9

Луиза шла сквозь толпу, сжимая в руке пригласительный билет на трибуну на Марсовом поле, чтобы наблюдать за военным парадом в честь присвоения Луи Наполеону титула императора. Все общественные здания и частные дома были украшены флагами. На главных бульварах города развевались сотни знамен, и золотые перья на их полотнищах сияли так, будто и впрямь были сделаны из золота. Из самых красивых фонтанов лилось вино, все столбы были оплетены и соединены гирляндами из вечнозеленых растений.

Она не видела Пьера с той самой ночи, когда покинула его у магазина, но то, что он решился отправить ей приглашение, лишь подтверждало ее догадку: он не собирается сдаваться. Сомнительно, что на параде она отыщет его глазами, потому что, по слухам, в нем будут принимать участие шестьдесят тысяч человек.

У нее оказалось одно из лучших мест. В середине первого ряда на трибуне, следующей по значимости после той, на которой восседали сенаторы и иностранные гости. Перед ней простирался огромный песчаный плац на фоне кремовых каменных военных строений, и единственным ярким пятном пока было украшенное фестонами и крытое малиновым ковром возвышение, на котором вскоре займет свое место Наполеон III.

Луиза была в шляпке, украшенной желтыми цветами, и в такой же яркой шали, любезно одолженной ей Мари Уорт. Так что не заметить ее было просто невозможно, даже если сама она не увидит Пьера.

Но он увидел ее. Продвигаясь вместе со своими товарищами в гуле этого красочного зрелища, он разглядел ее сияющее лицо среди сотен других лиц. Учитывая всю важность этого государственного события, он уж никак не смог бы привлечь к себе ее внимание, проезжая мимо в своем сверкающем шлеме, заново украшенном буквой N, окруженной лаврами и увенчанной императорской короной, которая теперь присутствовала на доспехах всех кавалеристов и пехотинцев в знак их преданности императору и Франции.

Луиза особенно пристально рассматривала кирасир и сверкающих сталью нагрудниках и наспинниках, на которых можно было прочесть их имена, но так и не увидела Пьера. И все-таки она испытала гордость, когда настала очередь его полка получить императорского орла. Потом военный оркестр грянул гимн «Отправляясь в Сирию», сочиненный Гортензией Бонапарт, матерью императора, и зрители все, как один, вскочили, чтобы почтить Вторую Французскую Империю. «Марсельеза», как порождение революции, была запрещена под страхом тюремного заключения в эту наступившую наконец эру мира и благоденствия, и с последними звуками нового гимна по Марсову полю прокатился громоподобный рев в честь императора.

Когда все закончилось, Луиза осталась сидеть в одиночестве на огромной трибуне. Она решила ждать Пьера час. Если за это время он не появится, она уйдет.

Пьер через полчаса подошел к трибуне, на которой сидела Луиза, сдержанная и элегантная, с ридикюлем на коленях. Он остановился, изящным жестом отдал ей честь и улыбнулся.

— Слава богу, вы дождались, — откровенно обрадовался Пьер. — Иначе как бы, черт побери, я отыскал вас в Париже в этот лучший из дней?

— Иначе я не смогла бы поблагодарить вас за билет на парад и за прекрасный букет, капитан де Ган. — Она заметила его новые знаки отличия.

Он был очень рад, что его повысили в звании. То, что девушка обратила внимание на его новый чин, еще больше обрадовало его.

— Весь остаток дня принадлежит нам, мадемуазель Луиза. Еще ни один день не был столь хорош для празднеств и новых начинаний. — Его взгляд был достаточно серьезным и красноречивым, и его слова глубоко поразили ее, но она не подала вида, надев на себя маску спокойствия. Луиза была уверена в себе и ничего не боялась.

