Лукоморье

Глава 13

В бассейн фитнес-центра они ходили по утрам. Вера, Наташа и Маша плавали в закрытых спортивных купальниках, Пушкин в мужских плавках-шортах. Александр Сергеевич быстро перестал стеснятся местного общества и своего полуобнаженного вида. Он любил купаться и с огромным удовольствием разглядывал молоденьких девушек отдельно от их компании плавающих на двух крайних дорожках и чьи наряды весьма условно прикрывали их наготу. А еще он бесился, когда атлетически сложенные молодые люди рассматривали его спутниц.

Один молодой красавец из только вошедшей в бассейн компании глядя на неторопливо плывущую брассом Наташу, что-то сказал, судя похабной морде довольно скабрёзное. Пушкин вскипел, подошел к нему и не слова не говоря врезал ему правой под дых, тот загнулся и блеванул на пол. Спутники упавшего атлета только собрались разобраться с нахалом, но услышали, как подошедшая к ним юная девушка сказала:

— Привет милый, — прощебетала Маша обращаясь к рослому красавцу блондину, который отплевавшись уже встал.

Тот с ужасом посмотрел на Машу,

— Мария Петровна, а что вы тут делаете? — обращаясь к шестнадцатилетней девушке, пролепетал он,

— Это ты что тут делаешь? — гадюкой прошипела Маша, — я кажется ясно сказала, что больше видеть тебя не желаю,

— Есть проблемы? — нагло, угрожающе высокомерно спросил рыжеватый тип из их компании, ухмыляясь посоветовал:

— Закройся в туалете детка, а мы пока этого, — тут рыжеватый употребил матерное выражение которые подобные типы употребляют по отношению к смугловатым людям, — а потом как щенка утопим, и …

Договорить он не успел, Пушкин мощным хуком справа заехал ему в челюсть, хрустнули кости лица, перелом, сразу как хирург определила вышедшая из бассейна и подошедшая к ним в мокром купальнике Наталья Николаевна.

— Это Вяземская, — обращаясь к приятелям тихо и испуганное сказал блондин, — ее папа за дочку нас на мелкие куски порежет и лично своим псам скормит, уходим,

— Стоять! — рявкнула Маша, и обращаясь к Наталье Николаевне с оттенком презрения сказала:

— Вот полюбуйтесь, это тот самый красавец Никита, а в их кругу его кличка «Гарольд Прекрасный»,

Красавец Наташу не заинтересовал, а вот рыжий уже отошел от шока, начал выть, трясти сломанной челюстью и щупать лицо руками.

Утренние занятия плаваньем рекомендованные для беременных испорчены, вздохнула, осторожно по лесенке вышедшая из воды, Вера Федоровна. Надо сказать Петру, чтобы он распорядился о смене режима работы бассейна, пока мы тут плаваем, посторонних быть не должно. О том, что совладельцем этого центра является Вяземский, она Пушкиным не говорила.

— Вызовите скорую, — распорядилась Вера Федоровна подошедшему сотруднику центра,

— И принесите аптечку для оказания первой помощи, — дополнила распоряжение накинувшая халат Наташа, и резко обратилась к рыжему:

— Не скули, не умираешь, сейчас кости составлю и зафиксирую, потом месяц морда в гипсе, пинание бульоном через анус, а будешь орать и морду лапать, кости так встанут, что остаток жизни будешь с кривой харей ходить и жрать через жопу.

Рыжий выть перестал, зато заплакал, так ему было больно.

Фыркнула Маша, недовольно нахмурился Пушкин, Наташа выбрала из быстро принесенной аптечки, нужные материалы, стала аккуратно очень осторожно составлять и фиксировать кости челюсти, перелом был сложный, двойной.

— Как его зовут, — спросила Наташа у блондина «Гарольда Прекрасного» и потребовала от Маши:

— Запоминай, а потом запишешь ответы, надо данные для скорой подготовить, а то этот красавец сам уже ничего сказать не сможет,

— Его имя: Жорж, — представил Наташе рыжего «Гарольд Прекрасный»,

— Фамилия?

— Не знаю, — смутился блондин Никита, — у нас его зовут Дантес,

Демоном захохотал Пушкин, ойкнула Вера, от восторга глядя на Дантеса с двойным переломом челюсти, завизжала Маша и выкрикнула:

— Bravium[134] Александр Сергеевич!

