше, милая, — добавила миссис Лоусон, и я быстро взглянула на них, они обе широко улыбались.

Прежде чем я успела испугаться, что присутствующая аудитория вылетела у меня из головы, заговорил Митч.

— Может быть, кто-нибудь из вас сможет быть более полезной в данной ситуации, пойдет и разбудит Билле, чтобы она успела принять душ и подготовиться к школе, — предложил он матери и сестре таким тоном, что это вовсе было не просьбой.

— Пожалуйста, не надо, — быстро вставила я. — Ей лучше поспать, и я не хочу показаться грубой, она не знает никого из вас, поэтому не хочу, чтобы испугалась проснувшись.

Глаза Митча резанули по мне, и он зарычал:

— Мара…

Я не умела рычать, но решила постараться изо всех сил, поэтому тоже прорычала по-своему:

— Митч.

— Может я смогу быть в чем-то полезной, будучи голосом опыта, сказав. Прости, Мара, но Митч прав, скорее всего с ней будет все хорошо, — заявила Пенни, я прикусила губу, и ее глаза обратились к брату. — Но мне еще больше жаль, Митч, потому что Мара во многом права. Возможно, с ней все будет хорошо, но, если бы это был мой ребенок, который вчера выблевывал свои кишки на ковер и у нее была бы высокая температура, я ни за что бы не отправила ее на следующий день в школу. — Потом она перевела взгляд на Билли, и ее лицо смягчилось. — И еще больше мне жаль, дорогой, потому что, если бы ты был моим ребенком, я бы заставила тебя пойти в школу и забрала бы, если бы ты заболел.

— Я бы тоже так поступила, — согласилась миссис Лоусон.

— Хорошо я пойду в школу, — вмешался Билли, и я посмотрела на него, потому что еще пять минут назад его глаза горели восторгом при мысли, что он пропустит сегодня школу, и вообще, какой ребенок не хотел бы пропустить школу?

— Ну вот и все, — решил Митч, и я снова посмотрела на него. — Выяснили, — закончил он, повернулся к шкафу и вытащил коробку с овсянкой, пока я наблюдала и обдумывала то, что происходило в моей голове, и поняла, что тоже была на взводе.

Затем я спросила в спину Митча

— Наш вчерашний разговор о совместном решении... — я помедлила, чтобы подчеркнуть свою мысль, прежде чем закончить, — во все?

Он поставил коробку с овсянкой и повернулся ко мне. Я впилась взглядом в его танцующие, прекрасные, бездонные темно-карие глаза и вдруг почувствовала себя, прижатой к его высокому, твердому телу сильными руками, удерживающими меня в клетке.

Он прошептал мне на ухо.

— Да, и отчасти нет.

— Я так и думала, — язвительно ответила я, подвинув свои руки с его талии назад.

Он поднял голову, улыбнулся мне сверху вниз и спросил:

— Ты хочешь овсянку?

Я свирепо посмотрела на него, мне действительно хотелось сказать «нет», и было много другого, что я хотела ему сказать. Но я не могла все это высказать, потому что, во-первых, за нами наблюдала его мать и сестра, а во-вторых, вчера я съела его овсянку с кленовым сиропом, которым он полил, и она была очень вкусной.

— Да, — резко ответила я.

Его улыбка стала шире, он сжал меня в объятиях, отпустил и повернулся к овсянке. Я повернулась к своей кружке с кофе, которая стояла перед Билли. Именно тогда я увидела миссис Лоусон и Пенни, все еще широко улыбающимися, и Билли, который переводил взгляд с меня на Митча и опять на меня, и выражение его лица снова стало на пятьдесят лет старше, чем было на самом деле.

Я решила проигнорировать все это и сосредоточиться на кофе.

И мне показалось, что это было лучшее решение, которое я приняла за сегодняшнее утро.

Суровый, яркий свет мира Мары

Я осматривала себя в зеркало в ванной комнате Митча.

Разглядывая себя, поняла, что совершила огромную ошибку. Огромную. Самую огромную в своей жизни.

Я рассматривала накрашенное лицо. Затем мои глаза переместились на волосы, которые я завила в большие мягкие локоны и распустила по плечам. Затем посмотрела на шелковую блузку сапфирового цвета, в сборках поднимающуюся к шее, обкручивающуюся вокруг широкой лентой, завязанной сзади, полностью обнажая плечи, руки и спину. И напоследок я перевела взгляд на красивые джинсы и потрясающий серебряный пояс.

И я поняла.

Поняла, что не смогу этого сделать. Я должна была исправить свою ошибку.

Я услышала, как открылась входная дверь.

Митч вернулся, отвезя детей к Пенни, и мы собирались пойти ужинать.

И теперь я должна была набраться мужества, чтобы исправить свою ошибку.

* * *

Даже в лучшие времена я была бестолковой, но, когда моя жизнь превратилась в полный бардак, чего не случалось с тех пор, как я уехала от своей сумасшедшей, агрессивной матери, ничего такого не случилась, потому что я защищалась от подобного бардака каждую секунду и каждый день, когда я была еще более бестолковой, чем сейчас.

Но за два дня до этого я проснулась в мечте, ставшей явью после ночи, которая включала в себя Митча на диване, что стало (почти) другим видом мечты, ставшей явью. Я боролась с этим, но недостаточно сильно. Он убаюкивал меня, подкрадываясь, разрушая мой безопасный кокон, укутывая меня в свой, который казался мне более безопасным, уютным, теплым и намного, намного лучше моего.

* * *

В то утро, когда появилась мама и сестра Митча, Митч приготовил овсянку и объявил, что отвезет Билли в школу. Он опять проделал то же самое, не обсуждая этот вопрос со мной. С другой стороны, он уезжал на работу, а мне нужно было присматривать за Билле, так что я не стала спорить, поскольку его властный приказ имел смысл.

Он принял душ, пока я (на удивление) легко болтала с его мамой и сестрой, очень милыми, Пенни была очень откровенной и очень забавной, а его мама позволяла Пенни в основном вести все шоу, при этом довольно улыбаясь.

Митч уехал, отвозя Билли в школу, а себя — на работу. Но не раньше, чем он схватил меня за руку, подвел к двери, где мы остановились со зрителями (включая Билли, стоящего прямо рядом с нами) и попрощался, как прощается супружеская пара, прожившая вместе уже не один год. Это означало, что он обнял меня за талию, притянул к себе всем телом, коснулся губами моих губ, а затем пробормотал, вызвав шипение у меня в животе: «До вечера, дорогая».

И они с Билли ушли. Я пребывала в таком оцепенении, что мне потребовалось несколько минут, чтобы его стряхнуть, а миссис Лоусон (которая настаивала, чтобы я называла ее Сью Эллен) и Пенни через несколько минут продолжали болтать со мной, пока не проснулась Билле. Они (я имею ввиду сестру Митча и мать Митча) пробыли достаточно долго в квартире Митча, но уже без Митча, познакомились с Билле, которая полностью очаровала их, а потом они ушли.

Митч позвонил мне днем, поинтересовавшись о Билле, и я еще глубже погрузилась в свой мир грез, слушая его глубокий голос по мобильному телефону, интересующийся состоянием здоровья Билле. В этом мире грез я сказала ему, что с ней все хорошо, у нее нормальный аппетит, и все в мире Билле было просто отлично.

Потом он спросил, какие у меня планы на день, и я заявила, что собираюсь заняться стиркой, потом отправлюсь в супермаркет, заберу Билли из школы, спросила можно ли мне сходить в свою квартиру, чтобы постирать белье. Он велел мне воспользоваться его стиральной машиной и сушилкой. Я решила не спорить, потому что у меня не было особых возражений, но мысленно сделала пометку к списку своих покупок добавить стиральный порошок, мне не хотелось пользоваться всеми его вещами.

Все еще пребывая в мире грез, я поделилась с ним тем, что вчера позвонила своему страховому агенту, и опять спросила не смогу ли я пойти в свою квартиру завтра, когда придет агент, желающий осмотреть причиненный ущерб, чтобы составить бумаги. На это Митч заявил, что он не хочет, чтобы я находилась там одна, можно пойти только с ним или с Латаньей или с кем-то другим, при этом он спросил во сколько придет агент и сообщил, что сам встретится с ним. Я стала спорить, потому что агент должен был прийти в одиннадцать, и Митчу бы пришлось уехать с работы. Митч сказал, что полицейское управление находится всего в десяти минутах езды, а магазин Пирсона гораздо дальше, и для него это совсем не сложно. Потом я сказала Митчу, что он слишком много для нас делает. А Митч своим нежным голосом произнес «детка», и я немедленно хрипло согласилась с ним, выпалив: «Хорошо».

Спор был окончен.

Я спросила, не хочет ли он пиццу на ужин. Он ответил, что было бы здорово, и сообщил, что я понравилась его сестре и матери. Счастливое шипение, прошедшее потоком внутри меня, заставило ответить, что они мне тоже понравились.

Разговор продолжался, и он сказал, что у нас забронирован столик в «Норт» на вечер четверга. Я сообщила, что мне нравится «Норт», потому что так оно и было, но я также сказала, чтобы не задохнуться от мысли о настоящем, официальном свидании с Десять Целых Пять Десятых — детективом Митчем Лоусоном. Потом он сказал, что Билле и Билли проведут ночь с четверга на пятницу у Пенни. Я не стала спорить, потому что знала, что в этот момент я была немного не в себе, думая, с чего бы Билле и Билли проведут ночь у Пенни, определенно этот момент заставил бы меня задыхаться.

Мы повесили трубку после того, как на удивление долго, легко, информативно болтали, тепло, обыденно и интимно.

Поэтому, когда Митч отключился, я наконец позволила себе глубоко вздохнуть полной грудью.

Затем я посадила Билле в машину, купила все необходимое для пиццы с цыпленком барбекю, вернулась домой и сразу же положила цыпленка в маринад. Я занималась стиркой и уборкой сверху донизу, таким образом выражая маленькую благодарность Митчу за то, что он был таким крутым, позволив нам остаться у него. А потом я поехала за Билли. Когда мы оказались дома, я помогла сделать ему уроки. Затем, поскольку было тепло и приближалось лето, мы все пошли на детскую площадку в нашем комплексе, Билли крутился рядом, а Билле сидела у меня на коленях, и мы качались на качелях.

Когда мы вернулись, я стала готовить пиццу, вручную сделав тесто, так как моя хлебопечка осталась у меня дома.

Потом Митч вернулся с работы.

— Митч! — Закричала Билле, вскакивая с дивана, бросаясь через весь холл к двери, он успел сделать только один шаг в квартиру, как она обхватила руками его за бедра, крепко обняв, запрокинула голову назад, глядя на него с его высоты.

— У нас будет куриная пицца от тети Мары!

Митч положил ладонь ей на затылок, улыбнулся, глядя на нее сверху вниз и пробормотал:

— Я знаю, красавица.

Затем он наклонился, поднял ее, с ней на руках закрыл дверь, спросив:

— Тебе лучше, милая?

Она с энтузиазмом кивнула.

— Хорошо, — пробормотал он, и я увидела, как его руки сжали Билле, отчего появилось еще одно сладкое шипение у меня в животе. Затем он перевел взгляд на Билли и крикнул:

— Привет, парень.

— Привет, Митч. Я сделал уже все уроки, — молниеносно добавил Билли, и судя по тому, насколько быстро он это заявил, явно не хвастаясь по-детски, не выжидая, чтобы его похвалили, и не пытаясь что-то выпросить, поскольку он оказался молодцом. В сообщении Билли было явно что-то другое, я до конца не могла понять, поэтому внимательно изучала выражение его лица и язык тела, пока Митч не перебросил через спинку дивана Билле, усадив ее рядом со мной, и пока тут же его губы не оказались на моей шее.

— Привет, милая, — прошептал он, целуя меня.

По груди разлилось тепло, я запрокинула голову назад, он оторвался от меня, глядя мне в глаза.

— Привет, — прошептала в ответ, тут же растворившись в его глазах.

— Наконец-то, — пробормотал он, его глаза смеялись, — я попробую твою пиццу.

Услышав это, я нахмурилась.

А Митч громко расхохотался. Затем я почувствовала, как он обхватил меня за хвост волос, легонько потянул за него, отчего голова запрокинулась еще ниже и прикоснулся своими смеющимися губами к моим.

Понятно, что я перестала хмуриться в тот же самый момент.

Затем он отпустил мой хвост и направился в спальню, по пути снимая пиджак.

