Лука и огонь жизни

Глава 5 Дорога к трем огненным кольцам

Если вам не доводилось летать на волшебном ковре-самолете, вряд ли вы по-настоящему знакомы с тем, что называют морской болезнью. Ковер-самолет во время полета совершает медленное волнообразное движение, не столько скользя по воздуху, сколько превращаясь в шелковистую воздушную волну, которая несет тебя в заданном направлении. Печально, но факт, при этом желудок активно протестует против такого способа передвижения, во всяком случае поначалу. А если вдобавок вы летите на ковре-самолете в компании нервно болтающего медведя и еще более нервно болтающего пса? А если к тому же вас сопровождают Слоноутица и Слоноселезень, которые сроду не летали? Я уж не говорю о сверхъестественном существе, которое выглядит, движется и говорит точь-в-точь как ваш собственный отец, и древней царице, которая выглядит, движется и говорит как семнадцатилетняя девушка. И в довершение всего при вас находится корабль-амфибия под названием «Арго». Представьте себе все это, и вы поймете, какой хаос царил на борту золотисто-зеленого Решама, когда он поднялся в воздух и двинулся к Туманам Времени. Ковру пришлось значительно увеличиться в размерах, чтобы вместить и удобно расположить всех пассажиров и груз, благодаря чему бортовая качка чрезвычайно возросла.

Хаос полета сопровождался беспорядочной какофонией звуков. Пассажиры ковра-самолета стонали и завывали, рычали и трубили, как встревоженные слоны (или дикие гуси), всячески выражая тягостное недомогание, вызванное непривычным транспортным средством. Медведь Пес бурчал, что, если бы медведи были созданы для полета, у них бы непременно росли собственные крылья, да и вообще, когда он сидит на ковре, это заставляет его думать о расстеленных на полу медвежьих шкурах, — но все дело заключалось в том, что ему не нравились ощущения, которые он испытывал в полете. Пес Медведь беспокойно и безостановочно лепетал что-то, перекатываясь по изгибам ковра, и его маловразумительная речь сводилась к следующему: «Вот сейчас упаду, обязательно упаду! Держите меня, я вот-вот свалюсь! Почему меня никто не держит? Я ведь падаю, падаю!»

На самом деле ковер-самолет аккуратно заворачивал края, когда кто-то из пассажиров оказывался от них в опасной близости, и скатывал их обратно к центру.

Что касается Уток-Слонопотамов, они с недоумением спрашивали друг друга, что вообще делают на ковре-самолете. В суматохе покидая Великокрысию, их случайно затащили на ковер вместе с «Арго», и они не могли припомнить, чтобы вообще просились на борт вместе со всеми остальными. «Поскольку мы не помним, чтобы от нас исходила такая просьба, — недовольно утверждал Слоноселезень, — значит, мы не просили об этом». Им казалось, что их похитили, насильно вовлекли в сомнительное приключение, которое не имело к ним никакого отношения и, по всей видимости, таило в себе опасности. Ну и, разумеется, они тоже побаивались, что запросто могут свалиться за борт.

Хам-Султанша, не изменяя своей зловредной натуре, насмехалась над ними, обзывая несмышленышами, молокососами и салагами, сомневаясь в том, что они утки, а не гуси; говорила, что они просто жалкие котята, желторотики и отъявленные трусы, слабаки и тряпки, даже худые задницы. (Лука такого выражения раньше не слышал, но про себя оценил его и даже подумал, что это легко вообразить.) Она кудахтала, давая понять, что они трусливее кур, и издавала мышиный писк, словно считала их перепуганными мышами, что было особенно оскорбительно. Никтопапа, разумеется, нимало не страдал от полета и спокойно стоял рядом с Хам-Султаншей, так что Лука, глядя на него, дал себе слово как можно быстрее обрести равновесие и привыкнуть к необычной качке. Вскоре он в этом преуспел, перестав валиться с ног, а вслед за ним потихоньку освоились и остальные пассажиры, прочно стали на ноги и лапы, прекратили стонать и выть. Шум утих, и выяснилось, что никого даже не стошнило.

Прочно став на ноги и обретя равновесие на ковре-самолете, Лука обнаружил, что ужасно замерз. Ковер незаметно набрал скорость и высоту, заставляя Луку клацать зубами от холода. Хам-Султанша Сорайя, похоже, холода не ощущала, хотя была одета во что-то чрезвычайно легкое и прозрачное, словно сшитое из паутины и крыльев бабочек. Никтопапа невозмутимо стоял рядом с ней в красной рубашке с короткими рукавами (Рашидовой рубашке!). Медведь Пес чувствовал себя вполне уютно в своих мехах. Слоноутица со Слоноселезнем согревались собственным пухом, но пес Медведь поеживался от холода, а Лука уже замерз основательно. Кто бы подумал, размышлял Лука, что полет на ковре-самолете сопряжен с такими неудобствами?

Едва Хам-Султанша заметила, что он страдает от холода, она разразилась потоком насмешек: «Наверное, ты ожидал, что ковер-самолет снабжен центральным отоплением и всеми другими удобствами? Но, милый мой, это тебе не какой-нибудь там дурацкий ворсистый палас. Это, скажу я тебе, антикварная вещь».

Отчитав Луку, Сорайя тем не менее хлопнула в ладоши, и тут же распахнулся старинный дубовый ларь, который явно все это время находился на ковре-самолете, и из него вылетели две шали, на вид довольно тонкие. Одна шаль упала прямо в руки Луке, а вторая сама обернулась вокруг пса Медведя. Закутавшись в шаль, Лука немедленно почувствовал, что ему жарко, как в тропиках, пожалуй даже слишком, могло бы быть и попрохладнее.

«На тебя не угодишь», — сказала Хам-Султанша, прочитав его мысли, и тут же отвернулась, чтобы он не успел заметить ее ласковую улыбку.

