Луис Мариано, или Глоток свободы

#

Ну ладно, вчера утром она выскочила отсюда спозаранку, чтобы не заставлять ждать Карину, и все же… Настоящий свинарник… И потом, у нее так тесно… всего пятнадцать квадратных метров… три больших шага вдоль и пять маленьких поперек… А посередине этот неугомонный пес… Н-да…

Он и в самом деле метался по комнате как ненормальный, тщетно пытаясь раздвинуть ее стены своим носом-пуговкой, чтобы поудобнее устроиться на ночлег. Гаранс вспомнился «Мой глупый пес» Джона Фанте[94], и ей вдруг (иди знай почему) ужасно захотелось перечитать эту книжку.

— Да уймись ты!

Она достала тарелку и насыпала ему туда сухой корм, но он только понюхал и отвернулся. Тут она вспомнила, что не запаслась консервным ножом, чтобы вскрыть банку Canigou, и стала проклинать себя за разгильдяйство. Впрочем, недолго — ибо срок годности банки истек аж в 2002 году. Она вообще-то не слишком доверяла этим фокусам с датами, но угощать консервами десятилетней давности пса, пусть даже подобранного на обочине, было как-то страшновато, верно? За неимением лучшего она предложила ему булочки DooWap с шоколадной крошкой, которые они и разделили по-братски. Тоже просроченные, но не смертельно.

Потом они вместе устроились на ее кровати. Некоторые люди утверждают, что это крайне вредно в смысле авторитета — позволять братьям нашим меньшим спать вместе с хозяином, существом высшего порядка, но ввиду того, что другого места для ночлега в этой халупе не нашлось, проблема воспитания отпала сама собой. Слава богу, хоть это улажено. Уф!

Денек выдался долгий; она открыла банку пива, бухнулась на постель рядом с псом и, блаженно улыбаясь, начала перебирать события прошедшего уик-энда, как перетасовывают карточную колоду. Королева, принцы и валеты чередой проходили перед ее мысленным взором. Ну и несколько пиковых тузов, как же без них… Хи-хи… Ей захотелось позвонить сестре, чтобы поделиться некоторыми воспоминаниями, но увы, телефон был выключен за неуплату. Ладно, не страшно, все в жизни бывает.

Душ и туалет находились на лестничной площадке.

— Я недалеко, вернусь минут через десять, о’кей? А ты сиди смирно, ладно?

Он притворился, будто все понял, но стоило ей скрыться из вида, как он завыл во всю глотку. Уууууууу… Уууууууу…

— О, черт, ну что за поганец этот пес! — проклинала она его во время своего (торопливого) омовения под душем. Поспешно завернувшись в махровое (не слишком большое) полотенце, она выскочила в коридор и наткнулась на соседа из комнаты напротив, пожилого субъекта, выходца откуда-то с Балкан, которого давно уже числила в покойниках.

— Что такое! Вы все еще живете… э-э-э… здесь?

Сосед выглядел крайне напуганным. Он указал подбородком на сотрясавшуюся дверь Гаранс, в которую бился изнутри ее новый квартирант.

— О, не беспокойтесь, он очень добрый…

— Кито ето стучать там у тебья винутри?

— Собачка… Очень добрая собачка, не бойтесь ее… Она просто еще не привыкла… А вы-то сами как поживаете? Вас так давно не видно, я даже заволновалась…

— Моя хорошо знать — правила запрещать собаки жить здесь, в этот дом. Отшень строго запрещать, да!

Ну, здрасьте вам! Гаранс была готова взорваться, как вчера, при встрече с невесткой. Вместо этого она стянула потуже узенькое полотенце, весьма относительно служившее ей прикрытием, и холодно ответила:

— Сейчас я вам скажу, мсье Войтич, что меня убивает… Меня убивает в буквальном смысле — поверьте, это не пустые слова, во мне действительно умирает какая-то частичка души, да-да! — так вот, меня убивает сознание, что при той кошмарной жизни, которую вы прожили из-за нацистов и Тито, из-за всего, о чем вы мне рассказывали — о ваших идиотских религиозных распрях, о смерти родителей и младшего брата, о потере всего имущества, в общем, из-за всех ужасов, выпавших в прошлом на вашу долю, — единственное слово французского языка, которое вы верно произносите, — это «правила»…

Пока она держала перед ним эту пылкую обличительную речь, негодяй-пес за дверью ее комнаты продолжал завывать, создавая для нее звуковой фон на манер античного хора.

— Правила… Господи, как это грустно… Я-то думала, вы ожили, мсье Войтич, но нет, вы безнадежно мертвы. Вы не заслуживаете того, чтобы встретить в коридоре такую красивую девушку, как я. — Вот, глядите!..

И она щедро распахнула свое полотенце, чтобы доконать старика, потом стянула его подмышками еще туже, чем прежде, прошла мимо так близко, что чуть не растрепала усы балканца, и захлопнула за собой дверь. Правда, не слишком свирепо, потому что петли и без того сильно пострадали.

— Заткнись, наконец, паразит несчастный! Ты меня уже достал!..

Пес даже не обиделся на ее грубость, до того был счастлив, что она наконец вернулась к нему.