Я смотрела ему вслед, не в силах вынырнуть из самого безопасного, уютного, теплого, лучшего кокона, который появился вокруг меня с его появлением, главным образом потому, что мне просто не хотелось.

Мы ели пиццу за обеденным столом, так распорядился Митч. И пока мы ели мою пиццу за его обеденным столом, я все глубже погружалась в мир своих грез, потому что за всю свою жизнь у меня никогда не было ничего похожего. Ничего похожего, чтобы вся семья собралась вокруг огромного стола. И ела бы отличную пиццу (это не совсем мои слова). И слушала бы болтовню детей и глубокий, красивый голос красивого мужчины, вступающего в разговор и, наблюдая за всеми, кто мне был не безразличен, видя, как они улыбались, рассказывая что-то смешное или грустное, делясь своими мыслями и делами, как бы разделяя свою жизнь с ним.

И я отлично понимала, что раньше такого у Билли и Билле никогда не было, и я видела, что им это нравится так же, как и мне.

А может, даже больше, чем мне.

И я следила за оживленной Билле, если в это можно было поверить, ее восторженность поднялась на три ступеньки выше, в то время как ее собственное тефлоновое покрытие, такое уютное, как теплый кокон, плотно охранял ее. Я видела, как Билли внимательно наблюдает за Митчем, подражая ему во всем, например, как он ел, потом поставил в раковину свою тарелку, потом как уселся в свое кресло, наконец-то имея перед глазами хорошего, порядочного мужчину в качестве образца для подражания…

Ему все это нравилось определенно больше, чем мне.

И мой безопасный, уютный, теплый и намного лучший кокон почувствовал себя немного хихикающим, когда Билли заявил, что просто горит желанием вымыть посуду. Затем Билли с таким же отчаяньем, с такой скоростью стал ее мыть, что ни Митч, ни я не смогли его отговорить от этого. Он даже не дал нам самим убрать со стола.

Я наблюдала за ним с большой тревогой, а потом почувствовала еще одну тревогу, озабоченность, наблюдая за Билли, который настолько усердно убирал все на кухне, в глазах Митча появилась такая же тревога.

Должно быть, он почувствовал на себе мой пристальный взгляд, потому что перевел на меня глаза, я склонила голову набок, он прошептал:

— Позднее, дорогая, — я только кивнула.

Когда я уложила детей спать, а Митч растянулся на диване, смотря матч по бейсболу. Я обогнула диван, его глаза тут же остановились на мне, я же вперилась в него взглядом.

— Иди сюда, детка.

Я скользнула глазами по всему его растянувшемуся телу, он выглядел настолько обалденно, лежа на диване, его глаза смотрели на меня с такой нежностью, как и его голос, отчего мои мозги глубоко зависли в мире грез, хотя мое тело автоматически передвинулось к нему. Как только я придвинулась к нему на расстояние вытянутой руки, он сделал резкий выпад, его пальцы сжались на моем бедре, я оказалась прижатой к спинке дивана, он прижался ко мне своим боком, а моя щека при этом прижималась к его груди.

— Досмотри со мной игру, а потом я отпущу тебя спать, — пробормотал он.

— Ладно, — пробормотала я в ответ.

Его рука тут же обвилась вокруг моей поясницы, пальцы беспорядочно стали выплясывать по джинсам на моем бедре. Я вздохнула и обняла его за живот.

Понятно теперь? Я совершенно обезумела с ним.

Я слышала его грохочущий голос, когда он пробормотал:

— Назвать твою пиццу очень хорошей нельзя.

Я моргнула, но была так глубоко погружена в мир своих грез, уютно устроившись на диване рядом с Митчем, что мне было все равно, что он скажет, поэтому прошептала в ответ:

— Не хороша?!

Его пальцы впились мне в бедро, когда он ответил:

— Она чертовски великолепна.

Я даже не предполагала, что смогу еще больше расслабиться в его объятиях, но услышав его слова, я расслабилась, растеклась еще больше, еще сильнее сжав его живот.

Его рука, обнимающая меня за спину, ответила взаимностью на мое сжатие.

Затем он пробормотал:

— Спасибо, что убралась в квартире.

Он заметил.

Боже, он был таким милым.

— Всегда пожалуйста. Спасибо, что позволил нам остаться у тебя, — пробормотала я в ответ на очередное пожатие его живота.

— Всегда пожалуйста, — прошептал он.

Еще одно шипение пронеслось у меня по животу, затем его пальцы вернулись на место, и я безучастно уставилась в телевизор, наблюдая за игрой. Митч тоже уставился в телевизор, и я поняла, что в нем тоже кипели эмоции, но из-за всего происходящего, и еще одного дня у меня не было сил поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Единственное, на что у меня хватило сил, это чувствовать его теплый живот, расслабленные движения его пальцев на своем бедре, его поднимающуюся и опускающуюся грудь при дыхании.

Мои веки отяжелели, телевизор внезапно погас, так же внезапно меня поставили на ноги, он обхватил меня рукой, другая — сжала подбородок, запрокинув мою голову назад. Затем его рот оказался на моих губах, я открыла губы, его язык скользнул внутрь в сладком, восхитительном прикосновении с моим языком, а потом его губы испарились.

— Тебе пора спать, милая, — пробормотал он.

— Хорошо, — пробормотала я в ответ.

Его рука сжалась вокруг меня, губы улыбнулись, он развернул мое тело, легонько толкнув, и мои ноги донесли меня прямиком в его спальню.

Меня мало заботило, наденет ли он пижаму, мало заботило имеется ли у него одеяло или подушка. В рекордное время я уже лежала в своей ночной рубашке в его постели и крепко спала. Поэтому не видела, как он вошел, забрал свою пижаму, переоделся в ванной комнате и взял подушку, которой я не пользовалась, убрал волосы с моей шеи, затем провел пальцем по моему подбородку, потом вышел из спальни, закрыв дверь и лег на диван.

* * *

На следующее утро я открыла глаза и услышала, как Митч, Билли и Билле разговаривали на кухне.

Я опять закрыла глаза.

Потом улыбнулась в подушку.

Затем скатилась с кровати, подготовилась в ванной комнате, натянула фланелевую рубашку Митча и направилась на кухню за кофе, овсянкой Митча и в помощь Митчу, собирающих детей в школу.

* * *

Вернувшись после работы в квартиру Митча, я увидела на кухонном столе записку от него:

«Дорогая,

Дети сейчас со мной в парке у дома. Мы перекусили. Мы пойдем ужинать, когда ты вернешься домой, найди нас.

М.»

Он написал: «когда ты вернешься».

Домой.

О боже! Мне это нравилось.

Я вошла в спальню Митча, переоделась в джинсы и футболку, мысленно поставив галочку, спросить Митча, когда я смогу вернуться в свою квартиру, чтобы все там убрать (и переехать назад к себе), но также сделала пометку, спросить у него, когда я смогу забрать еще кое-какие свои вещи из своей квартиры. Потом надела шлепанцы и отправилась их искать.

Спускаясь по задней лестнице в дворик на заднем дворе нашего комплекса, я заметила Латанию и Брента, сидящих за столом для пикника с женщиной, которую я не знала. Все они наблюдали за Митчем, Дереком и Билли, играющими в мяч с еще одним чрезвычайно сексуальным парнем и точной его копией — такими же сексуальными, но только маленькими копиями мальчиками (с которыми я тоже не была знакома), пока наблюдала за ними, как Билли бегал за мячом, преследуя одного из них, хотя я не понимала самих правил игры, но предполагала, что они все прекрасно их понимают.

Меня тут же приветствовала Билле также, как она приветствовала Митча, врезавшись всем телом с обниманием бедер, затем она перевела свой взгляд на воображаемую погоню парней (или чего-то еще). Митч держался отстраненно (физически, поскольку он не бросал мяч в игру), но не эмоционально отстраненно, потому что его глаза потеплели, выражение лица смягчилось, и красивые губы улыбнулись, когда он увидел меня. Меня также приветствовала женщина, с которой я не была знакома, пожав мне руку, она оказалась Тесс О'Хара (из пекарни Тессы!). Она была женщиной Брока Лукаса (чрезвычайно горячего парня), партнера Митча (О Боже! его напарника! партнеры-копы были как одна семья!) Лукас кивнул мне, а два мальчика оказались Джоэл и Рекс, сыновьями Брока (О боже!) и мы собирались на ужин вместе с ними (о Боже, Боже, Боже) после игры.

Я присела к Тесс, Латании и Бренту за столом для пикника после того, как справилась с непосильной задачей во время знакомства, не задохнувшись и не упав в обморок, и в данный момент смотрела, как Митч, Дерек, Брок, Джоэл, Рекс и Билли играют в бейсбол.

И я начала волноваться, наблюдая за их игрой.

Не из-за своей сумасшедшей жизни в мире грез. Не потому, что узнала сегодня, что медицинская страховка моих опекунов будет обходиться мне в кругленькую сумму каждые две недели. Не потому, что мой сегодняшний день закончился тем, что Митч играл в бейсбол с Билли, а потом мы отправимся (на еще один) семейный ужин, с его партнером и семьей его партнера. Не потому, что я давно уже не получала известий от мамы и тети Луламей, а потому, что моя мать и тетя затихли на время, явно устраивая заговор, а это не предвещало ничего хорошего.

Нет, еще я злилась, потому что Билли не очень хорошо управлялся с бейсбольной рукавицей, бросая мяч. Скорее его отец этому не научил. Но и это было еще не всем. Дело в том, что Билли явно хотел быть таким же лучшим, крутым, не потому что он хотел казаться хорошим, а судя по его поведению, я поняла, что он не хотел раздражать или разочаровывать Митча.

И он, казалось, совсем не замечал того факта, что ни Митч, ни Брок, ни Дерек, если уж на то пошло, совсем не разочаровывались и не раздражались от его игры. Все мужчины играли терпеливо, постоянно подбадривая его, при этом не давлея своим опытом, естественно спокойно, но Билли этого не замечал. Чем больше они бросали мяч, тем больше Билли нервничал и волновался, промахиваясь или бросая не туда, что случалось почти каждый раз.

— Это плохо, — пробормотала я, наблюдая, как Билли упустил еще один мяч, который Митч бросил ему буквально прямо в рукавицу, если бы Билли был более спокоен, не слишком старался угодить и не сдвинул свою рукавицу в последнюю минуту, то поймал бы.

— Он успокоится, детка, — пробормотала в ответ Латанья. — Помни, что для него это все в новинку, как и для тебя с Митчем.

— Он сильно нервничает, — прошептала я.

— Точно, — прошептал в ответ Брент, и я посмотрела на него, его глаза тоже были полностью сосредоточены на Билли. — Он слишком взвинчен.

— Потому, что он думает, что Митч, Брок и Дерек крутые, но он так думает из-за того, что Митч, Брок и Дерек, на самом деле, крутые, он тоже хочет стать крутым, — объяснила Тесс, затем мягко подтолкнула меня плечом и прошептала: — Он успокоится, Мара. Все будет хорошо.

— Дело не в этом, — ответила я ей.

— Придет в себя, — добавила Латанья.

Я отрицательно покачала головой, думая о последних двух днях, сказав:

— Он стал напоминать ребенка робота. Для него это не просто игра в бейсбол. Мне кажется, последнее время он постоянно на взводе.

— Это странно, — заметил Брент. — Мне казалось, что он в лучшем случае расслабится, находясь подальше от своего отца, в более безопасном месте.

Я молча согласилась с ним, наблюдая, как Билли бросил мяч Дереку, тот пролетел очень высоко, Дерек подпрыгнул, но так и не смог поймать, так как мяч буквально пролетел над его перчаткой в дюйме. Билли видел, как Дерек приземлился, сморщившись с такой силой, что на него было жалко смотреть.

Это было напряжено и тяжело.

Вот тогда-то я и решила прервать игру.

И собралась уже было подойти к Билли, как услышала, что Митч сказал:

— Дайте минутку, парни!

Он посмотрел на Дерека, опустив руку в перчатке вниз, Дерек бросил мяч Митчу, тот поймал его перчаткой, словно та была его второй кожей и подошел к Билли. Добравшись до Билли, он наклонился к нему.

Билли отошел на шаг назад. Митч положил ему руку на плечо, осторожно наклонившись к нему, потом что-то сказал, Билли слушал, опустив голову, уставившись в траву и сосредоточившись. Потом Билли закусил губу. Затем Билли резко поднял голову и встретился взглядом с Митчем.

Я затаила дыхание.

