Луна команчей - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Лэрри Макмертри (ч. 8)

— Наверное, — ответил Колл. — Мэгги близка к Перл. Она рассказала, как извлекала из нее стрелы после набега. Доктор тогда был занят более серьезными ранениями.

Когда Колл подошел и спросил Мэгги, была ли одна из дам груба с ней, Мэгги покачала головой. Она смотрела на него, ее лицо было влажным от слез.

— Это настолько тяжело, Вудро, — сказала она. — Это настолько тяжело.

— Да, но есть, также, и лучшие времена, — ответил Колл неловко. Он тут же почувствовал, что сказал что-то не то.

Он никогда не мог найти правильные слова, когда Мэгги плакала. Его замечание было достаточно верным — лучшие времена бывали, но день смерти Длинного Билла не был одним из них.

Не для меня, хотела сказать Мэгги, когда он упомянул лучшие времена. Она хотела находиться рядом с Перл Коулмэн, но не могла из-за своего общественного положения.

Это было тяжело, очень нелегко, но не было никакого смысла пытаться заставить Вудро понять, как тяжело это было для нее.

— По крайней мере, сегодня солнечно, — сказал Колл. — Билл повесился в очень приятный день.

Это были также неуместные слова, хотя и верные: день был блестящим.

К его огорчению Мэгги заплакала сильнее. Он не понимал, чем были вызваны слезы: то ли холодностью женщин, то ли смертью Длинного Билла, то ли его неуместными словами. Он хотел успокоить ее, но не знал как. Он неуклюже стоял на ступеньках, чувствуя, что было бы мудрее всего отправиться вместе с Гасом и убедиться, что Билл хорошо завернут и готов занять место в гробу.

— Помолчи, Вудро, не надо говорить, — сказала Мэгги, благодарная за то, что он подошел и постоял рядом с ней. Это было в первый раз, когда он сделал это у всех на виду.

Именно в этот момент рейнджеры выехали из-за угла, везя гроб в фургоне. Старый Айки Риппл, который когда-то бесконечно приставал к Мэгги, вел фургон. Остальные рейнджеры ехали позади фургона.

Все они увидели Колла, стоящего возле Мэгги у основания лестницы.

— Я лучше пойду. Ты пойдешь? — спросил Колл.

— Да, я пойду впереди, — ответила Мэгги, удивленная его вопросом.

На небольшом кладбище, где они похоронили Длинного Билла Коулмэна, росла зеленая весенняя трава. Деревья, распустившие листву, зеленели на дальних склонах. Прекрасный ясный солнечный свет освещал скорбящих. Пересмешники запели после того, как прекратилось пение гимна, и холмик красной глины был насыпан над могилой. Мэгги, боясь порицания, не подходила слишком близко. Перл Коулмэн, вдова, издавала глубокие коровьи рыдания во время всей короткой церемонии.

— Я плохой оратор, скажи что-нибудь ты, — прошептал Колл Огастесу, когда пришло время сказать несколько слов над покойным.

Огастес Маккрей думал так долго, что Колл боялся, что тот не найдет слов. Но Гас, наконец, подобострастно посмотрел на небольшую толпу.

— Сегодня слишком хороший день, чтобы умирать, но Длинный Билл мертв, и ничего не поделаешь, — произнес он. — Я вспоминаю, что ему нравилось священное писание о зеленых пастбищах. Сейчас весна, и скоро над ним вырастет зеленая трава.

Он на минуту сделал паузу, теребя свою шляпу. Когда он заговорил снова, он испытывал некоторые затруднения со своим голосом.

— Билли, он был прекрасным товарищем. Расходитесь по домам, — сказал он напоследок.

У Перл Коулмэн был брат, Джоэл, толстый, как и она. Джоэл помог своей рыдающей сестре вернуться вниз к городу. Дамы, которые любили Перл, и приехали, чтобы поддержать ее в горестный час, последовали за братом и сестрой. Другие горожане отправились прочь парами и по трое, но рейнджеры не хотели уходить. В боях они теряли много товарищей, часто не имея возможности похоронить их или вообще узнать об их гибели. Но эта смерть случилась не в бою. Она случилась потому, что Длинный Билл, отважный человек, прошедший через многие жестокие сражения, сам захотел ее.

— Жаль, что у нас не было времени, чтобы законопатить гроб, — сказал Айки Риппл. — Я думаю, что довольно скоро в Билли поселятся черви и личинки.

Остальные бросили на него суровые взгляды, заставив Айки прийти к выводу, что его мнение не оценено. Он решил поискать салун и в своих поисках присоединился к Ли Хитчу и Стоуву Джонсу, мужчинам, которые могли разделить его взгляды на червей и личинок.

— Как ты думаешь, Билл передумал бы, если бы вернуть все назад? — спросил Гас Колла.

Они были последними, кто остался у могилы, хотя отошедший Пи Ай находился еще недалеко.

Колл весь день задавал себе тот же самый вопрос. Последний разговор, который у него был с Длинным Биллом Коулмэном, касался достоинств верховых лошадей: кобыл и меринов. Длинный Билл высказывался в пользу меринов, как более выносливых. Колл приводил доводы в пользу кобыл, за их резвость. Длинный Билл ласково рассказывал о лошади, к которой он был благосклонен в ранние годы, гнедом мерине по кличке Сахар, который самоотверженно носил его во многих рейдах. Колл напомнил Биллу случай, когда Сахар испугался барсука и убежал от него. Они довольно смеялись, вспоминая беглеца.

Это был легкий разговор о лошадях, который часто происходил у него с Длинным Биллом за эти годы. Сахар состарился и был отправлен на пастбище, а у Длинного Билла со временем появился другой мерин, о достоинствах которого он хвастал точно так же, как Колл, со временем приобретавший исключительно кобыл. Они часто говорили о лошадях, он и Билл, какие бы проблемы не возникали в их жизни, они никогда не отказывали себе в удовольствии владеть хорошими лошадьми.

— Он не мог передумать, Гас. Глупо даже думать об этом, — сказал Колл. — Пропащий есть пропащий.

— Я знаю это, — ответил Гас, все же он не мог не думать о Длинному Билле.

В салуне этой ночью Длинный Билл казался мрачным, но не более мрачным, чем многие ночи до того.

У Огастеса в голове не укладывалось повешение. Повеситься не так просто, как застрелиться. Застрелиться — это он мог понять. Мгновенная безнадежность, такая, какую он сам чувствовал несколько раз после замужества Клары, могла заставить человека выхватить револьвер и послать себе пулю в голову. Несколько секунд проносятся так быстро, что не дают времени на долгие размышления, и это позволяет человеку довести дело до конца.

Но повешение — совсем другое. Надо найти веревку и табурет, чтобы стать на него. Длинный Билл наблюдал за повешением довольно многих воров и мерзавцев в годы, когда был рейнджером. Он знал, что результат часто бывал неудовлетворительным, если узел был завязан неправильно. Повешенный мог бы висеть и бить ногами несколько минут, пока, наконец, полностью не перекроется доступ воздуха в легкие. К повешению надо было подходить тщательно. Должна быть выбрана хорошая достаточно толстая ветка. Ветки, на глаз выглядевшие крепкими, часто сгибались так, что ноги повешенного касались земли. У Длинного Билла руки никогда не были золотыми, чем и объяснялась его быстрая неудача на поприще плотника. Поэтому он завязал недоуздок простым узлом. Чем больше Гас думал о сложностях повешения, тем больше он с удивлением сознавал, что его друг сумел успешно исполнить свое последнее дело.

И почему? Произошла внезапная ссора? Кошмар давил на него так сильно, что он потерял рассудок? Казалось, что Длинный Билл был так полон решимости уйти от земных печалей, что подошел к подготовке к своей смерти с большим умением, чем проявлял в работе при жизни. Он даже сделал все это в темноте, возможно опасаясь, что, увидев яркий восход солнца, он мог бы ослабеть в своем решении и передумать.

— Я просто задаюсь вопросом, о чем Билл думал там, в конце, — сказал Гас.

— Ты можешь задаваться любым вопросом, каким хочешь, — ответил Колл. — Мы никогда не узнаем этого. Лучше даже не думать об этом.

— Не могу не думать об этом, Вудро. А ты? — спросил Гас. — Я был последним, кто выпивал с ним. Наверное, я буду думать об этом много лет.

Они почти подошли к лестнице, которая вела к комнате Мэгги.

— Я думаю об этом, — признался Колл. — Но надо перестать думать. Он мертв. Мы похоронили его.

Колл чувствовал, однако, что замечание было неуместным. В конце концов, он тоже много лет дружил с Длинным Биллом. Он знал несколько мужчин, которые в сражении потеряли конечности. Мужчины утверждали, что они все еще чувствовали себя так, как будто конечность была на месте. Вполне естественно, что к Биллу, внезапно ушедшему, он и Гас продолжат испытывать некоторые дружеские чувства, даже при том, что друга уже нет.

— Я не могу думать о нем так много, что это будет мешать работе, вот что я имел в виду, — добавил Колл.

Огастес искоса взглянул на него с любопытством.

— Да что ты, Вудро, тебе ничто не мешает работать, — произнес он. – Это я не великий работник. Я могу пропускать работу время от времени, особенно в солнечный день.

— Я не понимаю, как солнце может влиять на работу. Она должна быть сделана, солнечно или нет, — ответил Колл.

Огастес молчал. Он все еще думал о Длинном Билле, задаваясь вопросом, в каком отчаянии он был, когда искал веревку и устанавливал низкий табурет.

— Это любопытно, — произнес он.

— Что именно? – спросил Колл.

— Билли был самым худшим ковбоем в компании, — ответил Огастес. — Если бы ты поручил ему поймать козу, то коза умерла бы от старости, прежде чем Билли сумел набросить на нее петлю. Помнишь?

— Да, это правда, — согласился Колл. — Он никогда не был хорошим ковбоем.

— Ему требовалось шесть или семь попыток только для того, чтобы поймать свою лошадь, — сказал Огастес. — Когда мы спешили, то я обычно для него ловил его лошадь, чтобы сэкономить время.

Колл начал подниматься вверх по лестнице, чтобы увидеть Мэгги, но на мгновение остановился.

— Ты прав, — сказал он. – Единственным, кого этот человек когда-либо поймал с первой попытки, был он сам. Любопытно, не так ли?

— О да, — ответил Огастес. – Это любопытно.

Колл все еще держал свою шляпу в руке. Он надел ее и поднялся по лестнице к Мэгги.

«Счастливый Вудро, и он сам не знает этого», подумал Огастес. «У него есть девушка, к которой можно пойти. Жаль, что у меня нет девушки, к которой можно пойти. Есть шлюха или нет шлюхи – меня тогда не волновало бы».

Не имея возможности прикрыть глаза веками, Скалл начал молиться о дожде, или, если не о дожде, то, по крайней мере, о туче, о чем-нибудь, что могло бы принести облегчение его глазам. Даже в холодные дни яркий солнечный свет в полдень вызывал сильные головные боли. Свет походил на раскаленную иглу, многократно вонзающуюся в его голову. Опускание глаз вниз приносило кратковременное облегчение, но недостаточное. День за днем яркий свет выедал его зрительный нерв. Даже узнав о том, что кабальеро Карлос Диас сказал Аумадо о согласии техасцев на его обмен на скот, Скалл не слишком обнадеживал себя. Он мог ослепнуть или сойти с ума еще до того, как скот приведут. Кроме того, не было никакой уверенности, что Аумадо будет соблюдать условия. Он мог забрать скот и убить техасцев. Если бы он и проявил уважение к сделке, то это была бы простая прихоть.

Каждый день, начиная с полудня до времени, когда солнце начинало освещать западные утесы сзади, Скалл чувствовал себя на грани безумия от боли в глазах. Единственным, что, по его мнению, спасало его, было то, что сезон только начинался, и светлое время все еще было довольно коротким. Кроме того, Аумадо стоял лагерем в каньоне, в глубоком месте. В каньоне солнце появлялось поздно и покидало его рано. Его глаза горели всего шесть часов в день, кроме того, весенняя гроза часто проходила через каньон и приносила ему несколько минут облегчения.

Как только солнце уходило за стены каньона, Аумадо отвязывал его от столба и помещал в клетку. Скалл тогда закрывал голову руками, делая темную пещеру для своих пульсирующих глаз. Иногда, вместо того, чтобы пить воду, которую они приносили ему, он наливал ее немного в свои ладони и смачивал свои пульсирующие виски. Он слышал легкое журчание небольшого ручья, который протекал недалеко от них. Ночью он мечтал о том, чтобы опустить голову в прохладную воду и облегчить боль в глазах.

Он больше не пел и не ругался, и когда время от времени он пытался вспомнить строку стиха или фрагмент истории, ему это не удавалось. Выглядело так, как будто яркий свет начисто выжег его память, так, что больше нельзя было вернуть то, что находилось в ней. Старый бандит был умным, более умным, чем предполагал Скалл. Он мог забрать скот техасцев и отдать им их капитана, только капитан, которого он отдаст, будет слепым и безумным.

Последним оружием Скалла оставалась его ненависть. Всю его жизнь ненависть чаще приходила к нему, чем любовь. Христианское воззрение, что нужно любить своих братьев, казалось ему абсурдным.

Его братья были коварными, грубыми, лживыми, жадными и жестокими, и сюда включались, в первую очередь, его собственные братья и большинство мужчин, с которыми он вырос. Со времен, когда он впервые поднял ружье и взмахнул саблей, он любил битву.

Он искал войну и любил кровь. Его брак с Айнес сам по себе был своего рода войной, что было одной из причин, почему он до сих пор не расторг его. Несколько раз он чуть не задушил ее, а однажды даже умудрился выбросить ее в окно, к сожалению, только окно первого этажа, иначе он уже избавился бы от мерзкой суки, как он иногда ее называл. Ему ничего не стоило ненавидеть любого врага, любую жертву: краснокожих индейцев и бандитов, конокрадов и карточных шулеров, сутенеров и банкиров, адвокатов, губернаторов и сенаторов. Однажды он избил пистолетом мужчину в холле ратуши штата Массачусетс за то, что тот плюнул ему на ногу.

Вся его прежняя ненависть, тем не менее, казалась случайной и незначительной по сравнению с ненавистью к Аумадо, Черному Вакейро. В этой ненависти Скалла не было ничего рыцарственного, никакого уважения к достойному противнику, никакой корректности, которые сопровождали официальную войну. Скалл мечтал взять Аумадо за горло и сжимать до тех пор, пока его старые глаза не вылезут из орбит. Он мечтал отпилить верхнюю часть черепа этого человека и извлечь его мозги, так же, как они извлекли дымящиеся мозги Гектора, его огромного коня. Он мечтал вскрыть его живот и разбросать старые кишки на скалах, чтобы отвратительные птицы клевали их.

