19

Джон Престбери всматривался в календарь, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз был в магазине. Что-то он все стал забывать. Когда Роберт приступил к управлению магазином, он поставил себе за правило наведываться туда два-три раза в неделю, никогда заранее не извещая о своем приходе, чтобы застать врасплох и сына, и служащих. Убедившись, что после его резких замечаний его французская невестка больше не будет вмешиваться в дела и все идет гладко, он стал редко посещать магазин. Малейшее усилие крайне его утомляло, и тогда он ощущал судорожную боль в сердце, которую лишь слегка притупляли лекарства. А сегодня, как по волшебству, Престбери почувствовал себя лучше. За окном заманчиво светило солнце. Ему снова захотелось увидеть свой магазин. Он соскучился по запаху свежих тканей, по звону дверного колокольчика, по бумажному шелесту, сопровождающему упаковку товаров, и по благодарным взглядам клиентов в ответ на его сочувствующее лицо, многие из которых не раз в своей жизни носили траур. Дела затихали по мере того, как умирали старые клиенты и открывались другие магазины траурных принадлежностей, но «Престберис» ни разу не изменил своему принципу заботливого отношения к требованиям покупателей, а это — самое главное. — Я ухожу, — сказал он жене.

Когда экипаж остановился у магазина, Престбери испытал сильный шок. В одной из витрин были разложены товары черного цвета, и задрапирована она была не так, как обычно, но его взбесила другая витрина — в ней были выставлены платья таких оттенков, каких никогда прежде не бывало в «Престберис». Розовато-лилового! Бледно-серого! Да еще какого-то особенно ядовитого сиреневого!

Стуча тростью, Престбери ворвался в магазин. Внутри обслуживали покупателей, только поэтому он сдержал душивший его гневный крик, но из уголка его рта уже закапала слюна. Он резко отдернул черную занавеску, закрывающую витрину изнутри, и схватил первую же вещь. У него чуть глаза не вылезли из орбит. «Готовое платье»! В его магазине! «Престберис», который всегда, еще когда был скромной лавчонкой, гордился тем, что все шьет на заказ, унизили и обесчестили, завалив этими треклятыми фабричными тряпками, которые носят только рабочие да бедняки!

Старик отшвырнул платье и злобно огляделся. Луиза обслуживала клиентку, но он уже не мог сдерживаться. Ринувшись вперед, взмахнул своей тростью и ударил ею о прилавок. Клиентка взвизгнула, Луиза с изумлением уставилась на него.

— Где твой муженек? В кабинете? Иди за мной! — И он с трудом приподнял шляпу перед клиенткой. — Прошу прощения, мадам.

Все служащие таращились на них. Он с грохотом толкнул дверь, Роберт, увлеченный счетами, виновато подскочил и захлопнул гроссбух.

— Отец! Что ты здесь делаешь? Ты же не совсем здоров? Что случилось?

— Я тебе дам, что случилось! — И Джон Престбери потряс кулаком перед носом сына. — Что там в витрине, а?! Как ты посмел позорить «Престберис»!

Роберт был совершенно сбит с толку. Но Луиза, кажется, поняла, в чем дело.

— Вы, наверное, про эти светлые вещи. Мы с мисс Эшкрофт оформили витрину еще утром.

Реакция Роберта испугала Луизу не меньше, чем поведение его отца.

Это был взрыв невероятной злобы.

— Я говорил тебе, чтобы ты никогда не выставляла эту свою одежду в витринах. Проклятие! Тебе обязательно надо пролезть вперед всех!

Джон Престбери повернулся к ней:

— «Свою» одежду? Что это значит? Что здесь происходит, черт побери?

Тут Луиза поняла, что Роберт и не думал показывать свекру ее план. Джон Престбери понятия не имел о готовом платье, которое поступало к ним с фабрики Уилла и которым был теперь забит склад.

Джон Престбери рвал и метал. Немедленно вернуть все готовое платье. Его магазин никогда ими не торговал. А его невестка больше здесь не работает. Он в бешенстве ткнул в нее пальцем:

— Быстро домой! Чтоб ноги твоей грязной больше не было на этом пороге. Я никогда не доверял твоим французским корням и не буду доверять. Убирайся! Уби…

Он задохнулся от чудовищной боли, сдавившей ему сердце. Он чувствовал, как медленно сползает по стулу, и видел обезумевшее лицо Луизы, которая сорвала с него шейный платок и рывком расстегнула воротник. Последнее, что старик видел, — это как француженка обхватила его руками, словно пытаясь вдохнуть в него собственную молодость и силы и спасти от смерти.