— Господи! — продолжая оказание медицинской помощи, печально вздохнула Наталья Николаевна Пушкина, — Ну за что мне это?

За что? За дело, Наталья Николаевна за дело. Поручили сотруднику центра вызвать скорую, сами переоделись и домой. Пусть бы выл. Так нет, помощь оказали, вы такая добрая или этот homo[135] интерес у вас вызвал?

Это была обычная ссора в семье, необычным было только то что с событий девятнадцатого века, они переходили в век двадцать первый и обратно, но их никто не слышал, а для них это уже стало нормой.

— Хватит, — решительно сказала дома Наташа на бешеные упреки мужа, что она не дала ему добить Дантеса в бассейне и более того вправив и зафиксировав сломанные кости, спасла от его уродства.

— Ты бы его убил, а затем тебе бы отправили в дурдом к Повелителю Царства Мертвых, но уже навсегда, а я беременная осталась одна, — со злобой на его мужскую тупость высказалась она и договорила, — я собрала кости Дантесу, для того что бы тебе же потом, не стали предъявлять нанесение тяжких телесных повреждений, по основаниям личной неприязни.

Пушкин пытался возразить, но она ему и слово вставить не дала:

— Я тебе не изменяла тогда, не изменю и сейчас, но, — Наталья Николаевна сделала паузу и продолжила, — у нас тут третье тысячелетие и терпеть твои выходки я не намерена. Не веришь мне, расходимся, но уж извини, потом я свою жизнь и без тебя смогу устроить,

— Верю, — мрачно сказал Пушкин, его бешеная, страстная натура требовала действия и он со всей мощи, кулаком двинул по косяку двери.

— Надо боксерский тренажер купить и перчатки, — спокойно предложила Наташа, — покажи руку, ну конечно пальцы в кровь поцарапал, подожди сейчас обработаю.

Пока перекисью водорода обработала мужу раны, он уже успокоился.

— Но ты можешь хотя бы не кокетничать с мужчинами? — тихо попросил Александр Сергеевич,

— Как мило, — наигранно восхитилась Наталья Николаевна, — раньше ты такой деликатностью не отличался и процитировала: «Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая <тебе задницу>; есть чему радоваться!»[136]. Вот что ты мне писал. Какие глубокие знания о сучках и кобелях.

Наталья Николаевна как задохнулась от гнева, она не тихоня из девятнадцатого века и ничего терпеть не собирается, всё выскажет.

— Запомни милый, — холодно заявила она, — я не сучка, да и вышла замуж не за кобеля, по крайней мере я хочу в это верить.

И тут как почувствовала, что Наташа из девятнадцатого века, ей напомнила: «Я тоже тихоней не была, зря ты так про меня думаешь, когда надо было и пощечину влепить могла, а так ты совершенно права, так ему и надо».

Наталья Николаевна уже перестала бояться шизофрении (ну да есть такое дело, живем дальше) и совершенно спокойно переходила в состояние жены Пушкина из девятнадцатого века и обратно.

— Между прочим, — стал оправдываться Пушкин, — в том же письме я тебе сообщал: «Теперь, мой ангел, целую тебя как ни в чем не бывало; и благодарю за то, что ты подробно и откровенно описываешь мне свою беспутную жизнь. Гуляй, женка; только не загуливайся и меня не забывай»[137].

— Не забываю милый, — проворковала она, — и ты не забывай, что у хирурга рука еще тяжелее чем «у моей мадонны рука тяжеленька»[138], думаешь я не видела, как ты пялился на тех голых, бесстыжих девок в бассейне, и вот что …

Требовательно сигналил аппарат связи, Наташа приняла вызов, звонила Маша Вяземская, Наташа попросила:

— Я с мужем, на громкую поставлю, повтори,

— Я про Дантеса уже всё узнала, — весело напористо звучал голос Вяземской, — настоящая фамилия: Дальчин. Дантес еще школьное прозвище. Получил в школе «кол» по литературе, когда изучали творчество Пушкина, потом в классе после урока пытался сорвать и бросить на пол портрет поэта, тот упал и при падении рама портрета рассекла ему голову. Бедняжка Жорж свалился со стула, его окровавленного увезли на «Скорой», рану зашили, сотрясение мозга прошло, а погоняло [139] «Дантес» прилипло и осталось. Так что ему не привыкать от Пушкина получать. А вы, Александр Сергеевич, — смехом дрогнул голос Маши, — просто роковая личность,

