Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут

ДЭВИД МОУЛЗ CHITAI HEIKI KORONBIN

Дэвид Моулз печатался в журналах и сборниках «Asimov’s Science Fiction», «The Magazine of Fantasy & Science Fiction», «Engineering Infinity», «The Future Is Japanese», «Polyphony», «Strange Horizons», «Lady Churchill’s Rosebud Wristlet», «Say…», «Flytrap» и других. Вместе с Джеем Лейком он работал над сборником «Приключенческие рассказы о дирижаблях» («All-Star Zeppelin Adventure Stories»), вышедшим в 2004 году и отлично принятым публикой. Вместе со Сьюзан Мэри Гроппи он редактировал оригинальную антологию «Двадцать эпических историй» («Twenty Epics»). Его рассказ «Финистерра» («Finisterra») в 2008 году получил премию Теодора Старджона как лучший научно-фантастический рассказ года.

Здесь вы прочтете о будущем., в котором последним рубежом обороны планеты Земля стали гигантские роботы, но люди, управляющие ими, так и остались людьми из плоти и крови.

Когда-то рядом с ангаром стояла закусочная, или кебабная. или что-то в этом роде. Теперь от нее остался только мусор: бесформенная груда стекловолокна, мятых жестянок и обломков бело-коричневых плакатов с рекламой донера и сосисок с соусом карри.

Несколько пластиковых стульев, впрочем, целехоньки, и теперь Джейкоб тащит три штуки мимо кордона нервных, затянутых в зеленое полицаев в укрытие под сгорбленными Коломбиной и Панталоне. Мэдди молча берет один и садится, или, скорее, падает на него, расставив ноги широко, как офисный служащий в вечернем поезде, и глядит в никуда. Через мгновение черная тень Скарамуша припадает к земле позади двух других роботов, кокпит открывается, и Эбби выскальзывает к Мэдди и Джейкобу.

– Капитан Асано говорит, что транспорт уже почти здесь, – объявляет она.

Мэдди кивает.

– Танимура кого-нибудь достал? – спрашивает Джейкоб.

– Она не говорит.

Джейкоб сдергивает шлем и кидает через взлетную полосу. Кто-то из полицаев оборачивается на стук и тут же отводит взгляд. Без огромных очков в стиле Мальколма Икса лицо Джейкоба выглядит голым. Мэдди и Эбби видят, что он плачет.

Эбби идет, поднимает шлем и кладет его рядом с Джейкобом. Потом ставит третий стул возле Мэдди и устраивается на нем, поджав колени к груди. На белом стуле она, одетая в черный костюм из номекса, кажется крошечной.

– Ты кого-то зацепила, Мэдди, – говорит она через минуту, – правда ведь?

– Одного или двух, – отвечает Мэдди, и собственный голос кажется ей плоским и невыразительным.

Эбби смотрит на ангар, на второе кольцо полицаев, на зеленые брезентовые шатры и трейлеры полевого госпиталя и импровизированного морга.

– Это же отлично, – говорит она.

Мэдди не отвечает.

Появляется транспорт, низко летящий, тяжелый, проносится по взлетно- посадочной полосе так, что поднятый им ветер трясет трейлеры, вырывает колышки палаток из земли и заставляет полицаев бежать туда и крепить растяжки. Потом транспорт замедляется, еще снижается и медленно движется назад.

Из шлемофона Джейкоба доносится крик. Эбби поднимает свой шлем к уху, тихо говорит что-то в микрофон и слушает. Потом смотрит на других.

– Танимура пропал, – говорит она.

– Что? – спрашивает Джейкоб. – Они его поймали?

Эбби качает головой.

– Нет. Он в самоволке. Асано просит кого-то из нас его поискать.

– Издеваешься? – говорит Мэдди. – Это же ее работа.

– Он забрал Пьеро, – поясняет Эбби.

– Отлично. – Мэдди встает, – пойду я.

Она не удосуживается надеть шлем, просто лезет обратно в кокпит Коломбины, закрывает люк, включает приборы и экраны, подсоединяет иглу к канюле на своем бедре. Ждет, пока Джейкоб и Эбби запустят Панталоне и Скарамуша, и вслед за ними по трапу поднимается в транспорт.

