Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Нина Аллан Искушая бога

Молодая писательница Нина Аллан живет и работает в Лондоне. Ее работы часто появляются в таких изданиях, как «Interzone» и «Black Static», публиковались в «The Third Alternative» и «Strange Tales». Лучшие из этих произведений были объединены в сборник «Нить правды» («А Thread of Truth»). Рассказ писательницы «Хранитель брата моего» («Му Brothers’s Keeper») в 2010 году стал финалистом премии Британской премии фэнтези. В настоящее время Нина Аллан работает над романом.

Представляем вашему вниманию проникновенную, искусно написанную историю о женщине, лучшая подруга которой превращается в странное постчеловеческое существо, способное пережить путешествие к звездам…

АНИТА ШЛЕЙФ: Думала ли ты когда-нибудь о том, что станешь делать, если тебя признают непригодной для миссии? В СМИ мелькают новости о том, как неохотно общество принимает разжалованных астролетчиков, особенно женщин, – они становятся изгоями. Как чувствует себя женщина, которая знает, что из-за сушки Кушнева навсегда останется бесплодной?

РЕЙЧЕЛ ЭЛВИН: О неудаче я не думала никогда. Это бессмысленно. Я делаю все, чтобы добиться цели. Бесплодие – это мое решение, и оно ничем не отличается от всех остальных, например иметь детей или нет. На протяжении жизни все мы то и дело встаем перед выбором, и один из них неминуемо отсекает другой. Астролетчикам сложно приспособиться, у них есть призвание. Каждый, кто следует зову сердца, считает обычную жизнь тяжкой и ничего в ней не может понять. И не важно, кто это: миссионер, художник или математик. Сушка Кушнева – только один из необходимых шагов. Здесь первостепенен вопрос сосредоточения, серьезного устремления к одной-единственной цели. («Охота на альбатроса: женщины космической программы „Аврора“», фильм Аниты Шлейф.)

Воздействие сушки Кушнева проявлялось во внешности по-разному. У Рейчел веснушки стали заметнее, более темными и какими-то воспаленными, словно на лице проступила ржавчина. В вагоне было жарко, и солоноватый резковатый запах Рейчел особенно чувствовался. Анита смотрела, как мужчина напротив тыльной стороной ладони вытер над верхней губой пот, затем водрузил на колени портфель и достал «Таймс». Она обратила внимание на то, как их попутчик уставился на Рейчел поверх газеты, – так гражданские обычно смотрят на астролетчиков, особенно женского пола. Через две остановки он сошел с поезда, предоставив Аниту и Рейчел друг другу.

Рейчел поднялась и попыталась открыть окно, но справиться с задвижками и заржавевшими шпингалетами оказалось ей не под силу. Женщины ехали в вагоне старого образца, их Анита помнила еще с детства. Она очень удивилась, что эти старомодные поезда все еще не списаны.

Анита встала и открыла окно, надавив на заклинивший шпингалет ладонью. Теплый воздух ворвался в вагон, наполнив его запахом скошенной травы.

– Тебе не стоит перегружать мышцы, – напомнила Анита. – Не забывай о том, что говорили доктора.

– Я чувствую себя совсем никчемной. Почти ничего не могу делать.

– Просто сейчас ты настроена на другое. Тебе ли не знать? Перестань терзаться.

Рейчел отвернулась к окну. Редеющие волосы ветерком отнесло назад, открывая лицо. Интересно, позволят ли ей сохранить остатки волос? Или придется их сбрить? Или они сами скоро выпадут? Анита хотела спросить ради фильма, но потом передумала, ведь по сравнению с другими последствиями – это сущий пустяк. Но ей всегда так нравилась рыжая шевелюра подруги.

– Вчера вечером мы с Сержем поехали в магазин, – вдруг решила рассказать Рейчел. – Сразу после того, как ты ушла. Я хотела помочь ему с покупками. Только ничего из затеи не вышло, для меня это оказалось слишком. Пришлось вернуться и сесть в машину. Попробую объяснить: я почувствовала, будто тону в цвете и шуме. От вида всей этой еды мне стало плохо, – она запнулась. – Потом мы попробовали заняться любовью, и тоже безнадежно. Когда он начат входить в меня, мне стало так больно, что пришлось попросить его остановиться. Нам выдали специальный лубрикант, который оказался совершенно бесполезным. Конечно же, Серж сказал, ничего страшного и с ним все в порядке. Но я же видела, как он был расстроен и никак не мог уснуть. – Рейчел снова повернулась к Аните. Ее глаза, некогда темно-голубые, теперь стали цвета блеклой бирюзы и матовыми, словно мел. – Ты заедешь его навестить, когда меня не будет? Я знаю, как ему нравится беседовать с тобой.

Подруга кивнула:

– Конечно заеду. – Она не знала, давала ли Рейчел ей таким окольным путем разрешение спать с Сержем или, быть может, вообще им завладеть. Ведь для них обоих здесь будет крыться искушение. Только этому не бывать, Анита не позволит. Она любила Сержа, но только как брата. Если попытаться изменить положение дел, последствия могут оказаться катастрофическими. Уж лучше вести себя как всегда: вместе ходить в кино, готовить карри и говорить о Рейчел. В конце концов, он встретит кого-нибудь, что причинит ей боль, но, по крайней мере, их дружба останется цела.

В течение последних шести месяцев во время подготовки Рейчел к отбытию Анита пыталась сосредоточить все силы на фильме о женщинах-астролетчиках. Идея создать кинокартину родилась из их с Рейчел ранних разговоров, и Анита как-то почти незаметно для себя начала проект, который беспокоил ее по многим причинам. Ей совсем не хотелось показать связь между фильмом и ее собственной жизнью, и что он имеет отношение к гибели ее матери. Такую точку зрения женщина считала докучной и притянутой за уши. Но стоило Аните начать работу как остановиться она уже не могла. И даже смирилась с мыслью о том, что отчасти правы будут те, кто заподозрит у фильма личную подоплеку. Только его героиня, конечно же, не ее мать, а Рейчел.

Рейчел теперь выделяла меньше десяти миллилитров мочи в день. Кожа у нее стала толще и тверже. Она практически ничего не ела и совсем мало спала. Сон ее был беспокойным, со сновидениями.

Исследования сделали Аниту экспертом по процессу Кушнева. Рейчел задействовала свои связи, и ей даже удалось встретиться с Клементом Андерсоном, врачом команды. На видео он сниматься отказался, зато согласился на интервью, записанное на диктофон. К тому же Аните позволили сделать на базе несколько коротких сюжетов. Например, в ее распоряжении появился материал об астролетчиках в столовой, который, она знала, вышел просто замечательно.

