Пока Гарри был маленьким, Петунья его терпела, годков до четырех точно. Потому что воевать с малышом как-то не актуально для взрослой адекватной леди. Спокойно и безэмоционально, в духе персонажа Диккенса, в течение трех лет обихаживала, одевала и кормила племянника. Навязанного ей, между прочим, себе его она не просила!.. Вот ей-богу, попадись ей Гарри в эпоху того же Диккенса, она в момент сдала б мальчишку в работный дом.
Но так как на дворе расцветали восьмидесятые годы двадцатого века и королевой Викторией давно уже не пахло, то пришлось смириться с наличием подкидыша и оформлять на него все необходимые бумаги, положенные нынешнему времени.
И тут же морально дистанцировалась от племянника, едва тот пошел в первый класс подготовительной младшей школы Литтл Уингинга. Сочла Петунья, что её долг по воспитанию лишнего нахлебника выполнен, и полностью переключила своё внимание на родного, горячо любимого Дадлика. А Гарри был подвинут в угол и забыт. Основные навыки она ему привила: одеваться-обуваться умеет, причесываться научен, ест сам, что ещё нужно-то?..
А так как подкидыш жил в доме и поневоле мозолил глаза (не умел он пока становиться невидимкой), то Петунье пришло в голову припрячь мальчишку к работе, убив тем самым двух гипотетических зайцев, во-первых, заполучила себе бесплатного домработника, а во-вторых, пацан был всё время занят и ерундой не страдал.
Чепухой в проблемах Гарри Петунья считала всё. Это только Дадлик был гениальным в её глазах, со всеми его фантазиями и прихотями. Вечные сынишкины «почему?» были для Петуньи прямо-таки кладезем мудрости, преисполненными самыми наиглубочайшими смыслами. Это тебе не Гарри Поттер с его дурацкими и жалкими вопросами! Племянник был для Петуньи досадным обстоятельством, которое однажды появилось на крыльце её дома в злосчастнопамятный вторник. Он был ненавистен, нелеп, неуклюж, весь никакушный и никчемный, абсолютно лишний и вообще не нужный.
Но, с другой стороны, Гарри подкупал своим покладистым нравом и солнечным неконфликтным характером, безропотно берясь за любую работу. Без жалоб подбирал остатки еды со стола, кротко донашивал одежду с плеча Дадли и целыми днями возился в саду на заднем дворике, исчезая так надолго, что порой казалось: у них нет никакого Гарри Поттера.
Гарри хоть и не показывал виду, на деле же очень страдал от такого к себе обращения. Но, не видя любви Дурслей, он вскорости научился отвечать взаимностью — ответной нелюбовью. И всё-таки чувства не подавишь, так что временами обида прорывалась, когда Гарри видел, как обнимают и целуют толстого Дадлика, треплют за пухлые щечки, гладят по головке. Гарри такой ласки не доставалось, и он начинал тосковать о тех, кто мог бы о нём позаботиться — о родителях. Он не знал, что с ними случилось, как не помнил того, в каких обстоятельствах очутился в доме дяди и тёти. А после того, как его в школе пожурили за то, что он ничего не знает о маме и папе, Гарри рискнул обратиться к тётке с вопросом.
— Тётя Петунья, а что случилось с моими мамой и папой? Как их звали? Меня в школе спросили…
Ну, ради учителей Петунья решила проявить толику уважения и нехотя ответила:
— Лили и Джеймс Поттер. Погибли в автокатастрофе. Ты выжил. Всё, отстань! Больше не приставай ко мне со своими дурацкими вопросами!
Гарри отстал. Ушел в осенний сад, забился в самый дальний уголок, съежился маленьким-маленьким комочком и отдался горю — родителей нет в живых, никто из них не бросал его, они просто погибли. За ним никто никогда не придет. Осознав это в полной мере, Гарри заплакал, изо всех сил обнимая колени и сжимаясь как можно крепче, но рыдания рвались наружу громким безудержным воем. Ведь было так больно…
Лунную лодочку манит луна,
Лунную лодочку качает волна.