– Ну, – говорит она в микрофон, пока команда закрепляет Коломбину в гнезде, – и куда же он отправился? В парижский Диснейленд?

Голос Асано, доносящийся из шлемофона, пронзителен и напряжен.

– В зону, – говорит она.

Тайная база роботов располагалась на старой нефтедобывающей платформе где-то к северу от Северного полярного круга. Официально она называлась Установкой быстрого реагирования агентства временного сдерживания в северном полушарии при Организации Объединенных Наций, но после шести недель, проведенных в лесах Британской Колумбии в Чилливакском лагере приемного отделения для кандидатов агентства временного сдерживания в тихоокеанском регионе при Организации Объединенных Наций, Мэдди подустала от названий с ООН в составе, и, когда Эбби назвала это место «тайной базой роботов», она подхватила эту фразу и ввела ее в обиход. Белая краска со стальных стен базы местами отставала, открывая старую, прокуренную до желтизны, а иногда и куски выцветших русских надписей. ООН прорезинила полы и развесила везде указатели на английском и японском, но Мэдди все равно казалось, что они все попали в прошлое или в старое кино про войну, вроде того, что папа постоянно смотрел по историческому каналу. «Лучший стрелок», «Последняя субмарина», «Последний отсчет». Ей это нравилось. Джейкоб утверждал, что серые пятна на потолке – это асбест и что он вызывает рак.

Они возвращались из очередного тридцатичасового вылета «быстрого реагирования» к краю канадской зоны, европейской зоны или зоны у берега Филиппин в Южно-Китайском море – в сами зоны они не заходили никогда, – и врачи извлекали Эбби, Мэдди и Джейкоба из пилотских комбинезонов, дезинфицировали, вымывали зонные наркотики из кровеносной системы и прогоняли всех троих через батарею медицинских, психологических и парапсихологических тестов, которые до Чилливакского лагеря показались бы ей унизительными. До лагеря Мэдди стеснялась бы, если бы ее раздели на глазах у Эбби и Джейкоба, замечала бы костлявую наготу Эбби и наглый взгляд Джейкоба, но теперь она видела просто Джейкоба и Эбби, и взгляд Джейкоба был не наглым, а усталым, а в обнаженном теле Эбби, покрытом синяками, отсутствовала какая-либо эротика, и Мэдди совершенно не волновало, как выглядит она сама. Если врачи делали что-то подобное и с Танимурой, то это происходило где-то еще.

За три месяца на тайной базе роботов Мэдди говорила с юным героем Синичиро Танимурой ровным счетом один раз. Это звучало примерно так.

Танимура (говорит по-английски с сильным акцентом, глаза из-за неряшливой черной челки устремлены на не слишком впечатляющую грудь Мэдди): Ты жила в Японии.

Мэдди: 東京.三年間. (В Токио. Три года.)

Танимура: 日本語上手だね.(Ты хорошо говоришь по-японски.)

Мэдди (лжет): Я не понимаю.

Она прекрасно все поняла. Она просто не хотела заводить дружбу с Танимурой. Но почему тогда она решила блеснуть и заговорила по-японски, когда капитан Асано знакомила их? Именно этот вопрос задала Эбби, когда Мэдди рассказывала ей о знакомстве.

– Ты пытаешься с ним конкурировать? – спросила Эбби, и Мэдди кинула на нее убийственный взгляд, но Эбби предпочитала не замечать таких вещей.

Мэдди пришлось признаться – хотя бы самой себе, – что Эбби права. Но она чувствовала, что нравится Танимуре, этому мальчику-гику, или думала, что чувствовала, и хотела бы с этим покончить. Она не собиралась становиться другом Танимуры или тем более его девушкой. Насколько Мэдди понимала, ей предстояло заменить Танимуру.

