Милан Кундера страшно доволен, что фигурирует в этом списке: последний раз, когда я встретил его в баре «Лютеция», мы с ним спрыснули это событие, раздавив бутылочку «Пилзнера».
И было за что. Среди пятидесяти писателей XX века, избранных нашей уважаемой коллегией из шести тысяч французов, пока еще живы всего семеро: Умберто Эко, Габриэль Гарсиа Маркес, Клод Леви-Строс, Франсуаза Саган[21], Александр Солженицын, Альбер Удерзо и, наконец, наш Милан Кундера, этот продукт чешского импорта, родившийся в 1929 году, живущий в Париже с 1975-го и получивший французское подданство в 1981-м.
«Шутка» — первый его роман. В момент публикации книги, то есть в 1967 году, при режиме Новотного, цензура в Чехословакии слегка ослабила свою хватку. Но поскольку лучшие шутки — самые короткие, то год спустя, когда роман уже перевели во Франции, русские танки входят в Прагу, и «Шутка» оказывается под запретом на родине автора. Мгновенно роман становится в глазах мировой общественности книгой сопротивления, политическим памфлетом, каковым он, конечно, и являлся, хотя дело не только в этом.
Нужно перечитать «Шутку» сегодня, чтобы уяснить себе одну вещь: она уже содержит в себе зародыш всего последующего творчества Кундеры, а именно виртуозное искусство смешивать роман и философию, идеи и фантазию, серьезность и фривольность. Кундера делает политику из постельных историй. Разумеется, контекст устарел, железный занавес разрушен, и в наши дни атмосфера всеобщей подозрительности, царившая в коммунистических странах, составляет главную шутку книги. Трудно поверить, что Людвика, героя романа, могли приговорить к шести годам каторжных работ в шахте из-за простой открытки, в которой он написал: «Оптимизм — опиум для народа, здоровый дух воняет идиотизмом». Трудно понять, отчего слова «интеллектуал» или «индивидуалист» могли считаться в этих странах оскорбительными, почему адюльтер рассматривался как преступление против партии. В сущности, Кундера, сам того не желая, уподобился Кафке: он рассказывает те же абсурдные, жестокие истории, что и его знаменитый соотечественник, — с той лишь разницей, что у него-то они — подлинные. Смех берет при мысли, что через какое-то время та же страна выберет в президенты писателя Вацлава Гавела. И верно, сегодня революция походит на скверную шутку. Подумать только: гуманистическая утопия послала на каторгу миллионы людей! Так и кажется, будто к узникам ГУЛАГа вот-вот явится Марсель Беливо[22] с сообщением, что их всего-навсего снимали скрытой камерой для передачи «Сюрприз на приз».
Великие романы, в отличие от людей, не стареют: Людвик по-прежнему любит Гелену, которая замужем за Павлом, а тем временем русские подлодки терпеливо ржавеют на дне морском, иногда даже и с матросами внутри, чьих криков о помощи никто не слышит. «Шутка» рассказывает о победе любви и чувства юмора над скукой и начетничеством. В прежние времена в странах Восточной Европы шутить запрещалось. Отныне по всей земле наблюдается обратное: юмор теперь обязателен, наш мир — одна сплошная Шутка. Книга Кундеры сохраняет актуальность постольку, поскольку жизнь стала беспрерывным празднеством — без морали, без стыда. Теперь уже вполне очевидно, что в начале 60-х годов Кундера, сам того не подозревая, был первым романистом Конца Истории. «Вы думаете, разрушения могут быть красивыми?» — говорит Костка где-то уже на двадцатой странице. Ужас, описанный автором, ныне вывернут наизнанку. В своих последних романах (например, в «Неспешности») Кундера увлеченно занимается насмешкой над насмешкой. Вершина иронии: в эпоху «Шутки» смех был оружием против тоталитаризма, в наше же время смех сам тоталитарен. Что, разумеется, не помешает Кундере продолжать шутить и по этому поводу.