– Сушка запускает долговременный процесс изменения клеток, – рассказывал Андерсон. – Грубо говоря, это похоже на форму рака. – Он дал ей целую папку распечаток и запись, на которой Валерий Кушнев разъяснял свои теории. Ученый говорил с довольно сильным акцентом, поэтому видео обеспечили субтитрами. Прообразом идеи оказались процессы жизнедеятельности тараканов. Именно эти твари, как объяснял Кушнев, являются самыми выносливыми. Они способны выдерживать жесточайшие условия и могут почти не питаться. При необходимости тараканы блокируют большинство функций организма, регрессируя в состояние анабиоза, до тех пор пока внешняя среда не станет пригодной для жизни.

– Во время путешествия наши астролетчики будут находиться как бы в полужизни, – говорил на видео Валерий Кушнев. – Это своего рода парабытие с сохранением полной умственной деятельности, не отягощенное отправлением биологических потребностей. Таким образом мы пересечем космическую пустоту. Наши астролетчики – новые пионеры. Они, в прямом смысле, идут по следам Колумба. – Тут он усмехнулся, обнажив темные прокуренные зубы. Анита посмотрела запись дюжину раз, не меньше.

– Как поживает Мередит? – спросил Рейчел. – Ты вчера ей звонила?

Анита даже подскочила на сиденье. На миг женщина совсем забыла, где находится.

– С ней все в порядке, – ответила она. – Спрашивала о тебе.

Разговаривать с бабушкой по телефону становилось все труднее. В «Доме Южных вод» была налажена безлимитная бесплатная связь, только Мередит отказывалась пользоваться веб-камерой, а обезличенные голоса усугубляли сумятицу в ее голове. Бабушка спрашивала:

– Как там та твоя подруга? Ты привезешь ее проведать меня?

– Бабушка, ты говоришь о Рейчел, – напомнила Анита. – Мою подругу зовут Рейчел. Мы вместе с ней приезжали проведать тебя на прошлой неделе.

Бабушку все чаще подводила кратковременная память. Однако порой Мередит Шинер была по-прежнему проницательна, читала за завтраком газеты, даже могла немного разгадать кроссворд и все еще как сущий дьявол играла в карты. Однажды Анита попыталась поговорить об этой бабушкиной особенности с приходящим врачом-консультантом.

– Может ли картежная игра стимулировать другие отделы мозга? – спросила она.

Но доктор энергично отмахнулся от ее предположения и покачал головой, словно внучка спрашивала, сможет ли бабушка однажды стать аквалангисткой и заняться погружениями на большую глубину или выучить второй язык.

– Ох, да у них у всех есть в запасе что-то в этом роде, – ответил врач. – Одни профи в картах или триктраке, другие обладают фотографической памятью на Шекспира. Это ровным счетом ничего не значит. Мозг старого человека похож на грузовой транспортный корабль: тут и там находятся воздушные карманы, но в конце концов судно все равно пойдет ко дну. Боюсь, ничего предпринять невозможно.

Анита помнила выражение его лица: строгое и обеспокоенное, как у человека, предъявляющего своему времени слишком много требований. Он был высоким, седым и худощавым, со слегка искривленными артритом пальцами.

– А он интересный мужчина, этот доктор, тебе не кажется? – так Мередит непременно спрашивала внучку каждый раз, когда та приезжала ее проведать. Анита знала: бабушку беспокоит то, что она до сих пор ни с кем не сошлась. Ах, если бы только можно было успокоить Мередит и рассказать о том, что любовь к Рейчел не только причиняет боль, но и поддерживает ее! Она прикоснулась к кулону, ощутив сквозь тонкую зеленую материю блузки его неровные контуры. Привычный жест в сложной ситуации или когда терзают сомнения. Подвеска действовала как якорь, помогала вновь обрести себя.

Кулон висел на серебряной цепочке – маленькая, искусно выполненная фигурка птицы додо. Однажды бабушка водила Аниту в Музей отечественной истории, где экспонируется скелет дронта. Анита с любопытством, почти благоговейно рассматривала его.

– Почему сейчас нет настоящих додо? – спросила она. Тогда ей было около восьми лет.

– Додо разучились летать, – объяснила бабушка. – Они жили в самом сердце Индийского океана на острове Маврикий, где не было ни людей, ни других крупных животных, поэтому птицы там обитали в полной безопасности. И крылья им были совсем не нужны. Когда на острове появились охотники, додо не смогли от них улететь. Их отстреливали тысячами и полностью истребили меньше чем за сто лет.

Анита подумала, что все это ужасно печально. Ее охватила жгучая ярость ко всем этим охотникам в смехотворных шляпах с перьями, вооруженных тщательно смазанными ружьями. Когда они вернулись домой, бабушка показала ей Маврикий на карте.

– Когда мореплаватели впервые открыли этот остров, там был самый настоящий рай, – сказала бабушка. – В те времена большая часть мира все еще оставалась неизвестной. Представляешь, каково это – впервые ступить на землю, которую до тебя никто не видел?

Пока Анита была маленькой, кулон ей позволялось носить только изредка, в качестве поощрения. Когда девушке исполнилось шестнадцать, бабушка дала ей серебряного додо с наказом его хранить.

– Раньше он принадлежал твоей маме, – бабушка тяжело вздохнула. – Она сняла его за день до гибели.

Сойдя с поезда на Чаринг-Кросс, подруги немного повздорили. Анита собиралась проводить Рейчел до самого Норхолта, а та хотела продолжить путь одна.

– Да как же ты доберешься? – не унималась Анита. – Как справишься с багажом?

Кости Рейчел все еще оставались хрупкими, она не могла носить ничего тяжелого. Также вопроса безопасности никто не отменял. В течение последних месяцев случилось несколько нападений на астролетчиков. Предполагали, что виновны в этом банды, орудующие в метрополитене. Все случаи, кроме одного, произошли в ночное время.

– У меня с собой только один небольшой чемодан, – заметила Рейчел. – Ничего не случится. – Она положила ладонь на руку Аниты; ее буроватые пальцы были похожи на вязанку сухих веточек. – Мне нужно время, чтобы привыкнуть. Если ты доведешь меня до самой проходной, я разревусь, как девчонка.

Анита попыталась улыбнуться и вспомнила другой разговор – ссору, вспыхнувшую между ними в день получения Рейчел офицерского звания.