Прозвучало в памяти полузабытое. Или придуманное?
Спи, мой котёнок, глазки закрой,
Мамочка сердцем рядом с тобой…
А это откуда? Тоже воспоминание? И какой прекрасный голос… Это мама? Это мама ему пела? Гарри сжался в совсем-совсем крохотный плотный комочек, обвил руками голову, и зашептал, как заклинание:
Лунную лодочку манит луна,
Лунную лодочку качает волна.
Не бойся, котёнок, глазки закрой,
Сердцем мама всегда со мной.
Это было единственное, что он помнил. Остальное, про маму, он придумал, присочинил к лодочке, так ему было легче. Как будто частичка мамы воссоединилась с его придумкой. Стала с ним одним целым.
Лунная лодочка… Какая она? По каким рекам плывет? И куда? Выбравшись из зарослей белого люпина, Гарри заторопился в дом. Прошмыгнул в комнату и начал лихорадочно рыться в ящиках стола Дадли. Вот альбом — быстренько оторвать лист. Теперь найти карандаши… Вот они! Отошел в свой угол, сел на кушетку и, подложив под бумажный лист большую книгу, принялся рисовать.
Если лодочка лунная, то она, наверное, похожа на луну, вернее, на половинку луны. Держа в уме этот образ, Гарри изобразил полумесяц, плывущий над волнами. Их Гарри вывел синим карандашом — три длинные волнистые линии. А потом черным, самым ярким и жирным карандашом, написал песню, пришедшую к нему в саду. Четыре строчки прекрасно уместились под рисунком, на чистой половине листа.
Насладиться моментом вдохновения Гарри, однако, не дали — принесло Дадли. Увидев, что Поттер вторгся на его территорию, толстяк устроил скандал с истерикой.
— Ма-а-ама! Он мои вещи портит! Ворюга, пусть убирается из моей комнаты!
На крики сыночка примчалась Петунья, обозрела выдвинутые ящики, раскрытый альбом и племянника, сжавшегося на кушетке с уликами в руках: похищенными карандашами и вырванным листом, и озверела.
— Ты! Маленький негодяй! Как ты посмел взять чужое?! Пошел вон из комнаты, вандал!
А так как Гарри оцепенел и с места не сдвинулся, тётка подошла и грубо схватила. Зажала под мышкой и вынесла прочь. Гарри пискнул, выпустил карандаши, но крепко сжал пальцами драгоценный листок с песней. Спустившись в прихожую, Петунья без раздумий зашвырнула мальчишку в чулан и захлопнула дверь.
В чулане оказалось не очень темно — в щели воздуховода на двери вовнутрь проникал свет. В полосатых лучах хаотично плясали пылинки, а освещения вполне хватало, чтобы разглядеть на полках банки с краской, коробки с кухонной химией, стопки половых тряпок, тазики и миски. Когда глаза привыкли к полумраку, Гарри присел на перевернутое ведро и прислонился к двери, подставив под лучи листок с рисунком. Лунная лодочка была с ним, её не отобрала разозленная тётка, видимо, не заметила. И стихи… крохотный кусочек из прошлого. Значит, вот такую песню пела ему мама? И звали её Лили Поттер…
— Я Гарри, — тихо сказал он. — Мою маму звали Лили, и она вместе с папой разбилась на машине. Папу звали Джеймс Поттер.
По крайней мере будет что ответить на вопросы воспитателей. Но песня так и осталась отдельно от Лили Поттер. В памяти Гарри не было образа матери, и он не смог связать её с голосом. Голосом, что нежно пел ему про лунную лодочку.
Вырванный лист из альбома Дадли и украденные карандаши стали последней каплей тёткиного терпения, и Гарри был навсегда выселен из детской комнаты. Кушетку тоже отправили в чулан вслед за мальчиком, и это несмотря на то, что в доме пустовали две спальни. Все вещи с полок из кладовки Петунья вымела, Вернон, кряхтя и охая, кое-как пропихнул кушетку в ограниченное узкое пространство чулана и установил её напротив входа с таким расчетом, чтобы в торцевой стене меж дверью и лежанкой осталось место для навесного столика. Это переселение, как ни странно, обрадовало мальчика, пусть не комната, но зато его собственное, отдельное помещение!
