20

Через три года после того, как Луиза открыла магазин, она решила съездить в Париж.

Некая мадемуазель Брюссо, француженка средних лет и уроженка Шартра, очень преданная работе, стала ее правой рукой, благодаря чему у Луизы появилось больше свободного времени. В витрине ее магазина были выставлены платья, ярко окрашенные новыми анилиновыми красителями и причудливо обшитые черной отделкой. Буквально через каких-то пару недель, подражая новой моде, их стали покупать.

Модницы почти сразу же потянулись в магазин. Актриса сдержала слово, при каждом удобном случае распевая оды своей новой французской портнихе, и, когда в магазин рекой потекли заказы, была щедро вознаграждена новыми платьями. Меньше чем через год Луиза смогла расширить свой магазин по Литтл-Аргиллстрит, хотя вовсе не намеревалась вступать в конкуренцию с крупными универмагами. Она сняла верхний этаж над магазином, где устроила дополнительные мастерские и установила еще несколько примерочных кабинок, а на первом этаже остался ее небольшой салон.

Ее успех упрочила королевская свадьба. Принц Уэльский взял в жены прекрасную принцессу Александру Датскую, и все лондонское общество бросилось за модными нарядами. Луиза выпустила коллекцию облегающих жакетов, которую назвала «Александра», они раскупались сразу же, как только появляюсь на прилавках. Многие ее платья украшали собой балы, приемы и банкеты в честь королевской четы. Луиза считала себя достойной ученицей Уорта. Недавно он наводнил мир моды юбками, присборенными и юбками с фижмами — его вдохновила на это простая рабочая женщина, которая, не заботясь о красоте, собрала в складки подол своего платья, подоткнув под нижние юбки, чтобы они не испачкались, пока она будет мести пол. Платья из роскошных тканей, сшитые Уортом и его подражателями, конечно, не имели ничего общего с первоначальным оригиналом. Но силуэт юбки был тот же.


Несколько месяцев спустя Луиза с Робертом и Полем Мишелем уезжали в Париж. Роберт ни за что бы не отпустил с мальчиком одну, зная, что ребенок — единственное его оружие против нее. В последнее время Луиза вела переговоры, желая выкупить для Роберта «Престберис», но его мать не соглашалась. Роберт все время был в дурном настроении, разговаривал с Луизой отрывисто и раздраженно. В ярости мог распустить руки, больно ткнуть ее в ребра или двинуть кулаком в живот. Несмотря на свою самоуверенность, он остался, по существу, беспомощным недорослем, который будет капризничать и беспутствовать до конца своих дней. Как она могла вообразить, что он сможет быть Полю Мишелю хорошим отцом, — просто уму непостижимо. Роберт мог быть очень суров, требовал немедленного повиновения и наказывал мальчика за малейшее ослушание. Правда, Роберт порой обращал внимание на мальчика, и тогда Поль Мишель, от природы добрый и привязчивый, с готовностью принимал его расположение, иногда довольно бурно, и все снова оканчивалось неприятностями и слезами. Только Уилл делал для мальчика почти все — водил его с собой удить рыбу и каяться на лодке, учил играть в крикет и дал ему один из первых уроков верховой езды. Луиза время от времени сопровождала их в этих прогулках, и для нее это было не менее участливое время, чем для ее сына. Будучи деловыми партнерами, Луиза с Уиллом часто виделись для обсуждения и принятия каких-то совместных решений, Роберт не мог удержаться от язвительных намеков, хотя она прекрасно понимала, что он был бы беспощаден, подозревая, что между женой и Расселлом что-то происходит.

Луиза знала, как хочет ее Уилл. Они всегда обходили это молчанием. Она помнила, как возбуждают ее поцелуи Уилла, поэтому ради себя и ради него избегала их.

Накануне своего отъезда в Париж Луиза встретилась с Уиллом на фабрике. За последние три года он несколько раз ездил во Францию по делам, теперь же была ее очередь воспользоваться шансом и увидеть театр моды.

— Я буду скучать по тебе, Луиза. Не вздумай остаться в Париже навсегда.