– Уже слишком поздно, разве ты не понимаешь? – кричала на нее Рейчел. – Поздно с того самого дня, когда я начала первый курс инъекций. Тебе не приходит в голову, что для меня поддержка не будет лишней? Ты не догадываешься, что мне тоже может быть страшно?

В конце концов, подруги сошлись на том, что дойдут вместе до входа в метро. Они зашли в кафе прямо на площади Лестер-Сквер, которое снаружи им казалось приятно-прохладным. Только кондиционер оказался неисправен, и вскоре Анита взмокла от пота. Рейчел, конечно же, теперь едва ли замечала перемену температуры. Она чуть смачивала губы маленькими глоточками минералки. Анита потягивала апельсиновый сок, чувствуя, как он ледяными порциями вливается в горло. Через двадцать минут Рейчел попросила счет и встала, собираясь уходить.

– Пора, – проговорила она. – Чем дольше откладываешь, тем тяжелее.

Рейчел достала из кармана платок и промокнула глаза. Анита знала, что это по привычке: ее слезные протоки пересохли уже некоторое время назад.

Когда они вышли на улицу, она обняла подругу и сказала:

– Я тебя люблю. Я так тебя люблю!

– Знаю, – отвечала Рейчел. – Знаю, что любишь.

Они пошли по направлению к эскалаторам, ведущим к линии Пикадилли. Парень с двумя наколотыми черными мамбами, обвивавшими предплечья, помог Рейчел сесть в поезд.

– Значит, скоро летишь, да? – спросил он. – Я думаю, что вы все участвуете в неплохом деле. – Он осторожно, даже с нежностью проводил ее к сиденью. Двери поезда закрылись. Анита подняла было руку и хотела помахать на прощание, но Рейчел разговаривала с татуированным парнем. Ее лицо было обращено к нему. Он запрокинул голову, и его зеленые глаза сощурились в беззвучном смехе.

Вернувшись на Чаринг-Кросс, Анита позвонила Сержу. Голос его звучал сдержанно, и ей впервые пришло в голову что он, возможно, уже начал с кем-то встречаться. Анита никогда напрямую не говорила с Рейчел о Серже. Просто расценивала его присутствие как доказательство преданности. Этим она восхищалась, этим усмиряла жуткие муки ревности. А теперь спрашивала себя: «Неужели я просто оказалась слепа?»

– Меня какое-то время не будет дома, – сообщила она ему. – Поеду проведать бабушку.

Анита сама не знала, почему так сказала. Решение съездить навестить Мередит пришло совершенно спонтанно, прямо во время разговора с Сержем. Она плотнее прижала трубку к уху, пытаясь уловить любое подозрительное изменение голоса.

– Тогда увидимся через несколько дней, – проговорил он. – Анита, у тебя все в порядке? Точно не хочешь заехать?

– Все нормально, – отозвалась она и совершенно неожиданно поняла, что меньше всего хотела бы видеть сейчас этого человека. – Заеду, когда вернусь.

Анита сделала пересадку на Лондонском мосту и еще одну – на станции Ист-Кройдон. По обе стороны железной дороги тянулись пожелтевшие высохшие поля. Дождей не было с апреля. Теперь летние засухи стали обычным явлением. Ожидали самого худшего, хотя Анита помнила все это с самого детства: колонки на улицах, «сухие часы» с одиннадцати до четырех. Ее школьный приятель, Роланд Паркер, как-то раз даже не мылся целых шесть месяцев.

– Таков мой патриотический долг! – заявлял он. Друзья подначивали его и заключали пари, сколько же он продержится. От него пахло, как от мускусной крысы, но под одеждой кожа была чистой и гладкой. Аниту привлекал даже этот запах: дикий, жизнеутверждающий, какой-то особенный. Она помнила, как дотронулась до члена парня, и тот мгновенно и ошеломительно отозвался на ее прикосновение.

Именно Роланд Паркер первым сказал Аните о ее матери.

– Твоя мама погибла тогда в огне, да? – спросил он. – Я про взрыв на борту ракеты. Про это пишут в Интернете. Мне брат говорил.

Они бок о бок сидели на бетонной платформе у Старого пруда. Когда-то с нее люди ныряли в озеро. Сейчас воды уже не было, только зимой порой набиралось около фута. Летом бывший пруд зеленел густыми зарослями, в основном сорняками, ежевикой и крапивой, но там встречались мак и наперстянка, которые едва ли росли где-то еще. Бабушка говорила, это оттого, что почва под Старым прудом всегда оставалась немного влажной. Раскаленный бетон жег ступни. Жмурясь, Анита взглянула на трехчасовое солнце через ресницы.

– Моя мама умерла в авиакатастрофе, – произнесла она. Именно так ей всегда говорили.

– Ой, извини. Наверное, братец что-то перепутал. – Роланд искоса поглядел на нее, потом опустил взгляд на руки. Его ноги болтались над высохшим озером. Она подумала, что у него красивые ступни, длинные и узкие, как у еврейских мальчиков. Чуть выше щиколотки красовались три больших комариных укуса. Выстроились почти в ряд, эти три розово-красные точки.

– Не важно, – сказала Анита. – Она умерла, когда я была младенцем. Совсем ее не помню.

Анита не знала, что и думать. Сомнения впервые посетили девятилетнюю девочку. Если Роланд сказал правду, значит, до этого ей говорили неправду, или, по крайней мере, не всю правду. Мир, прежде такой понятный и светлый, вдруг потемнел и наполнился сгорбленными тенями. Вернувшись домой, Анита поймала себя на том, что смотрит на бабушку изучающе и задается вопросом: «Кто же она на самом деле?» Мередит Шинер – все еще моложавая женщина около пятидесяти лет с густыми волосами, собранными в высокую прическу. Она действительно ее бабушка или же просто самозванка, приставленная лгать Аните? Мысль оказалась пугающей, хотя девочка не могла отрицать, что с будоражащим волнительным привкусом. Анита молча съела ужин, раздумывая: «Интересно, что будет, если забыть, как разговаривают? Точно так же, как додо забыли о полетах. Интересно, каково это – провести остаток жизни немой?».

У них в школе была одна немая – Леони Гроб. Хотя ее больше дразнили из-за фамилии, а не молчания.

Первой тишину нарушила бабушка.

– Все ли у тебя хорошо, дорогая? Что-то случилось?

Сначала Анита хотела отмалчиваться, потому что так таинственней и больше подходит серьезности дела, но в итоге не смогла не ответить на прямой бабушкин вопрос.

– Роланд сказал, что мама погибла во взрыве на ракете. Это правда?