Тысячи военных, отпущенных в увольнение, украшали своими великолепными мундирами и без того красочные толпы людей, которые заполнили Елисейские поля и наслаждались уличными развлечениями. Капитан де Ган привел девушку в дорогое кафе. Луиза вспомнила, как она впервые ощутила вкус роскоши, отведав горячего шоколада, купленного ей Анри Берришоном. Здесь было много народу, но когда метрдотель увидел Пьера, место каким-то чудом отыскалось.

— Прошу сюда, капитан де Ган. Полагаю, вы не откажетесь от столика у окна?

У окна! Луиза восхищенно затаила дыхание, разглядывая веселый людской поток на бульваре внизу. Роскошь заведения ее нисколько не смущала, всем тонкостям этикета она обучилась на приемах в доме Уорта. Пьер спросил, что ей заказать.

— Горячий шоколад со сливками, пожалуйста.

Его немного заинтриговал столь скромный заказ, он-то ожидал, что она не станет упускать представившейся ей возможности. Он бы не удивился, если бы она попросила самых дорогих и экстравагантных деликатесов. Ведь известно, чтобы соблазнить гризетку, достаточно накормить ее салатом из омаров, сводить в театр и пригласить на ярмарочные аттракционы. Себе Пьер заказал кофе, во время беседы он наблюдал, с каким задумчивым наслаждением Луиза пьет шоколад. Она была не похожа ни на одну гризетку, которую он когда-либо видел. И ему очень понравилось, как девушка выглядит. На ней было коричневое шерстяное платье с какой-то удивительной затейливой вышивкой, безупречно облегающее ее полные груди и подчеркивающее форму плеч, которые теперь казались ему еще более соблазнительными, чем плечи Евгении де Монтихо.

— А вы когда-нибудь разговаривали с императором? — спросила Луиза. Она рассказала ему все о себе, о том, как всегда хотела стать швеей, как ей повезло, когда она снова встретилась с мсье Уортом, а потом вернулась к обсуждению сегодняшнего парада.

Пьер на мгновение замешкался.

— От случая к случаю, — осторожно ответил он. — Вы, наверно, не знаете, что кирасиры всегда были самыми преданными войсками императора, поэтому пользуются его особой благосклонностью. Теперь нас формируют в императорскую гвардию, поэтому не сомневаюсь, что буду видеться с императором ежедневно.

— А вы всегда хотели служить в армии?

— Да, я могу считать, что мне повезло, ведь выбора у меня все равно не было. В семействе де Ганов существует традиция служить в армии, и я почитаю за честь ее придерживаться. В детстве у меня были целые полки оловянных солдатиков, и я разыгрывал с ними сражения. Мой дом расположен в сельской местности неподалеку от Тура. Там я и вырос. Я был младшим ребенком в настоящем женском царстве. У меня шесть сестер, все они уже замужем, и, наверное, мои родители уже отчаялись произвести на свет еще одного солдата для Франции.

— О! Вас, наверное, здорово баловали! — воскликнула она, тихо рассмеявшись.

— Судя по отзывам, да, — дружелюбно подтвердил он.

Луиза знала о нем гораздо больше, чем он думал. Она поспрашивала про мадам де Ган в магазине, и, хоть Пьер и отозвался о своем доме с такой небрежностью, девушка понимала, что на самом деле это большой замок с огромными прилегающими землями.

Когда они вышли из кафе, ему удалось окликнуть один из фиакров, на которые сегодня был такой большой спрос, и они стали кататься по городу, смотреть на происходящее и слушать оркестры. С наступлением темноты бульвары осветились золотистыми цепочками фонарей, и народу на улицах стало еще больше. Как только экипаж тронулся с места, он взял ее руку в свою, но уже через две секунды она спокойно ее убрала. Капитан велел кучеру ехать в самый веселый из всех известных ему кабачков, в «Гран-Шомьер» на бульваре Монпарнас.

Внутри было жарко и людно, официанты в больших белых передниках метались туда-сюда, оркестр играл громкую танцевальную музыку, отовсюду слышался хохот, звон ножей и вилок. Пьер сунул метрдотелю несколько франков, и их проводили в альков. Атмосфера в заведении была веселая и радостная. На улице, в садах было много людей, они танцевали под китайскими фонариками под музыку оркестра.

