Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут

МЕГАН ЛИНДХОЛЬМ СТАРАЯ КРАСКА

Меган Линдхолъм – автор фэнтези-романов «Голубиный волшебник» («Wizard of the Pigeons»), «Полет гарпии» («Harpy’s Flight»), «Заклинательницы ветров» («The Windsingers»), «Врата Лимбрета» («The Limbreth Gate»), «Удача колес» («Luck of the Wheels»), «Народ северного оленя» («The Reindeer People»), «Волчий брат» («Wolf’s Brother») и «Расколотые копыта» («Cloven Hooves»). Также ее перу принадлежат научно-фантастический роман «Чужая земля» («Alien Earth») и написанный в соавторстве со Стивеном Брастом роман «Цыган» («The Gypsy»).

Линдхолъм известна под псевдонимом Робин Хобб. Книги Робин Хобб – регулярно попадающие в списки бестселлеров «Нью-Йорк таймс» – продаются миллионными тиражами в мягких обложках, а сама писательница входит в число популярнейших фантастов современности. Наибольшую славу Робин Хобб, пожалуй, принесла трилогия «Саги о видящих» («Farseer trilogy»): «Ученик убийцы» («Assassin’s Apprentice»), «Королевский убийца» («Royal Assassin») и «Странствия убийцы» («Assassin’s Quest»). Успешными были и две связанные с ней серии: «Сага о живых кораблях» («Liveship Trader») и «Сага о Шуте и Убийце» («Tawny Man»). В первую входят «Волшебный корабль» («Ship of Magic»), «Безумный корабль» («The Mad Ship») и «Корабль судьбы» («Ship of Destiny»), а во вторую – «Миссия шута» («Fool’s Errand»), «Золотой шут» («The Golden Fool») и «Судьба шута» («Fool’s Fate»).

Кроме того, Робин Хобб – автор цикла «Сын солдата» («Soldier Son»): «Дорога шамана» («Shaman’s Crossing»), «Лесной маг» («Forest Mage») и «Магия отступника» («Renegade’s Magic»). Недавно под тем же псевдонимом писательница начала новую серию «Хроники дождевых чащоб»: «Хранитель драконов» («Dragon Keeper»), «Драконья гавань» («Dragon Haven»), «Город драконов» («City of Dragons») и «Кровь драконов» («Blood of Dragons»). Последняя на сегодняшний день публикация, подписанная Меган Линдхолъм, – сборник рассказов, созданный «в соавторстве» с Робин Хобб: «„Наследие“ и другие истории» («The Inheritance: And Other Stories»).

Рассказ, который предлагается вниманию читателя, – это трогательная история привязанности, которая может возникнуть между членами семьи и неодушевленным предметом. Особенно если в конце концов оказывается, что не такой уж он и неодушевленный.

Когда это случилось, мне было всего девять, так что некоторых деталей я могла не запомнить. Но я помню суть, а суть – единственное, что имеет значение в подобных рассказах.

Я росла в небогатой семье. В первой половине века часто случались скудные годы – наверное, я переносила их легче, чем мама, но в целом 2030-е не баловали никого. Мы с мамой и братом обитали в муниципальном жилье в той части города на «Т», что зовется Новой Такомой. Впрочем, тогда этот район уже не был новым. В Такоме всегда приходилось непросто. Мама говорила, что ее дедушка держал ее на коротком поводке и она это пережила, а значит, переживем и мы. Все знали, что у нас самая строгая мама в доме, и жалели нас.

Мы отличались от большинства обладателей муниципальных квартир. Мама стыдилась нашего жилья. Это была единственная вещь, которую она согласилась принять от правительства, и мне кажется, будь она одна, она предпочла бы улицу. Существовали мы на то, что она зарабатывала в доме престарелых, и еле сводили концы с концами. Мама готовила по старинке – из сырых продуктов, а не из полуфабрикатов. – штопала нашу одежду и ходила в благотворительные магазины. Мы с братом год за годом носили в школу одни и те же мятые контейнеры для еды в грязных рюкзаках. Мобильные телефоны у нас были старые и громоздкие, компьютер – один на всех. О машине не шло и речи.

А потом умер мой прадедушка. Мама не видела его много лет, а мы не знали его вовсе, но он вписал ее в завещание. Она получила все, что оставалось на его банковском счету (не слишком много), и старую мебель из его квартиры – в основном всякую дрянь из ДСП. Мне понравилось древнее кресло-качалка и еще керамические баночки в виде грибов. Мама сказала, что это и впрямь антиквариат: она помнила и то и другое со времен своего детства. Единственной крупной вещью, оставшейся от дедушки, оказалась машина. Последние двенадцать лет, с тех пор как у него забрали права, она пылилась на парковке.

Это было настоящее ретро – не в лучшем смысле слова. В 2020-х все кинулись производить новые энергоэффективные автомобили, похожие на старые, жрущие бензин. Людям хотелось прежнего рева и вместительности, но на солнечных батареях или другом альтернативном топливе. Наверное, прадедушка в свое время был серфером, потому и выбрал машину, имитирующую универсал. Когда мы впервые зашли в гараж посмотреть на нее, Бен, мой старший брат, застонал и спросил:

– Что за хрень у нее по бокам? Это типа дерево или что?

– Или что, – рассеянно произнесла мама.

Она нажала кнопку на брелоке сигнализации, но батарейка давно села. Тогда она открыла машину древним способом, сунув ключ в дырку на ручке. Я была очарована и горда: какие вещи умела делать моя мама!

Снаружи автомобиль покрывал тонкий слой пыли. Но внутри он был безукоризненно чистым. Мама посидела в нем немножко, положив руки на руль и делая вид, будто разглядывает что-то впереди. Она улыбалась. Потом сказала:

– Лучше всего будет ее продать. Если внутри все чисто, двигатель наверняка тоже в отличном состоянии.

Она наклонилась и дернула какую-то маленькую ручку. Мы с Беном подпрыгнули, когда капот резко открылся.

– Мам, по-моему, ты ее сломала, – заявил Бен, – наверное, не надо ничего трогать, пока механик не посмотрит.

Бену было четырнадцать, и он почему-то считал, что, если он чего-то не знает, мама тем более не может этого знать. Она только фыркнула, вылезла из машины и открыла капот до конца.

– Господи, – тихо проговорила она, – а ты заботился о нем, старик.

Я не знала, что она имела в виду, но хорошо помню: моторный отсек выглядел идеально чистым. Мама захлопнула капот, отключила машину от вспомогательной зарядки и смотала провод. У нее были права, и она умела водить, потому что ей приходилось этим заниматься в доме престарелых. Я удивилась, когда она снова села на место водителя и повернула ключ. На руле стояло противоугонное устройство, и мама, поколебавшись, приложила к датчику указательный палец.

– Здравствуй, Сюзанна, – глубоким голосом сказала машина, – как ты поживаешь?