Мередит Шинер не стала уходить от ответа и сразу же отозвалась. Именно это убедило Аниту в том, что бабушка говорит правду. Она рассказала, что Мелани, мама Аниты, погибла на борту ракеты «Аврора‑1», которую при взлете взорвали террористы. Все космонавты погибли сразу, а также несколько человек наземного обслуживающего персонала сгорели в охватившем стартовую площадку огне. В их числе был отец Аниты.

– Газетчики бы от нас не отстали, – проговорила Мередит. – Конечно же, трагедия обернулась ужасом для всех, но именно Мелани интересовала репортеров больше всего, ведь она была единственной женщиной.

– Кому же пришло в голову взрывать ракету, ведь все знали, что в ней находятся люди?! – Несмотря на намерение относиться к этой истории отстраненно и по-взрослому, Анита почувствовала, как в груди у нее сжалось сердце.

– Тем, кого никак не назовешь хорошими людьми, – ответила бабушка. Вздохнула и понурилась, протерла глаза тыльной стороной руки. – Кое-кому тогда казалось, что неправильно отправлять людей в космос. Они были недовольны затраченными на проект средствами и считали, что лучше на те деньги накормить бедняков, построить школы, больницы и церкви здесь, на Земле. Но дело не только в этом. Некоторые полагали, что людям нельзя прыгать выше головы. Если бы человеку было дано летать, он рождался бы с крыльями. Поэтому полеты в космос казались им кощунством, вроде как люди бросают вызов Богу. Они называли себя Ангелами-хранителями, но на самом деле убили людей.

Анита молчала. Ее разрывало от противоречивых чувств. Мама – женщина-космонавт, как интересно! Раз ее задумали убить, значит, она была персоной весьма важной, что тоже впечатляло – хотя в этом Анита никому бы не призналась, может, только Роланду Паркеру. Но вместе с тем это и пугало. Девочка неожиданно почувствовала себя совершенно незащищенной, словно ее собственная жизнь тоже подвергалась опасности. Она задавалась вопросом, можно ли печалиться о ком-то, кого совсем не помнишь и кто связан с тобой лишь данностью.

Анита спросила бабушку, можно ли ей хранить в комнате мамину фотокарточку. Конечно же, она и раньше видела ее снимки, причем много, и они стали для девочки такими знакомыми, словно кадры из фильма. Благодаря этим фотографиям Мелани сделалась всеобщим достоянием, словно была актрисой или политиком. Анита подумала, что мама станет немного ближе, если одна будет стоять у нее лично. Мередит Шинер пошла в спальню и вскоре вернулась с красным бумажником. В нем хранились две фотокарточки: одна была копией той, которая стояла у бабушки на туалетном столике, – там мама выпускалась из Оксфорда. Вторую Анита до сих пор не видела; на ней Мелани в клетчатой рубашке была запечатлена с ребенком на руках.

– Здесь тебе восемь недель, – рассказала бабушка. – Это единственная фотокарточка, на которой вы вместе.

У Аниты сжалось горло. Ей казалось, что на шею навалился тяжелый груз. На всякий случай она решила узнать, нет ли у бабушки снимка отца, на что Мередит покачала головой:

– К сожалению, дорогая, нет. На самом деле, я почти не знала Малькольма. Они с Мелани были женаты всего шесть недель.

А. Ш.: Можешь рассказать о том, как попала в программу космических исследований? Ты уже состоялась как промышленный химик, пользовалась уважением коллег, впереди было обеспеченное и благополучное будущее. Кто-то, вероятно, скажет, что ради проекта «Аврора» тебе пришлось пожертвовать человечностью. Почему ты выбрала именно его?

Р. Э.: Когда мне было одиннадцать лет, я посмотрела фильм под названием «Путешествие к солнцу», в котором рассказывалось вовсе не о космических путешествиях, а о первых морских плаваниях в Америку и Вест-Индию. Конечно, в школе мы это проходили, но в фильме все выглядело намного реалистичнее. Он так меня взволновал! Мысль о том, что огромные территории нашей некогда опасной планеты были все еще неизведаны, казалась мне удивительной. Отправлявшиеся в море люди толком не знали, куда попадут, и почти не надеялись вернуться… Они рисковали жизнью ради приключений, и это буквально меня наэлектризовало. Потом я стала читать о ранних пионерах космоса и вновь испытала прежние мысли и чувства. Хотя, кажется, на самом деле они никогда не оставляли меня.

Рейчел Элвин связалась с Анитой по электронной почте. Она поделилась своими впечатлениями о ее короткометражном фильме «Лунные псы», посвященном собачьим бегам в Хакни. Некоторое время женщины переписывались, потом договорились встретиться в итальянском ресторанчике в Сохо. Рейчел удивила Аниту. Она оказалась маленькой и тихой, а ее черты лица – слишком угловатыми, чтобы считаться красивыми по традиционным канонам. Но в ней были бесстрашие и смелость мышления, и это делало ее совершенно неотразимой. Женщины тут же подружились. Только позже, когда Рейчел спросила Аниту о Мелани Шлейф, та поняла, что в первую очередь ее привлек не фильм, а фамилия.

– Это моя мать, – ответила Анита. – Она умерла, когда мне было восемь месяцев.

– Даже не верится, – проговорила Рейчел. – С самого детства Мелани была для меня героем. – Женщина побледнела, голубые глаза наполнились слезами. Анита ощутила укол ревности, но тут же подавила неуместное чувство. Ее мать погибла. И самое главное, что они с Рейчел вообще встретились, а почему – уже не важно.

– У меня остались кое-какие мамины вещи. Если хочешь, могу тебе показать.

В следующее воскресенье Рейчел навестила приятельницу в ее квартире в Вулидже. Анита показала ей фотокарточки, раскрашенную оловянную копилку, деревянный глобус и биографию Терешковой, где на форзаце синей шариковой ручкой было написано: «Мелани Мюриэл Шинер».

– Бабушка избавилась от большей части маминых вещей. Она говорила, что хранить их слишком грустно, словно в доме живет призрак, – сказала Анита. – Это все, что у нас осталось.

Во второй половине дня они сели на автобус и отправились в Шутерс-Хилл. Анита хотела показать Рейчел дом, в котором выросла сама и где прошло детство Мелани. Большая викторианская вилла находилась прямо у главной дороги. В ней некогда размещалась школа, потом ее разделили на квартиры. Анита не была в этих краях с тех пор, как они с бабушкой съехали отсюда полтора года назад. Дом снаружи отремонтировали, – теперь он казался другим, новее. Словно нарочно стерли память о ее пребывании здесь.