— С этим не шутят, — хмуро ответил Пушкин,

— Ладно, — уже серьезно сказала Мария Петровна Вяземская, — с Дантесом уже после наложения постоянных фиксаторов, в больнице поговорил Гарольд Прекрасный, так поговорил, что Жорж сам написал, что неловко поскользнулся на кафеле в бассейне и сломал челюсть. Его объяснение находится в истории болезни, второй экземпляр Гарольд Прекрасный мне принес. Так что на адвокатов и полицию тратиться не надо. Знаете, Наталья Николаевна, — голосом усмехнулась Вяземская, — стоит прекрасный на пороге моего дома, такой скромный милашка, прямо как мой котик после кастрации у ветеринара, взглядом кушать просит, я и дала ему денежку. А что инициативу проявил, денежку честно заработал, получай, я девочка справедливая, заплатила как за визит адвоката.

Маша не включала отбой связи длинная повисла пауза, Наташа вежливо поинтересовалась:

— Что-то еще?

— Спасибо, Наташа, — глухо сказала Вяземская, — кабы тогда, по-моему всё вышло, я бы вместе с остальными и этого прекрасного убила, по питерски на куски расчленила, а так все живы, я в норме,

— Все прошло Маша, — ласково сказала Наташа, — не злись на него, его ориентация и жизнь — это его выбор,

— Я вечером зайду? — спросила Маша, — наша смена в больнице только завтра, а мне по антропологии ваша консультация нужна, а у Александра Сергеевича по пьесам для постановки хочу совет спросить, но если вы заняты, то без обид, на работе поговорим,

— Заходи, — ответила Наташа,

— Не отключай связь, — попросил жену Пушкин и Вяземской:

— Приходи, когда хочешь, сестренка, тебе всегда рады.

Вяземская посопела и более ничего не говоря отключила аппарат связи.

Они смотрели друг на друга, запал ссоры прошел, Наташа ласково предложила:

— Пошли пить чай, я еще вчера вечером тортик испекла.

Вечер был хорош, свежезаваренный чай от еще сохранившегося подарка Повелителя Царства Мертвых был ароматен, но от испеченного накануне вкусного шоколадного тортика не осталось и кусочка. Зато Вяземская, следуя питерской гостевой традиции принесла с собой чудные воздушные малокалорийные пирожные, которые делал их повар. Пушкин наверху в кабинете страдал и писал свой роман, а Наташа и Маша на большой кухне обсудив основные теории антропологии, болтали, наслаждаясь здоровьем, молодостью, тишиной, чаем и беседой.

— Что-то я стала к парням равнодушна, — пожаловалась Маша, — никто не нравится, а мне шестнадцать, самое время от гормонов на стенку лезть, а еще я чувствую, как злой стала, беспощадной, прямо змея, кроме близких никого не жаль. Это патология?

— У тебя был сильный стресс, — успокоила ее Наташа, — он забрал очень много нервной энергии, почти всё что было из тебя высосал, теперь твой организм восстанавливается, он защищаясь бессознательно выставляет блокаду сильным внешним раздражителям. Чем меньше эмоций, тем быстрее ты окончательно выздоровеешь.

— А злоба, — нахмурилась Маша, — я иногда чувствую, что она меня так распирает, змеей шипеть и жалить охота,

— Госпожа Жизнь отвесила тебе оплеуху и из твоего уютного мирка, вышвырнула в другую реальность, а злоба — это твой ответ новому миру и страх перед ним, — объяснила Наташа, пожала плечами, — восстановится нервная система, пройдет страх и с ним приступы не мотивируемой злобы. Ато что добренькой сентиментальной слюнявой самочкой ты уже никогда не будешь, так это и хорошо. Не бойся Маша, если ты любишь маму и папу, думаешь о них, заботишься о маме, то ты выздоравливаешь. И как я вижу, это выздоровление идет быстрее ожидаемого, а уж твое решение перейти на индивидуального обучение и начать работать в деле отца, это отличная восстановительная терапия и почти идеальное психологическое решение. И ты это сама выбрала, никто не подсказывал, молодец.