На похоронах было много народу. Многие пришли воздать последние почести честному торговцу. После похорон вдова, ее сын, дочь и невестка собрались в библиотеке, где должны были огласить завещание. Других родственников у Джона Престбери не было. Завещание оказалось кратким и четким. Дом, магазин и все остальное его состояние переходят во владение к его жене, а после ее кончины — к его дочери Агнес. Про Роберта не было сказано ни слова. Верена слышала, как ее сын издал глухой стон дикого разочарования, но даже головы не повернула. Завещание ее не удивило. Она знала, что так и будет. Джон Престбери ни за что не отдал бы свой магазин, символ своего личного жизненного успеха, чужому ребенку. Своим завещанием он наконец-то свел с ней счеты, доказал, что ей так и не удалось его обмануть.

Роберт пропал на два дня. Он выбежал из дома и не возвращался. По просьбе свекрови Луиза, как всегда, открыла магазин.

— Ваш муж запретил мне туда возвращаться, — заметила она.

— Его время прошло, — решительно заявила Верена. — Теперь это мой магазин.

Роберт вернулся домой в рабочее время.

— Мне тут сказали, что, пока меня не было, ты заправляла делами. Ты только этого и ждала, не так ли? Не поддайся я на твои уговоры, все было бы прекрасно. Будто я не знал, что, женившись на француженке, попаду в беду. Ты торчала у моего отца занозой в заднице, и это из-за тебя он не сделал дополнительного распоряжения, по которому магазин перешел бы ко мне.

Луиза с трудом сдерживалась. Ссориться с ним бессмысленно. Она уже знала его слишком хорошо, предлагать ему самим начать с нуля не имеет смысла. Его преданность «Престберис» — лишь предлог, чтобы не работать самому, он всегда будет отлынивать.

— Я предложила твоей матери, чтобы вы с ней стали компаньонами. Для этого нет никаких препятствий, ты будешь иметь равное положение и получать половину прибыли.

Он сощурился, заметно повеселев.

— А она согласилась?

— Да. По-моему, да. Поговори с ней об этом.

Но Роберт понял, что все улажено. Конечно, мать не любит его жену, но признает ее прозорливость. И, хотя он был благодарен жене за то, что она за него похлопотала, он пока не готов был в этом признаться, продолжая винить ее в том, что это по ее милости его не включили в завещание. Его слова были язвительными и вызывающими:

— Теперь тебе придется доказывать, на что ты способна, чтобы исправить причиненное мне зло. Если фабричная продукция будет раскупаться так же хорошо, как и теперь, то я не допущу, чтобы моя узколобая мать этому воспрепятствовала. Действуй, дорогая моя жена. Посмотрим, действительно ли ты так умна. Хочу напомнить тебе, что я не перееду из этого дома до тех пор, пока мы не сможем позволить себе такое же жилье, так что посмотрим, как скоро ты справишься.

Луиза окончательно поняла, почему он на ней женился. Любовь здесь была ни при чем — он никого не способен любить, кроме себя самого. Он хотел с ней спать. А она-то, как последняя дурочка, изо всех сил пыталась сохранить былую привязанность. Теперь ничего не осталось. Весь ужас заключался в том, что в образовавшуюся пустоту хлынуло отчаянное желание увидеть Пьера, которое было острее, мучительнее и смертельнее, чем когда бы то ни было. У нее задрожали губы, и она закрыла их ладонью, чтобы унять рыдание.

Роберт пристально ее разглядывал.

— Что такое? Откуда эти слезы? Ты что, думаешь, что не сможешь добиться успеха?

Луиза уже не могла выносить его издевательства. Ей внезапно стало невыносимо все — и он, и этот дом, и «Престберис», и вообще их совместная жизнь. Она не выдержала и горько разрыдалась.

— Да! Да! Да! — кричала она не своим голосом, срываясь на визг. — Могу и добьюсь, но только не в качестве твоей жены! Я возвращаюсь в Париж! Домой!