Она улыбнулась:

— Не буду лгать, не раз воображала себе мадам Луизу на улице Риволи или на новом бульваре Османа, но пока об этом не может быть и речи.

— Из-за Пьера, конечно?

Луиза обольстительно пожала плечами.

— А разве могут быть другие причины?

— А откуда ты знаешь, что ваши пути в этот раз не пересекутся?

— Я спрашивала об этом Мари, она написала, что де Ганы в это время будут во дворце Сен-Клу вместе с императором и императрицей. Стефани заказала себе уйму платьев: императорская чета не любит, чтобы их гостьи оставались в одном и том же платье дольше, чем на несколько часов, или, не дай бог, надели его во второй раз. — Луиза засмеялась. — Неудивительно, что Уорт так разбогател.

— Дай бог ему удачи. — Уилл улыбнулся. — Кстати, обязательно передай ему мои наилучшие пожелания.

— Непременно.

Мысль о том, что она уезжает, была для Уилла невыносима. Он был человеком здравомыслящим и без причуд, но боялся, что однажды Париж или Пьер де Ган отнимут Луизу у него навсегда. Нет, между ними стоит не ее брак — муж у нее просто слюнтяй и эгоист, с которым у нее очень мало общего, — а сама ее французская натура плюс любовь к Пьеру. А это удручающе сокрушительное препятствие. Уилл питал к Луизе самые нежные чувства. Любит он или нет — это другой вопрос. В любви ему и раньше не везло, слава богу, все это давно забыто. Но любовь и мучительное физическое влечение — не одно и то же. Он просто надеялся, что со временем Луиза даст волю своей внутренней чувственности и раскроется во всей своей неповторимой женственности, которая пробуждает в нем такое сильное желание, а пока он будет ждать.

— Постарайся не слишком увязнуть во Франции, — со всей серьезностью посоветовал он, провожая ее. — Я не хочу, чтобы, когда придет время покидать Париж, твое сердце снова было разбито.

Ее сердце уже давно разбито вдребезги, но ему необязательно об этом знать. Луиза попыталась пошутить:

— Можешь за меня не переживать. Моя голова чересчур забита новыми идеями о коллекции для следующего сезона.

— Надеюсь.

— Пожелай мне удачи.

— А как же, моя дорогая Луиза. — Он наклонился и прикоснулся губами к ее щекам, как это принято во Франции при встрече и расставании. Поцеловать ее в губы он побоялся.

— Au revoir, Уилл. Я пришлю тебе одну из этих новомодных открыток, на которых все так свихнулись.

Она сдержала слово. Это была патриотическая открытка, на которой изображались император, императрица и наследный принц, купающиеся в блаженстве семейного очага. Он бы предпочел, чтобы она написала письмо — на открытках слишком мало места, но ее подпись стояла под самыми нежными приветствиями.


Когда Луиза вновь увидела Париж, он был окутан сверкающей дымкой навернувшихся на глаза слез горечи и счастья.

Катрин не могла встретить их на вокзале, поскольку был рабочий день, их поджидала Мари вместе со своими сыновьями. Роберт старательно скрывал свою скуку, пока женщины смеялись, болтали и восхищенно восклицали, любуясь на своих подросших отпрысков — Поль Мишель был очень высок для своих семи лет, одиннадцатилетний Гастон и восьмилетний Жан Филипп казались на вид очень сильными и здоровыми. Они завидовали повседневной одежде Поля Мишеля. Их мать в честь такого знаменательного события придумала им специальные наряды, мальчики ненавидели высокие гетры на пуговицах, в которых при ходьбе ныли колени, дурацкие пестрые блузы и шапочки с разноцветными кисточками. Их мать и сама однажды разрыдалась, когда кто-то сказал с издевательским смехом, что они похожи на двух попугаев, но потом вытерла слезы и заявила, что некоторые люди просто не понимают, что дети Уорта тоже должны одеваться эффектно, и им пришлось терпеть эти ненавистные наряды. Жан Филипп решил, что поколотит Поля Мишеля, если услышит от него хоть единую насмешку. Но Поль Мишель, казалось, не обратил никакого внимания на их наряды, увидев в мальчишках потенциальных друзей. Он просто достал из кармана мятый бумажный кулек и протянул им.