Митч улыбнулся Билли. Билли улыбнулся в ответ. Рука Митча, все еще лежавшая на его плече, слегка хлопнула его по плечу, затем он выпрямился и пошел прочь.

Билли облизнул губы и отошел на два шага назад. Митч повернулся к нему и бросил мяч, Билли, стоя неподвижно, следил за мячом, падающим прямиком в его перчатку, затем сжал перчатку.

Как только его перчатка сомкнулась вокруг мяча, я вскочила на ноги, вскинула руки вверх и закричала во все горло:

— Ура! Хоп-хоп-хоп! Давай, Билли!

Глаза Билли метнулись ко мне, в них читался шок, потому что Брент, Тесс и Латанья тоже повскакали на ноги рядом со мной и тоже стали орать. Затем его лицо расплылось в неуверенной улыбке, а потом он перевел взгляд на Митча.

— Я тут, Уинчелл, — крикнул Митч, хлопая по внутренней стороне перчатки. — Сосредоточься, приятель, не спускай глаз с моей перчатки, ни о чем не думай, все отпусти.

Билли кивнул, крутанулся и сделал удар. Мяч летел высоко и прямо на Митча, не так далеко, как раньше. Митч легко поймал его, лицо Билли расплылось в широкой улыбке, когда Митч улыбнулся ему в ответ.

— Потрясающе! — Завопил Дерек.

— Давай, Билли! Вперед, Билли! Вперед, Билли! — начали скандировать Брент, Латанья, Тесс и я, к нам подлетела Билле, скандируя вместе с нами, обняв меня за бедра. По лицу Билли пополз румянец, он снова прикусил губу, но все же продолжал улыбаться.

Митч бросил мяч Дереку, Дерек перебросил его Броку, Брок быстро бросил его Билли, не давая Билли возможности расслабиться, и Билли снова его поймал. Мы снова зааплодировали. Билли покраснел еще сильнее, он тут же снова бросил мяч Митчу, который чуть не угодил тому прямо в перчатку. Митчу оставалось всего несколько дюймов, чтобы дотянуться.

Еще один подбадривающий вопль издал наш хор, на этот раз громче и безумнее.

Дерек засмеялся. Брок с улыбкой взглянул на свою женщину (которая, если серьезно, была очень сексуальной!). Митч улыбнулся, глядя в газон, покачав головой, прежде чем снова поднять голову и кинуть в Дерека, Дерек поймал и мгновенно запустил мяч в Билли, которому следовало до него дотянуться, но он снова поймал. Отчего с нашей стороны послышалось еще одно громкое и безумное «Ура!».

Так все и продвигалось: Митч, Брок, Дерек и даже (я бы добавила, вполне дружелюбно настроенные) Джоэл и Рекс не давали Билли шанса напортачить, слишком сильно сосредотачиваться на броске или слишком нервничать. Они даже подменили его, когда Митч поймал пас Билли, затем передал ему мяч обратно, и Билли вступил в игру.

Наша группа поддержки устроилась за столом для пикника, мальчики продолжали играть в свою игру. Билли пропустил несколько пассов, но их было немного, и они были далекими, его броски были не совсем точными, но были намного лучше, и, в конце концов, он обрел достаточно уверенности, что послышалось несколько «уумф-уумф».

Билле взобралась на стол для пикника, присев позади меня на колени, высвободила мои волосы из хвоста и начала с ними что-то мудрить, Брент, Латанья, Тесс в этот момент разговаривали со мной обо всем на свете. Я наблюдала, как Билли расслабился и начал получать удовольствие от игры, парни стали перебрасываться шуточками, играя в бейсбол.

В конце концов я остановила свой взгляд на Митче, затем стала разглядывать его совершенное тело, так спортивно двигающееся, пока он болтал с нашим общим другом и своим другом копом, сыновьями своего напарника и моим любимым племянником.

И я все глубже погружалась в свой безумный мир грез, который совсем не был моим миром, но я не могла от него отказаться.

И я не могла от него отказаться, потому что светило солнце. В Колорадо наступил май. Было тепло. Я находилась с кучей людей, которые мне нравились, с недавно познакомившимися, которые оказались классными, и хотя все было очень, очень неправильно в мире Мары, в этом реальном мире, в этот сверкающий, идеальный момент, все было очень и очень правильно.

* * *

Поэтому после игры мы отправились ужинать с Тесс, Броком и его сыновьями.

У нас был отличный ужин, который превратился в настоящее светопредставление (в основном из-за Билле, которая явно не могла решить, в кого она больше была влюблена в Джоэла или Рекса, поэтому она слишком много уделяла им внимания… а также Митчу, который определенно был теперь ее третьим самым любимым человеком в мире после Билли и меня, и она хотела, чтобы он об этом знал), и все время, пока мы расслаблялись, я не чувствовала себя так, будто находилась в каком-то безумном мире грез, который не был моим.

Я совсем этого не чувствовала.

Даже когда закончился ужин и Митч придвинул свой стул поближе ко мне и обнял меня за спину, лениво поигрывая прядью моих волос, разговаривая при этом с Броком.

Даже тогда не чувствовала.

Я ощущала себя вполне реально, будто это мой мир, и мне все нравилось.

Это было чертовски здорово.

Так что я не хотела из него выбираться.

* * *

Следующее утро началось так же, как и предыдущее, за исключением того, что Митч провел меня в мою квартиру, чтобы я смогла взять кое-какие вещи для нашего свидания.

Но на этот раз конец в моей квартире был другим, не такой, как в тот раз

И только когда я оделась, накрасилась и была готова к нашему свиданию, смотря на себя в зеркало в ванной Митча, я поняла свою ошибку.

Шелковый, такой уютный, безопасный и теплый кокон вокруг меня, сделанный из тепла и заботы Митча, полностью разрушился.

И когда он пал, резкий, яркий свет мира Мары ослепил меня, напоминая, кто я, а кто он и чем все может у нас закончиться.

Я моргнула, глядя на себя в зеркало, услышав, как Митч вошел во входную дверь.

И поняла, что ради детей, ради себя, ради Митча и, главное, ради наших сердец, я должна вытащить всех нас с ослепляющего света мира Мары, пока не стало для всех нас слишком поздно.

Пока не стало слишком поздно

— Мара, милая, ты готова? — Крикнул Митч из гостиной-кухни-столовой.

На нетвердых ногах в серебристых босоножках с ремешками на шпильках, я вышла из его ванной комнаты, полная решимости объяснить Митчу все о мире Мары и его месте в нем.

Другими словами, для нег не существовало места в мире Мары.

Моя преданность этой задаче мгновенно пошатнулась от прямого удара, когда я, войдя в гостиную, увидела Митча, стоящего в конце барной стойки, одетого в сшитую на заказ рубашку цвета эспрессо, которая безумно сексуально смотрелась на нем, таком же пиджаке цвета эспрессо, который также смотрелся на нем сексуально, сказочно темно-коричневом поясе на выцветших джинсах, которые определенно смотрелись на нем еще более сексуальнее. Он запрокинул голову, делая глоток из бутылки пива, пока я сетовала на то, что красилась в его ванной комнате, а он переодевался в своей спальне. Поэтому я упустила возможность увидеть его великолепие (поэтому встретилась с его вернувшимся великолепием) до того, как он отвез детей к своей сестре.

Вместо этого я была поражена тем, насколько он был красив с головы до ног.

Его глаза скользнули по бутылке пива, затем он опустил голову, отчего я получила второй прямой удар сразу после первого, он опустил руку с бутылкой, и его темно-карие глаза, вперились в меня, за наносекунду превратившись из теплых в обжигающие.

— Господи, — пробормотал он.

Я остановилась в четырех футах от него, взяла себя в руки и объявила:

— Митч, нам надо поговорить.

Как будто я вообще ничего не говорила. Он отставил бутылку в сторону, его горящий взгляд прошелся по мне сверху донизу и обратно, время от времени замедляясь, беспорядочно, медленно ощупывая, отчего я почувствовала себя немного странно, как никогда себя не чувствовала раньше. Прекрасной и своего рода немного забавной. Смешной, чего я не чувствовала, находясь в его объятиях, видно, это был другой своеобразный вид смешного.

— Господи, — снова пробормотал он.

— Митч, ты меня слышишь? — Спросила я, подавляя свое прекрасное чувство смешного.

Наконец его взгляд переместился на мое лицо.

— Иди сюда, детка, — приказал он нежным голосом, но в его голосе слышался рокот, который я ощущала физически. Теплый, сладкий, бесконечно сексуальный.

Еще одно прямое попадание.

— Митч, я спросила, ты меня слышишь.

— Иди сюда, — повторил он.

— Нам нужно поговорить, — тихо повторила я.

— Тебе надо поговорить, мы поговорим за ужином, — ответил он. — Сейчас мне нужно, чтобы ты подошла ко мне.

— Митч… — начала я, и он зашевелился.

Сделав выпад рукой, его пальцы обхватили меня за запястье. Он дернулся назад, я же влетела в него, столкнувшись с его телом и руками, обхватившими меня.

— Черт, — пробормотал он, и я запрокинула голову, взглянув на него, у меня перехватило дыхание от того, что я внезапно оказалась в его объятиях, которые определенно были не тем, где я хотела бы быть, собираясь ему сообщить, что считала важным. — Я знал, что твои волосы прекрасны, когда распущенны, но, Господи, не настолько.

Вау. Это было очень мило.

Нет-нет. Мне необходимо было сосредоточиться. Сфоку... сироваться!

— Митч, мне нужно, чтобы ты выслушал меня, — заяивла я ему.

Его рука скользнула по моим волосам, глаза стали блуждать по моей голове, он пробормотал:

— Я весь во внимании, дорогая.

— Митч! — Резко оборвала я, уперев руки ему в грудь, вцепившись в лацканы пиджака, отчего его глаза впились в меня.

— Не надо, — вдруг произнес он, и я ошалело моргнула.

— Что?! — Переспросила я.

— Мара, я вижу, ты сама себя накрутила, собираясь высказать мне то, что, скорее всего, разозлит меня и разрушит все мои планы на сегодняшний вечер, так что я прошу тебя, не надо.

Я снова моргнула. Затем сообщила:

— Нам нужно поговорить.

— Ты собираешься со мной поговорить о том, как хорошо нам было вместе, лежа смотреть бейсбол? — спросил он.

Я уставилась на него и почувствовала, как мои брови сошлись на переносице.

— Я не смотрела бейсбол.

— Ладно, ты собираешься со мной поговорить о том, как хорошо нам было лежа вместе, смотреть бейсбол, когда ты отключилась?

Я раздраженно втянула воздух, потому что он разрушил мой план, когда он так говорил, напоминая мне, как хорошо нам было вместе, на самом деле так и было, поэтому я огрызнулась:

— Нет.

— Хорошо, тогда, возможно, нам стоит поговорить о том, насколько прекрасен был каждый наш поцелуй с первого до последнего?

Я напряглась и выпалила:

— Однозначно нет.

— Ты уверена, что не хочешь поговорить, насколько хороша ты на вкус? — спросил он.

О боже! То, что говорил Митч было похоже на теплое, сладкое, бесконечно сексуальное ощущение, которая я чувствовала просто физически.

Вот черт.

— Нет, — повторила я.

— Может, как чертовски здорово ты себя ощущала, когда прижималась ко мне и крепко хваталась.

Он полностью разрушил мой план!

— Нет! — Мой голос становился все громче.

— И ты не хочешь поговорить со мной, насколько тебе это нравилось так же, как и мне.

— Митч…

— Лучший поцелуй в моей жизни, — продолжал он. — Все до единого.

Боже, Боже мой!

Это было очень мило.

Я закрыла глаза, открыла и прошептала:

— Прекрати.

Но он не останавливался.

— И самые лучшие поцелуи в твоей жизни тоже. Ты же сама сказала, детка. О том первом, ты мне прямо сказала, я точно понимаю, что остальные были такими тоже. — Он ближе наклонил голову к моей, его голос стал ниже, когда он тихо произнес: — Особенно, когда ты лежала на спине на моем диване.

Он много чего делал своими губами, когда я лежала на спине на его диване, и в этом он был прав, это было лучшее, что у меня когда-либо было. Все это.

— Пожалуйста, мне нужно кое-что тебе сказать, — тихо попросила я.

Его руки сжались, пальцы запутались в моих волосах, голова опустилась еще ниже, лицо приблизилось к моему, он сказал:

— Если только ты не собираешься мне сказать, что так же сильно, как и я, хочешь узнать, к чему все это может привести. Больше ничего из твоих уст в данную минуту, я не хочу слышать.