Теперь согревшийся Лука уселся поудобнее и стал с восхищением разглядывать удивительную с виду местность, над которой они пролетали. Ковер-самолет следовал вдоль по течению Реки Времени. По обоим ее берегам раскинулись земли Волшебного Мира, и Лука, сын сказочника, начал узнавать все места, о которых столько слышал от отца. То и дело взгляду его представали сказочные города, и Лука с бьющимся от волнения сердцем узнавал город снов Хваб, город надежды Умид-Нагар, изумрудный город Замуррад, город-крепость Баадал-Гарт, выстроенный прямо на облаке. В отдалении, на востоке, высились голубые холмы Страны Утраченного Детства, а на западе распростерлась Неисследованная Земля, за ней, довольно далеко, находилось Место, Где Никто Не Живет. С трепетом взирал Лука на причудливую архитектуру Дома Игр и Палаты Зеркал, а рядом с ними видел райские сады, Гулистан и Бостан, и самый потрясающий уголок Волшебного Мира — Страну Невиданных Существ, Перистан, где пери, иначе говоря феи, вели бесконечную борьбу со злобными ограми, дэвами и бхутами.

«Жаль, что нам надо спешить», — вздыхал Лука, потому что вокруг раскрывался мир, о котором он мечтал всю свою жизнь, который постоянно рисовал в воображении.

Теперь, с высоты, на которой он находился, он видел, насколько огромен и необъятен Волшебный Мир, как бесконечно длинна Река Времени, и вынужден был признать, что ни за что не сумел бы добраться до нужного места, используя в качестве топлива память Слоноуток и полагаясь на ту скорость, которую они могли придать амфибии «Арго». А теперь его нес к цели со сказочной быстротой ковер-самолет царя Соломона, и хотя он понимал, что впереди ждет немало опасностей, все же благодаря Хам-Султанше, владычице Выдрии, невозможное стало чуточку более возможным. Наконец он увидел Туманы Времени.

Вначале они казались всего лишь белесым скоплением облаков на горизонте, но по мере приближения к ним ковра-самолета их необъятность становилась все более очевидной. Они простирались от края до края горизонта, подобно гладкой стене, перегораживая весь мир, клубясь над течением Реки Времени и постепенно поглощая его, окутывая застывший ландшафт и заглатывая небо. Эти Туманы вот-вот должны были закрыть для Луки весь видимый свет, и тогда от Волшебного Мира ничего не осталось бы, кроме вязкой, липкой мглы. Лука чувствовал, что теряет остатки оптимизма, вместо которого его наполняет недоброе предчувствие. Сорайя положила руку ему на плечо, но и это не придало мальчику бодрости.

— Мы достигли Пределов Памяти, — заявил Никтопапа. — Ваши друзья-полукровки не могли бы провести вас дальше.

Слоноптицы пришли в неописуемый гнев.

— Мы не привыкли, — с чувством собственного достоинства произнесла Слоноутица, — чтобы нас обзывали полукровками.

(Лука сообразил, что так мог выразиться только этот неприятный Никтопапа, которого он имел все основания не любить. Настоящий папа ни за что на свете не позволил бы себе подобной грубости.)

— К тому же, — добавил Слоноселезень, — позвольте напомнить вам мудрую пословицу, которая учит, что надо делать, когда вы достигли Пределов Памяти, даже слоновьей.

— И что же нам следует делать? — спросил Лука.

— Увиливать, — ответила Слоноутица.

Не успела она изречь этот мудрый совет, как из тьмы Туманов Памяти ковер-самолет обстреляли ракетами, и ему пришлось уходить от обстрела, совершая стремительные боковые маневры, набирая и снижая высоту. (Лука и все звери снова потеряли равновесие и перекатывались с места на место по ковру-самолету, со всех сторон раздавались негодующие возгласы на медвежьем, собачьем и слоноутичьем языках.) Похоже, ракеты состояли из того же вещества, что и сами Туманы. В действительности это были заряды тумана размером с пушечное ядро.

— Они на самом деле могут поразить нас, хотя и созданы из тумана? — спросил Лука. — Что случится, если ракета попадет в кого-нибудь из нас?

Никтопапа покачал головой.

— Не стоит недооценивать оружие Времени, — сказал он. — Если в тебя попадет такой заряд тумана, он тут же полностью сотрет твою память. Ты забудешь свою жизнь, свой язык, вообще не вспомнишь, кто ты такой. Станешь пустой оболочкой, ни на что не пригодной, то есть попросту ничем и никем.

Лука притих. Если один заряд может сотворить с человеком такое, подумал он, то что произойдет, когда мы полностью погрузимся в Туманы Времени? Никаких шансов на выживание. Ну и дурак же он был, когда самонадеянно решил, что сумеет проникнуть сквозь заградительные зоны Волшебного Мира и достичь самого Центра Времени. Ведь он всего лишь мальчишка, и задача, которую он перед собой поставил, ему явно не по плечу. Если он пойдет дальше, то не только пропадет сам, но и погубит своих друзей. Этого он не мог допустить, но, с другой стороны, не мог и спасовать перед препятствием, не мог отказаться от надежды спасти отца, сколь бы призрачна ни была эта надежда.

— Не горюй, — сказала ему Сорайя, владычица Выдрии, снова вторгаясь в ход его отчаянных мыслей. — Ты не так уж беззащитен. Доверься великому ковру-самолету премудрого царя Соломона.

Лука слегка воспрял духом, но лишь слегка.

— Кто-нибудь знает, куда мы направляемся? — спросил он. — Может, поэтому нас и обстреливают снарядами из тумана?