Эту каморку он с любовью обжил: разложил на полках свои вещички, состоявшие из потрепанной старенькой одежки, нескольких солдатиков, утерянных кузеном в разное время и подобранных Гарри. И листочек с рисунком лунной лодочки.
Она вплыла к нему в сон, огромная, в полнеба, сияющая лунная ладья, резная, крутобокая. Качаясь на искрящихся волнах, яхта-лебедь подплыла к деревяным доскам причала, и с высокого борта на Гарри кто-то посмотрел. Кто-то неуловимо неописуемый, безликий и сверкающий, как сама ладья. Его пристальный взгляд потревожил сквозь сон маленького мальчика, и он заворочался, одновременно желая и проснуться, и спать дальше, чтобы рассмотреть видение в подробностях.
***
Трое валар: Манвэ Сулимо — Король Арды, Повелитель валар и Владыка Ветров, Ирмо — Владыка Снов, известный также как Лориэн, и Аулэ — Владыка Земной Тверди, неспешно парили в своих Чертогах Безвременья. Пропарив вдоль колонн Туманностей, первый и третий вопросительно посмотрели на второго, почувствовав его нетерпение. Того прямо-таки распирало от желания что-то им рассказать.
— Я нашел малыша! — выплеснул Ирмо слова-мыслеобразы.
— Где?! — Сулиме и Аулэ аж споткнулись в воздухе. — И как?
— Проник к нему сном! — торжествуя, сообщил Владыка Снов.
Ах, ну да, у сновидений же нет границ. Все трое замолчали, паря по Чертогу и думая, как донести это открытие до своих подопечных, вольных народов Арды, что безуспешно уже который год прочесывали земные юдоли в поисках потерянного мальчика.
— Надо дать проводника Элронду, — наконец остановился Манвэ Сулиме.
— Кого? — вопросительно прошелестели двое остальных валар. — И каким образом? Снова влезать в смертную оболочку?
— Я найду! — пообещал Ирмо-Лориэн. — Я кое-что приметил в том странном мире, где сейчас находится маленький эльфлинг.
Сказал и сгинул, покинув Чертоги Безвременья. Владыки Ветров и Земной Тверди остались дожидаться Владыку Снов, взволнованно колыхаясь подобно световым фантомам, по-другому я не знаю, как описать эти сгустки света…
Вернулся Лориэн, к счастью, быстро, если это уместно говорить о месте, где не существовало никакого понятия времени.
— Нашел! — ликующе воскликнул он, брызгая образами каких-то стремных существ в черно-дымных балахонах.
— Назгулы? — от ужаса Сулиме с Аулэ чуть не дезинтегрировались.
— Нет-нет! — вспыхнул Ирмо. — Дементоры! В их образе нам не нужно брать хроа, а можно остаться в состоянии фэа, и при этом мы будем видимы земному миру.
— А-а-а… — двое валар переглянулись. По крайней мере так выглядела пауза в их молчании. Значит, можно перейти в физическое состояние, и при этом не облачаться в телесную оболочку? Хм-мм, а в этом смысле они, пожалуй, удобные, дементоры…
Что ж, спустились на землю из своих небесных хором, примерили шкурку дементоров, прикрывшись сверху в целях приличия балахонами, переглянулись меж собой и вздрогнули. Рожи у дёмушек, помните, какие? Пришлось срочно изобретать маски из подручных материалов — дерева, костей, травы, шерсти и прочего. После чего валар разделились, отправившись каждый по своим делам. Сулиме направился к Элронду, а Ирмо с Аулэ — на поиски проводника.
Нашли его неподалеку от развалин Минас Миранна, в табунке вольных скакунов.