Мэдди, Эбби и Джейкоб были американцами. Почти весь остальной экипаж тайной базы роботов состоял из японцев, если не считать нескольких врачей-канадцев, приехавших вместе с ними троими из Чилливакского лагеря. Экипаж состоял из японцев, потому что Танимура был японцем, а пока воспитанники Чилливакского лагеря не появились здесь, Танимура и его сверкающий белоснежный робот Пьеро оставались единственной защитой человечества от врага, лезущего из зон.

В Чилливакский лагерь приехало двадцать семь кандидатов, и пятеро из них прошли обучение. Из тех двадцати двух, что обучение не прошли, четверо умерли, а семеро всю оставшуюся жизнь будут нуждаться в медицинской помощи. Из пятерых выпускников двое погибли в самом первом вылете. Хейли Петерсон пыталась спасти полный автобус тайваньских школьников, почему-то оказавшийся в зоне боевых действий. Оскар Джара – двадцатитрехлетний солдат был на пять лет старше их всех, и Мэдди втайне полагала, что ему стоило соображать получше, – пытался спасти ее. Тело Хейли отправили в Онтарио, тело Оскара – в Калифорнию, а Доктора и Арлекина – туда, куда отправляют мертвых роботов.

Коломбина, Скарамуш и Панталоне вернулись невредимыми, и Мэдди, Эбби и Джейкоб – тоже. Более или менее. Они учились выполнять свою работу. Зоны все росли, и то, что появлялось из них, – обычно оно выползало и сразу же дохло, но не всегда – становилось все страннее. Мэдди, Эбби и Джейкоб убивали чудовищ и приводили машины назад на базу, и никто из них пока не умер. Они позировали фотографам, оставляя капитана Асано за кадром; школьники из Нунавута, Польши и Гонконга присылали им карандашные рисунки роботов. Эбби говорила, что они спасают жизни и дают людям надежду. Джейкоб утверждал, что они спасают кому-то кучу имущества.

Души на тайной базе роботов стояли новые и японские, но такие же индустриальные, как и все остальное здесь, – с головками в неудобных местах и огромными ручками, рассчитанными на неуклюжие руки в перчатках. Мэдди убедилась, что канюля на бедре, куда подавались зонные наркотики, закрыта, включила около половины головок, сделала воду как можно горячее, намочила волосы, поскребла плечи и руки. Возвращаясь, она вся чесалась – может быть, от дезинфицирующего средства или от выводимых наркотиков. Вот и сейчас появилась какая-то сыпь. Мэдди намылила волосы, смыла пену, втерла в них кондиционер, прижалась лбом к гладкой керамической стене душевой. Закрыла глаза и увидела врага.

В Чилливакском лагере Эбби придумала игру с картами распознавания врага, которые им раздали. Игра походила на маджонг или кункен, только комбинации нужно было собирать не по масти или достоинству, а по общим характеристикам вражеских машин. Эту машину, похожую на шагающий гриб, комитет ООН – или компьютер – назвал AG-7 Грауекаппе, а Эбби относила ее к «двуногим», как и коренастого, напоминающего человека АМ-3 Цверга. Но Грауекаппе, будучи больше сорока метров в высоту, относилась также к «гигантским», так что ее можно было складывать не только с Цвергом, но и с МС-11 Виатрак, длинной, тонкой и трехногой. По крайней мере, так говорила Эбби, когда жульничала.

Это было весело и наверняка помогало использовать карты по назначению – кандидаты из Чилливакского лагеря запоминали разные типы и виды врагов. Но уже тогда Мэдди понимала, что эти маниакальные, как будто их придумывал отаку[38], классификации, это изобилие чисел, аббревиатур и названий, будто взятых из Джейкобовой коллекции аниме, призваны скрыть невежество Агентства временного сдерживания при ООН во всем, что казалось зон и врага, невежество глубокое и почти всеобъемлющее.