— Вовсе не обязательно, чтобы это кто-то знал, — ответил Никтопапа. — По-моему, мы просто потревожили автоматическую систему защиты, когда так близко подошли к Туманам Времени. В конце концов, мы собираемся нарушить Законы Истории, юный Лука. Войдя в Туманы Времени, мы покинем мир Живой Памяти и двинемся в сторону Вечности, то есть, — продолжал он, заметив, что Лука не слишком хорошо его понимает и надо выразиться яснее, — в сторону тайной зоны, где часы не ходят и само Время останавливается. Вообще-то нас там не должно быть. Позволь мне объяснить. Когда в твое тело попадает какой-нибудь вирус, ты плохо себя чувствуешь, и твое тело вырабатывает антитела, чтобы уничтожить инфекцию, тогда твое самочувствие улучшается. Боюсь, что в этой зоне мы представляем собой именно такие вирусы, а потому должны приготовиться… к противодействию.

Шести лет от роду Лука видел по телевизору снимки планеты Юпитер, которые посылал на Землю крошечный автоматический зонд, медленно падавший на поверхность этого газового гиганта, и по мере приближения зонда к планете она становилась на снимках все больше и больше. Фотографии запечатлели медленное движение составлявших Юпитер газов, которые закручивались в завитки и спирали, а кроме того, два знаменитых пятна, одно огромное, другое поменьше. Наконец зонд упал на планету под влиянием гравитации и исчез навсегда (как представил себе Лука, с медленным хлюпающим звуком, словно его засосала атмосфера), а вместе с ним исчезли с телевизионных экранов и снимки Юпитера. Сейчас, по мере приближения ковра-самолета Решам к Туманам Времени, Лука заметил, что их поверхность находится в постоянном движении, подобном тому, что он видел на снимках Юпитера. Туманы точно так же растекались, извивались, вытягивались полосами, принимая причудливые формы и меняя цвета. Лука наблюдал, как на фоне белесой субстанции появлялись смутные оттенки самых разных цветов. Мы что-то вроде космического аппарата, подумал он, только не автоматического, а пилотируемого, но в любой миг может появиться какой-нибудь сгусток антиматерии, и все, конец перехода.

Туманы уже окутали их со всех сторон, сделав видимость нулевой, и ковер-самолет погрузился в них совершенно беззвучно. Однако Туманы никак не коснулись Решама, поскольку ковер-самолет, располагавший собственными защитными ресурсами, окружил себя чем-то вроде невидимого щита, силовым полем, способным противодействовать Туманам. В этом защитном пузыре путники оставались в безопасности, как и обещала Сорайя, призвавшая довериться ковру-самолету, и начали осторожно пересекать зону Туманов Времени.

«Боже мой, — воскликнула Слоноутица, — да ведь мы уходим в зону Забвения. Разве это не кошмар для Птицы Памяти!»

Это похоже на слепоту, размышлял Лука, хотя обычная слепота, возможно, полна всяких цветов и форм, света и тени, точек и вспышек — словом, всего, что возникает позади закрытых век, если изо всех сил зажмуриться. Он знал, что глухота может сопровождаться всякими звуками вроде атмосферных помех, жужжания, звона, так почему слепоте не наполнять глаза такими же бесполезными формами? Однако теперешняя слепота оказалась совсем иной; она была, если можно так выразиться, абсолютной. Он вспомнил, как Никтопапа спрашивал его, что было до Большого Взрыва, и решил, что эту белесую пустоту, это отсутствие чего бы то ни было можно счесть правильным ответом. Это нельзя даже назвать пространством. Это нечто, не оставляющее места для чего бы то ни было. Только теперь он по-настоящему понял, что имеют в виду люди, когда говорят, что вещи исчезают в тумане времени. Правда, это выражение обычно считается фигурой речи, но Туманы отнюдь не являлись словесной формулой. Они, очевидно, существовали еще до того, как возникли слова.

Туманная белизна, впрочем, не воспринималась пустой; она двигалась, перемещалась, вихрилась вокруг ковра-самолета, напоминая бульон — только из ничего. Некий Пустосуп. Ковер передвигался с максимальной скоростью, то есть быстро, очень быстро, однако казалось, что он остается на месте. В пределах ковра не дул ветер, а за его пределами не возникало ориентиров, позволяющих определить, куда он движется и движется ли вообще. Луке чудилось, что ковер завис в самом центре Туманов на вечные времена. И не успел он об этом подумать, как Решам и в самом деле остановился. Никакого движения. Теперь они были забыты, брошены на произвол судьбы. Как Слоноутица назвала это безместное место? Обливион. Забвение. Место полного беспамятства, пустоты, небытия. Верующие называют его Лимбом. Пространство между Раем и Адом. Лука остро ощутил одиночество. Строго говоря, он не был одинок, все его спутники были рядом, но все же одиночество терзало его. Он нуждался в матери, ему не хватало брата, и он очень жалел, что отец заснул Беспробудным Сном. Ему хотелось очутиться в своей комнате, в школе, среди друзей, на знакомой улице, чтобы кругом были соседи. Он хотел вернуться в привычный мир, где бы все было как всегда. А вокруг крутились белесые Туманы Времени, и Луке начинало казаться, что за ковер цепляются длинные, похожие на тонкие щупальца пальцы, готовые схватить его и стереть с лица мира. В своем одиночестве, которое, строго говоря, таковым не являлось, он начал задумываться о том, что же собственно натворил. Прежде всего, нарушил первую заповедь малышей: не разговаривай с незнакомцами. Больше того, он позволил незнакомцу увести себя из уютного защищенного мира в самое опасное место на свете. Лука ощущал себя круглым дураком и понимал, что за дурость придется расплачиваться. И вообще, что собой представляет этот незнакомец? Он заявил, что его не послали, а вызвали. Словно умирающий — да, здесь, в Туманах Времени, Лука признался себе, что способен произнести это ужасное слово, но только мысленно, — словно умирающий отец призвал к себе собственную смерть. Мальчик так и не мог понять, верит в это или нет. Разве не глупо было с его стороны отправиться в неизвестность, в туманную неизвестность, с таким человеком — скорее даже, с существом! — которому не вполне веришь и уж точно не доверяешь? Лука всегда считался умным мальчиком, но теперь он явно опроверг всеобщее мнение о себе. Ему казалось, что он самый распоследний глупец на свете.