Он настиг ее на середине лестницы, схватил и с размаху прижал спиной к перилам, ей показалось, что у нее сейчас сломается позвоночник. Над ней нависало его мертвенно-бледное лицо.

— Если ты уедешь, — яростно прорычал он сквозь зубы, — то ты уедешь одна. Пол по закону принадлежит мне. И он останется со мной.

Роберт отпустил жену, понимая, что победил. И она медленно и тяжело стала подниматься по лестнице.


Мелькали дни, недели, дела шли в гору, и произошло кое-что еще. По причине траура Престбери не ходили в гости и никого не принимали, кроме Уилла, который по-прежнему приглашал к себе Луизу с мужем, за что она была ему безмерно благодарна. Там всегда собиралось приятное общество, а ее вечерние черные платья были так элегантны, что взоры всех присутствующих по-прежнему устремлялись к ней, и она получала свою долю мужского внимания.

Однажды во время такого приема у Расселла в гостиной светская беседа приняла неожиданно мрачный оборот. В течение последних двух-трех дней «Таймс» сообщала, что принц-консорт не встает с постели — сначала решили, что это простуда, потом — незначительная лихорадка, но кое-кто из гостей имел связи при дворе и представил более подробные сведения:

— У него жестокие головные боли и нарушение пищеварения.

— А причина установлена? — поинтересовалась Луиза.

— Это серьезно? — спросил Уилл.

— У него подозревают тиф. Все симптомы налицо.

Все охнули от ужаса. Даже человеку молодому и сильному непросто побороть это заболевание, а для сорокадвухлетнего мужчины, который, как известно, уже далеко не такой крепкий, оно представляет смертельную угрозу. Вечер омрачила тень тревоги, которую уже ничто не могло рассеять.

Утром, выйдя из магазина, чтобы нанести свой еженедельный визит надомным работницам, Луиза купила газету, надеясь узнать свежие новости о состоянии принца Альберта. Там просто говорилось, что у него по-прежнему небольшой жар. Луиза хорошо помнила тот день, когда император и императрица проезжали во время своего очередного официального визита в Париж, довольные и счастливые тем восторженным приемом, который устроили им на улицах толпы народа. Она знала, что британцы чрезвычайно чтят принца-консорта, поэтому могла себе представить, в какой траур погрузится страна и вся империя, когда случится неизбежное.

Луиза вспомнила самое первое платье, которое шила у мадам Камиллы. Она спросила тогда, почему вся одежда таких невзрачных оттенков. И ей объяснили, что двор еще не снял траура по сестре короля и что, будь это сам король, они буквально потонули бы в черном. Луиза замедлила шаг, она осознала, что теперь надо делать, и поспешила обратно в магазин поделиться с Робертом своим замыслом. Чтобы сократить путь и войти в магазин со стороны двора, где находился кабинет, она вошла через деревянные ворота, в которые обычно въезжал фургон с товаром, и прошла мимо окна кабинета, заглянув туда, чтобы дать Роберту знак, что у нее необычайно срочное дело. Ее потрясло увиденное. Ошеломленная, не веря собственным глазам, она быстро отпрянула и прислонилась к кирпичной стене здания, зажав рот ладонью, чтобы не закричать. Ее муж и Лили Эшкрофт! Развалились прямо на кушетке в кабинете, предавшись похоти! Как отвратительно! Теперь-то Луиза все поняла.

Луиза вышла через деревянные ворота. Оказавшись в переулке, стряхнула с юбки кирпичную пыль. На улице она окликнула кеб. И уже скоро ее привезли к «Бостон-стрит фэктори». Уилл принял ее у себя в кабинете. Она изложила ему свой план, которым собиралась поделиться с Робертом.

— И ты готова рискнуть и поставить на это все свои сбережения? — спросил Расселл.

— Да! Мало того, я собираюсь набрать заказов в кредит где только возможно — и здесь, и во Франции. Но мне понадобится большой склад и место, где все это можно было бы впоследствии сбыть, оптом и в розницу. Ты мне поможешь?

Его лицо расплылось в широкой одобрительной улыбке.

— У тебя железные нервы. Я всегда это знал. Естественно, помогу, но я хотел бы тебя кое о чем спросить.

— Да?