Аумадо перехитрил его на каждом шагу, легко пленил его, раздел, подвесил в клетке, срезал ему веки. Он сделал все это с легким презрением, как будто перехитрить Айниша Скалла было простым, рутинным делом. Старик, казалось, не особенно хотел его убивать, хотя мог сделать это в любое время.

Он посягал на его гордость, и срезание век было умным способом убить ее.

Когда на его лицо светило полуденное солнце, зрачки Скалла казались столь же широкими как тоннель, тоннель, который направлял жгучий свет в его мозг. Время от времени ему казалось, что его собственные мозги тушатся, как у Гектора.

Ненависть между Скаллом и Аумадо теперь была тихой. Большую часть дня эти два человека находились на расстоянии друг от друга не более пятидесяти футов. Аумадо сидел на своем одеяле, Скалл был или в клетке, или стоял привязанный к столбу. Но между ними не было слов — только ненависть.

Скалл пытался, как мог, считать дни. Он выкладывал в углу клетки соломинки. Ведение грубого календаря помогало ему держаться. Он должен был поддерживать свою ненависть на высоком уровне, подсчитывая, когда он может ожидать техасцев. Как только сезон сменится, как только весна уступит лету, солнце сожжет в нем даже ненависть. Он знал об этом. Темный старик, сидящий на расстоянии нескольких шагов от него, потеряет свое значение. Солнце отберет у него даже ненависть, и когда ненависть закончится, не останется ничего.

Тем не менее, он продолжал выкладывать соломинки в углу своей клетки и замышлять месть. Однажды утром пошел дождь, блаженный дождь, который продолжал лить восемь часов или больше. В тот день они не потрудились привязывать его к столбу – совсем не было солнца, чтобы причинять ему боль. Скалл помылся водой из луж в своей клетке и сделал тесто из грязи, которым обмазал воспаленные глаза. Облегчение было столь велико, что слезы лились из-под грязевых примочек.

Весь день он прикладывал грязевые примочки к своим глазам. Никто не подходил к нему. Аумадо, ненавидевший дождь, оставался в своей пещере. Позже, когда дождь перешел в прохладную изморось, Скалл услышал разговор двух вакейро. Вакейро хотели убить его. Они были убеждены, что он колдун. То, что он делал с грязью, делают колдуны. Вакейро давно считали Скалла колдуном и злились на Аумадо, который разрешил колдуну жить среди них. Он мог бы напустить на кого-то молнию. Он мог бы даже заставить утес упасть и похоронить их всех живьем. Они хотели выхватить свои револьверы и всадить множество пуль в Скалла, колдуна в клетке. Но они не посмели, так как Скалл принадлежал Аумадо, и только Аумадо мог осудить его на смерть.

Когда Скалл подслушал этот разговор, он почувствовал, что некоторую бодрость. Благодаря дождю и грязи он был спасен на некоторое время. Может быть, он и был колдуном. По крайней мере, он мог бы сыграть на суеверии вакейро. Немедленно, каркающим голосом, он запел на гаэльском языке морскую песенку, которой когда-то его научил матрос в Бостоне. Он не мог петь громко и забыл большую часть слов гаэльской песни, но все равно он пел, с глазами, закрытыми грязевыми примочками.

Сняв примочки с глаз, Скалл увидел, что вакейро и все остальные в лагере отодвинулись от него подальше. Он околдовал их опять, и если грязные лужи простоят еще несколько дней, он мог бы продолжать свое колдовство, пока техасцы не придут со скотом — по крайней мере, можно было попытаться.

Аумадо даже на мгновение вышел из пещеры, хотя он и не любил дождь. Он хотел посмотреть на странного белого человека, который покрывает свои глаза грязью.

Когда Бизоний Горб и Червь были всего в двух днях пути от каньона, они встретили Толстое Колено и еще двух юношей. Один из юношей, Белая Ворона, умел ставить ловушки и поймал несколько диких индеек. Конечно, они были рады разделить мясо индейки со своим вождем.

Бизоний Горб с удовольствием съел индейку, а Червь отказался, полагая, что мясо индейки может испортить его мозг. Индейки легко приходят в замешательство, и то же может произойти с людьми, которые съели их — так рассуждал Червь. Бизоний Горб подумал, что эти рассуждения смешны, и попытался пошутить над Червем по поводу его глупого суеверия.

— Конечно, они приходят в замешательство, — сказал он Червю, — но если бы я съел даже тебя, то все равно не потерял бы разум.

Толстое Колено всегда боялся Бизоньего Горба, он боялся вида его большого горба. Пока Бизоний Горб ел дикую индейку, Толстое Колено разболтал все о Голубой Утке и Знаменитой Обуви.

Он боялся, что, если не поторопится, Голубая Утка может попытаться возложить вину за все на него. Голубая Утка был большим лгуном. Ему всегда удавалось обвинить других в своих же прегрешениях. Кроме того, конечно, он был сыном Бизоньего Горба. Толстое Колено предположил, что Бизоний Горб, вероятно, больше поверит своему сыну, чем незначительному молодому воину по имени Толстое Колено.

Но когда он выпалил признание, что он и Голубая Утка попытались продать Знаменитую Обувь Тихому Дереву, Бизоний Горб, казалось, особенно не заинтересовался этим.

— Ты должен изменить свое имя, — предложил вождь. — Твои родители дали тебе это имя потому, что, когда ты был маленький, тебя в колено укусила змея, и колено распухло. Теперь ты вырос, и твое колено не толстое. На твоем месте я поменял бы свое имя.

Толстое Колено расслабился, видя, что Бизоний Горб не сердится по поводу Знаменитой Обуви. В течение многих дней он волновался, как на это отреагирует Бизоний Горб. На самом деле, однако, Бизоний Горб более раздражался отказом Червя съесть мясо индейки, чем по поводу Знаменитой Обуви и Тихого Дерева.

Когда они отправились на север, Бизоний Горб вновь заговорил об изменении имени.

— Люди, имеющие имя по названию частей тела, могут только быть балагурами и дурачками, — сказал ему Бизоний Горб. — Посмотри на Прямого Локтя. Его имя испортило его. Если бы тебя назвали Мошонкой, то произошло бы то же самое. Независимо от того, как храбро ты сражался, люди будут в восторге, услышав твое имя. Скоро ты забудешь о храбрости. Этого достаточно, что бы ты стал забавным. Ты будешь только дурачком.

Толстое Колено согласился, что сказанное Бизоньим Горбом могло быть правильным, но он понятия не имел, какое новое имя он должен принять. Его отец назвал его Толстым Коленом, и его отец, Лосиные Плечи, был раздражительным мужчиной. Если бы он подошел к своему отцу и объявил, что хотел поменять свое имя, то отец мог бы так сильно угостить его палицей, что его мозги расплескались бы как свернувшееся молоко.

Однако Бизоний Горб был вождем. На его предложение нельзя было просто не обратить внимания. Бизоний Горб, как было известно, хорошо помнил обиды. Он, как все знали, убивал людей из-за инцидентов или стычек, которые произошли так давно, что большинство людей забыло о них. Часто воин бывал так внезапно убит, что даже не успевал вспомнить, что он такого сделал, чтобы заслужить удар ножом или копьем.

Когда они держали путь на север, Толстое Колено подъехал к Бизоньему Горбу и осмелился задать вопрос.

— Если я откажусь от имени Толстое Колено, каким именем мне назваться? — спросил он.

Бизоний Горб задумался лишь на мгновение.

— Возьми имя Много Снов, — предложил Бизоний Горб. — Имя заставит тебя больше спать. Если ты научишься много спать, ты сможешь стать шаманом.

Пока Толстое Колено раздумывал о достоинствах имени «Много Снов», которое ему понравились, они увидели, что недалеко на западе, на краю низкого холма сидит индеец. Холм был невысок. В действительности это было скорее нагромождение скал. Бизоний Горб немедленно признал лошадь воина, маленького серого мерина.

— Это лошадь Красной Руки, — сказал он. — Почему Красная Рука сидит на этой груде камней?

Никто не знал ответа. Красная Рука был общительным мужчиной, который обычно оставался в лагере, чтобы почаще совокупляться со своими женами. Ему нравилось лежать на мягких лосиных шкурах, пока его жены натирали его тело бизоньим жиром. Он также любил бороться, но его тяжело было бросить, так как его жены сделали его скользким от жира. Как было известно, он никогда не сидел на груде камней вдали от лагеря.

Когда они подъехали туда, где стояла серая лошадь, Красная Рука смотрел в небо. Его тело дрожало. Он не смотрел на них. Он поднял лицо к небу.

— Он молится. Мы должны просто оставить его наедине с его молитвами, — сказал Червь.

Червь очень хотел вернуться в лагерь. Слишком многое он видел во время этого путешествия, что не нравилось ему. Вид Старика страшно расстроил его.

Теперь они были почти дома, а Бизоний Горб снова задерживал его, на этот раз всего лишь из-за Красной Руки.

Задержка слишком много значила для Червя, который не скрывал своего нетерпения, забывая, что Бизоний Горб тоже мог быть нетерпеливым. Прежде чем Червь осознал опасность, он почувствовал сильный толчок. Бизоний Горб повернулся к нему. Он не поднял свое копье и не натягивал лук, но в его глазах Червь увидел свою смерть.

— Я хочу, чтобы ты подождал, пока Красная Рука не закончит свою молитву, — сказал он. — Он, возможно, захочет поговорить с тобой. Он не пришел бы так далеко для молитвы, если бы это не было важно. Как только он закончит, мы все поговорим с ним, а после этого поедем домой.

Червь с трудом сдержался. Он не любил, когда его поправляли. Красная Рука был человеком без положения. Вероятно он просто сидел на груде камней и молился, потому что его бросила жена. Хотя верно было и то, что Красная Рука дрожал так, как будто прощался с жизнью.

Червь взял себя в руки и ждал. Толстое Колено поймал мышь и вместе с другими юношами развлекался некоторое время, ловя ее чашкой и выпуская только затем, чтобы поймать ее снова, прежде чем она успевала добраться до норки.

Наконец Красная Рука перестал так дрожать. Его глаза были обращены к небу. Он видел только то, о чем была его молитва. Когда он опустил голову и увидел, что несколько человек ждут его, то сильно удивился.

— Я приехал сюда, чтобы молиться, — сказал он.

Могло показаться, что он не думал говорить больше. Он встал на ноги, передвигаясь как старик, и сел верхом на свою серую лошадь.

— Ты нашел новое место, чтобы молиться, — заметил Бизоний Горб. — Многие людей считают, что хорошие места для молитвы есть в каньоне.

Он пытался быть вежливым. В конце концов, молитвы для человека были серьезным делом. Бизоний Горб сам выбрал труднодоступное место на высокой скале, когда молился об успехе великого набега. Красная Рука имел полное право молиться на груде камней, если он хотел. Бизоньему Горбу было просто любопытно, почему он выбрал это нагромождение камней в качестве места для своей молитвы.

Красная Рука хотел сменить тему разговора. Молиться на груде камней его заставило то, что на нем была кровь одной из его жен. Они совокуплялись в то время, когда она стала нечистой. Когда он отвалился от своей жены и увидел на себе кровь, то так расстроился, что вскочил на свою лошадь и покинул лагерь. Красная Рука уже не был юнцом. У него было четыре жены, и он совокуплялся с ними очень часто, но никогда прежде этого не происходило с женой тогда, когда у нее отходила кровь.

Жену, с которой это случилось, звали Высокий Кролик, за то, что она очень высоко прыгала во время танца — ее ноги были тонкими, как у зайца. Высокий Кролик не была нескромной женщиной. Фактически, она была самой стеснительной из его жен. Она настаивала на полном уединении, прежде чем позволяла Красной Руке лечь с нею. Высокий Кролик тоже была испугана такой оплошностью. Она быстро убежала к своей матери, чтобы узнать, какова будет ее дальнейшая судьба. Иногда женщин изгоняли из племени или даже убивали за то, что они отдавались мужчинам в нечистый период.

Красная Рука не знал, что именно сказала ей мать, так как он немедленно покинул лагерь и с тех пор не возвращался. Как только он приехал к ручью, он многократно вымылся, хотя знал, что купание ничего не даст. Нечистая кровь попала вовнутрь, откуда он не мог ее вымыть. Он полагал, что скоро умрет. Он хотел как можно больше молиться, прежде чем наступит конец, и нагромождение камней показалось ему столь же подходящим местом, как и любое другое. В его понятии контакт с нечистой кровью означал смерть, и он поспешил к этому месту и стал молиться. Вокруг нагромождения камней свернулись несколько гремучих змей, но они уползли вскоре после того, как он здесь появился.

Вероятно, даже гремучие змеи знали о том, что он нечист, и торопились в свои норы, чтобы быть подальше от оскверненного.

К удивлению Красной Руки смерть не наступала. Теперь Бизоний Горб, лидер великого набега, натолкнулся на него и, казалось, счел забавным то, что он принял решение молиться на груде скал. Конечно, Бизоний Горб не знал о страшном событии, которое случилось в палатке Красной Руки.

Красной Руке хотелось бы перемолвиться парой слов с Червем о нечистой крови, но Червь ему никогда не нравился. Вероятно, если бы он узнал о крови, он просто сказал бы ему уйти и умереть.

Учитывая это, Красная Рука подумал, что лучше всего ему поговорить о чем-то другом, а не о причине выбора им молитвенного места. Бизоний Горб не зря был великим вождем. Он мог узнать из других источников, что Красная Рука пришел к нагромождению скал потому, что был нечист.

— Пинающий Волк вернулся, — начал разговор Красная Рука. — Он сильно ослабел, когда нашел нас, и видит двух оленей там, где есть только один.

Бизоний Горб не обеспокоился проблемой Пинающего Волка со зрением.

— Где Бизоний Конь? — спросил он.

— Я этого не знаю, но самое плохое, что Три Птицы не вернулся, — ответил Красная Рука. — Черный Вакейро забрал его.

— Если он забрал Трех Птиц, то как ушел Пинающий Волк? — спросил Бизоний Горб.

Только теперь Красная Рука понял, что он знает о том, что произошло с Бизоньим Конем — он в мыслях вернулся к началу истории. Он так был расстроен из-за своей нечистоты, что не мог сложить последовательность событий. Теперь он внезапно вспомнил о Бизоньем Коне. Апач говорил о нем Скользящей Ласке. Сам апач услышал эту историю от странника.

