Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Юн Ха Ли Цветок, милосердие, игла и цепь

Молодая писательница Юн Ха Ли вместе с семьей живет в Южной Калифорнии. Ее произведения публикуют такие издания, как «Lightspeed», «Clarkesworld», «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Federation», «Beneath Ceaseless Skies», и другие. Ниже в свойственной ей сдержанной элегантной манере Юн Ха Ли повествует о древнем оружии, настолько мощном, что оно способно уничтожить вселенную.

Одно привычное заблуждение заключается в том, что будто бы в любой точке времени в любой точке вселенной существует множество вариантов будущего. Утверждение это ошибочно, потому что есть такие миры, где детерминизм обращен в прошлое. Там при заданном состоянии мира в в заданный момент времени t существует множество вариантов прошлого, итогом развития которых и становится состояние s. Но и это не все: помимо них есть миры, где любой вариант прошлого стремится к заданной, итоговой точке Ω.

Верующий человек назовет ее Армагеддоном.

Лингвист – пунктуационным значком космического масштаба.

Философ – предопределенностью.

Она каждый день торчит на вокзале Блэквилла и начала приходить туда так давно, что никто не помнит когда, хотя родом она из других мест. Сама она – человек, но прямые черные волосы и темно-карие глаза наводят на мысль о том, что среди ее предков был тигр или куминхо[66]. На ее родном языке никто здесь не говорит.

Болтают, будто бы на этом языке ее имя означает то ли серый цвет, то ли пепел, то ли могилу. Если купить ей воды, или засахаренные лепестки, или диск какой-нибудь новой группы, подарок она возьмет, но это ровным счетом ничего не значит. Про имя она не расскажет.

Но всем любопытно.

На этот раз к ней подходит мужчина с глазами, цвет которых похож на зеркало. Она давно не видела здесь людей.

– Цветок Ариганы[67], – произносит он.

Ее зовут не так, но она поднимает взгляд. «Цветок Ариганы» висит у нее на плече и сдвинут набок. У незнакомца лицо человека. В нем заметен интерес к ее оружию.

Облик у «Цветка» изменчив, но в последнее время многовариантность выражается в почти полном ее отсутствии, что кажется более странным, чем многообразие. Временами это автомат с длинным блестящим стволом, временами – громоздкий, короткий. Но всегда на прикладе видна метка мастера: цветок с тремя облетевшими лепестками и четвертым, который тоже вот-вот упадет. В центре цветка – знак мастера, сам похожий на цветок с узловатыми корнями.

В нем скрыт секрет оружия. Спрашивать о нем у женщины бесполезно, а мастер, оружейница Аригана, умерла давно-предавно.

– Всем известно, что я – хранитель, – говорит женщина человеку с зеркальным взглядом.

– А мне известно, на что способна эта штука, – говорит он. – А еще – что в твоем народе почитали предков.

Ее пальцы отпускают стакан с холодной водой – всего на два градуса выше точки замерзания, – и рука скользит вбок, к оружию.

– Опасно знать такое, – говорит она.

Он этого ждал. В архивных книгах ее народа «Цветок Ариганы» назывался когда-то «Подарком предков». И там не имелось в виду, новый он или старый.

Мужчина вежливо улыбается, но остается стоять, потому что сесть его не приглашают. Для него вежливость особенно важна, потому что он не человек. Может быть, он огромный, но как бы он ни выглядел, его внешность – результат чьей-то работы в глубинах дальнего космоса.

Он говорит:

– Тебе наверняка уже приходилось видеть сенсора вроде меня.

Она кивает:

– Само собой.

И про себя задается вопросом: есть ли душа у таких компьютеров? Она думает, что есть, и это может создать дополнительные неприятности.

– Я не наемник.

– Очень хорошо, – говорит он.

Все они так говорят. Всем им нужны бывшие герцоги, герцогини или маршалы, или покинутые возлюбленные в новой реинкарнации, или бодхисатвы, или главы концернов – все старые красивые истории. Люди во всех – широком и узком – смыслах этого слова. У «Цветка Ариганы» репутация особенная, хотя почти всегда ошибочная.

– Само собой, – отвечает она.

Обычно она не разговаривает с просителями. Просто не обращает внимания и пьет стакан за стаканом – второй, третий, четвертый, пятый, – как ребенок, который еще не знает, что вечность в счете не переплюнешь.