Маша покраснела от удовольствия, ей нравилось, что человек которого она уважает и у которого она учится, так высоко ее оценивает.

Хорошо, что она пока еще не приступила к изучению психологии, подумала Наташа, а то бы знала, что похвала это один из самых эффективных приемов манипулирования личностью.

— А женский вопрос можно задать? — поинтересовалась Маша,

— Попробуй, — насторожилась Наталья Николаевна и отставила чашку с чаем, полагая, что вопрос будет из интимной жизни и почти угадала,

— Мне когда-то придется заново с парнями отношения выстраивать, — чуть смущено спросила Маша, — и я хочу сразу определиться, как относится к тому что до меня было,

— Никак, — пожала плечами Наташа, — даже не поднимай эту тему, а вот если он начнет сравнивать кто лучше, сразу бросай, ты такая одна, не нравится, иди к другим,

— Вы так и относились к пресловутому списку Пушкина?

— Когда я выходила замуж, — тихо ответила Наталья Пушкина из девятнадцатого века, — ни про какие списки я не знала, светские сплетни слышала, но дурочкой я никогда не была и прекрасно понимала, что у зрелого мужчины были женщины, но для семьи и для общей судьбы он выбрал меня,

Наталья Николаевна из девятнадцатого века тихонько засмеялась и доверительным тоном продолжила:

— Тогда сексуальное образование получала каждая девушка, мамы рассказывали, тетушки, старшие семейные сестры, замужние подружки, так что психологическая невинность юной девушки, это миф, всё мы знали, включая и физиологические подробности. Переход от теории к практике был не таким уж и неожиданным. Ну а дальше многое от мужчины зависело, сумеет овладеть женщиной и удовлетворить ее, все нормально будет, а если нет, то быть тебе рогатой скотиной. Мы женщины, — сухо с нотками надменности произнесла Наталья Николаевна, — умеем быть беспощадными. И что бы никогда не возвращаться к этому вопросу, с Сашей у меня все было нормально, рогатым он не был тогда и не будет сейчас, а без ссор и скандалов семьи не бывает.

— Ну тогда в девятнадцатом веке наверно сложно было с любовником мужу изменять? — с неистребимым женским любопытством заинтересовалась Маша,

— У меня такого опыта не было, — засмеялась Наташа, — но подруги в светских салонах делились тем как они этот вопрос решали, в принципе, при желании ничего сложного. Моя троюродная сестра Идалия так вообще любовников на дому принимала, ее мужа офицеры кавалергарды звали «божей коровкой», кстати на ней и Дантес отметился, а ее мужу все это было безразлично, плевать он нее хотел, пусть на ней все желающие как на публичной кобыле катаются, он по актрисулькам бегал. Ее это бесило. Таких семей в светском обществе Санкт-Петербурга полно было,

— А что не разводились? — удивленно спросила Маша,

Пирожные были съедены, чай выпит, собеседницы перешли в гостиную и уселись в уютные кресла,

— Тогда это не просто было, — поморщилась Наталья Николаевна из девятнадцатого века, — хотя, — грустно улыбнулась она, — моя бабушка по материнской линии Еуфрозиния Ульрика фон Поссе, урожденная Липхарт, до беспамятства влюбилась в моего женатого дедушку Ивана Загряжского, бросила мужа и дочь, бежала с ним, ее муж с ней развелся. А женатый Иван Загряжский привез беременную любовницу Ульрику в поместье к жене, бросил ее там и преспокойненько уехал. Скотина! Его законная жена бедную женщину не выгнала, приютила. Дочке от этой связи дали фамилию Загряжская, это моя мама, Наталья Ивановна Гончарова, в девичестве Загряжская.

— О чем болтаем? — спросил Пушкин, спустившись в гостиную из кабинета, — потешно демонстративно повел носом, — Чай пили?

— Тебе оставили и чаю и пирожных, — по-домашнему уютно сообщила Наташа, — сейчас принесу.

— Да вот список ваш обсуждаем, — с беспощадной откровенностью юности, сообщила Маша, когда Наталья Николаевна вышла на кухню.