– Внутри он просто огромный, – рассказала Анита. – Позади дорожка, которая ведет к лесу Окслис. Там растет наперстянка. Когда я была маленькой, все время играла в лесу.

Ей хотелось погулять вместе с Рейчел в саду, но боковая калитка оказалась заперта на висячий замок. Аниту огорчило и даже почти рассердило, что в родном доме ее встречают как злоумышленницу, хоть и понимала странность этих чувств. Внезапно она пожалела, что приложила к выкупу квартиры так мало усилий.

– Мне здесь очень нравилось, – произнесла Анита. – Тут я всегда чувствовала себя в безопасности.

Квартира продана, деньги вложены в оплату взносов за бабушкин дом престарелых. Она была очень большой, а значит, слишком дорогой для нее, к тому же уже изрядно обшарпанной. Теперь Анита подумала, что если бы постаралась, то нашла способ остаться здесь. Она посмотрела на Рейчел, которая фотографировала все на камеру телефона и глазела по сторонам, словно оказавшийся на объекте всемирного наследия турист. Анита сквозь ткань платья прикоснулась к кулону-додо и подумала: как странно, что благодаря Рейчел она не только смогла вернуться к своему прежнему дому, но даже затосковать по нему.

Усиливающаяся симпатия к Рейчел открыла ее душу для чего-то особенного. Тогда отчего она не сказала всю правду о реликвиях матери: ведь вместе с несколькими безобидными вещицами, которые Анита показала подруге, у нее было несколько картонных коробок с письмами, дневниками и фотографиями, найденными в бабушкиных бумагах и перевезенными в Вулидж. Она так и не разобрала их.

В детстве Анита преклонялась перед героической матерью и боготворила ее почти так же, как Рейчел сейчас. Но когда поступила в колледж, начала ощущать все возрастающее стремление обособиться от нее.

Бабушкина болезнь на некоторое время это изменила, но сейчас Анита снова хотела, чтобы мать освободила ей дорогу. Она желала полностью завладеть Рейчел.

Пока поезд ехал до Шорхэма, он совсем опустел. Анита сошла на платформу и захлопнула дверь. Между брусками тротуарной плитки желтела трава. Палило солнце. Резко пахло соленой водой и водорослями.

Рейчел здесь нравилось. Ребенком она редко выезжала из Лондона, поэтому побережье никогда не теряло в ее глазах очарования. Когда подруги впервые вместе приехали повидаться с бабушкой Аниты, Рейчел проходила второй курс инъекций и ее координация была немного нарушена. Она пролила чашку кофе на колени и ошпарилась. Мередит тут же опомнилась, обработала ожоги асептическим средством и дала чистую блузку – диковинную вещицу с высоким кружевным воротником и блестящими пуговицами.

– Я не понимаю, – заговорила Анита, когда они вечером возвращались поездом в Лондон. – Дома бабушка всегда носила такую унылую одежду.

– Возможно, теперь она чувствует себя свободной, – предположила Рейчел. – И вместо того, чтобы оправдывать чьи-то ожидания, Мередит стала той, кем хочется ей самой.

Аниту эти слова успокоили. Ее смиряло великодушие Рейчел, способность принимать людей такими, какие они есть. Анита посмотрела на море. Во время отлива глазам открывался только обнажившийся берег. «Дом Южных вод» располагался всего в полумиле от станции, но дорога поднималась круто в гору. Открывавшийся сверху вид очаровывал. Дом престарелых был рассчитан на тридцать постоянно проживающих там пациентов. Облицованные плиткой коридоры и наклонные газоны наводили Аниту на мысль об одном из прибрежных отелей двадцатых годов XX столетия из некогда любимых бабушкой старомодных детективных романов Агаты Кристи и Дороти Ли Сэйерс. Казалось, местный персонал потворствовал этой иллюзии. В глубине души Аните казалось, что некоторые из представителей штата будут поэксцентричней большинства пациентов. Вокруг ощущалась какая-то суматоха, именно поэтому Анита решила, что бабушка будет здесь счастлива. В холле пахло сосновым моющим средством и свежескошенной травой – эти запахи воскрешали у нее в памяти день, когда Мередит переехала в «Дом Южных вод». Бабушка очень тяжело переживала утрату квартиры на Шутерс-Хилл и была заплаканная и растерянная. Когда Анита целовала ее на прощанье, она вцепилась во внучку и назвала ее Мелани. В следующий раз бабушка показалась ей другой, но выглядела лучше. Пожалуй, Рейчел оказалась права, и Мередит, наконец, смогла обрести свободу и стать собой.

За стойкой рецепции никого не было. Анита помедлила, размышляя, позвонить ли ей или сразу подняться наверх. Наконец появилась молодая женщина в очках с пергидрольными волосами. Одной рукой она катила тележку для белья, а другой сжимала пачку газет. Аните показалась, что она помнит ее по предыдущему визиту в дом престарелых, но имя забыла.

– Мисс Шинер, – приветствовала ее молодая особа. – Ваша бабушка у себя в комнате. Боюсь, сегодня она не слишком бодра.

Анита всегда удивлялась, когда к ней обращались по фамилии Мередит. Выходило так, будто она в некотором смысле становилась ею. Она не знала наверняка, была ли известна персоналу ее фамилия или женщина просто ошиблась.

– Что вы имеете в виду? Почему мне не позвонили?

Пергидрольная сиделка отступила на шаг назад:

– Вам совершенно не нужно беспокоиться. Она не больна, просто немного подавлена.

Анита сочла сказанное за эвфемизм и решила, что сиделка пытается сообщить ей, что Мередит сейчас находится в одном из свойственных ей затмений. Они с бабушкой виделась меньше недели назад, но Анита знала, что в особом мире Мередит Шинер время – величина нестабильная. Пять дней для нее могут пролететь незаметно, а могут тянуться долго, словно пять лет. Она неопределенно улыбнулась сиделке и поспешила наверх.

Комната Мередит располагалась на первом этаже и окнами выходила на море. Она была большой, светлой и битком набитой всякими безделушками. Конечно, кое-что Анита помнила по Шутерс-Хиллу, но здесь было и много нового: китайские украшения, расшитые подушки и яркие иноземные вещицы повсюду. Наряду с весьма претенциозной одеждой они, казалось, принадлежали новой Мередит, а не прежней. Анита обратила внимание на слой пыли. Наверное, здешний персонал никак не мог справиться с бабушкиным беспорядком.