— Подожди, я был погружен в свою молитву и забыл об этом, — ответил Красная Рука. — Они поджарили Бизоньего Коня в большой яме, но перед этим отрезали ему голову и приготовили ее где-то в другом месте. Целая деревня ела его. Я думаю, что голову съел Аумадо. Они также захватили Большого Коня Скалла и подвесили его в клетке.

— Я хотел узнать о Пинающем Волке, — напомнил Бизоний Горб, не проявляя нетерпения.

Он понял, что ум Красной Руки в расстройстве. Красная Рука говорил торопливо, хотя не было никакой необходимости торопиться.

— Аумадо действительно поймал Пинающего Волка, — сказал Красная Рука. — Он привязал его к лошади, и лошадь затаскала его почти до смерти. Но Большой Конь Скалл освободил его.

— Что Аумадо сделал с Тремя Птицами? — спросил Червь.

— Есть некоторые сведения о Трех Птицах, но я не знаю, правдивы ли они, — ответил Красная Рука. — Апач сказал, что Три Птицы улетел с Желтого Утеса. Он не хотел входить в клетку, куда они посадили Скалла.

— Я не думаю, что Три Птицы мог улететь, — сказал Бизоний Горб. — Я сам спрошу об этом Пинающего Волка. Он может знать больше, чем тот апач.

— Может быть, но после того, как лошадь тянула его, он видит двух оленей там, где есть только один, — ответил ему Красная Рука.

Во время поездки домой Бизоний Горб поинтересовался мнением Червя о рассказе Красной Руки, но Червь оказался не слишком полезен. Он был раздражен тем, что Пинающий Волк отвел Бизоньего Коня в Мексику на съедение целой деревни.

— Мы сами могли бы приготовить его в яме, — сказал Червь. — Мы могли бы съесть его так же быстро, как и та деревня.

Позже, в лагере, Бизоний Горб сообщил о претензии Червя Пинающему Волку. Последнему в это время одна из его жен смазывала жиром волосы.

— Червь считает, что ты должен был позволить нам самим съесть Бизоньего Коня, — сказал Бизоний Горб.

— Если бы Червь украл его, то он мог бы съесть его, но его украл я, и я хотел отвести его в Мексику, — ответил Пинающий Волк. — Во всяком случае, апачи — лгуны. Бизоний Конь может быть все еще жив.

Бизоний Горб видел, что Пинающий Волк находится в сварливом настроении. Он собирался немного подразнить Пинающего Волка — ведь этот человек пропустил великий набег — но решил не трогать его, главным образом, потому, что он стремился увидеть Жаворонка и других своих жен. Толстое Колено поехал вперед, чтобы сообщить им о его приезде, поэтому они, вероятно, приготовят что-нибудь вкусное. Он был голоден.

Пинающего Волка он мог подразнить в любое время.

— Как насчет Трех Птиц? — спросил он прежде, чем отправился к своей палатке. — Ты считаешь, что он тоже все еще жив?

На это Пинающий Волк просто покачал головой.

Он не думал, что Три Птицы был жив, и от этого испытывал скорбь.

— Я не хотел, чтобы он ехал в Мексику, — сказал он Бизоньему Горбу. — Я сам собирался отвести лошадь. Я хотел, чтобы Три Птицы ушел домой, но он все равно поехал со мной. Он хотел проявить храбрость.

Хотя Бизоний Горб всегда считал Трех Птиц глупцом, то, что он сделал, было несомненно очень храбрым поступком.

— Его желание исполнилось, — сказал Бизоний Горб. — Он проявил храбрость. Когда твои глаза станут здоровыми, мы когда-нибудь споем о нем.

Дикая черная корова, появившись из чащи мескитового дерева и чапараля, бросилась на них и глубоко пронзила рогами бок лошади Дитса, еще до того, как рейнджеры успели понять, с каким животным они имеют дело. Лошадь пронзительно заржала и упала, сбросив Дитса почти под корову, концы рогов которой покраснели от лошадиной крови. Корова опустила свою голову, когда Колл и Гас почти одновременно выстрелили в нее. Пули попали корове в колени, но не убили ее. Даже на коленях она попыталась добраться до Дитса, и он добил ее выстрелом в голову.

Дитс дрожал, как от удивления, так и от испуга. Из разорванного бока лошади хлестала кровь.

— Моя лошадь умирает, — произнес ошеломленный Дитс.

— Да откуда она взялась? — спросил Пи Ай.

Он помнил только то, как черная стрела с короткими сверкающими рогами с треском выскочила из кустарника. Больше он ничего не успел заметить.

— Она выскочила оттуда! — ответил Огастес, указав на то, что, казалось, было непроходимым тернистым кустарником. Мескитовое дерево и чапараль росли из твердого покрова зеленой опунции.

— Может быть, она бешеная, — решился высказаться Стоув Джонс. — Я жил рядом с коровами всю свою жизнь, но никогда не видел, чтобы корова нападала на толпу людей, как сейчас.

— Радуйтесь, что это был не один из сильных маленьких черных быков, — сказал Ли Хитч. — Один из маленьких черных быков завалил бы примерно половину из нас.

— Вы не смогли бы убить быка револьверной пулей, — добавил он. — Даже десятью револьверными пулями.

Через пару миль — Дитс теперь ехал вдвоем с Джейком Спуном, у которого была самая крепкая лошадь — они натолкнулись на трех маленьких черных быков, которых описывал Ли Хитч. Все рейнджеры достали свои ружья, ожидая нападения, но быки только рыли ногами землю и фыркали.

Затем, когда они собирались остановиться, чтобы выпить кофе и съесть немного бекона, из кустарника позади них выбежала вторая корова. На этот раз рейнджеры были начеку, но все равно потребовалось три выстрела из ружей, чтобы свалить ее.

В середине дня это произошло в третий раз. Красная корова выскочила и напала на них, выдыхая пену и рев. На сей раз выстрелили все рейнджеры, и корова упала.

Колл, будучи сильно пораженным агрессивностью диких коров южного Техаса, намеревался обговорить эти события с Огастесом отдельно, когда они станут лагерем.

Гас Маккрей не мог ждать секретных разговоров. Они находились всего немного южнее Сан-Антонио и уже трижды подверглись нападению, потеряв одну лошадь. Они не встречали ранчо или владельцев ранчо, которые могли бы проконсультировать их по вопросам поведения коров, с которыми они сталкивались. Рейнджеры были сейчас более раздражительными, чем когда пересекали Команчерию. За этот день они дошли до того, что стали бояться скота больше, чем индейцев. И это был тот самый скот, сотни голов которого они должны поймать и доставить в Мексику.

— Это бессмысленное путешествие, — сказал Гас. — Как мы собираемся отогнать тысячу голов скота тому старому бандиту, если мы вынуждены стрелять в любую проклятую корову, которую мы видим?

Колл понимал это. Было очевидно, что им поручили трудную миссию.

— Должен же быть домашний скот здесь где-нибудь, — ответил он. — Есть ранчо южнее, большие ранчо. Они регулярно отправляют рогатый скот в Новый Орлеан, я слышал. Суда прибывают в залив Матагорда. Там никогда не стреляют в коров. Там должны быть ковбои, которые знают, как обращаться с этим скотом.

Рейнджеры слушали молча, но его слова произвели меньшее впечатление по сравнению с их воспоминаниями о безумных, выдувающих пену коровах.

— Домашний скот не должен проявлять враждебность, — прокомментировал Стоув Джонс.

— Мы борцы с индейцами, Вудро, — отметил Огастес. — Борцы с индейцами и преследователи бандитов. Мы не вакейро. Если бы я зашел в одну из этих чащ следом за коровой, то был бы счастлив, что не поцарапался до смерти. Мы точно также можем попытаться отогнать на юг тысячу оленей. По крайней мере, олени не бросаются на тебя.

— Этот проклятый губернатор снова подставил нас, — добавил он с отвращением.

Колл не мог не согласиться. Губернатор Пиз дал им цветистое письмо, чтобы показать его владельцам ранчо в южном Техасе. Письмо гарантировало владельцам ранчо компенсацию со стороны штата Техас за рогатый скот в количестве, достаточном, чтобы собрать стадо в одну тысячу голов.

Цена за голову, однако, не была названа.

Когда Колл указал на это губернатору Пизу, губернатор только пожал плечами.

— Наши южные техасцы настоящие патриоты, — ответил он. — Они будут рады позволить вам взять немного скота, если это поможет вернуть нашего героя.

— Поговорите с капитаном Кингом, — добавил он, в это время два измотанных клерка следовали за ним вокруг все время, надеясь привлечь его внимание. — Капитан Ричард Кинг. Он поможет вам. Я думаю, что проклятый старый черный бандит успел украсть у него много скота.

— Где нам найти капитана Кинга? — спросил Огастес. — Я никогда не встречал этого человека.

— Да просто спросите, капитан Маккрей, просто спросите, — ответил губернатор Пиз. — Капитан Кинг известен на побережье.

Офис губернатора был шумным в тот день. Помимо клерков и пары военных было три скамьи, заполненные законодателями, и все они, очевидно, надеялись на аудиенцию у губернатора. Многие из них выглядели пыльными и пьяными.

— Посмотри на этих замшелых сенаторов, — сказал Огастес, когда они покидали офис. — Возможно, нам надо сменить работу, Вудро. Мы могли придумывать законы вместо того, чтобы выполнять их.

— Я едва умею читать, — напомнил ему Колл. — Я буду никчемным в законотворчестве.

— Да ведь тебе и не надо читать, — сказал Гас. — Мы можем нанять клерка, который будет заниматься бумагомаранием. Для того чтобы выдумать законы, нужен здравый смысл. Я мог бы, вероятно, выдумать законы лучше, чем все это полупьяное стадо.

— Может быть, — ответил Колл. — А может и нет.

Губернатор Пиз вручил им письмо и отправил их восвояси. Когда они ушли, несколько законодателей пытались втиснуться в его дверь.

Сейчас, когда они только миновали Аламо и вынуждены были подстрелить трех коров, Колл вспомнил совет губернатора.

— Я думаю, что мы должны попытаться найти капитана Кинга, — сказал Колл. — Возможно, он согласится предоставить Техасу несколько вакейро на пару недель.

— Не знаю, Вудро, — ответил Гас. — Когда мне дают невыполнимую работу, я ищу бордель и остаюсь в нем, пока мой кредит не исчерпается.

— Нам не надо искать бордель, мы должны найти ранчо, — сказал Колл. — Мы пытаемся спасти капитана Скалла. Капитан Скалл вел нас довольно много лет и вытащил нас из множества передряг. Теперь он попал в передрягу, и мы должны постараться, чтобы выручить его.

— Да, он как дурак ушел в Мексику, — заметил Огастес. Он перезарядил свое ружье и не спускал внимательного взгляда с чащи, мимо которой они проезжали.

На следующий день они действительно нашли ранчо, но там не было никого, кроме трех женщин, нескольких младенцев и маленьких детей и двух старых мексиканцев, которых оставили для работы по дому.

Долговязая женщина с ребенком у ее груди и двумя малышами, цепляющимися за ее юбки, выглядела, казалось, недовольной, когда ее спросили о мужской половине.

— Они клеймят скот, — ответила она. — Я думаю, что они на юге. Они ушли три недели назад. Я жду их, но их все нет.

— Юг большой, — заметил Огастес.

Женщина улыбнулась усталой улыбкой.

— А также заросший. Вы узнаете об этом, как только уедете отсюда, — сказала она. — У меня есть козлятина и фасоль. Кроме козлятины и фасоли вы ничего не найдете этой части страны.

Мужчины поели снаружи за длинным столом, в тени большого мескитового дерева, ветви которого, казалось, простирались на целый акр. Женщину, которая встретила их, звали Ханной Фогг. У нее была симпатичная младшая сестра, которая помогала накрывать на стол. Хотя младшая сестра была застенчива как олень, Гас, в конце концов, добился от нее, что ее зовут Пегги. Гас украл у нее несколько взглядов во время еды и задержался на кофе, чтобы украсть еще несколько.

Пока мужчины ели, Огастес заметил детей, выглядывавших нерешительно как мыши, один из-под крыльца, другой из-за кустарника, еще двум удалось залезть на большое дерево. Двое, по меньшей мере, находились под фургоном.

— Да ведь здесь масса детей, — сказал он Пегги — это было поводом поговорить с нею. — Это все маленькие дворняжки миссис Фогг?

Но Пегги опустила глаза и не ответила.

Ханна Фогг не обманула их насчет труднопроходимой страны к югу от ее ранчо. В течение полутора дней рейнджеры вслепую двигались на юг, проходя от маленькой прогалины к маленькой прогалине. Они часто встречали скотину, но коровы больше не нападали. Скот разбегался как олени, как только появлялись всадники.

В середине второго дня пути они услышали голоса работающих мужчин и вышли на Дентона Фогга, владельца ранчо, и его клеймящую команду, которая насчитывала более двадцати вакейро. Скот держали на большой прогалине. Ковбой проскальзывал в стадо и скоро выезжал, таща животное, чтобы выпустить его уже заклейменным.

Мрачноватый Дентон Фогг, пропитанный потом, клеймил лично. Он не обрадовался, когда его работу прервал отряд техасских рейнджеров с письмом от губернатора, просящего о пожертвовании скота, стадо которого должны были отвести в Мексику в обмен на Айниша Скалла.

Однако он прочитал письмо, держа его в отдалении, чтобы не закапать его потом.

— Это кусок никчемной глупости, сэр, — объявил он, возвращая письмо Коллу. — Мексиканцы и так крадут половину нашего скота, и Эд Пиз ничего не предпринимает. Теперь он хочет, чтобы мы отдали им еще тысячу? Нет, спасибо, сэр, только не мой скот.

Коллу не понравился тон этого человека.

— Он не просит, чтобы вы дали даром, — заметил он. — Штат заплатит вам за ваш скот.

— Если бы штат намеревался заплатить за скот, он должен был предоставить вам наличность, — сказал владелец ранчо. — Где наличные деньги, сэр?

Огастес не обращал внимания на тон мужчины.

— Мы спешим спасти нашего капитана, — сказал он. — Мы не могли ждать, пока соберут пачки денег. Вы что, не доверяете Техасу?

— Нет, ни штату, ни Эду Пизу, — ответил Дентон Фогг. — Я не отдам коров ни тому, ни другому. Но я продам скот — деньги на бочку. Вернетесь с деньгами, и у меня будет тысяча голов, готовых к отправке в течение недели.