— И это не список стихотворений, — понимающе улыбнулся уставший Пушкин, присел на диван, вытянул ноги в домашних тапках, — этот дурацкий список, любопытствующие обсуждают больше чем мои стихи и прозу. «Пушкинисты» целые детективы написали, разгадывая кого это там поэт зашифровал. А не было никого списка, — беззаботно засмеялся Пушкин, — я просто пошутил,

— Я сама в сети читала, — запальчиво взорвалась Маша и осеклась, глупо спросила:

— Как это не было?

— Да так, — ухмыльнулся мужчина, — был вечер у Ушаковых, девицы Катя и Лиза, со свойственным девушкам в этом возрасте любопытством спрашивали про любовные отношения, ну я им ради забавы этот список с произвольным набором имен в альбом и написал.[140] А потом в шутку упомянул в письме к Вяземскому про сто тринадцатую любовь. Где же истина господа любопытствующие, тридцать семь или сто тринадцать?

— И где истина господин Дон Гуан? — насмешливо спросила Наталья Николаевна, поставив поднос с чаем и корзинку с пирожными на журнальный столик и попросила:

— Только «Каменный гость»[141] не читай,

— А вот мы у Маши сейчас спросим, где истина, — азартно заговорил Пушкин и предложил:

— Маша ты эксперт, готова?

— Да! — с неожиданным для нее воодушевлением и восторгом ответила Маша, эта игра и азарт Пушкина ей нравились, ее глазки засверкали, сразу забылось, что он женат, не молод, не высок, не красив и беден, а как версия еще и сумасшедший.

— Начали! — как в спортивной игре выкрикнул Пушкин, — Когда ты первый раз обратила внимание на мальчика?

— В садике в первой группе, — весело откликнулась Маша, — я отбирала у него красивую красную машинку и отобрала, а он не хотел отдавать, я его била пластмассовой лопаткой, он плакал, я его потом утешала, целовала и гладила по голове. Вечером сказала маме, что выхожу за него замуж. Другой уже на утреннике, он был принцем, я принцессой, я его целовала, а он скотина изворачивался, плакал и убежал жаловаться к своей маме, этого я уже в мужья не звала, ябеда. На выпуске из садика танцевала с третьим, требовала от него меня ждать пока выросту, кассета с записью мама хранит. В школе в первом классе …

Маша с азартом, смехом, восторгом, перебирала события своей пока короткой, но такой прекрасной жизни, в школе, на отдыхе, в спортивной секции, на занятиях танцами, да и просто в кафе, когда парни подходили знакомится и некоторые вызывали симпатию.

— Сорок два! — весело остановила ведущая подсчет Наташа, когда Вяземская исчерпала свои воспоминания, остановившись на Гарольде Прекрасном. Это имя уже не вызвало у нее не злобы не раздражения, было и было, прошло.

Маша посмотрела в ростовое зеркало закрепленной на стене напротив, оттуда довольная счастливая Госпожа Жизнь ей аплодировала. Госпожа Вяземская младшая вежливо раскланялась с Госпожой Жизнь. А Пушкин:

— Ну вот Маша, ты меня в этом забеге уже опередила, а тебе только шестнадцать, — восторженно сказал он.

— Ну так у меня ничего такого не было, — счастливо, но чуточку смущенно сказала она,

— Расскажешь это своим будущим историкам «вяземистам», — с наигранной печалью заметил Пушкин и беззаботно засмеялся, — а потом прочитаешь во всемирной сети про список питерской «Мессалины».

Вяземская встала с кресла:

— Мне домой пора, спасибо за вечер,

Потом подошла к Пушкину встала напротив пристально посмотрела ему в голубые веселые и все равно чуть печальные глаза, серьезно сказала:

— Ни в школе, когда Вас изучали, ни теперь при нынешнем знакомстве никогда не понимала, что интересного в Вас как в мужчине видели женщины. Теперь понимаю, есть в Вас не огонь, а тепло, тепло очарования. Это тоже талант, пусть тут у нас в Лукоморье этот талант несет радость вашим близким. И я очень рада, что здесь в схватке с Дантесом победили Вы.

— Спасибо, Маша, — серьезно ответил ей, Пушкин и поцеловал ей ручку.

Маше было приятно прикосновение этого мужчины, точно тепло по телу разошлось. Она мило улыбнулась Саше и ушла домой.

Конец первой книги