Мередит сидела в кресле рядом с кроватью. Глаза у нее были открыты, но неподвижный пустой взгляд делал бабушку совсем чужой. У Аниты перехватило дух.

– С тобой все хорошо, ба? – спросила она, опустилась на колени рядом с креслом и взяла обе руки Мередит в свои. Та вцепилась в нее, как испуганный ребенок.

– Хочу поговорить с Рейчел, – заявила она. – Мне нужно ей кое-что сказать.

Внутри у бабушки будто щелкнул выключатель: внезапно она стала выглядеть так, словно полностью отдает себе отчет в происходящем. В глазах светился неистовый огонь жизни. Казалось, она помолодела лет на двадцать.

– Бабушка, Рейчел здесь нет, – отвечала Анита. – У нее отпуск закончился. На следующей неделе она возвращается в Америку. Вчера вечером я говорила тебе об этом по телефону.

Ее накрыла волна отчаянной жалости. Наверное, так же чувствовала себя бабушка, когда говорила Аните о смерти мамы. Крохотным уголком сознания она завидовала Мередит, что та может существовать в мире, где Рейчел все еще можно вернуть. Слезы подступили к глазам, и Анита наклонила голову надеясь на то, что бабушка не заметит ее состояния. Ей говорили о том, что заболевание в значительной степени проявляется в поглощенности самим собой и неспособности замечать происходящее во внешнем мире. Но Мередит вырвала руку и повернула лицо Аниты к себе, как делала, когда та была совсем маленькой девочкой.

– Ты печальна, – заметила она. – Что-то не так с Рейчел?

Анита снизу вверх посмотрела на бабушку и вновь в который раз удивилась, как они с ней до странности не похожи. Анитина мать белокурая и крепкая – вся в своего отца, Клейза Шинера, голландского морского капитана. Судя по фотокарточкам, Анита очень походила на маму. Мередит Шинер была миниатюрной хорошо сложенной женщиной кельтской внешности с тяжелыми веками и глубоко посаженными глазами. Ее некогда смоляные волосы поседели вскоре после гибели Мелани.

Сердце Аниты затопила волна нежности. Бабушка всегда обладала такой недюжинной силой духа! Даже сейчас, совсем беспомощная, она думала о других.

– Нет, бабушка. С Рейчел все в порядке. Если ты хочешь что-то сказать ей, говори мне. Я все передам, когда она позвонит в следующий раз.

Мередит ослабила хватку, неукротимый огонь в глазах погас.

– Не волнуйся, милая. Я просто хотела ей сказать, что она совсем как Мелани, только это уже не важно, раз ее нет. – Она приласкала внучку, погладила по голове, и тут внезапно силы совсем покинули ее, осталась только усталость. Анита безучастно смотрела на бабушку и думала о нескладном теле Рейчел, ее плоской груди, медно-красных волосах и милых веснушках. Еще до начала процесса Кушнева Рейчел шутила, что она и так таракан больше чем наполовину. Невозможно ее сравнивать с Мелани, с которой Анита была похожа как две капли воды: такая же светлокожая, розовощекая. И все же, пожалуй, бабушка права. Обе эти женщины отважны, обе – люди дела, готовые умереть за то, во что верят. Анита же всегда предпочитала стоять в сторонке и наблюдать.

Мать любила ее не настолько сильно, чтобы остаться на Земле. И Рейчел тоже. Анита заплакала.

– Бабушка, это я во всем виновата, – всхлипнула она. – Надо было найти способ остановить Рейчел, только я не знала как. Я очень ее люблю! Лучше бы она умерла, так еще хуже.

Если Рейчел умрет, то в некотором смысле окажется в безопасности: ее будут помнить и любить. Но она станет монстром, посвятившим себя странной жизни, в которой личные чувства – ничто по сравнению с призванием, таинственным голосом, вещающим о том, что место ее вовсе не здесь, а где-то еще. Настолько далеко, что обычному разуму невозможно это осознать.

И все же, лет через сто, когда Аниту схоронят в земле, будет ли Рейчел думать о ней, вспоминать послеполуденную прогулку на Шутерс-Хилл и яркопламенные цветки наперстянки в некошеной траве?

Анита рыдала, уткнувшись в бабушкины колени. Если бы сейчас вошла пергидрольная сиделка и обнаружила ее в таком состоянии, то пришла бы в бешенство. Анита постаралась сдержать слезы.

– Прости меня, бабушка, – извинилась она. – Я не хотела расстраивать тебя. Просто очень устала.

Бабушка не отвечала, уставившись взглядом в невидимый горизонт и неподвижно положив по бокам руки. Сердце у Аниты екнуло. На один короткий миг она подумала, что бабушка умерла из-за ее рыданий. Наконец Мередит шевельнула руками, зашуршал сиреневый шелк юбки. Анита встала и с тревогой склонилась над бабушкой. Серебряный додо выскользнул из-под блузки и повис в воздухе, медленно покачиваясь на цепочке.

– Принести тебе что-нибудь? – спросила Анита. – Хочешь чаю?

Мередит Шинер посмотрела на нее и улыбнулась, нежная кожа в уголках глаз сморщилась. Она потянулась к кулону, словно дитя, пытающееся поймать бабочку. Мередит толкнула додо пальцами, заставив качаться и вздрагивать, – наверное, ближе этого к естественному полету птице бывать не доводилось.

– Много лет я корила себя за Мелани, – проговорила бабушка. – В день отъезда мы очень поссорились. Ты тогда была совсем крохой, и я обвинила ее в глупости и эгоизме, ведь она ради карьеры пренебрегла тобой. Мел возражала, говорила, что я просто ревную и хочу превратить ее в домохозяйку под стать себе самой. И то, и другое было ложью, но все равно я оправдывалась и напоминала ей о тебе. Видишь ли, Мелани попросила меня позаботиться о кулоне. Ничего подобного прежде не приходило ей в голову, она никогда не снимала этой цепочки. В колледже его подарила Мелани лучшая подруга, с тех пор она всегда носила это украшение, не расставалась с ним даже в душе. Мне казалось, должно случиться ужасное. Я не могла перенести мысль, что могу потерять дочь. – Бабушка взяла Аниту за руку и с неожиданной силой сжала ее пальцы. – Знаешь, я тоже давным-давно любила фотографировать. Было дело, я даже думала, из моего увлечения выйдет что-нибудь путное. Но потом родилась Мел, ушел Клайз, и все стало так сложно, так трудно. Пожалуй, я относилась ко всему спустя рукава. Тогда мне хотелось снова снимать, начать с того, на чем остановилась. Но после гибели Мелани я словно попала на мель во время отлива. Было такое чувство, будто вечером в сумраке бредешь вдоль пляжа. Ты же знаешь, каково это здесь, когда приходит отлив, и мокрый песок блестит, словно зеркало. Сумерки прекрасны, только это самое одинокое время. Я казалась себе такой потерянной, будто никогда не смогу снова отыскать дороги домой. И даже немного сочувствовала им – тем, кто это сделал, Божьим людям. Сама идея космических путешествий казалась столь пугающей и опасной, как будто зачем-то вздумалось бродить в полном нечисти доме. Мел перечила мне, но я так гордилась ею, что едва могла дышать.

