Луис Мариано, или Глоток свободы

#

Вторично Гаранс припарковала машину в узком тупичке предместья, куда она втиснулась задним ходом. Она подошла к домику, с виду заброшенному, нажала на звонок, подождала, поздоровалась с очень старым господином, вышедшим им навстречу, заметила, что у него слишком дрожит рука, чтобы попасть в замочную скважину, перелезла через заборчик, обняла его, чуть не задохнулась от кислого запаха его одеколона с нотками мочи, взяла у него связку ключей, широко распахнула обе створки облупленных решетчатых ворот и провела полдня за погрузкой других картонных коробок в кузов своего фургончика. Впрочем, не только коробок, а еще и мешков, и пакетов, и старых чемоданов, и даже огромного кофра, такого тяжелого, что она чуть спину себе не свернула. Затем они прошли в гостиную. Ну то есть в комнату, которая прежде, вероятно, была гостиной…

Все ее пространство, от пола до потолка, заполняли вещи, неописуемое нагромождение вещей; казалось, только густой слой не то пыли, не то грязи позволяет этой куче старья держать равновесие. Гаранс смотрела на нее как зачарованная. Хранителя свалки звали Луи-Эсташ Валлотен. Но вся эта груда барахла принадлежала не ему, а его брату Андре, который провел свои лучшие годы в недрах лавок древностей, развалов, блошиных рынков, а оставшееся, весьма малое время — на ярмарках и у старьевщиков. Он не коллекционировал что-то определенное — ему просто нравилось, по его словам, «спасать мертвые вещи». Был он слегка тронутый, каждой приобретенной вещи давал имя и по вечерам рассказывал ее историю своему брату-близнецу, такому же холостяку, как он сам. Гаранс познакомилась с ним несколько лет назад, ранним утром, когда она возвращалась домой отсыпаться, а он рылся в мусорном баке на улице Дамремон. Сперва она приняла его за обыкновенного бомжа, но потом заметила, что он спас от гибели пачку старых снимков. Она разговорилась с ним, пригласила выпить кофе, и он рассказал ей тоже, в чем смысл его ремесла, какие узы и какие судьбы соединяют все эти забытые силуэты. Так они стали друзьями.

Она часто навещала стариков в их домишке в предместье Вирофле. Приносила им коньяк, засахаренные каштаны, и постепенно до нее дошло, что ее «тронутый мусорщик» собрал потрясающую коллекцию фотографий, что, прикидываясь простаком, на самом деле он обладает тонким вкусом и широчайшей эрудицией. И что драный плащ, дырявые башмаки и идиотское косноязычие служат ему, как и акцент мсье Рашиду, всего лишь уловкой, дабы спокойно искать свои сокровища, охмурять торговцев и пить кофе за счет юных любопытных девиц. И что содержимое всех этих ветхих коробок и ящиков — не просто куча старых изображений прошлого, но бесценная добыча, чаша Грааля целой жизни, посвященной искусству. Когда он понял, с кем имеет дело, он перестал разглагольствовать о золотых годах прошлого и начал учить ее «видеть». Самые великие фотографы, утверждал он, остаются безвестными, даже если среди авторов этих композиций (она и сама была в этом уверена и стойко защищала свои убеждения) попадаются не только любители… Их дискуссии в те времена были такими бурными и продолжительными, что Гаранс в конце концов забывала о тошнотворном запахе его засаленной холостяцкой одежды.

Его самого уже не было на свете, и Луи-Эсташ, решивший избавиться от свалки, которая удерживала его в доме, где ему больше не хотелось жить, передавал ей бразды правления: пускай теперь сама этим занимается. Пускай «спасает от смерти» это барахло, все, что здесь есть. Раз уж она убеждена, что нашла клад, значит, ей его и выкапывать…

Они уже обсудили некоторые пункты логистики и договорились насчет «бабок», как это называлось у Груцких, и теперь пили чай из белых фарфоровых чашек, которые были… гм… не такими уж белыми.

— Какая у вас красивая собачка, — польстил ей старик.

Ну до чего же приятна старомодная учтивость этих галантных холостяков былых времен!.. Луис Мариано мог похвастаться многими достоинствами, но сказать, что он красив…

— Это какая порода, позвольте узнать?

— Принц Мадридский.

— Ага… Чудесно… Совсем как собачки королевы Беатрикс, не правда ли?

— Э-э-э… ну да…

Желая отблагодарить старика за его любезность, она приказала своему беспородному принцу «служить». Луи-Эсташ пришел в восторг:

— О, малютка моя, Гаранс… Как же вам повезло… Согласитесь, он просто уморительный!..

В самую точку. Такой уморительный, что уморит тебя в два счета.

— Да-да, только, пожалуйста, не давайте ему слишком много сахара, — заволновалась она, — собаки от него слепнут.

Нет, ну надо же! Вы только послушайте, как наша мамочка печется о своем пусике!.. Она очаровательна, разве нет?

Пф-ф-ф!.. Молчите вы, банда ревнивцев!

Еще раз ей пришлось струхнуть перед пропускным пунктом при въезде на платную дорогу, когда выяснилось, что он сожрал ее талон и готов сожрать кассира вместе с его будкой, но после этого инцидента все пошло как по маслу. Солнышко сияло, она свернула с автотрассы и выключила радио. Луис Мариано гордо красовался в окошке, пуская слюни по ветру, ловя разинутой пастью тени платанов и громко оповещая о своем приближении потрясенных пейзан.

Она еще издали узнала колокольню, коров, булочную и автобусную остановку напротив. Странное ощущение… Столько всего случилось за это время — как будто целый век прошел, а их призраки — вот они перед ней, все четверо, совсем еще свеженькие, радостно машут ей навстречу.

Она нашла ключ и записку от Венсана под теплым от солнца камнем, отперла часовню и стала выгружать то, чем ей предстояло заниматься здесь, пока… пока что? — она и сама не знала… пока не вернется хозяйка замка?.. пока она не умрет от голода?.. пока ее работа по составлению и оцифровки архива не будет закончена?.. или пока ей не осточертеет деревня?., или пока она не выйдет замуж за лесника и не народит ему троих детишек?., или пока Луис Мариано не упокоится под старым кедром?.. или… Ну, ладно, там увидим. Сейчас она была полна уверенности в себе. Непривычное ощущение. В конце концов, жизнь — не такая уж мерзкая штука.

Ей было жарко, хотелось есть, хотелось пить. Картонные коробки еще были не разобраны, но она уже начала изучать их содержимое. Стоя на коленях перед алтарем, она сосредоточенно рылась в них, усталая, счастливая, и благодарила сама не зная кого. Витражи играли разноцветной мозаикой на ее плечах и руках, Луис Мариано лежал возле пианино и терзал хвост ящерицы, не пожелавшей играть с незваным гостем. Вдруг она заметила, что пес насторожился, и сразу поняла, кто к ним пожаловал. Но притворилась, будто ничего не видит, и еще с минуту продолжала копаться в коробке, потом наконец подняла голову и, обращаясь к дарохранительнице, бросила:

— Эй, Ноно… Когда тебе надоест глазеть на мою задницу, тебя не затруднит принести нам пару банок пива, а?