— Это очень важно, — тихо сказала я ему.

— Это будет полная херня.

Я пристально посмотрела на него и ответила:

— Нет, не правда.

— Меня не было полчаса, детей тоже. Все это время ты была одна и думала о сегодняшнем вечере. Это означает, что у тебя было время, когда тебя ничто не отвлекало от своих мыслей, что ты начала паниковать по поводу сегодняшнего вечера. А это значит, что у тебя было время опять засунуть свою голову в задницу, я говорю тебе, Мара, я ждал этого вечера четыре года, так что я не позволю тебе испортить его своим дерьмом.

Еще одно прямое попадание, прямо в цель. В яблочко. Весь мой боевой настрой рассыпался в прах.

— Ты ждал этого вечера четыре года?! — Спросила я голосом, который не узнавала даже сама, и я знала почему. Глупо, по-идиотски, безмозгло, но в голосе прозвучала надежда.

— Детка, я же говорил тебе об этом вчера вечером, — напомнил он мне.

— Но… — начала я, но он оборвал меня.

— … когда я переехал в этот дом, ты жила с мужчиной, — заявил он, я и так это знала, а также знала, что он тоже это знал, Митч продолжил: — Твой мужчина был мудаком, и я это понял, потому что большую часть времени наблюдал, как ты тянулась к нему, а не он к тебе. Когда мужчина имеет такую женщину, как ты, он не заставляет ее тянуться к нему, а сам идет к ней. Я окончательно понял, что он мудак, когда он ушел, потому что только мудак может отпустить такую женщину, как ты.

ОМойБог! Еще одно прямое попадание.

Ему пришлось замолчать, потому что мне пришлось заставить его замолчать.

— Митч…

— О нет, Мара, ты хочешь поговорить, мы говорим. Мы уберем это дерьмо с нашей дороги и сделаем это быстро, чтобы не потерять нашей брони в ресторане.

Я посмотрела на него снизу вверх, потом снова впилась в него взглядом.

— Да, я хочу поговорить, но говоришь все время только ты.

— Это потому что, судя по выражению твоего лица, мне насрать, что ты скажешь.

Мой взгляд потеплел, и я спросила:

— Ты только что сказал мне это?

— Да, — ответил он без колебаний.

— То, что я хочу тебе сказать, так же важно, как и то, что говоришь ты, — сообщила я ему.

— Неаааааа, то, что ты собираешься мне сказать, это полное извращение и полная херня, я не собираюсь стоять здесь и выслушивать, как ты хочешь испоганить и извратишь действительно чертовски хорошую неделю, несмотря на то, что Билле психовала от страха и ее рвало. Я не собираюсь стоять тут и выслушивать все это дерьмо, потому что у нас была действительно хорошая неделя, и мне удалось все же, каким-то образом вытащить твою голову из задницы, и мы вместе смогли хорошо прожить эту неделю, хотя бы потому что в данный момент ты выглядишь просто чертовски невероятно. Я проголодался и хочу есть. И я хочу поужинать, сидя за столом перед тобой, выглядя так же обалденно, как и сейчас. А потом я хочу отвезти тебя домой и попробовать стащить с тебя эту чертовски сексуальную блузку, и также выяснить смогу ли я заставить тебя дать по тормозам, когда ты позволишь трахнуть себя в этих самых сексуальных бл*дских туфлях.

Я впилась в него взглядом, хотя его слова обжигали меня, как лесной пожар.

И заявила:

— Это реальное безумие.

— Не сейчас, в другой раз я бы поинтересовался, почему ты так думаешь, но сейчас мне, если честно, насрать, — парировал он.

— Я так думаю, потому что это и есть реальное, полное безумие! — Огрызнулась я.

— Господи, Мара, — прошипел он сквозь зубы.

Я сразу же приступила к делу.

— Такие люди, как ты, не тратят свое время на меня, не встречаются и не занимаются со мной сексом.

Когда эти слова слетели с моих губ, его лицо тут же приобрело жесткое выражение.

Но он втянул воздух носом, его голова откинулась назад, поэтому перед своими глазами я увидела только его горло и нижнюю часть задранного подбородка, он пробормотал в потолок:

— Господи, бл*дь, ты решила начать все сначала.

И прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он опустил голову, следовательно, его подбородок тоже опустился вниз, его блестящие темные глаза встретились с моими, а руки крепко сжались вокруг меня, он ответил:

— Детка, в другой раз я был бы готов выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но главное заключается в том, что я захотел бы выслушать любую твою извращенную, гребаную причину, из-за чего ты извергаешь это дерьмо, но в данный момент не собираюсь этого делать. И я не собираюсь этого делать потому, что уже слышал, как ты извергаешь извращенное, свое гребанное дерьмо. Я и тогда был с тобой не согласен, как и теперь. Сейчас я тоже с тобой не соглашусь. Но в данный момент я имею в виду нашу предыдущую неделю, которая доказала тебе, что я прав, а ты, бл*дь, ошибаешься.

— Митч! — Прокричала я. — У нас ничего не получится.

— У нас получается уже целую неделю, — заметил он.

— Потому что я жила в мире своих грез, — ответила я, и его брови сошлись вместе.

— Мать твою, о чем ты? — прошептал он.

— Это не настоящий мир, Митч, — сообщила я ему.

— Он настоящий, Мара, — сообщил он мне.

— У нас не получится! — Воскликнула я, приходя в полное отчаяние.

Его глаза скользнули по моему лицу, несколько минут он внимательно изучал выражение на моем лице, потом мягко заметил:

— Понятно, ты заперлась в своем мире и даже меня не впускаешь туда.

— Нет, — солгала я совершенно искренне. — Я почти уверена, что ничего не получиться.

— Как ты можешь так говорить, если не даешь нам шанса, чтобы все продлилось дольше, чем какая-то гребаная неделя?

— Я уже говорила тебе почему. Такие мужчины, как ты, не проводят время с такими женщинами, как я! — Выстрелила я в ответ.

— Господи, Мара, и я уже один раз все тебе объяснил. Мне насрать, что твой двоюродный брат оказался полным придурком, а твоя мать с тетей — полным кошмаром, о котором узнал каждый, и что у тебя была судимость в несовершеннолетнем возрасте. — Закончил Митч, отчего все мое тело окаменело.

ОМойБог.

О Господи.

— Что? — Прошептала я.

Смутно заметив, как сердитое, расстроенное выражение на лице Митча перешло в напряженное, а его руки крепче обняли.

— Мара… — начал он.

— Ты знаешь о моей несовершеннолетней судимости? — Спросила я шепотом.

Руки Митча сжались еще крепче, а лицо еще более стало напряженным.

— У меня есть друг, который в качестве одолжения заглянул в твое досье, и я знаю, что ты и твой кузен Билл были замешены в чем-то противозаконном.

У меня сжался желудок, я попыталась вырваться из его хватки, но его хватка стала только сильнее.

Митч продолжил.

— Мара, самое главное то, что происходит здесь… а не то, что было в прошлом. Ты чиста уже четырнадцать лет.

— Ты попросил кого-то отыскать мое досье?! — Все еще спрашивала я шепотом.

— Ага, попросил. Ты была такой замкнутой, постоянно находилась в своем собственном мире в течение двух лет, несмотря на то, что твой бывший ушел; ты не оставила мне ни единого шанса, ничего, была заперта наглухо. Я хотел узнать, где ты работаешь, поэтому стал копать. Большой кредит. Никаких долгов. Приличные сбережения. Кое-какие инвестиции, без риска. Никаких штрафов за парковку. Никаких нарушений правил дорожного движения. Ты сменила всего две работы и три квартиры за тринадцать лет. Но когда ты была ребенком, тебя четыре раза привлекали за пьянство в несовершеннолетнем возрасте, пока тебе не исполнилось шестнадцать, один раз за хранение марихуаны, другой — за пьянство и хулиганство. Детское дерьмо, которое совершают все подростки, за исключением, что ты была с мудаком, который был старше тебя, но, видно, был недостаточно умен, чтобы защитить тебя, чтобы ты не попадалась.

Он произнес столько всего, но ничто не произвело на меня впечатления.

— Ты приказал кому-то отыскать мое досье? — Опять повторила я.

Его руки слегка встряхнули меня.

— Да, Мара. Я проделал это какое-то время назад, детка, и когда я говорю «какое-то время», имею в виду до того, как починил твой кран, — он наклонился еще ближе, — поэтому сейчас мне насрать, все то, что ты собираешься мне сказать.

На этот раз до меня дошел смысл его слов.

— Я была тогда подростком, — прошептала я.

— Мне это известно.

— Дома было не слишком хорошо, — продолжила я шепотом, выражение лица Митча снова изменилось. Гнев и разочарование исчезли, теперь он был напряжен. Гипер-напряжен.

— Насколько нехорошо? — тихо спросил он.

Но я его не слышала.

— Я была молода, Билл тоже был молод. В подростковом возрасте мы были с ним очень близки.

— Мара…

Я отвернулась и закрыла глаза, прошептав:

— Ты наводил обо мне справки.

И в этот момент почувствовала, как сильно бьется сердце.

Он знал про Билла. Он увидел тогда Билла в его обычном состоянии, и это было не очень хорошо. Он познакомился с моей мамой и тетей Луламей, зная о них, и это тоже было нехорошо.

Все было очень плохо.

Если не сказать, что все было еще хуже.

Я тогда и так была Два и Пять Десятых, но он узнал о моем послужном списке в несовершеннолетнем возрасте, когда я была глупой идиоткой, совершала глупые вещи, делала еще больше глупых вещей, потому что была достаточно глупа, совершая их с Биллом, отчего сама себя опускала до Двойки. А если он когда-нибудь узнает о том, что творилось у меня дома, я стану в его глазах Единицей. А может Нулем и Семьдесят Пять Сотых. Никто не захочет становиться Нулем и Семьдесят Пять. Никто. За исключением, тех, кто уже Нуль и Семьдесят Пять Сотых или даже ниже, я и так всю жизнь провела с ними, поэтому становится ими снова не собиралась.

Я слишком много работала, чтобы выбраться из всего этого дерьма. Я очень старалась, что все это осталось позади. Я столько трудилась, чтобы скопить какие-то сбережения. Иметь приличную квартиру. Красивую мебель. Красивую одежду. Хороших друзей.

Я много работала ради этого.

— Мара… — позвал он.

— Отпусти меня, — прошептала я и едва заметно толкнула его в грудь.

Его руки напряглись, он пробормотал:

— Черт побери, Господи, Мара, милая, посмотри на меня.

И тут меня вдруг поразило, как тогда разозлился Митч, когда пришел к Биллу. Как он разозлился на Билла! Что с трудом сдерживался.

И в этот момент меня поразила мысль, если Митч смог выяснить о моем прошлом, то и Служба защиты детей тоже сможет.

Я резко повернула к нему голову и открыла глаза.

— Я не такая, как он. Совсем не такая. Я не такая, как Билл. Я закончила со всем этим тогда. Все это дерьмо оставила там дома, когда уехала.

— Господи, Мара, — тихо произнес Митч, пристально глядя мне в глаза.

— Билл не закончил с этим дерьмом. Я завязала. Клянусь Богом, я завязала с ним, — с горячностью выпалила я.

— Я знаю, детка.

— Я никогда не позволю ничему такому произойти с Билле и Билли. — Я сжала лацканы его пиджака и привстала на цыпочки, заглянув ему в глаза. — Обещаю, Митч. Никогда.

Он впился в меня глазами и прошептал:

— Черт возьми, милая, где бы ты сейчас ни была в своих мыслях, выматывайся оттуда и возвращайся ко мне.

Я отрицательно покачала головой и продолжила.

— Ты можешь им сказать, тем из службы детей, скажи им, что я пообещала тебе, что позабочусь, чтобы с детьми никогда такого не случилось. Я скорее умру, чем позволю им прикоснуться к этому дерьму, Митч. Клянусь Богом. Я знала, что Билл пил, знала, что он употреблял, но я никогда не думала, что все так плохо. Я не думала, что он делает все это у них на глазах. Я не знала, что они все видели. Не знала, пока не увидела все вместе с тобой. Я понимала, что у них все не очень хорошо дома, но не предполагала, что все настолько плохо. Я бы не оставила их тогда с Биллом, если бы знала. Клянусь Богом. Клянусь Господом богом. — Я еще сильнее вцепилась в лацканы его пиджака. — Они никогда не вернутся к нему. Я обещаю тебе, как бы тяжело мне не было, чего бы мне это ни стоило, они никогда не вернутся к нему. — Слегка потянула его за лацканы и прошептала: — Клянусь Богом, они никогда не вернутся.