Когда-то желающих завладеть этим оружием было больше. В те времена, когда жизнь ее еще не сплелась с «Цветком» и защитными его свойствами, включая невозможность убить его владельца, пока он держит в руках автомат, ей приходилось и драться, и убивать. Одна из причин, почему ей нравится Блэквилл, заключается в том, что администрация города пообещала сама убирать трупы. И всегда держит слово.

Мужчина некоторое время молчит, потом произносит:

– Пожалуйста, выслушайте меня.

– Если вы в самом деле знаете то, на что намекнули, – говорит она, – вам следует меня опасаться.

Посетители в баре уже обратили на них внимание: музыкант с гитарой из какой-то древесной окаменелости с шелковыми струнами, ученый магистр с копной водорослей на голове, несколько инженеров с пачкой чертежей – на верхнем на полях нарисован космический корабль. Единственный, кто не проявил к ним интереса, – это путешественник с татуировками; тот спит в углу, и ему снятся далекие луны.

Неторопливо она сдвигает с бока «Цветок», направляя ствол на собеседника. Она целит не в сердце, а в левый глаз. Стоит нажать на спусковой крючок, и его искусственно созданный зрачок разлетится в прах.

Музыкант продолжает бренчать, но остальные лишь секунду-другую таращат глаза на поднятое оружие, а потом опрометью бросаются вон из бара. Будто бы это кого-то спасет.

– Да, – говорит мужчина, делая вид, что неприятно удивлен, – вы способны разрушить меня до основания. Готов назвать всех своих программистов от первых людей, которые вели подсчет птиц на скалах.

Ствол еще раз слегка переместился – строго по горизонтали – и теперь направлен в правый глаз.

– Вы, – говорит она, – уже убедили меня в том, что знаете действительно много. Но не в том, что вас можно оставить в живых.

Она отчасти блефует. «Цветок» она в ход не пустит: не из-за такой ерунды. Но убивать она умеет и другими способами.

– Мне нужно сказать вам кое-что, – произносит он. – Не хотелось говорить об этом в баре, но, может, все-таки выслушаете?

Она кивает. Коротко.

На прикладе оружия, прикрытый ее ладонью, поблескивает серебром значок – иероглиф, написанный на ее языке, на котором никто здесь не умеет читать. Означает он «предок».

Когда-то давным-давно жила во вселенной императрица, которая благоволила одной юной любительнице дуэлей и подарила той пистолет. У пистолета была черненая, отделанная серебром и позолотой рукоять с выгравированной на ней меткой мастера, – вьющейся веткой. Пистолет этот пережил четыре династии, со всеми происшедшими за то время революциями и переворотами. Он лежал в имперском арсенале, что бы ни происходило.

В архивных книгах о нем содержалось два замечания: «Никогда не прибегать к этому оружию, если нет серьезной опасности», и «Это оружие неисправно».

Любое разумное существо сочло бы обе записи ложными.

Мужчина следом за женщиной входит в ее номер в одном из самых чистых уровней Блэквилла. В гостиной, которая по местным стандартам считается не роскошной, но вполне комфортабельной, стоят диван, по размерам подходящий для человека, отполированный до матового блеска металлический столик и в углу – ваза.

На стенах висят две картины. Похоже, обе – на шелке, а не на более современном материале. На первой изображена какая-то гора ночью, скрытая стилизованными облаками. На второй, в другом стиле – только темные пятна. И нужно хорошенько всмотреться, чтобы заметить, что эти пятна складываются в лицо. На обеих картинах нет подписи.

– Сядь, – говорит женщина.

Мужчина садится.

– Имя сказать? – спрашивает он.

– Имя или название?

– В таких случаях я пользуюсь именем, – говорит он. – Меня зовут Жу Керанг.

– Ты не спросил, как зовут меня, – бросает она.

– Думаю, это неважно, – говорит Керанг. – Вас ведь не существует, если не ошибаюсь.

Она отвечает скучающим тоном:

– Положим, так или иначе я существую. Вот она я – рост, вес и свободная воля. Я пью воду, я чувствую ее вкус. Я могу убить, если решу, что это необходимо. Кроме того, моя смерть не зарегистрирована ни в одном уголке вселенной.

На слове «не зарегистрирована» верхняя губа у него слегка кривится.

– Тем не менее, – говорит он, – вы представитель тупикового вида. Ваш родной язык даже нельзя назвать мертвым. Его попросту не было.

– Вымерших языков много.

– Вымирать может только то, что было живым.