Меарас, порода диких лошадей, живших некогда на севере Средиземья, к настоящему времени распространилась по всему Валинору и Западу. Продолжительность их жизни равнялась людской, разум и сила являлись совершенно исключительными. Они превосходили обычных лошадей в той же степени, в какой эльфы — людей.
Одну из таких и начал подзывать Аулэ — бурую кобылку. Но то ли цвет накидки, то ли грива из травы и шерсти, то ли само дементорово в нём что-то отпугивало. Лошадка жалась, шарахалась, косила пугливым глазом и то отбегала, то честно пыталась подойти…
— Она слишком молода, — заметил Ирмо. — Может попробуешь кого постарше позвать?
— Нет! — сердито отозвался Аулэ. — Мне как раз молодая нужна. Больше шансов, что она найдет эльфлинга как своего будущего хозяина. Ты бы сосредоточился: показать ей надо.
— Понял, — кивнул Ирмо и тоже принялся подманивать: — Иди сюда, малышка. Ты красавица, хорошая, подойди ко мне, прошу…
А лошадка и правда была прекрасна, удивительной масти — серебро на меди. Имя она носила тоже очень красивое — Верба. В жилах её текла кровь Светозара, легендарного скакуна, коего Гэндальф привез с собой из Средиземья в Неувядающие Земли в конце Третьей Эпохи, выполнив данное коню обещание никогда не расставаться с ним.
Наконец, уговаривая и разведя руки в стороны, валар отжали лошадку к стенам заброшенной крепости. Там они ещё немного поуговаривали, прося не бояться и выслушать… Верба, видя, что двуногие не собираются её ни валить, ни стреноживать, уговорам вняла: прислушалась к мудрым речам, благо что умом природа не обидела, а щедро одарила знанием людских языков.
Вот теперь Ирмо смог заняться важным делом. Присев на корточки у стены крепости и став визуально меньше, он сконцентрировался, вызывая в памяти образ маленького мальчика, спящего в чулане под лестницей. Протянул руки к лошади. Интуитивно чувствуя важность происходящего, Верба подошла поближе к страшному верзиле в красной накидке и костяной маске с косматой копной из конского волоса. Всё ещё побаиваясь, она остановилась напротив и опасливо вытянула шею, опуская морду к протянутым к ней костлявым ладоням.
— Давай, девочка, смотри… — шепнул вала, легкими касаниями рук передавая Вербе мыслеобразы. Расширив глаза, дикая дочь Ветра жадно впитывала образ юного эльфлинга. — Запомни его… — выдохнул Ирмо. — Найди его…
Ох… Так вот в чём нужна её помощь! Найти похищенного маленького сына эльдар!..
— Да, девочка… Именно… — всё глубже проникал в лошадиное сознание завораживающий голос духа. Всё ярче и полнее вплеталось в память кобылки изображение спящего мальчика. — Ищи его… Ориентируйся на слова «лунная лодочка», пусть они приведут тебя к малышу. И, прошу тебя, дитя Ветра, проведи к нему отца. Именно ему нужна сейчас твоя помощь. Он сейчас находится в Дол Таурус…
Прянув назад, Верба грациозно развернулась изящным пируэтом и сорвалась в летящий галоп. Проводив кобылку взглядом, Ирмо выпрямился и послал в Музыкальные сферы сообщение Сулимо.
Тот как раз нашел Элронда. Полуэльф уныло кружил на исхудавшем коне вдоль болот, кочуя от врат к вратам. Второй конь отдыхал в рощице. Несчастный отец изъездил весь Западный Предел, заглянув во все самые глухие уголки своих земель, открыл кучу новых мест, неизвестных ранее, прежде чем найти искомое. Ну, долину-то он нашел, да вот только врат в ней оказалась тьма-тьмущая, как колечек в гномьей кольчуге. Поди найди нужные. Элронд пунктуально заглянул во все врата, во всех мирах побывал. Иногда с риском для здоровья, ибо атмосфера не во всех была пригодна для дыхания.