Его рука освободилась из моих волос, обхватив за голову, лицо оказалось в дюйме от меня.

— Мара, детка, вернись ко мне.

Но я не слышала его.

А решила вернуться к своей прежней, гораздо более важной теме.

— У нас ничего не получится, — прошептала я.

— Мара, прекрати и вернись ко мне.

— Такие, как ты созданы не для таких, как я, — мягко заявила я ему.

— Господи, детка, — тихо произнес он в ответ, большим пальцем скользнув по моей щеке, блуждая глазами по моему лицу.

— Мне стоит уйти.

— Ты никуда не пойдешь.

— Мне нужно уйти, — решительно заявила я.

— Милая, я не отпущу тебя. Ты была права, нам нужно поговорить.

— Мне лучше уйти сейчас, — предупредила я, — пока не поздно.

Он открыл рот, готовый ответить, но…

Из коридора раздался приглушенный стук. Не в дверь Митча, а более отдаленный.

Видно, в мою квартиру, потом я услышала крик матери:

— Марабель Джолин Ганновер! Мы выясним все сейчас, черт побери, с тобой! Открой эту чертову, бл*дь, дверь!

Только не это!

Я замерла в объятиях Митча, дернув головой в сторону его двери, почувствовав, как его руки напряглись.

Затем посмотрела на него, он сжал губы, будто пытался побороть улыбку, я прищурилась, глядя на его губы, не находя в этой ситуации ничего смешного. Затем очередная мысль пришла мне в голову, и я посмотрела ему в глаза.

— Меня зовут Марабель Джолин Ганновер, — шепотом представилась я.

— И? — также шепотом, стараясь не рассмеяться, ответил он.

— Разве не так называют отбросы из трейлера... которые влекут за собой одни неприятности, — добавила я.

Его губы стали подергиваться, когда он пробормотал:

— Детка.

— Признайся, ведь так и есть, — настаивала я.

— Вообще-то, мне кажется, что у тебя очень милое имя.

Он был таким благородным.

— Отбросов из трейлера, — вставила я.

Он покачал головой, его губы дрогнули.

Его губы подергивались!

Потом он сказал:

— Очень милое. Я бы даже сказал сладкое. И оно милое и сладкое, потому что принадлежит тебе.

Мое имя точно не было сладким.

Именно Митч был сладким.

Ах!

Я решила сменить тактику.

— А как зовут тебя? — Переспросила я.

— Ты знаешь как меня зовут, — ответил он.

— А твое полное имя, — настаивала я.

— Митчелл Джеймс Лоусон, — ответил он.

— Хорошо, — пробормотала я, и его руки снова сжались.

— Что? — поинтересовался он.

— Твое имя — имя сексуального полицейского, такого же сексуального бейсболиста или троюродного брата короля.

И все его тело затряслось, когда он отвернул голову в безуспешной попытке скрыть улыбку.

— Марабель! — Услышала я визг своей матери в коридоре. — Мы выясним сию минуту все это дерьмо... бл*дь!

Я прикрыла глаза.

— Они уйдут через минуту, я позвоню в «Норт», скажу, что мы опаздываем, — спокойно предложил Митч, и я открыла глаза, глядя на него совершенно не спокойно. На самом деле, я была почти уверена, что мои глаза готовы были вылезти из орбит.

— Митч! — Прошипела я.

— Все будет хорошо, — успокаивающе произнес Митч, двигая руками вверх и вниз по моей спине, большая часть которой была обнажена, поэтому было очень приятно. — Я дам им шанс. У меня нет сейчас времени разбираться с их дерьмом, когда я пригласил тебя на ужин. Через пару минут они уйдут, тогда мы сможем отправиться ужинать и поговорим обо всем за едой.

Черт возьми, он был таким упрямым.

Конечно, я это знала и тоже была упрямой, но в данный момент решила не думать о своем упрямстве, а только о его.

— У нас ничего не выйдет, — снова прошептала я, возвращаясь к своей прежней теме (понимаете? Я же была упрямой).

Его внимание сосредоточилось на мне, я напряглась, как только его рука скользнула вверх по моей шее и зарылась в волосах.

Затем он опустил голову, его губы захватили мои, он целовал меня крепко, влажно, глубоко, основательно и долго.

Очень долго.

И очень, очень хорошо.

Так долго и так хорошо, что, когда он закончил, и поднял голову, посмотрев на меня сверху вниз, туман в моей голове не сразу рассеялся, но я прислушалась.

За входной дверь установилась тишина.

— Кажется, они ушли, — прошептала я.

Он склонил голову набок и тоже прислушался. Потом отпустил меня, взял за руку и потянул к двери со словами:

— Слава Богу, пошли есть. Я чертовски проголодался.

Да, именно так он и сказал.

Словно до этого у нас не было стычки.

Словно он не слышал ни единого моего слова.

Словно не было Близнецов Одни Неприятности, которые снова решили меня навестить.

Словно, мы частенько выходили с ним ужинать, и нас задержал всего лишь один неуместный телефонный звонок, прежде чем мы смогли выйти за дверь.

Да, детектив Митчелл Джеймс Лоусон был упрямым.

Еще более упрямым, нежели я.

Черт побери.

«Любимый наркотик»

Мои глаза медленно открылись и мгновенно впитали окружающую обстановку.

Я лежала в большой кровати Митча. Со своего места в кровати я видела его мягкое кресло с накинутой сверху моей шелковой сапфировой блузкой и джинсами. Мои вещи перепутались с его мужской рубашкой цвета эспрессо, сшитой на заказ, таким же пиджаком, джинсами с коричневым поясом, продетым в петли. Мои туфли валялись на полу рядом с мужскими ботинками.

Спине было жарко, и я понимала чей это жар. Митча. На талии лежал тяжелый груз, и я понимала, чей это вес. Это была рука Митча.

Я чувствовала себя в тепле, безопасности, полностью осознавая, что происходит. Я находилась в квартире Митча, в постели Митча с Митчем.

И между нами не было Билле.

Билле и Билли находились сейчас в другом доме, где-то там.

О боже!

* * *

«Норт» был итальянским рестораном на Черри-Крик. Я уже дважды бывала в этом месте. Еда там была потрясающая, декор великолепный — кругом темное дерево, кремовые кожаные стулья с оттенками зеленого лайма и ярко-оранжевого. Все было потрясающе.

Почти в ту же минуту, как мы вошли в ресторан, Митч, будучи упрямым и настойчивым детективом, как я запоздало поняла, горящий безумным желанием втиснуться в жизнь Двух и Пяти Десятых, решил тут же воспользоваться моим крайне эмоциональным состоянием.

Едва он успел выпить пиво, а я — «Фриззанте» с маракуйей, официантка буквально только стала удаляться от нашего столика с заказом, как он перешел к допросу.

— Я хотел дать тебе время, чтобы ты все рассказала мне в свое время, в своем темпе, но после того, как сегодня наблюдал, как ты погружаешься в свое чертовое прошлое, передвигаясь по моей квартире, я понял, что не готов дать тебе время, чтобы ты двигалась в своем темпе. Так что в данную минуту ты расскажешь мне о своей маме, — приказал он.

Я смотрела куда угодно, только не на него, сделав еще один глоток освежающего, восхитительного вина, пытаясь собраться с мыслями после пережитой ссоры с Митчем, которая включала в себя побочный эффект моей матери, и одновременно пытаясь придумать способ уйти от ответа, ничего не рассказывая о своей матери.

К сожалению, пока я думала, как мне улизнуть от ответа, непроизвольно положила левую руку на стол. Тут же обнаружив, как он потянул мою левую руку к себе через стол, переплетя со мной пальцы.

Переплетенные пальцы Митча, на ощупь казались очень приятными. И ни капельки ни милыми.

Очень даже превосходными.

Черт возьми.

Я поставила фужер и посмотрела на наши переплетенные пальцы. Потом подняла взгляд на Митча.

— Мне кажется, что…

Его пальцы сжались.

— Расскажи мне. — Произнес он твердо.

Я решила сначала попробовать другой метод — стервы.

— На самом деле, это не твое дело.

Он отрицательно качнул головой.

— Я знаю, что ты постоянно фильтруешь мои слова, тебе не придется с этим разбираться, потому что постоянно буду говорить тебе одно и тоже, пока мои слова окончательно не засядут у тебя в голове. Мара, ты будешь в моей постели и в моей жизни, и когда ты купишь себе новую кровать, я буду спать в твоей постели и в твоей жизни. И в один день, когда до тебя наконец-то дойдет, ты оглянешься вокруг и вдруг заметишь, что ты уже давно пребываешь в моей постели и в моей жизни. Так что, поскольку я намерен продолжать в том же духе, я хочу кое-что о тебе узнать. И узнать не ту, про тебя сегодняшнюю, а что тебе пришлось пережить, чтобы стать той, кем ты есть сейчас. Итак, — его пальцы снова нежно сжали мои, — расскажи мне о своей маме.

— Ты тоже постоянно фильтруешь мои слова, когда я объясняю тебе границы, и что ты должен двигаться дальше без меня.

— Я не фильтрую, милая. Я игнорирую твое дерьмо, потому что оно дает сбой. А теперь расскажи мне о маме.

— Дает сбой, — повторила я.

— Так и есть, — ответил он, а затем добавил: — Расскажи мне о своей маме.

— Нет, оно ничего не дает.

— Мара, детка, расскажи... мне... о... своей ... маме.

Я склонила голову набок и прищурилась.

— Ты такой упрямый.

— Расскажи мне о своей маме.

— И это очень раздражает.

— Расскажи мне о своей маме.

— И еще властный.

— Мара, о своей маме.

— И ты иногда можешь быть полным придурком.

— Мара…

Я закатила глаза и сказала, глядя в потолок:

— Черт возьми, хорошо, я расскажу тебе о своей маме.

Но это была не уступка с моей стороны. А моя новая стратегия. Я решила, что ему следует узнать о моей матери. Возможно, хотя было и так ясно, что он всегда был настороже, был очень проницательным, часто понимал меня и уже многое обо мне знал, но возможно, он, просто несмотря на все это, не замечал мои Две и Пять Десятых.

Поэтому я решила посвятить его в этот ранг.

Сделав еще один глоток «Фриззантэ», поставила фужер на стол и начала, глядя куда угодно, только не ему в глаза, разоблачая Мару, которой он меня считал.

— Моя мать — пьяница. Как и тетя Луламэй. Функционирующие алкоголики, если можно, так сказать. Они курят сигареты и травку. И пьянствуют. И развлекаются. Им обеим уже за пятьдесят, хотя с ними двумя я не общалась и не видела больше десяти лет, за исключением нашей «милой» встречи у меня в магазине, подозреваю, что их образ жизни за это время особо не изменился.

— Нехорошо, что твоя мать и тетя — действующие алкоголики, Мара, но это не так уж плохо, — заметил Митч.

Я перевела взгляд в его прекрасные глаза. Такие карие, смотрящие на меня с теплотой и такие глубокие. Бездонные. Мне хотелось утонуть в них, плыть, глядя в его глаза всю оставшуюся жизнь.

Вместо этого я тихонько вздохнула, собралась с духом и продолжила, может, когда я закончу свой рассказ, он поймет, что я не для таких, как он.

— Мое первое воспоминание о матери, когда она занималась сексом на диване в нашем трейлере с волосатым водителем грузовика.

Взгляд Митча тут же стал напряженным.

— Она знала, что я была в трейлере, — добавила я.

Пальцы Митча судорожно сжались.

— Она не остановилась с ним даже, когда встретилась со мной глазами, — продолжила я.

— Господи, милая, — пробормотал Митч.

— Я выбежала из нашего трейлера, когда она стала делать ему минет, но вернулась в свой закуток, когда он стал трахать ее сзади.

У Митча отвисла челюсть.

— Я помню каждую секунду, — прошептала я. — Это выжжено у меня в мозгу.

Митч втянул воздух через нос.

— Мне было тогда четыре года, — закончила я.

Он прикрыл глаза. Я поняла, что это значит, поэтому проигнорировала, когда холодная рука сжала мое сердце, выжимая из меня жизнь. Отвернулась и сделала еще один глоток вина.