С этими словами он ушел и взял раскаленное клеймо из костра.

— Вот дурак, я испытываю желание пристрелить его, — сказал Огастес.

— Мы не можем стрелять в человека только потому, что он не хочет отдавать свой скот, — заметил Колл, он и сам скептически относился к готовности штата заплатить за скот.

— Да он здесь клеймит любую корову, на которую может набросить петлю, — сказал Огастес. — Кто может сказать, где он взял весь этот скот?

— Я думаю, для этого надо построить ранчо, — ответил Колл. — Скот принадлежит человеку, который доберется до него первым.

— Черт, мы сами тогда могли бы быть владельцами ранчо, — заметил Гас. — Мы могли бы нанять несколько ковбоев, купить несколько клейм и приступить к работе. Довольно скоро мы тоже стали бы крупными владельцами домашнего скота.

— И куда мы загоним скот после того, как заклеймим его? — спросил Колл. — У нас нет никакой земли. Даже лошади, на которых мы ездим, не наши. Все, что у нас есть, это наши ружья и наша одежда.

— И седла, — добавил он. — У нас есть наши седла.

Это замечание повергло Огастеса в глубокую депрессию. Ему нравилось думать о своем процветании, или, по крайней мере, о перспективе процветания, но на самом деле он был просто нищим. Все, чем он владел, было три ружья, довольно хорошее седло и немного одежды.

У него не было ни дома, ни земли, ни жены, ни домашнего скота. Он ехал весь день под раскаленным солнцем, сквозь тернистую страну, рискуя встретить опасную скотину и, возможно, даже диких индейцев, и все это ради чего? Ради смешного жалования, которого едва хватало в течение месяца на шлюх и выпивку.

— Я и говорю, давай уйдем из рейнджеров, — сказал он резко. — В этих зарослях целые стада скота, а мы позволяем каким-то дуракам, как этот, опередить нас.

— Если ты хочешь разбогатеть на разведении скота, то должен будешь работать так же упорно, как и приятель Фогг. Лично я сомневаюсь, что ты любишь работать так упорно, — заметил Колл.

Он поехал в сторону, где работал Дентон Фогг — дым поднимался с клейма, которое он только что приложил к крупному годовалому бычку.

— Вы знаете человека по имени Ричард Кинг? Капитан Кинг? — спросил Колл.

— Знаю, — ответил Фогг, но этим и ограничился. Он отправился к следующему бычку, пока железо было все еще достаточно горячим, чтобы поставить клеймо.

— Хорошо, вы не подскажете, где нам можно найти его? — продолжил Колл. — Губернатор полагает, что он мог бы предоставить необходимый нам скот.

При этих словах Дентон Фогг замер как вкопанный. Он мгновение смотрел на Колла и улыбнулся. Он даже шлепнул себя по ноге от восторга.

— Дик Кинг отдаст тысячу голов? — переспросил он. – От этого Дик Кинг не заработает того, что мог бы заработать, продав скот.

— Ему не надо отдавать его даром, сэр, — сказал Колл, стараясь изо всех сил сдерживать свое раздражение. — Штат заплатит ему. Я был бы признателен, если вы просто скажете мне, где я могу найти его.

— Я не слежу за Диком Кингом, — весело ответил Дентон Фогг. — В Лоунсам-Доув есть парень, который знает его. Вы могли бы спросить у него.

С тем же веселым видом он отошел к самому близкому костру, чтобы выбрать раскаленное тавро.

— Что это за место Лоунсам-Доув? — спросил Колл. — Признаюсь, я не имею о нем представления.

— Кажется, у вас нет представления ни о чем, капитан, — ответил ему Дентон Фогг. — Сейчас сезон клеймения. У каждого скотовода нет другой работы, кроме клеймения каждого животного, на которое он может накинуть петлю. Дик Кинг клеймит, как и мы все. Я бы хотел, чтобы у меня было столько скота, сколько у него. Но у меня его нет, и никогда не будет, если мне придется стоять здесь весь день и показывать направление техасским рейнджерам. Просто двигайтесь прямо на юг к Рио-Гранде и поверните налево. Вы, в конечном счете, приедете в Лоунсам-Доув. Там есть человек по имени Ванз, который может знать, где Дик Кинг и его люди клеймят скот.

— Поехали, — сказал Колл отряду. — Этот человек слишком занят клеймением скота, чтобы помочь нам.

— Вот дурак, я арестовал бы его, если бы поблизости была тюрьма, — заметил Огастес.

— Нет, он не совершал преступлений, поехали, — ответил Колл.

На мгновение он остро почувствовал отсутствие Длинного Билла Коулмэна. Хотя Длинный Билл и не был профессиональным следопытом, таким как Знаменитая Обувь, у него было природное чутье на выбор путей, и именно теперь они нуждались в выборе правильного пути на юг, к Рио-Гранде.

Но у Билла было еще больше достоинств, чем то, которого Коллу сейчас не хватало — этот человек ободрял отряд и был пограничным жителем, к мнению которого всегда было полезно прислушаться. Мысль о том, что его больше никогда не будет с ними, на какое-то время привела Колла в уныние. Если им сильно повезет найти другое ранчо, он хотел попытаться нанять старого вакейро, который мог провести их через заросли.

— У меня есть желание вернуться и жениться на невестке того парня, — сказал Огастес. — Быть ее мужем гораздо лучше, чем выцарапывать свои глаза этим проклятым кустарником.

— Непривычно ехать без Билли Коулмэна, не так ли? — заметил Колл. — Впервые мы отправились в поход, а Билли с нами нет.

Огастес хотел согласиться, но прежде чем он смог сказать хоть слово, воспоминания нахлынули на него так сильно, что он подавился своими словами. Больше с ними не было Длинного Билла. Воспоминания о походах, в которые они ходили вместе, пронеслись в голове ярким парадом. Но затем, к его тревоге, парад был прерван образом Клары. Мгновение он вспоминал высокого, долговязого человека, белого от пыли, во время их перехода, как пленников, через Хорнада-дель-Муэрто. Но затем появилась Клара, улыбающаяся, ожидающая его на заднем крыльце магазина Форсайта в своем красивом полосатом платье. Клара, смеющаяся, дразнящая, целующая. Она немного располнела в груди за эти годы, но все равно она была той же самой девушкой, как в тот момент, когда он впервые поцеловал ее на грязной улице, пригласив ее на свидание в утреннем тумане, позади того же магазина, что и несколько недель назад. Клара не ушла туда, куда ушел Билл. Ему уже приходило в голову, при такой опасной жизни она могла когда-нибудь стать вдовой. Но к тому времени могла прерваться его собственная жизнь, или он мог сидеть в тюрьме, или отправиться воевать куда-нибудь. Возможно, даже если бы Клара еще раз стала свободной, она могла бы отказать ему снова, как она уже это сделала.

— Почему этот человек повесился, Вудро? — спросил Огастес, пытаясь вернуть свои мысли к первоначальной теме.

— Я знаю, что лучше не думать об этом, но я не могу перестать думать об этом, — продолжал он. — Иногда по ночам я готов отдать годовое жалование только за то, чтобы иметь возможность задать Билли один вопрос.

— Ну, он ушел туда, где жалование тебе не поможет, — ответил Колл. — Лучше всего попытаться выполнить работу, которую мы должны выполнить.

— Сомневаюсь, что мы сумеем выполнить эту работу. Куда мы теперь едем? — спросил Гас.

— К Рио-Гранде, — ответил Колл.

— К Рио-Гранде, а что потом? Неужели капитан Кинг рыба? — спросил Гас.

— Нет, но там есть город, где мы могли бы найти его, — ответил Колл. — По крайней мере, я предполагаю, что это город.

— Ну, если это город, то он должен быть на карте. У него есть название? — спросил Гас нетерпеливо. — Он находится на этой стороне реки, или это остров, или еще что-то?

— Вероятно, город, — ответил Колл. — Там есть салун, которым владеет человек по имени Ванз. Я думаю, что он француз.

— О, если там есть салун, тогда поехали, — согласился Огастес. — В самом деле, давайте поторопимся. Мы тщательно осмотрим салун, а после этого побеспокоимся о капитане Кинге. Как называется это место?

— Оно называется Лоунсам-Доув, — ответил Колл.

Пленников, трех мужчин и женщину, привезли в повозке, запряженной волами, чуть позже восхода солнца.

Муньос, бандит Аумадо, назначенный вместо Тадуэла, напал из засады на их прекрасный экипаж в трех днях пути на восток. Все их пышные наряды, кольца, часы и другое он сложил в небольшой мешок, чтобы показать Аумадо. Прежде чем обратить внимание на пленников, старик взял мешок у Муньоса и отнес его к своему одеялу. Он вытряхнул мешок и тщательно осмотрел каждую вещь, и только потом обратил внимание на пленников, все из которых были большими и толстыми, как и положено быть идальго и их женщинам, и все из которых, не без основания, дрожали от ужаса.

Скалл наблюдал за происходящим из своей клетки, заслоняя свои глаза руками. В дни, когда его привязывали к столбу, его зрение становилось размытым. Он мог различать движения и силуэты, но не больше. Дожди прекратились, и солнце ослепляло, но Аумадо только время от времени привязывал его к столбу. Часто он оставался три или четыре дня в клетке. Когда тень падала на его глаза, его зрение постепенно восстанавливалось.

Кроме того, к его удивлению, Аумадо приказал женщинам хорошо кормить его. Каждый день ему давали маисовые лепешки, фасоль и козлятину. Сам Аумадо питался не лучше. Скалл подозревал, что старик хотел сохранить его для еще какой-то изощренной пытки, но это было просто предположением и не препятствовало его аппетиту.

Жить, пока живой, Библия и меч, говорил он себе. Он заметил, что время от времени Черный Вакейро мучится от кашля, иногда отхаркивая зеленый гной. Это прекрасно напоминало Скаллу, что старый бандит также смертен. Он мог умереть раньше него.

Такая мысль, вероятно, не принесла бы утешения новым толстым пленникам. Как только Аумадо осмотрел добычу, четырех пленников построили в шеренгу в центре лагеря. Он не говорил с ними и ни о чем не спрашивал их. Он просто заставил их стоять там, в жаркие часы долгого дня. Жители деревни осматривали их, когда шли на свою работу.

Вакейро и бандиты, проезжавшие время от времени, смотрели на них.

По мнению Скалла, пленники были какими-то дворянами, их запыленные предметы одежды когда-то были дорогими. Провинциальные дворяне, возможно, но все же намного выше в общественном положении, чем крестьяне, которые населяли лагерь. Пленники привыкли к изнеженной жизни. Они всю свою жизнь сидели, ели, толстели. Им было непривычно не только быть пленниками, но стоять перед всеми. Они были слишком напуганы, чтобы двигаться, и все же они желали двигаться. Им не предложили ни еды, ни питья. Муньос, худой человек с рябым лицом, явно гордился своей добычей. Он стоял близко к ним, ожидая приказа Аумадо. Стояние само по себе было пыткой, по наблюдению Скалла. Днем женщина, отчаявшись, присела на корточки и помочилась. Она была полностью прикрыта тяжелыми юбками, но все же Муньос рассмеялся и непристойно пошутил.

Позже трое мужчин помочились в штаны на том же месте, где стояли.

Скалл наблюдал за Аумадо. Он хотел знать, что старик сделает со своей ценной добычей.

Старый шкуродер Гойето сидел около него, постукивая своими остро отточенными ножами, один из них был тот, которым были срезаны веки Скалла.

Незадолго перед закатом дрожащая от усталости женщина упала. Она просто упала ничком — в обморок, предположил Скалл.

Аумадо не реагировал. Муньос только что наполнил свою тарелку едой. Он продолжил есть.

Несколько минут спустя троих мужчин стали колоть кончиками ножей, подталкивая их к краю ямы со змеями и скорпионами. Дно ямы к этому времени было в темноте. Пленники понятия не имели, какой глубины была яма. Их просто подвели к краю ямы и столкнули вниз. Все они кричали после падения, и двое из них продолжали кричать всю ночь. Один из мужчин кричал, что сломал ногу. Он продолжал умолять, но его никто не слушал. Крестьяне в лагере жарили маисовые лепешки и пели свои песни. Скалл решил, что третий пленник, должно быть, при падении сломал шею. Было слышно только два голоса, взывающие о помощи.

Утром, когда Аумадо и Гойето подошли, чтобы заглянуть в яму, Скалл услышал жалобу старого шкуродера.

— Я думал, что ты позволишь мне содрать кожу с одного из них, — сказал он.

Аумадо не обратил внимания на жалобу. Он обычно не обращал внимания на Гойето, который часто жаловался. Он стоял у края ямы, глядя вниз на пленников и слушая их просьбы и мольбы. Затем он вернулся на свое одеяло.

Когда старуха принесла Скаллу немного кофе и две маисовые лепешки, он спросил ее о мужчинах в яме. Он заметил, что несколько женщин заглядывали в яму.

— Один из мужчин умер? — спросил он.

— Си, умер, — ответила старуха.

Женщина, упавшая в обморок, всю ночь пролежала на том же месте. Похолодало. Скалл заметил, что кто-то ночью принес ей одеяло. Ее не связали. Через некоторое время после того, как встало солнце, женщина поднялась и нерешительно приковыляла к одному из маленьких лагерных костров. Жалкие лагерные женщины дали ей место и накормили ее. Она благодарила их низким голосом. Женщины не отвечали, но позволили ей сидеть у костра.

Аумадо она не интересовала. Неделю спустя, когда все трое мужчин в яме были мертвы, женщина находилась все еще там, оставленная в покое, питаясь с лагерными женщинами.

Когда Голубая Утка увидел, что его отец сердится, он решил, что это может быть из-за пленной женщины. Женщина, молодая и хрупкая, тем утром была найдена мертвой. Но на самом деле она была нездорова, когда они захватили ее. Она подвергалась избиениям и изнасилованию, но этого было недостаточно, чтобы убить ее. Она была больна все время в пути, харкая кровью ночь за ночью. Теперь она умерла от своей болезни, не от его руки и не по его вине.

Как вождь, Бизоний Горб всегда был раздражителен в отношении пленников. Он считал, что только он мог распоряжаться всеми пленниками. Он мог приказать пытать или убить их, он мог продать их в рабство другому племени, или мог сохранить им жизнь и даже иногда хорошо к ним относиться. Судьба пленника, приведенного в лагерь Бизоньего Горба, зависела от его прихоти, чего Голубая Утка не воспринимал. Даже чувствуя себя невиновным в смерти женщины, он боялся. Все боялись гнева Бизоньего Горба, на что были серьезные основания.