Он посмотрел на Пса с Медведем. Оба молчали, но, судя по выражению глаз, чувствовали себя не менее одинокими, чем Лука. Истории, которые они поведали о себе и своих приключениях, истории жизни, казалось, безвозвратно их покидали. А может, они и вправду никогда не были людьми, а только вообразили это, выдумав себе благородное происхождение? Разве не мечтает каждый оказаться переодетым принцем? Выдуманные или правдивые, истории покидали их, утекая в неизвестность среди этой безграничной пустоты и снова превращая их в животных, которых судьба несет неведомо куда.

Внезапно что-то изменилось. Белесая мгла рассеялась. Она уже не казалась безмерно пустым пространством, но сгустилась в отдельные тучи, сквозь которые летит по небу ковер-самолет, а впереди забрезжило нечто вроде выхода! И снова появилось ощущение скорости, с которой Решам мчался вперед, к свету, заметно приблизившемуся. И наконец — УУXX! — они вырвались на простор яркого солнечного дня. Все, кто был на ковре-самолете, по-своему выражали бурную радость, а Лука, прижав руки к щекам, к удивлению своему, обнаружил, что они мокры от слез. Он услышал уже привычный звон и увидел, что на счетчике в правом верхнем углу его поля зрения появилась цифра «три». От волнения он даже не заметил, где надо было сохранить уровень.

— Ты просто не туда смотрел, — сказала Сорайя. — Ладно, все в порядке. Я сохранила уровень вместо тебя.

Он посмотрел вниз и увидел Великий Застой. По эту сторону Туманов Времени Река превратилась в гигантское болото, которое простиралось во все стороны, насколько можно было окинуть взглядом.

— Красиво-то как! — сказал он.

— Да, красиво, — заметила Сорайя, — если ты ищешь красоту. Вон там, подальше, можно полюбоваться на редкостных аллигаторов и гигантских дятлов, ароматные кипарисы и плотоядные росянки. Но при этом ты непременно заблудишься и забудешь сам себя, потому что таково свойство Великого Застоя: он захватывает любого, кто забирается в его дебри, и окутывает сонливой ленью, желанием остаться здесь навсегда, забыв о цели и вообще о былой жизни, просто улечься под деревом и расслабиться. Ароматы Застоя изумительны, но отнюдь не безопасны. Вдохни эту красоту — и тебя тут же потянет улечься на травке, а тогда уж ты навеки останешься узником этого Болота.

— Повезло же нам встретить тебя и твой ковер-самолет, — с чувством произнес Лука. — Наверное, это был самый удачный день в моей жизни.

— А может, и наоборот, самый неудачный, — возразила царица Выдрии. — Ведь все, что я делаю, только приближает тебя к величайшим опасностям, с какими ты еще не встречался в жизни.

Вот тебе и на!

— Будь осторожнее, — добавила Хам-Султанша, — с золоченой кнопкой «сохранить». Вон она, на краю Застоя. Вздумай мы отправиться туда, чтобы ее нажать, непременно вдохнем коварный аромат и заснем. Тут-то нам и придет конец. Хотя делать это вовсе не обязательно. Если мы нажмем «сохранить» в конце Расходящихся Путей, предыдущие уровни сохранятся автоматически.

Лука занервничал при мысли о том, что можно пропустить точки спасения. Что, если ему придется, потеряв жизнь, снова тащиться через все это бескрайнее Болото?

— Не стоит об этом беспокоиться, — сказала Сорайя. — Взгляни лучше вон туда. — Она указала прямо вперед.

Там, на некотором расстоянии, Лука разглядел край низкой, плотной тучи, которая словно бы медленно вращалась вокруг собственной оси.

— Под ней находится Неминуемый Водоворот. Ты когда-нибудь слышал об Эль-Ниньо?

— Это такое теплое течение в океане? — нахмурился Лука.

Хам-Султанша посмотрела на него с уважением.

— В Тихом океане, — уточнила она. — Оно огромное, величиной с американский континент. Каждые семь-восемь лет оно просыпается и производит настоящее опустошение в природе.

Лука знал про это или, по крайней мере, вспомнил, когда Сорайя об этом заговорила.

— Но какое отношение это имеет к нам? — спросил он. — Мы ведь очень далеко от Тихого океана.

— Вон там, — снова показала Сорайя, — располагается Эль-Темпо. Оно сравнимо по величине с Америкой и тоже активизируется каждые семь-восемь лет прямо над Водоворотом. В такие моменты оно производит ужасные разрушения во Времени. Если ты попадешь в Водоворот, когда Время идет своим чередом, ты просто застрянешь там навеки. Но если тебя настигнет Эль-Темпо, может случиться беда.

— Но мы ведь пролетаем высоко над всем этим и не можем угодить туда? — забеспокоился Лука.

— Будем надеяться, — ответила Сорайя и обратилась ко всем спутникам: — Я попытаюсь избежать опасности и не попасть в непредсказуемые деформации Времени, порождаемые Эль-Темпо. Для этого придется до предела уменьшить размер ковра, но так, чтобы он все же вмещал нас всех и «Арго». Я также подниму ковер на максимальную высоту и активирую все защитные поля, иначе вы замерзнете и вам будет нечем дышать.

Это оказалось нелегким испытанием. Все сгрудились в центре ковра-самолета, его края сомкнулись, накрывая пассажиров. Снова включился заградительный щит, и Сорайя предупредила:

— Должна сказать, что пользуюсь щитом в последний раз. Нам может не хватить энергии на обратный путь.