— Почему ты не поделилась своим планом с мужем, а пришла ко мне? Учитывая, что в его распоряжении «Престберис»…

— Нет! — Луиза вскочила со стула, сжав кулаки. — Я больше никогда ничего не буду делать от лица «Престберис»! С этим покончено. Все товары будут распроданы под моей девичьей фамилией.

Расселл задумчиво потер подбородок.

— Ясно. У меня есть предложение.

— Даже и не думай меня отговаривать!

— Не собираюсь. — Он лениво поднялся и обошел вокруг стола. — Просто хотел предложить тебе взять меня в долю, если не возражаешь. По закону женская подпись на контракте считается недействительной, но мы с тобой в частном порядке заключим партнерское соглашение, и тогда уже никто не сможет претендовать на ту продукцию, которую изготовят мои рабочие, никто.

Она даже не знала, какими словами благодарить его за то, что он готов разделить с ней такой серьезный риск.

— И ты готов это сделать ради меня?

Ему хотелось сказать, что ради нее он готов пойти на все, но сейчас было не время и не место.

— Так по рукам?

— О да! — Счастливый исход авантюры зависел от события слишком скорбного, оба это понимали и не стали проявлять бурного восторга. — Компаньоны! — И они крепко пожали друг другу руки. Потом каждый отправился по своим делам.


В Манчестере, Лидсе и Брэдфорде были сделаны заказы. Уорт, которому была послана телеграмма, связался с французскими фабриками, в том числе и лионскими. Он и сам незамедлительно отправил все необходимое, и на ящике с партией гагатовой отделки и черного позумента значилось имя Уорта. Время шло, состояние принца-консорта было по-прежнему неопределенным, а между тем на «Бостон-стрит фэктори» без конца прибывали тюки похоронной материи для флагов и драпировки окон, огромные рулоны крепа, а также всевозможных тканей, от нежнейшего черного бархата до прочного сукна и даже специального шелка для изготовления траурных шейных платков и нарукавных повязок, над которыми уже неутомимо трудились швеи.

Луиза все так же ровно несла свои ежедневные обязанности дома и в «Престберис», если не считать того, что дала расчет Лили Эшкрофт. Нанимать и увольнять служащих было прерогативой Роберта, но он только небрежно пожал плечами, когда она ему все рассказала, сделав вид, что поглощен газетой, которую принес с собой на работу.

— Снова надерзила? Ты, помнится, жаловалась на нее на прошлой неделе. — И он зашуршал страницами, чтобы показать, как увлечен чтением. — Тут пишут, что принц Альберт не оправдал ожиданий врачей. Досадно, не правда ли? Я-то думал, что он поправится.

Жена промолчала, и он украдкой покосился на нее из-под газеты. Она вдруг погрустнела, посерьезнела и как будто сразу осунулась. Вряд ли она стала бы так переживать из-за члена королевской семьи, значит, это тревога другого рода. Может, подозревает насчет него с Лили? Или просто потеряла терпение от развязности этой девчонки? Что бы там ни было, он не станет расспрашивать, не стоит рисковать. Лили совсем необязательно работать в «Престберис», чтобы он мог прийти к ней в любое удобное ему время.

Известие о смерти принца-консорта потрясло нацию. Никто не мог этому поверить. Болезнь длилась совсем недолго, пресса поддерживала в народе оптимизм. Было трудно представить, что этого высокого серьезного мужчины, который, казалось, всегда будет подле королевы, больше нет. Требовалось немедленно отдать дань уважения, а значит, покупать черную одежду, черные драпировки для дома и рабочих помещений, черные банты для семейных экипажей и детских колясок, черные вуали для нянь, черные нарукавные повязки для слуг и даже самых маленьких детей. Через несколько часов все лондонские торговцы уже знали, что на «Бостон-стрит фэктори» имеются неограниченные запасы всего необходимого, и в тот же день туда со всех концов страны рекой полились заказы. Уилл держал наготове дополнительных рабочих, но и их помощи оказалось недостаточно. Взмокший, в одной рубашке, он разбирал заказы, его упаковщики работали всю ночь, упаковывая и отправляя фургоны, которые беспрерывно выезжали со двора фабрики либо на вокзал, либо ехали дальше по дороге. Откуда-то издалека приезжали на собственных фургонах лавочники, они набивали свои повозки до отказа.