— Попробуйте английскую солодку, — произнес он на безупречном французском. — Если она прилипает к передним зубам, то кажется, будто их выбили.

Мари настояла на том, чтобы путешественники поехали к ним домой, где уже был накрыт обед. Перед зданием вокзала Мари и ее гостей дожидался экипаж с атласным салоном. Луиза обратила внимание на золотистую монограмму на дверце.

Когда карета выехала на рю де ля Пэ, Луиза поразилась тому, как разрослась здесь торговля. Привлеченные успехом Уорта, сюда переехали другие предприниматели, заняв всю доступную недвижимость. И некогда тихая улица превратилась в центр процветающей коммерции. Перед зданием номер семь, на фасаде которого позолоченной бронзой сверкало имя Уорта, стояла целая очередь из карет с лакеями в ливреях. Их экипаж проехал через арку и остановился у двери. Спустившись с подножки, Луиза увидела, что галерея, тянущаяся вокруг внутреннего двора, полностью переделана и что на всех металлических опорах сверкает монограмма Уорта. Но это не шло ни в какое сравнение с роскошью внутреннего убранства. Уорт был занят с клиенткой и не мог к ним подойти, Мари сама все показывала Луизе и Роберту, а трое детей с разрешения взрослых с шумом умчались на домашнюю половину, где Поль Мишель увидел полк оловянных солдатиков и пушку, стреляющую железными пульками.

Луиза едва могла узнать прежнее ателье, пока их вели через торговые залы на втором этаже, каждый из которых был отведен под особый набор тканей или их оттенков. Со всех сторон ей кивали и улыбались знакомые, с которыми она когда-то здесь работала, все они были очень заняты, салон заполняли толпы покупателей. В длинном зале, где, подобно произведениям искусства, были выставлены последние платья Уорта, преобладала уже более спокойная обстановка — женщины стояли и с благоговением их рассматривали. В другом нарядном зале манекенщицы демонстрировали красивые наряды. Если же клиентке хотелось увидеть, как именно она будет выглядеть в бальном платье, вальсируя в Маршальском зале в Тюильри, ей достаточно было войти в зал, завешенный идущими от пола до потолка зеркалами, где было точно такое же приглушенное освещение, какое давали знаменитые люстры.

Мари с улыбкой кивнула.

— А все — благодаря вот этому. — Она с гордостью постучала себя по лбу.

Они уже заканчивали обед в их личных апартаментах, когда появился Уорт.

— Моя дорогая Луиза! Только подумать, что я должен наспех с тобой поздороваться и тут же снова бежать… — Он поцеловал ей руку и повернул за плечи кругом, критически осмотрев ее дорожный костюм. — Да-да. Юбка гладкая спереди, с укороченным турнюром, который собирает ее сзади пышными складками. А ты помнишь, как кто-то когда-то сказал, что кринолин никогда не выйдет из моды!

— За тобой идет весь мир, — ответила она.

— Именно, — самодовольно подтвердил Чарльз. — Ты, я слышал, по-прежнему преуспеваешь. Поздравляю. Никогда не забывай, что женщины одеваются ради собственного удовольствия, но еще большее удовольствие они получают от возможности затмить остальных. Именно это «затмевание» и должно стать твоей отличительной чертой кутюрье.

Луиза улыбнулась.

— Женщины в Лондоне уже доверяют мне почти так же, как когда-то тебе, и просят, чтобы я сама подавала им идеи. Им остается только выбирать из того, что я им предложу.

Он одобрительно кивнул:

— Молодец. Так и должно быть, а то, если они сами начнут что-нибудь изобретать, мы с тобой потеряем половину доходов. Всегда решай за них. Они от этого счастливы. Если я говорю, что платье им идет, то других доказательств не требуется. Достаточно одной моей подписи на платье. — Тут он понял, что заговорился на их любимую тему и уже потратил времени больше, чем мог себе позволить. — Какие у тебя планы в Париже?