— Хотите потанцевать? — спросил Пьер, когда им принесли вино и их заказ.

Глаза Луизы сверкали от удовольствия.

— Да, — с готовностью ответила она. — Давайте потанцуем на улице.

Они вышли, Луиза крепко завязала концы шали, чтобы та не слетела во время танца, он положил руку ей на талию и сжал ее пальчики в своей ладони. Он смотрел на нее сверху вниз, крепко прижал к себе и ощутил твердость ее груди и исходившую от нее чувственность, противиться которой было выше его сил.

— Музыка, — весело поторопила она его. — Полька.

И они слились с кружащейся толпой. Они еще не раз выходили между переменами блюд и снова танцевали. С последними звуками галопа они остановились. Небо вдруг осветилось ярко-розовыми звездами, и все вокруг окуталось розовым мерцанием, перешедшим в ярко-зеленое по мере того, как снова и снова вспыхивал фейерверк, столь знаменательно завершивший этот праздничный день. Пьер обнял Луизу за талию и почувствовал, как она слегка прижалась к нему, понимая, однако, что она настолько увлечена фейерверком, что даже не заметила своего движения.

Они подъехали к высокому дому на узкой улице, где Луиза жила с Катрин. Девушка замедлила шаги в подъезде, чтобы попрощаться с Пьером.

— Я еще никогда так не веселилась. — И в ее голосе прощупала безмятежная радость.

— Я тоже. — Они договорились встретиться в следующую субботу, единственный рабочий день, когда Гажелен и Обиге закрывались не в восемь часов, а в пять. — Если хотите, я могу достать билеты в консерваторию. — Пьер узнал, что она любит музыку, да и потом, он все равно для начала не стал бы звать ее в театр, потому что избитая формула соблазнения казалась ему теперь вульгарной в отношении ее.

— Мне бы очень хотелось пойти на концерт. — Луиза радостно улыбнулась. — А теперь я должна пожелать вам спокойной ночи.

Но ей преградила путь его рука.

— Подожди, — мягко попросил Пьер. — Подожди.

Он наклонился и очень нежно поцеловал ее, улыбаясь. И почти в ту же секунду обхватил ее за талию, притянул к себе и снова крепко поцеловал девушку. Она обняла его за плечи. На одну секунду Пьер отнял губы от ее губ, чтобы посмотреть на ее лицо, и они утонули в глазах друг друга, он опять поцеловал ее. Луиза почувствовала, как жаждет его всем своим существом, потеряв голову и позабыв обо всем на свете. Будто оба поняли, что со времени их встречи на Марсовом поле, где она дожидалась его, и вплоть до этого самого момента они попросту теряли время.

Луиза отстранилась от него, возбужденная, со сверкающими глазами. Он неохотно отпустил ее, с сожалением понимая, что у него нет выбора. Приостановившись на нижней ступеньке, она нежно поцеловала его.

— Спокойной ночи, Пьер. Спокойной ночи.

И она услышала его голос, гулко прозвучавший на лестничной площадке:

— Спокойной ночи, милая.

В комнате она стала восторженно кружиться, взмахивая руками, пока в изнеможении не рухнула на постель. Он — ее мужчина, а она — его женщина. И не на его, а только на ее условиях. Никаких кратковременных романов, а только истинная и продолжительная взаимная любовь. Она будет четко соблюдать старое правило: «Все или ничего», в противном случае он может отправляться на все четыре стороны. Да, пусть отправляется на все четыре стороны! Она тихо засмеялась, не сомневаясь, что, если захочет, выйдет из этого приключения невредимой. Она опутает его своей паутиной, паутиной своей любви. Когда придет время, сам факт капитуляции будет иметь для нее гораздо большее значение, чем согласие отдать ему свое тело. Это будет означать ее готовность подчиниться чужой воле. Такая перспектива ее пугала. Без борьбы она не сдастся, как бы сильно ни любила его. Пьеру сперва придется доказать ей, что он любит ее больше всех на свете и никогда не будет посягать на ее свободу духа своими скоротечными капризами.