Лука хотел было расспросить ее о том, где находится источник энергии на ковре-самолете и как он подзаряжается, но, взглянув на ее лицо, сообразил, что выбрал для этого неподходящее время. Она устремила пристальный взгляд на Эль-Темпо, а также на Неминуемый Водоворот под ним. И ковер-самолет начал набирать высоту.

Линия Кармана, граница земной атмосферы, попросту говоря, представляет собой предел, выше которого для поддержки ковра-самолета уже не хватает воздуха. Это и есть передний край земного мира, за которым уже начинается открытый космос, и расположен он примерно в ста километрах над уровнем моря. Множество подобных, бесполезных вроде бы фактов застревало в памяти Луки благодаря увлечению космической фантастикой, видеоиграми и научно-фантастическими фильмами, и кто бы мог подумать, что они окажутся полезными, ибо сейчас этот факт объяснял, куда они направляются в данный момент. Решам поднимался все выше и выше, небо почернело, звезды засияли ярче, и, несмотря на заградительный щит, они вполне ощутили холод Вечности, а бесконечный космос внезапно перестал казаться таким уж притягательным.

Они поднимались все выше и выше, а глубоко под ними, может в сотне километров, кружилась гигантская воронка Водоворота, свивая петли Времени, и надо всем этим витал вероломный Эль-Темпо. Несмотря на то что опасность вроде бы отстояла далеко, Неминуемый Водоворот под ними крутил свои извивы во Времени, и предательский Эль-Темпо распространялся над ним. И тут ковер-самолет вырвался из зоны Водоворота — так резко, что даже Никтопапа потерял равновесие и шлепнулся.

На ногах устояла только Сорайя.

— Ну ладно, одной заботой меньше, — вздохнула она.

Однако Лука заметил, что сейчас Хам-Султанша выглядит не на семнадцать, а на все сто семнадцать лет, если вообще не на тысячу семнадцать. Между тем сам он с каждой минутой становился все более и более юным, пес Медведь превратился в щенка, а медведь Пес казался слабым и хрупким. У Никтопапы выросла седая борода длиной чуть не до колен. Если так будет продолжаться, сообразил Лука, можно забыть про Огонь Жизни, потому что Эль-Темпо разделается с нами здесь и сейчас — в этой зоне, где перепутаны годы и возрасты.

Но уже в который раз ковер-самолет царя Соломона оказался на высоте (метафорически и буквально). Он летел все дальше, быстрее и выше, преодолевая все ловушки времени, расставленные внизу под ним. Однако отнюдь не скоро наступил момент, на который Лука уже и надеяться не смел, когда Решам окончательно вырвался из мрачных невидимых пут Эль-Темпо.

— Свободны! — воскликнула Сорайя и снова превратилась в семнадцатилетнюю прелестницу.

Пес Медведь вышел из щенячьего возраста, а медведь Пес выглядел теперь весьма солидно и внушительно. Они находились в зените своего путешествия, под самой линией Кармана, и Лука с замиранием сердца вглядывался в глубины космоса, признавая в душе, что предпочитает все же стоять на твердой земле. Некоторое время спустя ковер-самолет пошел на снижение, а Эль-Темпо и Неминуемый Водоворот остались позади. Увы, никакой надежды обрести надежное убежище не было, поскольку нигде не просматривалось безопасного места. Так что риск только увеличивался. Если Луке не удастся нажать кнопку сохранения в конце следующего уровня, ему придется пройти все это снова, и без надежного щита ковра-самолета у него не будет ни малейшего шанса. Однако впадать в пораженческое настроение времени не было. Перед ними возникла Развилка, от которой ответвлялись в разные стороны мириады различных путей.

Они приближались к верховьям Реки Времени. Широкое и ленивое нижнее течение осталось позади, так же как и предательское среднее. По мере приближения к истокам Реки, которая вытекала из Озера Мудрости, поток сужался и мельчал. Но теперь вокруг разбегались бесчисленные рукава и протоки, прихотливо соединенные между собой и сверху напоминающие затейливый узорчатый водяной гобелен. Которое же из русел Река Времени?

— По мне, они все похожи, — признался Лука.

Сорайя, в свою очередь, была вынуждена признать собственную беспомощность.

— На этом уровне я плохо ориентируюсь, честно говоря, — смущенно повинилась она. — Но ты не беспокойся! Я доставлю тебя до места! Слово Выдры!

Лука пришел в ужас:

— Ты хочешь сказать, что, обещая помочь мне проскочить четыре уровня, была не уверена, пройдем ли мы последний? А ведь мы даже не сохранили то, что прошли. Значит, если ты не сумеешь нас вывести отсюда, два последних уровня придется проходить заново?

Хам-Султанша, не привыкшая к критическим замечаниям, покраснела от гнева. Они с Лукой, пожалуй, рассорились бы, если бы не чье-то негодующее фырканье. Фыркали где-то рядом, и они с негодованием повернулись в ту сторону.

— Простите, — прошипела Слоноутица, — но почему бы вам не обратить внимание на кое-что поважнее?

— На кое-кого поважнее, — уточнил Слоноселезень. — На двух важных персон.

— На нас! — пояснила Слоноутица.

— Кто мы такие, по-вашему? — вопросил Слоноселезень. — Бесполезное украшение гостиной или знаменитые Птицы Памяти из Волшебного Мира?

— Послушать вас, так мы какие-то полукровки, пригодные только на жаркое «море и суша»[2]. — Тут Слоноутица бросила негодующий взгляд в сторону Никтопапы. — А мы, между прочим, провели всю жизнь, плавая в Реке Времени, ныряя в ее омуты, отыскивая в ней пищу, познавая ее. Короче говоря, мы знаем ее как собственную мать. В каком-то смысле она и есть наша мать, ибо вскормила нас и вспоила. Уж во всяком случае, мы знаем Реку Времени гораздо лучше, чем какая-то Хам-Султанша из Выдрии, чья страна и расположена-то вовсе не на самой Реке.