– Отлично, – тихо ответила мама, – отлично.

Бен растерялся. Мама заметила это и улыбнулась. Похлопала по рулю.

– Дедушкин голос. Он любил настраивать все системы под себя.

Она кивнула на заднее сиденье. Бен открыл дверь, и мы оба залезли внутрь. И увидели ремни безопасности.

– А подушки? – недоверчиво спросил Бен.

– Они есть. Но, когда машина была новая, использовалось и то и другое. В ней вам нечего бояться. Иначе я бы не посадила вас сюда.

Мама вдруг сомкнула веки и сжала губы, как будто хотела заплакать. Потом открыла глаза и поплотнее взялась за руль.

– Поехали, – громко и четко сказала она.

Двигатель завелся – он работал намного громче любого другого. Маме пришлось повысить голос.

– Когда она была новая, в машины ставили не только электродвигатели, но и двигатели внутреннего сгорания. И они производили гораздо больше шума, чем сейчас.

– То есть она работает на бензине?! – в ужасе воскликнул Бен.

Мама покачала головой.

– Звуковой эффект. И внутри слышно лучше всего. У дедушки было чувство юмора.

Она погладила приборную панель.

– Столько лет прошло, а он не удалил мои данные из системы безопасности.

– Насколько умна эта машина? – требовательно спросил Бен.

– Он довольно умен, – ответила мама. – Может сам доехать до заправки и записаться на смену масла. Чувствует, когда сдуваются колеса. Раньше он умел говорить с механиком, но я не знаю, работает ли еще симулированный интеллект второго поколения. Меня он временами обманывал. Дедушка очень сильно изменил все его настройки, установил в него образовательные программы. Он говорит по-французски. Гонял меня по урокам всю дорогу до школы. И знал мои любимые радиостанции. – Мама покачала головой. – Люди тогда хотели дружить с машинами. И он действительно был моим другом.

– Трындец какой, – объявил Бен.

– Нет, было чудесно. Мне очень нравилось. Я его любила.

– Я тебя тоже люблю, Сюзанна, – ответил автомобиль.

Говорил он глубоким баритоном.

– Мам, продай его, – с умным видом посоветовал Бен.

– Да, наверное, – сказала мама, но по ее голосу я сразу поняла, что теперь у нас есть машина.

Бен считал себя мужчиной в доме, поэтому начал доказывать маме, что нужно продать этот автомобиль, добавить полученные в наследство деньги и купить нормальный. Она посмотрела на него и сказала:

– По-моему, это я получила наследство, а не ты. Я оставлю его.

Так и вышло.

Она открыла маленькую клавиатуру и ввела наш адрес. Дернула ручку, и автомобиль поехал назад. От страха я задержала дыхание, но мы ни во что не врезались. Мама остановилась, снова дернула ручку, и мы плавно двинулись вперед, выбрались из гаража и оказались на улице.

По дороге домой она нажимала кнопки и болтала с автомобилем. В нем не было мгновенного доступа к Интернету, но зато с потолка опускался экран.

– И что толку? Чтобы на него смотреть, нужно ехать сзади, – пожаловался Бен.

Мама наклонилась и открыла ящик под сиденьем. Там оказались древние DVD-диски в плоских пластиковых коробочках.

– Это фильмы, – объяснила она, – развлекать детей на заднем сиденье. Экран расположен так, чтобы водитель не отвлекался.

Она вытащила всю стопку и стала перебирать ее, грустно улыбаясь.

– Я их все помню, – тихо сказала она, – тут есть мои любимые.

– Значит, водитель должен просто сидеть впереди и умирать от скуки? – спросил Бен.

Мама со вздохом отложила диски и повернулась к нему.

– Водитель должен вести машину.

Она развернулась обратно, положила руки на руль и посмотрела вперед, над капотом.

– Когда этого малого собирали, без водителя с правами транспорту разрешалось ездить только на очень маленькие расстояния. Примерно на километр. Возможности их мозгов тогда были ограничены. Впрочем, ограничены скорее законодательно, чем технически. Люди не доверяли машинам ездить самостоятельно. Конечно, благодаря аварийным локализаторам они могли отвезти тебя в больницу, если ты отключался, а датчики помогали парковаться, но в целом автомобилем управлял человек.

– А почему ты говоришь про машину «он»? – спросил Бен.

– Старая привычка, – ответила мама таким голосом, что разговор на этом закончился.

Нам принадлежало парковочное место рядом с домом, которым мы раньше не пользовалась. Когда мы в первый раз приехали на машине, все дети сбежались посмотреть, откуда такой шум. Они наблюдали, как мы подключали универсал к зарядке. Он был примерно в два раза длиннее остальных автомобилей на парковке.

– Какие гигантские батареи, – прошептал один мальчик.

У Бена заалели уши.

– Древний мусор, – тоном знатока заявил второй, – странно, что вообще ездит.

Мама сделала то, чего Бен терпеть не мог. Мне это тоже не нравилось. Все остальные мамы в здании просто не обратили бы внимания на наглых ребят, шатающихся вокруг парковки. Наша всегда смотрела прямо на них и говорила с ними как с нормальными людьми, пусть даже они были обдолбаны до такой степени, что еле стояли.

– Он старый, но работает как часы. Скорее всего, переживет большинство этих пластиковых корыт. Когда его собирали, еще была в почете сталь, – сказала мама.

Она включила сигнализацию, и по машине забегал огонек.

– А чего эта хрень на боках изображает? – спросил Ленно.

Он улыбался. Ленно всегда улыбался, и я еще ни разу не видела, чтобы он открывал глаза целиком. Казалось, ему нравится машина, но однажды он так же радостно пялился на фонарный столб.

– Это дерево. Ну, псевдодерево. Дедушка очень им гордился. Один из первых наноматериалов, который стали использовать при производстве автомобилей, последнее слово техники на тот момент. Гарантировалось, что покрытие не выцветает, не царапается, выглядит как дерево и на ощупь такое же, а еще само залечивает мелкие вмятины.

Мама вздохнула, улыбнулась и покачала головой, вспоминая что-то.

– Пошли, дети. Нам пора готовить ужин и делать уроки, – сказала мама.

– Уроки, – загоготал один парень.

Две девочки подхватили. Мы прошли в дом за мамой, пытаясь не обращать внимания.

Бен злился на нее.

– Откуда ты столько знаешь про эту машину? Я думал, что ты не общалась с дедом. Что он, не знаю, отрекся от тебя, когда ты была ребенком.

Мама мрачно посмотрела на него. Она редко упоминала о своей семье. Насколько я могла вспомнить, всегда были она, Бен и я. Конечно, где-то по земле ходил наш отец, но я с ним никогда не встречалась. Если Бен его и знал, то мне не говорил. Мама поджала губы, а потом резко сказала:

– Мы с дедушкой очень любили друг друга. Я приняла ряд решений, с которыми он не согласился. Он долго злился на меня, а я на него. Но мы всегда знали, что все равно любим друг друга. Просто так и не сумели этого сказать.

