Лузитанская лира

Помни, ты, от персти взятый,

Что опять пребудешь в ней;

Череда спешащих дней

Завершаема расплатой.

Изначально виноватый,

Сострадания проси:

Ибо, смертный, прах ecu.

Суетой не будь тревожим,

На нее не трать трудов:

Убеганию годов

Мы противиться не можем.

На суде последнем божьем

Милосердья да вкуси —

Ибо, смертный, прах ecu.

ВЫВОД:

Чуток будь к сему глаголу,—

Все, чем искушает плоть,

Постарайся обороть;

Преклони колена долу!

К божьему придя престолу,

Милосердья да вкуси;

Сострадания проси.

Я рабом рабыни стал:

Воспылал я, бедный, ныне

Страстью к собственной рабыне.

Горше всех иных судеб —

Пребывать в двойной неволе.

Плачу я в душевной боли:

О, сколь жребий мой свиреп!

О, могильный лучше склеп,

Чем покорствовать судьбине

И рабом служить рабыне.

Мне горчайшую невзгоду

Претерпеть придется впредь:

Не могу ни умереть,

Ни рабыне дать свободу.

Где найти тропу к исходу?

Страждь и мучься, господине,

Услужай рабом рабыне!

Я иной не знаю жажды,

Чем к стопам ее припасть.

Миг меня терзает каждый —

О, безжалостная власть!

Сколь моя печальна страсть —

Страсть несчастного, что ныне

Стал рабом своей рабыни!

Что может быть нелепее

Стремления к регалии?

Но все ж без раболепия

Не выжить в Португалии.

Тут без подобострастия,

Без доброй воли случая

Вас ждут одни несчастия

И гибель неминучая.

Земного ли, небесного,—

Но заводи радетеля.

Тут умного и честного

Не кормят добродетели.

Кряж высокий, горный,

Взнесший скалы ввысь,—

Пылью распадись,

Далью стань просторной.

Дни печали черной

Для меня пришли:

Край родной — вдали.

Волны океана,

Пусть тоска моя

Схлынет, как струя

Вешнего тумана,—

В берег бейтесь рьяно,

Вести чтоб дошли

Мне с родной земли.

Дни смутней, короче.

Близится зима,

Наползает тьма,

Угасают очи.

О наставшей ночи

Знают ли вдали,

Средь родной земли?

Память, память, не томи,

Пусть меня тоска не гложет,—

Силу плакать отними

У того, кто меж людьми

Плакал больше всех, быть может.

Память скорбная моя,

Боль, попутчик непритворный,

Пусть в пучине бытия

Хоть просвет бы взвидел я,

В жизни тяжкой и позорной.

Но, восплакавший, пойми:

Скорбь ничто не уничтожит,—

Гордый дух в себе сломи —

Плачь, затем что меж людьми

Плакал больше всех, быть может.

В мире столько новизны,

Разве все охватишь глазом —

Все, чем жизни дни полны?

Отдохнуть не хочет разум,

Смотрит горестные сны.

Если сердце жаждет воли —

Устремляется мечта

В бестревожные места,

Где не мучит маета,

Где ни скорби нет, ни боли.

Но в мгновенье тишины

Зло приходит вновь — и разом

Мы блаженства лишены:

Отдохнуть не хочет разум,

Смотрит горестные сны.

Не томит обман того,

Кто желает быть обманут,—

Для желанья моего

Поперек пути не станут

Ни навет, ни шаловство.

Мне любезны все препятства,

И судьба моя легка:

Что ж, страданье — не богатство?

Чем сильней моя тоска,

Тем сильней ее приятство.

Горькая моя судьба

Такова: при сем отметим,—

Воля пусть моя слаба,

Пусть душа моя — раба,

Но она довольна этим.

Подвожу засим итог:

Каждый — жребий свой приемлет.

Счастье любящим не впрок,

Тот, кто выбрал горький рок,

Слухам тягостным не внемлет.

Все суета сует,

Везде суета царит!

Страсти былой остыл и след,

И повод давно забыт.

Да, все уже желалось.

Всего казалось мало;

Все трудно достигалось,

И все — надоедало.

И от всех трудов и забот

Что́ пользы ждать человеку?

Приходит род и уходит род,

А земля все та же от веку.

Мир взвешен и измерен,

Исчислен по счетам;

Здесь больше? Будь уверен,

Что меньше будет там.

Какой провидец вещий

Найдет, что́ в мире ново?

Все были прежде вещи,—

Нет вывода иного.

Былых времен не зная.

Мы истины не обрящем,

Но тот не увидит рая,

Кто счастлив настоящим.

Кто жил, ушел не помянут,

И молва, отшумев, улеглась;

И о нас вспоминать не станут

Те, что будут после нас.

Мгновенье уйдет за мгновеньем,

А с ними — дни и года;

Время богато забвеньем,

Но памятью — никогда.

Я на свете немало прожил.

В Иерусалиме носил венец,

И богатства имел и множил,

Но всему приходит конец.

И во всем я достиг вершины

И блеском насытил взор,

Но я видел слезы невинных,

И тех слез никто не отер.