Перед закрытыми глазами Мэдди двигались на фоне белых оштукатуренных домиков серые и голубые силуэты врагов, и на экранах Коломбины их ловили курсоры и визирные нити. Она помнила, как смотрела вниз на железнодорожную колею, утопавшую в зелени под серым небом, на замершие тяжелые товарные вагоны, на прямоугольные куски черного металла, которые мялись и рвались, как фольга, когда цверги и хрюки ломились по ним и падали вдоль рельсов под огнем Мэдди. Помнила тень грауекаппе над собой и невероятно яркий блеск ее оружия, которое мгновенно раскололо камень, лианы и бетон, отрезав от города кусок. Секунду Мэдди еще видела трубы, проводку, фундаменты, скальное ложе, а потом гидромагистраль взорвалась облаком пара, и Мэдди бросила Коломбину под прикрытием этого облака вниз, на пути, и кокпит трясся и крутился, как беличье колесо, чтобы удержать Мэдди в вертикальном положении, пока они катились вниз, а потом они оказались на путях, и Мэдди тронула спусковой крючок, валя маленькие машины из стволов Коломбины, выполняя задание, завершая работу. Спасая мир.

Потом она повернулась к грауекаппе, которая была в четыре раза выше Коломбины. Не равный враг, а просто злой взрослый, который раздавит песчаный замок робота Мэдди. Она навела ствол Коломбины на сияющие синие глаза под широкой шляпкой-грибом, и белая вспышка лучевого орудия прорезала дыру, похожую на удивленно распахнутый рот. Мэдди вдруг осознала, что она счастлива, хотя может умереть в любую секунду.

А потом появился Пьеро, встал на пути, Танимура нацелился в лицо машине, испортив ее выстрел и выстрел Мэдди заодно, и грауекаппе упала назад до странности грациозно, сложившись втрое, перевалившись через высокое здание и, наконец, рухнув.

Мэдди открыла глаза. Смыла кондиционер, закрутила все краны. Отжимая волосы, она услышала, как хлопнула дверь раздевалки, и вышла из душа.

Капитан Асано мыла руки в раковине.

– Мэдди-сан! – В зеркало Асано увидела, что Мэдди держит в руке зубную щетку, и прибавила: – Извини, я на секунду.

– Ничего, – ответила Мэдди, – я подожду.

Асано закончила мыть руки, но не повернулась. По-английски она говорила куда лучше Танимуры. Это Асано передавала приказы, ее голос Мэдди, Эбби и Джейкоб слышали в шлемофонах, выходя на операцию. Это Асано писала письма родителям Хейли Петерсон и жене Оскара Джары, хотя подписал их какой-то секретарь из Агентства. Эбби ей помогала.

Когда питомцы Чилливакского лагеря впервые приехали на тайную базу роботов, Асано уже была здесь. При первом знакомстве Мэдди подумала, что ей около двадцати пяти, но теперь она решила, что ошиблась из-за макияжа. Тридцать? Тридцать пять? Больше? Бледно-голубой цвет формы ООН никого не красил. Мэдди поняла, что не знает даже профессии Асано. Радиооператор? Переводчик? Няня? Объект смутного Эдипова комплекса Танимуры, выбранный психологами из ООН после просмотра кучи аниме про гигантских боевых роботов? Кучи больше коллекции Джейкоба?

Мэдди немедленно стало стыдно за эту жестокую мысль. Асано выглядела усталой. Фигура под мешковатой формой просматривалась неплохая, но не слишком сексапильная. И не то чтобы Асано расхаживала по базе в спортивном топике и обрезанных до трусов джинсах.

И все-таки. Мэдди готова была побиться об заклад, что именно об этом теле, скрытом голубой тканью, Танимура думает, когда пытается заснуть вечером. Или думал, пока не появились Мэдди и Эбби. Даже если ООН ничего такого не планировала.

Взгляды Асано и Мэдди встретились в зеркале, и Мэдди вдруг показалось, что Асано знает, о чем она думала. Мэдди покраснела. Известно ли в ООН, что она лесбиянка? Написано ли это в ее деле? Читала ли его Асано?

– Ты жила в Японии, – сказала Асано.

Мэдди решила на этот раз не тренировать свой школьный японский и просто кивнула.

– Тебе там понравилось?

Мэдди пожала плечами.

– Нормально, – ответила она.

Так и было, если не считать первых нескольких месяцев. И последних нескольких месяцев.

– Я была в университете Аояма, когда ты сдавала вступительные тесты, – сказала Асано.