В «Престберис» тоже дел хватало, и Луиза с продавщицами сбились с ног. Когда в магазине истощились запасы, Роберт поехал к Расселлу на фабрику пополнить склад. Роберт пришел в ярость, узнав, что ему придется встать в очередь за остальными торговцами. Он поехал в другое место. Приближался день государственных похорон, и скупка черного набирала обороты. Весь Лондон был затянут трауром, остальные крупные и небольшие города тоже. В витринах лежали траурные одежды, на гигантских портретах почившего принца-консорта развевались самые лучшие материи с «Бостон-стрит фэктори», а самые элегантные универмаги словно завернулись в лионский шелк, что было довольно дорогим знаком уважения.


Луиза увиделась с Уиллом только после государственных похорон. Это было на следующий день, на вечере, устроенном одним их общим знакомым. Все женщины были в черном. В гостиной Луиза, пришедшая с Робертом, едва обменялась с Уиллом кратким приветствием, но за ужином он то и дело смотрел на нее через разделявший их стол сверкающими смеющимися глазами, а потом при первой же возможности отвел Луизу в сторону.

— Чего бы тебе хотелось больше всего? — спросил он с тихим смехом. — Все того же? Открыть салон одежды?

Она затаила дыхание.

— Ты же знаешь. А ты спрашиваешь потому, что это возможно?

Он наслаждался.

— Что-нибудь еще?

— Купить дом.

— Тогда завтра же начинай приискивать и дом, и здание для салона. Дом выбирай сама, а для салона я могу посоветовать тебе небольшой магазинчик на углу Риджент-стрит, который собираются сдавать. Вот адрес. — И Уилл вручил Луизе карточку с адресом. — Кстати, товар продолжают стремительно раскупать. Заказы текут рекой со всей страны. Должен заметить, что как партнерам нам лучше придерживаться оптовых продаж, в особенности это касается дорогих французских тканей. Вчера приходили мистер Маршалл и мистер Снелгроув с Оксфорд-стрит и раскупили все, что осталось от тяжелого французского сатина и лионской парчи. Перед уходом они оставили дополнительные заказы. Нужно это обсудить. Когда мы сможем встретиться?

— Завтра, — ответила она, положив карточку в бархатный ридикюль. — После того как я посмотрю помещение магазина.

— По-моему, сюда идет твой муж. Видимо, решил, что я злоупотребляю твоим обществом. Кстати, чисто из любопытства, как ты собираешься сообщить ему, что умудрилась сколотить небольшой капитал?

Ее губы дрогнули в улыбке.

— Просто объявлю ему, что ноги моей больше не будет в «Престберис». Я наконец-то обрела полную свободу и не позволю ее отнять.

Уилл снова хмыкнул.

— Ты — грозная женщина, моя прекрасная Луиза. Я уже вижу, как Лондон пал.

Она весело вскинула подбородок.

— В моих платьях, разумеется!

— Разумеется.

Тут к ним подошел Роберт, потом присоединились остальные, и больше уже в тот вечер она не смогла поговорить с Уиллом. Она все рассказала Роберту, когда они ехали в кебе домой.

Он ликовал оттого, что у них наконец-то появились деньги, ведь все ее деньги он мысленно называл и своими тоже, его гордость была оскорблена тем, что она не посоветовалась с ним.

— Ну и ну! Ты умеешь рисковать! — И тут до него наконец-то дошло, что означает для их семьи такая огромная прибыль. — Но ты это сделала. Сделала! И это только начало.

Я знаю. Естественно, с «Престберис» ты покончила. Теперь ты должна сосредоточиться на нас с тобой, а я буду тебе во всем помогать. Все остальное пусть катится к черту!

— Нет, Роберт. Ты — компаньон в «Престберис», и ты добьешься успеха, если будешь следовать той схеме, какую я тебе подсказала.

Он недоверчиво уставился на нее.

— Ты, надеюсь, не думаешь, что я намерен и дальше гнить в этой лавке, которая все равно никогда не будет моей? Тем более теперь, когда мы можем открыть собственное ателье…

Она его перебила:

— Я надеюсь, что смогу выкупить для тебя магазин у твоей матери, и тогда он будет твоим. А пока я открою свое ателье и буду сама им руководить.