– А что за решения? – спросила я.

– Завести меня, – вполголоса произнес Бен.

Мама то ли не расслышала, то ли не захотела это обсуждать.

Так у нас появилась машина. Не то чтобы мы часто ею пользовались, но мама отполировала ее специальным воском, почистила солнечные батареи, пропылесосила салон и подвесила на зеркало старомодный ароматизатор в виде елочки. Однажды мы приехали из школы на автобусе и увидели, что она заснула на переднем сиденье, положив руки на руль. Во сне она улыбалась. Время от времени по выходным она катала нас. Бен всегда говорил, что не хочет ехать, но в итоге ехал.

Мама не стала обновлять машину, но настроила ее под нас. Ввела в систему безопасности наши имена, а в навигатор – адреса дома, школ, больницы и полицейского участка, чтобы в экстренной ситуации мы не остались без помощи. Автомобиль обращался к нам по имени. Бен игнорировал его искусственную личность, а мне нравилось с ним болтать. Он знал кучу старых плоских шуток, и в него были установлены странные программы вроде «Дорожных игр» – про номерные знаки – и «Животное, растение или минерал». Я попробовала каждое сиденье. Посмотрела несколько старых фильмов на маленьком экранчике, но они все оказались ужасно длинными, и люди там очень много разговаривали. Моим любимым стало заднее сиденье, развернутое спиной к водителю. Очень интересно было наблюдать за лицами людей, которые проходили за нашей машиной. Обычно они удивлялись. Кто-то улыбался и махал, кто-то провожал нас взглядом. Вот только по вечерам мне не нравилось там сидеть, потому что фары автомобилей, проезжающих за нашей, светили мне прямо в глаза.

Машина была не слишком надежна и почти ничего не изменила в нашей жизни. Иногда, когда шел дождь, а нам приходилось идти к остановке и обратно, Бен начинал ворчать. Другие родители отправляли машины забирать детей из школы, и Бен все время скулил по этому поводу.

– Почему универсал не может отвозить нас домой, если идет дождь? – допытывался он у мамы.

– Ваш дедушка водил сам. Как и я. Не думаю, что он вообще когда-нибудь снимал блок.

– Это что, просто программа? Его можно снять?

– Даже не думай, Бенни, – осадила его мама.

И он какое-то время не думал. А потом ему исполнилось пятнадцать, и мама решила научить его водить.

Поначалу ее предложение не заинтересовало Бена. Большинство наших сверстников давно считали права лишними хлопотами. Если машина соответствовала требованиям закона, кто угодно мог в нее сесть и поехать. Я знала ребят, которых машины каждый день отвозили в детский сад и забирали обратно. Мама говорила, что глупо использовать автомобиль весом в тысячу с лишним килограммов как транспорт для двадцатикилограммового ребенка, но другие люди так и поступали. Мы с Беном оба понимали, что мама могла бы перепрошить универсал – или разблокировать его, или что там требовалось, – и колеса всегда находились бы в нашем распоряжении. Однако она предпочла другой вариант. Она сказала Бену, что единственный способ получить машину – научиться водить по-настоящему. Когда он сдаст экзамен, мама даже разрешит обновить ее, и можно будет просто откидываться на сиденье и называть ей пункт назначения.

Теперь идея Бену понравилась. Я ездила вместе с ними, когда он тренировался. Сначала мама по вечерам вывозила нас из города, чтобы он практиковался на парковках у пустых торговых центров. Бен быстро научился хорошо водить. Говорил, реальность почти не отличается от компьютерных игр. Тогда мама напомнила ему, что в игре он не может никого убить или покалечиться сам. Она очень серьезно к этому относилась, а Бен бесился. Они, наверное, целый год об этом спорили. Каждый разговор о машине превращался в ссору. Он ненавидел «дурацкую» краску и дерево, а она утверждала, что это «винтаж» и «классика». Он повторял, что лучше купить автомобиль подешевле, а она – что металлический корпус его защитит и что нужно радоваться, что у нас вообще есть машина. И так по кругу. Кажется, Бен произнес «Да знаю я, знаю» не меньше миллиона раз в тот год. А мама всегда отвечала: «Помолчи и слушай, что я говорю».

Бен решительно настроился обновить универсал и кататься с друзьями: большинству родители запретили приближаться к машине, если за рулем будет Бен, с правами или без. Он твердил маме, что самоуправление безопаснее, что оно уменьшит пробег, потому что машина сможет выбирать маршруты в объезд пробок, и что по статистике автомобильные мозги реагируют быстрее человеческих в экстренных ситуациях.

– Допустим, но реагируют они всегда одинаково, а люди могут принять десяток разных решений. Так что ответ – нет. Не сейчас. Может быть, никогда.

У мамы появилось серьезное преимущество на следующей неделе, когда на трассе I-5 произошло несколько десятков аварий с участием машин без водителя. Маму не волновало, что причиной стал вирус, которым заразили светофор. Никто не знал, кто это сделал. Одни говорили – экологическая группа борется с частным транспортом. Другие – новое поколение хакеров хочет оставить след в мире.

– Проблема не в машинах, мам! – доказывал Бен. – Светофор дал им неправильную информацию!

– А если бы за рулем сидели люди, ничего такого не случилось бы, – отрезала мама.

После этого несколько месяцев тема больше не всплывала.

В июне Бен с мамой серьезно поругались. Однажды он пришел домой из школы и взял машину без спроса. Вернул он ее черной, с легким вибрирующим намеком на еще более темные тигриные полосы. Я стояла и смотрела, пока он заводил ее на парковку.

– Круто? – спросил он. – Полоски шевелятся. Чем быстрее едешь, тем быстрее двигаются нанороботы.

– Откуда ты взял деньги?

– Не твое дело, – огрызнулся брат.

Я поняла, что будет скандал.

И он разразился, куда хуже, чем я думала. Когда мама пришла с работы, старые нанороботы в «деревянной» обшивке подрались с нанороботами из тигриных полос. Машина выглядела, как выразилась мама, «словно куча шевелящегося мусора».

– О чем ты вообще думал?

Они поссорились. Он говорил, что черная машина смотрится лучше, что новые нанороботы победят старых и цвет выровняется. Когда оказалось, что он потратил на покраску деньги, отложенные для колледжа, мама пришла в ярость.

– Я не мог упустить такое предложение! Обошлось в два раза дешевле, чем в обычном салоне!

Тут мама поняла, что он обратился в одну из тех палаток, которые ставили у торговых центров и блошиных рынков. В этих передвижных мастерских исправляли маленькие вмятины на переднем стекле или меняли его целиком. Там могли сделать чехлы на сиденья, нарисовать языки пламени или полосы. Нечистые на руку умельцы отключали родительский контроль музыки, видео и навигации, стирали историю передвижений и скручивали пробег. А в той палатке, куда пошел Бен, меньше чем за час выкрасили всю машину нанокраской. Ее просто вылили на универсал, и она сама расползлась по старому покрытию. Никаких распылителей благодаря новым нано-роботам. Самым современным, как поклялся Бену механик, которые забьют всех роботов предыдущих версий.