— Это мы к тому, милые вы мои, — победно воскликнул Слоноселезень, — что если уж нам двоим не удастся распознать, которое из русел — настоящая Река Времени, то этого не различит никто.

— Вот видишь, — нагло заявила Сорайя, обращаясь к Луке, — я же сказала тебе, что все будет в порядке, и все в порядке.

Лука решил не встревать в перепалку. В конце концов, ей принадлежал ковер-самолет.

Хобот слона — это нечто особенное. Он способен учуять воду за десятки миль. А еще он чует опасность, различая среди незнакомцев дружественно или враждебно настроенных особей. Он улавливает эманации страха и даже на расстоянии распознает сложные запахи — запах родных, друзей и, конечно же, милый запах дома.

— Давайте опустимся пониже, — предложил Слоноселезень.

И ковер-самолет, снова став более вместительным, начал снижаться, направляясь к лабиринту ручьев у истоков Реки. Обе Слоноптицы стояли впереди, высоко задрав хоботы со слегка загнутыми вниз кончиками. Лука наблюдал, как чуткие окончания хоботов двигались в унисон: вправо, влево, снова вправо. Ему показалось, что они исполняют какой-то сложный танец. Неужели они действительно смогут угадать запах Реки Времени среди множества других, несомненно, весьма сложных ароматов?

У Слоноптиц двигались не только хоботы, но и уши, которые тоже работали, став торчком и прислушиваясь к шепотам и журчанию воды. Движение ее всегда сопровождается целым набором разных звуков. Ручейки лепечут, потоки покрупней безостановочно бормочут, а полноводные неспешные реки ведут более солидный и сложный разговор. Великие реки разговаривают на низких частотах, недоступных человеческому уху. Даже собаки не могут различить их речь. А уж Река Времени вела свое повествование на самых низких из всех возможных частот, так что лишь слоновьи уши были способны слушать ее истории. А вот глаза у слонов крошечные и сухие, а потому близорукие. Но зрение не так уж важно для поисков Реки Времени.

Ожидание длилось. Ковер-самолет пролетал над Развилкой, раскачиваясь то вправо, то влево. Солнце уже клонилось к западу. Путешественники испытывали голод и жажду, и тогда Сорайя извлекла из своего волшебного дубового сундучка поднос с закусками и напитками.

Хорошо, что аппетит у Слоноптиц птичий, а не слоновий, подумал Лука. Слоны ведь постоянно что-то жуют, им бы ничего не стоило опустошить весь этот сундучок.

По земле уже тянулись длинные вечерние тени. Слоноптицы молчали. День угасал, и вместе с ним постепенно гасли надежды Луки. Может, вот так и закончится их путешествие, и все упования канут в эти бесконечные водные лабиринты.

— Летим туда! — внезапно воскликнула Слоноутица, а Слоноселезень подтвердил:

— Правильно, именно в ту сторону, примерно мили три отсюда.

Лука втиснулся между ними. Теперь оба хобота были вытянуты прямо вперед, указывая направление. Ковер-самолет опустился еще ниже и, набирая скорость, направился в указанную сторону. Под ним стремительно проносились кусты, деревья и реки. Внезапно Слоноутица воскликнула: «Стоп!» Они прибыли на место.

Сгущались сумерки, и в темноте Лука не мог рассмотреть, чем эта речка отличается от всех остальных, но от всей души надеялся, что Птицы Памяти не ошиблись.

— Спускаемся, — распорядился Слоноселезень. — Нам надо для верности потрогать воду.

Ковер-самолет планировал все ниже и ниже и теперь летел уже над самой поверхностью воды. Слоноутица сунула кончик хобота в реку и торжествующе подняла голову, возвестив:

— Она самая!

Обе Слоноптицы сиганули с ковра-самолета прямо в воды заново обнаруженной Реки Времени.

— Это наш дом! — дружно вскричали они. — Никаких сомнений! То самое место!

На радостях они принялись поливать друг друга водой из Реки, но вскоре образумились. С Рекой Времени следует обращаться осторожно. Это вам не игрушки.

— Точно, — подтвердил Слоноселезень, — на все сто процентов!

Он отвесил легкий поклон. Пес Медведь, всегда гордившийся своим обонянием, был поражен и даже слегка пристыжен тем, что не он отыскал верный путь. Медведь Пес тоже был поражен и смущен, он даже не нашел в себе великодушия, чтобы поздравить Птиц Памяти, а скорчил угрюмую и весьма кислую физиономию. Никтопапа погрузился в размышления и не сказал ни слова.

— Благодарим вас, дамы, юноши, животные с заурядным обонянием и непонятные сверхъестественные существа, весьма, надо сказать, устрашающей природы, — сострил, раскланиваясь во все стороны, Слоноселезень. — Огромное вам всем спасибо. Не надо оваций!

В иных уголках Волшебного Мира ночь оказывается гораздо живее и хлопотливее дня. В Стране Невиданных Существ, Перистане, именно по ночам огры и джинны обычно норовят похитить спящих пери. В Хвабе, городе снов, по ночам грезы становятся реальностью: на темных улицах разворачиваются любовные приключения, вспыхивают ссоры, заявляют о себе чудовища, ужасы и веселье, а порой сны проникают друг в друга и перепутываются, так что уже не разберешь, где чей сон и что кому снится. Судя по рассказам Сорайи, в ее стране именно между закатом и восходом все становятся особенно дерзкими, озорными, непослушными и непредсказуемыми. Выдры больше обычного объедаются и опиваются, крадут машины у своих друзей, оскорбляют собственных бабушек и швыряются камнями в бронзовый памятник предка Сорайи, первого правителя Выдрии, чья конная статуя стоит перед воротами дворца. «Народ мы хулиганистый, это правда, — вздыхала Сорайя, — но в душе мы очень добры».