Тем не менее, слова, произнесенные его отцом, потрясли его. Это было совсем не то, чего он ожидал, нисколько.

— Ты должен был оставить Знаменитую Обувь в покое, как я приказал, — сказал Бизоний Горб. — Сейчас ты должен покинуть племя. Ты можешь взять пять лошадей, но больше не возвращайся в мой лагерь. Если ты сделаешь это, я сам убью тебя.

В первый момент Голубая Утка не мог осознать, что его отец имел в виду под этими словами. Он собирается изгнать его из племени из-за маленькой глупости со следопытом кикапу? Кикапу даже не пострадал. Голубая Утка смело сражался во время великого набега, убив несколько техасцев в рукопашном бою. Ни один молодой воин не добился большего успеха в великом набеге, не сражался более смело.

Он сказал об этом, но Бизоний Горб просто стоял и смотрел на него холодными глазами.

— Мы не обидели кикапу, — сказал Голубая Утка. — Мы просто подразнили его немного. Я думал, что Тихое Дерево захочет видеть его, но он не захотел, и мы отпустили его.

Выражение лица Бизоньего Горба не изменилось. Его не интересовали доводы или оправдания.

Он держал в руках свое большое копье.

— Тихое Дерево слышал, как я велел тебе оставить кикапу в покое, — сказал Бизоний Горб. — Он не хотел помогать тебе в твоем неповиновении. Теперь я изгоняю тебя. Ты никогда не был послушен, и у меня нет времени спорить с тобой или перевоспитывать тебя. Если ты останешься, то я скоро убью тебя за твое неповиновение. В тебе есть храбрость, но ты невоспитан. Теперь возьми пять лошадей и уйди. Любой воин, который увидит тебя возле этого лагеря после сегодняшнего дня, будет обязан тебя убить.

Голубая Утка не ожидал, что такое ужасное решение падет на него так быстро. Все же это произошло. Хотя ему действительно не нравились многие люди в их общине, это был лагерь, в котором он всегда жил. Он всегда был здесь, где жило его племя. Его скитания редко длились больше, чем неделю. Когда он не мог убить дичь, в лагере всегда находилась еда. Он чувствовал страшный гнев на кикапу за то, что из-за него принято такое решение. В следующий раз, когда он встретит Знаменитую Обувь, он убьет его. Он также хотел бы убить Тихое Дерево, толстого вождя, который не захотел подвергнуть пыткам Знаменитую Обувь только потому, что Бизоний Горб запретил это.

Но он не мог долго думать об этом сейчас, когда его отец все еще стоял перед ним. У Голубой Утки в руке было ружье. Возможно, ему надо было тут же выстрелить в своего отца. Но он не стрелял и ничего не предпринимал. Как всегда, противостоя своему отцу, он чувствовал слабость в ногах и животе. Слабость парализовала его. Он знал, что, если бы он попытался поднять свое ружье и выстрелить, Бизоний Горб оказался бы быстрее. Его отец всадил бы в него большое копье. Голубая Утка мечтал об убийстве, но не сделал ничего.

Бизоний Горб наблюдал за своим сыном минуту и затем отвернулся. Немного позже он увидел, как мальчишка выехал к лошадиному табуну, чтобы выбрать себе пять лошадей. Он выглядел удрученным, но Бизоний Горб не смягчился. Он вернулся домой уставшим, и только для того, чтобы половину ночи выслушивать рассказы о недостойном поведении Голубой Утки.

Мальчишка сильно избил Волосы На Губе, хотя не имел никакого права на это. Волосы На Губе все еще страдала и не могла свободно передвигаться.

Кроме того, Голубая Утка пошел за Жаворонком в кусты, где она мочилась, и грубо с ней разговаривал. Также он мчался на прекрасной молодой лошади, которая принадлежала отцу Последней Лошади. В скачке он загнал лошадь на крутой берег, и та сломала обе передние ноги. После этого оставалось только убить и съесть ее. Старик был возмущен и требовал высокую цену за потерянную лошадь.

Бизоний Горб всегда не любил своего сына, и теперь хотел, чтобы тот ушел. Голубая Утка никогда не следовал обычаям команчей, и никогда не будет следовать. Скоро голубые солдаты придут на Льяно, чтобы воевать с ними, через год или два. Бизоний Горб не хотел видеть никого в лагере, кто только приносит неприятности, как Голубая Утка.

Скоро весть об изгнании распространилась по всему лагерю. Бизоний Горб длительное время был с Жаворонком. Когда он вышел из палатки, то обнаружил, что мужчины и женщины, которые навестили его, сильно радовались. Все одобрили его поступок. Некоторые принесли ему новые сведения о недостойном поведении Голубой Утки, главным образом, с женщинами. Бизоньего Горба не особенно волновали эти истории. Многие молодые воины слишком вольно вели себя с женщинами и не проявляли осторожности по поводу брачных обычаев. Его самого в юности чуть не изгнали из-за похоти.

Позже, в тот же день, к Бизоньему Горбу нерешительно подошел Толстое Колено. Оказалось, что Голубая Утка хотел, чтобы Толстое Колено сопровождал его в изгнании. Голубая Утка планировал уйти на северо-восток, на территорию, где собрались отступники и изгнанники из многих племен.

Там жили работорговцы и бандиты. Они следили за рекой Арканзас и грабили людей, которые путешествовали в лодках или грузовых судах, перевозили товары в фургонах. Голубая Утка сказал Толстому Колену, что они скоро станут богатыми, если присоединятся к изгнанникам, но Толстое Колено колебался.

— Разве он еще не ушел? — спросил Бизоний Горб.

— Нет, — ответил Толстое Колено. — Он все еще выбирает лошадей. Он хочет выбрать пять лучших.

Налетел ветер. Через лагерь несло песок. Было тепло в течение нескольких дней, но холодный ветер носил песок.

— Ты останешься в лагере, — заявил Бизоний Горб. — Я пойду и прогоню его.

Он счел это возмутительным. То, что Голубая Утка все еще бродил вокруг табуна лошадей, вызывало досаду, такую досаду, что Бизоний Горб поймал свою лошадь, взял копье и немедленно выехал к табуну. Задержка Голубой Утки была просто еще одним примером его неповиновения. Бизоний Горб подумал, что мудрее было бы убить мальчишку. При разговоре с ним этим утром его рука дважды напрягалась, как это бывало, когда он был готов бросить свое копье. Но он сдержался, посчитав, что изгнания должно быть достаточно. Но мальчишка до сих пор не уехал, и это привело его в ярость.

Когда он подъехал к лошадиному пастбищу, единственным присутствовавшим там человеком был Последняя Лошадь. Одна из его кобыл ожеребилась, и он некоторое время наблюдал за тем, чтобы ни один койот не подкрался и не убил жеребенка.

— Я думал, что Голубая Утка здесь, — сказал Бизоний Горб.

Последняя Лошадь просто указал вверх на край каньона. Всадник с пятью лошадьми перед собой выбрался из каньона и ехал за лошадьми вдоль края.

Бизоний Горб смутно видел всадника сквозь песчаную бурю, но он знал, что это уезжает Голубая Утка.

— Тпру, теперь... стоп, парни! — сказал Огастес.

Далеко внизу по течению, на мелководье, он увидел что-то, что ему не понравилось, нечто голубое. Тварь находилась на приличном расстоянии, но она вертелась на мелководье. Гас подумал, что это какой-то водяной зверь. Он боялся всего несколько наземных зверей, но зато давно у него появился беспричинный страх перед обитателями глубин. И теперь один из них появился в мутной воде Рио-Гранде, где до этого времени они не видели ничего более грозного, чем редкая каймановая черепаха.

Рейнджеры немедленно остановились и выхватили свои ружья. Из-за враждебности и непредсказуемости коров в южном Техасе они быстро научились выхватывать свои ружья по нескольку раз в день. У Гаса Маккрея, как известно, было исключительное зрение. Если он увидел что-то, из-за чего стоило остановиться, то лучше было бы встретить это с оружием в руках.

— Что там? — спросил Колл.

Все, что он видел перед собой, были коричневые воды Рио-Гранде. Старый мексиканец с тремя козами, которого они встретили за полчаса до этого, уверил их, что они находятся почти у города Лоунсам-Доув. Колл хотел поспешить в надежде, что найдет там капитана Кинга. Но Огастес, очевидно, увидел что-то, что заставило его нервничать, что-то, чего Колл еще не мог видеть.

— Что-то голубое, и оно находится на краю воды, Вудро, — ответил Гас. — Я думаю, что это может быть акула.

— О Боже, акула, — застонал Стоув Джонс, внезапно пожелав никогда больше не покидать уютные кантины Остина.

— Это та самая акула, которая проглотила Иону, не так ли? — спросил Ли Хитч.

— Заткнись, дуралей. То был кит, а эта река слишком мала для кита.

Огастес не спускал глаз с голубого объекта, молотящего на мелководье. Это было какая-то водяная тварь, он был уверен. Время от времени ему казалось, что он видит конечности. Могло быть так, что акула поедала кого-то, прямо на их глазах или, по крайней мере, на его глазах. Ни один из других рейнджеров не видел ничего, кроме реки, но они привыкли верить Гасу, когда дело касалось событий в отдалении.

— Если это акула, почему мы остановились? — заметил Колл. — Она находится в воде, а мы нет. Акулы не ходят на земле, насколько я помню.

— Она может прыгнуть, — ответил Огастес.

— Если бы она выпрыгнула из воды, то умерла бы, — сказал Колл. — Поехали.

Колл собирался проехать мимо него, когда они внезапно услышали треск кустарника на мексиканском берегу реки. Через мгновение двое мужчин и бык появились из кустарника и погрузились в реку. Через минуту бык, большое коричневое животное, с колокольчиком на шее, который звенел с каждым шагом, вышел из реки и понесся прямо в заросли кустарника, произвольно разбрасывая конечности во время бега.

Один из наездников был американцем, невысоким мужчиной, ехавшим на прекрасном гнедом мерине. Другой был старым вакейро на буланой кобыле.

Невысокий мужчина удивленно остановился, увидев рейнджеров, а старый вакейро поехал прямо в кустарник за быком. Рейнджеры, которых на прошлой неделе заросли кустарника неоднократно останавливали, были поражены способностью вакейро проникать в чащу, тогда как она была высотой с быка, который только что приплыл из Мексики.

У американца были густые бакенбарды и короткая жесткая борода. Он тщательно осмотрел рейнджеров и сразу после этого поскакал к ним.

— Вы Колл и Маккрей, не так ли? А это ваши дикие парни рейнджеры, я полагаю, — сказал мужчина. — Я капитан Кинг. Итак, вы хотите тысячу коров, правильно?

Хотя Колл уже догадался, кто этот невысокий мужчина, по описанию нескольких владельцев ранчо, упомянувших о его неравнодушии к прекрасным лошадям. Он удивился, что капитан Кинг не только знал, кто они, но и зачем он им был нужен.

— Да, но не бесплатно, — ответил Колл. — Штат вам за них заплатит.

— Я сомневаюсь в этом, но позвольте мне прочесть письмо, — сказал капитан Кинг.

Он заметил, что Гас Маккрей, казалось, значительно меньше интересовался тысячей голов скота, чем капитан Колл. Гас Маккрей смотрел вниз по течению реки, в направлении Лоунсам-Доув.

Колл протянул письмо, обернутое в клеенку — в последнее время их накрыли два или три сильных ливня. Поскольку письмо было их единственной надеждой на получение скота, он хотел защитить его от влаги.

— Это был мой бык Соломон, вы его только что видели. Вы не найдете равных ему в Америке, — сказал капитан Кинг, взяв письмо у Колла. — Он сбежал прошлой ночью, соблазненный мексиканской телкой, я думаю.

Он начал читать письмо, но затем снова посмотрел на Гаса.

— Маккрей, у вас, кажется, нервный тик, — сказал он. — Что вы увидели, что так расстроило вас?

— Это внизу по течению, и оно голубое, капитан, — ответил Гас. — Я полагаю, что это акула.

Капитан Кинг посмотрел в указанном Гасом направлении и немедленно расхохотался. Но тут налетел порыв ветра, вырвал письмо губернатора из его руки и унес его в реку. Прежде, чем кто-либо успел сделать движение, оно упало в воду.

Колл спрыгнул с лошади и бросился в реку. Он сильно разозлился на капитана Кинга, который сидел верхом на своей лошади и заходился от припадка смеха. Колл сумел вынуть письмо из воды, но не раньше, чем оно промокло насквозь.

Колл испытывал желание устроить капитану Кингу хорошую головомойку за такую небрежность с важным документом, но было трудно ругать смеющегося человека. Кроме того, капитан Кинг был одним из тех, кто мог бы помочь им в выполнении задания.

— Мне жаль, что вы не прочитали его, прежде чем позволили ему утонуть в реке, — сказал Колл. Он разложил письмо на большой скале, полагая, что оно могло бы высохнуть через некоторое время.

— Я прошу прощения, капитан, — сказал капитан Кинг, пытаясь справиться со смехом. — Я обычно не бросаю письма в реку, особенно если это письмо от такого великого властелина, как Эд Пиз. Но я должен сказать, что давно так не смеялся. Капитан Маккрей ошибся, приняв нашу голубую свинью за акулу.

— Свинью ... какую свинью? — спросил Гас, раздраженный насмешливым тоном человека.

— Да ведь это свинья, — сказал капитан Кинг, взмахнув рукой. — Она, вероятно, поймала змею, возможно, щитомордника. Их не очень много в Лоунсам-Доув, но, по крайней мере, это самая чистая из змей. Свинья ест их всех. Она аккуратна, когда дело доходит до змей.

— Но, капитан, — сказал Гас, потрясенный своей ошибкой. — Кто слышал о голубой свинье? Я не слышал.

Капитану Кингу, очевидно, не понравилось сомнение в его словах. Он внимательно посмотрел на Огастеса.

— Это французская свинья, сэр, — сказал он. — Она вообще-то серебристая, хотя я полагаю, что действительно выглядит голубоватой в определенном свете. Она попала сюда из региона Дордони, насколько я знаю. Во Франции используют свиней, чтобы выкапывать трюфели, но в этой части света вы найдете очень мало проклятых трюфелей. Главным образом, она выкапывает змей. Ее привезла сюда мадам Ванз, и отличного борова тоже. Я думаю, что боров такой же распутник, как мой бык Соломон. Когда вы посмотрите поближе, то увидите, что у этой свиньи необычно длинные ноги. Она не низкая, как приземистые маленькие техасские свиньи. Длинные ноги нужны для восхождения на холмы, чтобы искать трюфели, которые практически не растут в низинах.