И услад я искал невозбранно

И всяческих благ мирских,

И во всем находил обманы

И печаль от трудов своих.

Ведь трудом добро собираем,

Трудом прирастает оно,

И не спим — его сберегаем,

Но сберечь его нам не дано.

Открылось духовному зренью

То, что сокрыто от глаз,

И я сказал наслажденью:

Зачем ты прельщаешь нас?

Вотще почитали веселье

Стеною от бурь и бед;

И ум оказался на деле

Одной из великих сует.

И мудрые, и невежды

Придут к роковой черте;

Нет разницы, нет надежды,

Смертны и эти, и те.

В единый конец уверуй,

Вставая к смерти лицом;

Одной отмерено мерой

Глупому с мудрецом.

Никто друг другу не ведом,

Добрый злому под стать,

Равно удачам и бедам

Тех и других настигать.

И разум гложут сомненья,

И недовольных не счесть,

И в душах царит смятенье,

Гибнут и стыд и честь.

Ни праведник-пилигрим,

Ни ученый мудрец, ни воин

Не знает, чего он достоин,

Ненавидим он или любим.

Но веру терять не спеши:

О, скольких поспешность сгубила!

Кто случаю вверит кормило,

Утратит величье души.

Есть время на свет рождаться,

И время — покинуть свет,

И злу, и добру свершаться;

Есть время для «да» и «нет».

Есть время полям засеваться

И время зерну поспевать,

Есть время повиноваться

И время повелевать.

Я видел: сильный не вечен,

Сеньору не верен вассал;

Богатый умом не отмечен,

А умный достатка не знал.

В мире доброй не сыщешь воли,

И рассудок здравый иссяк,

Есть событья и вещи — не боле,

Хоть верти их и так, и сяк.

Я бывал у тирана на тризне,

Я слышал злословье людей:

Но знайте: мертвый злодей

Святым почитался при жизни.

И грязная ложь в позолоте

Казалась как правда чиста;

Подумайте — и поймете:

Все в мире есть суета.

Что́ мечты о житье вольготном?

Наша жизнь — томленье души;

Труд малый достаток дает нам,

А труд великий — гроши.

Дни труда в забвение канут,

Дни веселья скроет туман;

И я видел тех, кто обманут,

И знаю, как ранит обман.

Кто богатому враг — не сыщем,

А бедняк друзей не обрел;

И я был свидетель тысячам

Притеснений, безумств и зол.

Видел много в делах прилежанья,

А плодов его нет как нет;

Видел я, что страстным желаньям

Недоступен желанный предмет.

У иных сундук на запоре,

А приказчик мошной трясет,

И скупцу унаследует вскоре

Праздный глупец и мот.

Фортуне, капризной даме,

Угодней те, кто убог;

Их ставит она господами

Чужих трудов и тревог.

И мир простерся, покорен

Воле ничтожных владык,

И рубят правду под корень,

И к кривде разум привык.

И вижу: никто не свободен,

Быть в рабстве людской закон;

Человек для свободы не годен

И любовью к ней обделен.

И довольных, увы, не бывает

В этом мире, юдоли невзгод;

Тот о дне минувшем вздыхает,

Тот о нынешнем слезы льет;

Тем в заботах и свет постыл,

А без заботы — и пуще,

И несчастлив всякий живущий,

Блажен лишь тот, кто не жил.

Сударыни, если рыцарь

Ждет слова от вас и взгляда

И вам услужить стремится,

То знать вам заранее надо,

Чем чувство вознаградится.

Хотите ль узнать сейчас,

Чем страсть опасна для вас?

Внемлите одной сеньоре,

Любившей себе на горе,

Услышьте ее рассказ.

Ужель на свет рождены

Люди, столь дикие нравом,

Что не были возмущены

Деянием сим кровавым —

Казнью моей без вины?

И вот я о чем тоскую:

За ту ли любовь неземную,

За тот ли сердечный пыл,

Что принцу счастье дарил,

Сгубили меня, младую.

За то и кляну судьбину,

Что, словно свирепый кат,

Казнила меня, безвинну,

Сперва вознеся на вершину,

Чтоб после низвергнуть в ад.

Ведь если б не погубил

Меня мой любовный пыл,

Я б ныне в огне не сгорала,

О чадах своих не страдала,

И слез бы никто не лил.

Девицей была благородной

По имени дона Инес

Де Кастро, была я свободной,

Умом с мудрейшими сходной,

Чиста как хрусталь небес.

Тогда я любви не знала,

Другим ее не внушала,

Жила как в райском саду;

Но принца судьба мне послала

Ему и мне на беду.

Исполнился он влеченья.

Мне стал как рыцарь служить;

Судило нам провиденье

Сложить двух сердец биенье,

Две жизни вместе сложить.

И полюбили друг друга

Мы вопреки всему,

И погубили друг друга;

Вина ли моя иль заслуга,

Что сердце вручила ему?

Ему отдала я свободу,

О чести своей позабыв;

Его желаньям в угоду

Потомство дала его роду,

Своей красотой наделив.