— Я не знаю своего отца, потому что мать не знает от кого залетела. Росла я в маленьком городке. Все в этом городке знали о моей матери и тете Луламэй, поэтому все обо мне думали определенным образом. Родители, дети, учителя — все. Родители и учителя считали меня отбросами, они обращались со мной как с мусором. Даже когда я была маленькой, они относились ко мне именно так, никак иначе. С той самой минуты, как я поняла, что из себя представляет этот мир, я была, словно покрыта дегтем, и с каждым вдохом я не знала другого мира. Родители не разрешали своим дочерям приходить ко мне домой, а мне — к ним. Учителя почти не замечали меня. Когда я подросла, парни решили, что я такая же, как и моя мать. Это было не очень веселое время, так как трудно было убедить парней, что я не легкая добыча. Поэтому после нескольких очень невеселых свиданий я перестала с кем-либо встречаться. У меня было все два друга — мой кузен Билл и подруга по имени Линетт, чьи родители были единственными в городе, относящиеся ко мне по-человечески.

Когда я глубоко вздохнула, Митч настойчиво сжал мои пальцы:

— Посмотри на меня.

Я не стала на него смотреть, представляя, что могу увидеть. Я не хотела этого видеть.

Поэтому продолжила:

— Тетя Луламэй была замужем за отцом Билла, но они развелись, он остался в городе. Они разводились ужасно и безобразно. И перед разводом очень много ругались, причем на глазах у всего города, у себя в трейлере, перед трейлером, у нас в трейлере, в барах, на улице. И после развода ничего не изменилось, их ссоры продолжились в том же порядке. У сестры Билла другой отец, но он смылся, даже не увидев ее рождения. У Билла была такая же репутация, как и у меня, когда я была маленькой, то ощущала себя, что мы только с ним вдвоем противостоим всему этому миру, поэтому цеплялась за него, потому что искать опору было негде. Став старше, он стал вести себя более иначе, чем я, реагировать на все происходящее. Он на пару лет старше меня, я попалась на эту удочку, так как была молодой и глупой. Не понимала того, что делала, это только укрепляло всех в мыслях, что я была точно такой же, как Мелбамей — моя мать и Луламей Ганновер. Но для меня это означало и кое-что другое. Я хотела быть с Биллом, так по крайней мере я не была с ними, а я ненавидела находиться рядом с моей матерью и тетей, поэтому готова была сбежать от них любым возможным способом.

Я сделала еще один глоток вина, Митч снова сжал мою руку и нежно потянул к себе.

— Мара, милая, посмотри на меня, — тихо попросил он.

Я все еще не могла посмотреть на него, опустив свой фужер, продолжив:

— Линетт спасла меня и ее родители. Весь год окончания школы она постоянно твердила мне, что я должна уехать, но в глубине души я понимала, что никогда не уеду. Я понимала, что мне на роду написано получить какую-нибудь паршивую работу с окладом чуть больше минимума, и провести всю свою жизнь в трейлере, как моя мать и тетя Луламей. Что мне суждено жить в этом городе, понимая, что все смотрят на меня как на отбросы общества. Но на выпускной родители Линетт подарили мне свою старую машину в исправном состоянии, дядя Линетт был механиком, а также ее родители дали мне тысячу долларов.

И я быстро скользнула взглядом по его лицу, даже не успев толком разглядеть выражение его лица, продолжив говорить, но только уже шепотом.

— С их стороны это был потрясающий подарок. Никто никогда не был ко мне так добр и так щедр. Бак был заполнен, в машине стоял холодильник, заполненный газировкой и сэндвичами, а также шоколадными батончиками, Линетт, ее отец и мать просто приказали мне забраться в эту машину и уехать из города. Поэтому я забрала кое-какую одежду, кассеты с музыкой — все, что у меня было, и уехала. Я свернула на трассу I-80 и направилась на запад. Когда добралась до Денвера, в ту же секунду, как только увидела открывшийся вид, поняла, что это самое подходящее для меня место. Город был огромный, меня здесь никто не знал, горы были такими прекрасными, мне захотелось любоваться этой красотой каждый день. В моей жизни присутствовало не так уж и много красоты, поэтому мне показалась эта идея отличной, жить в таком месте, где каждый день я смогу любоваться этой красотой. И я осталась. — Я глубоко вздохнула, закончив свой рассказ словами: — И поскольку ты навел обо мне справки, то знаешь все остальное.

— Кто-нибудь из тех парней, которые считали тебя легкой добычей, причинили тебе боль? — Мягко спросил Митч, и я случайно взглянула ему в лицо, он выглядел таким же, как обычно, проницательным и напряженным, но в остальном его лицо побелело.

— В том смысле, как ты предполагаешь, нет. Это касалось не физического воздействия, в основном касалось того, что они мне говорили, то, как смотрели на меня и, как отзывались обо мне все это было нехорошо. Девочки тоже говорили разное дерьмо, а девочки могут быть гораздо более жестокими по сравнению с мальчиками.

— А твоя мать вообще заботилась о тебе?

Я пожала плечами.

— Было бы лучше, если бы она думала обо мне как о досадной помехе при ее скудных денежных средствах. Она думала, что я веду себя слишком нахально и вызывающе, о чем постоянно говорила. Я хорошо училась в школе, она не думала, что этим можно гордиться. Смеялась надо мной. У нее было много бойфрендов, которые были просто приятелями по траху, и она любила посмеяться надо мной в их присутствии. Когда я стала старше, ее бойфренды вдруг поняли, что я уже не девочка, а девушка, и у них стали появляться разные идеи на мой счет. Иногда они пытались…. Это выводило мать из себя, она начала воспринимать меня как соперницу. Она не защищала меня от них, а кричала, называя шлюхой, а потом начинала издеваться поддразнивая. Я все равно не смогла бы ее победить. — Я снова пожала плечами и отвернулась, глаза Митча потемнели, но не от желания, а от ярости. — Как правило я ускользала из трейлера ближе к ночи, особенно если у нее кто-то был или она устраивала вечеринку. Я перебиралась в трейлер Билла, спала на полу рядом с его кроватью или отправлялась к Линетт, у нее была двуспальная кровать. Мне казалась ее кровать такой огромной. — Я вздохнула, выдохнула и тихо прошептала: — Мне так нравилось спать у нее на кровати. — Потом моргнула, взяла себя в руки и продолжила: — Я забиралась к ней в комнату через окно. Ее родители знали об этом, но ни разу ничего мне не сказали.

— Давай вернемся к мужчинам в жизни твоей матери, которые стали на тебя заглядываться, — осторожно предложил Митч, и я снова посмотрела на него.

— Дело не в этом, Митч. Меня никто не изнасиловал, если ты об этом, — сказала я без эмоций. — Ее мужчины приходили ко мне в комнату, держали за руки, но обычно были такими пьяными или под кайфом, так что я спокойно могла улизнуть от них. Потом я научилась сбегать раньше, чтобы они не успевали ко мне подойти. Некоторые из них были милыми. Некоторые, мне кажется, понимали, каково это быть дочерью Мелбамей. Некоторые из них пытались взять на себя роль отца. — Я покачала головой и отвернулась, пробормотав: — Мелбамей ненавидела это больше всего.

Я схватила свой фужер и сделала оставшийся глоток, поставив пустой фужер на стол и уставившись в пол рядом с нашим столиком. Все это время Митч молчал. Все это время держа меня за руку. Когда до меня дошло, что он молча сидит напротив, держа меня за руку, я перевела на него взгляд, встретившись с ним глазами.

Как только я посмотрела в его глаза, он спросил:

— Ты ведь понимаешь, что она — это не ты?

— Понимаю, — прошептала я.

— И ты понимаешь, что это не твоя жизнь и никогда такою не была.

Я сжала губы и снова пожала плечами. Я стала переводить взгляд, но пальцы Митча напряглись до такой степени, что моим пальцам стало больно. Это определенно привлекло мое внимание к нему. Он резко дернул меня за руку, потянув к себе, у меня не было другого выбора, кроме как податься к нему вперед через стол, снова смотря ему в глаза.

— Я не понимаю, как работают твои мысли, детка, — тихо произнес он, тоже подавшись ко мне через стол. — Почему ты все время возвращаешься к дерьмовому прошлому, хотя это была не твоя жизнь тогда и не твоя жизнь сейчас. Вместо того, чтобы сидеть здесь передо мной и смотреть на меня, думая, что я буду осуждать тебя за то дерьмо, которое никогда не было твоим, ты должна сидеть здесь передо мной с гордо поднятой головой, гордясь, что смогла выбраться бл*дь из этого дерьма, создав себя совсем другую, сделав что-то хорошее из своей жизни.

— Я…

Он отрицательно покачал головой, его пальцы еще сильнее сжались на моих, я крепко поджала губы.

— Я уже говорил тебе раньше и повторю еще раз. По своей работе я встречаюсь с таким количеством разного дерьма, слишком многим, и это настоящая редкость, Мара, почти такого не бывает, когда ребенок, живя в тех условиях, как ты, способен, благодаря своей силе воле, выбраться на хрен из подобного дерьма и даже сделать какую-то карьеру.

— Я продаю кровати, Митч, — напомнила я ему. — Я не президент свободного мира. У меня даже нет высшего образования.

— Да какая разница? — быстро выстрелил он в ответ.

— У меня нет собственного дома.

— И у меня тоже, — заметил он.

Хмм. Это была правда.

— А ты знаешь, кто твой отец? — Спросила я, и его глаза вспыхнули.

— Да, и ты тоже его узнаешь, потому что познакомишься с ним.

Я отрицательно покачала головой.

— Неужели ты не понимаешь, Митч? Я даже не знаю своего отца.

— Милая, это не значит, что ты ужасный человек. Это не твоя вина, что ты не знаешь своего отца, потому что ты не могла его знать, если даже твоя мать не может сказать кто он. Это полностью ее вина.

Я попробовала другую тактику.

— У тебя есть высшее образование?

— Да, — ответил он, и я снова отвела взгляд.

От чего он снова дернул мою руку.

— Глаза на меня, — прорычал он так, что я тут же посмотрела ему в глаза. — То, что я получил высшее образование, не означает, что я из другой Лиги, нежели ты.

— Твоя мать носит твинсеты, — напомнила я ему.

Он моргнул. Затем пристально посмотрел на меня.

Затем покачал головой, его губы слегка дрогнули, прежде чем он ответил:

— Милая, разве ты не понимаешь, что твое дерьмо разбито в пух и прах?

— Нет, — указала я на очевидное.

— Ну, так вот оно разлетелось в дребезги, — ответил он.

Я еще сильнее наклонилась к нему, посмотрев открыто в его бездонные, прекрасные глаза.

— Две недели назад ты сумел пробраться через окно в мой мир и пришел в бешенство, Митч. Ты только взглянул на моего кузена Билла, увидел, как живут Билле и Билли, и пришел в бешенство. А это моя семья. И такова моя жизнь. И ты отмахиваешься от моих слов, потому что это не твоя жизнь, но я не могу избежать ее. Это просто невозможно, я пыталась. Но все это постоянно будет следовать за тобой по пятам. Мой кузен в тюрьме, ему грозит срок, если он доживет до суда. Его дети живут в твоей квартире, Билле переживает за отца, который для нее ничего не сделал хорошего, чтобы как-то заслужить ее переживания, а Билли беспокоится обо всем, хотя в его возрасте нужно беспокоиться лишь о том, как и большинству детей, как перейти на следующий уровень в какой-нибудь видеоигре. И все эти неприятности стучаться в мою дверь и кричат, что кто-то вломился ко мне в квартиру, и поэтому моему соседу приходиться противостоять всему. И этот прекрасный, добрый человек, решивший навести информацию, натыкается на мои приводы в несовершеннолетнем возрасте. Это никуда не денется и никогда не уйдет. Это всегда будет со мной. Это не история, а она у меня в крови. В этом вся я.

— Нет, Мара, две недели назад я вошел в дом твоего кузена. И пришел к нему после того, как сначала сходил на ланч с красивой женщиной и двумя очень хорошими детьми, и пришел в бешенство, потому что этому придурку было наплевать, что его дети сбежали из дома и ничего не ели целый день. Его дом находился в ужасном состоянии, он сам был пьян и под кайфом, даже не вздрогнул, когда его увидели дети в таком состоянии. Я пришел в бешенство, потому что они выросли из своей одежды, их ботинки разваливались по частям, но он нашел деньги на водку, наркоту и сигареты. И я пришел в бешенство, потому что он не извинился перед тобой, что тебе пришлось бросить все свои дела, забрать его детей, и судя по тому, как ты это делала, я понял, что спасала ты их от их придурка отца уже не первый раз.