Мередит вновь протянула руку к подвеске, взяла двумя пальцами и проговорила:

– Твоя подруга Рейчел была такой красивой. Наверное, она очень-очень храбрая, если смогла проститься со всем этим.

– Она все еще прекрасна, бабушка, – сказала Анита. – По крайней мере, для меня. – Женщина опустилась на краешек кровати. Глаза опухли от слез. – Давай сходим и посмотрим, кто сейчас в столовой.

Анита встала и протянула бабушке руку. Мередит в замешательстве уставилась на внучку как на видение. Интересно, вспомнит ли она что-нибудь из их разговора? Действие новых лекарств было поразительным, но врач предостерегал Аниту от пустых ожиданий.

– Похоже на то, как раздуваешь тлеющие угольки, – так он сказал. – Они вспыхнут, отдадут немного тепла, совсем ненадолго.

Аниту восхищала его необычная образная речь, столь богатая метафорами, – казалось, ведешь беседу с поэтом. Женщина вспомнила усталые глаза доктора, его искривленные пальцы и истинную доброту, особенно когда он приносил дурные вести. Как близко к сердцу он принимал каждую неудачу, словно лично отвечал за то, что медицина бессильна против смерти…

«Интересно, получится ли у меня его снять, – размышляла Анита. – Согласится ли он, если я попрошу?»

Коробки стояли в шкафу под лестницей, засунутые подальше между пылесосом и старой бабушкиной гладильной доской. Их было три: две большие с логотипом известной продуктовой компании и одна безымянная, поменьше. Сначала Анита раскрыла маленькую. Она смутно помнила, как паковала все это, что куда положила, но сразу же увидела, что в третьей коробке были сложены мамины официальные бумаги: свидетельство о рождении, паспорт, медицинские документы. Ничего такого, что было бы сейчас важно. Две другие коробки оказались более интересными. Туда попали фотографии и открытки, письма старых друзей, жестянка со значками и точилкой в форме «Аполлона‑13». На самом дне второй коробки нашлись три перевязанных веревочкой тетради – дневники Мелани, написанные в последний год обучения в Оксфорде и за несколько месяцев до приема в космическую программу. Анита с удивлением узнала, что мама пришла туда как инженер по наземному обслуживанию. Наверное, так она и познакомилась с Малькольмом Шлейфом, хотя на страницах дневника упоминаний о нем отыскать не удалось.

За обложку одной тетради была вложена открытка – цветная репродукция додо с картины Роланда Савери[52]. На обороте большими черными остроконечными буквами было написано одно-единственное предложение: «О СВОИХ КРЫЛЬЯХ НЕ ПОЗАБУДЬ». Открытка пришла из Оксфорда на адрес в Шутерс-Хилл. Подпись гласила: «С любовью от Сусанны». По почтовому штемпелю стало ясно, что послание Мелани получила меньше чем за месяц до своей гибели.

В надежде отыскать ключ к личности Сусанны Анита быстро просмотрела связки конвертов. Через минут пять она нашла желаемое: коричневый упаковочный пакет, в котором лежало несколько десятков рукописных и столько же распечатанных электронных посланий Сусанны Беренс. Она писала порой из Гамбурга, иногда из Оксфорда, но всегда – тепло и очень лично, по-дружески.

Отчего-то из грубоватых шуток и милых словечек Сусанны образ матери представился Аните гораздо реальней, чем из всех бабушкиных воспоминаний.

Руки у нее стали грязными от пыли. Анита обтерла ладони о джинсы и пошла ставить чайник. Пока закипала вода, зазвонил телефон. Анита сняла трубку и услышала голос Сержа:

– Хотел узнать, не вернулась ли ты, – сообщил он. – Не мог дозвониться тебе на мобильный и уже начат немного волноваться.

– Батарея села, а зарядку я взять забыла. Вернулась только утром. – Все из сказанного было ложью. Анита приехала в Лондон три дня назад, и после четырех следующих один за другим звонков Сержа просто отключила телефон. Отчего-то она не желата признавать, что миссия Рейчел все меняет. А еще она никак не могла забыть то, как звучал голос Сержа при их последнем разговоре: как будто ему есть что скрывать. Она бы на неопределенное время отложила разговор, только понимала, что это невозможно. Рано или поздно придется смело взглянуть в лицо обстоятельствам.

Анита спросила, как у него дела, и Серж ответил, что все в порядке. Затем он поинтересовался здоровьем бабушки, и Анита пробормотала что-то в ответ. Возникло неловкое молчание, и потом он сказал то, зачем на самом деле звонил.

– Послушай, Анита, – начал он. – Полагаю, ты должна знать, что я начал встречаться с женщиной. Не хочу, чтобы ты узнала об этом от кого-то другого.

Даму звали Белла Олтман, она сочиняла электронную музыку.

– Наверное, ты слышала ее мелодии, – говорил Серж. – Белла написала несколько сотен треков для рекламы. Ее работа везде и всюду, – последовал короткий натянутый смешок; раньше за ним такого не водилось. Анита подумала, что с момента их последнего телефонного разговора он хотел ей об этом рассказать.

– Зачем мне это знать? – спросила она. – Тебе не кажется, что нужно говорить с Рейчел, а не со мной?

Снова повисла напряженная тишина.

– Думаешь, ей нужно сказать? Едва ли она сама узнает.

Серж просил у нее разрешения относиться к Рейчел так, как будто та уже мертва! «Нет, – внезапно поняла Анита. – Он пытается разнюхать, не захочу ли я рассказать ей об этом».

Ее охватил лютый ледяной гнев, и Анита знала, что никогда этого не забудет. Если они с Сержем снова встретятся, то будут друг другу словно чужие.

– Я не собираюсь доносить на тебя, не бойся, – холодно сообщила она. – Это твои дела. Я волнуюсь за Рейчел, ты мне неинтересен.