Вскоре домой вернулась Катрин, румяная от вина и радостного возбуждения. Она с восторгом вспоминала весело проведенный день. Она протанцевала почти весь вечер, истоптав в конечном итоге всю площадь Конкорд под руку с более чем дюжиной мужчин. Наконец Катрин обратила внимание, что Луиза, зарывшаяся в подушки, почти ничего не рассказывает.

— А как ты повеселилась со своим солдатиком?

Луиза уже подготовилась к подобным расспросам, решив, что ни словом не обмолвится о том, каким удивительным был этот день. Она слишком хорошо помнила, как ревновала Катрин во время ее безответной любви к Уорту. Откуда ей знать, не отреагирует ли Катрин так опять, если она хоть чем-нибудь выдаст свои чувства к Пьеру де Гану? Лучше не вдаваться в подробности. Позже она решит, как быть.

— Парад оказался незабываемым зрелищем. — Она в подробностях рассказала про парад и почти полностью умолчала об остальном. Катрин решила, что этот кирасир значит для Луизы не больше, чем все остальные молодые люди, с которыми она время от времени встречалась. Утром обе ушли из дому в один час, каждая на свою работу.


Не имея возможности разговаривать о своей любви с Катрин, Луиза сделала своей наперсницей Мари. Между ними установились крепкие дружеские отношения, хотя по характеру они сильно отличались друг от друга. Мари видела в Луизе ту же энергию честолюбия, которая постоянно подстегивала ее мужа, и преданно играла партию второй скрипки для обоих, с радостью оказывая им любую посильную помощь.

Мари старалась заглушить в себе нехорошие предчувствия по поводу дружбы Луизы с этим офицером. Трудно сказать, понимает ли Луиза, что из-за его происхождения и связей у них попросту не может быть никакого будущего. Для Мари, выслушивавшей счастливые рассказы девушки и проведенных с ним вечерах, было очевидно, что всякий раз, за исключением консерватории, где они сидели в отдельной ложе, он водил ее в такие места, в которые никогда бы не привел женщину своего круга.

Когда Луиза впервые собралась пойти с Пьером в театр, то попросила Мари посмотреть, как она перешила свое платье из простого шелка. Луиза переделала горловину в глубокое декольте и сделала розы из обрезков материала. Мари помогала ей прикалывать розы.

— Надеюсь, пьеса тебе понравится. — Но в ее голосе прозвучало сомнение. Ее тревожил не столько этот поход в театр, сколько выбранная пьеса. Она немного отступила, чтобы взглянуть на отражение Луизы в большом зеркале. — Ну вот! Что ты об этом думаешь?

На пороге показался Уорт. Он уже собирался домой и искал Мари.

— Что такое? Какая пьеса? — Он не стал дожидаться ответа. Покачав головой, шагнул в кабинку и резко развернул Луизу лицом к себе. — Для этого декольте требуется не три цветка. А только один. Этого вполне достаточно, чтобы его подчеркнуть. — Не обращая никакого внимания на умоляющие взгляды, которыми обменялись Луиза с его женой, он отколол две розы и прикрепил их одну над другой к юбке. — Вот здесь они и должны быть, теперь они не могут соперничать с твоими великолепными плечами и грудью.

Луиза уже давно привыкла к его экстравагантным замечаниям, которые вгоняли в краску стольких женщин, вызывая у них гордость и самодовольную улыбку. Но она знала, что Уорт всегда говорит только правду и никогда не льстит.

— Луиза идет на пьесу, которую мы с тобой когда-то смотрели, — сказала Мари. — На «Даму с камелиями».