Я уставилась на него, он поднял наши руки, расцепил пальцы, но продолжил удерживать меня за руку, крепко, прижав ладонь к ладони, его глаза встретились с моими.

— А три с половиной недели назад, я вошел в твою жизнь, в твой мир, Мара. В убранную квартиру с хорошей мебелью, с цветами на покрывале, когда я узнал, что из инструментов у тебя имеется только молоток. Я тогда узнал, что ты даже не догадываешься, почему мужчины покупают у тебя матрасы и кровати. Потому что ты носишь узкие юбки, обтягивающие твою великолепную задницу. Потому что у тебя ноги, которые растут от ушей. Потому что ты закалываешь волосы, поэтому они как зомби двигаются к кроватям и матрасам, единственное, о чем думая в этот момент, представляя тебя с распущенными волосами, со своими руками на твоей заднице и ногами, обернутыми вокруг них на этой кровати, которую ты хочешь им продать. И кровать может быть сделана из гвоздей, им будет насрать на это. Они купят любую кровать — свою фантазию, ты получишь свои комиссионные, ни хрена не понимая, как все работает.

ОМойБог. Неужели он всерьез думает, что это так на самом деле?

— Митч…

— И я понял, что у тебя отличный музыкальный вкус, и о причине, по которой ты почти не обращала на меня внимания в течение четырех лет, потому что ты — патологически застенчива.

— Митч…

— И это очень мило.

— Прошу тебя, Митч…

— И это была отличная чертовая новость для меня, твоя застенчивость означала, что ты была в меня влюблена, следовательно, я наконец-то смог вступить в игру.

— Прекрати, — прошептала я.

— И наблюдая за тобой и твоими племянниками, как вы общаетесь друг с другом, я понял, глядя на вас, что это будет стоить моих усилий, хотя понимал, что будет трудной и непростой задачей — вытащить твою голову из задницы.

— Перестань. — На этот раз произнесла я с шипением.

— И я уже знал о тебе достаточно, ты отлично выглядишь в шортах, отлично выглядишь в бикини, отлично готовишь, много работаешь и твои друзья любят проводить с тобой время.

Все мысли вылетели у меня из головы, и я испуганно заморгала, глядя на него.

— Ты видел меня в бикини?!

Он не обратил внимания на мой вопрос.

— Итак, я вступил в игру.

— Когда это ты видел меня в бикини?

— И сейчас мы заключим сделку.

Я снова моргнула и напряглась.

— Что за сделка?

— Мы продолжим с того, где ты находилась в определенном состоянии на прошлой неделе. Была расслаблена, вышла из своего кокона, и на этот раз ты выйдешь навсегда и дашь мне шанс. А я собираюсь использовать этот шанс, пытаясь убедить тебя, что ты не та, за кого себя принимаешь, а именно та, какую тебя знают все остальные.

Я дернула руку в его руке, но он только сильнее сжал ее.

— Отпусти мою руку, — потребовала я.

— Нет, — возразил он. — По рукам?

Я уставилась на него, а потом напомнила:

— Ты же понимаешь, что этот шанс включает двух детей, долбанутого кузена, за которым гоняется русская мафия, да еще сумасшедшие идеи моей матери и тети Луламэй. Может они и продолжают пить, и за столько лет убили все свои мозговые клетки, используя и наркоту, чтобы поднять себе настроение, но, когда они входят в раж, все может выглядеть довольно-таки ужасно, если не сказать уродливо, — я сделала паузу, — или еще более уродливым.

— Мара, детка, смотри на жизнь широко открытыми глазами и вспомни, что всю прошлую неделю я жил с тобой рядом. Я все прекрасно понимаю, милая, а вот ты — нет.

Вот тогда-то меня и торкнуло.

Точно. Всю прошлую неделю Митч жил со мной, вернее я с ним.

Нет, это было не совсем так. Он не только жил со мной, но и заботился обо мне и детях. Я была слишком занята, слишком измотанной и слишком напуганой, чтобы осознать всю полноту его помощи. Неделю без Митча я бы ни за что не справилась. У меня был очень горький привкус моего одиночества, и он истощил меня так, что просочился до костей. Мне пришлось бы взять отгулы. Пришлось бы разбудить Билли, когда заболела Билле, чтобы я смогла сходить в аптеку и купить ей «Тайленол». На самом деле, я бы даже не догадалась купить «Тайленол».

Хотя, наверное, позвонила бы Роберте, и она бы мне сказала.

И все же без него мне было бы тяжелее.

Гораздо сложнее.

Опустошительнее.

Я уставилась на Митча. Он совершал все эти действия, даже не жалуясь, не говоря, что устал, не злясь, и самое главное, я его об этом не просила. И несмотря на весь бардак, он продолжал заботиться обо мне, прижимаясь на диване, когда мне необходимо было отключиться. Приготовил чили на ужин. Готовил мне и детям завтрак. Ставил будильник, просыпался, проверял Билле, не будя меня, чтобы я могла выспаться.

Какой здравомыслящий мужчина во всех Штатах будет так нянчиться с патологически застенчивой женщиной Две и Пять Десятых, у которой из инструментов есть только молоток? Женщиной, которая даже не подозревала, что есть такая штука, как винтель для перекрытия воды? Женщиной, которая сбежала скорее всего с нашего первого свидания и подставила его на втором? А потом вдруг она оказалась опекуном двоих детей и у нее появилась адская семейка, потому что даже сам дьявол не захотел проводить время с ее адской семейкой?

— Ты очень необычный человек, детектив Митч Лоусон, думаю, возможно, потому что ты немного сумасшедший, — выпалила я то, что бурлило у меня внутри и вырвалось наружу, прежде чем я смогла сдержаться.

Митч моргнул пару раз, потом запрокинул голову и расхохотался.

Я наблюдала, как он смеялся, уверяя себя, что это и есть доказательство того, что он сумасшедший, и в то же время думая, что он был безумно красив, как всегда, и предполагала, когда он смеялся.

Когда он закончил смеяться, наклонился ко мне, поднеся наши скрещенные руки к своим губам.

— Ты хочешь сказать, что мы договорились?

— Нет. — Я отрицательно покачала головой, веселье исчезло с его лица, поэтому я поспешно добавила: — Здесь вопрос касается не только меня, Митч, чтобы согласиться. Замешаны еще два человека.

— Запомни, Мара, я это знаю.

— Значит, ничего не получится…

— Я когда-нибудь давал тебе повод думать, что поиграю с тобой и выкину на обочину или их?

— Нет, но...

— То, что у меня происходит и что хочу иметь с тобой, то же самое у меня есть с каждым из этих детей. То, что я могу дать им — они всегда получат от меня, если захотят, независимо от того, сложится у нас с тобой или нет.

Я почувствовала, как у меня сдавило горло, а на глаза навернулись слезы.

Боже, он действительно был отличным парнем.

— Они тебе нравятся, — прошептала я.

— Они хорошие ребята, — ответил он.

— Ты тоже им нравишься, — заявила я.

— Я знаю.

Я сжала губы, сглотнула и сделала глубокий вдох, чтобы сдержать слезы, прежде чем они польются и испортят весь мой макияж.

Митч молча наблюдал за происходящим.

Затем спросил:

— По рукам?

— Мы с тобой нарушаем все законы вселенной, — объявила я.

— Нет, ты и я против всех законов извращенного, испорченного мира Мары, но я собираюсь исправить мир Мары, так что ответь мне, по рукам?

Я прикусила губу, обдумывая сделку, которую он предлагал, понимая, что буду однозначно сумасшедшей, если соглашусь на его условия.

Затем, поскольку я и так уже была сумасшедшей идиоткой, прошептала:

— По рукам, если ты мне кое-что пообещаешь.

Его рука напряглась, глаза впились в меня.

— Что?

— Когда ты все же уйдешь и начнешь жить своей красивой жизнью, не сожалей о том времени, которое потратил на меня.

Он секунду пристально смотрел мне в глаза, потом прикрыл их, повернул голову и поднес наши руки к своим губам. Он просто приложил наши руки к своим губам на очень долго, так мне показалось.

Затем провел моими костяшками своим губам, открыл глаза и посмотрел на меня.

— Обещаю, что никогда не пожалею о том, что провел с тобой время, Мара.

Я молча кивнула.

— Тогда договорились.

Вот тогда-то и принесли нам еду.

* * *

Ужин состоял из трех блюд. Митч выпил еще пива, а я — два бокала вина

Во время ужина Митч не позволял мне впадать в панику из-за идиотской сделки, которая приведет меня к разбитому сердцу, скорее всего до остатка своих дней, которые я проведу рыдая над стихами Сильвии Плат (или похожей поэзии). (Сильвия Плат (англ. Sylvia Plath; 27 октября 1932 — 11 февраля 1963) — американская поэтесса и писательница, считающаяся одной из основательниц жанра «исповедальной поэзии». — Прим. пер.)

За время ужина я узнала, что Митч родился в Пенсильвании, его отец перевез семью в Колорадо, когда ему было пять лет. Я также узнала, что Пенни была его старшей сестрой, младшая сестра по имени Джуди работала физиотерапевтом в реабилитационном центре в Вейле.

Дальше он поделился со мной убийственной новостью, что был помолвлен с девушкой, с которой учился еще в школе, и они продолжали встречаться, пока он учился в университете. Он продолжил рассказывать мне убийственные новости, сказав, что порвал с ней, когда стал полицейским, кем всю жизнь хотел стать, не отправившись работать в банк на ее отца, как она того хотела, отчего она очень разозлилась.

Он также поделился ужасной новостью, что переехал в наш комплекс из-за тренажерного зала и беговой дорожки, думал, что осядет здесь только пару лет, пока не накопит на дом достаточную сумму. Эта новость была еще более ужасающей, потому что он остался в нашем комплексе, ему нравился спортзал, беговая дорожка и главное, что он мог видеть меня в шортах или мельком у бассейна в бикини летом.

Поскольку его заявление было способно разрушить мое представление о семье и обо мне, Митч быстро перевел разговор на музыку и фильмы. Однако он чуть не потерял над собой контроль, когда я призналась, что являюсь фанаткой боевиков, он тут же заявил, что я идеальная женщина, потому что у меня была отличная задница, длинные ноги, «фантастические чертовые волосы... еще более фантастические, когда они свободно спадали на плечи», я любила бейсбол, «хотя бы... «Кабс».. э-э, детка» (пробормотал он с дразнящей ухмылкой), и мне также нравилось смотреть боевики, когда стреляют и все кругом взрывается.

При этих словах я заерзала на стуле, прикусив губу, глядя куда угодно, только не на него, и стараясь не задохнуться от волнения, моментально подумывая его спросить, смотрел ли он «Команда «А». Митч оплатил счет и вывел меня на улицу.

Он остановился, я подняла на него голову.

— Ты сможешь в этих туфлях пройтись пару кварталов? — спросил он.

— Зачем? — Вопросом на вопрос ответила я.

— Ты сможешь в этих туфлях пройтись пару кварталов? — повторил он свой вопрос.

— Да, — ответила я, потому что уже поняла, что с детективом Митчем Лоусоном лучше не спорить, мои ноги стали бы гудеть, пока я стояла бы на месте и выясняла целую вечность, куда он решил меня отвести, нежели пройти больше квартала на каблуках.

Он обнял меня за плечи и свернул на линию бутиков на Черри-Крик. Я опустила руку ему на талию, наслаждаясь ощущением, когда мое бедро иногда соприкасалось с его, при ходьбе. Пройдя два квартала вперед и один — вглубь, он остановился перед витринами магазина.

— Это магазин Пенни, — произнес он, наклоняя голову в сторону «Десижен Фьюжен», я уже знала, его сестра была хозяйкой этого магазина, в котором однажды побывала и ушла, потому что здесь продавались потрясающие, дорогие вещи, ценники были более чем немного пугающими.

Я посмотрела на витрины, на классную мебель и еще более классные аксессуары, а потом перевела взгляд на Митча.

— Отличный магазин, — прошептала я.

— Ты же знаешь, что она обставила мою квартиру, — заявил Митч, я кивнула, а он продолжил. — Ты патологически застенчива, а Пенни — патологический дизайнер. Она переделала все детские комнаты примерно по пять раз. У нее трое детей, самой старшей — семь. И это не только касается детских комнат. Она столько же раз перекрашивала стены в других комнатах в доме, что я сбился со счета. Ее муж, Эван, дважды хотел с ней развестись. Я присутствовал оба раза, когда он заявлял о разводе. Все выглядело не очень красиво.