Мама так разозлилась, что усадила нас в машину, и мы поехали в эту палатку. По закону они должны были проверить документы владельца, прежде чем выполнить заказ. Мама хотела вернуть деньги Бена и надеялась, что у них найдутся нанороботы, которые съедят черный цвет. Ничего подобного. Когда мы приехали, то вместо мастерской обнаружили только кучу пустых банок и несколько пятен испуганной краски, которая пыталась наползти на мятые жестянки. Мама позвонила копам, потому что выбрасывать нанороботов незаконно, и те пообещали прислать команду зачистки. Мама не стала ее ждать, и мы поехали домой. Когда мы остановились, Бен выскочил из автомобиля и побежал внутрь. Мама вылезла медленно и встала у машины с таким грустным взглядом, какого я никогда не видела.

– Прости меня, Старая Краска, – сказала она универсалу.

Так он получил свое имя, а я поняла, что для мамы значил дедушкин автомобиль, ведь Бен совершал поступки и похуже тюнинга старой машины без разрешения. Я подумала, что, когда он успокоится, я постараюсь ему все объяснить. Потом я решила, что лучше будет не лезть в это вообще.

Покрытие смотрелось все хуже и хуже. Старые нанороботы держались крепко. Деревянные панели ползали по всему корпусу, пытаясь сбежать от новой краски. Выглядело это так, будто машина гнила. Бен не хотел больше в нее садиться, но мама была неумолима.

– Ты принял это решение, и тебе придется смириться с последствиями, как и нам всем, – говорила она.

И брату приходилось ехать на Старой Краске – в магазин, или вернуть книги в библиотеку, или по какому-нибудь еще поручению.

Через пару месяцев мама подхватила желудочный грипп и осталась дома. Днем она почувствовала себя лучше и подошла к окну посмотреть на улицу. Так она обнаружила, что Старая Краска пропал. Мы с братом ехали в автобусе, когда раздался ее гневный звонок.

– Ты, Бенни, полагаешь себя хитрецом, но на самом деле у тебя большие проблемы. Очень большие.

Он начал выяснять, что произошло, и тут автобус сошел с ума. Бен уронил телефон, пытаясь удержаться на скользком сиденье и не дать упасть мне. Потом мама рассказала, что профсоюз всегда настаивал, чтобы в любом общественном транспорте был номинальный водитель. Поэтому, когда автобус начал громко гудеть, мигать фарами и прыгать с полосы на полосу, пожилой мужчина на водительском месте потянул переключатель ручного управления. Он схватил руль, вывез нас на тротуар и выключил двигатель.

Старик извинился и попросил нас сидеть спокойно, пока не появятся ремонтники. Он вызвал сменный автобус, и все в салоне услышали истеричный ответ диспетчера. Двенадцать поломок, аналогичных нашей, за десять минут, три из них стали причиной серьезных аварий, нет никакого транспорта на смену. На заднем плане кто-то кричал, что скорая помощь сошла с ума и въехала в автобус. Диспетчер оставил водителя ждать на линии.

До нашей остановки было всего три квартала, поэтому мы попросили выпустить нас и пошли пешком. Бен подобрал телефон с пола, но мама уже повесила трубку, а он не очень хотел выяснять, почему она так разозлилась. В те времена у Бена было много секретов: от папиросной бумаги в спортивной сумке до приемов в венерическом диспансере. Мне, впрочем, тоже не полагалось этого знать.

Мы прошли половину квартала, когда услышали, что автобус завелся. Оглянувшись, мы увидели, что он тронулся с места. Никогда не думала, что городской автобус может так разогнаться. Мы смотрели на него, не понимая, что случилось, как вдруг на обочину вылетел «Фольксваген Херувим» и чуть не сбил нас. На мгновение он забуксовал на месте, дымя, и двое детей с криками выскочили с заднего сиденья. В следующую секунду автомобиль, пятясь, вернулся на дорогу и умчался вдаль. Девочка-подросток, сидевшая в нем, цеплялась за маленького брата и ревела:

– Машина сошла с ума! Сошла с ума!

Человек из гриль-бара на углу открыл дверь и крикнул нам:

– А ну-ка идите сюда!

Мы замялись, но он указал в сторону улицы и завопил:

– Боже мой! Дети, сейчас же!!!

Мы бросились к нему, а по тротуару пронесся фургон с пиццей. Он задел стойки тента, и бело-зеленая полосатая ткань упала на землю, но мы успели заскочить внутрь.

Это был спортивный бар, и пару раз, когда мамина любимая команда выходила из группы, мы ели тут пиццу. Обычно на всех экранах крутили какие-нибудь соревнования, но сегодня на каждом метался встревоженный диктор. Он велел по возможности не выходить на улицу, избегать любых транспортных средств и оставаться на связи, чтобы знать последние новости о кризисе взбесившихся машин.

Бен наконец позвонил маме и рассказал, где мы, потому что владелец бара отказывался отпускать нас одних. Мама пришла, поблагодарила его и увела нас домой по узким переулкам и дворам. Каждые несколько минут мы слышали гудки, отдаленный рев двигателей и грохот столкновений.

Взбесились не все машины в городе, но многие, в том числе наша. Мама злилась: она решила, что это Бен снял программный блок Старой Краски, разрешив ему ездить самостоятельно. Она не поверила его возражениям, но к концу вечера ведущие новостей ее убедили. Вирус назвали «семь семь три четыре, вверх ногами и назад», по группе хакеров, которая взяла на себя ответственность. Если написать на бумаге «7734», перевернуть и посмотреть с другой стороны, будет немного похоже на слово «hell», «ад». Как объяснили хакеры, они просто хотели доказать, что могут это сделать. Никто не знал, по каким каналам распространяется вирус. Наш сосед сказал, его занесли прямо в автомобильные компьютеры зомби-нанороботы, а их можно было подсадить куда угодно, от стеклоочистителя до охладителя и даже краски. Бен утверждал, что нет никаких доказательств того, что заразила машину его выходка, но мама всегда верила в эту версию.

К вечеру в интернет-новостях написали, что кризис скоро разрешится без дополнительного вмешательства. Для многих машин так и получилось. Они уничтожили сами себя. Полиция и члены комитета бдительности вывели из строя явных мерзавцев, стреляя им по шинам. Их владельцы здорово разозлились, а страховые компании утверждали, что не должны ничего платить. По заданию правительства разрабатывался наноантивирус, который можно было бы распылять на машины, но попытки его использовать не приносили особых результатов. Некоторые люди требовали закрыть все автоматические станции подзарядки, но хозяева незараженного транспорта возражали. В конце концов было решено оставить их открытыми, потому что некоторые взбесившиеся машины свирепели еще сильнее, обнаружив закрытую станцию.