Однако в верховьях Реки Времени, среди множества ручьев и потоков, ночь оказалась странно тихой. Не носились при свете луны летучие мыши, не выглядывали из-за кустов серебристые эльфы, не скалились чудовищные горгоны, норовя обратить неосторожного путника в камень. Ни тебе стрекота сверчков, ни переклички неведомых голосов на дальнем берегу, ни шелеста и шорохов, выдающих возню шныряющих вокруг ночных животных. Сорайя заметила, что Луке не по себе от такой глухой тишины, и решила занять его каким-нибудь обыденным делом. «Помоги-ка мне свернуть ковер, — велела она и добавила, как истинная Выдра: — Если ты, конечно, достаточно хорошо воспитан и руки у тебя растут из нужного места».

Они спустили на воду «Арго» и перешли на борт. Не было нужды заставлять Птиц Памяти тянуть судно по Реке — с этим вполне мог справиться ковер-самолет. Но даже волшебные ковры нуждаются в отдыхе, хотя бы кратком, поэтому Сорайя растянула Решам на палубе. Следуя ее указаниям, Лука держал два конца легкой шелковой подстилки и, к своему удивлению, обнаружил, что ковер принялся сворачиваться, сворачиваться, сворачиваться, пока не стал размером с носовой платок. И все волшебные предметы свернулись вместе с ним. «Ну вот, — сказала Сорайя, укладывая свернутый ковер в карман. — Спасибо тебе. Лука. — Однако тут же добавила, вспомнив про манеры истинной Выдры: — Правда, толку от тебя, можно сказать, маловато».

Животные уже уснули. Никтопапа, хоть он и не спал вообще никогда, выглядел так, будто устал, как настоящий человек, — присел на корточки на носу «Арго», обхватив ноги руками и склонив голову в знакомой панаме на колени. Лука решил, что отцу, должно быть, полегчало, потому что Никтопапа сделался чуточку прозрачнее, чем был последнее время. Может, он и устал поэтому, подумал Лука. Чем лучше себя чувствует отец, тем больше слабеет Никтопапа.

Впрочем, не стоило возлагать на это особых надежд. Лука слышал, что больные иногда испытывают нечто вроде обманчивого улучшения перед тем, как окончательно… перед концом. Он сам устал до изнеможения, но не позволял себе заснуть. «Нам надо идти дальше, — убеждал он Сорайю. — Почему все ведут себя так, будто у нас уйма времени?»

На небе высыпали звезды и снова закружились в танце, как в ночь, когда Рашид заснул Беспробудным Сном, и Лука не знал, добрый ли это знак, опасаясь, что, скорее, плохой. «Пожалуйста, — умолял он Сорайю, — идем дальше».

Но Сорайя просто подошла к нему, без всяких насмешек молча обняла за плечи, и он заснул в ее объятиях почти мгновенно.

Проснулся он еще до восхода солнца, но оказался отнюдь не самой ранней пташкой. Правда, Птицы Памяти и звери все еще спали, но Никтопапа бродил взад-вперед с озабоченным видом. (Что бы это значило, недоумевал Лука, к добру это или к худу?) Сорайя вглядывалась вдаль, и не знай Лука о ее полном бесстрашии, мог бы подумать, что она чего-то побаивается. Он подошел к ней и стал рядом. К удивлению мальчика, она крепко схватила его за руку.

— В чем дело? — спросил он, но она только затрясла головой и вначале не сказала ни слова. Потом все же заговорила:

— Зря я привезла тебя сюда. Тебе здесь не место.

— Да ладно, — нетерпеливо пробормотал Лука. — В любом случае мы уже здесь. Надо идти дальше и искать точку спасения.

— А потом? — спросила Сорайя.

— Потом, — Лука слегка запнулся, — ну, потом мы будем действовать по обстоятельствам.

— Я ведь говорила тебе, что ковер-самолет не может пройти сквозь Великие Кольца Огня, — сказала Сорайя. — А Средоточие Магии и все, что ты ищешь, находится за ними. Все бесполезно. Нам повезло еще, что мы сюда-то проникли. Я должна увезти тебя обратно.

— Насчет этих Колец Огня… — начал Лука.

— Даже не спрашивай, — ответила она. — Они огромные, и пройти сквозь них невозможно — вот и все, что я могу сказать. Великий Магистр позаботился об этом.

— А если сказать Великому Магистру…

— Невозможно! — не выдержала она, и на глазах у нее выступили слезы. — Прости. Это нам не по силам.

Никтопапа все это время хранил молчание, но тут он все-таки вмешался.

— Раз все обстоит так, — проговорил он, — мальчику, пожалуй, следует убедиться в этом самому. К тому же у него еще в запасе шестьсот пятнадцать жизней, плюс одна, за которую он явно будет изо всех сил держаться. И его звери, Пес с Медведем, тоже.

Сорайя открыла было рот, чтобы возразить, но Лука принялся будить своих спутников.

— Просыпайтесь! Просыпайтесь! — кричал он, и животные нехотя потягивались. Он повернулся к Сорайе и настойчиво сказал: — К спасительному пункту. Пожалуйста.

Она со вздохом подчинилась.

— Будь по-твоему, — вздохнула Хам-Султанша и вынула из кармана свернутый ковер-самолет.