Колл слушал внимательно, потрясенный быстрой речью капитана Кинга. Гас напугал половину рейнджеров своими словами об акуле внизу по течению реки, которая оказалась всего лишь свиньей в воде.

Он не знал, что такое трюфель, и зачем его нужно было выкапывать.

— Что такое трюфель, капитан? — спросил он, опустив ружье, которое он выхватил по тревоге.

— Трюфели — это изысканная еда, капитан, — ответил Ричард Кинг. – Я не имел удовольствия попробовать их, но Тереза Ванз божится, что это так, а она такая же, как и все приезжающие сюда французы.

— Если она француженка, то почему она здесь? Здесь не Франция, — заметил Гас.

Он был очень смущен акулой, которая оказалась только свиньей. Он был уверен, что подвергнется бесконечным насмешкам со стороны других рейнджеров, как только они доберутся до города, если город действительно существует.

— Она должна была остаться во Франции вместе со своей свиньей! — воскликнул он в порыве переполнявшего его раздражения.

— Они не должны спрашивать разрешения по этому поводу! — капитан Кинг собирался повернуть свою прекрасную лошадь залива и поехать по течению, но остановился и снова внимательно посмотрел на Гаса.

— Точно так же, сэр, вам надо спрашивать разрешения, чтобы приехать сюда и просить у меня скот, в то время, когда я адски занят, выбирая достойных жен для моего быка Соломона, — добавил капитан Кинг. — Когда вы последний раз пили виски, капитан?

— Больше недели прошло. Я последний раз имел дело с алкоголем до того, как мы вошли в этот проклятый кустарник, — ответил Гас.

— Тогда неудивительно, что вы так грубы, — заметил капитан Кинг.

Он вытащил флягу из своей седельной сумки и предложил ее Гасу. Гас был удивлен. Он вежливо вытер горлышко фляги своим рукавом, сделал хороший глоток и вернул флягу капитану Кингу. Ли Хитч и Стоув Джонс наблюдали за ним с завистью.

— Спасибо, капитан, — поблагодарил Огастес.

— Мужчине нужно пить грог, — сказал капитан Кинг. — Я сам чертовски груб, когда лишен моего грога.

Колл испытывал раздражение из-за Гаса. Зачем он сказал, что женщина, которую он никогда не видел, должна была остаться во Франции? Это была грубость, хотя капитан Кинг был в основном прав насчет грога. Гас Маккрей едва мог составить хорошую компанию теперь, когда у него не было своего напитка. Он все же беспокоился о том, чтобы грубое поведение не помешало капитану Кингу оказать им помощь в виде тысячи голов скота.

— Капитан, как насчет скота? — спросил он, но Ричард Кинг был слишком быстр для него. Он уже повернул свою лошадь и мчался вниз по течению к тому месту, где лежала синяя свинья.

Наконец, рейнджеры, добрались до Лоунсам-Доув, города, который они искали несколько дней, пробираясь сквозь чащи. Мокрая голубая свинья, которая действительно была большой и с длинными ногами, бегом следовала за ними, волоча большую гоферовую змею, которую только что убила.

— Я бы не назвал это городом, — разочарованно сказал Огастес Маккрей, озираясь.

Здесь было четыре заброшенных глинобитных дома. Несмотря на то, что капитан Кинг только что сказал об эффективности свиньи как убийцы змей, дома выглядели кишащими змеями.

— Нет, но это расчищенный участок хорошего размера, — сказал Колл. — Ты сможешь разместить на нем город, я думаю.

На западной стороне участка была установлена большая белая палатка. Около нее шло полным ходом строительство того, что, очевидно, станет салуном. Пол уже настелили, и длинный прилавок был сооружен, но у салуна пока еще не было крыши. На полу будущего бара стоял один стол. За ним сидел маленький человек, одетый в черный френч. Стол был застелен скатертью, на столе стояла бутылка виски и стакан, хотя маленький человек, казалось, не пил.

За палаткой маленькая пухлая женщина, волосы которой свисали почти до коленей, многословно разговаривала с капитаном Кингом.

— Как ты считаешь, бар открыт, Гас? — спросил Айки Риппл.

Огастес сразу не ответил. Он подозрительно наблюдал за голубой свиньей — в конечном счете, он не доверял свиньям. Заговорил Стоув Джонс.

— Конечно, он открыт, Айк, — ответил он. — Как можно закрыть салун, у которого нет крыши?

Прежде, чем обсуждение этой темы могло быть продолжено, вернулся капитан Кинг.

— Эта палатка когда-то принадлежала Наполеону, — сказал он. — По крайней мере, по мнению Терезы. Это Ксавье, ее муж, он сидит там за своим столом. Я думаю, что плотники сбежали вчера вечером. Из-за этого Тереза горячится.

— Сбежали? – спросил Гас. — Куда человек мог убежать отсюда?

— Да куда угодно, я полагаю, лишь бы не слышать Терезу, — ответил капитан Кинг. — Плотники в этих краях не привыкли к французскому темпераменту, и к французским волосам тоже. Они считают, что Тереза ведьма.

Колл с интересом смотрел на палатку. Он не сделал больших успехов в чтении книги о Наполеоне, которую дал ему капитан Скалл, но хотел вернуться к ней, как только научится читать получше.

Он хотел бы заглянуть в палатку, но счел это неприличным, когда в ней была болтливая француженка.

— Это неприятно, — признал капитан Кинг. — Теперь мне придется догонять плотников. Думаю, что потребуется полдня.

Именно в этот момент над участком пролетела стая голубей с белыми крыльями, по крайней мере, не меньше ста.

Плачущие горлицы также были в изобилии. Огастес решил, что в таком отдаленном месте этой живности всегда будет избыток.

— Даже если бы здесь был город, не вижу оснований называть его Лоунсам-Доув[16], — заявил он. — Здесь голуби везде, куда не глянь.

Капитан Кинг посмеивался.

— Я могу рассказать вам о происхождении этого неуместного названия, — сказал он. — Некогда был странствующий проповедник, который блуждал по этой пограничной стране. Я знал его хорошо. Его звали Уиндторст, Херман Уиндторст. Однажды он остановился на этом участке и стал читать проповедь группе пастухов, но пока он проповедовал, на ветку над ним неожиданно сел голубь. Мне кажется, что Херман принял это благое предзнаменование, поэтому решил прекратить странствия и основать здесь город.

Капитан Кинг жестом показал на четыре заброшенные глинобитные хижины.

— Херман был скорее святым, чем умным, — продолжил он. — Он прожил здесь пару лет, проповедуя всем вакейро, которые здесь останавливались и слушали его.

— И где же он теперь? – спросил Гас.

— О, на небесах, я полагаю, сэр, — ответил капитан Кинг. — Херман произнес свою последнюю проповедь приблизительно пять лет назад. Он считал, что к нему пришла добрая компания вакейро, но, на самом деле, это был Аумадо и несколько его людей, остановившихся, чтобы послушать его. Как только Херман сказал «Аминь», они убили его и забрали все его имущество.

Капитан Кинг умолк на мгновение, и рейнджеры также. Упоминание о Черном Вакейро напомнило им об их опасной миссии.

— Но они по-прежнему называют его Лоунсам-Доув, название прижилось, — сказал Колл.

— Да сэр, это так, — ответил капитан Кинг. — Проповедник исчез, а название осталось. Любопытно, не правда ли, что-то остается, а что-то нет?

— Я лучше отправлюсь за теми плотниками, — продолжал он. — Мне нужна крыша на салуне. Здесь прекрасная переправа через реку. Я смогу вести некоторые дела в этом городе, как только его построят. Нам нужна эта крыша, иначе в один прекрасный день пойдет ливень, и если Ксавье не поторопится, то его скатерть намокнет.

Огастес посмотрел на маленького человека в черном френче, чопорно сидящего с бутылкой виски за одним из столов.

— Зачем ему нужна скатерть? — спросил он. — Зачем беспокоиться о скатерти, если нет даже стен и крыши?

— Он француз, сэр, — ответил капитан Кинг. — Они во Франции смотрят на вещи по-другому.

Без дальнейших слов он повернул свою лошадь и поехал прочь.

— Жаль, что он не подождал, пока мы поговорим с ним о скоте, — сказал Колл, разочарованный.

— Мне нет, — ответил Огастес.

— Почему нет? — спросил Колл. — Мы здесь две недели, а у нас нет ни одной коровы. Мы должны получить скот и отправляться дальше.

— Я не должен, Вудро, — ответил Гас. — Я не должен. Все, что мне надо, это узнать, продаст ли тот парень со скатертью этой измученной жаждой компании немного виски.

Колл злился на капитана Кинга, уехавшего прежде, чем они могли обсудить насущные дела, и также злился на Гаса Маккрея, который очень быстро воспользовался случаем, чтобы бездельничать.

Все рейнджеры спешились, и люди постарше направились в бар без крыши.

В порыве Колл бросился вдогонку за капитаном Кингом, надеясь, что они смогли бы договориться относительно скота во время поиска плотников. Это могло бы немного ускорить дело.

Ли Хитч и Стоув Джонс почувствовали беспокойство, увидев, что Колл уехал.

— Вудро сейчас уехал... что будем делать, Гас? — спросил Ли.

— Лично я хотел бы напиться... я думаю, что ты можешь поступать, как тебе угодно, Ли, — ответил Гас.

Ли пришло в голову, что их здесь не так уж много.

Что, если бандиты, которые убили проповедника, вернутся и займутся ими? Учитывая, что Колл уехал, а Гас пьян, их всех могли перебить.

— Да, но что сейчас делать? — спросил он.

— О, сейчас ничего, Ли, — ответил Гас. — Я думаю, что мы все можем сидеть без дела и наблюдать, как французская свинья поедает змей.

— Айниш Скалл просто авантюрист-янки, — сказал Ричард Кинг прямо, когда Колл настиг его. — Он однажды выступил против Аумадо с сильным прикрытием и тогда проиграл. Что, черт возьми, заставило его сейчас отправиться в одиночку?

— Не знаю, капитан, — признался Колл. — Мы были на пути домой, и он вместе со следопытом просто сорвался с места. Потом мы узнали, что он попал в плен.

— Кстати о срывании, что ты думаешь о мадам Айнес? — спросил капитан Кинг. — Я слышал, что она срывает штаны с парней быстрее, чем я успеваю удалить сердцевину яблока.

Колл сумел отбыть из Остина, не приняв приглашение мадам Скалл на чай. Он знал, что Мэгги думала о ней, и то, что творила мадам Скалл, не имело ничего общего с ее профессией. У него не было намерения сплетничать о ней с капитаном Ричардом Кингом.

— Я едва знаю ее, — ответил Колл. — Вспоминаю, что губернатор однажды представил нас друг другу. Я полагаю, что она стремится вернуть своего мужа.

— Возможно, — заметил капитан Кинг, пристально глядя на Колла. — А возможно и нет. Пока у нее есть парни для срывания штанов, она может и не заботиться об этом. Вы осмотрительный человек, не так ли, капитан?

Колл не был знаком с этим словом.

— Имею в виду, что вы не сплетничаете о своих боссах, капитан, это редкая черта, — пояснил капитан Кинг. — Я бы желал, чтобы вы покинули рейнджеров и работали на меня. Мне нужен способный осмотрительный человек, и я полагаю, что у вас есть и другие способности наряду с вашей осмотрительностью.

Колл удивился такому предложению. Он мало знал о капитане Кинге, кроме того, что тот владел обширным участком земли на юге вдоль побережья. Они впервые увидели друг друга едва ли час назад. Почему этот человек пытается нанять его после такого короткого знакомства?

Капитан Кинг, казалось, и не ожидал немедленного ответа. Тропа сузилась, поскольку вела в густую чащу мескитовых деревьев. Вначале они ехали рядом, но скоро это стало невозможным. Колл следовал за капитаном, который держал быстрый темп, ныряя под большие ветви и отодвигая в сторону мелкие. Колл, менее опытный в зарослях, дважды потерял свою шляпу. Он вынужден был спешиваться, чтобы подобрать ее, и поэтому несколько отстал от капитана Кинга. К счастью, тропа была отчетливо видна. Он, как мог, прибавил скорости, но, несмотря на все свои усилия, не видел впереди капитана и, даже, не слышал его. Он начал беспокоиться. Возможно, тропа раздвоилась, и он пропустил развилку. Тут он услышал крики слева от себя. Внезапно нечто огромное рванулось к нему сквозь заросли.

Его лошадь встала на дыбы и сбросила его под ствол мескитового дерева, когда Соломон, огромный коричневый бык капитана Кинга, с фырканьем пробежал перед ним. Коллу удалось удержать лошадь под уздцы и не дать ей перекрыть тропу. Когда он падал, шип зацепился за его рубашку и разорвал ее почти полностью, порезав ему один бок. Порез не волновал его, гораздо большей неприятностью была разорванная рубашка, поскольку у него с собой не было запасной. Рубашка была так сильно разорвана, что он не видел возможности зашить ее, при всем мастерстве Дитса в работе с иголкой и нитками.

Огромный бык прошел мимо с поднятой головой, его яички покачивались. Деревья вдоль тропы были настолько низкими, что Колл не стал сразу садиться в седло. Он шел, ведя свою лошадь в поводу. Затем он услышал звук и повернулся вовремя, чтобы увидеть старого вакейро, приставленного капитаном Кингом к быку, скользящего сквозь заросли и по пятам преследующего огромное животное.

Это все поставило его в тупик: зачем кто-либо пытается разводить скот в месте, где видимость едва составляет двадцать футов? Что хорошего, если вы владеете десятью тысячами голов скота, а даже не можете отыскать их? Он не мог понять, зачем Техасу понадобилось отбирать такую дремучую страну у Мексики. За годы, когда он был рейнджером, он привык достаточно комфортно пребывать в определенной местности. Он чувствовал себя как дома на равнинах, в холмах и даже в пустыне. Но такую местность он не знал вообще.

Капитан Кинг мог перемещаться сквозь заросли, и вакейро, и Соломон, огромный бык, тоже. Он же сам до сих пор только заблудился и порвал свою рубашку. Лучше было бы, если бы он остался с Гасом и напился.