Он не верил своим ушам.

— Тебе что, деньги голову вскружили? Ты не можешь диктовать мне условий. Позволь напомнить, что ты — все еще моя жена и принадлежишь мне…

Луиза в ярости обернулась к нему:

— Не смей говорить мне о супружеских обязанностях! У тебя есть выбор. Либо ты переезжаешь со мной в новый дом, который я намерена купить, либо остаешься жить со своей матерью и сестрой, мне не интересно, как ты решишь.

— У меня есть Пол…

— Судя по язвительным намекам, которые постоянно делает мне твоя мать, она не верит, что Поль Мишель — твой ребенок. Мне достаточно рассказать ей правду, и она немедленно отправит сына ко мне, где бы я ни находилась. Она будет счастлива избавиться от нас обоих. Ты можешь помешать мне увезти его назад во Францию, это мне известно, но тебе никогда не убедить свою мать, чтобы она разрешила мальчику остаться под одной крышей с ней, а сам ты вряд ли пожелаешь о нем заботиться в другом месте. Ну? Что ты решишь?

Злобно посмотрев на нее, он отодвинулся в угол сиденья.

— Отец говорил, что ты своенравная стерва, и был прав. Отлично. Пока я согласен продолжать работать на «Престберис», но думаю, что в скором времени нам придется все изменить. О том, чтобы мы жили раздельно, не может быть и речи. Что бы ты там ни говорила, но мы — муж и жена. — Роберт съехидничал: — В горе и богатстве, добавил бы я, а?

Луиза проигнорировала эту колкость.

— Значит, решено. Можешь быть уверен, что я всегда помогу тебе советом насчет «Престберис». Я бы порекомендовала тебе передать все гроссбухи квалифицированному счетоводу. Мы же не хотим, чтобы они вызывали хотя бы тень сомнения, если настанет такой день, когда мы сможем выкупить магазин? Кстати, забыла сказать тебе об униформе продавщиц. Я договорилась с твоей матерью, чтобы служащим предоставляли готовую униформу из прочного материала.

Дальше они ехали молча. Роберт так задыхался, как будто получил мощный удар в грудь. Как и когда Луиза узнала про гроссбухи и про Лили? У нее что, глаза на гордом затылке? Теперь хотя бы понятно, почему последние три недели или даже больше она не позволяла ему прикасаться к себе. Он-то сначала вообразил, что она прихворнула, потом — что она устала и переработала во время этого аврала в магазине, но теперь понял, что дело было в другом. Совсем, совсем в другом. Ладно, пусть остается все как есть до тех пор, пока они не купят новый дом. Там они начнут с чистого листа. Он будет ее бесконечно задабривать, а она, в силу своего всепрощающего характера, не сможет долго на него злиться. Он должен прибрать все деньги к своим рукам. Он всегда мечтал о конюшне с породистыми лошадьми, двух-трех быстрых экипажах и возможности посещать закрытый клуб в Сент-Джеймсе. А уж сколько всего еще может дать бесконечный поток денег… Никогда еще будущее не представлялось в столь розовых красках. Он мудро поступил, что женился на француженке.


Луиза осмотрела несколько помещений под магазин, прежде чем остановить свой выбор на том, которое посоветовал ей Уилл. Это, несомненно, было самое лучшее. Она наняла рабочих, которые все перекрасили и установили примерочные кабинки, провела собеседование с потенциальными подчиненными, желая, чтобы на нее работали соотечественники, так же как Уорт в Париже предпочитал продавцов-англичан. Луиза очень скоро поняла, что для большинства англичанок французский акцент у женщин ассоциируется с элегантностью, а у мужчин — со страстностью. В комнаты, располагавшиеся за выставочными залами, она посадила швей, которые приступили к работе задолго до открытия магазина. Они шили платья по ее эскизам, которые она набросала за прошедшие недели. Недавно Уорт ввел новую моду на юбки: они должны быть немного короче, чтобы из-под них выглядывали туфли и лодыжки. Луиза последовала его примеру. Это был первый шаг в сторону от кринолина, который застрял в моде слишком надолго. Уорт решил навсегда вывести кринолин из моды.