— Завтра…

— Завтра ты едешь со мной в Тюильри. Я сшил для императрицы новое платье, возможно, понадобится кое-что подправить, сделаешь это прямо на месте.

Луизу удивило не столько то, что он с такой небрежностью распоряжается ее личным временем, сколько самой новостью.

— Императрица в Париже? Я думала, что они с императором уехали в Сен-Клу.

— Отменили в последнюю минуту. Император занемог. Сейчас, я слышал, ему лучше, но он болен. По-моему, врачи не знают, что с ним такое, и не хотят в этом признаваться. — Уорт кинул взгляд на свои золотые карманные часы. — Будь здесь завтра к половине десятого. Мне всегда назначают на десять часов.

Мари пыталась возразить:

— Чарльз! Луиза больше не твоя примерщица. Она приехала в Париж по своим делам.

Но он не слушал. Только сейчас заметив Роберта, протянул ему руку.

— Здравствуйте. Как поживаете? — И огляделся. — А где мальчик?

— С Жаном Филиппом и Гастоном, — ответила Мари. — Они уже стали лучшими друзьями.

— В самом деле? Значит, я раздобуду ему приглашение на празднество в честь принца-наследника. Пусть идут туда все втроем. Мне пора возвращаться.

Чарльз уже собрался уходить, кивнув Луизе и Роберту, когда двойные двери распахнулись, и он застыл на месте, увидев представшее его глазам зрелище. Все три мальчика стояли на пороге, тесно прижавшись друг к другу, втиснутые в платье, сшитое для одной очень полной клиентки. Из одного рукава высовывалась рука Гастона в пестрой блузе, из другого — рука Луизиного сына, а тяжелые складки юбки громоздились на полу. Из горловины посередине высовывалась счастливая мордашка Жана Филиппа, который жмурился от еле сдерживаемого смеха.

— Папа, к тебе пришла мадам де Вильмон, — торжественно объявил он.

Уорт расхохотался. К нему присоединились остальные, хотя Мари и всплеснула руками при виде столь бесцеремонного обращения с платьем, расшитым драгоценными камнями. И в этот момент в передней, через которую вошли мальчики, показалась продавщица.

— Приехала мадам де Вильмон, мсье Уорт, — сообщила она, совершенно ни о чем не подозревая. Последовал такой взрыв смеха, что она изумленно уставилась на них, пока наконец не заметила мальчиков. И сама захихикала, закрыв рот рукой. Они и раньше совершали подобные забавные проделки, но смешнее этого пока еще ничего не вытворяли.

Луиза с Мари осторожно вызволили все еще хохочущих мальчиков из платья. Луиза думала, в какой счастливой обстановке растут дети Уорта.


Вечером у Луизы была радостная встреча с Катрин, которая без конца суетилась вокруг нее и Поля Мишеля. Когда возбуждение улеглось, Луиза отметила, как постарела ее подруга за эти годы. Взяв исколотые пальцы женщины, она с тревогой осмотрела опухшие суставы.

— Просто ревматизм, — вздохнула Катрин, выдернув руку.

Годы работы в сырых помещениях и жизни на чердаке не могли не оставить свой след. У нее также были проблемы с легкими, но пока ей удавалось это скрывать, и ей очень не хотелось бы, чтобы Луиза об этом узнала.

Луиза хотела, чтобы Катрин осталась у них в номере, но та отказалась, испуганная всей этой роскошью. Луиза решила перед отъездом из Парижа купить Катрин комфортабельную квартиру на какой-нибудь скромной улице.