— Уф, — пробормотала я, глядя в витрины на дорогие, великолепные товары, выставленные в них, думая, что если комнаты детей имеют такую красоту, то неизвестный мне Эван, должно быть, базиллионер или должен быть номинирован на звание святого.

— Он экскаваторщик, — продолжил Митч, оказывается Эван был далеко не был миллионером и поэтому однозначно должен стать святым. — У них в доме есть диван, который стоит почти десять тысяч долларов. — Я ахнула, и мои глаза метнулись к нему. — Она просто чокнулась на этом. Все, что касается декора — настоящая заноза в заднице. У нее есть вкус к шикарной жизни, а Эван не может позволить себе ничего, кроме пива. Поэтому он уговорил ее открыть этот магазин, чтобы она могла продавать свой вкус к шикарной жизни.

— Умный ход, — заметила я.

— Да, теперь она уговаривает других потратить деньги на шикарную жизнь. Но этот магазин все еще является ее «любимым наркотиком», дорогая, и Эван сделал так, чтобы она могла испытывать кайф от своего детища каждый день.

Я изучала выражение лица Митча, понимая, что он не просто так завел этот разговор, чтобы отвлечь меня от паники, а пытаясь мне что-то сказать.

Митч продолжил:

— Пенни относится к тому типу женщин, которых нельзя игнорировать, потому что Пенни относится к типу женщин, которые не любят, когда их игнорируют и не допускает этого. Но во время финальных игр по баскетболу NCAA Эван испаряется для всех. Никто не смеет беспокоить Эвана во время игры плей-офф, для внешнего мира он перестает существовать.

Я ждала этого момента.

— Она понимает его, поэтому завязывает себя узлом, сделав все, чтобы ничто не помешало ему смотреть игры, чтобы Эван мог получить свой «любимый наркотик». Ни дети. Ни телефонные звонки не могут его беспокоить в данный момент. Заботиться, чтобы у него всегда под рукой было холодное пиво. Ничего не должно его отвлекать.

— Значит, они помогают друг другу, — заметила я, Митч улыбнулся и развернул меня к себе лицом, обняв обеими руками.

— Нет, — тихо произнес он. — Они любят друг друга. Знают, что нравится другому, знают, что нужно другому, чтобы каждый из них мог испытать кайф, поэтому предоставляют такую возможность. По крайней мере, Пенни предоставляет, но и Эван тоже, только не ноя, как моя сестра.

Я положила руки ему на грудь и спросила:

— А какой наркотик предпочитаешь ты?

— Понятия не имею, — ответил он. — Чтобы понять от меня это никак не зависит. Но с кем я решу разделить свою жизнь, должна быть женщина, в какой-то момент завязавшая себя узлом, чтобы я смог испытать этот кайф.

О боже! Вот оно, наконец.

— Митч…

— Но только лишь в том случае, что я буду знать, что я ее мужчина, который поймет ее и даст ей то же самое взамен.

Так оно и было. Я знала, всем сердцем чувствовала его слова.

— Слишком много всего для первого свидания, — заметила я, учитывая, что Митч переводил тему разговора, чтобы я перестала волноваться, наговорив кучу всего, отчего я пугалась еще больше.

— Я провел с тобой больше завтраков, чем с любой другой женщиной за последние полтора года, — ответил Митч. — Я знаю, как ты выглядишь по утрам. Я знаю, как ты ведешь себя, приходя домой усталая с работы. Я знаю, что ты выбираешь в меню самое дешевое блюдо, пытаясь быть милой, иногда бесишь меня, пытаясь отвадить от себя. Думаю, все это потому, что ты действительно милая и очень хорошая, а также ты наряжалась на те два несостоявшихся свидания, стараясь ни в коем случае не оттолкнуть меня. Я знаю, что ты любишь обниматься, когда спишь. Знаю, что ты предпочитаешь крепкий кофе с молоком. Знаю, что у тебя хорошо получается ладить с детьми. И я знаю, что ты любишь музыку и благовония, которые помогают тебе расслабиться. Поэтому прихожу к выводу, что это не первое наше свидание. Больше похоже, что мы прожили уже полгода. А шестимесячная отметка означает, когда ты перестаешь говорить о дерьме, которое не имеет значения, и начинаешь говорить о том дерьме, которое значит для нас все.

Понятно. Я попалась. У меня было такое чувство, что я схожу с ума. Поэтому решила, что Митчу стоит об этом узнать.

— Ты сводишь меня с ума.

Он напугал меня еще больше, сказав:

— Хорошо. Моя первая стратегия работает.

Я моргнула. А потом уставилась на него. Затем спросила:

— Что?

Он наклонил голову ближе ко мне.

— Я не знал, что на тебя подействует, милая, поэтому для начала попробовал это, решив посмотреть, что получится. Мне нужно кое-что изменить... — он замолчал, а я продолжала смотреть на него.

Именно тогда решила с ним поделиться:

— … мне нравится спокойствие и душевный покой.

— С этим ты можешь распрощаться, — посоветовал Митч.

Прозвучало, как не очень хороший ответ.

— Гм, — пробормотала я, пытаясь вырваться из его рук, но безуспешно. На самом деле, руки Митча притянули меня ближе, а лицо опустилось еще ниже.

— А теперь, прежде чем я отвезу тебя домой, мне нужно кое-что у тебя выяснить.

— А мне необходим еще один бокал вина, — возразила я чистосердечно.

— Я куплю домой бутылку. А теперь тебе придется мне кое-что объяснить.

— Нет, мне просто необходимо выпить бокал вина вот уже как десять минут назад.

Митч не принимал отказов.

— Почему ты оставила меня одного в постели с Билле?

Его вопрос сбил меня с толку. И почему-то одновременно напугал. И напугал, потому что я оставила его в постели с Билле пару дней назад, он тогда дал мне понять, что ему это не понравилось, и я тогда извинилась, но он опять вернулся к этому вопросу, подсказывало мне, что он действительно не был счастлив, что я оставила его с Билле.

Мой голос звучал так тихо, слишком тихо, когда я напомнила ему:

— Я уже извинилась перед тобой за это.

— Да, извинилась, и я сказал тебе, что все в порядке. А теперь я хочу знать, почему ты это сделала.

Замешательство перешло в страх, я склонила голову набок.

— Что почему?

— Почему, мне нужно узнать?

— Угу.

— Я просто хочу узнать.

Я прикусила губу и внезапно поняла, смогу ли я ответить на его вопрос так, как он хочет, чтобы я ответила, учитывая весь мой жизненный опыт. И от этого мне стало еще страшнее.

Тогда я решила сказать:

— Не думаю, что это было неправильно с моей стороны.

— Почему?

— Что почему?

— Почему не думаешь?

— Я... просто не думала тогда, что в этом есть что-то плохое.

— Ей шесть лет, я уже взрослый мужчина. Я знаком с ней меньше месяца. Ты же не оставишь взрослого мужчину одного в постели с шестилетним ребенком.

Боже. Я не только сделала что-то плохое, но как он все объяснил, со стороны выглядело, как что-то ужасное. Словно я совершила что-то порочащее и отвратительное.

— Ты купил ей «Тайленол», — выпалила я в свою защиту шепотом.

Брови Митча сошлись на переносице.

— И что?

— Ты давал ей «Тайленол» — повторила я.

Его рука скользнула вверх по моей коже спины, погрузившись в волосы, он пробормотал:

— Мара…

— Мы целовались, — поспешно продолжала я. — На твоем диване. Мы разговаривали. А перед этим ты спросил заснула ли она, ну, не знаю, ты спросил так, словно был ее отцом или что-то в этом роде. Потом пришла Билле и ее вырвало. И от этого... я испугалась. Не зная, что делать, родители... — я покачала головой, чувствуя себя глупо, такой незащищенной, поэтому отвернулась, потом снова посмотрела на него, потому что не могла сейчас сдаться. Мне необходимо было все ему объяснить, потому что для него это было очень важно. — Молодые родители, наверное, тоже сначала не знают, что им делать. А ты узнал, что нужно делать, и сделал. Ты пошел в аптеку, как поступил бы любой отец. Не такой, как Билл. Если бы Билле стошнило, Билл, скорее всего, даже этого бы не заметил. Билли мог бы... Но Билли не появился, скорее всего он спал. Но в аптеку пошел именно ты. А потом ты остался с ней и со мной. Ее так сильно бил озноб от высокой температуры, и она не хотела, чтобы ты уходил. Она хотела, чтобы ты лег рядом. Это было... мы просто были... я забыла, кто мы, и подумала, думала..., — я снова покачала головой, крепко зажмурившись, сжала губы, открыла глаза и прошептала: — Я подумала, что у нее никогда не было такого хорошего отца, и у меня тоже никогда не было отца, но я тогда подумала... если бы у нас был отец и она заболела, то лучше всего быть рядом с отцом в такой момент, когда ты можешь почувствовать себя лучше. — Я сделала глубокий вдох, перевела глаза от его напряженного взгляда и уставилась на его горло. — Я не оставляла ее в постели с Митчем. Я оставила ее в постели с мужчиной, который заботился о ней ночью, когда она заболела. Мне казалось, что в этом не было ничего не правильного. Я не считаю это чем-то плохим. Думала, — я совершила еще один вдох, голос стал еще ниже, когда призналась, — мне казалось, что это прекрасно — вы оба.

Его рука обхватила меня за затылок, он прижал мое лицо к своему горлу. Слезы наполнили мои глаза, а пальцы вцепились в его рубашку.

Боже, я была не только Два и Пять Десятых, а была такой идиоткой. Зачем ему вообще понадобилось заключать со мной сделку, на которую он заставил меня согласиться за ужином? Зачем? В ней не было никакого смысла.

— Прости, что из-за меня ты очутился в неловкой ситуации. Я не подумала, — сказала я ему в горло.

— Шшшш, — тихо ответил он.

— Мне очень жаль, — повторила я.

— Мара, дорогая, мне нужно было узнать, почему ты так поступила, после того, как ты рассказала мне свою историю, я решил, что имеется определенная причина, по которой ты патологически так застенчива с мужчинами, которые тебе нравятся. И эта причина может иметь под собой не очень красивую историю. И я должен был узнать с чем имею дело. — Я попыталась запрокинуть голову, но он удерживал мою голову на своем горле, продолжая говорить. — Но то, что ты мне сейчас рассказала, не имеет ни красивой истории. Только то, что ты только что сказала, отчего могу сделать вывод, что уже прорвался через твой кокон.

— Ты не знаешь этого наверняка, — честно призналась я.

— Детка, ты только что сама мне сказала, что считаешь меня новым отцом Билли, а себя — новой мамой для них. Скоро дети станут твоими официально, и любому парню, которому посчастливится тебя заполучить, видно высветит удача, потому что ты подумала, что он станет достойным отцом для детей. И, понятное дело, ты именно так и думаешь обо мне. Так что если это не большая, чертовая дыра в том дерьме, которым ты так крепко обмоталась вокруг себя, то конечно нет.

Моя голова дернулась назад, несмотря на его руку, удерживающую меня за голову, я посмотрела на него.

— Я не думаю о тебе как о новом отце Билле.

— Детка, думаешь. Ты только что это сказала сама.

Вот дерьмо! Я ведь сказала!

— Может, это так прозвучало, но я не думаю о тебе как о новом отце Билли. — Хотя, если подумать, я врала, потому что, по правде говоря, именно так и думала тогда.

— Ты и глазом не моргнула, когда спросила меня: «Ты в аптеку сбегаешь или я?» Тебе было ясно, что я помогу, несмотря на все, что происходило с Билле. Ты не сказала, не мог бы я сходить в аптеку. Ты уже заранее предполагала, что кто-то из нас должен сбегать Билле за лекарством.

— Я тогда плохо соображала, потому что испугалась, она заболела. Но я не думаю о тебе как о ее новом отце. Это просто какое-то сумасшествие!

Еще одна отчаянная ложь.

— Ладно, а когда ты говорила мне, как мы будем в дальнейшем принимать решения, как команда, о детях, о чем ты всякий раз мне напоминаешь, ты не говорила мне, что я никто, а ты опекун. Ты сказала, что мы команда, и мы все сначала обсуждаем, а потом принимаем решение… вместе. И это было еще до того, как Билле заболела.