Беспечен был принц и удал,

Меня под венец не звал;

Король же, узнав об этом,

К дурным снизошел советам

И смерти моей пожелал.

Тогда я была на вершине

Почета, мне гранды служили;

В Коимбре, в цветущей долине,

В мечтах о моем господине

Все дни мои проходили.

Я лести придворной внимала,

Жила, не тревожась нимало,

Вкушая роскошь и негу;

Но как-то вдали за Мондего

Я конный отряд увидала.

И встала я на пороге,

Предчувствие сжало грудь;

Следя их бег по дороге,

Промолвила я в тревоге:

«Куда они держат путь?»

Сказала — и в тот же миг

Король предо мной возник;

От скачки его проворной

Повеяло вестью черной,

И мой онемел язык.

И пресеклось дыханье

При мысли о страшной встрече;

Проникнув в его желанья,

Я стала себе в оправданье

Готовить слезные речи.

С детьми посредине зала,

Дрожа, перед ним я стала,

И, грустный подъемля взор,

Так я ему сказала:

«Сжальтесь, о сжальтесь, сеньор!

О, гневен ваш взор орлиный,

Но ваша душа чиста ль?

Покрыв позором седины,

Над женщиной — и невинной —

Взнесете ль разящую сталь,

Беря правосудье в руки?

То — казнь убийству сродни.

Детей обречете на муки;

Но дети мои — вам внуки,

И в чем повинны они?

Не будьте же так жестоки,

Сеньор, к их юности нежной:

Сгинут они, одиноки,

В мире, где правят пороки,

Умрут в тоске безнадежной.

И принцу какое горе

Придется изведать вскоре!

И в том, что с ним приключилось,

Он обвинит Вашу Милость;

О, быть между вами ссоре!

Подумайте о любви вы,

Что сын ваш ко мне питал:

Как были мы с ним счастливы!

И речи мои не лживы,

И совесть моя чиста.

Если же в чем согрешила,

Пусть будет мне карой могила,

А детям — изведать сиротства,

Чужого ища доброхотства;

Сама бы о том просила!

Но коли ни в чем не грешна я

И законы у нас в чести,

То вот я стою, рыдая

И вас, государь, призывая

Ваш же закон соблюсти.

Сеньор, я молю вас страстно

Явить милосердье несчастной;

Пусть воли монаршей твердь

Сулит мне жизнь, а не смерть,

Ибо я грехам не причастна».

Услыша сие признанье,

Король, сколь ни был сердит,

Исполнился состраданья,

Узнав, что я и в желаньях

Ему не чинила обид.

Узрел он, словно впервые,

Мои устремленья благие,

Узрел, сколь чувства нежны;

И были помыслы злые

Жалостью побеждены.

Когда б была под запретом

Моя и принца любовь

И слышали все об этом,

Король бы пред целым светом

Был прав, проливая кровь.

Карой за преступленье.

Но в то роковое мгновенье

Он вспомнил, что мне дотоле

Не сообщал своей воли;

Вспомнил — и вышел в смятенье.

С придворными вышел прочь он,

Грустный, главу опустив;

Он сердцем был беспорочен,

И в добродетели прочен,

И истинно благочестив.

Но рыцарь один из свиты,

Храбростью знаменитый,

Душою же — лютый пес,

Такие слова произнес,

На слабость монарха сердитый.

«О сударь, ваше смиренье

Для чести монаршей — срам;

Меняете вы решенье,

Поверив без тени сомненья

Женским лживым слезам.

Хотите ль, чтоб впредь, прилюдно,

Жил сын ваш с семьей приблудной?

Он глуп, потому что влюблен,

Но вы, король, а не он,

Ведете себя безрассудно.

Претендовать на корону

Ублюдки Инес не достойны;

Не венчан принц по закону,

Не даст он наследника трону,

И будут смуты и войны.

И ваше, сударь, бессилье

Несет нам бед изобилье:

Известно, как принц упрям,

Не женится он — и нам

Объявит войну Кастилья.

Казнью одной отвратите

Смерти, раздор, лихолетье,

Мир королевству дадите

И, принца женив, решите

Вопрос о престолонаследье.

Принц вам убийство простит,

Едва отслужив панихиду;

Законных детей народит;

Погневается, погрустит,

А там и забудет обиду».

И от речи той от лукавой

Смутился монарший дух;

Он должен был, правя державой,

Суд правый свершить иль неправый,

Выбрать одно из двух.

Хотел бы явить мне милость,

Ведь в жизни мне не случилось

Презреть королевский закон,

И жестоко мучился он,

Ибо черное дело вершилось.

Но, справившись с мукой своею,

При всей многочисленной свите

Сказал он тому злодею:

«Убийства я не содею.

Вы станьте, если хотите,

Вершителем дела злого,

Не говоря мне ни слова.

Я вам приказать не смею,

Не зная вины за нею,

И пути не вижу иного».

Услыша слово такое,

Два рыцаря, гневны и злобны,

Ворвались в мои покои,

Утратя обличье людское,

Диким зверям подобны.

Не дав помолиться как надо,

Железом, исчадья ада,

Пронзили нежное тело;

И вот такова награда,

Что я за любовь имела.