Одно из платьев, шившихся в мастерской Луизы, было скроено по особой модели. Вспомнив, как Мари ходила к принцессе де Меттерних, Луиза пошла с визитом к одной ослепительной молодой актрисе, которая штурмом брала Лондон и считалась последней любовницей принца Уэльского. На актрису произвели большое впечатление показанные Луизой рисунки, но, будучи чрезвычайно жадной, она согласилась надеть платье только в том случае, если получит его бесплатно, и пообещала при каждой возможности упоминать имя мадам Луизы из Парижа, владелицы модного салона на углу Литтл-Аргилл и Риджент-стрит. Луиза согласилась, пообещав актрисе сшить еще несколько платьев, если торговля пойдет успешно.


Они выбрали новый дом и незамедлительно его купили. Это оказалось хорошо выстроенная семейная резиденция, выходящая фасадом на парк, где Поль Мишель мог играть под наблюдением няни Дейзи. Дейзи была надежной, доброй, рассудительной, Луиза могла не тревожиться, оставляя на ее попечение сына. Они купили мебель, ковры, наняли домашнюю прислугу. Переезд в новый дом состоялся за несколько ней до открытия магазина. Луизе повезло — она нашла французского повара, и ужин, который они с Робертом разделили в первый вечер в своем новом доме, напомнил им Париж.

— Превосходно, моя дорогая. — Роберт тронул уголки губ салфеткой. — Прекрасный вечер.

И он удовлетворенно оглядел комнату, чтобы насладиться видом своего, как он считал, дома, их совместной трапезой и своей женой. Он, несмотря ни на что, никогда не переставал восхищаться ею. Они вновь казались в дружеских отношениях, он был бесконечно услужлив и настроен на то, что в первую ночь в их новом доме они снова станут мужем и женой в прямом смысле этого слова.

Как приятно иметь собственную спальню, смежную с гардеробной и ванной. Это значит, что он может возвращаться домой в любое удобное ему время, и ему не станут задавать лишних вопросов. Хотя Луиза никогда его ни в чем не упрекала, ему просто нравилось это ощущение свободы и то, что его комнаты сообщались с ее комнатами, разделенные дверью из полированного красного дерева. В предвкушении чувственных наслаждений он завязал шнурок своего шелкового халата, пригладил волосы серебряной щеткой, подошел к дверям и надавил на обе ручки, чтобы они открылись одновременно. Но двери не открылись. Он надавил сильнее, но они не поддавались. А вечером были открыты. Он то входил, то выходил, о чем-то разговаривая с женой, пока оба одевались, чтобы спуститься к ужину.

— Луиза! Кажется, двери заело, — сказал он, с большим трудом сдерживая душившую его злобу. Но ответа не последовало. Из-за дверей не доносилось ни единого звука. Двери толстые и надежные, видимо, изначально сделанные так, чтобы жене не досаждал мужнин храп, и переговариваться через них невозможно, если только он не повысит голос. Роберт стал их дергать, но они оказались нерушимыми, как стены Трои, ключ так и не повернулся в замке. В бешенстве он выскочил из своих комнат и подбежал к другой двери, выходившей на лестничную площадку. То же самое.

Утром за завтраком жена налила ему ароматный французский кофе, рассказывала про бакалею, в которой его купила. Луиза явно не обращала никакого внимания на его озлобленный вид. Когда она подала ему чашку, он даже не пошевелился.

— Я хочу чаю, — зло сказал он, — и приличный английский завтрак. Овсянку, копченую рыбу, холодную закуску, почки, бекон, яичницу, фрикасе из трески, булочки, хлеб с изюмом, тосты и все остальное, что должны подавать с утра английскому джентльмену. Только не эту французскую дрянь. — И он смахнул со стола корзинку со свежеиспеченными круассанами и горячими бриошами. Они запрыгали по полу, и повсюду разлетелись крошки. Она сохраняла ледяное спокойствие.

— Как пожелаешь. Я не раз слышала, как у себя дома ты заявлял, что предпочел бы есть на завтрак то, что обычно ел во Франции.

— Уже нет.

Она позвонила в маленький колокольчик, позвала служанку.

— Придется немного подождать, пока тебе приготовят все эти блюда…

— Не беспокойся! — Он вскочил, резко отодвинув стул, и швырнул на стол салфетку. — Я позавтракаю в клубе. А позже мы с тобой обсудим кое-какие возникшие недоразумения. Я не шучу: я намерен быть хозяином в собственном доме.