Едва Колл успел подумать о том, чтобы попытаться вернуться тем же путем в Лоунсам-Доув, как услышал невдалеке голоса. Он пошел в направлении голосов и скоро вышел на большую поляну. Там оказался капитан Кинг, разговаривающий с четырьмя неграми, сидящими, свесив ноги, на толстой нижней ветке большого дуба.

— О, это вы, капитан, что случилось с вашей рубашкой? — спросил капитан Кинг.

— Шипы, — кратко ответил Колл. — Это и есть потерявшиеся плотники?

— Да, Соломон оказал мне любезность и загнал их на дерево, — сказал капитан Кинг. — Они не спешат спуститься вниз, пока Соломон поблизости. Правда, сами они не считают любезностью то, что оказались на дереве.

— Я их понимаю, — заметил Колл. — Он чуть не загнал на дерево меня.

— Ерунда, этот бык большую часть времени ласков как котенок, — сказал капитан Кинг. — Я полагаю, что это те мексиканские телки так возбудили его. Так или иначе, Хуан отведет его домой. Неудачно вышло с вашей рубашкой, капитан.

Негры, казалось, вообще не желали слезать со своей ветви. Пока они наблюдали, Соломон носился по поляне, преследуемый по пятам старым вакейро Хуаном. Бык не выбирал дороги.

— Смотрите туда, люди, Хуан забирает Соломона домой, — увещевал их капитан Кинг. — Он больше не тронет вас. Можете спокойно спуститься.

Негры слушали почтительно, но не двигались с места.

— Это возмутительно, теперь я не знаю, будет ли Лоунсам-Доув когда-либо строиться, хотя есть прекрасная река с удобной переправой, которую можно использовать в моих интересах, — сказал капитан Кинг. — Эти люди находятся между быком и французской ведьмой и ужасно напуганы. Я не знаю, смогу ли уговорить вас отвести их обратно в Лоунсам-Доув, как думаете, капитан?

— Ну, я думаю, что мог бы отвести их, если они когда-нибудь решаться слезть, — ответил Колл. — Но как насчет скота, чтобы выкупить капитана Скалла?

Капитан Кинг просто проигнорировал вопрос.

— Я решил отправиться в мою главную контору, — сказал он. — Я был бы обязан, если вы заберете этих людей. Им надо закончить салун, а затем построить дом. Тереза Ванз не желает всю жизнь прозябать в палатке Наполеона.

Негры, очевидно чувствуя, что бык уже ушел, начали спускаться с ветки.

Колл надеялся, что капитан Кинг, по крайней мере, внесет какое-нибудь предложение относительно скота. В конце концов, губернатор просил об этом, даже если его письмо действительно немного намокло. Его раздражало то, что капитан Кинг мог так просто игнорировать его. Он, казалось, намного больше интересовался плотниками, чем судьбой капитана Скалла.

Один за другим плотники спускались вниз по стволу дуба. Все они были пожилыми людьми, каждый из них нес мешочек со скудным имуществом.

— Капитан Скалл мой капитан, — заявил Колл. — Я обязан приложить все усилия к его спасению.

Капитан Кинг посмотрел на него более внимательно.

— Я прямой человек, капитан, — сказал он. — Я знаю звание Скалла, и я знаю о вашей миссии. По моему мнению, вы и пьяницы, оставшиеся в Лоунсам-Доув, отведут тысячу голов скота в Сьерра-Пердида с таким же успехом, как и тысячу зайцев. Я не дам вам коров, а, учитывая то, что у меня разгар сезона клеймения, я также не могу обойтись без моих вакейро. Кроме того, я не уверен, что штат Техас разорится на покупку скота, а я не тот человек, который любит раздавать скот даром.

— Да, мистер Фогг сказал то же, — сказал ему Колл.

— О, Дентон Фогг, этот мрачный дурак, — сказал капитан Кинг. — Через пару лет он начнет голодать и склонится к тому, чтобы увезти своих больных женщин обратно на восток.

— Так вы не продадите нам скот, капитан? — спросил Колл.

Капитан Кинг, мысли которого, казалось, были в другом месте, вернул свой суровый взор на Колла.

— Вы, вижу, настойчивый человек, капитан, — ответил он. — Вам нравится Айниш Скалл?

— Что, сэр? – переспросил Колл, удивленный вопросом.

— Совсем простой вопрос, капитан, — сказал Ричард Кинг. — Вам нравится Айниш Скалл?

Колл был возмущен вопросом так, что еле сдержался от того, чтобы развернуться и уехать прочь с черными плотниками. Ему не нравился Айниш Скалл, так уж случилось: этот человек слишком часто бывал груб с ним. Но это было делом Колла, а не капитана Кинга.

— Нам приказывает губернатор, — ответил он. — Я хочу выполнить его приказ, если сумею. Я оценил бы вашу помощь, но если я не могу получить ее от вас, то все равно попытаюсь выполнить приказ.

— Я должен был спросить Маккрея, — сказал капитан Кинг. — Думаю, что от Маккрея я получил бы ответ. Вам ведь нравится Маккрей, не так ли, капитан? Хоть это вы признаете?

— Мне надо забрать этих людей и вернуться в Лоунсам-Доув, капитан, — ответил Колл. — Не хочу оставаться в этих зарослях после наступления темноты.

— Я рад, что вы не приняли мое предложение насчет работы, капитан Колл, — заявил Ричард Кинг. — Боюсь, что мы ссорились бы.

— Конечно, если бы вы спрашивали меня о том, до чего вам нет дела, — ответил Колл.

Взгляд капитана Кинга потемнел.

— Все, что происходит в Техасе, является моим делом, капитан Колл, — произнес он. — Все! Надеюсь, что вы запомните это.

Без лишних слов или взглядов он повернул лошадь и уехал, исчезнув в зарослях в том месте, куда ушли бык и старый вакейро.

Колл отметил, что в вопросе выкупа не сдвинулся ни на шаг с тех пор, как покинул Остин. Они не раздобыли ни одной коровы и не смогли найти кого-нибудь, кто мог бы дать им скот. Таким образом, их вторая миссия тоже была близка к провалу.

Кроме того, он находился посреди дебрей южного Техаса с четырьмя пожилыми неграми, которые не выглядели счастливыми от того, что остались с ним. Он внезапно вспомнил, что так и не спросил капитана Кинга, были ли эти люди рабами или свободными.

Если они свободны, то он не имел никакого права настаивать, чтобы они возвращались с ним в Лоунсам-Доув. Он решил просто спросить их, пойдут ли они.

— Я готов ехать, люди. Вы идете? — спросил он.

Все мужчины кивнули. Они явно также не хотели оставаться в зарослях после наступления темноты.

— Хотя миссис Тереза собиралась высечь нас, — сказал самый старший из мужчин.

— Как, она что, сечет вас? — спросил Колл. К его удивлению четверо мужчин широко улыбнулись.

— Она добирается до нас с кучерским кнутом, — ответил один из них.

— До мистера Ксавье тоже, однако, — добавил другой. – Она хлещет мистера Ксавье еще сильнее.

— Это ее муж, я полагаю? — спросил Колл.

Старый негр кивнул. Остальные внезапно испуганно притихли, как будто сболтнули что-то лишнее.

Колл больше не задавал вопросов – это могло только смутить их. Когда он поехал назад по узкой тропе, он вспомнил, что мадам Скалл, по рассказам, гонялась за капитаном с кнутом, когда они ссорились. Теперь здесь была другая женщина, которая хлестала своего мужа. Это казалось ему странным. Хотя он и Мэгги не были женаты, он не мог вообразить такое поведение с ее стороны.

— Ну, по крайней мере, это только кнут, — заметил он.

Ни один из негров ему не ответил.

— Подъем, месье. Подавай ликеры. Здесь клиенты! — вскричала Тереза Ванз, бросая каждое слово в своего мужа, как будто это был маленький камень.

Мысли Ксавье Ванза, ее мужа, казалось, были заняты чем-то другим. Он продолжал сидеть за столом с белой скатертью, уставившись на свой стакан.

Терезе за несколько мгновений в своей палатке удалось уложить свои пышные каштановые волосы в привлекательный холм. Платье, которое она надела, не полностью скрывало ее пухлые плечи. Огастес Маккрей, который не надеялся встретить женщину, а еще меньше — привлекательную женщину, в ближайшие несколько лет, а то и вообще когда-нибудь, почувствовал, что внешность Терезы существенно улучшила его настроение.

Она стояла посередине бара, руки в боки, весело глядя на рейнджеров.

— Посмотри, уже есть клиенты, — говорила она Ксавье. — Vite![17] Vite! Сделай ликеры.

Ксавье Ванз сжал губы и затем, как будто вспыхнув от ярости, резко вскочил со стула и шагнул к палатке, возле которой под большим фургоном лежала груда товаров.

Ксавье нырнул под фургон как крыса в поисках укрытия. Какое-то время была видна только его задница, но скоро он появился с двумя бутылками виски и несколькими стаканами. Он поспешил к барной стойке, поставил на нее бутылки и стаканы, и сделал паузу, чтобы поправить свои манжеты.

— Месье, — сказал он, слегка поклонившись, — это для меня наслаждение.

— Если бар открыт, я думаю, что немного от этого наслаждения может достаться и нам, — ответил Гас.

Пи Ай отказался от выпивки, а Дитсу никто и не предложил, но зато другие рейнджеры, включая молодого Джейка Спуна, за несколько мгновений окружили стол, где сидел Ксавье.

Ксавье после резкого окрика Терезы снова нырнул под фургон и извлек оттуда несколько стульев.

— Чистые стаканы, — удивился Гас. — Вы можете провести неделю в салунах Остина, и вам никогда не подадут чистый стакан.

Как только все стаканы были опустошены, что не заняло много времени, Ксавье взял бутылку, опять налил и поклонился.

— Месье, — опять произнес он.

Айки Риппл, который легко и быстро перешел в состояние глубокого опьянения, немного испугался очередного поклона.

— Зачем он нам кланяется? — спросил Айки.

— Чтобы проявить вежливость. Почему бы ему не поклониться? — ответил Огастес.

— Правильно, бармен должен поклониться, — сказал Ли Хитч, хотя, насколько он помнил, ни один из барменов, которых он знал, никогда прежде не потрудился поклониться ему.

— А вот я говорю, что это проклятая уловка, — объявил Айки. — Я думаю, что он хочет напоить нас и украсть все наши деньги.

— Айки, если у тебя есть наличные деньги, тебе не надо ждать, пока француз украдет их, — ответил Гас. – Займи их мне, и я сделаю выгодное вложение для тебя.

— Вложишь в шлюх, об этом всем известно, Гас, — заявил Айки.

Тереза Ванз с улыбкой на губах, казалось, пристально изучала рейнджеров. Пи Ай вызвался помочь Дитсу с лошадьми, а Джейк Спун смело занял свое место за столом и пил виски, как будто он имел на это право, чем сильно раздражал Гаса Маккрея. Еще более раздражало его то, что француженка с интересом смотрела на Джейка.

— Джейк, тебе надо помочь с лошадьми, — сказал Гас сердито.

Джейк хорошо знал, что, если Гас не в настроении, было лучше двигать помаленьку. Он видел, что француженка наблюдала за ним, но не связывал это с сердитым тоном Гаса. В конце концов, муж этой женщины стоял позади нее.

Тереза сразу же поняла, что ей понравился месье Маккрей, но она ничего не имела против того, чтобы пофлиртовать немного и с кудрявым юношей.

Возможности флирта в Лоунсам-Доув были ограничены.

Возможность заработать деньги была не менее редкой, а Терезе нравились деньги. Капитан и Тереза любили деньги. Капитан Кинг уверил ее, что в городе скоро начнется оживленная торговля. Он, казалось, думал, что торговцы помчатся в Лоунсам-Доув, чтобы использовать в своих интересах прекрасную речную переправу, но до сих пор появилось очень мало торговцев. Это подрывало коммерческие влечения Терезы.

Теперь, при виде усталых, пыльных, небритых мужчин, мысли Терезы устремились в направлении денежных потоков.

Она быстро решила, что первой задачей будет оказание им парикмахерских услуг. Всех их надо было побрить, а двое или трое из них нуждались в стрижке.

— Ксавье! Дрова, месье! — решительно сказала она, взглянув на своего мужа. — Я хочу побрить и постричь этих мужчин.

Ксавье Ванз, сильно подавленный многими различиями между Техасом и Францией, отправился к лагерному костру, который тлел у палатки. Лично он предпочел бы сидеть весь день за столом, наслаждаясь благообразием своей чистой скатерти. Возможно при этом он выпивал бы достаточно ликера, как раз достаточно, чтобы перестать замечать уродство мескитовых деревьев, окружавших поляну, на которой, если верить капитану Кингу, однажды будет город.

У Терезы, конечно, были свои планы. Ежедневно Лоунсам-Доув давал ей повод для применения ее энергии, а ее энергия не была маленькой. Каждый день на этой новой земле Тереза поднималась в раздражении. Ежедневно Ксавье был человеком, который выносил основной удар ее раздражения. Вчера раздражение Терезы выплеснулось в полной мере и отпугнуло плотников. Сегодня, по крайней мере, появились эти мужчины, эти рейнджеры, которыми она могла заняться. Если она хотела брить их, то это было находкой для них.

Ногой Ксавье подтолкнул еще немного дров в костер и вернулся в свой бар.

— Стрижка, стрижка! — объявила Тереза, сев за стол.

— Сначала вы, месье, — добавила она, похлопав Огастеса по плечу.

— Хорошо, буду добровольцем. Бритье тоже будет? — спросил Гас.

Тереза не ответила. Она уже шла к своей палатке. Когда она появилась, неся бритву, ремень для правки бритвы и несколько других инструментов для бритья, то вытащила еще один стул из-под фургона и заставила Гаса сесть на него.

Рейнджеры, в большинстве своем уже пьяные, с интересом наблюдали, как Тереза энергично правит бритву.

— Я более лохматый, чем Гас, она должна сначала постричь меня, — пожаловался Стоув Джонс.

— Чего ты жалуешься? Я рад бы хоть побриться, — ответил Ли Хитч, хорошо зная, что его лысина не приведет в восторг парикмахера.

Джейк Спун проглотил остаток виски и ушел, чтобы сидеть с Пи Аем и Дитсом. Его раздражало, что на Гаса Маккрея, казалось, первым обращали внимание женщины. Сейчас женщина обертывала Гаса простыней и ворковала над ним так, как будто он был особенным. Это зрелище привело Джейка в такое негодование, что он взял три кома земли и швырнул их в голубую свинью, которая сожрала щитомордника и плюхнулась под маленьким кустом, чтобы передохнуть. Комья пролетели мимо, но это заметил Ксавье Ванз и немедленно подошел к Джейку.