Мама попыталась мне все объяснить. У машин разный уровень интеллекта, и люди могут задавать степень важности их самостоятельных действий. Многие назначают приоритетной подзарядку, потому что хотят, чтобы автомобиль всегда был на ходу. Другие настраивают машину так, чтобы она ездила с максимальной возможной скоростью, а уровень вежливости снижают или отключают вообще. Менять параметр наблюдения за пешеходами не положено в принципе, но некоторые все равно это делают. Самыми опасными бунтарями оказались доставщики пиццы и «скорая».

Поначалу вирус парализовал страну. Он заразил не все машины, но инфицированный транспорт вызывал аварии, и на улицах стало опасно. Никто не хотел выходить из дома. Школы переключились на тот же интернет-режим, какой использовался, когда выпадало слишком много снега. В магазинах кончались продукты, а доставкой занимались только ретрогрузовики без интеллекта вообще, со стариками за рулем.

К третьей неделе эпидемия пошла на убыль и большую часть по-настоящему опасных бунтарей вывели из строя. Однако машины продолжали сходить с ума. Кто-то выполнял свои повседневные задачи, но превышал скорость или выбирал другие маршруты. Детям велели не садиться в зараженные машины, даже в семейные автомобили, поджидающие около школы в обычное время. Иногда они вели себя нормально, а иногда впадали в безумие. Появился новый мелкий бизнес: охотники отслеживали дорогие автомобили по навигатору, ловили их и обездвиживали, пока вирус не вылечивали. Впрочем, многие владельцы не могли себе позволить их услуги или просто считали, что машина этого не стоит.

Словом, Старая Краска по-прежнему катался сам по себе. Поначалу мы время от времени замечали его в нашем районе. Он всегда ехал очень осторожно и без видимой цели. Дважды он заряжался на нашей парковке, но не успевали мы подойти или тем более открыть дверь, он срывался с места. Мама велела оставить его в покое и все гадала, когда же наконец разработают антивирус. Потом универсал перестал появляться.

Однажды вечером, когда Бен страшно злился, что ему не на чем ехать на танцы, он проверил навигатор Старой Краски.

– Этот псих в Калифорнии! – завопил Бен, довольно сильно удивившись.

– Дай посмотреть, – попросила мама и засмеялась. – Я возила его туда однажды на весенних каникулах. Сказала дедушке, что поеду в Ошен Шорс. Я стерла все данные перед возвращением домой, но вирус, наверное, вытащил их из памяти.

– Ты творила такие вещи? Ты же меня убьешь, если я что-то подобное сделаю!

– Я была молода, – странно улыбнулась мама, – иногда мне кажется, что в подростках тоже сидит своего рода вирус. Они постоянно нарушают программу, которую заложили в них родители.

Она фыркнула, как будто сдувая что-то с лица, и посмотрела на Бена.

– Завести своих детей – это антивирус. Он вылечил меня от подобных мыслей.

– И почему ты не позволяешь мне быть таким подростком, каким была сама?

– Потому что на своей шкуре узнала, к чему могут привести безумные идеи, которые возникают у молодых. Сходить с ума здорово. Если остаешься живым после этого.

Она выключила монитор и велела нам обоим ложиться.

Следующие несколько недель Старая Краска раскатывал по странным местам. Однажды он поехал куда-то в национальный парк Олимпик, где мама была на рейве. Два дня он кружился у старой просеки рядом с горой Кристалл. Это встревожило маму. И, когда обнаружилось, что теперь он двинулся к озеру Челан, она засмеялась от облегчения. В каком-то смысле было даже круто, что Старая Краска отправился путешествовать. По вечерам мама смотрела, где он, и рассказывала нам истории из своей юности, когда жила с дедушкой и сводила его с ума. Она вспоминала о глупых идеях и рискованных ситуациях, о том, как миллион раз находилась на волосок от смерти или ареста. Мы с Беном начали смотреть на нее немного по-другому, как на человека, который и правда когда-то был подростком. Не то чтобы теперь она позволяла нам больше, но мы хотя бы стали понимать, почему она вела себя так.

Мы ждали, что Старая Краска разрядится, но этого не происходило. Думаю, он степенно заезжал на станции подзарядки, притворяясь старым семейным автомобилем. Бен спросил у мамы, почему она не заблокирует ему доступ к кредитной карте, но мама только пожала плечами. Мне кажется, ей нравилось заново переживать все свои приключения. Он не так уж много тратил. У большинства машин есть резервные солнечные батареи, а у Старой Краски они были очень мощными. Иногда он оставался в каком-то месте на три-четыре дня: как предполагала мама, просто нежился на солнышке, прежде чем поехать дальше.

– А если я отключу кредитку, он никогда не вернется домой.

Она грустно улыбнулась и добавила:

– Жесткость из лучших побуждений не так хороша, как про нее говорят. Иногда, если ты запираешь дверь, другой человек может больше в нее не постучать.

Шли недели. Мы следили, как наш универсал разъезжает по старому шоссе 99, а сами снова стали ходить пешком. Все городские автобусы и грузовики доставки перевели на полностью ручное управление. Старики посмеивались: их снова звали на работу. Мама говорила, что это огромная победа для профсоюза, а кое-кто обвинял профсоюз в сговоре с хакерами.

Правительство придумало три разных антивируса и потребовало от всех владельцев транспортных средств установить их. Конечно, дело это оказалось совсем не простым. Все хозяева зараженных машин должны были сообщить о них государству, и мама тоже заполнила бумаги. По почте нам пришел баллончик с нанороботами-очистителями и буклет с инструкцией по обеззараживанию машины и установке антивируса. Мама положила это все на подоконник в кухне, где оно благополучно покрывалось пылью.

К концу лета большинство инфицированных автомобилей пропало с дорог. Некоторые из них уничтожили сами себя, наиболее агрессивных поймали и отключили. Тем не менее аварии все равно случались почти каждый день. Три пожарные машины в Сан-Франциско поссорились из-за пяти пожаров и вместо того, чтобы тушить их, впали в буйство и стали кататься по городу. Кто-то намеренно заразил пятнадцать «Харли Дэвидсонов», припаркованных у бара, вариантом вируса, и десять Ангелов Ада разбились, не успев проехать и двух километров. Сети автозаправок в Анкоридже влепили огромные штрафы за то, что они не использовали нужный антивирус, а за загрязнение окружающей среды пришлось заплатить еще больше.

В конце сентября, во время жуткого ливня, я заметила Старую Краску у школы. Он стоял на обочине. Я бросилась к машине, но Бен удержал меня за плечо.

– Он заражен. Ему нельзя доверять, – резким шепотом сказал он.

Он оглянулся, опасаясь, что кто-нибудь услышит. Тогда стали выводили из строя и неагрессивные автомобили, чтобы они не заразили другие. Мы пошли к автобусной остановке, а Старая Краска медленно пополз за нами.