Лука с удивлением заметил на углах ковра-самолета стальные кольца (а ведь прошлой ночью, когда его сворачивали и складывали в карман, никаких колец вроде не было), к которым веревками был привязан «Арго». Слоноутица и Слоноселезень по очереди поднимались на ковер-самолет и направляли его через лабиринт обманчивых потоков по настоящей Реке Времени. Ковер летел быстро, но путешествию, казалось, не будет конца, и Лука почувствовал облегчение, когда наконец увидел в спасительной точке прямо перед собой золоченый шарик, подпрыгивающий, словно крошечный буек. Признательный Птицам Памяти, которые направляли путников правильной дорогой, он удостоил их чести нажать на шарик. Слоноутица прыгнула в реку и ткнула в шарик головой. На счетчике в правом верхнем углу поля зрения быстро замелькали цифры: «три», «четыре», «пять», «шесть». Он, однако, даже не обратил на это внимания, потому что стоило Слоноутице толкнуть шарик, как весь мир стремительно изменился.

Вокруг все потемнело, но не потому, что наступила ночь. Тьма была какая-то искусственная, кромешная, магическая, призванная напугать. Затем прямо перед ними с оглушительным ревом в небо взмыл огненный шар и превратился в стену пламени.

— Эта стена окружает Средоточие Магии, — прошептала Сорайя. — Вы видите только ее внешнюю часть. Это и есть первое Кольцо Огня.

Затем последовали еще две вспышки, сопровождаемые еще более оглушительным ревом, и появились два новых огненных кольца, каждое больше предыдущего. Они пульсировали вокруг друг друга, образуя в воздухе непроходимый барьер из трех гигантских огненных окружностей. Вначале кольца были огненно-красными, но, постепенно бледнея, выцвели чуть ли не добела.

— Самое жаркое пламя на свете, — объяснила Сорайя Луке. — Оно нагревает до белого каления. Теперь ты понимаешь, о чем я предупреждала?

Лука понимал. Раз эти горящие баранки заключают в кольцо Средоточие Магии — Поток Слов, Озеро Мудрости, Гору Знания, вообще все-превсе, — тогда их поход напрасен, никакой надежды.

— Этот огонь, — спросил он, ни на что уже не рассчитывая, — огонь Колец, не тот ли самый Огонь Жизни?

Никтопапа покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Это обычный огонь, который испепеляет все, к чему прикасается. Огонь Жизни, он совсем другой. Это единственный созидающий огонь. Он возрождает, а не разрушает.

Лука не нашелся, что сказать. Он стоял на палубе «Арго» во тьме и смотрел на языки пламени. Пес Медведь и медведь Пес подошли к нему и стали по обе стороны от него. Внезапно они расхохотались.

— Ха-ха-ха! — лаял пес Медведь, упав на спину и катаясь по палубе. — Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

А медведь Пес принялся откалывать лихую джигу, отчего «Арго» даже закачался из стороны в сторону.

— Хо-хо-хо! — ревел медведь. — Ни за что бы не поверил, не увидь я этого собственными глазами. После всей суеты… Это вот оно?

Сорайя была ошеломлена, и даже Никтопапа выглядел несколько озадаченным.

— Какого черта? Что вытворяют эти глупые животные? — спросила Хам-Султанша.

Пес Медведь тяжело поднялся, с трудом переводя дыхание после приступа смеха.

— Да вы только посмотрите! — воскликнул он. — Это всего лишь Фиги, вот что это такое. Грандиозные, раздутые, но Фиги! И это после всех наших мытарств.

— О чем ты толкуешь? — недоумевала Сорайя. — Я не вижу здесь никаких плодов!

— Фиги, — хихикнул медведь Пес, — это Фантастические Иллюзии Горения, придуманные Великим Магистром Огня. Сокращение такое! Оно было в ходу у нас в цирке. Значит, за всем этим скрывается всего лишь капитан Ааг! Нам бы следовало догадаться раньше.

— Вы что, знакомы с Великим Магистром? — Сорайя едва не задохнулась от удивления.

— Великий Магистр, подумать только! — откликнулся пес Медведь. — Он был обманщиком в Реальном Мире, им и остался здесь. Фальшивка. Эти огненные завесы, которых вы так боитесь, на самом деле никакая не преграда.

— Фиги — иллюзия, — . снова пояснил медведь Пес. — Дым и зеркала. Фокус. Ничего такого на самом деле нет.

— Мы вам покажем, — подхватил пес Медведь. — Мы прекрасно знаем, как это делается. Пустите нас на берег, и мы прекратим это безобразие раз и навсегда.

Никтопапа предостерегающе поднял руку:

— Вы действительно уверены, что капитан Ааг из вашего цирка и есть тот самый Великий Магистр Огня в Волшебном Мире? Что заставляет вас думать, будто Великие Кольца Огня — обман зрения, просто потому, что обманом был цирковой иллюзион?

— А ну-ка, взгляните! — вдруг вмешался Лука. — Эти-то откуда явились?

В воздухе над их головами кружили зловеще подсвеченные грандиозным пламенем семь грифов, чьи голые шеи в воротниках встопорщенных перьев приводили на память брыжи вельмож на старинных портретах или коверных клоунов.

Это повергло Пса с Медведем в новый приступ веселья. Они спрыгнули с палубы «Арго» на берег.

— Смотрите! Смотрите! Клювастые приятели Аага испортили ему весь трюк, пролетев сквозь «пламя»! — весело кричал медведь Пес.

— Ха-ха! — вторил ему пес Медведь. — Смотрите! Смотрите!

Оба устремились к Великим Кольцам Огня и исчезли в пламени.

Сорайя взвизгнула, Лука закрыл рот обеими руками, но тут все Кольца разом вспыхнули и пропали, свет изменился. Пес и Медведь прибежали обратно. На счетчике в правом верхнем углу поля зрения появилась цифра «семь», и перед ними в свете Начала Времен открылось Средоточие Магии. Средоточие Магии… и капитан Ааг верхом на огнедышащем драконе.