Мэдди помнила эти тесты. Помнила аудиторию и три сотни японских подростков. Лица, освещенные экранами ноутбуков. Около двадцати детей- экспатов, которые сдавали английскую версию тестов, организаторы из ООН согнали в маленькую лабораторию со старыми стационарными компьютерами. Сначала их тестировали на знание математики, физики и логики, затем проверяли координацию, рефлексы и пространственное мышление, а потом что-то совсем странное. Мэдди помнила совсем маленький кабинетик – видимо, часть музыкальной школы – с огромным пыльным роялем. Чернокожий человек средних лет усадил ее в раскладывающееся кресло, похожее на самолетное сиденье первого класса, надел ей на глаза непрозрачные красные очки, на полчаса включил в наушниках низкочастотный шум, а потом притащил плоский, викторианского вида ящичек из стекла и дерева и с британским акцентом попросил ее найти нескольких бабочек среди прочих пыльных насекомых. Японцы в форме ООН наблюдали за ней. Возможно, среди них была и Асано.

– Не помню, – сказала она, – извини.

– Ничего.

Насколько Мэдди знала, те тесты не сдал никто, кроме нее, ни японцы, ни экспаты. Ее допустили к тестам следующего уровня. Интересно, запомнила ли ее Асано?

– Могу я задать вопрос? – спросила Асано, развернувшись наконец.

– Наверное.

– Зачем ты здесь?

Мэдди долго смотрела на нее. В ходе тестирования ей задавали этот вопрос не то трижды, не то четырежды в разных видах. Она давала дурацкие ответы, как будто позаимствованные из папиных фильмов. Бла-бла-бла, совершить что-то важное. Бла-бла, спасти мир. Через некоторое время ей поверили или просто решили, что в нее вложили уже столько денег и усилий, что теперь все равно, зачем она тут торчит, раз уж она делает, что сказано. Сейчас она могла бы ответить то же самое, и это, возможно, даже оказалось бы правдой. Но звучало оно по-прежнему идиотски.

Она не хотела копаться во всем этом, в запутанном клубке фрустрации, честолюбия, одиночества, доверчивости и гнева, который привел ее сюда, не желала думать, из-за чего она решила, что управлять Коломбиной лучше, чем закончить школу и поступить в колледж, или пойти в армию, или уехать стопом в Род-Айленд и работать там официанткой. Еще меньше она хотела обсуждать это с Асано и уж точно не хотела обсуждать это с Асано, стоя в душевой на нефтедобывающей платформе в Северном Ледовитом океане, в полотенце и резиновых тапочках, на которые капала холодная вода.

Вместо этого она спросила:

– А правда, что в прошлом году в Шэньчжэне Танимура убежал и тебе пришлось его возвращать?

– Кто тебе это сказал? – спросила Асано.

Мэдди не ответила.

Асано вздохнула:

– Танимура-кун… ему нелегко. Будь к нему добрее. Ему нужен друг.

– Я приехала не для того, чтобы дружить с кем-то, капитан Асано, – возразила Мэдди.

Думала она при этом следующее: «Нет, блин, ты тут для того, чтобы быть гребаным дублером Танимуры».

Асано что-то сказала себе под нос по-японски – Мэдди не поняла ни слова – и покачала головой.

– Что? – спросила Мэдди.

– Это несправедливо, – сказала Асано, – то, что с вами делают.

– Мы спасаем мир, – ответила Мэдди, – никто не говорил, что будет легко.

Асано положила руку на мокрое плечо Мэдди.

– Мэдди-сан, – сказала она, – женщины-водители роботов в аниме, которое так любит Джейкоб, умирают. Часто. Тебе это не нужно. – Рука упала вниз. – 気を付けてね？ – добавила Асано.

И ушла.

Мэдди включила воду в раковине и достала зубную щетку. 付けて. Она знала это слово. «Будь осторожна». Как будто она вообще оказалась бы здесь, если бы была осторожна.