Луиза с Уортом поехали во дворец в его собственном экипаже с монограммой, на крыше которого на железной сетке громыхала огромная коробка с платьем, уложенным специально обученными упаковщиками. Всю дорогу они говорили о моде. Он в последнее время практиковал отделку с геометрическим рисунком, которая, по его мнению, должна была выражать новую, но пока еще неопределенную перемену в женских настроениях. Прибыв в Тюильри, они прошли через великолепный вход, предоставив императорским слугам снять коробку. У Луизы сжалось сердце, когда она увидела знакомую форму офицеров Са-Гард, которые повсюду стояли на страже. Поднимаясь вместе с Уортом по мраморной лестнице, она думала, что вероятность наткнуться на Пьера в этом золоченом лабиринте практически сведена к нулю. Они прошли через апартаменты императрицы и наконец вошли в туалетную комнату, где висело множество зеркал. Евгения, как всегда пунктуальная, появилась ровно в десять. Луиза присела в глубоком реверансе, Уорт почтительно наклонил голову. Оба удостоились знаменитой обворожительной улыбки. В возрасте тридцати восьми лет Евгения была все еще в зените своей красоты.

— Покажите мне новое платье, мсье Уорт.

— Я сшил его из лионской шелковой парчи, ваше величество. — Он сделал знак Луизе, державшей распакованное платье, и она вышла вперед и развернула его. — Парча соткана специально для этого платья, а такой необычный рисунок видели в последний раз на одной бесценной старинной шали из Древнего Китая.

Евгения с явным неудовольствием взглянула на ткань. Ее не привлек цветочный луг с желтыми, коралловыми и бледно-зелеными цветами на бежевом фоне.

— Это похоже на старую занавеску. Я это не надену.

Дело было не столько в том, что ей не понравилась несомненно прелестная парча, а в ее враждебности ко всему, что делалось в Лионе, так как город никогда не был предан императору. Одевать ее Уорту было трудно. Он чувствовал, что у Евгении личные предпочтения в одежде, достаточно консервативные, но как императрица она обязана была играть роль законодательницы мод, возможно, тяготившую ее. В отличие от Паулины де Меттерних, императрицу приходилось постоянно уговаривать надеть что-то новое и оригинальное. Понадобилась вся его способность убеждать, чтобы она согласилась надеть юбку нового покроя, от которого теперь была без ума. Уорт был решительно настроен раз и навсегда защитить лионские ткани. Он пустил в ход свое знаменитое обаяние.

— На вас парча будет смотреться во всем великолепии этого оригинального рисунка. Ничего подобного не делали уже более тысячи лет. Я не могу себе представить, чтобы какое-нибудь другое сочетание цветов так пошло к вашим тициановским волосам.

Но она решила, что на этот раз не позволит одержать над собой верх.

— Нет, я в нем не появлюсь. Унесите!

Уорт был несгибаем. Но императрица тоже не сдавалась.

— Мне кажется, вам стоит пересмотреть свое решение. Когда вы наденете это платье, все модницы на свете кинутся заказывать себе наряды из лионской парчи.

Но она снова покачала головой, поджав губы, и Луиза поразилась тому, что Уорт продолжает с ней спорить, когда любой другой рассыпался бы в почтительных извинениях. Если бы императрица была обычной клиенткой, пришедшей к нему в ателье, он бы ее, скорее всего, прогнал, как однажды отправил восвояси одну важную даму, пожелавшую, чтобы он сшил ей нескромный карнавальный наряд.

В разгар оживленного спора по винтовой лестнице из своих комнат поднялся император, видимо, привлеченный шумом пререканий.

— Умоляю вас, сир, помогите мне убедить ее величество надеть это платье. — Уорт с энтузиазмом изложил все свои доводы, заметив, что сам факт появления императрицы в лионской парче станет важным стимулом возрождения лионского производства.

Луи Наполеон внимательно осмотрел платье, попросив Луизу приложить его к себе. И оно стало еще краше на фоне ее прекрасных янтарных глаз, окаймленных черными ресницами. У его последней любовницы были такие же выразительные глаза.

— Хм. Великолепно. — Он медленно затянулся сигарой, прищурившись от дыма. — Я думаю, платье великолепно. — И ободряюще кивнул жене: — Надень его хотя бы из практических соображений. Возрождение и процветание любой промышленности принесет казне Франции дополнительные прибыли.

Битва была выиграна. Евгения примерила платье, оно сидело безупречно. Потом Луиза видела, как его надели на манекен, который установили в лифте, спустившемся с палисандрового потолка. Лифт поднялся, и платье исчезло в верхних комнатах, где хранился гардероб Евгении.