— Месье! — сказал он решительно. — Не трогайте свинью.

— Правильно, это не твоя свинья, не надо швырять в нее, — поддержал его Гас с своего парикмахерского стула. — Эта свинья гордость общества, ей нужен покой.

Гордость Джейка была уязвлена, и он проследовал мимо Пи Ая к реке. Он просто бросил три глыбы в свинью. Какое Гас имеет право говорить с ним таким тоном? У него появилось желание немедленно покинуть рейнджеров. Он мог работать молотком и пилой. Возможно, французская пара наняла бы его в качестве плотника. После отъезда Гаса француженка могла бы даже полюбить его вьющиеся волосы, как однажды полюбила их мадам Скалл.

Возможно, она примет его и научит его своему языку. Он вообразил себе, как огорчился бы Гас Маккрей, когда бы в следующий раз рейнджеры остановились в Доунсам-Доув, а он и мадам Ванз болтали бы на французском языке.

— Куда он пошел, как ты думаешь? — спросил Пи Ай, когда Джейк прошел мимо него.

— Может быть, собрался искупаться, — ответил Дитс.

— Теперь твои придирки заставили Джейка уйти, — заметил Ли Хитч.

— Щенок, пусть утопится, мне все равно, — ответил Гас, хорошо понимая, что он вызвал зависть у всего отряда, первым приняв решение стричься.

Тереза Ванз, весьма кокетливая до того, стала очень серьезной, когда перешла к делу. Она решила начать с бритья и быстро и тщательно намылила лицо Гаса душистым мылом.

— Парни, да это гораздо лучше старого щелочного мыла, — заметил Гас, но Тереза резко постучала его по голове костяшками пальцев, указывая тем самым, что время для разговоров прошло.

Затем Тереза побрила его тщательно и умело, не забыв тщательно поработать под его носом. После этого она обернула его лицо горячим полотенцем и начала стрижку, наклоняя его голову из стороны в сторону, прикосновением заставляя его выпрямиться или повернуться каким-то образом. Чувствуя горячее полотенце на лице и ловкие руки Терезы, управляющиеся с ножницами и расческой, Гас провалился в своего рода полусон, в котором он позволил себе предполагать, что это Клара стрижет его. Иногда, неудовлетворенная работой местных парикмахеров, Клара стригла его, усаживая на ступеньки позади магазина. Она резала ножницами, часто прищуриваясь и присматриваясь, до тех пор, пока он не выглядел таким, каким она хотела его видеть.

Тереза Ванз, более опытная, чем Клара, была также более решительной. Сняв горячее полотенце с его лица, она достала какой-то маленький пинцет и начала выдергивать волосы из его носа. Гасу раньше никогда не мешали волосы в носу. Он был расслаблен, почти уснувший и немного пьян. Выдергивание первого волоса полностью застало его врасплох, так, что он завопил.

Его компаньоны пристально наблюдали за работой парикмахера, сгорая от зависти. Когда Тереза выдернула первый волос из носа Гаса, его реакция показалась им самой забавной вещью, которую они когда-либо видели. Они взвыли от смеха. Ли Хитч так развеселился, что не смог усидеть на стуле. Он спиной опрокинулся на пол салуна, захлебываясь от смеха. Стоув Джонс смеялся почти так же громко. Вдалеке от них Джейк Спун услышал смех и повернулся, раздумывая над тем, что могло показаться настолько забавным.

Пи Ай и Дитс, который подрезал копыто мерина, не обращали слишком большого внимания на бритье. Когда они увидели, что француженка вытащила волос из носа Гаса, то также начали смеяться.

Огастес Маккрей, который находился в приятном расслабленном состоянии, обнаружил, что внезапно стал объектом дикого веселья мужчин. Тереза, тем не менее, не признавала никакого сопротивления. Она к своему удовлетворению закончила с его носом и начала дергать волосы из его ушей, не обращая внимания на смех, доносившийся от салуна.

Она проворно оперировала пинцетом, захватывая волосок и выдергивая его быстрым движением.

Ксавье Ванз, чопорно стоя за барной стойкой, подумал, что мужчины, которых он обслуживал, должно быть, умалишенные. Он никогда не слышал такого отчаянного смеха, и из-за чего? Из-за того, что его жена выдергивала их капитану волосы? Не зная, чем заняться, он ограничился многократным сворачиванием своего небольшого белого полотенца.

Удалив волосы, Тереза стала натирать Гаса мазью, запах которой она любила. У молодого месье были хорошие волосы. Она чувствовала, что была бы не против развлечься с ним некоторое время в своей палатке, если бы только Ксавье отвлекся, но такое не казалось вероятным.

Между тем она делала свое дело. Как только она расчесала волосы Гаса так, как по ее мнению они должны быть расчесаны, она сняла с него простыню и объявила, что он может встать.

— Один доллар, месье, — сказала она. – Теперь вы выглядите, как прекрасный кавалер.

Огастеса несколько поразил размер оплаты. Он не ожидал заплатить больше, чем пятьдесят центов за услуги парикмахера в этом месте. Многие шлюхи стоили бы немного дороже, чем эта стрижка. Но Тереза улыбнулась ему и обмахнула его небольшой щеткой. Ему нравились ее пухлые плечи. Зачем же быть скупым?

— Выгодная сделка, мэм, — сказал он и заплатил ей доллар.

Когда Колл вернулся в Лоунсам-Доув с четырьмя плотниками, он с удивлением обнаружил, что весь отряд постригся и побрился. Пи Ай только вставал со стула, когда он подъехал.

Только Дитс, молча наблюдавший со своего места на пне, не был обслужен. Все мужчины прихорашивались, как будто они только что вышли из церкви.

Тереза Ванз, женщина, нарезавшая значительную кучу волос, валявшихся вокруг парикмахерского стула, согнулась над большим корытом, отжимая полотенце.

— Мэм, вам надо править свою бритву. Вот еще один, — заметил Гас. — Я позабочусь о твоей лошади, Вудро. Ты должен получить удовольствие.

Мадам Ванз была, очевидно, женщиной веселого нрава. Она усадила Колла и вылила на него поток французских слов.

— Ты понимаешь, о чем она говорит? — спросил он Огастеса.

— Просто веди себя тихо и выполняй свои обязанности, Вудро, — ответил Гас.

Мадам Ванз слегка поклонилась, усадив Колла на парикмахерское кресло. Он чувствовал легкое смущение. Он слышал о женщинах-парикмахерах, но никогда не обслуживался у них прежде. Все мужчины были в прекрасном настроении. Они выглядели более прилично, чем некоторое время назад.

— Я полагаю, что вы хорошо подстрижете меня, — сказал Колл. — Вероятно, пройдет много времени прежде, чем я снова попаду к парикмахеру.

Колл расслабился и погрузился в полудрему к тому времени, когда Тереза Ванз приступила к выдергиванию волос из его носа. После первого рывка пинцетом он подпрыгнул так сильно, что опрокинул парикмахерский стул. Все мужчины, которые наблюдали за его реакцией, взорвались от смеха. Огастес так сильно хохотал, что схватился за бок. Даже Колл вынужден был улыбнуться. Должно быть, забавно было видеть, как он опрокинул парикмахерское кресло.

— Жаль, что здесь не было старины Бизоньего Горба, — сказал он. – Он, я думаю, решил бы, что это была довольно необычная пытка.

Тереза, не испугалась, усадила его снова и работала пинцетом до тех пор, пока выщипала все волосы из его носа.

Позднее, когда все они были достаточно вычищены, чтобы выглядеть почти столь же респектабельными, как скатерть Ксавье Ванза, Тереза доказала, что является столь же умелым поваром, как и парикмахером. Среди разрушающихся глинобитных хижин щебетала большая стая полудиких цыплят. Тереза поймала четырех из них, собрала большое число яиц и приготовила блюдо, включавшее и картофель.

Мужчины наелись так, они едва могли спуститься с настила будущего салуна, где был накрыт раскладной стол, который Ксавье извлек из-под фургона.

— Если бы люди знали, что могут так питаться, то Лоунсам-Доув в мгновение ока стал бы городом, — сказал Гас. — Я не возражал бы переехать сюда. Это спасло бы Остин от расхода дорогостоящего алкоголя.

— Да, но как бы ты зарабатывал деньги? — спросил Колл. — Здесь прекрасная еда, но нет никого, кто платил бы тебе жалование.

Тереза поставила на раскладной стол две свечи. Кроме их мерцающего света единственным освещением был свет от высокой луны.

— Капитан Кинг считает, что здесь когда-то будут торговые предприятия благодаря прекрасной речной переправе, — сказал Гас. — Если здесь будут компании, я полагаю, что мы тоже могли бы основать.

— Говори от своего имени, — ответил Колл. — Я техасский рейнджер, и им останусь.

— Чертовски муторная точка зрения, — ответил Гас. — То, что мы стали рейнджерами, не означает, что мы должны оставаться ими всю свою жизнь. Армия вышвырнет индейцев через несколько лет, и нам в любом случае нечем будет заниматься.

— Возможно, но есть многое, что можно сделать прямо сейчас, — заявил Колл.

— Мистер Ксавье, это любопытный парень, — сказал Гас. — Он весь день сторонился барной стойки, и все еще сторонится ее.

Колл наблюдал. Конечно же, Ксавье все еще занимал свою позицию позади длинной барной стойки, хотя все рейнджеры или заснули, или покинули настил салуна.

— На бритье и алкоголе они сорвали с нас сегодня немалые деньги, — заметил Колл. — Я полагаю, что скоро они будут процветать.

Они вдвоем отправились подальше от недостроенного бара и лагеря, где спали их товарищи, и пришли к реке. Они услышали воду прежде, чем увидели ее, и когда они действительно увидели ее, это было только мерцание лунного света тут и там на поверхности.

— Лоунсам-Доув нужна пара шлюх, иначе у него не будет будущего, — признал Огастес. — Преуспевающие дельцы долго не потерпят отсутствия шлюх.

— Ты не выдержишь, вот что ты имеешь в виду, — сказал Колл. — Это одна из причин, почему ты никогда не будешь преуспевающим дельцом.

— Ну, я просто не предназначен заниматься всю свою жизнь одним занятием, — отметил Огастес. — Я слишком люблю разнообразие.

— Если тебе нравится разнообразие, я не вижу причин, почему ты хочешь уйти из рейнджеров, — сказал Колл. — Месяц назад мы замерзали на равнинах, стараясь не потерять скальпы, а сейчас мы почти в Мексике, где нам жарко, и есть вероятность быть застреленными.

— Капитан отправляет скот? — спросил Гас. — Если да, то я надеюсь, что не в ближайшие пару дней. Немного больше еды, которую готовит эта женщина, могло бы улучшить мои способности ковбоя.

— Он не отправит скот, ему невыгодно, — ответил Колл.

— Невыгодно? — удивился Гас. – Скота не будет? Что мы будем сделать, Вудро?

Они вдвоем стояли и смотрели через реку на Мексику, страну, погруженную в темноту.

— Может быть, капитан уже сбежал, — сказал Гас. — Он хитрый, этот капитан. Может быть, он сейчас на полпути к дому.

— Он также может быть на полпути к смерти, — заметил Колл.

— Если мы не можем раздобыть скот, что же тогда делать? — спросил Огастес. — Идти за ним куда попало или снова сдаться?

— Ты такой же капитан, как и я, — ответил Колл. — Что ты собираешься делать? Мы вдвоем могли бы отправиться и вытащить его.

— О, да, свиньи тоже могут ругаться, — сказал Гас. — Что будет, если нас тоже схватят, и Техас пальцем не пошевелит, чтобы послать экспедицию за нами.

Однако чем больше он думал об этом, тем больше склонялся к мысли о том, чтобы попытаться рискнуть и спасти капитана Скалла, а мысль о стаде коров отходила на второй план.

— Приближается сезон мух, Вудро, — сказал Гас.

Колл ждал. Огастес ничего не уточнял.

— Каково твое мнение? — наконец спросил Колл. — Мы не можем управлять сменой сезонов.

— Нет, но мы можем избежать перегона коров во время сезона мух, — ответил Гас. — Тысяча голов скота привлечет, по крайней мере, миллион мух, это больше, чем я могу прихлопнуть.

— У нас нет коров, в любом случае, — сказал Колл. — И если капитан Кинг не даст их нам, то и не будет. В любом случае, он прав. Мы с таким же успехом можем гнать в Мексику тысячу голов скота, как и тысячу зайцев.

— Это так, мы не вакейро, — подтвердил Гас.

Они притихли, глядя вдаль на Мексику. Хотя они часто ссорились, их часто посещали одинаковые мысли, и так же было сейчас, у медленно текущей реки. Чем дольше они смотрели через нее, тем сильнее убеждались в том, что надо попытаться выполнить задачу без скота и в одиночку, без отряда.

— Мы можем это сделать, Вудро, вдвоем, — сказал Огастес.— У нас двоих больше шансов, чем если бы мы вели скот или отправились всем отрядом.

Колл согласился.

— Я в деле, если ты согласен, — сказал он. — Я думаю, что сейчас самое время, чтобы предпринять что-то самим.

— Я точно так же хотел бы поехать маленькой компанией, без всех, — сказал Гас. — Я думаю, что нас вдвоем вполне хватит.

— Бизоний Горб господствует на равнинах с тех пор, как мы стали рейнджерами, — отметил Колл. — Мы ни разу не поколотили его. И Аумадо держит границу. Мы также ни разу не поколотили его. Мы не можем защитить ни равнины, ни границу. Плохая работа для моей карьеры.

— Вудро, я никогда не слышал, чтобы кто-то так критиковал себя, — сказал Гас. — Мы ни разу не отправились в поход, имея при себе больше дюжины людей. Никто не способен поколотить Бизоньего Горба или Аумадо с дюжиной человек.

Колл знал, что это так, но его мнение от этого не изменилось. Техасские рейнджеры были призваны защищать поселенцев на границе, но у них не получалось. Недавняя резня была достаточным свидетельством того, что они не преуспели в своей деятельности.

— Ты должен сдаться и открыть магазин, если ты так плохо думаешь об этом, — предложил Огастес. — Теперь, когда Форсайты мертвы, есть потребность в магазине. Когда откроешь, сможешь жениться на Мэг и жить припеваючи.

— Я не хочу открывать магазин и жениться тоже не хочу, — ответил Колл. — Я просто хочу сознавать, что стою тех денег, которые мне платят.