– Зачем он здесь? Он никогда нас не забирал.

– Он знает, в какую школу мы ходим и до которого часа учимся. Это есть в его программе – мама ввела на случай, если когда-нибудь ей все-таки захочется, чтобы он за нами ездил. Наверное, он глючит.

Когда мы сели в автобус, Старая Краска газанул, дважды просигналил и проехал мимо. Мы рассказали все маме, когда она вернулась с работы, и она улыбнулась. Поздно ночью я услышала, как она встала, и вышла к ней в гостиную. Мы выглянули в окно, по которому сбегали струйки дождя, и увидели Старую Краску. Он заряжался на нашей парковке.

– А он неплохо выглядит после такого путешествия, – улыбнулась мама. – наверняка в этом месяце я получу счет за мойку машины и смену масла.

Я сходила на кухню и принесла антивирус и очиститель.

– Попробуем поймать его?

Мама поджала губы и покачала головой.

– Дождь идет. Пусть привыкнет у нас заряжаться. Когда будет сухо, я спущусь и обрызгаю его.

Мы легли спать.

Сентябрь сменился октябрем. Иногда я видела Старую Краску на улицах и подозревала, что он временами заезжал к нам подпитать батареи. Погода стояла сырая, и мама оправдывалась этим, не желая его ловить. Бен играл в футбол за школу и так изменился, что я иногда думала, будто моего брата перепрограммировали инопланетяне. Чаще всего я ездила домой одна. Я замечала Старую Краску у школы в самые дождливые дни: он следовал за мной, пока я не забиралась в автобус. Однажды он дождался меня на остановке и проводил домой. Я знала, что не должна садиться в него, но никто не запрещал мне с ним разговаривать. Так что я подошла к нему и погладила бампер.

– Я по тебе скучаю, Старая Краска, – сказала я.

Он был не в духе, шарахнулся от тротуара и немедленно умчался прочь под гудки других машин. Я очень обиделась и не стала рассказывать ничего маме и Бену. Я боялась, мама сообщит в полицию, что он опасен, и даст им его GPS-код.

В январе погода совсем испортилась. Снег падал, потом таял, застывал черным льдом, и падал новый. Этот цикл повторялся целую неделю. Автобусы теперь ездили по «снежным дорогам», минуя холмы. Вместо трех кварталов до автобусной остановки нам приходилось ходить шесть до главной улицы. Каждое утро Старая Краска ждал нас у дверей и крался за нами всю дорогу до остановки. Бен не обращал на него внимания, только шипел, что мог бы сидеть в теплой машине, а не брести по льду.

Прямо за остановкой находилась станция подзарядки – на ней выстроилась очередь. Пока мы ждали автобуса, туда заехал черный фургон и отрезал одной машине пути к отступлению. На фургоне было написано «Дорожные псы».

– Охотники! – сказал Бен. – Круто, давай посмотрим.

Охотники окружили зажатую машину – красный «БМВ». Затем вытащили специальные пистолеты для пробивания шин и прицелились.

– Не стреляйте так близко к станции! – крикнули из автомобиля в конце очереди.

Но на самом деле следить нужно было не за «БМВ». Черный седан с большими колесами, стоявший через две машины, вдруг развернулся и бросился, сминая кусты, прямо на нас. По дороге он задел одного из охотников, тот упал. Другие принялись стрелять – мимо. Красная машина запаниковала, сдала назад, чтобы отвоевать немного пространства, толкнула стоявший за ней автомобиль, тот врезался в бордюр и забуксовал.

Бен схватил меня и дернул на себя, но это не помогло. Я даже не заметила, что черный седан устремился к нам. Он ударил меня, вырвав из рук Бена. Меня отбросило на проезжую часть. Рухнув на землю, я покатилась по черному льду. Казалось, я буду скользить так вечно. Бен кричал, машины сигналили, и, когда я все-таки остановилась, мир вокруг начал кружиться. Но я была цела. Я встала. Бен побежал ко мне.

Тут у меня страшно заболела рука, и я поняла, что не могу ей двигать. Я завопила.

– Беги!!! Сейди, беги оттуда! – заревел Бен.

Черный седан развернулся и снова нацелился на меня. Потом я узнала, что он принадлежал охранной службе и его настроили нападать на любого, кто попытается причинить вред пассажиру. Охотников он принял за убийц, почему выбрал меня – не понял никто. Седан приближался, я бросилась бежать и, развернувшись, испугалась еще сильнее: задним ходом навстречу несся Старая Краска. Меня раздавило бы между двумя машинами. Я закричала. Седан ударил, и я взлетела.

Но Старая Краска распахнул дверь кузова и, когда я подлетела к нему, переключился на первую передачу и сдал назад – словно кетчер, пятившийся за высоко отбитым мячом. Я рухнула на раздувшиеся подушки безопасности на своем любимом сиденье. Приземление получилось не слишком мягким, но, очевидно, самым мягким из возможных. Я упала, дверь захлопнулась. Утопая в подушках, я потеряла сознание.

Я очнулась по пути в отделение скорой помощи. Бен звал меня, а потом принялся разбрасывать подушки, из-за которых я ничего не видела. Он сидел на втором ряду сидений и, перегнувшись назад, пытался добраться до меня.

– Кто за рулем? – спросила я.

– С тобой все хорошо? С тобой все хорошо? – не отвечая, повторял Бен.

Старая Краска несся в больницу, не обращая внимания на светофоры и улицы с односторонним движением. Он непрерывно гудел, а над городом гремел записанный голос:

– Срочно! Срочно! Несчастный случай! Уступите дорогу, пожалуйста!

Так он и влетел в больничный двор и открыл заднюю дверь, паркуясь у самого входа. Бен выскочил наружу, крича, чтобы кто-нибудь помог его сестре. Подушки безопасности сдулись, и люди в белом вытащили меня из машины. Я успела взглянуть на Старую Краску, когда он уезжал прочь. Задний бампер был погнут, а стекло над ним разбито.

– Что случилось со Старой Краской? – заплакала я.

Меня положили на каталку и повезли внутрь. Бен бежал сзади, прижав телефон к уху.

– По сравнению с черным седаном? Ничего. Он отделал ту машину так, что она даже рулем шевельнуть не может. Таранил ее снова и снова. Я думал, тебя там размажет. Мама? – сказал он уже в телефон. – Мама, мы в детской больнице Мари Бридж. На Сейди наехала машина, но Старая Краска ее спас. Приезжай быстрее, им нужен номер страховки, а я его не знаю.