Она миг помедлила, ожидая, не скажет ли Серж что-то еще, потом повесила трубку. Налила в кофейную чашку кипятка и вновь вернулась к письмам Мелани. «Как же мне отыскать Сусанну Беренс?» – думала Анита.

Стоимость билетов до Соединенных Штатов порядком поднялась. Но Клемент Андерсон посодействовал в получении визы для Аниты, и она смогла вернуть часть денег в качестве гранта на проведение исследовательской работы.

Младший офицер встретил ее в аэропорту и сопроводил в мотель неподалеку от базы. Последовало заполнение неизбежных протоколов, целых два дня психологических тестов и заполнения бланков. Просьбу заснять процедуру вежливо отклонили.

Экипаж «Авроры‑6» теперь находился практически в полной изоляции. За день до запуска каждому космонавту была разрешена одна последняя встреча с другом или родственником. Аните несколько раз удалось поговорить с Рейчел по телефону. Но она всегда считала, что личная встреча достанется Сержу. Однако внезапно получила приглашение именно Анита.

Наконец ее привели в совершенно пустую комнату, в которой стояли стол, два стула и низкий коричневый диван из искусственной кожи. В одной стене было окно с тонированным стеклом, как Анита решила – зеркало Гезелла. Минут через десять открылась дверь и вошла Рейчел. Она была одета в серый комбинезон – то ли шелковый, то ли синтетический. Остатки волос прятались под шапочкой, плотно прилегающей к голове, как у оперирующих хирургов. Несколько выпавших из-под нее прядей сухих ломких волос напоминали пучки травы.

Губы Рейчел теперь имели ярко-свекольный цвет. Казалось, они не составляли с лицом единого целого, а просто случайно прилипли к нему растрескавшимися струпьями.

Рейчел закрыла за собой дверь и шагнула в комнату. Торчащие из свободных рукавов комбинезона запястья были как у скелета, ногти стали толстыми и почернели. Холодные мутные глаза едва ли можно было назвать человеческими. Остатки ее прежней красоты проглядывались только в изящной линии подбородка и высокого лба.

Анита встала из-за стола и пошла к ней навстречу. Она почувствовала ноющую тупую боль в груди, словно пыталась задержать под водой дыхание.

– К тебе можно прикасаться? – спросила она.

– Конечно, – ответила Рейчел. – Иди сюда.

Они обнялись. На ощупь тело Рейчел напоминало стеклянные трубочки, перевязанные полосами бумаги и кусками бечевки. Она пахла как сельскохозяйственный силос или свежескошенная трава в компостных кучах «Дома Южных вод». Женщины расположились по обе стороны стола. Анита коснулась руки Рейчел и подумала, что с той стороны зеркала Гезелла они выглядят как две актрисы в какой-нибудь тюремной драме.

«Да она в самом деле угодила в тюрьму», – подумала Анита. В первый раз при виде подруги она испытала не скорбь или злость, но ужас.

Они вели тихую беседу. Рейчел спросила о Мередит, Анита рассказала ей о поисках Сусанны Беренс.

– Мне бы хотелось взять у нее интервью для фильма, – поделилась Анита. – Судя по письмам, она знала мою мать лучше всех.

– Фильм получится замечательный, – заверила ее Рейчел. – Твоя мама бы так гордилась тобой!

Анита ласково погладила руку подруги. Отведенные на встречу полчаса подходили к концу. Она расстегнула цепочку с додо, сняла с шеи и протянула Рейчел. Украшение все еще хранило тепло ее тела.

– Возьми его с собой, куда бы ты ни отправилась, – проговорила Анита. – Это то, чего ей хотелось больше всего на свете.

Матовые глаза Рейчел, казалось, блеснули. Она медленно, словно прикосновение ко всему твердому теперь стало для нее болезненным, сомкнула пальцы над серебром.

– Я уношу с собой вас обеих, – сказала она. Голос Рейчел звучал сухим шепотом, словно высокие травы тихо колыхались на ветру. – Без тебя я бы не смогла сделать это.

Аните не сразу удалось отыскать «Путешествие к солнцу». Похоже, его никогда не выпускали на DVD. Когда женщина, наконец, нашла видео на каком-то фан-сайте, то удивилась стоимости конвертации на диск.

Картинка была далека от идеала, но для формата VHS – более чем приемлемой. Фильм «Путешествие к солнцу» казался Аните воплощением эпического жанра, который достиг расцвета к концу двадцатого века. Он шел почти три часа и был насыщен выразительными кадрами и захватывающими, хоть и устаревшими, спецэффектами.

Главные роли исполнили: Роуан Амхерст (капитан корабля), Хилари Бенсон (первый помощник) и номинированная на «Оскар» Аурели Пеллинг (невеста капитана Лилиан Фернесс). На Аниту все актеры произвели впечатление, хотя для нее звездой был, несомненно, молодой Джошуа Сэмьюлсон, игравший роль юнги Линдена Брукса. Это была первая значительная роль молодого актера, которую он исполнил блестяще. Брукс обладал весьма неоднозначным характером. Он был умен, но хитер, храбр, но двуличен, и Сэмьюлсон талантливо обыграл эти противоречия. Аните показалось замечательным и то, что в центре внимания были не жадный капитан или мятежный первый помощник, а беспринципный юнга.

Он единственный из всей команды преображался в суровых условиях. Опаленная солнцем кожа стала почти черной, на нем не было ни единого грамма жира, и все же его светлые глаза горели чистым огнем, таким пронзительным, почти экстатическим.

Перехватываясь руками, он взлетел вверх в воронье гнездо[53], тощий и проворный, словно обезьянка.

– Земля! – крикнул он. – Вижу землю! – Пропитавшиеся морской солью рыжие волосы юнги пламенели на фоне синего неба.

Образы – чистой воды Голливуд, но, как и свойственно великому кино, они были прекрасны и вдохновляли. Анита с легкостью представила себе, как совсем молоденькая Рейчел, чью юную душу пленили романические идеалы, отождествляла себя с этими вымышленными пионерами. Юнга Линден Брукс с копной огненно-рыжих волос, ликующий при виде неведомого континента, вполне мог быть ее братом-близнецом.

Анита достала диск из проигрывателя и осторожно положила в пластиковый футляр. Она знала, что этот фильм – часть Рейчел, которую можно навсегда сохранить рядом с собой. Анита подумала о затерявшейся в космосе подруге, чьи обменные процессы теперь были загадочные и непостижимые, как у куколки, и вдруг отчетливо почувствовала связь с ней.