— Она, наверное, до сих пор собирает полные залы, — пробормотал он, целиком сосредоточившись на розе. — Уорт все делал предельно тщательно и дотошно.

— Когда я была маленькой, то видела настоящую Мари Дюплесси из «Камелий», — вспомнила Луиза, уйдя мыслями в далекие дни своего детства. — Это была бледная темноволосая дама, которая ездила в собственном экипаже. Я тогда даже не догадывалась, какая она молодая, а она ведь была всего немного старше, чем я сейчас.

Пальцы Уорта слегка задевали ее кожу, пока он пришивал на место розу.

— Все. — Уорт протянул иглу Мари, и Луиза поблагодарила его. Уже собравшись уходить, он вдруг внимательно посмотрел на девушку. — Это грустная пьеса. Почти все женщины в зрительном зале плакали, и моя дорогая жена тоже не была исключением. Так что приготовься, Луиза.


Но Луиза не заплакала. Как бы ни была блистательна актерская игра в рамках этой классической темы женского самопожертвования во имя своей любви, Луиза никак не могла примириться с тем, что сохранившуюся в ее памяти хрупкую красавицу играет золотоволосая пышногрудая актриса. Более того, она поняла, что Мари и Уорт хотели, чтобы она провела связь между куртизанкой, социальная принадлежность которой препятствует ее браку с возлюбленным, и своими собственными отношениями с Пьером. Но она — не Мари Дюплесси, которой суждено погибнуть под гнетом внешних обстоятельств. Луизе всю жизнь приходилось с боем завоевывать все, что у нее теперь есть, и к борьбе ей не привыкать. Она высоко ценила беспокойство своих дорогих друзей, Уортов, но ее звезда поднялась уже достаточно высоко, и она не позволит ей закатиться.

Пьер еще никогда не был так внимателен к ней, как в этот вечер. Луиза чувствовала, что он смотрел не столько на сцену, сколько на нее, и, скорее всего, не обратил внимания на такой важный момент, как социальная несовместимость двух главных героев пьесы. За ужином они тоже ни о чем таком не говорили. Его мысли были заняты другим.

— Наверное, в течение следующих нескольких недель я не смогу видеться с тобой так часто, как мне хотелось бы. Судя по тому, что я слышал в Тюильри, официальное провозглашение мадемуазель де Монтихо нареченной императора может произойти в любой момент. Так что с рассвета охрана усиливается, а офицерские дежурства удваиваются и даже утраиваются. Именно в такие моменты убийцы и приводят в жизнь свои подлые планы.

Луиза огорчилась, что ей придется лишиться его общества. Теперь, подвозя ее до дома, Пьер каждый раз провожал ее до двери квартиры, хотя она ни разу не пригласила его войти. Но сегодня, когда она вставила ключ в замок, он вдруг накрыл ее ладонь своей.

— Позволь мне посмотреть твой дом, Луиза. Я мучаюсь оттого, что не могу вызвать в памяти твою комнату, когда тебя нет рядом со мной.

И ей пришлось пропустить его внутрь. Сбросив с плеч шаль, она зажгла лампу. Пьер с интересом осмотрелся, отмечая простое убранство квартиры, ее чистоту и опрятность. Потом перевел взгляд на стоявшую рядом с лампой девушку, на ее шею, плечи и нежную выпуклость грудей, от которых, казалось, исходило бледное свечение. Он еще никогда не желал так ни одну женщину, как ее.

— Луиза…

Но тут из-за двери, ведущей в соседнюю комнату, послышался сонный голос:

— Луиза? Это ты?

— Я. Спокойной ночи, Катрин. Про пьесу я тебе утром расскажу. — Луиза осторожно прикрыла дверь, заметив досаду на лице Пьера. Видимо, он был уверен, что они здесь вдвоем. — Катрин — моя мать, сестра и опекун, — объяснила Луиза. — Катрин должна знать, что я благополучно вернулась домой.