Женщина садится на соседний диванчик – недалеко, но и не близко от гостя.

– Это долгий разговор, – говорит она. – Сам-то ты кто?

– Нам известно, что есть четыре изделия Ариганы, – говорит Керанг.

Глаза женщины превращаются в щелочки.

– Я знаю три.

«Цветок Ариганы», последняя работа оружейницы. «Милосердие Ариганы», что бьет без промаха. И еще одно, «Игла Ариганы», которым можно стереть в памяти жертвы все воспоминания о владельце оружия.

– Есть четвертое, – говорит Керанг. – Знак – меч, оплетенный цепью. Его называют «Цепь Ариганы».

– Что у него за свойство? – спрашивает она, потому что он все равно ей это скажет.

– Оно убивает не только цель, но и того, кто отдавал приказы, – говорит Керанг. – Адмирал, генерал, монах. Школьный учитель. Своего рода проверка на лояльность.

Теперь она догадалась.

– Ты хочешь, чтобы я уничтожила «Цепь».

Когда-то давным-давно жила во вселенной молодая любительница дуэлей по имени Широн, которая получила пистолет в подарок от императрицы, любившей эмпирические эксперименты.

– Не понимаю, как неисправный пистолет может быть грозным оружием, – сказала императрица.

Она кивнула в сторону человека, мокрого от пота, связанного моноволоконной нитью, – если бы он попытался бежать, его разорвало бы на части.

– Этого все равно казнят, его имя уже изъято из семейного реестра. Проверь на нем.

Широн выстрелила… и очнулась в незнакомом городе. Вокруг говорили на языке, какого она никогда не слышала, а бытовые подробности видела только в исторических сериалах. Хорошо, что календарь оказался знакомым. На нем был 857 год. Сколько Широн ни искала, более поздней даты она не нашла.

Через некоторое время Широн выяснила, что тот самый человек, в которого она выстрелила, происходил из семьи, бравшей начало от одной женщины, первая запись о ней была сделана именно в 857 году. По летописям выходило, будто тогда та женщина сделала что-то очень важное, за что ей было пожаловано дворянское звание, и от нее пошел новый род.

Широн, которая ничего об этом не знала, по неведению уничтожила его весь, а вместе с ним и свой мир.

– Да, – отвечает женщине Керанг. – Моя работа – предотвращать убийства. Я не могу позволить себе пройти мимо такого опасного оружия, как «Цепь».

– Тогда где же ты был раньше? – говорит Широн, хотя сама все понимает. – «Цепь» хоть дремлет где-то, а другие…

– Я видел «Иглу» и «Милосердие», – говорит он, и слова его означают, что у него есть все данные на их владельцев. – Прекрасное оружие.

При этом он имеет в виду не красоту теней, чей облик сквозит в профиле женщины, и не красоту жидкости правильной температуры в граненом стакане, в котором золотисто играет солнечный свет. Он говорит о красоте логики, о крещендо «аксиома-аксиома-вывод-доказательство», о quod erat demonstrandum[68].

– Убить способно не только «Милосердие», а любое оружие или даже осколок стекла, – говорит Широн, которая понимает гостя. – Эффекта «Иглы» можно добиться лекарством или, если есть время и нейрохирург, соответствующей операцией. Про «Цепь» такого не скажешь.

Она встает, снимает со стены картину с изображением горы, кладет на столик лицом вниз и аккуратно сворачивает в рулон.

– Я родилась на этой горе, – говорит она. – Что-то похожее там еще остается, в бывшем моем мире. Сейчас вряд ли кто-нибудь пишет в такой манере. Ее знают разве что историки искусства. Я не художник, но гору я написала сама, потому что есть вещи, которые помню только я. А теперь ты хочешь начать все сначала.

– Сколько патронов вы истратили? – спрашивает Керанг.

Для «Цветка» не нужны специальные патроны, он может стрелять и незаряженный, – важно, сколько раз она выстрелила.

Широн смеется низким, хрипловатым смехом. Она не так глупа, чтобы доверять Керангу, но ей нужно, чтобы он ей поверил. Она снимает с плеча «Цветок» и берет обеими руками, так, чтобы Керанг рассмотрел его хорошенько.

Три лепестка опали, четвертый вот-вот упадет. Число не имеет отношения к вопросу, но Керанг об этом не знает.

– Вы были его хранителем очень долго, – говорит Керанг, рассматривая метку мастера, но не прикасаясь руками.