Родители Мэдди отправили ее к психотерапевту, пока они еще жили вместе, не приняв окончательного решения о разводе. Терапевт, седой американец китайского происхождения, говорил мягким голосом и учил Мэдди дыхательной гимнастике и медитации для снижения тревожности. Он велел ей представить себе комнату, тихую комнату где-то в глубинах разума, дверь которой она могла бы закрыть, оставив снаружи все, что ее пугало и раздражало, и все, что она не могла контролировать. Не воображать, что все это исчезло, но просто отложить его в сторону на какое-то время, скрыться от него.

Мэдди представила не комнату, а пляж. Океан по правую руку, по левую – поросшие травой дюны, а она сама уютно сидит на камушке. Дверь там тоже была, стояла прямо перед ней на светлом песке, белая дверь с сияющей на солнце ручкой. Мир остался за нею, и рокот прибоя и шорох ветра в траве почти заглушали его шум.

Теперь Мэдди снова сидела на этом пляже, а шум за дверью стал намного громче. Что-то дергало за ручку, пыталось выбить из замка старомодный ключ. Рано или поздно оно прорвется внутрь.

Мэдди, глядя на дверь со своего камня, поняла, что это ее полностью устраивает. Рано или поздно оно прорвется внутрь. Ладно, пусть прорывается. Когда оно будет здесь, Мэдди набьет ему морду.

Выброска идет наперекосяк. Мэдди понимает это, как только Коломбина выкатывается из транспорта. Мэдди скорчилась среди парашютов и воздушных подушек, кокпит болтается, как ярмарочная карусель, чтобы удержать ее в вертикальном положении. Мэдди и Коломбина падают с неба в европейскую зону, все экраны в кокпите показывают какой-то бред, а потом просто синеют, моторы, стабилизирующие беличье колесо, замирают, из-за чего у Мэдди сжимается желудок, и отключаются, так что она медленно переворачивается вниз головой, пока Коломбина падает. Мэдди успевает решить, что неполадка, погасившая экраны, затронула и парашюты с воздушными подушками и теперь она умрет; что, хотя ей не слишком хочется умирать, сделать она ничего не может; что ей нужно бы произнести какие-то последние слова, но она ничего и никому не хочет говорить и что все это довольно грустно.

А потом парашют раскрывается. Коломбина тяжело приземляется. Мэдди чувствует, что ее колени принимают на себя большую часть удара, что она выбрасывает вперед руку, припадая к земле, но экраны остаются синими, и манипуляторы, которые трогает Мэдди, не работают. Коломбина жива, но кокпит мертв.

Мэдди открывает кокпит аварийным рычагом и слезает вниз, оставив Коломбину в тени валуна размером с дом. Под ногами она видит потрескавшийся черный камень. За спиной Коломбины склон идет вверх, до покрытого снегом гребня всего пара сотен футов. Выйдя на солнце, Мэдди находит траву и маленькие белые цветочки, крутой спуск ведет в узкую долину, а за ней виден другой хребет, не такой высокий, поросший темными хвойными деревьями. То ли сосны, то ли ели, то ли что-то еще. Мэдди всегда плохо разбиралась в деревьях. Солнце краснее, чем должно быть, в зоне всегда так, но довольно тепло, поэтому Мэдди садится и снимает шлем, а потом ложится в траву и смотрит в небо, холодное голубое небо с белыми облаками.

Она где-то в Альпах или в том месте, которое раньше называлось Альпами, в Германии или в Австрии. Ничего конкретнее она сказать не может. Она прикидывает, что забралась в глубь зоны не меньше, чем на десять миль, а то и дальше. Говорят, что зоны внутри больше, чем снаружи, что путь наружу занимает больше времени, чем путь внутрь. Мэдди не знает, откуда это стало известно, не знает, сколько людей заходили в зоны и выходили обратно, но предполагает, что пару раз такое случалось. Говорят, что в зонах действуют другие физические законы и поэтому люди, находящиеся в зоне без наркотической поддержки, заболевают, живые существа из зоны так легко умирают, а машины из зоны так сложно уничтожить. Мэдди кажется, что это не совсем объясняет, почему уничтожить эти машины могут только гигантские роботы с подростками внутри, но танки и самолеты действительно справляются куда хуже, так что все это, возможно, правда. Что бы ни творилось в зоне, оно убило GPS Мэдди и все остальное заодно.