— А разве тебя не тяготит, что приходится отчитываться перед кем-то?

— Иногда, — призналась Луиза, — но я обязана ей всем, что у меня есть. Не приюти она меня тогда, как я тебе рассказывала, сейчас моя жизнь была бы совсем другой. — Если бы я вообще выжила. Одно из воспоминаний моего детства — это как мне приходилось сражаться за корку хлеба не на жизнь, а на смерть. Тебя это удивляет?

— Нет, мне грустно слышать, что тебе пришлось столько пережить. — Пьер перебирал пальцами ее роскошные мягкие волосы. — Как бы мне хотелось компенсировать тебе все твои былые лишения. Дать тебе все, чего бы ты ни захотела. Подарить такое счастье, о котором ты и не мечтала.

Она сердито вырвалась из его рук, прекрасно понимая, какие слова последовали бы за этими, не останови она его. И быстро закрыла ему рот.

— Ни слова больше. Ни слова. Не вздумай предлагать мне никакую компенсацию!

Она не винила его за то, что он попытался предложить ей постель, но ей казалось, что она умрет от отчаяния, если он когда-нибудь предложит ей нечто, равноценное пресловутым нижним юбкам. Она не сможет быть второй Катрин, не сможет покорно дожидаться, когда ее возлюбленный соизволит выделить ей какое-то время, как бы сильно ни любила его. И если сейчас, после ее слов, он навсегда уйдет, то пусть уходит. Гордость не позволит ей удерживать его.

Но Пьер не ушел, хотя был сильно удручен столь резким отпором. У каждой гризетки своя цена, поэтому нужно выждать время, чтобы ее узнать. А пока он будет продвигаться к своей цели с помощью обещаний. Он стал целовать ее шею, плечи и все открытые соблазнительные участки тела. Его поцелуи пробудили в ней чувственную дрожь, она слышала, как колотится ее собственное сердце, и когда он ощутил губами их сумасшедшие удары, то крепче поцеловал нежные очертания ее грудей. Ее руки, как будто повинуясь собственной воле, обхватили его голову и прижали к себе. Когда же наконец он нашел ее губы своими губами, она ответила с такой нежной страстью, что было очевидно — она сдерживается из последних сил. И только присутствие другого человека в соседней комнате и страх, что сюда могут войти, удержали его от дальнейших действий.

Спустившись по темной лестнице и выйдя из подъезда на улицу, Пьер решил, что знает, что следует предпринять. Он уже и раньше подумывал о том, чтобы найти в Париже место, где можно было бы проводить свободное от службы время, и теперь без промедления примется за поиски. Ему просто необходимо бывать где-нибудь с Луизой наедине. Теперь, кажется, он узнал ей цену. Любовь. Она сама все сказала своим поцелуем. Но самое невероятное — он влюбился. Пьер никогда еще не был так влюблен, поэтому и обращался с ней с самого начала так, как никогда бы не стал вести себя с любой другой девушкой ее круга. Луиза, Луиза… Он жаждал ее каждым нервом, каждой клеточкой своего тела при одних звуках ее имени. Луиза. Любимая Луиза.


На следующий день дворцовая охрана известила, что Луи Наполеон объявил о своей помолвке с Евгенией де Монтихо и огорошил всех тем, что гражданская церемония состоится через неделю, а венчание пройдет со всей пышностью на следующий день после этого. Многие сочли подобную спешку неприличной для жениха-императора, однако другие, знавшие его достаточно хорошо, понимали, что попросту его страсть к этой даме дошла до предела. Тех, кто отвечал за организацию процессии и переделку дворцовых экипажей (на многих из них еще сохранился прежний императорский герб), испугал предоставленный им срок — семь дней. Для портных же и поставщиков дорогих тканей помолвка означала еще более лихорадочную деятельность, чем они предвидели. Уорт неустанно принимал заказы, с покупательниц едва успевали снять мерки, как выбранная ими материя тут же оказывалась в раскройном цехе. Это был тот самый толчок, который требовался, чтобы заставить работодателей Уорта уступить его настойчивым требованиям и значительно расширить ателье. Он с Мари, Луизой и всей остальной командой трудились день и ночь, выполняя заказы. Такой же ажиотаж был во всех парижских мастерских. Если у Луизы выдавалась свободная минутка, она отправлялась посмотреть платья, сшитые для мадемуазель де Монтихо в приданое, которые выставляли на публичное обозрение. Луиза запоминала каждую подробность тех сорока четырех платьев, которые сшили мадам Пальмир и Виньон, и, как бы они ни были великолепны, от розового муара с кружевными оборками до отороченной перьями изумрудной тафты, ни одно из них не могло затмить то, что придумывал Уорт.