– Я и буду его хранить, пока сама не стану куском льда, – говорит Широн. – «Цепь» вам кажется слишком опасной, но если ее уничтожу я, нет гарантии, что вы сами не исчезнете…

– Я хочу, чтобы вы уничтожили не «Цепь», – тихо говорит Керанг. – Нужно уничтожить род Ариганы. Неужели вы думаете, я пришел бы к вам с менее важной задачей?

Некоторое время она молчит, не зная, что сказать.

– Так значит, ты выследил потомков Ариганы.

Он молчит, и его молчание означает согласие.

– Их должно быть немало.

«Цветок Ариганы» уничтожает весь род, включая первого предка, изменяя прошлое и не затрагивая только своего владельца. В том мире, где когда-то жила Широн, историки называли Аригану почетной гостьей империи. Но Широн давно выяснила, что Аригана была не гостьей, а пленницей, и ее тюремщики силой заставили ее стать оружейницей. Каким образом Аригане удалось создать оружие такой огромной разрушительной силы, никто не знает. «Цветок» стал ее главной местью, потому что больше всего в империи почитали свой род и предков.

Если потомки Ариганы существуют, то «Цветок» уничтожит всех и, вернувшись в прошлое, уничтожит саму Аригану и ее изобретения. А для Широн закончится заточение в этом времени, хотя вернуться в свое она все равно не сможет.

Широн похлопала по тугому рулону. Гора испарилась, но Широн лишилась ее много жизней назад. Бесшумная молния чиркнула в воздухе, освободила Керанга от фальшивой человеческой оболочки, внесла свои, взятые из глубины памяти тупикового вида поправки в те логичные уравнения, благодаря которым его создали. У картины было еще одно назначение, как и у всех вещей в этой комнате – Широн верила в полезность многофункциональности, – но она и так сослужила ей хорошую службу.

Тело Керанга падает на диван. Широн оставляет его там лежать и уходит.

В первый раз за долгие годы она уезжает из Блэквилла. Вещей с собой у нее почти нет, все, что понадобится, она купит в дороге. Блэквилл ее не задерживает, потому что тут ее знают и помнят, что ее нельзя трогать. Ее номер Блэквилл оставит за ней, и там всегда будет убрано, и всегда, каждый вечер, ее будет ждать элегантный стакан со свежей водой правильной температуры, близкой к точке замерзания.

Керанг сам признал, что он всего лишь чье-то орудие. Если ему было известно то, о чем он рассказал, и ему дали время донести это до нее, значит, существуют и те, кто знает то же самое.

Керанг ничего в ней не понял. Широн пробирается по лабиринту переходов к выходу, чтобы попасть в один из главных уровней, откуда она начнет свои поиски. Если бы Широн хотела отомстить Аригане, то сделала бы это давным-давно.

Широн все же надеялась, что до этого не дойдет. Теперь приходилось признать свою глупость. Ничего не поделаешь. Придется найти и убить всех потомков мастера. Так она защитит Аригану, защитит накопленную за тысячелетия мудрость этого времени, и они не пострадают, даже если кто-нибудь все-таки перехитрит Широн и отберет у нее «Цветок».

Во вселенной, где детерминизм обращен в прошлое, где, что ни сделай, все сойдется в той же самой точке О, – выбор все равно имеет значение, особенно если ты последний хранитель грозного оружия.

Много позже Широн стала думать, что нужно было принять предложение Керанга, нужно было пожертвовать этим временем, чтобы никогда не было ни Ариганы, ни ее изобретений. Потому что она несла смерть, потому что Широн не давал покоя вопрос: если человек способен создать чувствующий компьютер, то что такое вселенная – может быть, она тоже просто гигантский компьютер?

В этой вселенной Широн считается старой. Но она еще старше – старше вселенной. Широн пережила ее миллионы раз. И каждый раз «Цветок Ариганы» был неотъемлемой частью жизни, как неотъемлемо лезвие от клинка. Хоть и верно, что наука неспособна найти абсолютные доказательства, что сколь угодно большой ряд экспериментов все же блекнет по сравнению с бесконечностью, Широн знает, что миллионы повторений – сами по себе доказательство.

Без «Цветка Ариганы» никакая вселенная не смогла бы себя обновлять, начиная новое действие. Возможно, это и есть причина, зачем он был создан. Как и Широн, которая нажмет на спуск столько раз, сколько понадобится.