В последнем он, увы, попал в плен к ящеролюдям, которые продержали пленника аж два года, пока не решили съесть. Но к счастью, на них напал соседний клан мирмилеонов, жуткого вида инсектоиды, похожие на муравьев, но величиной со льва. С рептилоидами у них была вечная война. Воспользовавшись тем, что враждующие расы отвлеклись выяснением отношений, Элронд под шумок сбежал. Отлежавшись неделю дома и поправив здоровье, он взял новых коней и вернулся в долину для дальнейших поисков. Теперь Элронд был осторожнее, наученный горьким опытом, он не бросался очертя голову, а аккуратно исследовал местность, не отходя далеко от врат. Сына отныне искал сердцем, включив все свои чувства на полную катушку. Поняв, что ребёнка здесь нет, Элронд благоразумно возвращался в свой мир, отмечал Врата и ехал к следующим.
Конь остановился сам, попросту уперевшись лбом в препятствие, выросшее на пути. Изможденный Элронд поднял красные провалившиеся глаза и еле-еле сфокусировался на пришельце. Удивляться и падать с коня он не стал — для этого совсем не осталось сил. Сулиме, облаченный в синюю хламиду и в некое подобие африканской маски с перьями, был немножко разочарован, так как был уверен, что у него сногсшибательная внешность. Три метра высоты, это же круто смотрится, верно? Но ладно, оставим лирические глупости.
— Элронд, — воззвал Сулиме. — Ирмо нашел твоего сына, он знает примерное его местонахождение. Твой проводник вот-вот прибудет со стороны Минас Миранна. Остановись! Подожди его!
Надежда, откуда бы она ни пришла, порой так окрыляет. Воспрянув духом, Элронд развернул коня к рощице, там он спешился и расседлал взмыленное животное. От спины буквально пар повалил, когда были сняты седло, вальтрап и потник.
— Прости, дружище, совсем я загнал тебя… — вздохнул Элронд, виновато поглаживая мокрую шею, затем вынул скребок и принялся очищать потемневшую шкуру. Конь кротко ткнулся носом в его ладонь, мол, понимаю и не сержусь. Продолжая оглаживать верного скакуна, Элронд перевел взгляд на Манвэ, и только теперь по достоинству оценил его облик. — И ты прости, Сулиме. Слишком сильно я устал. Но что это за образ?
— Ирмо говорит — дементора, — вала любовно провел рукой по одеянию. — Удобное хроа, не требует привыкания, и фэа свободна от привязанности. Оно из того мира, где твой сын.
Элронд побледнел. Его звездные глаза расширились, в страхе обозревая парящую в воздухе гигантскую фигуру монстра со склизкими костлявыми руками. С лицом, столь жутким, что само чудовище вынуждено было скрыть его за маской.
— О Эру! В каком же ужасном мире находится мой маленький сын?!
Сулиме тотчас же прекратил самолюбование, сдулся и опустился с высот на землю. Встав как положено — ступнями в грунт — он встревоженно принялся уверять Элронда, что в том мире вроде и обычные люди обитают, не нужно так волноваться!
Изнемогший за последние дни, Элронд сел на траву к ногам коней и с усталой задумчивостью воззрился на Манвэ Сулиме, словно прикидывая, достоин ли тот доверия при эдаком-то раскладе? Он бы долго сверлил глазами доброхота, если б в отдалении не послышался стук копыт. То к месту встречи прибыла Верба — вольная дикая дочь валинорских степей. Ещё одна порция шока для Элронда, да…
Дикие меарас редко приходят на помощь просто так, да ещё и с такой личной самодеятельностью. Сулиме, видя искреннюю оторопь Элронда, смущенно пояснил, поглаживая шею подбежавшей кобылы:
— Ирмо с Аулэ призвали прекрасную дочь меарх в проводники тебе, Элронд. С условием, что она станет верной подругой твоего сына… Такова плата ей за услуги. Зовут её Верба, и она готова служить тебе верой и правдой.
Ну что Элронду делать? Правильно, только и оставалось, что кротко согласиться и принять подарок богов — разумную лошадь. А Сулиме тем временем прислушался к Небесной сфере Музыки и озабоченно наклонил голову.