Венчание, состоявшееся в воскресенье в соборе Нотр-Дам, привлекло на улицы целые толпы людей. Был яркий солнечный день — явление довольно необычное для конца января. Луиза с Катрин заранее заняли себе хорошие места, хотя Луизе хотелось не столько посмотреть на императрицу, сколько увидеть Пьера. Он написал ей, что его опасения оправдались и увидеться они не смогут.

Однако удача сопутствовала ей. Когда проехала кавалерия императорской гвардии, позвякивая своими латами, она увидела его — он ехал рядом с офицером. Пьер переводил взгляд слева направо, высматривая Луизу, зная, что она где-то здесь, неподалеку. Девушка отчаянно замахала рукой и приподнялась на цыпочки, но он так и не увидел ее, сдерживая свою загарцевавшую лошадь, перепуганную людским шумом.

Вскоре показалась красная с золотом застекленная карета, в которой сидели император с императрицей, приветствуя нарастающий рев и неумолчные крики: «Да здравствует император! Да здравствует императрица!» Какое нервное и напряженное лицо у этой прекрасной женщины, подумала Луиза, оно такое же белое, как бархат ее украшенного бриллиантами платья под фатой из тончайших алансонских кружев. Великолепная диадема из сапфиров сверкала в ее изумительных волосах цвета червонного золота. Императрицу уже полюбили. Все знали, что она пожертвовала преподнесенный ей Парижем свадебный подарок на постройку детского дома и госпиталя для неизлечимо больных. О ее доброте ходили легенды. Это она первой оказала помощь рабочему, сорвавшемуся с лесов. А однажды отдала свою собственную накидку нищенке и с бедняками была необыкновенно щедра. Франция полюбила Евгению всем сердцем.

Еще ни один император не выбирал себе более достойную невесту.


Когда первые лучи рассвета тронули шелковые гардины на окнах спальни новобрачных в загородном дворце в Сен-Клу, куда они инкогнито уехали из Парижа накануне, Евгения лежала подле своего спящего мужа и не мигая смотрела на провисший полог над головой. Если бы она его не любила и не должна была выносить наследника, она прямо сейчас встала бы с этой кровати и ушла в другую часть дома, с тем чтобы никогда больше не делить с ним брачное ложе. Ее мучительно раздирали шок, смятение и легкая неприязнь оттого, что дворянин, в жилах которого течет королевская кровь, оказался в этих делах таким же ненасытным, как какой-нибудь крестьянин. Но она любит его достаточно сильно, чтобы преодолеть эту отвратительную сторону семейной жизни, и ее преклонение перед ним ничуть не уменьшилось. На духовном уровне они всегда будут близки.

Император не спал. Его преследовало тяжелое разочарование. Где огонь и страсть, которые он предвкушал найти в этом прекрасном создании, чья физическая привлекательность пленяла его своим совершенством? Где та андалузская чувственность, которую он намеревался пробудить? Разве можно было быть более нежным, терпеливым и пылким, чем был он? Сжигаемый любовью, он невольно обхватил ее покрепче, и с грустью ощутил, как она покорно сжалась в его объятиях.

Загрузка...