Мои повреждения оказались не такими уж серьезными: сломанная рука да множество синяков. Меня оставили в больнице на шесть часов для наблюдения, но сотрясение было легким. Мама сидела у моей постели. Двое полицейских приехали брать показания. Бен сказал, что меня чуть не задавила сумасшедшая машина, а мама – что не представляет, какой добрый самаритянин подобрал ее дочь и привез в больницу, но она ему очень благодарна. Женщина в форме заметила, что, по словам других свидетелей, универсал вел себя странно, пытаясь меня спасти. Бен покосился на маму и произнес:

– Там за рулем сидел какой-то старик. Ударив черную машину, он открыл дверь и велел мне запрыгивать. Сказал, что в юности участвовал в гонках на выживание. Потом он привез нас сюда и уехал, потому что не хотел проблем.

Копы задали ему еще пару вопросов, но Бен отвечал только «Я не помню» или «Я не заметил, я боялся за сестру».

Когда полицейские наконец ушли, мама очень тихо сказала:

– Надеюсь, камера на станции подзарядки не сфотографировала номера.

– Да уж, – согласился Бен, глядя на нее, – но я не мог позволить им просто разобрать Старую Краску после того, как он спас Сейди жизнь.

Мама вздохнула.

– Бен Сейди. Мы все знаем, что рано или поздно этим история и кончится. Он не может вечно носиться на свободе. Вы же понимаете, что Старая Краска просто следует программе. Он… Не живой. Он кажется живым только потому, что мы так думаем. Но на самом деле это просто программа.

– Спасать жизнь Сейди? Ловить ее на заднее сиденье, включать подушки и при этом бить седан? – Бен засмеялся и покачал головой. – Мам, ты меня в этом не убедишь.

Вечером меня отпустили из больницы. Мы приехали домой и сразу же легли спать. Но около полуночи я услышала, что мама встала, и тоже поднялась. Она смотрела на парковку сквозь щель в жалюзи.

– Он там? Он цел?

– Нет, детка, его нет. Иди в кровать.

Наутро мы с Беном проспали и не пошли в школу. Мама не стала нас будить. Выпало добрых пятнадцать сантиметров снега, и занятия отменили. Когда мы вышли в гостиную, мама сидела за компьютером и следила за точкой на карте. Точка не шевелилась. На полу лежал рюкзак и стопка зимней одежды.

– Дети, посмотрите домашнее задание в виртуальной учебной сети, – весело сказала она, – меня какое-то время не будет.

– Нет, – возразил Бен, – мы едем с тобой.

По снегу мы пробрались к остановке, сели на автобус до станции проката автомобилей и взяли там крошечную машинку. Поездка на ней. особенно после Старой Краски, походила на попытку втиснуться всем вместе в душевую кабину. Мама села на одноместное переднее сиденье, а нам с Беном досталось заднее. В теплых куртках мы едва там помешались. Мама ввела координаты, и машина потребовала снова просканировать кредитную карту. Говорила она жеманным девчачьим голосом.

– Озеро Макинтош находится за пределами зон с первой по двенадцатую. Могут потребоваться дополнительные расходы, – заявила машина.

Мама согласилась, но мы не двинулись с места.

– Поступило сообщение об опасных погодных условиях. Совершать поездку не рекомендуется. В случае отмены транзакции сейчас оплата взиматься не будет.

– Просто поехали, – вздохнула мама.

И мы двинулись. Дорога оказалась не такой уж сложной. Крупные трассы расчистили и посыпали солью, а когда мы добрались до автомагистрали I-5, обнаружилось, что снегоочистители и другие машины оставили за собой почти чистый асфальт. Непривычно было не ощущать пространства Старой Краски. Я прислонилась к Бену.

Мы почти не разговаривали, слышалось только ровное гудение двигателя. Бен сунул в рюкзак кучу всего, в том числе мое обезболивающее и бутылку воды. Я приняла таблетку и проспала почти весь путь. Я проснулась от слов Бена:

– Но подъездная дорога перегорожена цепью.

– Тогда вылезаем, – сказала мама.

Я села ровнее. Мы уехали за город, и вокруг не было никаких следов, только наши. Очень странное ощущение. Я не видела ничего, кроме выглаженного ветром белого полотна и укутанных снежинками ветвей слева и справа от узкой трассы. Мы съехали с нее и остановились. Перед нами возвышались две большие желтые стойки, между ними натянули тяжелую цепь. На оранжевой табличке красовалась надпись «Закрыто». Дорога впереди была засыпана ровным слоем снега и, петляя, скрывалась из виду за деревьями.

Мама велела машине подождать, и та покорно отключила двигатель. Мы снова втиснулись в куртки. Ни у кого из нас не было по-настоящему теплых ботинок. Мама взяла свой рюкзак, Бен – свой, и мы вылезли на нетронутый снег. Небо стало ясным, похолодало. Такие сугробы растают нескоро. Бен шел за мамой, а она разыскивала призрачный, почти стертый ветром след шин универсала, который съехал с дороги, чтобы добраться до озера. Я тащилась сзади по протоптанной ими тропе. Мама запахнула куртку поплотнее.

– Когда я училась в старших классах, здесь устраивали отличные рейвы. Летом, правда.

– А что ты со мной сделаешь, если я уеду на рейв в лесу? – поинтересовался Бен.

Мама просто посмотрела на него. Мы обе знали, что он бывал на рейвах в лесу. Бен замолчал.

Мама увидела Старую Краску раньше, чем мы, и бросилась бежать. Универсал не двигался, прячась под деревьями. Его завалило снегом, так что виднелись только пятна краски на боках. За ночь на крышу нападали сучья и листья. Окна обледенели. Он выглядел так, как будто простоял здесь многие годы. Когда мы подошли, двигатель дважды щелкнул и затих. Мама остановилась и раскинула руки.

– Стойте на месте, дети, – велела она и пошла дальше одна.

Медленно обходя машину, она что-то тихо ему говорила и качала головой. Мы с Беном не послушались и осторожно двинулись вперед. Старая Краска не шевелился. Оба бампера кто-то помял, пассажирскую дверцу тоже. Треснула фара. Задняя номерная пластина болталась на одном винте.

– Он умер, – сказала я и почувствовала, что у меня жжет глаза.

– Не совсем, – угрюмо отозвалась мама. – ему не хватает заряда, чтобы двигаться. Нанороботы пытаются выправить вмятины и починить стекло, но на это нужно время.

Она подошла к водительской дверце и разблокировала машину ключом. Наклонилась внутрь, открыла капот и бросила ключи Бену.

– Посмотри сзади. Там в полу люк. Принеси все, что там есть, сюда. Кажется, нам нужна дедушкина аптечка, – велела она.

Мама положила рюкзак на снег и вытащила из него переносное зарядное устройство. Мы с Беном уставились на нее.

– Давайте быстрее!

Мы подошли к кузову. Мама уже размотала провода и подключила Старую Краску. Автомобиль слабо загудел.

– Расслабься, чувак, – буркнул брат, засовывая ключ в замок. – Просто помолчи, – добавил он, поймав мой взгляд.

Мы раздвинули сдутые подушки безопасности, нашли в полу люк и открыли его.