— Ещё одна весть от Владыки Снов. Есть подозрение, что в том мире, где находится твой сын, нет врат в обратную сторону… Элронд, будь готов к тому, что путь домой вы с сыном будете искать очень долго, если вообще сможете найти.
— Не понимаю, — вежливо откликнулся Элронд. — Как же тогда пройти в мир без врат?
— Об этом мы с братьями позаботимся, — вздохнул Сулиме, впервые задумываясь — а как он ухитряется разговаривать ртом дементора, который, судя по физиологии, к речи не был приспособлен? Хм-м, не о том он думает. Сосредоточившись, он продолжил: — Как-то мы отправляли за Море Майар в помощь Квенди и Эдайн, так что опыт имеется. Просто сейчас это будет задачей посложнее, но мы справимся с помощью магии вот этой прекрасной меарх, — Вала указал на лошадь. — Ты только доверься ей, Элронд. Поверь в неё как в себя, постарайся слиться с её разумом, стань частью её фэа, души…
— Хорошо, — тихо ответил Элронд. Поднялся с земли и принялся плести косичку в гриве своего серого коня, одновременно нашептывая ему на ухо: — Все в порядке, Сэдар, здесь наши пути расходятся, но ты не переживай, а доставь домой послание от меня…
Закончив плетение письма, он отстранился от коней и, шлепнув их легонько по крупу, отправил прочь. Проводив взглядом ускакавших жеребцов, Элронд повернулся к вала Сулиме и кивнул: он был готов к новым испытаниям.
К тому времени, когда Элронд слился сознанием с Вербой, со стороны Минас Миранна прилетели Ирмо с Аулэ, и уже втроем они начали своё слияние с духом меарх. Вольная кобыла, чувствуя прилив сил, сконцентрировалась, ища в Мироздании то единственное словосочетание, долженствующее привести к малышу Келеронду — лунная лодочка.
И оно прозвучало! Проструилось сквозь все миры вдоль по Сфере Музыки, влилось, вплелось в мысли ищущих его божественных созданий: отца, Вербы и валар. Струйка его, свежая, родная и такая нужная, проникала в Арду сквозь круглую арку одного из врат. Чутко потянув тонкими ноздрями, Верба медленно, будто в полусне, двинулась навстречу этой струйке, пришедшей из мира искомого мальчика.
— Сюда, Элронд… — завороженно выдохнули валар, зачарованно следя за тем, как лошадь, вытянув голову, пошла к Вратам, при этом глаза её были полуприкрыты, словно она двигалась в трансе. Всё поняв, Элронд невесомо и легко, как умеют только эльфы, вскочил на спину лошади. Проследив за тем, как исчезает в иномирье всадник, трое валар неуверенно переглянулись. Ну, любопытство же, как говорят, не порок… Но очень уж охота хоть одним глазком глянуть на мир Иного Создателя. Да и потом, а вдруг Элронду и его сыну там помощь понадобится, а рядом с ними никого из родных не окажется…
Сочтя эту мотивацию вполне уважительной, трое валар Эру Илуватора скромненькими тенями просочились во врата вслед за Вербой и Элрондом.
И очутились в престраннейшем месте среди вертикально стоящих замшелых глыб. Было их много и располагались они рваными кругами в несколько рядов. Трилиты и менгиры ошеломляли своей древностью и загадочностью. Прежде всего потому, что не поддавались никакому объяснению. Дома же так не строят?!
Глубоко вздохнув, Верба шагнула вперед, плавно огибая мегалиты Стоунхенджа, единственное место силы, которое смогло открыть врата между мирами, когда из Арды поступил выплеск иномирной магии. Элронд был пока спокоен и ни о чем не подозревал — пейзаж вокруг него был вполне обычный, валинорский, почти родной. Так же чувствовали себя и трое валар, плывя чуть позади лошади. Некие подозрения посетили их только тогда, когда под ноги легла серая гладкая лента асфальтированной дороги…