Потрясенная увиденным, Луиза вышла вместе с Уортом из дворца, даже не догадываясь, что сама стала причиной изумления другого человека, правда, совсем другого рода. Стефани не на шутку обеспокоилась, случайно увидев, как Луиза с Уортом выходили из дворца. Луиза ведь не останется здесь насовсем! Надо срочно выяснить.

Стефани в тот же вечер отправилась на рю де ля Пэ. Предлог у нее нашелся основательный. Клиентки высокого ранга часто захаживали в дом номер семь накануне какого-нибудь знаменательного празднества. Там профессиональные парикмахерши укладывали им волосы, и Уорт лично следил за тем, как украшают цветами, драгоценностями и другими отобранными им аксессуарами затейливо сооруженные прически. Затем, облаченные в свои сказочные платья, дамы представали перед ним, желая узнать, нет ли каких-нибудь недостатков в их нарядах. Только когда Уорт объявлял, что их туалеты безупречны, они покидали здание.

Стефани приуныла. У Чарльза был приступ одной из тех жестоких головных болей, которые его время от времени мучили; в торговых залах принцессы, герцогини и другие знатные и богатые женщины дожидались, когда ему станет лучше и он сможет нанести последний штрих на их туалет. Мадам Уорт была наверху, прикладывала к пылающему лбу мужа холодные компрессы. Принцесса де Меттерних, никогда не отличавшаяся терпением, топнула ногой:

— Раз он не может спуститься, значит, мы сами к нему поднимемся.

И толпа элитных клиенток гуськом потянулась по лестнице, на верхней площадке которой их встретила Мари, умоляя, чтобы они не шумели и давали Чарльзу отдохнуть после каждого осмотра. Стефани стояла в толпе и ждала, когда он обратит свое внимание и на нее. Уорт лежал в шезлонге, его лицо было закрыто холодным компрессом, а его жена беспокойно бегала вокруг. Двумя пальцами приподняв за уголок компресс, Чарльз с ног до головы стал сверлить Стефани взглядом. И громко застонал.

— Ужасно! Слишком туго затянут пояс. Вы выглядите так же отвратительно, как и остальные.

Стефани молча отошла к группе тех, которых он не менее резко раскритиковал, и они стояли расстроенные и растерянные, ведь он не сделал ни единой попытки привести их туалеты в порядок.

Следующей перед шезлонгом встала принцесса де Меттерних. Она регулярно присылала Уорту ларцы с бесценным жемчугом для отделки платьев, как это делали и другие богатые клиентки, и теперь она стояла, блистая своим великолепным голубино-серым атласным платьем, инкрустированным рубинами и черным жемчугом, бесподобная в своем неуязвимом самообладании.

— Омерзительно! — простонал Уорт слабым голосом.

Но Паулина де Меттерних не отошла покорно в сторону, как остальные. У нее сверкнули глаза и дрогнули в улыбке губы.

— По-моему, мсье Уорт, вы утратили свой дар, раз все наши платья кажутся вам такими отвратительными. Неужели ваш творческий пыл иссяк, мсье?

Эффект последовал незамедлительно. Уорт резко сел, отшвырнув повязку, и, вперившись в нее потускневшими от боли глазами, заорал что есть мочи:

— Пойдемте, сударыни! Вниз!

Стефани намеренно пропустила остальных, чтобы он обслужил ее в последнюю очередь. Она начала разговор, ради которого, собственно, сюда и пришла.

— Как жаль, что сегодня вам не помогает мадам Луиза.

Его тошнило от боли, грозившей разнести ему череп, и он даже не сразу понял, почему она упомянула имя той, которая давно уже у него не работает. Но тут же вспомнил злосчастную историю с Луизой и этим де Ганом.

— Я бы взял ее завтра же, изъяви она такое желание, но Лондон отнял ее у Парижа. Теперь ее дом там.

И Стефани облегченно вздохнула.