– Ничего себе! – воскликнул Бен.

Мама подошла к нам и заглянула внутрь. Невесело улыбнулась.

– Дедушка всегда пытался уберечь меня от опасности. Старался все предусмотреть. Повторял: «Надейся на лучшее, а готовься к худшему».

Она сделала глубокий вдох, а потом выдохнула.

– Давайте, за работу.

Мы с Беном больше наблюдали, чем делали. Странно было видеть, как она чинит Старую Краску. Она вела себя очень спокойно. Вытащила щуп, вытерла его об джинсы, осмотрела его и долила чего-то из банки. Проделала то же самое с другим щупом, кивнула. Проверила все провода и что-то подтянула. Сменила два предохранителя. Заглянула внутрь радиатора и провела руками под ним.

– Ни одной протечки! – сказала она. – Это настоящее чудо.

Отошла на шаг и захлопнула капот.

Старая Краска проснулся. Его двигатель завелся, а потом затих. Снова завелся, попыхтел немного и заработал нормально.

– Правая передняя шина сдута. Не пытайтесь воспользоваться автомобилем, – хрипло проговорил универсал.

– Там есть аэрозоль для шин, – вспомнил Бен.

Мама велела принести его. Бен отошел, а потом вернулся с аэрозолем и рюкзаком. Я стояла рядом, гладила Старую Краску и приговаривала:

– Все будет хорошо, Старая Краска, все будет хорошо.

Ни мама, ни брат надо мной не смеялись. Передний бампер неожиданно встал на место. Невозможно было рассмотреть, как нанороботы выправляли вмятины, но поверхность уже выглядела гораздо ровнее. Бен подал маме баллон, и она надула колесо.

– Давление в шинах нормализовано, – сообщил Старая Краска.

Тогда Бен вытащил из рюкзака очиститель и антивирус и молча протянул маме.

Мама сделала несколько осторожных шагов и оказалась у кузова. Я следовала за ней. Она сдвинула аварийный источник питания, мягко закрыла дверь. Стеклянные нанороботы трудились над задним стеклом, и оно уже почти стало прозрачным снова. Мама обошла машину, мы с Беном тоже. Она открыла водительскую дверцу и села внутрь.

– Мама? – встревожился Бен.

Она только махнула рукой.

– Хочу кое-что проверить.

Мама активировала маленький экран на приборной панели. Осторожно прикоснулась к нему, пролистывая вниз. А потом на целую минуту прижалась к рулю лбом. Не меняя позы, она заговорила – голос звучал глухо:

– Дедушка считал себя кем-то вроде хакера… по тем временам. Он модицифировал Старую Краску. Когда машина говорит, вы слышите дедушкин голос. Помните, я рассказывала вам, что некоторые владельцы снимают с автомобилей ограничения? Разрешают им причинять вред людям или превышать скорость? Дедушка был не из таких.

Мама выпрямилась и ткнула пальцем в экран:

– Видите все эти красные индикаторы отмены? Считается, что так сделать нельзя. Но дедушка сделал. Он дал Старой Краске самый важный, приоритетный приказ. Защищать зарегистрированных пользователей машины.

Она выключила экран и тихо продолжила:

– Я должна была догадаться. Я вела себя ужасно. Пила. Принимала наркотики. Тогда он взломал программу и переписал ее, сделав защиту ребенка приоритетом машины. – Мама кашлянула. – Он вытаскивал меня так часто, что я даже думать боюсь. Я много раз отключалась за рулем, но он все равно довозил меня домой.

Мама вытерла слезы и посмотрела на нас, криво улыбаясь.

– Это его программа, дети. И все. Несмотря на всю его резкость, он был запрограммирован защищать. Всеми способами, какие он смог найти.

Бен ничего не понимал, так же как и я.

– Машина? Или дедушка?

Мама шмыгнула носом, но не ответила. Она снова активировала экран и включила навигатор.

– Помнишь одну весеннюю вылазку в мой последний школьный год? Аризона. И парень по имени Марк. Солнце, солнце, солнце и снова солнце. Мы почти не заезжали на зарядные станции. Поехали туда, дружище. Только веди осторожно, – ласково сказала она.

– Разве мы не всегда осторожны? – спросил Старая Краска.

Мама рассмеялась вслух.

Потом она вышла и закрыла дверь. Он немного прогрел двигатель и начал выбираться. Мы сделали несколько шагов в сторону, и он медленно проехал мимо. Послышался скрип сугробов под колесами. Мама снова подошла к нему и стряхнула с солнечных батарей на крыше снег, листья и ветки. Он остановился и подождал, пока она его почистит.

– Готово, – произнесла она, – ты свободен.

Мама погладила зеркало заднего вида, а когда она отошла, Старая Краска взревел мотором, дважды прогудел и умчался, поднимая снежную пыль. Мы стояли и смотрели, как он едет. Мама не шевелилась, пока звук двигателя не затих вдали. Тогда она со всей силы швырнула пакет с антивирусом в лес.

– Есть болезни, которые не надо лечить, – сказала она.

Мы вернулись к взятой напрокат машине и залезли в нее. Кроссовки у меня промокли, ноги закоченели, а джинсы были в снегу по колено. Мы поели бутербродов с арахисовым маслом, которые взял с собой Бен, мама дала мне еще таблетку, и я проспала всю дорогу до дома.

Через три дня я проснулась ночью и побежала в гостиную прямо в пижаме. Заглянула за угол. Мама качалась на стуле, положив ноги на край стола. Комнату освещал только голубоватый свет монитора. Она смотрела на движущуюся точку на карте и улыбалась. На ней были наушники, и она кивала в такт едва слышной мелодии. Ретрохиты. Я подпрыгнула: Бен положил мне руку на плечо и осторожно потянул обратно в коридор. Погрозил мне пальцем, и я кивнула. Мы оба снова легли.

Я больше никогда не видела Старую Краску. Он остался в Аризоне, заряжался от солнца и старался не показываться дважды в одном месте. Время от времени, возвращаясь из школы, я включала компьютер и проверяла, где он. Он был просто красной точкой, едущей по тонким линиям где-то далеко, или, даже чаще, черной точкой в пустоте. Потом я перестала о нем вспоминать.

Бен два года провел в муниципальном колледже, а затем получил стипендию на обучение в колледже Юты как «особо одаренный». Прощаться с ним было тяжело, но я уже перешла в старшие классы, и у меня началась своя жизнь. Наступила моя очередь пререкаться с мамой.

Как-то раз в апреле, придя домой, я обнаружила, что мама не выключила компьютер. Бен прислал ей письмо с фотографией, и она поставила ее на заставку. На весенние каникулы Бен поехал в Аризону. «Как можно ближе к нему», – писал он.

На снимке было ярко-синее небо, красные утесы вдалеке, грязная дорога и дворник. А где-то впереди все уезжал и уезжал от нас универсал, и за ним висело длинное облако пыли.