Она чувствует Коломбину там, где ее оставила, за валуном. Она обнаружила, что всегда знает, где находится Коломбина, даже не думая, – так же, как знает, где находится ее левая рука. Она никогда не говорила этого врачам из ООН, не обсуждала даже с Эбби и Джейкобом, хотя предполагает, что они ощущают такую же связь со Скарамушем и Панталоне. Мэдди стала частью Коломбины, а Коломбина стала ее частью: немое внешнее тело, в лучшем случае андрогинное, несмотря на женское имя, даже, пожалуй, буч. Длинные сильные конечности и нечеловеческие пропорции святого кисти Эль Греко, тридцать футов кроваво-красного металла, но это все равно часть ее самой.

Коломбина – это оружие.

Коломбина – это последняя надежда Земли. Почти.

Коломбина – это работа.

Коломбина – второе «я» Мэдди.

Коломбина сломана.

Если рядом и идет война, Мэдди ее не слышит. Она прикладывает ухо к земле, как эльф-охотник из фэнтези-романов, которые читает Эбби, но чувствует себя очень глупо и прекращает. Она снова смотрит в небо, а потом закрывает глаза и прислушивается, как дует ветер в долине, как где-то течет вода. Здесь, наверное, легко заснуть. Мэдди пытается вспомнить, когда в последний раз спала в траве, и не может.

Она не собирается спать тут. Если она заснет, что-нибудь придет и наступит на нее, или ее тело выведет наркотики из крови, или зона найдет другой способ ее убить. Мэдди встает.

Она идет на звук текущей воды, вылезает из расщелины, пересекает склон, карабкается по камням, спускается в тенистое углубление, где собралась талая вода. Овальное озерцо длиной около пятидесяти ярдов окружено галькой и серой глиной.

Мэдди видит девушку.

Угловатая, худая, она сидит на краю озерца и водит рукой по воде. Мэдди сразу понимает, что это девушка, хотя не может и не сумеет потом сказать, почему она так решила. И Мэдди сразу понимает, что это не человек. Она одета во что-то темно-синее, зеркально блестящее, и в одежде отражаются облака и рябь на воде. Темно-синее закрывает ее голову и вторую руку, не опущенную в воду, так что на виду остается только одна рука и лицо, слишком круглое. Кожа у нее голубая, или голубоватая, или бледно-серая, но кажется голубой из-за синего вокруг.

Существо видит Мэдди и поднимается быстрым птичьим движением, и блестящая синева медленно закрывает голые пальцы и лицо, оставляя только глаза. Они не черные, как у инопланетян из мультиков, а круглые и светлые, как у лемура. Стоя, она еще меньше похожа на человека, торс у нее слишком длинный, плечи и бедра чересчур узкие, а талии нет вообще. Но все же есть в ней какая-то красота, хоть и чуждая. Это становится еще очевиднее, когда она расслабляется и броня, или что это вообще, снова стекает с лица и рук. Сложно читать по этому странному лицу, но Мэдди кажется, что она чего-то ждет. Или чем-то озадачена.

Мэдди спускается к воде, слегка поскальзываясь на влажной каменистой земле, а существо не двигается с места. Когда Мэдди останавливается примерно в десяти футах от нее, она подходит ближе, протягивая бледную серо-голубую ладонь с широко расставленными длинными пальцами. Мэдди стаскивает правую перчатку и тоже протягивает руку. Их пальцы встречаются с крошечной вспышкой статического электричества. Мэдди смеется.

Взгляд существа вдруг устремляется куда-то за левое плечо Мэдди. Она хватает Мэдди за руку прохладной сильной ладонью, будто бы рефлекторно, а когда Мэдди оборачивается и видит Танимуру, застывшего на вершине, она бросает руку Мэдди так же быстро, как и схватила. Она смотрит то на Танимуру, то на Мэдди, и ее странное лицо взволнованно и несчастно. А потом она отпрыгивает, и синяя броня обтекает ее, принимая странные формы, скрывающие крохотные размеры тельца, и расплываясь вокруг головы, как зонтик или поля огромной круглой шляпы, так что Мэдди уже не видит светлых глаз.