Луиза сидела одна за столом и пила кофе. Ее не волновало, что Роберт все на свете считает своей собственностью. Ему необходимо тешить свое самолюбие, ну а запертая дверь, конечно, для него болезненный удар. Но так теперь будет всегда. И дело не только в Лили. Если бы прочность браков зависела от вмешательства всяких Лили, то в мире почти не осталось бы женатых пар, но настоящие брачные отношения должны выдерживать любые самые суровые испытания. Если бы за прошедшие месяцы она увидела хотя бы намек на искреннюю привязанность, то переезд в этот дом совпал бы с их примирением, однако все его мысли были заняты тем, как использовать ее с максимальной выгодой для себя. Луиза исчерпала чашу своего терпения. Никогда больше ни одному мужчине она не позволит собой манипулировать. Сначала Пьер, теперь Роберт. Оба — те еще эгоисты, каждый по-своему, но Пьер хотя бы любил ее. И любит до сих пор. Она в этом не сомневается. Ни он, ни она больше ни с кем не смогут пережить таких ярких ощущений. Они оба всегда знали это, с самого начала и до конца. Такая любовь не может умереть. Она способна выдержать любые превратности, даже предательство и окончательный разрыв.

Луиза с тихим вздохом поставила пустую чашку и провела пальцами по векам. Она очень редко позволяла себе думать о Пьере, а сейчас вспомнила все. Посмотрела на часы. Впереди длинный рабочий день. Уилл хотел, чтобы она посмотрела новую партию французского бархата, их компания по оптовой поставке высококачественных материй обрела большую популярность. К тому же сегодня она должна лично доставить актрисе ее платье. Оно, конечно, не выдерживает сравнения с обманчивой простотой того произведения из белого тюля и серебряного шелка, которое Уорт создал для принцессы де Меттерних. Английские туалеты были не столь изысканны, как парижские, полностью соответствовавшие безумным настроениям города, поэтому там, где Уорт ограничился минимумом отделки, Луиза, напротив, кое-что добавила и решила шить платье из роскошной тафты, окрашенной новейшими химическими красителями в великолепный розовый цвет, пришив к юбке не менее сотни оборок. Актриса влюбилась в платье на первой же примерке и пришла в восторг от маленьких шелковых бабочек, которые должны были украсить ее прическу. Черные перчатки, казавшиеся необычайно длинными на фоне традиционной длины краг, и черный бархатный пояс воздавали символическую дань придворному трауру. По счастью, это никоим образом не омрачило бы облика актрисы, в ней ощущалась яркая индивидуальность, привлекающая к себе внимание. Все заметят платье, сшитое мадам Луизой.

Исполненная надежд на будущее, Луиза поднялась наверх, чтобы перед уходом побыть немного с сыном. В свои четыре с половиной года он уже свободно говорил на двух языках, правда, иногда путал какое-нибудь необычное слово в обоих языках. Войдя в детскую, Луиза поздоровалась с сыном по-французски, он подбежал к ней, еще теплый со сна и в ночной рубашке. Она прижала его к себе, уселась у камина, посадив его на колени, и он стал весело щебетать о своих планах на день. Его сходство с Пьером все резче бросалось в глаза, подтверждая старую поговорку, что плод любви всегда похож на своего отца.

Вернувшись вечером домой и пройдя к себе в спальню, Луиза обнаружила, что Роберт вырезал замки из смежных дверей. Сам он стоял, подпирая косяк плечом и небрежно скрестив руки на груди, и ехидно ухмылялся.

— Как ты посмел! — крикнула она в бешенстве. — Это все равно ничего не изменит. Я просто перенесу все свои вещи в другую комнату.

— Если ты это сделаешь, я отправлю Пола в школу.

Луиза была в ужасе.

— Ты что, с ума сошел? Он же еще совсем малыш!

Роберт был непреклонен.

— Ты слышала мой ультиматум. Я говорил, что в этом доме я буду хозяином.

Она видела, что он не блефует. Судя по всему, судьба решила толкнуть ее на еще одну жертву. Луиза молча отвернула от мужа свое горестное лицо. И он понял, что победил.

Загрузка...