Для Луизы время в Париже пролетало стремительно. Она закончила множество дел, назаказывала модных позументов и прочих видов отделки, навестила вместе с Катрин старых друзей, стараясь проводить с ней по возможности больше времени. Поля Мишеля казалось невозможным разлучить с его новыми товарищами, поэтому на второй неделе их пребывания в Париже он вместе с братьями Уортами отправился в их особняк в Сюрене, где мальчики намеревались провести весну и лето. Там они катались на пони, лазали по деревьям, плавали в озере, играли в теннис и крокет, стреляли из лука и вообще весело проводили время. Луизу с Робертом приглашали туда на ужин, который иногда накрывали в оранжерее, занимавшей целый акр земли и заполненной экзотическими цветами и пышной растительностью, или в доме, утопавшем в роскоши и свидетельствующем о бездумных расточительствах.

Каждое утро Уорт седлал коня и ехал в Париж, а вечером возвращался домой.

Накануне празднества в честь наследного принца Поль Мишель сказал, что лучше бы ему остаться в Сюрене, но Жан Филипп посоветовал другу поехать в Париж, там будет весело. У императрицы было в обычае устраивать ежегодные празднества в Тюильри, на которые приглашались ровесники ее сына, а также другие дети, тем или иным образом оказавшиеся в списках.

Все оказалось так, как Полю Мишелю говорили. Был фокусник, который вытаскивал из шляпы кроликов и у которого сами собой в руках появлялись голуби, выступали клоуны, над проделками которых он хохотал до упаду, и акробаты, которые построили живую пирамиду, высоченную, как дворец. Были состязания в беге и поиски сокровищ, а также всевозможные излюбленные мальчишеские лакомства — мороженое и шоколадные кролики с кремом. И еще много чего интересного, о чем он поведал своей маме в «Гранд-отеле», когда она укладывала его в постель. Это был их последний день в Париже. Завтра им предстояло ехать домой.

— Жана Филиппа с Гастоном представили императрице, и я тоже был с ними. Она была вся в белом, с голубым поясом и в шляпе с широкими молями. Ему часто приходилось слышать о нарядах, и он знал, что эти подробности будут маме интересны. — А потом ко мне подошел один офицер. Он услышал мою фамилию и стал расспрашивать, где я живу в Англии, и про моих родителей, и сколько я уже пробыл в Париже. Я сказал ему, что люблю кататься на лошадях, и он оседлал своего коня, и мы объехали вокруг дворца. Это было так здорово. А потом был фейерверк. — Мальчик нахмурился и наклонил голову, разглядывая мать. У нее был очень расстроенный вид. — Что случилось, мамочка?

— А этот офицер сказал тебе, как его зовут? — спросила Луиза запинаясь.

— Да. Капитан де Ган.

Она так побледнела, что он с испугу откинул одеяло, встал на колени и обнял ее за шею.

— Мамочка, тебе плохо?

— Нет-нет. Просто немного устала.

— Я тоже. Но я бы насовсем остался в Париже. Даже не в Париже, а в Сюрене. Как бы мне хотелось, чтобы Жан Филипп и Гастон были мои братья.

По-прежнему не умолкая и перечисляя все то, по чему он будет скучать дома, он снова лег на подушку, и она накрыла его одеялом. После, оставив его на попечение няни Дейзи, Луиза взяла кеб, поехала к Катрин на работу и стала дожидаться, когда она появится на улице. Они условились вместе поужинать в этот последний вечер. Роберт проводил вечера в Париже по своему усмотрению. Катрин, взглянув на Луизу, поняла: что-то не так.

— Поль Мишель встретился с Пьером.

Выслушав все, Катрин попыталась ее успокоить:

— Не переживай. Поль Мишель скоро забудет об этом.

Луиза с грустью покачала головой.

— Сейчас меня тревожит не Поль Мишель. Он-то забудет, ты права. Но Пьер не забудет. Мари сказала, что после третьего выкидыша Стефани предупредили, что у нее больше не будет детей.

Катрин надолго замолчала. Что тут скажешь? Можно даже пожалеть Луизиного совратителя. Судьба очень жестоко заставляет платить по счетам.

Загрузка...