А потом она каким-то образом становится больше и отступает назад, делаясь все тяжелее, шире, выше, сравниваясь ростом с ледяной вершиной, так что Мэдди приходится запрокинуть голову, чтобы увидеть синий силуэт целиком. Танимура спускается по каменистому склону и бросается к воде, протянув руки вперед и крича, и существо отпрыгивает, как будто зависая на мгновение между снегом и небом, и Мэдди вдруг узнает этот силуэт. Она видела его на железной дороге и в карточной игре Эбби. Широкая шляпка откидывается назад, и Мэдди узнает глаза и рот, которые все это время считала воплощением смерти. А потом существо исчезает.

Танимура все еще двигается, все еще бредет по воде, которая доходит ему почти до пояса. Мэдди думает, не нужно ли оттащить его прочь. Он вдруг останавливается, разворачивается и шлепает назад, к берегу. Садится на землю и прячет лицо в ладони. Потом смотрит на нее.

– ばか，– говорит он.

Мэдди знает это слово. «Тупица» или что-то вроде того. Но он, наверное, имел в виду не ее. Может быть, себя самого. Может, он считает тупой всю эту ситуацию. Или весь мир. Нельзя сказать, что она с ним не согласна.

Кокпит Коломбины оживает, как только рядом оказывается Пьеро. Мэдди с Танимурой спускаются с горы, находят дорогу, ведущую прочь из зоны, и идут по ней, пока не обнаруживают участок автобана, достаточно длинный и прямой для посадки транспорта. Мэдди коротко переговаривается по радио с Асано. Танимуре она не говорит ни слова. Она еще не решила, что хочет сказать.

На борту транспорта, пока Коломбина закреплена в гнезде, Мэдди выключает питание в кокпите и сидит в темноте. Амфетамины, которые ей ввели в начале миссии, выветриваются. Она это чувствует.

Она закрывает глаза. Она мечтает о доме, чтобы можно было тосковать по нему. В темноте она видит перед собой странную девушку.

На тайной базе роботов она находит Танимуру в каюте. Его жилище совсем не похоже на нору хикикомори[39]. Если не считать пары книг, ноутбука «Сони» да раскиданной колоды опознавательных карт, каюта вообще не выглядит жилой. Танимура сидит на койке и играет на телефоне или, может, пишет кому-то. Когда Мэдди входит, он откладывает телефон.

– Я поняла, – говорит она, – на обратном пути. Она приняла меня за тебя? Ты уже встречался с ней раньше. Потому ты и убежал. Но я уверена, что они нас не различают, раз уж она нас спутала.

Танимура ничего не отвечает.

– Все это неправда, – настаивает Мэдди, – то, что нам говорят о зонах и о враге. Так ведь? Может быть, нам врут не специально, но это все равно бред. Никто ничего не знает. Мы с тобой знаем больше всех.

Танимура просто смотрит на нее. Мэдди не может решить, понимает ли он ее вообще.

– Я хочу помочь, – говорит она, – кто она? Как ее зовут?

– Зовут? – спрашивает Танимура.

- 名前， – поясняет Мэдди. Подходит к столу, находит карту и показывает Танимуре, – ее.

Танимура смотрит на карту, а потом на Мэдди.

– Грауекаппе, – говорит он ровно, – AG-7.

Мэдди смотрит на него.

– Ладно, – она роняет карту на пол, – и ты тоже иди в задницу.

Она не может попасть в ангар. Она хочет залезть в кокпит Коломбины и отгородиться от всего мира шестью дюймами красного металла, но ей не позволяют это сделать. Тогда она идет в зал с симуляторами и залезает в один из огромных белых ящиков, закрывает его и сидит там, уставившись перед собой невидящими глазами, пока компьютеры прогоняют программу. Она не прикасается ни к чему, так что снова и снова умирает. Потом она вытирает глаза, открывает симулятор и вылезает наружу.